Текст книги "Потрясающий мужчина"
Автор книги: Ева Геллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)
– Я могу целый август таскаться с ним на его яхте по Средиземному морю, и это не будет стоить мне ни пфеннига.
– Так, значит, все-таки здорово, разве нет? – Я быстро добавила: – Петера он, надо полагать, не пригласил?
Петер засмеялся:
– Я был поражен, насколько мало внимания обращают конкуренты на мужчин рядом с понравившейся женщиной, если они не мужья.
– Господин Канвейлер-младший был весьма удивлен, когда я довела до его сведения, как дорого мне обойдется пребывание на его яхте. Как-никак, мы создаем фирму. Но я была очень вежлива, чтобы не поставить под удар десять процентов скидки за стол, и сказала ему, что мы завалены заказами и я не могу принять его щедрого предложения. И знаешь, что он на это ответил?
Я не знала.
– Он понял, что не получит меня задешево, и сделал нам заказ на ярмарочный стенд.
– Не заказ, а мечта! – воскликнул Петер. – Для потрясающей канвейлеровской коллекции мы сделаем стенд в двести квадратных метров. На будущей неделе он пришлет нам контракт. Вместо роз. Помимо этого, у нас есть еще один заказ, – сказал Петер. – Заново оформить цветочный магазин. Я оснащу всю торговую площадь вращающимися помостами на различной высоте. На каждый помост будет поставлена ваза с цветами и вделана галогеновая лампа направленного света, которая будет бросать блики на цветы. Магазин превратится в сказочный волшебный лес.
– И поэтому мы хотим поговорить с тобой, – подвела итог Элизабет. – Если у нас будет много заказов, требующих нашего отсутствия, некому станет сидеть в офисе. А нас это не устраивает. Секретарша, которая ничего не умеет, кроме как печатать и снимать трубку, для нас нерентабельна. А ты могла бы работать здесь над макетами. И еще вариант: со своим гостиничным проектом ты можешь обойти все маленькие отели и, глядишь, получишь соответствующий заказ.
– Вы так думаете?
– Отель – обалденный для рекламы проект! – воскликнули Элизабет и Петер почти вместе.
– Это идея, – согласилась я, – договорились! Как только реконструкция отеля будет закончена, поступлю к вам на работу. А для предварительной беседы куплю себе очень приличный костюм.
Потом мы четверть часа спорили на тему, кто из нас больше заработал за последний месяц и может пригласить всех на ужин. Я однозначно выиграла и пригласила всех к дорогому французу. Когда я рассказала про Аннабель, до нас дошло, как хорошо все складывается: я могла бы въехать в свою старую квартиру! И сразу новая работа! Сплошные чудеса! Втроем мы выпили четырнадцать бокалов «Бланк де Бланк» и четыре «Перье»!
Домой я пришла поздно, веселая и далеко не трезвая, попросив родителей не беспокоиться обо мне.
На следующее утро я была первой покупательницей в книжном художественном магазине. Я купила весь набор из тридцати восьми красавиц короля Людовика IV. Потом отправилась к «Хагену и фон Мюллеру». Продавщица сразу узнала меня.
– Здравствуйте! Вы ведь та самая покупательница, которая купила ковер ясновидящей? Как поживаете? – Она была явно разочарована, что в отеле со времени появления ковра не произошло ни одного несчастного случая, и усердно помогала выбирать подходящую ткань для скатерти. Ей понравилась идея скрыть таким образом монограмму.
– Никто не должен знать, что это тот самый ковер, – сказала она и показала образцы самых замысловатых драпировок, убедив меня, что простая скатерть будет смотреться слишком скучно. Она посоветовала оригинальный вариант драпировки. Я подробно записала, как это делается, чтобы объяснить госпоже Хеддерих, которая собиралась шить все сама. Раз стол стоял на фоне старого лифта, решетка которого выглядела как ажурные кружева, сама ткань должна быть без всяких эффектов. Я взяла однотонный матовый шелковый репс синего цвета. Как нечто само собой разумеющееся, мне была предоставлена десятипроцентная скидка.
Поскольку ткань была неимоверно тяжелая, я взяла такси до вокзала и чувствовала себя очень солидной дамой со своим пакетом от «Хагена и фон Мюллера».
Лишь в поезде на меня нахлынула тоска. Или это вчерашнее похмелье? Я еду назад, а через несколько недель мне предстоит вновь возвращаться. И начинать свою жизнь сначала. Руфус недавно рассказывал мне что-то о «необратимости филогенеза». Это значит, пояснил он, что если живые существа достигли более высокой ступени развития, эта высокая ступень берет верх. Мы заговорили на эту тему, потому что Руфус спросил меня: если между Бенедиктом и Анжелой все закончится крахом, захочу ли я тогда вернуться к нему?
А я сказала:
– Нет. Возврата нет.
Тогда я всю жизнь бы боялась, что это может повториться. И Бенедикт для меня навсегда останется отцом Анжелиного ребенка. Нет, я не хочу назад. Но я знала лишь, чего не хочу.
В моей голове все смешалось. Я вдруг представила себе, что обречена всю жизнь искать приклеенный кончик скетча в катушке. Сколько часов своей жизни я уже потратила на то, чтобы найти этот кончик? Целую вечность ощупываешь катушку, пока найдешь приклеенный конец, с трудом его отковырнешь, и только обрежешь нужную тебе полоску, как начало уже опять приклеилось к катушке. Конечно, есть люди, у которых скотч со специальной катушкой. У них кончик никогда не соскальзывает, место обрыва фиксируется безукоризненно, им ни разу в жизни не приходилось искать начала. У таких людей всегда есть наготове запасная катушка, их жизнь наверняка застрахована с самого рождения, и они всегда знают, где что дают. Я к таким людям не отношусь. И мне страшно одной въезжать в квартиру, где я была когда-то так счастлива с Бенедиктом.
87
Когда я рассказала Руфусу о новых видах на работу, он поначалу ничего не сказал. Только его бровь поползла вверх. Потом он лихорадочно вытащил еженедельник.
– Мы должны составить график. Я подумал и решил, что хочу устроить торжественное открытие, пригласить прессу. Поэтому нам нужна дата, которую надо заранее объявить. Как ты думаешь, когда все будет готово?
– Через четыре недели закончим второй этаж. К тому времени должны прибыть вещи от «Хагена и фон Мюллера». Дорожку положить недолго, а через месяц будут также готовы столовая и все фойе. Так что, я думаю, к началу сентября – самое позднее, к середине – все будет закончено.
– Это рано, – покачал головой Руфус. – Если что-то не будет получаться, а это уж обязательно, мы с ума сойдем. Мы сможем начать сдавать комнаты сразу же после окончания, но для торжественного открытия я лучше назначу более поздний срок, к которому мы справимся непременно. – Он листает свой еженедельник. Потом говорит: – Я принимаю решение, что мы вновь откроем отель третьего ноября. Мое решение окончательно.
– Но это же еще почти три месяца! Что мне так долго делать здесь? Я не смогу отчитаться перед госпожой Шнаппензип… На открытие я приехала бы с удовольствием. Это я не хочу пропустить.
– Ты не можешь уехать до открытия. В конце концов, ты здесь не только дизайнер по интерьеру, но и художественный руководитель.
– Госпожа Шнаппензип мне об этом ничего не говорила.
– Зато мне говорила. Я не имею права принимать никаких решений по художественному оформлению. Если не веришь, позвони ей, когда она вернется из отпуска.
Я не могла не рассмеяться, потому что засмеялся Руфус.
– Но что мне делать здесь до ноября?
– До ноября работы хватит. К примеру, нам нужен новый проспект. Для этого необходимы фотографии. Проспект надо оформить, и тебе придется позаботиться о сдаче его в печать. Кроме того, ты могла бы сделать проект реконструкции мансардного этажа. Я считаю, моя квартира больше не соответствует уровню этого отеля.
– У тебя началась мания величия? Ты же сам говорил, что денег больше нет. Что скажет госпожа Шнаппензип?
– Твоя зарплата давно заложена в смету, все остальное – не твоя забота. А в следующем году будет больше денег, и можно было бы реконструировать крышу. И озеленить задний двор, и…
– У тебя еще много таких дорогостоящих идей? – не выдержала я.
– Я уж позабочусь, и госпожа Шнаппензип подтвердит, что у тебя здесь полно дел до открытия.
Я засмеялась. Если Руфус сказал, значит, так оно и будет. И еще я была рада, что у меня одной печалью будет меньше: избавлюсь от страха перед скорым новым переездом. Правда, свой страх я только отодвигала, но все-таки на целых три месяца, до третьего ноября.
И Руфус, словно прочел мои мысли, воскликнул:
– Отлично! Еще одна проблема отсрочена.
Я позвонила отцу: если я вернусь только в ноябре, смогу ли рассчитывать на квартиру Аннабель? Ну разумеется, в любое время. Но сначала я должна довести до конца свою работу.
Первого августа устанавливают леса, и уже на следующий день приходит новая бригада мастеров. Специалисты по окраске фасада. За несколько дней коричневая ночлежка превращается в белый отель. Погода прекрасная. Рабочие изо всех сил стараются выкрасить балконные решетки в королевский синий цвет и любовно золотят розетки. Хотя леса загораживают вид, рождающаяся красота уже чувствуется.
Прохожие, в основном жители близлежащих районов, с любопытством заглядывают вовнутрь.
– Какая красота! – восклицает каждый при виде мраморных стен, и каждый спрашивает: – Когда отель откроют снова?
– Официально третьего ноября, – отвечает Руфус, – но начиная с октября мы, наверное, опять будем сдавать комнаты. Точной даты не могу пока назвать.
Впрочем, мы охотно показываем готовые комнаты на третьем и четвертом этажах, чтобы люди знали, где они смогут разместить своих гостей. Все приходят в восторг. Когда Руфус называет новые цены – по большей части почти вдвое дороже! – никто не ворчит. Все считают: для отеля такой категории это недорого.
Один мужчина тщетно пытается уговорить Руфуса сдать две комнаты уже в конце августа – для гостей, которые приедут на свадьбу его сына. Но Руфус устоял. Столовая еще не готова, и у нас сейчас нет времени заботиться о жильцах.
– Когда пригласите гостей на крестины внука, мы целиком в вашем распоряжении, – шутит Руфус.
– Внука уже давно окрестили. Забыли, в какое время живем? – воскликнул мужчина. – Ради этого больше не нужно жениться. Но в фирме, где работает мой сын, проводятся сокращения, и женатый мужчина с ребенком имеет больше шансов не попасть под сокращение, поэтому он и женится.
– Весьма сожалею, но несмотря на трагические обстоятельства, приведшие к свадьбе вашего сына, в конце августа отель еще будет закрыт.
После ухода мужчины Руфус патетически воскликнул:
– Когда, черт побери, умер брак по любви?
Я не знала этого. Интересно, что бы ответил Бенедикт. К счастью, в этот момент пришла госпожа Хеддерих с радостной вестью, что она закончила все подушки на стулья. Иначе я бы, наверное, заплакала. Я подумала, что Бенедикт скорее всего рассмеялся бы и не понял вопроса.
С одной стороны, крупные работы приближались к концу, с другой – список мелких недоделок был бесконечен. Господин Хеддерих отставал с покраской стульев. Он усердно консультировал столяра, делавшего полки для чемоданов. Госпожа Хеддерих шила теперь шторы, но поскольку она продолжала кормить всех, ее работа тоже продвигалась не очень быстро. Я долго объясняла госпоже Хеддерих, что шторы не надо по-домашнему присборивать. На них тогда уходит слишком много ткани, и в сборках пропадает рисунок. Лучше я заложу декоративными зажимами несколько равномерных складок по краю каждой шторы. Ей так понравилось, что я пообещала задрапировать все занавески у нее дома равномерными складками.
Руфус получил, наконец, свой компьютер. Это тянулось так долго, потому что он не мог решить, какая модель оптимальна для отеля. Поскольку контора еще была не готова, он подключил компьютер в своей комнате и постоянно рассказывал о своих отчаянных попытках покорить его.
У меня тоже появилась новая проблема: мраморные полосы в фойе. Они, вне всякого сомнения, идеальны, но выглядят в своей идеальности почти стерильно. Я перерыла все журналы по архитектуре в поисках фотографий гостиничных фойе. Во всех отелях фойе изобиловали пышными цветочными композициями. Вероятно, у них есть специальные флористы. Они бы за сто марок дважды в неделю ставили перед каждой из двенадцати мраморных полос свежий букет. Итого две тысячи четыреста марок в неделю на цветы для фойе. Или в этих отелях ставят цветы, только когда приходит фотограф из архитектурного журнала? Неважно, мы этого себе позволить не можем.
Есть еще масса красивых вещей, которые мы не можем себе позволить, – например, картины в подлинниках. Одни размеры уже впечатляют. Мы можем разориться в лучшем случае на репродукции. Но приемлемы лишь репродукции малого формата, большие слишком явно демонстрируют наши скромные возможности. Так же, как искусственные цветы. Потом я обнаружила фотографии некоего отеля, в фойе и ресторане которого в большом количестве висели картины одного-единственного художника. Я прочла, что отель всегда выставляет картины этого художника и по его заказу продает их без комиссионных. Там было написано: «Художник высоко ценит постояльцев отеля как потенциальных клиентов. Не менее высоко он ценит и владельца отеля, снимающего с него бремя переговоров о цене. Любовь основана на взаимности: владелец отеля ценит художника как бесплатного художественного оформителя».
Это мы себе тоже можем позволить!
Руфус начал фантазировать: о да, выставка картин в фойе! Он бы с удовольствием открыл двери отеля художникам, журналистам, писателям, он мечтает о том, чтобы в баре гостиницы собиралась интеллектуальная элита – к примеру, заезжие исследователи динозавров…
– Но где найти хорошего художника? – прервала я полет его фантазии. – У тебя так здорово получается с хорошими мастерами, может, найдешь и художника?
– Это очень просто. Михаэль даст объявление в свой журнал «Метрополия». Художники прочитают, придут сюда, а тебе останется только выбирать.
Руфус загорелся. Он сразу же позвонил Михаэлю, договорился с ним о встрече.
– Когда выйдет очередной номер журнала? – поинтересовалась я, когда Руфус вернулся.
– К сожалению, только через две недели, – ответил он.
Зато уже через три дня, воскресным утром, без всякого предупреждения появилась госпожа Шнаппензип с супругом, облаченным в костюм с галстуком. Я как раз стояла на стремянке в фойе, соскабливая следы лака с оконных стекол, и выглядела соответственно. Госпожа Шнаппензип, напротив, выглядит блестяще. Она почти такая же коричневая, какой была гостиница до ее отпуска. Она так потрясена неожиданной красотой своего белого отеля с золотыми розетками на синих балконах, что от умиления у нее размазывается тушь.
Доктор Шнаппензип – очень солидный мужчина, значительно старше своей жены. Обращается он ко мне, несмотря на мои загаженные джинсы и, к сожалению, еще более загаженную футболку, как к светилу в области архитектуры.
– Моя жена уже говорила мне, что вы работаете очень аккуратно. Я могу это только подтвердить, – сказал он, вдоволь налюбовавшись мраморными стенами.
Госпожа Шнаппензип нашла фойе «ошеломляющим». Широкий и в то же время скромный бордюр из искусственной лепнины по периметру потолка, маскирующий источники света, она не восприняла как новый, а изумленно воскликнула:
– Фантастика! Совсем как раньше!
Я приподняла кусок пленки с пола, и, хотя мозаичный пол еще не отполирован, она ахнула:
– Еще красивее, чем прежде.
Когда мы сняли пленку со стойки, чтобы продемонстрировать отделанную под мрамор регистратуру, она сделала вид, что падает в обморок от восторга. Стеклянный лист на стойке она одобрила. Ничто не выглядит чище, чем лист чистого стекла.
Руфус вызвал по телефону госпожу Хеддерих. Она была очень рада вновь увидеть господина Шнаппензипа, который с неподдельным интересом стал расспрашивать о состоянии здоровья клана Хеддерихов. Как и следовало ожидать, госпожа Хеддерих начинает плакаться, а потом, без всякого перехода, говорит:
– Скажу честно: так, как сейчас, у нас никогда не было.
– Что вы имеете в виду, госпожа Хеддерих? – попытался выяснить муж хозяйки.
– Так красиво не было! – благостно воскликнула госпожа Хеддерих.
Госпожа Шнаппензип пожелала немедленно осмотреть готовые комнаты. Для каждой комнаты она нашла новый восторженный эпитет:
– Восхитительно! Изысканно! Шикарно! Умопомрачительно! Потрясающе! Роскошно! – В комнатах для бизнесменов – без картинок с динозаврами – она восклицает: – Идеально! Самобытно! Классически! Утонченно!
Ванные комнаты, душевые и туалеты с полами в черно-белую клетку и стенами, до половины выложенными белым кафелем с узкой черной кромкой, она нашла «роскошными». А то, что зеркала по меньшей мере втрое шире раковин, – «абсолютно роскошным».
– Потрясающе изысканно, – высказался Шнаппензип.
При осмотре моей любимой комнаты, восьмой на втором этаже – той самой, оклеенной обоями с большими букетами и небесно-голубым фризом, с голубым деревенским шкафом, занавесками в голубую полоску и белыми керамическими лампами на тумбочках, покрытых глазурью точно в цвет отциклеванного пола, – она долго не могла успокоиться.
– Божественно! Очаровательно! Абсолютно восхитительно! – На этом, казалось, ее запас восторженных эпитетов иссяк.
Даже господин Шнаппензип не смог удержаться:
– Просто чудесно!
– Пока это все, остальное еще не сделано.
Попав снова в коридор, госпожа Шнаппензип излила свои восторги по поводу невероятной элегантности желтовато-дымчатой структуры окраски стен. Что-то она скажет, когда увидит дорожку со львами, подумала как раз я, когда услышала ее возглас:
– Ах, вот где ваш кабинет! – Она обнаружила вывеску на первой комнате: «Руководитель строительных работ: Виола Фабер».
– Комната еще не отремонтирована, – попыталась я сдержать ее порыв.
Несмотря на это, госпожа Шнаппензип продолжала стоять перед дверью, как кошка перед холодильником.
– Вы все-таки хотите ее увидеть? – вынуждена была в конце концов спросить я.
– Если это вас не затруднит.
– Пожалуйста, входите.
– Но ведь это же… – она не смогла подобрать подходящих слов при виде серых хризантем на коричневых обоях, – ужасно, чудовищно! И этот линолеум… Омерзительно! Но почему вы не возьмете одну из отремонтированных комнат?!
– Потому что ко мне постоянно ходят рабочие в грязных ботинках.
– А что там за ширмой? – поинтересовалась госпожа Шнаппензип.
Интересно, что она ожидала там увидеть? Боится, что я там спрятала фальшивое гостиничное серебро?
– За ширмой моя кровать. Я не хотела принимать рабочих, сидя на краешке кровати, поэтому отгородила ее своей ширмой.
Госпожа Шнаппензип была поражена:
– Как, вы еще и спите здесь? Там, где вам приходится принимать рабочих! Руфус, это уже чересчур! Ты что, не мог предоставить госпоже Фабер приличную комнату?
– Ах ты, господи, – смущенно пробормотал Руфус. – Я это как-то выпустил из виду.
Господин Шнаппензип сконфуженно уставился под ноги.
– Это вышло очень просто, – попыталась объяснить я. – Руфус тут ни при чем. Я сама хотела жить на втором этаже, поскольку строители начали с последнего. И мне совершенно все равно, где я живу.
– Вы должны перебраться в восьмую комнату! – настойчиво сказала госпожа Шнаппензип.
– Ни за что, – решительно возразила я, – иначе рабочие своими грубыми башмаками поцарапают весь пол.
Руфус тяжело охнул:
– Сделай одолжение, выбери себе наверху, по крайней мере, симпатичную спальню.
– Хорошо, я переселюсь в двадцать вторую. Красивая одноместная комната.
– Самая маленькая. Сами видите, какая Виола невыносимо скромная, – сказал Руфус чете Шнаппензип.
Оказавшись в коридоре, госпожа Шнаппензип опять окунулась в свои восторги.
– Ты видел премиленькие латунные таблички с изящно написанными номерами на этих чудных дверях? – обратилась она к мужу. – Где вы нашли таблички, выполненные с таким вкусом?
– На дверях и нашли, Бербель, – сказал Руфус. – Они всегда там были, только почернели с годами. Виола лишь отчистила их и отдала отполировать.
– Латунные гвозди, которыми они прибиты, новые, – пояснила я, – старые стальные не подходили.
– Неужели такое возможно? – воскликнула хозяйка.
– Это вы отлично сделали, – вторил ей муж.
– Мы еще далеко не закончили, – сказал Руфус, пытаясь спустить их на землю. – И хотя мы зверски экономили… – На этом недвусмысленном намеке Руфус замолк.
Госпожа Шнаппензип не стала задавать вопросов, а похвалила Руфуса за блестящую идею перенести дату открытия на ноябрь, когда уже все вернутся из отпусков, но еще не утонут в предрождественской суете. Господин Шнаппензип одобрительно ей поддакивал.
К сожалению, объявила госпожа Шнаппензип, ей предстоит в ближайшие недели опять уехать. На этот раз не в отпуск. Она должна сопровождать мужа на лечение. Их дочь Микки сейчас во Франции в загородной школе, а Бенни – он же Шнаппи, в общем, сын, будет гостить у школьного приятеля. Бенни, собака, поедет с ними на курорт. Но как только госпожа Шнаппензип сможет, она тут же подъедет, потому что ей это будет так любопытно, как все будет выглядеть в готовом виде!
– Мы планируем устроить в фойе выставку картин, – не утерпела я, когда они уже прощались, и рассказала, почему это будет совершенно бесплатно.
– У вас грандиозные идеи! – с энтузиазмом воскликнула госпожа Шнаппензип.
Я набралась смелости и сказала:
– Руфус мне сообщил, что вы не возражаете против того, чтобы я поработала здесь до ноября.
– Мы вам так благодарны, что вы взяли на себя художественное руководство этим проектом! Один Руфус никогда бы не справился, он и сам это знает. Вы даже не представляете, как много это для нас значит! – горячо воскликнула хозяйка.
– Мы и вообразить не могли, сколько можно сделать за эти деньги, – вторил господин Шнаппензип.
Я не знала, как мне реагировать на такую чрезмерную похвалу. Когда Шнаппензипы ушли, я спросила Руфуса:
– Ты ей звонил до ее прихода?
– Да, я знал, что она придет, но не подозревал, что она нагрянет сегодня и без звонка, честное слово!
– Это ты ее попросил, чтобы она назвала меня художественным руководителем?
– Клянусь, – заверил Руфус, – она это сказала по собственной инициативе.
Пребывая в хорошем настроении, я позвонила Элизабет. Пусть до ноября не рассчитывают на мое сотрудничество с их фирмой. Элизабет ответила, что они с Петером будут терпеливо ждать, когда я смогу приступить к работе в их фирме. Сколько комплиментов за один день! Когда Элизабет спросила, как вообще у меня дела, я ответила:
– Знаешь, неплохо.
После обеда Руфус помог мне перетащить мои личные вещи из кабинета с хризантемами в двадцать вторую комнату. Руфус настаивал, чтобы я взяла комнату побольше, но меня вполне устраивала и эта. Тут есть большой встроенный шкаф, английский письменный стол с семью ящиками – идеальная комната для того, кто живет здесь и работает. А бело-зеленые полосатые обои, бордюр с вьющимся плющом и зеленый, как газон, ковер действуют очень успокаивающе. Душ хоть и маленький, но славный. Эта комната в будущем будет стоить почти сто пятьдесят марок в сутки, но Руфус отказался вычитать из моего жалованья сумму, большую чем прежде. Я должна рассматривать переезд из убогого обиталища в эту комнату как небольшую надбавку к зарплате. Он сразу же подключил мне телефон. Звонить я тоже могу бесплатно.
После переезда он принес ко мне в комнату бутылку своего фирменного шампанского.
– Выпьем за то, чтобы ты чувствовала себя здесь как дома.
Да, я чувствую себя привольно как никогда. У меня появилась новая родина. Во всяком случае, на десять недель.
88
– Новость дня – Таня сообщила, что она рассталась с Вернером! – заявил мне через два дня Руфус. – Она неделю как вернулась из отпуска, но не звонила, потому что было много важных дел.
– Почему они расстались? – удивилась я.
– Она не хотела говорить по телефону, потому что звонила из банка.
– Она очень подавлена?
– Голос звучал радостно. Она предложила встретиться сегодня вечером в одном ресторане на свежем воздухе. Надеюсь, ты пойдешь?
– Если я вам не помешаю, – сказала я и подумала: если Таня сама ушла от Вернера, почему ей должно быть плохо? Таня всегда знает, что делает. Может, у нее уже следующий мужчина на крючке?
Пока у рабочих был обеденный перерыв, я перерыла свой гардероб в поисках чего-то подходящего для выхода в ресторан. Мне страшно надоело таскать грязные джинсы и майки. Единственно подходящим для этого случая было позапрошлогоднее платье из ярко-красной вискозы, как обычно купленное в C&A. Уродливый пояс – небрежно пристроченную на пластиковую полоску ткань – я выбросила там же, а без него платье выглядело словно сшитое на заказ. В наше первое лето с Бенедиктом я его часто надевала, а в прошлом году – только раз, когда мы с Бенедиктом ходили в пиццерию. К платью у меня были красные матерчатые босоножки с тонким ремешком на пятке и на высоком тонком каблуке, еще не вышедшим из моды. Платье и туфли оказались более живучими, чем большая любовь в моей жизни.
В голове мелькнула мысль: денег я сейчас зарабатываю достаточно, чтобы купить себе что-нибудь новенькое, зато времени на это у меня нет. Так, впрочем, лучше. Я хотела как можно больше отложить на свое неопределенное будущее. Чтобы освежить платье, я решила надеть свое разбитое сердце. Золото великолепно смотрелось на красном, но вечером, уже заперев комнату, все же вернулась и сняла медальон. Мне показалось как-то нетактично надеть на встречу с Таней разбитое сердце, сделанное ювелиром, от которого Таня ушла.
Когда я, вся в красном, спустилась в фойе, Руфус признался, что поначалу не узнал меня. Он произнес это так серьезно, что я спросила себя, как же выгляжу обычно. Подумав, решила, что это вполне возможно: ведь обычно я являюсь в виде серой уборщицы или заляпанного краской пугала для рабочих.
Таня уже ждала нас в ресторане. Она сидела одна в дальнем углу, приветливо махая нам. Не похоже было, что она только что пережила любовную драму. В ушах висели бриллиантовые серьги Вернера.
После обычных приветствий типа «Ну и загорела же ты!» и «Какая была погода?» и после того, как мы заказали себе пива, Руфус без обиняков спросил ее:
– Дорогая Таня, расскажи нам, почему ты рассталась с Вернером?
– Сексуальная несовместимость, – моментально выдала Таня.
– Что это значит?
– Это деликатная тема, – засмеялась Таня, – хотя довольно часто встречающаяся. У меня нет никаких извращенных наклонностей, и у Вернера, к счастью, тоже, но, скажем так: в сексуальном плане он слишком искусственный для меня. Чересчур много выкрутасов, чересчур много инсценировок. Словом, любит много экшен.
Руфус погрузился в размышления. Потом сказал:
– А ты не думаешь, что иногда можно идти на компромиссы? Ради любви?
Таня не идет на компромиссы, подумала я, Тане подавай только идеального мужчину.
– Разумеется, я придерживаюсь мнения, что в любом партнерстве нужно часто идти на компромиссы, – воскликнула, к моему удивлению, Таня, – но сексуальную несовместимость я считаю проблемой, которая со временем не становится легче, а только усугубляется. Если в сексе партнеры не подходят друг другу, компромиссы приведут лишь к разочарованиям.
– Как на это реагировал Вернер? – спросила я. Я всегда идентифицировала себя с брошенными.
– Мы весьма дружелюбно простились с мыслью о совместном будущем. Вернер – непоколебимый оптимист. Включая ярко выраженную склонность к изменам, в отпуске я это явственно почувствовала. И если с таким мужчиной с самого начала иметь сексуальные проблемы, можно с секундомером ждать, когда он пойдет налево. А этого я бы не потерпела.
– Но серьги его ты сохранила, – заметила я.
– Разумеется, я их сохраню. Или, может, ты думаешь, что я их получила в подарок?
– Ты сама сказала, что они от Вернера.
– Конечно, они от Вернера, но, само собой разумеется, я их оплатила. Вернер – щедрый человек, но не может после двух недель знакомства дарить мне дорогие серьги. Такое бывает только в дешевых романах и в телерекламе. Ювелир не может раздаривать свои украшения. Так же, как я не могу дарить акции, только потому что работаю в банке.
– Я тоже думал, что он тебе их подарил, – сказал Руфус.
– Даже если бы я получила их в подарок, мне бы не пришло в голову возвращать их назад. Ибо до того момента, как мужчина что-то дарит, он сам получает предостаточно. Ничто не оплачено так дорого, как украшение, полученное в подарок от мужчины.
Она обратилась ко мне:
– Ты, наконец, подсчитала, сколько стоили твои сережки с фиалками?
Я промолчала.
К счастью, тут Руфус произнес:
– Тогда выпьем за нового!
– Виола его уже знает, – улыбнулась Таня. – Он скоро подойдет.
– Кто? – У меня захолонуло сердце. Кого я знала? Бенедикта?! Нет, этого не может быть. Руфус! Нет. Кто-нибудь с курсов? Кто же это?
– Я даю своему старому другу Детлефу новый шанс, – не стала испытывать нашего терпения Таня.
– Ах, Детлеф! – протянул Руфус.
– Обратно к Детлефу? – Я была удивлена не меньше Руфуса.
– Почему бы и нет? У него есть неоспоримые преимущества. Что он и доказал какое-то время назад. И почему я должна вечно искать? Мне уже не восемнадцать, и я не так наивна, чтобы полагать, будто каждый новый сексуальный опыт станет большой страстью. При тщательном анализе рынка все чаще приходишь к выводу, что лучше старого ничего и не найдешь.
– Но вы же постоянно ссорились!
– За восемь месяцев, что мы прожили порознь, славный Детлеф кое-чему научился. К примеру, убирать за собой вещи. И он понял, сколько стоит жизнь в одиночку.
– Ну да, вы ведь вечно ругались из-за денег, – вспомнил Руфус.
– Вот именно. Но существует старое испытанное средство против скупого партнера – выйти за него замуж. Он между делом учится, что совместная жизнь означает и совместные деньги. Скупость – проблема, которая легко решается браком.
– Ты хочешь выйти замуж? – не поверила я своим ушам. – Из-за этого?
– Гораздо разумней выйти замуж за скупердяя, чем жить нерасписанной со щедрым мужчиной, – произнесла Таня и коварно улыбнулась. – Щедрые мужчины щедро тратят свои деньги только на себя.
– Ах, вот как, – проговорил Руфус, – а есть еще что-нибудь, что бы говорило в пользу Детлефа, если будет позволено спросить?
– Кое-что – да. Во-первых, я неравнодушна к архитекторам. Архитектор приятнее, чем банкир. Это был бы перебор. Ювелир бы мне подошел, но ничего не вышло.
– То есть лучше прижимистый архитектор, чем сексуально непереносимый ювелир, – подытожил Руфус.
– Какой-нибудь дефект есть у каждого, – сказала Таня. – К тому же, нельзя забывать, что скупердяи имеют и хорошую сторону: это единственный сорт мужчин, которые действительно целиком за то, чтобы женщины работали. Пусть даже из чистого страха, что иначе им придется за все платить самим. Детлеф не прожужжит мне все уши, требуя, чтобы я сделала короткую паузу в своей профессии на десять – двадцать лет для выращивания детей. Тут уж, в крайнем случае, придется искать решение, устраивающее обоих. В противном варианте я отказываюсь вносить свой вклад в дело перенаселения планеты.
