Текст книги "Потрясающий мужчина"
Автор книги: Ева Геллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)
– Отец Анжелы не позволяет! Он придирается к Бенедикту. Для мальчика эта ситуация – тяжелое испытание. В конце концов, он скоро станет отцом! А я бабушкой! – Нора ушла в свою спальню.
Я отвинтила от стены свою бирюзовую ширму. Собственно говоря, я собиралась оставить ее здесь, она была сделана для этой комнаты. Но сейчас я окончательно поняла: я была здесь нежеланна. Все, что я сделала, никому здесь не нужно. Не оставляя следов, я обязана исчезнуть из жизни Бенедикта. Все должно быть так, словно меня никогда не было.
Мне следовало о многом поразмыслить, но мой мозг был будто из жевательной резинки. В нем прокручивалась лишь одна бесконечная мысль: все кончено. Он больше не хочет меня. Я чувствовала себя погасшей. Дружелюбный грузчик заметил это. Он выхватил ширму у меня из рук:
– Слишком тяжелая для молодая женщина.
Опять появилась Нора:
– Повсюду дырки! Комната Меди испорчена!
– Я приду зашпаклюю дырки, – невозмутимо сказала я. – На антресолях остался мой хлам от ремонта.
– Ладно. – Нора перестала причитать. – Все равно Бенедикт собирается вскоре ремонтировать весь дом. Но как представительница интересов Меди я бы хотела попросить, чтобы ее комната была оставлена в таком же порядке, в каком она была. И такой же чистой. – Она кивнула в сторону коридора, где наготове стоял пылесос.
Подошел грузчик и демонстративно посмотрел на свои часы. Было уже почти четыре. Нора тоже взглянула на часы, вдруг изобразила улыбку святой великомученицы и пожала мне руку:
– Знаешь, я хотела бы расстаться мирно, поэтому ухожу к Меди. Ключ от дома спрячь, пожалуйста, под шапкой Бенедикта внизу, в гардеробе, а потом просто захлопни дверь. За то время, что меня не будет, ничего не случится. Ну тогда ладно, всего хорошего, привет тебе и от Меди, и от Бенедикта.
У меня даже не было сил кивнуть. Я не мигая смотрела ей вслед, пока внизу не захлопнулась дверь. Я тут же пошла в комнату Бенедикта, меня тянуло туда, но дверь была заперта. Все двери оказались закрыты на ключ.
Я чувствовала себя душевнобольной. Или мертвой.
Грузчик уже почти все стащил вниз. Чтобы стереть последние следы моего здешнего существования, нам оставалось только зашпатлевать отверстия. Я достала с антресолей шпатлевку, залезла на лестницу и начала механически, как робот, заделывать дырки.
Грузчик пришел с газетой и с укором сунул мне под нос крупные заголовки: «Даже папа римский болеет за них! Всевышний, подари нам чудо!!!»
– Вы понимать? – нетерпеливо спросил он.
Мое сознание было слишком затуманено, чтобы понять. Я спустилась с лестницы и прочитала написанное более мелким шрифтом: сегодня в семнадцать часов начинается футбольный матч года – Германия против Италии.
– Я итальянец, поэтому очень спешить.
Жалкий вид грузчика отвлек меня от собственных горестей.
– Этого я не знала.
Он схватился за голову:
– Только женщина ничего знать.
– Вы можете идти уже сейчас. Я одна заделаю дырки, а потом приеду на автобусе.
Я записала ему на газете адрес отеля и фамилию Руфуса. Узнав, что сможет посмотреть матч в отеле по большому телевизору, он успокоился.
– Я лучше сразу уходить, – обрадовался он и подхватил за один раз четыре последние полки и две коробки.
Я была довольна, что он ушел. С механическим хладнокровием я огляделась. Там, где я отвинчивала ширму, внизу отошли обои. Я хотела подклеить их, подсунув немножко шпатлевки, но тут на меня что-то нашло…
…Я потянула за конец обоев, и они отделились по всей ширине. Я без труда стянула весь кусок от пола до потолка и почувствовала себя героиней рекламного ролика про специфичный обойный клей. Все получалось именно так, как обещал господин Лакраоб. Из-под обоев показалась пыльно-зеленоватая краска мадам Мерседес. Она не пострадала и выглядела такой же убогой, как и в прошлом году. За полчаса я содрала обои во всей комнате. Какой нелепый контраст: грязные, запущенные стены и красивый, отливающий благородной бирюзой пол. Я опять отправилась на антресоли. В одной из коробок стояли начатые банки с лаком, оставшиеся после ремонта. Там же хранились доисторические банки мадам Мерседес, из которых она брала лак, чтобы покрасить края своих фанерок. Коробка была чересчур тяжелой. Мне пришлось выгрузить половину и дважды карабкаться на антресоли. Пол под линолеумом мадам Мерседес был коричневым, но коричневого лака тут не было. Никаких проблем – нет ничего проще, чем получить коричневый цвет. Отверткой я открыла банки одну за другой. Сначала еще наполовину полную десятилитровую банку белого лака, потом серый лак и черный, оставшиеся от комнаты Бенедикта. Бирюзовый – от моей. Светло-красным матовым лаком я когда-то рисовала сердце для Бенедикта. Из остатков запасов мадам Мерседес я выбрала кроваво-красный, подсолнуховый желтый, шагаловский лиловый и ядовито-зеленый. Проколов отверткой застывшую на поверхности пленку, я обнаружила внутри вполне пригодный лак. Потом опрокинула банку за банкой в большую с белым лаком, растирая кисточкой засохшие куски. Белый лак постепенно окрашивался в серый, темно-серый, серовато-красный, серовато-коричневый… Я мешала и мешала. Старые лаки поддавались с трудом. Я отыскала бутылку универсального разбавителя, вылила ее туда же, и дело пошло лучше. Поверхность лака начала отслаиваться, появились хлопья. Да, вот что получается, если смешать глянцевый лак с матовым. И кто знает, какого сорта были доисторические краски мадам Мерседес? Да уж, если пытаться совместить несочетаемые вещи, возникают неприятности, подумала я. Я чувствовала себя ведьмой, готовящей свое зелье, и с интересом наблюдала, как твердые частицы лака распускались в моей адской смеси. Я добавила туда еще бутылку растворителя – лак буквально вспенился хлопьями. Как интересно, банка стала на ощупь горячей – или морилка попала мне под ногти? Плевать! Я взяла в руки банку и вылила тонкую струйку серо-коричневого, плохо растворившегося лака, напоминающего жидкий шоколад, на первую половицу у окна. И на батарею тоже. На вторую половицу мне удалось вылить почти равномерную волнистую полосу. Я с любопытством смотрела на пузыри, в большом количестве образовавшиеся на полу, когда растворялся бирюзовый лак. Растворитель был действительно качественный. Не менее красиво смотрелись и затвердевшие комочки между ними, напоминавшие дорогой пористый шоколад. А чего стоили случайно возникавшие желтые, синие, розовые, черные разводы! Еще красивее были узоры от подошв моих кроссовок, шаг за шагом печатавших коричневые кружочки.
Однако запах становился угрожающим. Я открыла окно, глубоко вздохнула и вдруг услышала со всех сторон вырвавшийся будто из одной глотки вопль:
– О-о-о-о-о-о-а-а-а-а-а-а!!!
Сначала я подумала, что у меня галлюцинации, но потом поняла: немцы забили гол. Чудо! Всего лишь двадцать минут шестого, еще многое могло произойти. Но моя голова была занята более важными мыслями.
Когда я впервые переступила порог этой комнаты, стекла были такие грязные, что свет казался тусклым – как вновь добиться такого эффекта? Я обдумывала месть с холодным сердцем профессионала. Просмотрев еще раз все лаки в коробке, я обнаружила бесцветный лак, которым для прочности сверху покрывала пол. Серо-коричневый лак на моей кисти идеально смешался с прозрачным и дал мутный желтовато-серый цвет. Я быстро нанесла его на оконные стекла с обеих сторон и закрыла окно, чтобы проверить эффект: то, что надо! Словно эти окна не мыли ни разу в жизни. Вот будет дьявольская работа – соскребать со стекол лак, спокойно подумала я. Теперь, при тусклом свете, я четко представила себе комнату, какой она тогда выглядела…
Я снова забралась на антресоли. В углу стояла коробка, в которую я упаковала репродукции Мерседес. С первого раза я нашла то, что искала – завернутое в трагический репортаж об обрушившемся с моста горящем автобусе…
Слезая вниз, я окончательно испортила новый розовый свитер: коричневые отпечатки от кроссовок были на ступеньках, а теперь и на свитере. Плевать! Одним ударом я вбила гвоздь в стену и повесила картинку. Потом вышла из комнаты, закрыла дверь и сразу же резко распахнула ее: отлично! Все как тогда: я чуть было опять не закричала от ужаса, увидев ее, эту страшную вопящую женщину Эдварда Мунка…
Больше я ничего не могла сделать. Надо было идти, хотя это давалось мне с большим трудом. Каждая бороздка кроссовок была забита лаком, и я прилипала к полу при каждом шаге. Но тут мой взгляд упал на пылесос в коридоре. Я совсем забыла о нем. Я пощупала мешочек для пыли – он был полон, и похоже, неделями не чищен. Пожалуй, я его освобожу – все должно быть абсолютно корректно. Я вытряхнула из пылесоса пыль, бумажки, волосы – Норины, мои и Бенедикта – на незастывший лак. Теперь было даже чуточку грязнее, чем тогда. Но к тому времени, когда Мерседес заглянет в свою комнату, пыль давно уже приклеится к лаку. Все, теперь действительно все было сделано.
Согласно пожеланию, я спрятала ключ под шапку Бенедикта и захлопнула за собой дверь. В ту секунду, когда я повернулась к дому спиной, что-то произошло, все машины загудели, каждый дом ликовал, на голубом небе разорвались три розовые ракеты. Игра была окончена. Чудо свершилось.
79
Руфус встретил меня с таким лицом, будто увидел покойника, вернувшегося с собственных похорон. В шоке он разглядывал мои перепачканные лаком джинсы и бывший когда-то розовым свитер.
– Ты можешь дать мне две недели отпуска? – не дав ему раскрыть рот, спросила я.
– Зачем?
– Чтобы я могла представить госпоже Шнаппензип новый проект. Я сделаю такой проект, что она не сможет сказать «нет».
– Ты уверена?
– Абсолютно.
Руфус ответил, что если я смогу убираться по субботам и воскресеньям, когда мисс Плейер выходная, это вполне реально.
– А в остальном? – поинтересовался он.
– Этим были бы решены все проблемы. Больше решать нечего. Мои пожитки все еще стояли в холле. Руфус считает, что в одиннадцатой все это не поместится. Мне надо поменять номер на больший. На выбор: на восьмой с обоями в парусниках либо бледно-зеленый девятый, где повсюду отслаивается краска и телевизор стоит в буфете. А может, первый, с серыми хризантемами на бежевом фоне. Я выбираю хризантемы. Полки и ящики с люстрой мы отнесли в подвал. За Руфуса можно не волноваться, он не попытается за моей спиной завладеть люстрой. Ширму я разместила так, что она скрывает чересчур бьющие в глаза хризантемы.
В воскресенье я притащила себе из столовой два стола. Мне нужна большая рабочая поверхность. В понедельник отправилась в фотомастерскую и отдала увеличить все фотографии гостиничного фасада. Это самое важное. На госпожу Шнаппензип произведет особое впечатление, если я превращу ее коричневую глыбу в бело-сине-золотой особняк. Я раскрасила фотокопии, точно нанесла места, где на синих балконных решетках должны быть расставлены золотые акценты. Если посреди растительного орнамента будут позолочены лишь решетки, это создаст эффект золотых брызг и будет смотреться простовато. Я наклеила раскрашенные фотографии на картонки, поместила рядом цветовые пробы, с помощью которых собиралась объяснить госпоже Шнаппензип, что темно-синий цвет будет красиво смотреться, даже когда решетки запачкаются. В этом вопросе я не хочу рисковать.
На старых планах видно, как выглядели раньше окна на первом этаже: они были выше, не такие широкие и закруглялись сверху. Во сколько бы обошлось восстановление окон в прежнем виде?
Эти неоновые ящики в окнах с надписью «Отель «Гармония» должны исчезнуть. Ну-ка посчитаем, сколько будут стоить латунные буквы над входом с подсветкой.
Я составила перечень работ для мастеров. Каждая позиция должна быть точно описана, лишь тогда я получу реальную смету расходов. Мы обсудили все с Руфусом. Самая дорогая услуга – конечно, слесарь по монтажу водопроводной сети. Может, все-таки оставить комнаты без душа?
Руфус успокоил меня: достаточно, если я бесплатно сделаю проекты и составлю перечень работ. Его как коммерческого директора волнует финансовая часть и предварительная смета расходов. Он в отеле уже имел дело с рабочими и попросит у них консультации.
– Если госпожа Шнаппензип сделает мне заказ, тебе я дам подзаказ. Ты не должен бесплатно работать на меня. – Руфус смеется в ответ на мои слова. Его смех дает надежду, что госпожа Шнаппензип не скажет «нет».
Чем дальше продвигается планирование, тем отчетливее становится ясно, что внутренняя отделка и обстановка – столь же дорогое удовольствие, как монтаж сантехники. На чем можно сэкономить? Я скупила кучу журналов по интерьеру. Везде одно и то же: для помещений площадью меньше ста квадратных метров журнальные стилисты даже не предлагают вариантов обстановки.
Кроме того, мне становится ясно, что номер в гостинице нужно обставлять совсем по-иному, чем комнату в нормальной квартире. Облик квартиры складывается из тысячи мелочей – комнатных растений, картин, безделушек, книг, художественного беспорядка. Все это отсутствует в гостиничном номере. Если выкрасить нормальную комнату в белый цвет, она все же не потеряет своих красок. Но белая комната в гостинице похожа на больничную палату. Значит, мне нужны обои. Я наконец нашла в числе немногих фотографий реально существующих квартир очаровательную маленькую комнатку – всю в белых и синих тонах. Обои – как мейсенская голубая роспись с сине-белым бордюром. На десятилетия бордюры исчезли из моды, теперь они появились вновь. И они чудесны. Если оклеивать маленькие помещения не до самого потолка, а оставлять тридцать-сорок сантиметров, то потолок, а заодно и вся комната кажутся больше. Возникает ощущение легкости, потому что узор обоев не угнетает. Да и обои экономятся. А к ним – шторы в сине-белую полоску, сине-белое покрывало на кровати и скромный деревянный пол. Нет, деревянные полы нехороши для отеля. Мне нужно ковровое покрытие, которое заглушает шаги.
Я приклеила фотографию на свою ширму в качестве наглядного пособия: это было бы недорого. И тем не менее, на чем можно сэкономить? Как сказала Элизабет: покупать остатки. Комната за комнатой я обсчитываю, сколько рулонов обоев нужно, сколько квадратных метров ковров. Если собираешься покупать остатки, нужно твердо знать свои потребности.
Я обошла все универмаги, специализированные магазины обоев, строительные рынки, записывая цены, цвета и зарисовывая узоры тех немногих обоев и ковров, которые мне подходят. Да, есть много дешевых ковровых остатков, но именно от дешевых ковров. А они, к сожалению, всегда выглядят дешево. Букле я не хочу, к нему пристает вся грязь. Ковровую плитку, которая через год отойдет от пола, лучше госпоже Шнаппензип не предлагать.
Я вновь и вновь просматривала каждую фотографию гостиничных номеров, рассчитывая найти хоть что-то из мебели, что могло бы еще пойти в дело. В общей сложности обнаружила пятнадцать приличных стульев. Некоторые даже из одного гарнитура. Надо полагать, их разделили, когда они попали в руки к господину Хеддериху. Пятнадцать хороших стульев – а мне надо по крайней мере пятьдесят. Я проверила еще раз и обнаружила шесть других стульев, которые можно было использовать, если их заново отлакировать в тон основной цветовой гамме комнаты. Это дешевле, чем покупать новые стулья. Ну и, конечно, надо будет заново обивать все сиденья. Несколько перетянутых кресел тоже можно использовать.
Шкафы – более серьезная проблема: я могу использовать максимум пять. Еще пять можно было бы оклеить теми же обоями, что и стены, и внедрить в интерьер, сделав зеркальные дверцы. В некоторых комнатах вообще нет зеркал. Чувствуется, что здесь не один год подбирал обстановку господин Хеддерих. Даже Руфус считает, что в каждой комнате должно быть зеркало в человеческий рост, а то у некоторых постояльцев хватает наглости являться к завтраку в полуодетом виде. Увидь они себя в зеркале, глядишь, оделись бы поприличнее. А вообще-то, добавил Руфус, главное – кровати. Это лицо отеля. Сколько стоят новые кровати и сколько их нужно?
И вечная морока со светильниками. Кроме двух более или менее приличных стеклянных шаров, все остальные страшные, всегда были страшными и таковыми останутся. Существуют объекты, которым никакая мода не поможет. Журналы по архитектуре – тоже не советчики в этом вопросе: там никогда не найдешь плафонов, только античные или супермодерновые торшеры или бра. Самым дешевым вариантом были бы скромные белые плафоны на потолке, но это смотрится чересчур холодно и официально. Если бы их можно было заключить в розетки из лепнины… но лепнина, которая безусловно украшала когда-то потолки этого отеля, пала жертвой современного маляра. А что, если приклеить на потолок новые розетки из синтетического материала? Они дешевые. Но именно так и смотрятся. Как дешевая подделка.
– Как узнать, из гипса лепнина или из пластика? – спросил Руфус.
– У старой лепнины не такие острые края.
– Это не может зависеть от гипса, когда делают гипсовый слепок, кромки довольно острые.
– Может, это оттого, что старая лепнина неоднократно закрашивалась.
Потом мне пришла в голову идея: нужно покрыть новую лепнину несколькими слоями краски, и тогда никто не догадается, что это синтетический материал. Лишь три человека знали бы правду: я, Руфус и маляр.
Одна проблема возникает за другой. Что под линолеумом в фойе? Самое привлекательное в линолеуме то, что под ним всегда лучше. Опять надежда на древнеримские мозаики. Отрезаю в углу под окном кусочек линолеума. Под ним – удручающе серая каменная масса. Лишь когда мне с огромным трудом удается удалить слой грязи и клея, я вижу: это терраццо – мозаичный пол. Черный с белыми вкраплениями.
Терраццо часто выкладывали раньше в домах, где большое скопление народа. Если его отполировать, получится красивый пол.
Следующая позиция: сколько будет стоить заделывание дырок, которые просверлил в полу господин Хеддерих, когда строил свой закуток? Во что обойдется отдирание деревянных панелей со стен? Что под линолеумом в столовой? В самом деле паркет! Сколько будет стоить отциклевать старый паркет и покрыть его лаком? Сколько готова заплатить госпожа Шнаппензип? Руфус, к сожалению, не может ответить на мои многочисленные вопросы.
80
Мой день рождения пришелся на воскресенье, когда я выполняла обязанности уборщицы.
Накануне я получила от отца поздравительное письмо с вложенным в него чеком. Моя сестрица прислала книжку в мягкой обложке, женский роман из числа претенциозных: «Женщина, которая прошла через ад». На последней странице обложки было написано, что это безжалостно откровенный роман, вселяющий, однако, мужество в женщин. Я прочитала последнюю фразу в романе: «С огромным усилием я склонилась к своей маленькой дочурке, осыпала ее нежными поцелуями и шепнула в маленькое ушко: «Мы найдем кое-что получше мужчины».
Все ясно. Спасибо, не надо.
А Элизабет написала:
«Дорогая Виола!
Мы с Петером желаем тебе всего самого наилучшего на 26-е! Все время жду твоего звонка (ты почти всегда застанешь меня в нашем офисе, то есть у Петера). Я непременно хочу устроить с тобой представление у «Хагена и фон Мюллера».
Наконец я стала самостоятельной. Правда, кроме маленького аванса, я пока ничего еще не заработала, но надеюсь, что скоро дела у нас пойдут в гору. Мы уже получили следующий заказ: макет детской игровой площадки для любителей острых ощущений. Меня удивляет, что до сих пор не существует готовых стандартных деталей из пластика. Нам придется изготовить в масштабе еще и фигурки раскачивающихся зверей, которые всегда стоят на таких площадках. Петер уже сделал слона из папье-маше, а я – курицу. Люди из архитектурной фирмы были в восторге от наших моделей и сказали, что они выглядят лучше, чем настоящие игрушки. Мы с Петером работаем теперь под девизом: все, что мы делаем, должно смотреться лучше, чем в жизни. В конце концов, люди хотят выигрывать с нашими макетами конкурсы, а мы хотим получать новые заказы.
К сожалению, есть и негативные новости: господин фон Мюллер, мой бывший шеф и неудавшийся сутенер, не продал мне канвейлеровский стол!!! Раньше он говорил, что мне нужно отработать у него полгода, чтобы получить скидку на мебель. А в мой последний рабочий день заявил: поскольку ежегодно я имею право покупки только на сумму трех месячных окладов, то, учитывая мое всего лишь полугодичное пребывание на фирме, мне можно приобрести что-нибудь не дороже полутора месячных окладов. Канвейлеровский стол дороже, чем полтора оклада, а он не обязан давать мне 25-процентную скидку. Предложил жалкие 10 процентов! Я сказала Мюллеру, что отказываюсь от его процентов. Он начал наглеть и пригрозил, что скоро увижу, как плохо мне придется без связей. Петер считает: мы и без него получим стол дешевле, в конце концов, мы теперь родственное предприятие. Мы написали в фирму Канвейлера, что наша молодая фирма для офиса готова приобрести большой стол и восемь стульев, если они предоставят нам скидку. Посмотрим, что они нам ответят.
Так когда же ты приедешь за покупками?
Большой привет тебе и твоему Бенедикту.
Твои Элизабет + Петер».
Значит, Элизабет еще не знала, что я по-прежнему уборщица, и теперь даже одинокая уборщица. Пока я, впрочем, была дизайнером по интерьеру на общественных началах – в оклеенном блеклыми хризантемами офисе. Но у Элизабет ведь тоже все складывалось не так, как она хотела. Хотя я была бы рада, если бы она получила свой стол, но ее письмо странным образом придало мне больше мужества, чем если бы это был стопроцентный рапорт об успехах.
Письмо Элизабет было адресовано на Мюнцбергштрассе, шло, однако, всего два дня. Виндрид, несомненно, давно переадресовал в гостиницу всю мою почту.
Бенедикт меня не поздравил. Да и что он мог бы написать? Он собирался стать отцом. Его ребенок сломал модель моей жизни, как когда-то Сольвейг сломала нашу с Элизабет модель.
В воскресенье утром – я как раз доставала пылесос из кладовки на втором этаже – явился Руфус с огромной охапкой цветов. Герберы, ирисы, розы да еще лиловая сирень! Букет был настоящим насилием над зрением, смесью зеленого, оранжевого, желтого, голубого, красного и лилового, но он очень растрогал меня. После полудня, объявил Руфус, грядет подарок и визит Тани, которая должна его принести.
Он сам испек клубничный пирог, взбитыми сливками выдавил из шприца «Виола» и заключил мое имя в сердце. Это самый трогательный клубничный пирог, который я когда-либо видела: желе получилось не красное, а бесцветное, и было отчетливо видно, как Руфус старательно выложил половинки клубничек правильными концентрическими кругами. Среди них попалось и несколько недоспелых ягод. Но пирог был весьма съедобен.
А вместе Руфус с Таней подарили мне кулон в форме сердца. Сердце было размером не меньше пяти сантиметров, на черной шелковой ленточке. Одна половина сердца была золотой, другая серебряной, между половинками проходила зигзагом трещина. Золотая и серебряная части не точно подходили друг к другу, поэтому посреди сердца была щель. Я взяла его в руки. Оно было красивое и тяжелое.
– От Таниного ювелира, – сказал Руфус. – Мы подумали, что это будет кстати.
– Разбитое сердце, – сияя, пояснила Таня. – Разбитые сердца сейчас идут у Вернера нарасхват. Тебе нравится?
– Очень. Оно такое красивое. И такое дорогое.
– Оно из серебра. Половина позолочена. Вернер не делает разбитых сердец из золота. Он считает, они не должны быть чересчур дорогими, ведь разбитое сердце носят не больше сезона.
Я повесила на шею сердце на черной ленточке.
– Я буду носить его всегда.
Таня засмеялась. Руфус вздохнул.
81
Все первую неделю июня в отель приходил маляр, которого пригласил Руфус. Пункт за пунктом мы прошлись по малярным работам. Он забрал с собой перечень работ и пообещал прислать господину Бергеру смету расходов. Я бы хотела получить предложение и от других фирм, но Руфус был убежден, что этот маляр запросит меньше других, а потом не обманет с ценами и сроками. Руфус боялся демпинговых цен, которые потом превращаются в пустые обещания.
– Подождем, во что это выльется, – мудро заметил он.
Потом явился сантехник. Стоимость сантехники сильно колеблется, он предложил мне бордовые унитазы, оставшиеся от крупного заказа. Их он готов отдать дешево. Я не желаю бордовых унитазов. Выяснилось, что существует классическая белая модель, которая значительно дешевле, чем бордовые остатки.
Затем появился столяр: четырнадцать встроенных шкафов, девять новых дверей. Все старые двери должны снова пойти в дело. И все двери, выходящие в коридор, необходимо отшлифовать и покрыть глазурью.
Каменщик сообщил, что все задуманные мной архитектурные изменения вполне реальны. Разумеется, он позаботится обо всех официальных разрешениях.
– Не беспокойтесь, милая дама, – сказал он.
Но сколько это будет стоить, пока сказать не может. Ему нужны сроки – а этого пока не могу сказать я. Сначала должна произнести свое веское слово госпожа Шнаппензип.
И наконец, появилась госпожа Шнаппензип. Она рассыпалась в похвалах: она очарована моим фасадом. Очарована моими проектами комнат. К комнате, выдержанной в зелено-белых тонах, я приклеила на картон образцы расцветок и узор ковра, который подсмотрела у одного торговца. Совсем недорого. И зелено-белые обои, которые обнаружила в одном универмаге и как можно точнее срисовала: узор в стиле «бидермайер» в четкую зеленую полоску. К ним бордюр, скромный и красивый, как вьющийся плющ. И ярко-зеленые шторы, задрапированные на штанге и схваченные по бокам бело-зелеными шнурками. Слава Богу, она не заныла, что после каждой стирки придется нанимать декоратора, чтобы снова задрапировать шторы. В качестве обстановки я пририсовала два наших почти бидермайеровских стула, вполне подходящий круглый стол из пятой комнаты и шкаф из двадцать второй. Она не стала скрывать своего восторга:
– О, тут бы даже Гёте со своей супругой не отказался выпить кофе. Гёте находил зеленый цвет таким успокаивающим.
А потом я продемонстрировала ей желтую комнату. Разумеется, никакого желтого ковра, чтобы она не ворчала по поводу его непрактичности. Покрытие цвета серого антрацита, на нем – два имеющихся в наличии стула, которые еще предстоит отлакировать под серый антрацит. Матовым лаком – тогда не виден каждый отпечаток пальца. Теперь образец ткани для обивки стульев: ярко-желтая блестящая ткань, потому что блестящий материал всегда смотрится чище, чем шероховатый. Стены выкрашены в матовый желтый цвет, с черно-белым бордюром, а к ним шторы в черно-белую полоску.
– У вас тонкий классический вкус! – похвалила госпожа Шнаппензип.
От волнения я могу лишь сказать, что предпочитала классические решения, потому что они никогда не выходят из моды. И что по возможности использовала старую мебель.
Она со смехом спросила меня:
– А как выглядят ваши корзинки для мусора?
– У меня нет мусорных корзинок в комнатах, только в ванных. Я полагаю, этого достаточно. И уборщице меньше работы. Бачки в ванных большие, круглые, из жести. С крышкой на рычаге, в которую можно защемить полиэтиленовый пакет для любого мусора. Дешевле всего они в универмаге «Вулворт» – даже дешевле, чем в «Строительном раю».
– А трехгранных холодильников не будет?
– Холодильников нет вообще. Руфус считает, что это создаст слишком много хлопот для персонала. Мы подумали, что имело бы больше смысла устроить небольшой бар внизу, в холле. Контору можно разделить пополам, так как Руфус полагает, что всю бухгалтерию можно перевести на компьютер, и тогда не надо столько места для хранения документации.
– Ты собираешься перейти на компьютер? – удивилась госпожа Шнаппензип.
– Мы ведь уже говорили об этом. Я считаю, что приобретение компьютера окупится, тем более, что я сам освою его.
– Кто будет обслуживать бар?
– Тот, кто сидит в регистратуре. Нового человека не понадобится, – решительно сказал Руфус.
– И вместо того, чтобы покупать телевизор в каждую комнату, мы лучше поставим в фойе большой телевизор для всех и красивый гарнитур с диваном и креслами, – добавила я, показывая ей эскиз фойе.
Она с радостным удивлением разглядывала черно-белый мозаичный пол:
– Да, так было раньше. Мать распорядилась положить сверху линолеум. Ей казалось, что его легче убирать.
– Фойе надо ремонтировать в последнюю очередь. Мы должны начать с четвертого этажа и постепенно, сверху вниз, приводить все в порядок.
– Виола составила детальный план всех рабочих процессов, – сообщил Руфус.
– А где замена для мастерской господина Хеддериха?
– За регистратурой можно было бы встроить маленькую клетушку для ночного портье. Для чемоданов достаточно места под лестницей, столяр сделает там шкафы.
Потом я показала различные цветовые решения стен в фойе: на белом фоне большие поверхности бледно-розового. Все стилизовано под мрамор, акцентировано узкими серыми линиями, что создает рельефный эффект.
Я продемонстрировала ей то же самое в коричнево-красном, желтом и бело-сером вариантах. К счастью, она сказала, что бледно-розовый вариант нравится ей больше всего. Я боялась, она выберет коричнево-красный, который сама считала самым плохим.
Вдруг госпожа Шнаппензип воскликнула:
– Стоп! Сколько это все будет стоить?
Руфус глубоко вздохнул, отправился в контору, вернулся с кипой бумаг и дал ей предварительные сметы маляра, сантехника, столяра, плиточника, стекольщика…
Она перелистала страницу за страницей:
– Шестьдесят пять тысяч марок, плюс семьдесят тысяч – без затрат на материалы, плюс восемнадцать тысяч – без затрат на материалы, плюс семь тысяч – включая затраты, плюс… что с ремонтом крыши?
– Это не включено сюда.
Она положила бумаги на стол.
– Тогда желаю успеха. Приступайте. – На прощание она пожала руку. – До свидания, всего хорошего, успеха вам.
Руфус вышел проводить ее на улицу, а я осталась сидеть как оглушенная. Когда Руфус вернулся, я поинтересовалась:
– Что она сказала?
Руфус ответил:
– Ты же слышала. Поздравляю от всей души. Виола, ты получила заказ!
82
Я вдруг растерялась, не зная с чего начать.
– Да ведь все ясно, – стал успокаивать меня Руфус, – все стоит в твоем плане. В первую очередь обновляются окна на первом этаже, потом фасад…
– Ты уверен, что госпожа Шнаппензип разрешила заменить окна внизу?
– Ты целиком убедила ее, что работаешь обдуманно, избегая лишних затрат. И она не желает иметь с этим больше ничего общего, вплоть до нового открытия отеля. Я распоряжаюсь финансами и должен держать ее в курсе.
– Честно?
– Честно. Думаешь, ей охота возиться с рабочими? Я закрою отель, как только мастера начнут работать в доме. Гораздо выгоднее, если я возьму на себя все организационные заботы, чем буду ублажать пару жильцов, которые к тому же из-за ремонта откажутся платить полную стоимость. На следующие три месяца отменю всю бронь и буду рекомендовать постояльцам другой отель. Летом у нас и так не много народа. Сюда в отпуск никто не приезжает.
