Текст книги "Потрясающий мужчина"
Автор книги: Ева Геллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)
– Смеяться ты можешь всегда, Мария, а вот называть меня на «вы» не имеешь права. Это было бы ужасной ошибкой.
– Моему дяде семьдесят пять лет, он страшно богат и к тому же член правления церковной общины. Ему не до смеха.
– Дорогая Мария, – сказал Томас-Дитер Леманн, – когда я несколько лет тому назад играл Натана Мудрого, заплакал даже один критик. Так что мне не составит труда убедить твоего крестного в моей серьезности. Можешь не сомневаться – роль благородного отца семейства вошла в мою кровь.
– Вы актер?
– Мария… Ты! – нежно поправил ее Леманн.
– Извини. Ты актер?
– Мы все актеры.
– А почему… ты… не играешь больше на сцене?
– Я всегда на сцене. Как сказал Шекспир: «Весь мир – театр».
– Вы меня убедили, – сказала госпожа Мазур.
– Мария… ты опять назвала меня на «вы». Предлагаю сделать маленькое упражнение, чтобы преодолеть твое стеснение. Упражнение немного жестокое, но зато эффективное. Ты готова, Мария?
– Да.
– Возьми мою руку… так… смотри мне в глаза… так… а теперь скажи: «Я люблю тебя, Дитер».
Госпожа Мазур истерично захохотала:
– Дитер, я… – остальное потонуло в смехе.
– Я люблю тебя, Мария, – произнес Дитер Леманн. – Теперь ты.
Вместо признания в любви раздалось противное хихиканье.
– Я люблю тебя… Ой, умру от смеха! – Госпожа Мазур не выдержала и расхохоталась.
– Я люблю тебя, Мария, – с обворожительной нежностью произнес господин Леманн.
– Я люблю тебя, Дитер, – сказала госпожа Мазур, и теперь это прозвучало почти так же нежно – и без хихиканья.
– Теперь ты тоже убедила меня, – сказал Дитер Леманн. – Во сколько я тебя снова увижу?
– Зайди за мной сюда ровно в восемь.
Они встали. Я услышала, как они направились к лифту.
– Я так рад предстоящей встрече с тобой, Мария, – сказал он на прощание.
– Я сгораю от нетерпения вновь увидеть тебя, Дитер!
Лифт с грохотом поехал вверх, потом я услышала, как Дитер Леманн в своей вежливой манере сказал Руфусу:
– До свидания, господин Бергер.
– Всего хорошего, – учтиво попрощался Руфус.
Я вылезла из укрытия.
– Ничего себе, – удивился Руфус, – откуда ты взялась? Неужели подслушивала? К сожалению, я плохо разбирал его слова. Ты должна воспроизвести мне все, что он говорил. Это страшно интересно.
– Я не собиралась подслушивать. Мне пришлось спрятаться, когда я увидела, что пришел Томас Леманн. Как он вообще попал сюда?
– Я его заказал по телефону. У хозяйки была бредовая идея, что я мог бы сопровождать госпожу Мазур. Потом нам пришел в голову вариант с господином Леманном.
– Ты знаешь, кто это? Это новый воздыхатель Мерседес!
Руфус засмеялся.
– Это господин Леманн из проката джентльменов.
К сожалению, мы не увидели, как наша парочка уходила, потому что нам надо было отправляться на курсы.
– Зачем госпожа Мазур устраивает такие фокусы? – спросила я Руфуса, когда мы ехали на его «фольксвагене». – Что, у нее нет мужчины?
– Ей не нужен мужчина. Она мне рассказывала, что уже десять лет живет с подругой.
– А старый дядюшка, к которому она приглашена, не знает, что она лесбиянка?
– Нет, он тут же лишил бы ее наследства. Я считаю, госпожа Мазур абсолютно права. Невозможно переубедить семидесятипятилетнего святошу. Исключительно из уважения к его возрасту она наняла этого Леманна.
Руфус засмеялся.
Я скосила на него глаза. Если забыть о его внешности, смех у него, собственно, приятный.
– Как ты думаешь, – спросила я его, – почему сестра Бенедикта берет мужчину напрокат?
– Не знаю, – пожал плечами Руфус. – Как пишут в конце многих научных работ: «Этот вопрос еще предстоит исследовать».
На курсах мы делали трубочки из говядины, поскольку Руфус, Таня и я еще ни разу не готовили мяса, нам было позволено заняться трубочками. Остальным пришлось готовить суп и лимонный крем.
Я, как бывалый кулинар, нашинковала лук, а Таня тем временем читала вслух рецепт:
– «Четыре кусочка мяса намазать четырьмя чайными ложками горчицы и посыпать двумя ложечками соли и пол-ложечкой перца. Нарезать тонкими полосками 200 г сала шпик. Порезать кубиками луковицу и положить на мясо. Свернуть кусочки мяса и связать трубочки нитками».
Таня накрутила на трубочки столько ниток, что они выглядели как две катушки. Потом стала читать дальше:
– «Сильно раскалить растительное масло. Со всех сторон обжарить в нем трубочки на среднем огне».
Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем наши трубочки приобрели со всех сторон равномерный коричневый цвет. Мы тщательно следили, когда поджарится одно место, поворачивали трубочку на два сантиметра.
– «Добавить 1/4 литра воды и тушить на среднем огне трубочки под закрытой крышкой полтора часа. Потом вынуть мясо. Размешать вилкой 30 г муки в прохладной воде и влить для загустения в мясной бульон. Один раз довести до кипения. Добавить 1/8 литра сметаны».
Только мы собрались бухнуть на сковородку сметану, как Вольфганг, наблюдавший за нами, закричал:
– Стойте! Если влить холодную сметану в горячий соус, сметана свернется. – Он притащил чашку, налил туда сметану, тщательно перемешал, добавил ложку соуса со сковородки, опять перемешал, потом еще ложку и еще одну, медленно помешивая. Наконец дал Руфусу чашку со словами: – Теперь сметана теплая и уже не свернется.
Под испуганными взглядами всех присутствующих Руфус влил все на сковородку – и в самом деле, получился густой соус, без всяких хлопьев. Потом мы коллективно посолили и поперчили его.
И хотя мы лопались от смеха, глядя, как Таня разматывает смотанные ею трубочки, успех был полный! Лишь Карола была слегка раздосадована тем, что Вольфганг нарушил ее педагогический принцип – учиться на ошибках.
Я подумала, не делать ли мне по воскресеньям трубочки из говядины. Нора их никогда не делает. А потом, я бы настоятельно попросила Мерседес привезти своего ненаглядного. Это будут самые дорогие трубочки в ее жизни. Я ей еще отплачу!
59
Сразу после занятий я поспешила домой, чтобы все рассказать Бенедикту. Но его еще не было дома. Когда он наконец появился, то был так измучен своим волейболом, что я решила приберечь сенсационные разоблачения для более эффектного момента.
В субботу с утра я позвонила Руфусу – не только из чистого любопытства, но и чтобы представить Бенедикту полную картину. Как отозвалась госпожа Мазур о своем спутнике?
– Она была в полном восторге от господина Леманна, – рассказал Руфус, – дала мне сто марок чаевых и сказала: «Дитер Леманн – обворожительный мужчина. Слава Богу, что я равнодушна к обворожительным мужчинам!» Но ни слова хозяйке! Госпожа Мазур считает, что Бербель чересчур консервативна в вопросах морали.
Я засмеялась:
– Дорого обошелся фрау Мазур этот вечер!
– Госпожа Мазур другого мнения на этот счет. Она сказала: «Ну вот, наконец, мужчина, который стоит моих денег».
Я тут же в мельчайших подробностях расписала все Бенедикту. Он был обескуражен.
– Не могу поверить, что Меди разыграла такой спектакль.
– Но это правда!
– Сейчас же поеду к ней и спрошу, все ли у нее в порядке с головой. – И Бенедикт укатил на своем «БМВ».
Вернулся он только через четыре с половиной часа. И сразу прошел в свою комнату. Даже не заглянув ко мне! Что случилось? Я пошла к нему. Он лежал на диване со странным отсутствующим выражением. Я подсела к нему. От него сильно пахло спиртным.
– Что произошло? – Я сгорала от любопытства.
– Ничего.
– Не пытайся обмануть меня, все равно не получится.
– Закрой дверь, я должен кое-что сказать тебе, – попросил Бенедикт. Я захлопнула дверь.
– Пообещай, что никому не расскажешь. – Я торжественно поклялась.
Бенедикт посмотрел на стену, за которой была спальня Норы, и прошептал:
– Меди нашла нашего отца. Она написала ему письмо, и он ответил. Он хотел бы встретиться с нами.
– Что? – опешила я. – Ты встретишься с твоим…
– Тише! Мать ни в коем случае не должна узнать об этом. Это бы ее слишком расстроило. Она одна вырастила нас и не хочет, чтобы мы встречались с отцом.
– Понимаю. – Я пришла в восторг при мысли, что Бенедикт увидится со своим отцом. Я ничуть не сомневалась, что его отец – приятный мужчина. Человек, бросивший Нору, уже заранее был мне симпатичен. – Как здорово! Когда мы поедем?
– Киска, тебе незачем ехать. Этого не хочет моя сестра. Я тоже считаю, что это будет чересчур для первого раза.
Понимаю, мне действительно необязательно присутствовать при их первом свидании.
– А что вы скажете Норе? – шепотом спросила я.
– Я скажу, что поехал на курсы повышения квалификации от фирмы. А Меди – что уезжает со своим ненаглядным.
– Меди призналась, что господин Леманн «джентльмен напрокат»?
– Мы об этом не говорили. Как только она сказала про отца – я обалдел. К тому же она не девочка и отдает себе отчет в своих поступках. Меня это не касается.
– О чем же вы проговорили четыре часа?
– Тебе этого не понять! У тебя всю жизнь был отец, который всегда жил рядом с тобой. Меди показала мне его письмо: представляешь, старик ездит на «порше»! У этой вдовы зубного врача, на которой он женился, водятся денежки. У них тоже есть дочь. Нам придется остановиться в отеле, потому что жена запретила ему встречаться с детьми от первого брака.
– И когда вы к нему поедете?
– В четверг после Пасхи. Осталось две с половиной недели. Главное, чтобы мать ничего не заподозрила, а то она подумает, что у нас от нее секреты.
Я засмеялась. Уж больно нелогично это прозвучало. Но семейные тайны никогда не вписываются в нормальную логику. А Мерседес и подавно чужда всякой логики.
– Это значит, что на Пасху я не смогу поехать к твоим родителям. Не могу же я отпрашиваться две недели подряд, – виновато произнес Бенедикт.
– Но Пасха – не рабочие дни, – возразила я.
– Как ты не понимаешь: на Пасху мне придется торчать здесь и делать твой проект. Мне ничего не останется, как заниматься им в свое свободное время. Фабер изначально об этом прекрасно знал, – раздраженно сказал Бенедикт.
– Действительно так сложно?
– Это единственная причина, почему мы не можем поехать к отцу уже на Пасху. Только из-за проекта нам пришлось все отложить на неделю.
В воскресенье за обедом Мерседес сообщила:
– Я уеду с Томасом только через неделю после Пасхи. На Пасху у него не получается. Мы поедем на Северное море. Томас любит тамошний скупой ландшафт.
– Какое совпадение, – сказал с ухмылочкой Бенедикт, – через неделю после Пасхи я тоже еду на север – Фабер посылает меня на семинар по повышению квалификации.
– Как замечательно, дети, – радостно воскликнула Нора, – но тогда вы бросаете меня здесь совсем одну!
– Я останусь здесь, – сказала я. Конечно, было излишне говорить об этом. Тут я или нет, не играло для Норы никакой роли. Мне оставалось только позлорадствовать, что она не имела понятия об истинных причинах происходящего.
Сначала я предполагала тоже перенести свой визит к родителям на неделю после Пасхи. Мне ужасно хотелось вместе с Бенедиктом заняться проектом, но он сказал, что не имеет права приводить в офис посторонних. Конечно, дядя не возражал бы против моего присутствия, но сотрудники могут упрекнуть Бенедикта в отсутствии щепетильности по отношению к секретам фирмы. А дома делать проект невозможно. Нужен настоящий чертежный стол, фотокопировальная машина. К тому же если я поеду на неделю позже, то пропущу предпоследнее занятие на курсах. В эту пятницу и в следующую уроки выпадают, потому что школа закрыта на пасхальные каникулы. А потом, я уже позвонила Элизабет и сообщила о своем приезде. В общем, мне ничего не остается, как поехать к родителям без Бенедикта.
С понедельника Кармен приступила к работе в отеле. Мне было позволено ввести ее в курс дел, и я чувствовала себя ее начальницей. Кармен очень мало разговаривала, что-то скребла, мыла и вытирала и никогда не выключала свой плейер. Днем она не ела ничего, кроме мороженого, которое в больших количествах хранила в холодильнике. Руфус называл ее «мисс Плейер».
Госпожа Шнаппензип ворчала и называла ее «вечно жующей, раскормленной, необразованной музыкальной наркоманкой». На что Руфус возразил, что уборщице образование ни к чему. И с Кармен работать ему, а не ей. На том и порешили.
На предпасхальной неделе Бенедикт так и не приступил к проекту, хотя отнюдь не был завален основной работой. Он сказал, что спешки никакой нет. Пока чертежи лежат у них в офисе, мы застрахованы от контрпредложений конкурирующих фирм. И чем дольше это будет тянуться, тем меньше у госпожи Шнаппензип останется охоты искать других партнеров. Нечего Тане так давить: ее банк, как и все другие, хочет выдавать кредиты, чтобы заработать себе проценты, вот и все. А такой мелкий чиновник, как Руфус, вообще не имеет права ничего требовать.
На самом деле давила и торопила только я! Руфус предложил подождать, а Таня сказала:
– Время терпит. Что касается налогов, то не имеет никакого значения, будет предоставлен кредит сейчас или в конце года.
Госпожа Шнаппензип не говорила ничего. Только я боялась, что дело затянется до бесконечности. Но Бенедикт железно пообещал мне сделать на Пасху все чертежи и каждый день работать над ними по десять часов, так что я успокоилась. В конце концов, дядя Георг ведь сказал, что проект должен быть готов к Пасхе.
Больше всего Бенедикта отвлекала от работы предстоящая встреча с отцом. Она занимала все его мысли. Бенедикт заявил, что обижен на старика. Потом сказал, что вообще не видит смысла ехать к нему, однако легко дал себя переубедить. Он мучился от того, что не знал, в каком качестве предстать перед отцом: преуспевающим денди, достигшим всего без отца? Кем он стал бы сегодня, если бы отец все это время поддерживал его? Бенедикт вдруг задумался о наследственности. Чем больше он об этом думал, тем больше общих с отцом черт обнаруживал у себя. Правда, он не желал обсуждать возможное сходство, а горько отшучивался, что, вероятно, о наследственных чертах задумывается постольку, поскольку больше наследовать от отца нечего.
Естественно, я не могла посвятить Руфуса в эти проблемы, а уж Таню – тем более. Когда я рассказала Бенедикту, что Детлеф опять звонит Тане, Бенедикт твердо приказал не распространяться о нем и о его работе. А то через Руфуса – Таню – Детлефа это дойдет до ушей Анжелы, а там и до шефа. Понятно, что Бенедикт не хотел, чтобы его сбежавший папаша стал предметом обсуждения среди коллег.
Поэтому я ни словом не обмолвилась об этом Тане. Накануне моей поездки к родителям она зашла к нам в отель. Таня заходила к своему ювелиру и была в хорошем настроении. В ее старинном кольце с опалом он заменил недостающий камушек на точно такой же. Еще Таня принесла ему нитку жемчуга, которую надо было нанизывать заново, и собиралась купить серьги, мастерски сделанные самим ювелиром.
– У вас есть совместные планы на Пасху? – поинтересовалась я.
– У кого?
– У тебя и Руфуса.
– Ах вот оно что. Да, может быть.
60
Утром в Страстную пятницу Бенедикт привез меня к поезду и сразу же уехал на работу. Вечером в понедельник он встретит меня на вокзале, а до тех пор будет вкалывать по десять часов в день и сделает проект к моему возвращению.
– Я позвоню тебе, – сказал Бенедикт, – но сам к телефону в офисе подходить не буду. – Бенедикт опасался, что может позвонить какой-нибудь застройщик-брюзга или – еще хуже – мой дядя, который поехал с семейством кататься на лыжах. Бенедикт ворчал: надо же, на Пасху мой дядюшка катается на лыжах в Италии, а зимой купается в Карибском море! А пока дядя катается на лыжах, он, Бенедикт, должен вкалывать.
– Я делаю это только ради тебя, – сказал он на прощание.
Отец встретил меня на вокзале. Он еще раз с пристрастием расспросил, в чем заключаются мои обязанности экономки. Я в основном рассказывала о предстоящей реконструкции, вручила ему кучу визиток отеля, чтобы он повсюду рекламировал нас – отель «Гармония» скоро станет первоклассным.
Отец остался доволен моим рассказом. Он тоже ругал дядю Георга, наобещавшего нам обоим с три короба. Однако большой проект, призванный принципиально изменить все в ближайшие же дни, успокоил его.
Самым приятным был момент, когда я вернула отцу деньги, которые он перевел мне за апрель. Остальные он скоро тоже получит. Ради одного этого стоило работать уборщицей.
У Аннабель за всю Пасху не нашлось времени побыть с родителями. У нее гостила подруга, такая же мать-одиночка, «товарищ по радости», как злорадно отметил отец. Они познакомились в группе мамаш «Помоги себе сама». У подруги был сын в возрасте Сольвейг. Аннабель заявила, что для Сольвейг очень важно играть с мальчиком, ей нужно набираться опыта в общении с мужчинами.
Еще Аннабель сказала, что я непременно должна прийти к ней в воскресенье после обеда и увидеть, какой потрясающей женщиной стала Сольвейг. Отец добавил, что Аннабель теперь именует Сольвейг не иначе как «потрясающей женщиной». Мать с серьезной миной, будто отвечала урок на курсах повышения квалификации бабушек, изрекла: это важно, потому что тем самым ребенку показывают, что его уважают как равноправного партнера.
– На прошлой неделе у потрясающей женщины были опять потрясающие приступы бешенства из-за пасхальных яиц, – съязвил отец.
Но даже отец считал, что эта группа для зависимых от детей мамаш – очень хорошая идея. Правда, Аннабель не делает там успехов (что моя мать тут же оспорила), но некоторые женщины действительно настолько отвыкли от детей, что смогли устроиться на работу на неполный рабочий день. А теперь платят другим женщинам из группы, чтобы те присмотрели за их детьми. Так что не исключено, что Аннабель однажды получит благодаря группе хорошо оплачиваемую работу. Для этого она, правда, должна будет сдать экзамен.
Так или иначе, в родительском доме не ощущалось особой грусти по поводу отсутствия Аннабель и «потрясающей женщины». Утром в понедельник отец заметил, что колокольный звон по сравнению со звуками, которые издает Сольвейг, – легкий, деликатный шум.
Бенедикт позвонил из своего офиса: он прилежно трудится и за два дня продвинулся гораздо больше, чем рассчитывал.
Для моего визита к Сольвейг и Аннабель мать купила очаровательного плюшевого зайца, который выглядел как настоящий. Это был мой пасхальный подарок. А еще мне полагалось сказать Аннабель, что заяц абсолютно соответствует возрасту Сольвейг. Все остальные пасхальные подарки – яйца, шоколадные зайцы и прочее – ей были выданы заранее после нескольких вымогательских приступов бешенства.
В два я была у Аннабель. Еще на лестничной клетке Сольвейг вырвала у меня сверток с зайцем. Разумеется, ее незаурядные интеллектуальные способности подсказали ей, что все завернутое в подарочную бумагу предназначается ей. Симпатичного зайца она равнодушно приняла к сведению и тут же бросила на пол. Ее новый дружок, лысоватый мальчик с толстыми щеками, презрительно пнул зайца ногой и сказал:
– Мне подарили тигра. Тигр лучше.
Аннабель тут же пустилась в пространные объяснения, что тигры не лучше зайцев, а просто другие. Правда, тигр имеет более ценную шкуру, чем заяц, но для тигров в этом нет ничего хорошего: из их красивой шкуры злые женщины шьют себе шубы – она почему-то демонстративно посмотрела на меня! Может, тигры и бегают быстрее, чем зайцы, зато зайцы могут потрясающе петлять, запутывать следы. И у зайцев больше детей.
Мальчик швырнул своего тигра на зайца и заорал:
– Фас проклятого зайца! Действуй, тигр! Вырви ему лапы и выплюнь их на ковер!
Сольвейг, как ни странно, не забилась в истерике, а восторженно засмеялась.
Потом сказала:
– Я не хочу тигра, ведь пасхальный заяц приносит подарки.
– Девочки такие сговорчивые, правда, при этом весьма расчетливые, – изрекла подруга Аннабель, пившая чай за столом.
Аннабель присела на корточках перед дочерью, поцеловала ее в губы и воскликнула:
– Сольвейг, ты потрясающая женщина!
Я воспользовалась небольшой паузой, пока дети не бесились, чтобы поздороваться с приятельницей Аннабель. Та сказала:
– Я мать Морица, он называет меня Мерин-мама. Аннабель сказала мне, что у тебя нет ребенка.
– Это моя сестра, – объявила Аннабель, – живет у своего дружка и уже поговаривает о свадьбе.
Я сказала ледяным тоном:
– Я работаю в отеле экономкой.
– Тебе это что-нибудь дает? – спросила она с высокомерным удивлением. – Мне бы ничего не давало.
Деньги мне это дает, подумала я. Но не осмелилась произнести это вслух. Наморщив лоб, мать Морица разглядывала свою чашку. Я решила поменять тему:
– Можно мне чашку чая?
– Нам нужно в парк, дети хотят гулять, – безапелляционно объявила Аннабель.
Я решила вообще больше ничего не говорить.
Прошел целый час, прежде чем дети, наконец, были одеты. Мать Морица считала, что Аннабель должна надеть на Сольвейг платье. Ведь Сольвейг девочка. Аннабель была против, но Сольвейг не возражала.
– Вот видишь, – с довольным видом произнесла мать Морица, – девочкам всегда подавай красивые платья. Мориц совсем другой, ему наплевать, во что он одет.
Мать Морица не скрывала, что, по ее мнению, мальчики намного лучше девочек. Уж ее Мориц – во всяком случае.
– Девочки как-то чужды мне, понимаешь, – сказала она, пытаясь изобразить сожаление. – Я привыкла общаться с мужчинами. Это оттого, что я выросла с двумя братьями.
А я-то думала, что ей приходилось общаться с мужчинами и в других ситуациях, но, очевидно, ошибалась. Я промолчала, потому что любая моя реплика принималась в штыки. Когда мы, наконец, попали в парк, Мориц сразу помчался в кусты. Сольвейг побежала вслед за ним. Аннабель тоже хотела устремиться за ними, но мать Морица удержала ее. Дети должны играть самостоятельно. Она следит за тем, чтобы ее Мориц ежедневно играл по полчаса самостоятельно, для мальчика это особенно важно. И это входит в программу группы «Помоги себе сама».
Только мы сели, как из-под одного из кустов вылезла в своем красивом платье Сольвейг, примчалась к нам, злобно швырнула зайца под садовую скамью и заорала:
– Мне не нужен этот заяц, у него нет пипки!
Аннабель подняла из грязи зайца за пушистый хвостик.
– Посмотри, вот у зайца пипка, – произнесла она голосом счастливой матери.
– Мне нужна длинная пипка, как у Морица!
– Но, Сольвейг, зачем она тебе? – озабоченно спросила Аннабель, разглядывая зеленые пятна на платье дочери.
– Мориц показывал тебе свою пипку? – спросила мать Морица голосом счастливой матери. Она с нежностью положила руку на плечо Аннабель. – Он это любит делать. Фрейд называет это «страстью к демонстрации». Совершенно естественная вещь. Сольвейг еще не делает этого? Да, Мориц необыкновенно развит для своего возраста. Он обожает играть со своей пипкой.
Аннабель побледнела и притянула к себе Сольвейг:
– Нам, женщинам, не нужен член, мы играем со своим влагалищем. Ты же знаешь, что из влагалища выходят дети. Из члена дети не выходят.
– Не рассказывай ей такую чушь, – воскликнула мать Морица. – Естественно, из члена тоже выходят дети, в конце концов, ведь оттуда появляется сперма.
– Я хочу длинную пипку, – хныкала Сольвейг, – длинные пипки намного лучше.
– Не слушай глупых мужчин, Сольвейг, совершенно безразлично, длинная пипка или короткая, – принялась Аннабель уговаривать дочь на ухо.
– Э, нет, – вмешалась мать Морица, – в словах мужчин много истины. И я должна сказать объективно, что Мориц удивительно хорошо оснащен для своего возраста. – Она захихикала. – Ты же видишь, что даже маленькие девочки это инстинктивно чувствуют.
– А ну-ка пойди ко мне! – закричала Аннабель и бросилась к кустам. Мориц не появлялся. – Иди сюда сейчас же, или…
Мориц вышел из кустов, волоча за собой по грязи тигра.
– Что ты делал с Сольвейг?! – набросилась на него моя сестрица.
– Не ори на моего сына! – закричала мать Морица.
– Пиписка противная! – завопил малыш на Аннабель.
Мать Морица елейным голосом сказала сыну:
– Мориц, если ты покажешь нам, что ты делал с пипкой и с Сольвейг, ты получишь мороженое в большом стаканчике.
Мориц милостиво улыбнулся:
– Давай покажу.
Я тоже ободряюще улыбнулась ему. Честно говоря, мне было страшно любопытно посмотреть на оснащение четырехлетнего карапуза. Мне показалось, что в его возрасте штучка не толще мизинца и не длиннее ластика.
– Значит, я схватил его за хвост, – начал Мориц, взял в кулачок хвост своего тигра, завертел им над головой, потом размахнулся и ударил Сольвейг тигром по голове. – Бум! Трах! – заорал он. – Тигры лучше вонючих зайцев! Я хватаю тигра за хвост, и мой тигр разбивает ей башку и выплевывает волосы на траву!
Он тут же продемонстрировал еще раз, что он сделал с пипкой и с Сольвейг:
– Бум! Трах!
Сольвейг захныкала еще громче:
– Я тоже хочу длинную пипку!
– Какая прелесть! Какая прелесть! – завизжала Аннабель. – Какие творческие существа – дети! А я уж думала…
– Могло быть и такое, – снисходительно улыбнулась ее приятельница. – Мориц, между прочим, потрясающий мужчина.
– Я недавно читала, что четырехлетние уже могут иметь эрекцию, – как бы в оправдание Морица сказала Аннабель.
– С Морицем в первый раз это произошло уже в два с половиной года.
Когда они собрались идти в кафе-мороженое, мне не захотелось сопровождать их, и никто не пытался меня уговаривать. Аннабель только бросила мне:
– Можешь забирать обратно своего дурацкого зайца.
По пути домой я прижимала к себе бедного зайчишку и мысленно изобретала подходящие для детей игрушки. К примеру, плюшевая дубинка с длинной ручкой. Что-нибудь, чем бы малыши могли дубасить друг друга по головам. Дубинка со встроенной электроникой, чтобы каждый удар сопровождался убийственными звуками крошащегося черепа. Но это ни в коем случае не должна быть военизированная игрушка, тут Аннабель категорически против. Какая-нибудь замаскированная булава.
Потом мне пришла в голову идея! Идеальной была бы булава, похожая на увеличенный в миллионы раз сперматозоид! Лишь массивная головка и длинный хвост. Из розового плюша. Булава, при каждом ударе изрыгающая пронзительные звуки оргазма. Обалденная педагогическая находка! Я могла бы целое состояние заработать на плюшевых сперматозоидах. Если рискнуть, можно разбогатеть на простейших идеях!
Мать была готова привлечь к ответственности директора магазина игрушек.
Отец подарил зайца мне.
61
В понедельник во второй половине дня я пошла в гости к Элизабет.
– Петер разослал фотографии нашего макета в девять крупных архитектурных фирм, и результаты превзошли все ожидания, – рассказала она. – Он уже получил заказ: церковь, перестраиваемая в светское здание. Он делает макет внутреннего помещения, с настоящим освещением из стекловолокна в качестве прожекторов. Будет красивее, чем рождественская елка.
Я была страшно рада, что Петер не должен больше работать складским рабочим.
– А в следующем месяце, когда я уйду от «Хагена и фон Мюллера», мы получим новый заказ. Один архитектор хочет, чтобы мы сделали макет его родительского дома, виллы в стиле «модерн». Мы с Петером уже ломаем голову, из чего сделать крышу. Можно было бы сделать из черного фотокартона, каждую плитку в отдельности. – Элизабет показала мне кусок картона с наклеенными полосками другого картона. Хотя это было как пластиковая имитация, создавалась полная иллюзия шиферной крыши.
– Блеск! – восторженно похвалила я.
– Да, вполне прилично, – отозвалась Элизабет. – Этим я займусь со следующего месяца в нашем так называемом офисе – второй комнате Петера. И скоро мы сможем работать за канвейлеровским столом. Только ради этого стола я полгода завлекала клиентуру.
Потом подошла моя очередь поделиться новостями. Мы наперебой выдавали идеи, что можно сделать из «моего» отеля. Наконец я могла хоть с кем-то обсудить все профессионально!
Элизабет предложила оборудовать в фойе, кроме столика с креслами и телевизора, еще бар для тех жильцов, которые коротают вечера в одиночестве в своем номере. И мы обе сразу же решили, что дом должен быть выкрашен в белый цвет, все остальное очень скоро приобретает дешевый и запущенный вид. Балконные решетки будут темно-синими, а растительный орнамент прокрашен золотой краской. Белый-синий-золотой – очень благородная гамма. Хотя для холла, пожалуй, чересчур строгая. Тут нужны пастельные тона. К примеру, розовое рококо в желтизну или пастельный лазурно-голубой. Розовый создает в больших помещениях приподнятую атмосферу и, если комбинируется с белым и серым, выглядит не безвкусно, а элегантно и в то же время уютно.
– Если обставлять все комнаты одинаково, будет скучно, – сказала Элизабет, когда мы заговорили о номерах.
Я тоже так считала:
– Эта концепция имеет смысл только для международной системы отелей, для людей, которые хотят, чтобы их комната в Сан-Франциско выглядела точно так же, как во Франкфурте. Кому это только надо? А в отеле «Гармония» комнаты все равно разных размеров и разной планировки.
– Если все комнаты обставить по-разному, это обойдется намного дешевле, потому что тогда вы сможете покупать разрозненную мебель. У «Хагена и фон Мюллера» постоянно есть в продаже уцененная мебель, обои и ковры. Ты можешь там кое-что подобрать для своей гостиницы. А я подскажу тебе, где есть большая скидка. Мы пойдем туда вместе и будем сбивать цену, как миллионерши.
Я в роли оптовой покупательницы в этом изысканном салоне! Трудно себе даже представить такое!
– Транспортные услуги фирма оказывает по себестоимости. Наш директор идет на это, чтобы иметь возможность хвастаться своей международной клиентурой.
– А может, это все-таки слишком дорого?
– В любом случае, сходим туда. Мне это доставит удовольствие. Если не захочешь ничего купить, скажешь, как все богатые покупатели: «С моими связями я куплю это дешевле».
– Болей за меня, чтобы все получилось, – сказала я на прощание.
– Конечно, у тебя все получится. – И Элизабет крикнула мне вслед: – Мы слишком долго жили надеждами, теперь дело пойдет!
62
Было так приятно, что Бенедикт встретил меня в одиннадцать вечера на вокзале. Он приехал прямо с работы, усталый, но счастливый – все было закончено.
– Ты привез с собой чертежи?
– Нет. Я хочу тебе сделать сюрприз на презентации. Проект – обалденный! У тебя глаза на лоб полезут.
– Честное слово – закончил?
– Киска, я клянусь тебе! – Бенедикт чмокнул меня. – Я почти совершил чудо.
Да, несомненно, он не врал.
Мы ехали по ночному городу. Я положила руку Бенедикту на коленку, замечталась о будущем и даже не сразу поняла, что за писк раздался между нами. Бенедикт уже держал трубку автотелефона.
– О, Анжела, – сказал он весело, – как удачно, что ты звонишь мне именно сейчас. Я только что встретил Виолу с поезда.
Мне было не слышно, что говорила Анжела. Бенедикт сказал:
– Когда вы возвращаетесь? К тому времени будет полная ясность. – Потом произнес: – Хорошо, если нужно, я это сделаю. – И добавил: – Привет шефу. Какая у вас там погода? Про нас не знаю, я целыми днями не вылезал из конторы. – Наконец он сказал: – Пожалуйста, Анжела, напомни еще раз своему отцу: в четверг вечером я уеду, увидимся в понедельник. Пока…
