Текст книги "Потрясающий мужчина"
Автор книги: Ева Геллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)
– Но у действительно богатых мужчин…
У богатых крохоборство – главная отличительная черта. Расточительные не становятся богатыми. Чем он богаче, тем больше торгуется. Даже о скидке в десятые доли процента. У них всегда есть связи. Иметь связи – значит знать, где можно что-нибудь купить дешевле. Мой шеф без конца повторяет одну и ту же шутку: «Почему мужчины против брака и за связи? Так женщина достается ему дешевле».
Под этими словами мог бы расписаться и мой отец.
– И что ты собираешься теперь делать?
– Я должна выждать еще четыре месяца, а потом смогу уволиться. Тогда мой стаж составит шесть месяцев, и я смогу купить мебель со скидкой. Единственное, что меня интересует в этом магазине, – это стол на двенадцати ножках и стулья из собрания Канвейлера. Потрясающий раздвижной стол с тонюсенькими столешницами. За ним могут разместиться четырнадцать человек. А потом его можно сдвинуть до размеров 60 на 110 сантиметров. У него двенадцать металлических ножек и каждая не похожа на другую – одна выгнута в стиле барокко, рядом – как зигзаг молнии, потом – свитая спиралью, следующая – как восклицательный знак… Есть и стиль ренессанс с львиной лапой, и классическая колонна. Настоящее произведение искусства и абсолютно функционально. Я в него влюбилась с первого взгляда. Это был бы мой рабочий стол на всю жизнь. А к нему шесть стульев, у которых каждая ножка тоже неповторима. Мы только этого и ждем.
– Кто это мы? Петер и ты? – уточнила я.
– Да. Элизабет и я, – подал голос Петер. – Как только Элизабет купит свой любимый раздвижной стол, мы организуем свое дело. Мы хотим попробовать изготовлять макеты для архитектурных фирм. Все больше фирм отдают такие специфические работы на сторону. Мы работаем четко, аккуратно и с любовью к деталям.
Я не переставала удивляться. Значит, все-таки они были вместе. С каких пор? С нашей совместной прощальной вечеринки? Я не решилась спросить – оба говорили только о совместной работе. Они мечтали, что когда-нибудь на них будет работать целая команда макетчиков, а сами Элизабет с Петером станут рассылать по архитектурным фирмам фотографии готовых макетов, чтобы получить заказы. Петер стал бы составлять письма, а Элизабет – налаживать контакты. Они собираются оборудовать одну комнату в двухкомнатной квартире Петера под офис. Элизабет поставит туда свой канвейлеровский стол. В одиночку Петер никогда бы не рискнул открыть собственное дело, но вместе с Элизабет ему ничего не страшно. Самое странное, что оба абсолютно не были похожи на влюбленную парочку, скорее на партнеров по бизнесу, словно они влюблены не друг в друга, а только в свою работу!
Элизабет отправилась проводить меня до метро. Я осторожно спросила:
– Между тобой и Петером все в порядке?
– Замечательно. Мы страшно рады, что решились прыгнуть вместе в холодную воду.
– Прелестные виды на будущее: вместе утонуть в ледяной воде.
Элизабет засмеялась.
– Что я еще хотела сказать: если у тебя не будет клеиться, ты можешь присоединиться к нам.
– Почему это у меня не должно клеиться? Ты имеешь в виду наши отношения с Бенедиктом?
– Я имела в виду твою работу, – пояснила Элизабет.
– А что будешь делать ты, если у тебя не получится с Петером? – в свою очередь спросила я.
– Почему у нас не должно получиться? Петер ценит мою работу, и это уважение предпочтительней пресловутого богатого мужа.
– Того факта, что у Петера нет денег, тоже недостаточно, чтобы быть счастливой, – возразила я.
– Мне достаточно, – спокойно ответила Элизабет. – Я не интересуюсь мужчинами, только мебелью.
Женщина, красивая как Катрин Денев или Грейс Келли, интересуется только мебелью! Я обняла ее:
– Всего хорошего.
Я произнесла это таким тоном, каким обычно желают выздоровления тяжелобольному. Что станет с Элизабет без подходящего мужчины? Такого, как Бенедикт?
Поздно ночью, когда я без сна ворочалась рядом с Бенедиктом с боку на бок, мне стало ясно, почему Элизабет внушала мне тревогу: она думала только о карьере. Любовь была для нее второстепенным делом. Так счастливой не станешь!
27
В последнюю неделю года, перед самой сдачей проекта, Бенедикт работал почти круглосуточно. Дядя уехал со своим семейством в отпуск на Карибское море. В конторе кроме Бенедикта остался только господин Вельтье, пытавшийся спрятаться от своей семьи. О Санди он больше не говорил, был по-прежнему напичкан успокоительным и больше мешал, чем помогал Бенедикту, апатично сидя рядом и повторяя:
– Мне на все наплевать.
Бенедикт был вынужден все больше изменять первоначальный вариант проекта Вельтье. Тот сам признался, что слепил стандартное дерьмо. Но теперь за это отвечал Бенедикт, а он не хотел таким образом начинать свою карьеру.
Проект Бенедикта был действительно смелым. Несимметричный зигзаг был основной идеей его творческой фантазии. На обратной стороне здания даже балконы были сделаны зигзагами. Внутри, в холле, эта структура повторялась в двух изогнутых зигзагообразных стенах, деливших помещение на три части. Это был тот же принцип, что и в его дипломной работе, только воплощенный еще более решительно. Именно к такому броскому решению стремился Бенедикт. Каждый архитектор должен иметь свой неповторимый почерк, иначе он останется незамеченным.
Хотя его проект принципиально отличался от первоначального варианта – дом для престарелых Бенедикта скорее походил на авангардистский молодежный клуб, – даже сам Вельтье отметил: если ему когда-нибудь суждено перебраться в дом для престарелых, он бы выбрал этот!
В последний день года проект был готов. Бенедикт лично доставил его в конкурсную комиссию и заверил печатью своевременную сдачу. Господин Вельтье считал, что это самый важный момент во всем конкурсе.
Только Бенедикт добрался до дома, как позвонил Вельтье. «Окончание такой напряженной работы надо бы отпраздновать», – заявил он и пригласил Бенедикта в свою любимую пивную. Его жена, как всегда, не составила ему компанию, но меня он пригласил тоже.
Любимая пивная Вельтье называлась «В тесноте, да не в обиде». Однако когда мы в девять вечера приехали туда, там было довольно пусто. Вельтье уже ждал нас и был навеселе. Мне он посоветовал пить коктейль «Пина Колада». Все девушки обожают «Пина Колада», потому что один бокал стоит пятнадцать марок. С этой минуты Вельтье почти не замечал меня. Говорить о проекте Бенедикта у него тоже не было желания. Он заказывал пиво кружку за кружкой и беспокойно озирался вокруг. Пивная постепенно заполнялась, и его раздражала молодежь, плотно окружившая столик – вот-вот кто-нибудь плюхнется задом в его бокал. Когда мы предложили перейти в другое кафе, он, не ответив, заказал себе еще пива.
Было одиннадцать, когда Вельтье вздрогнул и ткнул локтем Бенедикта:
– Взгляните-ка, это не она?
Бенедикт посмотрел в указанном направлении и вздохнул:
– Могли бы сразу сказать.
Пришла Санди. Она стояла у стойки с группой сверстников.
– Я понятия не имел, что Санди еще ходит сюда, – оправдывался Вельтье.
Понятно, что он только ее и ждал.
– Похоже, у нее появился богатый ухажер, – желчно заметил господин Вельтье. Он презрительно скривил губы. – Ну и потрепанный у нее видок. Как у использованной шлюшки.
Это была наглая ложь. Санди выглядела потрясающе в джинсах и черной кожаной куртке, как и все в ее компании. И у нее был самый яркий макияж. Она смеялась, посматривая по сторонам и тщательно избегая нас взглядом. Ясно, что она заметила господина Вельтье.
– Меня осенила идея, – Вельтье опять подтолкнул локтем Бенедикта. – Вы бы могли с ней поговорить.
– Будет лучше, если вы сами поговорите с ней.
– Это бессмысленно. Судя по ее дурацкому виду, у нее месячные и она на всех бросается.
– Но тогда она и на меня бросится, – рассудительно заметил Бенедикт.
Господин Вельтье сделал вид, что задумался.
– А что, если… – лицемерно спросил он, – ваша подруга поговорит с ней, как женщина с женщиной.
– Что скажешь на это? – обратился ко мне Бенедикт?
– О чем я должна с ней говорить? Я всего два раза видела Санди.
– Поинтересуйтесь, завела ли она нового любовника, – пробормотал Вельтье.
Интересно, как он себе это представляет?
– Просто подойди к ней и поздоровайся, – посоветовал Бенедикт.
Что мне оставалось делать? Я сходила в туалет, не решаясь сразу приблизиться к ослепительной Санди. Ее бордовая помада смотрелась шикарно, моя, бесцветная, выглядела рядом с ней слишком скромно.
Опустив глаза, я приблизилась к ней.
– Привет, Санди, мы ведь знакомы, – поздоровалась я.
Санди взяла под руку улыбающегося белокурого гиганта, словно сошедшего с рекламы зубной пасты, и демонстративно отвернулась.
Я попыталась сделать вид, будто просто хотела постоять у стойки. Это мне плохо удалось, и я со стыдом уползла к своему столику.
Вельтье кипел от злости.
Бенедикт подмигнул мне:
– Слушай, Виола, принеси мне, пожалуйста, пачку сигарет.
Понятно, Санди стояла возле автомата с сигаретами. Ладно, попробуем еще раз.
Перед автоматом я бесконечно долго искала подходящую монету. Потом изображала, что нужного мне сорта нет, и я раздумываю, какие взять. Я торчала за ее спиной, пока Санди не обернулась, уверенная, что я давно ушла.
– Привет, Санди, господин Вельтье хотел бы знать, как ты поживаешь, – скороговоркой проговорила я.
– В гробу я видела господина Вельтье, – Санди отвернулась.
– Она не хочет со мной разговаривать, – сказала я господину Вельтье. – Хватит с меня.
Он посмотрел на меня с такой ненавистью, что мне стало страшно.
– Может, лучше вам поговорить, – переключился он на Бенедикта. – Вы пользуетесь успехом у женщин.
Бенедикт ухмыльнулся:
– Да что вы? Вот об этом, пожалуйста, поподробнее.
Вельтье только яростно сверкнул глазами.
– Ах, господин Вельтье, – вздохнул Бенедикт, взял свой бокал пива и отправился в сторону сигаретного автомата.
По крайней мере десять минут его не было видно. Санди тоже. Я молча сидела рядом с Вельтье и таращилась в полупустой бокал с тепловатой «Пина Колада». Вельтье был так разочарован во мне, что я не могла выставить его еще на один бокал. А если бы я допила то, что осталось, ему пришлось бы заказать еще.
Наконец вернулся Бенедикт с какой-то девушкой. У нее было по меньшей мере десять килограммов лишнего веса. Чересчур узкие джинсы странно деформировали ее полные ноги. Сильно облегающий свитер, очевидно, должен был продемонстрировать, что выпуклость на груди чуточку больше, чем жировая подушка на животе. Она выглядела абсолютно бесформенной. Картину дополняли жирные волосы и угри на носу и щеках.
– Я привел вам Уту, – объявил Бенедикт. – Ута – лучшая подруга нашей Санди.
Я про себя окрестила ее Бесформенной Утой.
– Привет, Гвидо. – Бесформенная Ута подставила Вельтье угреватую щеку для поцелуя.
Я подивилась: по какому принципу Санди выбирает себе подруг? Первая красавица никогда не выберет в подруги вторую красавицу, слишком велика конкуренция. Она никогда не выберет и самую безобразную, с этой никто не хочет иметь дела. Скорее, предпочтет вторую по уродству. По такому принципу выбирала своих придворных дам и принцесса Диана. Эта дружба весьма постоянна, потому что от нее выигрывают обе стороны: первая красавица получает от второй уродины обожание без тени зависти, а на фоне страшненькой красивая женщина выглядит еще ослепительнее. Некрасивая подружка тем более выигрывает, все заинтересованные в благосклонности первой красавицы должны быть милы и к ней, чтобы не лишиться этой благосклонности.
Придя в себя, Вельтье спросил:
– Ута, хочешь «Пина Колада»?
– Нет, я принципиально все заказываю и оплачиваю сама, – ответила Ута, словно иначе ей не спастись от опасных приглашений. Столь же решительно она заявила: – Я считаю, между вами все кончено. У Санди другие планы.
Бесформенная Ута показала на Бенедикта:
– Мы с Санди только что ему это втолковывали. – Она многозначительно посмотрела на господина Вельтье. – Дело в том, что на уроке социологии мы прорабатывали тему «Этические ценности и нормы» и разыгрывали в лицах различные житейские ситуации. Санди выяснила, что ваша связь не представляет для нее этической ценности и что у ее семьи эта ценность выше. Эта тема вообще жутко увлекательная.
– Что это за дурацкие игры? – господин Вельтье вцепился в свой бокал.
– Ну я же сказала: наша учительница по социологии в форме игры разбирала разные жизненные ситуации по теме «Этические ценности и нормы».
– Как в нее играют? – Вельтье пытался сконцентрироваться, но у него это явно не получалось.
– Одна ученица должна была изображать возлюбленную женатого мужчины, отца семейства, и перечислить все преимущества, которые у нее есть. А другая – продумать преимущества, которые имеешь, выходя замуж девственницей.
– Ну и?.. – никак не мог понять Вельтье.
– Я взяла на себя роль возлюбленной женатого мужчины, – сказала Ута так естественно, будто эта роль ей на роду написана.
– Ты?! – у Вельтье глаза вылезли на лоб.
– Санди играла роль девушки, которая хочет выйти замуж девственницей.
– Санди? Почему именно Санди? – это повергло господина Вельтье в еще большее замешательство.
– Иначе это не было бы настоящим проникновением в ситуацию, – пояснила Бесформенная Ута.
Бенедикт попытался растолковать господину Вельтье:
– Если я правильно понял, каждый участник игры должен представлять позицию, лично ему чуждую, благодаря чему он учится понимать аргументы других.
– Верно, – подтвердила Бесформенная Ута.
– Но как Санди может выходить замуж девственницей? – горячился господин Вельтье.
– До тебя всегда так долго доходит? – хихикнула Ута. – Санди взяла эту роль, потому что она единственная в классе жила с пожилым женатым мужчиной.
– Я не пожилой, мне сорок пять, – обиделся Вельтье.
– Мой отец моложе тебя и все равно очень старый, – стояла на своем Ута.
Вельтье весь как-то сник, как проколотый воздушный шар.
– Расскажи, о чем конкретно шла речь в вашей игре, – попросил Бенедикт.
– Значит так! Мне было легко вживаться в образ возлюбленной старого папаши, потому что у меня богатая фантазия. Я доказывала, что лучше иметь мужчину с деньгами, чем жить с родителями. И что разумнее накопить до замужества сексуальный опыт, потому что потом есть с чем сравнивать. Что-то там было еще… – Она задумчиво почесала прыщ. – Ах да, социальный статус. Мой социальный статус был бы выше, чем у девчонок, не имеющих друга.
– А теперь я расскажу, что ответила я, – раздался за моей спиной чей-то голос. Я обернулась. Это была Санди собственной персоной. – Я сказала: «Почему я должна жить второй женой во второй квартире, все время трахаться в ущерб учебе, а потом провалить экзамены, аттестат и загубить себе будущее?»
– Точно, именно так она и сказала, – подтвердила Ута. – А еще то, что работа в салоне не имеет никакой этической ценности. Зачем покупать себе шмотки, которые нравятся только старым мужчинам?
Рядом с Санди стоял давешний белокурый гигант с рекламной улыбкой. Он держал руку на ее талии и внимательно разглядывал господина Вельтье, словно тот был пластиковой фигурой в натуральную величину, выставленной как учебное пособие на уроке социологии. Наконец он произнес:
– Если я не ошибаюсь, это и есть тот женатый тип, с которым ты жила раньше?
Закрыв глаза, Санди еле слышно вздохнула:
– Пожалуйста, не напоминай мне об этом. – Потом объяснила господину Вельтье: – Это Хансик.
– Новый хахаль? Он лучше меня в постели? – пробурчал господин Вельтье.
Хансик кивнул:
– Я бы счел вполне корректным утверждение, что я лучше вас в постели. Как известно, мужчины достигают апогея своих сексуальных возможностей между двадцатью и двадцатью пятью годами. У женщин этот апогей приходится примерно на тридцать лет.
Господин Вельтье мог лишь бурчать себе под нос:
– Он не лучше в постели.
– Он лучший ученик по биологии! – вмешалась Санди. – Неужели ты этого не понимаешь? Хансик помогает мне в учебе. Что же мне, из-за биологии проваливать аттестат? Мой аттестат мне важнее, чем твой половой кризис. А жить я могу и у родителей. Там хоть не надо прибираться, как в твоей квартире. Мы с Хансиком – равноправные партнеры. Я ему помогаю по английскому! – Она нежно чмокнула Хансика в подбородок.
– «Я люблю тебя сильней, чем могут передать слова, моя любимая», – продекламировал Хансик.
– Это из «Короля Лира», – с гордостью пояснила Санди, – но в этом ты тоже ни черта не понимаешь.
– Он не лучше в постели, – бормотал господин Вельтье.
– Большое спасибо за беседу, – кивнула Санди и отчалила в обнимку с Хансиком, засунув свою руку в задний карман его брюк.
Не успели они отойти, как Бесформенная Ута начала утешать господина Вельтье:
– Может, ты вовсе не хуже в постели, но он сильнее в биологии, это ты должен признать. – Она погладила господина Вельтье по руке. Но тот уже ничего не соображал. – Заказать тебе «Пина Колада»? – участливо предложила Ута. – Отец дал мне сегодня сорок марок.
– Сорок марок? – от своего я никогда столько не получала.
– Отец не хочет, чтобы меня содержали мужчины, – пояснила Ута и опять почесала прыщик.
– Он не лучше в постели, – как заезженная пластинка нудел господин Вельтье.
Бенедикт поднялся.
– Самое время всем отправиться в постель.
Бесформенная Ута намекнула было, что господина Вельтье нельзя в таком состоянии отпускать без утешения, но мы проявили жестокосердие. Вельтье был доставлен на такси в свое семейное гнездо. Он был слишком пьян, чтобы найти ключи от квартиры.
Бенедикт позвонил. Госпожа Вельтье открыла сразу, словно поджидала мужа за дверью.
– Возвращаем вам вашего супруга, – сказал Бенедикт.
– Какая глупость – выходить в такую стужу без шарфа! – начала она отчитывать мужа.
– Потерял я его, потерял, – смиренно бормотал тот.
28
В новогодний вечер мы поехали колесить на нашем новом «БМВ». Без Норы – она была с Мерседес на новогоднем представлении в театре оперетты. Пыталась, конечно, уговорить и Бенедикта, но он отказался. Отлично! Моя последняя победа над Норой в этом году.
Когда в нашем магнитофоне Мэрилин Монро опять запела: «Хочу, чтобы ты любил меня, и только ты, никто другой, лишь ты…» – я задумалась: что пожелать себе, кроме любви Бенедикта, в новом году? Меня одолевала тревога: сколько времени пройдет после объявления результатов конкурса и до того, как дядя Георг возьмет меня на работу? Бенедикт сказал, чтобы я не беспокоилась – он сможет дать мне столько денег, сколько нужно, и мы еще раз серьезно попросим Меди отсрочить на какое-то время плату за комнату.
По телефону из машины мы позвонили моим родителям. Отец воскликнул:
– Счастливого Нового года, и вообще всего хорошего, – и добавил, что краток, потому что звонить по автомобильному телефону – страшно дорого. Мать тоже пообещала быть краткой и принялась подробнейшим образом рассказывать, что в этом году они проводят праздник не с Энгельгардтами, как обычно, а с Сольвейг. Да, только они и Сольвейг, потому что Аннабель на новогодней вечеринке в своей новой группе «Помоги себе сам». Это такая группа для матерей, дети которых пойдут в школу в ближайшие два года. Там матерей учат, как прожить несколько часов без ребенка. Это официальная группа самопомощи для слишком чадолюбивых матерей. Вся семья должна включиться в процесс лечения. Аннабель делает большие успехи. Она даже была согласна после вечеринки, на которую были приглашены только матери, – без детей, между прочим! – поехать одна домой и на всю ночь оставить Сольвейг у бабушки и дедушки. Но мой отец категорически против того, чтобы Сольвейг спала в супружеской кровати между бабушкой и дедушкой. Только поэтому Аннабель придется заехать за Сольвейг. Аннабель уже два часа без Сольвейг и звонила всего один раз. В порядке исключения я была рада услышать вопль Сольвейг: «Я хочу говорить по телефону!» Это избавило меня от дальнейших дифирамбов в адрес Аннабель.
Потом Бенедикт позвонил господину Вельтье и пожелал ему, чтобы новый год был лучше старого. Вельтье на это ответил:
– Мне на все наплевать!
Я прижалась ухом к другой стороне трубки: Вельтье говорил неестественно медленно, словно оглушенный большой дозой транквилизаторов. Он рассказал, что решил как можно быстрее сдать вторую квартиру, чтобы зря не платить аренду. Ему пришла в голову идея спросить Детлефа Якоби, который хотел уйти от этой мегеры Тани. И он позвонил ему. Детлефа не было дома, только его мегера. Ей он ничего не сказал. Потом перезвонил, и Детлефа опять не оказалось. Мегера сказала, что понятия не имеет, когда тот вернется. Сегодня после обеда повторил попытку, и Детлефа опять не было. Тогда он рассказал мегере, что его квартира освободилась. Заинтересует ли это Детлефа? А Таня вдруг обрадовалась и заявила, что это замечательно и Детлеф, разумеется, снимет квартиру. И немедленно. Подруга была на удивление любезна и очень благодарила его. Сразу же после этого перезвонил Детлеф. Он даже готов купить кровать, которую Вельтье приобретал специально для этой квартиры. Так что во всей истории было хоть что-то хорошее.
– Что именно? – с иронией спросил Бенедикт. – Что Детлеф взял кровать или что они расстаются с Таней?
– А мне на все наплевать, – снова ответил господин Вельтье.
– Тогда до вторника, – Бенедикт нетерпеливо взглянул на часы, но Вельтье продолжал так же мучительно медленно:
– Надеюсь, можно будет вернуться к более или менее нормальной работе. Эти внебрачные отношения ужасно мешают.
– Тогда до вторника, – повторил Бенедикт и повесил трубку. Он посмотрел на часы. – Этот разговор обойдется мне марок в пятьдесят! Я бы не удивился, если бы Вельтье специально говорил так долго, из зависти к моему автотелефону. Он жутко рад, что Детлеф и Таня тоже расстались. Теперь он не чувствует себя единственным неудачником и может утверждать, что не отстает от общей тенденции.
Я сказала, что это ужасно – находиться в окружении разорванных связей. На что Бенедикт заметил:
– Если рвутся непрочные связи – это даже хорошо.
Тут он прав. Счастливые, мы въехали в Новый год.
29
После Нового года у меня не было денег на продолжение ремонта. Так что и дома я осталась безработной.
Когда мы попросили Мерседес отсрочить плату за комнату, она заявила, что твердо рассчитывает на эти деньги. Если она своевременно их не получит, ей придется платить в своем банке драконовские пени. Но тут же согласилась на отсрочку, когда я пообещала возместить и пени тоже. Лучше уж платить Мерседес, чем доить моего отца.
Бенедикт дал мне денег на текущие расходы, но теперь за завтраком и ужином Нора изводила нас информацией о распродажах по сниженным ценам. Где-то салями была на тридцать пфеннигов дешевле, чем в супермаркете, куда я хожу; там сыр аж на пятьдесят пфеннигов дешевле; а масло всюду дешевле того, что покупаю я. Нора осуждающе смотрела на баснословно дорогое масло, намазывала его на хлеб и вздыхала:
– И все это из твоих денег.
Мне стало ясно, что я должна как можно скорее подыскать себе временную работу, хотя бы на один-два месяца.
Я просмотрела все газеты, не требуются ли где-нибудь дизайнеры по интерьеру. Ничего. Разумеется, ничего. Я с болью вспомнила о том, что дизайнер по интерьеру – это красивая, типично женская профессия, и поэтому считается особенно ненужной. В отличие от нее архитектор – типично мужская профессия, и поэтому законом предписывается не строить без архитектора ничего, что размерами превосходит скворечник. У нас в институте одна феминистка написала на стене: «Мир уродлив, потому что без архитектора не разрешается ничего построить. Он был бы прекраснее, если бы без дизайнера не разрешалось ничего обустроить». С одной стороны, я нашла это несколько преувеличенным, с другой – в общественном сознании мир действительно поделен на мужскую и женскую сферы. Мужчинам принадлежит внешний мир, женщинам – внутренний. Мужчины распоряжаются общественными учреждениями, женщины – обстановкой квартиры. Все, что относится к мужской сфере, – более высокая материя. А сейчас у меня не было места даже в своей собственной сфере. Я чувствовала себя никому не нужной.
Утром я поехала в город, облазила все строительные и хозяйственные фирмы и магазины, в надежде увидеть объявление «Срочно требуется дизайнер по интерьеру». Но лишь на двери дешевого супермаркета висело: «Требуется кассирша на почасовую работу», а у витрины гриль-бара был приклеен заляпанный жирными пятнами клочок бумаги: «Требуется женщина для разделки и жарки». В окошко я понаблюдала, как пожилая женщина снимала вилкой с вертела прижатых друг к другу жареных цыплят, делила их пополам или на крылышки и ножки и складывала в ящик-термос. Гадость! Что, если какой-нибудь коллега Бенедикта увидел бы меня за таким занятием, или, что еще хуже, Анжела? Это было бы убийственно для репутации Бенедикта, да и для моей.
Тем не менее я не могла оторвать взгляда от цыплят, потому что страшно проголодалась. Но полцыпленка в моей ситуации – непозволительная роскошь. Я позволила себе порцию картофеля во фритюре с большим количеством майонеза. Этим тоже можно наесться.
Я поехала домой, и тут повалил снег – впервые за эту зиму. Наш пригород превратился из серой унылой местности в скучное место. Снег прикрыл унылые коричневые крыши, а крохотные садики смотрелись как один большой белый сквер. Все было словно только что отремонтировано заново. Лишь въедливо скребущие снег лопаты нарушали иллюзию совершенства.
За несколько домов от нашего чистила снег какая-то женщина. Когда я увидела, что она примерно моего возраста, мое сердце подпрыгнуло: мне сразу захотелось познакомиться с соседкой.
– Добрый день! Хорош снежок, не правда ли? – радостно произнесла я и остановилась.
– Замечательный, Лара-Джой вне себя от радости, – сказала женщина и показала на ребенка чуть поменьше Сольвейг, сидевшего у обочины и собиравшего снег в кучки.
– Как ее зовут? – я не разобрала имя.
– Л-а-р-а – черточка – Д-ж-о-й. Джой – значит радость. Потому что моя малышка для меня – радость.
На Ларе-Джой была грязная ярко-красная курточка, ярко-зеленая шапочка с ярко-желтым помпоном и грязно-желтые варежки. Я наклонилась к ней:
– Привет, Лара-Джой, я Виола.
Она подняла голову. Из-под шапки выбивалась соломенная челка, а из маленького курносого носа тек сопливый ручей. Она посопела и сказала:
– Пливет.
– Какая очаровашка, – сказала я, – сколько ей лет?
Она выглядела как ребенок из рекламы детской одежды. Правда, у рекламных детей не бывает грязных курток и сопливых носов.
– По Ларе-Джой никогда не догадаешься, она так опережает своих сверстников, – ответила мать девочки и гордо улыбнулась. – А сколько лет твоему ребенку?
– У меня нет детей.
Уголки ее рта мгновенно опустились. Она испуганно посмотрела на меня, подошла к девочке и взяла ее на руки, словно испугавшись, что я, бездетная, захочу похитить Лару-Джой. Ребенок оставался абсолютно спокойным.
– У моей сестры тоже есть дочь, ей примерно столько же лет, – успокоила я ее.
– Ах вот как, – страх ушел из ее глаз. – Твоя сестра тоже живет здесь?
– Нет. – Она замужем?
Совсем в духе Аннабель я ответила:
– Конечно нет. Она же не такая дура, чтобы выходить замуж из-за ребенка.
Соседка посмотрела на меня крайне доброжелательно.
– Словом, у тебя есть опыт общения с детьми, которые растут без отца?
– Еще какой! – Я вдруг обрадовалась, что знаю Аннабель. Правда, тут же вспомнила, что Аннабель – моя сестра, а Сольвейг – порядочная дрянь. Однако решила похвастаться: – Моя сестра не знает даже имени отца ребенка.
Это произвело на соседку неизгладимое впечатление.
После профессиональной неудачи первой половины дня мне было приятно купаться в лучах славы моей сестры, и я снисходительно спросила:
– А ты знаешь отца своего ребенка?
– Знать-то знаю, но мы уже целую вечность не встречались. – Она поцеловала Лару-Джой в губы. А потом вдруг начала раскачиваться. Она стояла, широко расставив ноги, как писающий мужчина. Потом ее бедра задвигались быстрее, как у мужчины, занимающегося сексом. Мне было неудобно на нее смотреть. Опустив глаза, я водила ногой по снегу и рассказывала, что приехала сюда с другом всего несколько месяцев тому назад и скоро буду работать дизайнером по интерьеру.
– Какой ты знак? – неожиданно спросила соседка.
Я была так сбита с толку ее вопросом, что не сразу вспомнила:
– Близнец.
– Мы Львы, – ее улыбка не оставляла сомнений: учеными и многовековой практикой доказано, что рожденные под знаком Льва лучше любых дизайнеров по интерьеру. Ясно, что означал ее вопрос: все, что я рассказала о своей жизни, было не более чем компенсацией за неудачный знак.
Она еще быстрее задвигала бедрами.
– Я тоже начинала учиться, но к счастью, вовремя поняла, что вся эта вонючая теория ничего не дает.
Я только сказала:
– То же самое говорит и моя сестра. – У меня не было желания извиняться за свою законченную учебу.
Она опять поцеловала Лару-Джой в губы и воскликнула:
– Какие же у тебя вкусные сопли! – И с сияющей улыбкой добавила: – Дети любят есть свои сопли, потому что они сладкие.
Я попыталась улыбнуться, хотя к горлу подступала тошнота. Чтобы избавиться от этого ощущения, я схватила лопату, прислоненную к забору, и немного поскребла снег. Лопата тут же выскользнула у меня из рук и со звоном упала. Это почему-то понравилось Ларе-Джой. Она показала на лопату и трогательно засмеялась. Я еще раз уронила лопату, и еще, и Лара-Джой восторженно произнесла: «Бух-бух-бух!»
– Потрясающе! Она заметила, что лопата упала именно три раза! – с гордостью воскликнула мать. Потом очень приветливо сказала мне: – Хорошо бы она привязалась к тебе. А то здесь живут только старые пердуны, которые не знают, что такое жизнь матери-одиночки. Старики в нашем доме не хотят понять, что я не могу чистить снег. Нельзя же держать ребенка часами на морозе! Так что если ты тоже живешь на этой улице, могла бы иногда приходить и сидеть с девочкой. Я бы тебе платила.
– Хорошо, – с радостью согласилась я.
– Устала, – объявила Лара-Джой.
– Моя бедная крошка! Пойдем, пусть этот глупый снег лежит здесь, а мы ляжем в кроватку.
Я донесла ей лопату до входной двери. Она показала на почтовый ящик:
– Это мы, – на ящике было написано: «Лара-Джой и Катарина Хуфнагель». Внизу была приклеена листовка «Атомная энергия – спасибо, не надо».
– Я дам тебе свой телефон. – Я нацарапала свое имя и номер телефона на обратной стороне чека, оказавшегося у меня в кармане.
– Я поговорю с Ларой-Джой про вариант с няней, – сказала Катарина, – но сейчас она должна переварить впечатления от прогулки под снегом.
– Ты можешь позвонить мне в любое время. – Я помахала обеим.
Было бы идеально иметь подругу на своей улице. Можно почаще встречаться. И Лара-Джой – куда более приятный ребенок, чем Сольвейг. Няней, правда, много не заработаешь, но как-то можно перебиться пару недель, приходя сюда днем, пока Бенедикт на работе. Иногда идеальные решения лежат там, где их не ищешь, – рядом.
