Текст книги "Потрясающий мужчина"
Автор книги: Ева Геллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)
– Очень трогательно, – Таня выдвинула ящик и вынула бланк. – Отнеси этой сестре образец договора на оформление кредитной карточки, пусть она прочтет напечатанное мелким шрифтом.
– Зачем это? – не поняла я.
– Мужчины для того и изобрели кредитные карточки, чтобы защитить свои деньги. А не для того, чтобы другие могли их тратить.
– На прошлой неделе я смотрела по телевизору один фильм. Там какой-то менеджер дал красивой проститутке свою кредитку, и она в фешенебельном магазине истратила целое состояние.
– А я однажды видела фильм, так там двадцатиметровая обезьяна вскарабкалась на Эмпайр-Стейт-Билдинг.
– Не вижу связи.
– Это та же сказка, как и история про принца, который дарит свою золотую кредитку бедной красивой девушке. В реальной жизни кредитной карточкой может расплачиваться только тот, чье имя стоит на ней. Любой другой нарушает закон. Это считается подделкой документов, подлогом и карается тюремным заключением. – Таня показала параграф на бланке договора. – Вот что здесь написано: «При незаконном использовании надлежит заявить в полицию». Обычно эту функцию берут на себя те, с которыми ты вздумаешь расплатиться найденной в постели карточкой.
– Но я читала недавно в одном иллюстрированном журнале советы серьезного финансового эксперта. Он писал: «Если мужчина разведен или поссорился со своей подругой, то должен хранить свою кредитную карточку как зеницу ока. Если она попадет в руки к женщине, это грозит ему разорением».
– Мужчины, которые это пишут, лишь изливают на бумаге страх за собственные деньги.
– Но это повсюду повторяется, – упорствовала я сама не знаю почему.
– Один мужчина списывает у другого. Ни один из них никогда не давал женщине свою кредитную карточку. Поэтому они и не знают, что это невозможно.
– Но Мерседес, сестра Бенедикта…
– Как ты думаешь, сколько женщин мне уже рассказывали эту сказку? Существует лишь одна возможность, если она знает его секретный номер и может в автомате снять его карточкой наличные деньги. Эта дама рассказывала, что он нежно нашептывал ей в ухо свой секретный номер?
– Нет, – призналась я.
– Об этом ни одна не рассказывает, ни одна почему-то не хвастается: что ее великодушный принц сует ей в руку стомарковые банкноты. Так что если хочешь подобраться к его деньгам, забудь о кредитной карточке и бери наличными. Стащи его копилку. И тогда, даже если он может доказать это, ему придется самому заявить на тебя, на это решится далеко не каждый.
– Я не хочу подбираться к деньгам Бенедикта.
– Это я так, в порядке консультации для клиента.
– Значит, ты считаешь, не стоит верить тому, что рассказывает его сестра?
– Никогда не надо верить лжи. Женщины, рассказывающие подобные небылицы, лгут из зависти. Они думают, что другие-то непременно получают подарки.
– В жизни ничего не достается даром, – вздохнула я.
– А уж тем более от мужчин, – подхватила Таня.
И все же я не могла до конца в это поверить. Неужели мадам Мерседес все сочиняла?
42
– Сегодня мы будем тушить овощи, тефтели и рыбу, – объявила Карола. – Тушение – это приготовление на небольшом огне в собственном соку, в малом количестве жира или жидкости, под закрытой крышкой. Тушеные блюда полезнее, потому что питательные вещества не вымываются водой, как при варке.
Прежде чем тушить овощи, их нужно помыть, почистить и снова помыть, потому что при чистке они загрязняются. – Мы пошли за Каролой к мойке и стали смотреть, как она вымыла в холодной воде кочешок брюссельской капусты и общипала подвядшие листья.
– Это искусство – так сварить брюссельскую капусту, чтобы она и снаружи не развалилась, и внутри стала мягкой. Поэтому мы применим небольшой фокус… – Она вырезала крест на кочерыжке. – Теперь толстый конец так же быстро станет мягким, как и нежные листья.
– Я читал, что у брюссельской капусты надо снимать листик за листиком, – подал голос Вольфганг, рыжеволосый парень из троицы.
– Это делают только психи и педанты, – сказала Карола.
– Значит, так будет делать Вольфганг, – залился хохотом Вольфрам, сегодня сменивший лакостовскую рубашку на красивую водолазку.
Вольфганг отрезал, что для Вольфрама он и креста в кочерыжке не вырезал бы. Вольфрам обиженно отвернулся.
Карола принесла еще и кочан цветной капусты.
– В цветной капусте всегда есть червяки и гусеницы, поэтому сначала ее на час кладут вверх кочерыжкой в холодную подсоленную воду, и все насекомые оказываются на дне кастрюли. Но у нас на это нет времени.
– Что же нам их есть, что ли?
– Червяки и гусеницы в сваренном виде имеют довольно нейтральный вкус.
– Бр-р! – содрогнулся Вольфрам.
Карола сунула кочан Вольфраму в руки:
– Тогда дели его на кочешки и просмотри каждый, чтобы не было червяков.
– Не буду я ловить эту гадость!
– Давай сюда, – сказал Вольфганг.
Вольфрам швырнул ему цветную капусту и ухмыльнулся:
– Значит, я могу выйти во двор покурить. Позовите меня, когда ужин будет готов.
– А мне что делать? – поинтересовался Арнульф, муж тайки.
– Ты будешь делать тефтели, там опять говядина со свининой, а твоя жена сделает яблочный мусс из тушеных яблок со взбитыми сливками.
– Я не люблю яблочный мусс, – запротестовал Арнульф.
– Может, тебе лучше готовить рыбу?
– Упаси Господь! – воскликнул Арнульф и ушел к Тане, которая сразу объявила, что они с черноволосым Михаэлем хотят делать тефтели.
– Итак, кто готовит рыбу? – спросила Карола. – Есть филе камбалы. Камбала очень вкусная рыба. К тому же это – идеальная диетическая еда.
Перед моим мысленным взором на стене появилась надпись, совсем как на стене дворца Валтасара:
Я УМЕЮ ГОТОВИТЬ ДИЕТИЧЕСКУЮ ПИЩУ – 15 ОЧКОВ.
– Я готовлю рыбу, – непроизвольно вырвалось у меня.
– Я тоже, – услышала я за собой голос внука Франкенштейна. Правда, на этот раз к нам присоединился Винфрид, парень с прической ежиком. Все вместе мы прочли рецепт.
Сверху на листке было написано: «Когда готовите рыбу, всегда соблюдайте правило трех «П»: почистить, подкислить, подсолить.
«Тушеная рыба с овощами на четыре персоны.
800 г рыбного филе очистить от костей. Положить на мелкую тарелку и выдержать 20 минут в смеси из одной чайной ложки соли и трех чайных ложек уксуса.
Тем временем помыть, почистить, снова помыть и мелко нарезать 750 г суповых овощей (лук, морковь, сельдерей).
Разогреть в сотейнике 1 столовую ложку топленого масла (максимальный огонь), распустить в нем 100 г копченого шпика и добавить овощи. Посолить (1/2 чайной ложки соли) и влить 1/8 литра воды. На малом огне тушить под закрытой крышкой 15 минут. Потом положить овощи на рыбу и тушить 15 минут без крышки (маленький огонь)».
Франкенштейнов внук проверил, нет ли в филе костей. По краям они сидели так прочно, что вытащить их пальцами не было никакой возможности.
– Пинцет бы сюда, – заметил Винфрид, с участием наблюдавший за усилиями Руфуса и не ударявший палец о палец. Пинцета на кухне, естественно, не было, так что Руфусу пришлось воевать с костями с помощью ножа, после чего куски филе заимели довольно потрепанный вид.
Я помыла, почистила и снова помыла морковку и лук-порей, потом порезала все одинаковыми кусочками.
– Кто-нибудь знает, как распускают сало? – спросил Руфус.
– Просто бросают в горячий жир и ждут, когда белые куски подрумянятся, – объяснил Вольфганг, стоявший у соседней плиты.
Поскольку больше мне было делать нечего, я пошла к Тане. Та пыталась слепить из сероватой массы, состоявшей из фарша и хлеба, тефтели, что выглядело не слишком аппетитно.
– Ты уже знаешь, кто из них «голубой»? – спросила я едва слышно.
– Может, Вольфганг и этот Михаэль? И неспроста у Вольфганга в ухе серьга, а на Михаэле фартук в цветочек?
– Ну и что? Муж Зулейки носит золотые цепочки на шее и на запястье и фартук с леопардовым узором.
Подошел Михаэль и спросил Таню:
– Выйдешь со мной во двор выкурить сигаретку?
– Минутку, – сказала Таня, бросила в кастрюлю последний бесформенный мясной комок и пошла за Михаэлем.
Когда они вышли, к ее плите подошел Вольфганг. Сдвинув кастрюлю с плиты, он сделал маленький огонь, вынул самый уродливый комок фарша, смочил руки водой и начал вертеть его в руках, пока он не превратился в аккуратный шарик. Превратив и другие комки в идеальные шарики, он положил их обратно в кастрюлю, нашел в шкафчике крышку, закрыл кастрюлю и молча вернулся к своей плите.
Ровно в девять все было готово. Филе камбалы было более жирным на вкус, чем вся вместе взятая камбала, которую когда-либо ели все вместе взятые ученики. Карола объяснила: это от того, что камбалу обычно жарят, и часть жира выходит, а при тушении все остается. Тефтели вышли довольно пресными – тоже от того, что их чаще жарят. Но овощи были изумительно вкусными.
Отец-одиночка, ушедший в прошлый раз до мытья посуды, сказал:
– Тефтели были пресными, как секс в браке.
– Твое сравнение хромает, – воскликнул Вольфрам. – В браке бывает только пресное мясо, а секса не бывает вообще!
– В моем браке нет мясных тефтелей, – мрачно заметил Арнульф, и все засмеялись. Он взглянул в сторону Зулейки, вставшей, чтобы взбить сливки для яблочного мусса. Из-за шума миксера она не могла его слышать. – Я лишь недавно услышал актуальный совет, – прошептал он, – бывают тайки – настоящие католички. Они готовят то же, что и мы.
– Католички дороже? – поинтересовался Михаэль.
– Не знаю, – вздохнул Арнульф, – мне тогда не пришло в голову спросить об этом.
Зулейка подала свой яблочный мусс со взбитыми сливками. Сливки были слишком сладкими, но все сказали, что вкус отменный – даже Арнульф.
Вольфраму по-прежнему не давала покоя тема секса. С таким видом, будто преподносит откровения, он изрек:
– В семидесяти процентах семей после рождения первого ребенка уже ничего не происходит.
– В ста процентах браков ничего не происходит, – поправил его отец-одиночка. – Представь себе: ты хочешь заняться делом, а тут начинает верещать бэби. Пока он там отрыгнет или покакает, все желание проходит.
– Можно подождать, пока ребенок снова заснет, – вмешалась Карола.
– Это напоминает взбитые сливки, – радостно закричал Вольфрам, – если они перестоят, то снова опадают!
Все мужчины согласились, что сравнение на редкость удачное, а Карола предложила поменять тему разговора и помыть посуду.
Мы помыли посуду, и внук Франкенштейна опять спросил, идем ли мы в пивную. На этот раз я не отказалась, так как уже предупредила Бенедикта, чтобы он не заезжал за мной. Но аптечная компания не захотела пойти, а у Михаэля была назначена встреча, так что в пивной Ротшильда мы оказались вчетвером: Таня, отец-одиночка и внук Франкенштейна, севший напротив меня. Я не смогла долго выдержать такое визави и пошла в туалет. Таня составила мне компанию.
– Теперь я знаю, кто уж точно «голубой», – сказала она мне в туалете. – Винфрид и Вольфганг.
– Эти? Надо же, а выглядят как обычные спортсмены.
– Я посмотрела по списку занимающихся. Они живут вместе.
– Я раньше тоже жила с одной девушкой, но мы же не были лесбиянками.
– Они ведь давно не студенты. Если двое мужчин, прилично зарабатывающих, живут вместе – они «голубые». Я думаю, по-настоящему хочет научиться готовить только Вольфганг, он в этой паре играет классическую женскую роль. Винфрид, похоже, больше по части болтовни.
– Ты считаешь, они действительно гомики?
– Что значит «действительно»?
– Я хочу сказать – навсегда?
– Навсегда или нет, мне достаточно того, что они «голубые» сейчас.
– А Вольфрам и Руфус?
– Шутник Вольфрам меня в любом случае не интересует. И аптекари, собственно, тоже. Они все педанты. Сейчас наведу справки, чем остальные зарабатывают на жизнь.
Только мы сели за стол, как Таня тут же спросила отца-одиночку:
– Как тебя, собственно, зовут?
– Феликс.
– И чем ты занимаешься?
– Экономист по сбыту и снабжению.
– А почему учишься готовить?
– Потому что у меня больше нет желания кормить женщину за те скромные кулинарные услуги, которые она мне оказывает. Моя бывшая половина годами ни черта не делала за мой счет. Сейчас нашей дочке десять лет, и она предпочитает жить у меня, так что бывшей супруге придется раскошелиться на ее содержание. А готовить для себя и дочки я научусь быстро.
Танино лицо ясно дало понять, что этих сведений о Феликсе ей более чем достаточно.
Он ухмыльнулся:
– Да, баб сильно разочаровывает, когда им приходится расплачиваться за свою алчность. Вы все одного хотите: денег от мужчин.
– С этой точки зрения ты абсолютно прав, – невозмутимо заметила Таня. – От тебя все женщины хотят только денег, ведь больше ты ничего не можешь им предложить.
Ухмылка тут же сошла с его лица.
Таня принялась за следующую жертву:
– А что делаешь ты, Руфус?
– Я мальчик на побегушках в одном отеле.
– А-а, – Таня потеряла к нему интерес.
– А чем занимаешься ты? – задал Франкенштейнов внук встречный вопрос.
– Я работаю в банке.
– А-а, – заинтересовался Руфус, но Таня ушла от подробностей. – А что делаешь ты, Виола? – спросил тогда он.
– Я дизайнер по интерьеру.
– Вот здорово! – это явно произвело на него впечатление. – А где ты работаешь?
У меня не было охоты откровенничать с внуком Франкенштейна, поэтому я сказала:
– Мы с моим другом работаем в большой строительной фирме.
– Супер!
Приятное ощущение, когда тобой восхищаются. Жаль, что оно так быстро ушло. Таня тут же спросила:
– Ни у кого нет работы для Виолы?
Я смущенно смотрела в свой почти пустой бокал из-под кока-колы. Сегодня я больше ничего не смогу себе позволить, надо побыстрее уходить отсюда.
– Ты ищешь новое место дизайнера по интерьеру? – полюбопытствовал Руфус.
Я удивилась, что он так воспринял Танин вопрос. Он действительно поверил, что я работаю дизайнером. Намеками я обрисовала ему свою сегодняшнюю ситуацию.
– Я знаю одно место, но оно не для тебя, – сказал он.
– Что за место?
– Девушки-горничной в номера.
– Девушки по заказу? – спросил дурацкий Феликс. Он уже явно пришел в себя после Таниной атаки.
– В отеле, где я работаю, срочно нужна горничная, потому что наша постоянно болеет. Уже приходили претендентки, но они либо показались хозяйке недостаточно аккуратными, либо пока заняты. Нужно убирать постели, пылесосить и делать другую уборку в гостинице. Ничего тяжелого! Начальница приходит редко, так что ты относительно независима. А платят хорошо.
– Любая уборщица, избавленная от подоходного налога, получает больше нас, – посетовал Феликс.
– Почему же ты тогда не работаешь уборщицей? – спросила его Таня.
Он не нашелся с ответом.
Я подумала: «В роли горничной я бы, собственно, делала то же самое, что и дома. Лишь с той большой разницей, что мне за это будут платить».
– Где находится отель?
– Недалеко от автовокзала. Не в центре, но добираться удобно.
– Я живу в тех краях, – сказала Таня. – Где именно он находится?
– На Вельзерплатц. Он маленький, двадцать четыре номера.
– Это бордель? – полюбопытствовал Феликс, не отклоняясь от интересующей его темы.
Тем не менее Феликс поведал, как однажды остановился со своей бывшей половиной в совершенно нормальном с виду отеле, который оказался публичным домом. Да еще каким крутым! И он как дурак провел целую ночь в борделе с собственной женой. Это был самый большой прокол в его жизни,
– Меня возьмут туда? – спросила я, гадая, что на это скажет Бенедикт. Горничная – всего лишь красивое слово, под которым подразумевают уборщицу. Если Нора, Мерседес или Анжела узнают, что я работаю уборщицей, – с моей репутацией будет покончено.
Я посмотрела на Руфуса и опять подумала, что умерла бы от страха, доведись мне повстречаться с этим типом ночью в коридоре гостиницы. Но как человек он вполне приятный. Я решила про себя больше не называть его внуком Франкенштейна.
– Если тебя это действительно интересует, – сказал Руфус и написал на картонной подставке для пива адрес и телефон. Я должна позвать господина Бергера. Это он и есть, Руфус Бергер. А отель называется «Гармония».
– Я бы на твоем месте пошла, – сказала Таня.
У меня были большие сомнения:
– Мы это обсудим с моим другом.
Как ни странно, Бенедикту идея понравилась. Норе ведь можно просто сказать, что я пошла в магазин или к друзьям. Анжела уж точно никогда не увидит меня в этом отеле. А если кто-нибудь узнает, я ведь могу сказать, что я там администратор. Звучит неплохо. Лучше заниматься настоящим делом, чем сидеть дома.
У меня мелькнула грустная мысль, что настоящее дело для Бенедикта – только то, за которое получаешь настоящие деньги. Но, конечно, он не вкладывал такой смысл в свои слова.
– Завтра прямо с утра пораньше отвезу тебя в эту «Гармонию», посмотрим все на месте, а потом решим.
43
Мы с большим шиком подъехали к отелю – скрипнули тормоза, Бенедикт распахнул дверцу: «Прошу вас, сударыня», а потом крикнул в сторону отеля: «Приехала новая горничная, где же красный ковер?»
Но никто не увидел и не услышал нас. И вообще сомнительно, есть ли в этом отеле красный ковер.
Построен он был скорее на рубеже веков. Здание небольшое, для отеля, пожалуй, даже маленькое. Четыре этажа и еще мансарда. На каждом этаже по пять окон, перед средним – большой балкон, перед остальными – по маленькому балкончику, на котором от силы поместится стул. Рыжевато-коричневый цоколь из песчаника, оконные рамы выкрашены в темно-коричневый цвет, а весь фасад – коричневым тоном посветлее. Если приглядеться, заметишь, что балконы обнесены решетками из кованого железа с узором. Издалека же они больше напоминали бесформенные коричневые ящики цвета штукатурки. Все было выдержано в типичных мрачных тонах, которые маляры превозносят за то, что грязь на них незаметна, и всюду насаждают всеми правдами и неправдами. Ведь на темном фасаде лучше видно обсыпавшуюся краску, и, значит, их опять пригласят красить. Цель здешних маляров давно была достигнута: коричневая краска во многих местах облупилась, обнажив серую штукатурку. Вид у отеля был неважнецкий.
Два больших окна на первом этаже были встроены явно позже, вероятно, в шестидесятые годы. И там и тут висело по ящику, освещенному изнутри неоном, с надписью, сделанной кисточкой, в стиле также шестидесятых годов: «Гармония». Кроме этого, в окнах виднелись темные деревянные панели, а перед ними стояла куча горшков с торчащим из каждого вьющимся растением с бесконечным извивающимся стеблем, покрытым редкими листьями. Стебли были прикреплены гвоздями к панелям и собраны в виде вытянувшихся спиральных пружин.
Внутри все выглядело не намного лучше. Мы попали в высокое мрачное помещение, тускло освещенное одной-единственной круглой неоновой лампой. У правого окна возвышалась видавшая виды деревянная стойка администратора. Слева, в глубине, на протертом во многих местах темно-зеленом линолеуме стоял обветшалый бордовый диван с тремя мягкими креслами. Под стать ему был стол. Левое окно заставлено каким-то подобием выставочного стенда из двухметровых темных деревянных панелей. На нем красовались плакаты давно прошедших выставок, расписания поездов, городского транспорта и карта города с большим жирным пятном – вероятно, на том месте, где находился отель. Сзади, в темноте, виднелся допотопный лифт с металлическими решетками.
Ни одной живой души не было видно. Бенедикт приметил на стойке старинный колокольчик и позвонил. Вскоре появилась пожилая женщина. Не здороваясь, она спросила нас:
– Хотите здесь переночевать? Тогда вам надо подождать.
– Нам нужен господин Бергер, – сказал Бенедикт.
– Тогда позвоните еще раз, – сказала женщина и стала ждать вместе с нами. Появился Руфус. В руках у него было ведро, выглядел он, как всегда, жалко и нелепо. Нашему приходу он очень обрадовался.
– О, Виола, моя однокашница! Как хорошо! – Я даже испугалась, что он ринется на меня с поцелуями, но, к счастью, обошлось без этого. Скосив глаза, я наблюдала, как Бенедикт с еле скрываемой иронией разглядывал незамысловатую челку Руфуса, его бровь, усики, свисающие бачки и бахрому на подбородке.
Руфус тут же сообщил, что он уже позвонил хозяйке. Она готова платить мне шестнадцать марок в час и спрашивает, согласна ли я. Жильцов у них сейчас, правда, немного, но работы хватает. Руфус показал на пожилую даму:
– Это госпожа Хеддерих, она и ее муж работают здесь уже много лет.
– Мой муж приходит сюда только по ночам, – пояснила госпожа Хеддерих, – он не может заснуть из-за простаты.
Я не знала, как реагировать на это, но Руфус дружелюбно кивнул ей, и я кивнула тоже.
– Я не против, – сказал Бенедикт, – но ты должна решить сама.
Мне понравились его слова.
– Да, – объявила я, – начну с понедельника.
– Чудесно! – обрадовался Руфус. – Сразу за углом автобусная остановка, это твой маршрут.
«Какой он заботливый», – подумала я.
– В понедельник будет хозяйка?
– Она бывает раз в неделю, по средам, – сказал Руфус. – Но я все урегулирую. Никаких проблем. Я ведь знаю по курсам, что ты аккуратистка.
– Когда хозяйки нет, начальница здесь я, – с улыбочкой сказала госпожа Хеддерих. – Во сколько вы начнете?
– Если я подвезу тебя до автобусной остановки, – предложил Бенедикт, ты могла бы начать и в девять.
– Хорошо, – быстро согласилась я, пытаясь скрыть свое разочарование, потому что надеялась, что Бенедикт будет отвозить меня в отель каждое утро. Конечно, было наивно с моей стороны рассчитывать на такое. И для Бенедикта это стало бы обременительным – каждый день вставать на полчаса раньше, чтобы доставить на работу уборщицу. – Тогда до понедельника.
– Будем ждать, – рассыпался в любезностях Руфус.
Госпожа Хеддерих к этому времени уже исчезла так же безмолвно, как и появилась.
– Забавная лавочка, – покачал головой Бенедикт, когда мы вышли наружу, – зато никаких стрессов. Меня бы тоже вполне устроило, если бы наш Фабер приходил только по средам.
В честь этого события я купила себе белоснежный хлопчатобумажный свитер, решив надеть его в понедельник, чтобы все сразу видели, какая я чистоплотная. Странно, полгода назад ни за что бы не подумала, что могу так радоваться работе уборщицы. Но если уборкой зарабатываешь деньги, то ты уже не шизанутая, помешавшаяся на уборке, а женщина, знающая, чего хотят мужчины.
Только от Норы надо это держать в тайне.
Но когда в понедельник утром Бенедикт на своем «БМВ» цвета черной икры привез меня к остановке и я вышла со своим фирменным пакетом, а он опустил стекло и крикнул мне на прощание: «Желаю хорошо провести время в городе, киска!», тут даже я почувствовала себя респектабельной дамочкой, отправляющейся по магазинам.
Какой-то пенсионер тут же спросил меня на остановке:
– Что, супруг опять отдал кредитную карточку?
Я с улыбкой кивнула.
Он сразу схватил меня за руку. Мне это показалось верхом наглости. В конце концов, ведь это же не его карточка!
44
«Отель «Гармония» сердечно приветствует свою новую сотрудницу Виолу Фабер!» – удивленно прочитала я на карточке, которая стояла на стойке, прислоненная к яркому букету цветов.
Трогательно. Я позвонила, чтобы вызвать Руфуса.
Он пришел в восторг, увидев меня без десяти девять.
– Садись, – сказал он, подведя меня к уродливому бордовому гарнитуру за перегородкой в холле. Там он вручил мне фотокопию перечня всех помещений. – Каждое утро ты получаешь от меня план на день. Цифры – это номера комнат. Если рядом с цифрой стоит плюс, это означает, постоялец остается, и ты должна заправить постель, выбросить мусор, пропылесосить, если надо, помыть раковину, туалет и прочее – госпожа Хеддерих тебе все покажет. Если рядом с цифрой стоит минус – постоялец съехал. Это значит: сменить постельное белье, повесить чистые полотенца, отключить отопление, пропылесосить, проверить, не забыл ли он чего-нибудь, положить новое мыло. А галочка означает, что тебе нужно подкрутить отопление, если нужно, вытереть пыль и проверить, все ли в порядке.
Из глубины вышла госпожа Хеддерих:
– Наконец-то вы пришли! – еще не было девяти. – Я очень спешу!
Мне пришлось сразу подняться с ней на третий этаж. Пока мы ехали в тарахтящем лифте, она доверительно сообщила мне:
– Знаете, я больше не могу подниматься по лестницам. У меня было выпадение матки, а такие вещи у нас, у женщин, легко могут перерасти в рак.
У меня немного закружилась голова. Может, из-за кряхтящего лифта.
– У вас тоже выпадение матки? – как мне показалось, с надеждой в голосе спросила она.
– Нет, – тихо ответила я.
– Это происходит быстрее, чем думают, – поучительно сказала госпожа Хеддерих.
Дверь лифта заело, и нам с трудом удалось выбраться из него. На двери напротив бронзовой краской с зелеными потеками от руки было написано: «Мужской туалет». Внизу прибита картонка «Дамский туалет напротив». С одной стороны, хорошо, что не надо его искать, как в универмаге, где, если тебе приспичило, чувствуешь себя негодяем, совершающим половое преступление. Но лучше бы это первое впечатление было вторым.
Мы завернули за угол, и госпожа Хеддерих подвела меня к застекленной двери в конце коридора с табличкой «Вход запрещен». Дверь была открыта. Комнатка оказалась маленькой, в ширину окна. По обеим сторонам тянулись полки с постельным бельем и полотенцами, а внизу стояли корзины для белья.
Госпожа Хеддерих пояснила, что в них надо складывать грязное белье. Раньше она с дочерью стирала все белье, а теперь раз в неделю его забирают и привозят чистое – очень практично, никакой мороки. Она дала мне комплект белья, полотенца и велела следовать за ней. На двери рядом такой же бронзовой краской с зелеными потеками было написано: «Ванная общего пользования», а внизу опять картонка: «Не работает». Ванная была старомодная, с предбанником. Сама ванна была накрыта старой столешницей, на которой стояли ящик с инструментом, коробка с гостиничным мылом и несколько больших упаковок туалетной бумаги. В предбаннике помещались большой пылесос, стремянка, щетка, веник, ведро и разные чистящие средства.
– Это ванная для постояльцев, у которых в номерах нет ванн, – сообщила госпожа Хеддерих. – Но они все равно ею не пользуются, поэтому мой муж переоборудовал ее под подсобное помещение.
– Положив столешницу на ванну? – иных признаков переоборудования я не заметила.
– Да, мой муж очень практичный, он все здесь приводит в порядок.
Госпожа Хеддерих открыла комнату номер 12. Узкая кровать, узкий шкаф, два стула, хромоногий столик, раковина, а за ней – два квадратных метра кафеля. На полу – линолеум с ковровым узором. Рядом с дверью висела записка, сообщающая, что комната номер 12 стоит сорок пять марок, включая завтрак. Дешево, но я бы не хотела жить здесь.
Усевшись на стул, госпожа Хеддерих наблюдала за моими попытками застелить постель. Она сказала:
– Этому вы быстро научитесь. Вы еще молоды и здоровы.
Потом она рассказала, что большая часть постояльцев остается на одну ночь. Если жилец задерживается, я должна менять ему белье раз в четыре дня. Или чаще, если возникнет такая необходимость, – она не пояснила, что должно произойти, чтобы необходимость возникла. На ярмарку уже не приезжает столько народа, как раньше. Большинство жильцов – деловые люди, приезжающие в здешние фирмы. Представитель одной фирмы канцтоваров дарит ей каждый раз ручку из своей новой коллекции, за что получает от нее на завтрак самый большой кофейник с кофе. Больше всего она любит людей, приезжающих на похороны. Они не сорят, потому что их целый день нет дома, и возвращаются не пьяные. Особенно много грязи разводят жильцы, которые живут подолгу. Эти устраиваются по-домашнему, но у них не надо особенно стараться, они платят со скидкой. На втором этаже, в номере три, уже несколько месяцев живет инженер, в 14-м – монтажник, а наверху, в 23-м – один бедолага, у которого сгорела квартира, и теперь он вечно пьяный.
– Каждый день нахожу у него в мусорной корзинке бутылку из-под шнапса. Он заворачивает их в пакеты, но нас-то не проведешь. У постоянных жильцов нужно менять белье только раз в неделю.
В дверь постучали. Какой-то мужчина рассерженно сунул мне в руки пустую катушку из-под туалетной бумаги.
– Принесите мне новую, – буркнул он и исчез.
– Это из девятого номера, – сказала госпожа Хеддерих. – Скандалисты повсюду находятся, с ними надо уметь обращаться.
Я достала из ванной-кладовой рулон бумаги, нашла комнату номер 9 и постучала.
– Войдите.
Девятая комната оказалась на удивление большой. По меньшей мере раза в три больше, чем двенадцатая. Однако не намного красивее. Зеленоватые выцветшие обои. Ковер неопределенного цвета лишь частично прикрывает линолеум. Справа у стены – двуспальная кровать, слева – еще одна. В комнате кроме окна был даже балкон, выходивший на улицу. Между окном и балконом стоял стол с четырьмя разрозненными стульями. Венцом обстановки была горка, похожая на ту, что стояла в Нориной гостиной. Но здесь этот предмет был еще более ненужным, поэтому стекла и перегородки вынули и внутрь поставили телевизор.
Ванная была старомодной, но довольно красивой. Стены выложены белым кафелем, окаймленным черным бордюром, пол в черно-белую клетку.
– Еще желаете что-нибудь? – спросила я как можно приветливей, повесив новый рулон бумаги. Именно так я представляла себе идеальную горничную.
– Это для вас, – сказал мужчина и дал мне пять марок чаевых!
Вот это да! От радости я чуть было не присела в реверансе. Это были первые чаевые в моей жизни. Ничего унизительного в этом не было, во всяком случае, когда дают сразу пять марок.
Я с гордостью рассказала госпоже Хеддерих о своих чаевых.
– Чаевыми здесь особенно не разживешься, – сказала та. Она могла бы тоже получить больше чаевых, если бы целыми днями выполняла поручения постояльцев. Но тогда бы у нее не оставалось времени на работу. Теперь ей надо срочно идти готовить обед мужу. А я должна пропылесосить здесь, а потом в 16-м номере. – Сейчас я его вам открою, – сказала она.
Я пошла с ней в комнату 16, расположенную за лифтом, – одноместный номер, метра два в ширину и четыре – в длину. Кроме кровати, здесь оказалось целых три шкафа: один из дешевой фанеры, второй какого-то неопределенного темно-коричневого цвета и, наконец, серый и узкий одностворчатый конторский шкаф. И еще в эту теснотищу был втиснут стол с тремя разными стульями.
Госпожа Хеддерих распахнула дверь на балкон и показала на двухэтажный флигель:
– Вот здесь живем с мужем. Совсем рядом. Иначе мы не смогли бы так много работать. Наш зять тоже иногда помогает по выходным. А сейчас мне надо идти, муж ждет. Все остальное есть в вашем плане на день. – Она прогромыхала вниз на лифте.
Я почти закончила пылесосить шестнадцатую комнату, когда явился Руфус с подносом, на котором стояли кофейник с кофе, пирог со штрейзелем и тарелочка с ключом.
– Чтобы ты не умерла с голоду в свой первый рабочий день.
– Спасибо, очень мило. А что это за ключ?
