Текст книги "Потрясающий мужчина"
Автор книги: Ева Геллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)
Очистив картошку, я должна была натереть ее на допотопной терке. Прямо в миску с холодной водой, чтобы картошка не потемнела. Это была изнурительная работа, и я все время боялась прихватить теркой свои ногти.
Когда вся картошка натерта, нужно слить воду из миски и отжать картофель через полотенце. Я как раз вывалила картофельное месиво на полотенце, когда ко мне подошел Вольфганг:
– Давай помогу! Жаркое в духовке, и мне сейчас нечем заняться. – Я с благодарностью приняла его предложение. Привычным движением он придал картофельной массе форму колбасы, обернул ее полотенцем и начал все сильнее закручивать его концы, пока через ткань не потекла жидкость. Наконец выжал все до последней капли. Потом, бросив взгляд на рецепт, покачал головой, подошел к столику, на котором стояли наготове все компоненты, и принес муку, молоко, соль, маргарин, масло и черствую булочку, которую протянул мне:
– Пожалуйста, нарежь это на средние кубики и поджарь на сливочном масле до золотистого цвета.
Я нарезала булочку, словно луковицу. Пока я обжаривала кубики, Вольфганг уже разделил тесто на девять равных кусочков и – чик, чик! чик! – вдавил в каждый по поджаренному кубику. Он успел сформировать четыре клецки, пока я с грехом пополам слепила одну.
– У меня такое ощущение, что ты уже умеешь готовить, – сказала я, наконец стряхнув с ладоней клейкий шарик.
– Собственно говоря, да, – признался Вольфганг.
– Зачем же ты ходишь на курсы для начинающих? – удивилась я. – Ради Винфрида. Я надеялся, что он заинтересуется кулинарией… но сама видишь, ничего не получается.
Да уж, видела, Винфрида и след простыл.
Пока я следила за клецками в кастрюле, Вольфганг вышел во двор сообщить господам точное время ужина, и сразу вернулся, чтобы накрывать на стол.
Жаркое, разумеется, было потрясающим. Картофельные клецки тоже удались. Михаэль, правда, заявил, что тут нет никакого искусства, единственная ошибка, которую можно совершить, – это в принципе делать клецки из сырого картофеля. Из вареного они куда вкуснее.
– Но для этого нужна картошка, сваренная накануне, – защищал Вольфганг наши клецки.
Феликс считал, что лучше всего клецки наполовину из сырой, наполовину из вареной картошки. Вольфрам был за клецки из толченых сухарей.
Когда закончилось обсуждение, Руфус внес их с Таней совместную продукцию. Но это были не круглые шарики, как наши клецки, а какие-то развалившиеся кучки.
Единственной, кто порадовался жалким кучкам, была Карола, которая получила возможность указать на возможную ошибку.
– Вы не притушили огонь. Вода должна кипеть, только пока опускаешь клецки. После этого надо сильно уменьшить огонь, иначе они неминуемо развалятся.
Руфус заглянул в рецепт, напечатанный на оберточной бумаге.
– Здесь написано только: уменьшить огонь.
– Это приходит с опытом.
Таня угрожающе посмотрела на Каролу:
– Хотела бы я тебя как-нибудь проконсультировать в вопросах капиталовложений.
На Каролу это не подействовало.
– Вы не можете требовать от меня, чтобы я раздавала авторитарные указания. В конце концов, я изучала педагогику.
– Если мне будет позволено обобщить сегодняшний урок, – воскликнул Винфрид, – главный итог: лучше вообще не делать клецки. Готовые гораздо вкуснее!
Сразу после этого Винфрид с чистой совестью заметил, что не имеет смысла делать самим и винный крем. Винный крем Тани и Руфуса был не кремом, а клейкой размазней.
– Это вышло оттого, – радостно прокомментировала Карола, – что вы плохо отделили белок от желтка. Если хотите взбить белок в густую пену, в него не должно попасть ни капли желтка.
– У тебя учишься не как готовить, а как сделать что-то неправильно, – раздосадованно сказала Таня. – Слава Богу, что ни один из присутствующих не собирается стать кулинаром.
Карола ошарашенно посмотрела на нее.
Лишь Феликс запротестовал:
– Неправда, я хочу научиться готовить и поэтому предлагаю в следующий раз делать сливочные тянучки. Моя дочка была недавно на одном дне рождения, и там угощали самодельными сливочными тянучками.
Все молчали. Предложение Феликса не вызывало в группе энтузиазма.
– Извините, но мне надо бежать за дочерью, – объявил Феликс и вышел при всеобщем молчании.
Когда за ним закрылась дверь, Вольфрам спросил:
– Будем выяснять, сколько людей еще хотят делать сливочные тянучки?
Мы мыли посуду и все время смеялись. Я давно так не веселилась: да, готовить я не очень научилась, но курсы все же приблизили меня к заветной цели – стать идеальной женщиной. Здесь я познакомилась с Руфусом и благодаря ему начала сама зарабатывать деньги. Если бы я сегодня проверила свой потенциал счастья, то набрала бы кучу очков. А будущее рисовалось мне еще радужнее!
Когда мы прибрались на кухне, подошел Михаэль и предложил Руфусу, Тане и мне поехать в авангардистский театральный центр. Там ночная премьера, на которую ему надо писать рецензию. А мы составили бы ему компанию и могли там что-нибудь выпить. Таня саркастически поинтересовалась, идет ли в данном случае речь о легко или тяжело перевариваемой культуре. Михаэль ответил: скорее всего, это нечто совсем неудобоваримое, но зато бесплатное. Мы поехали.
У кассы висело объявление, что все билеты проданы. Тем не менее Михаэль по своему журналистскому удостоверению без проблем получил четыре бесплатных билета.
– Все никогда не бывает распродано, – пояснил он. – Три четверти билетов всегда зарезервировано для своих.
Авангардистский театр представлял собой черный зал, оборудованный под кафе, с маленькими столиками, покрытыми черными скатертями. На сцене висела типично авангардистская осветительная конструкция из труб и гигантская звукоусилительная установка. Занавеса, разумеется, не было. На черном подиуме стоял лишь черный концертный рояль.
Официант выглядел как дипломированный педераст и вел себя соответственно, он нас просто игнорировал. Наконец Михаэль, когда официант в пятый раз, не глядя, пролетал мимо, поманил его своим удостоверением. Тот принял от мужчин заказы на пиво и спросил Михаэля:
– Дамы тоже будут что-нибудь пить?
– Скажи ему, что я пью белое вино, – бросила Таня Михаэлю.
– Я тоже, – подала голос я.
– Дамы желают по бокалу белого сухого вина, – сказал Михаэль официанту, смотревшему только на него.
Принеся напитки, он сразу же рассчитал нас, начав почему-то с Тани. Она не дала ему ни пфеннига чаевых и даже пересчитала сдачу.
– Я привыкла платить за себя сама. Но когда официант вынуждает меня к этому, я начинаю беситься.
– Он принял тебя за эмансипе и ожидал, что ты заплатишь и за мужчин, – пояснил Михаэль.
– Эмансипе – уже не то, чего хотят мужчины.
Я жаждала поговорить о проекте:
– Что касается проектов реконструкции отеля…
Таня тут же перебила меня:
– …то Виндрих предложил за максимальные деньги минимальное решение. Мы с Руфусом прикинули вчера и пришли к выводу, что ремонт должен обойтись максимум в триста тысяч марок. Это тоже немалые деньги.
Капля от тех трех миллионов, которые запланировал Бенедикт. Я не знала, как реагировать на это. Хорошо, что Таня все равно не давала мне ни слова сказать…
– Детлеф тоже считает, что перестраивать отель за сумму, в три с половиной раза превосходящую его стоимость, несколько нелепо.
Как подло с Таниной стороны сплетничать о Бенедикте с его сотрудниками!
– И что же, Детлефу все было известно? – хмуро спросила я.
– Он позвонил мне сегодня ночью, и мы совершенно случайно заговорили на эту тему, – сказала Таня с невинным выражением. – Собственно, он звонил совсем по другому поводу.
Мне надо быть осторожной и не выдавать своих планов, иначе она все разболтает. Представляю, Бенедикт приходит в понедельник на работу, а Детлеф и Анжела уже знают, что мы скоро поженимся. Бенедикт почувствовал бы себя застигнутым врасплох!
– Если тебя это успокоит, – сказала я Тане, – я буду сейчас работать над новым проектом. И сделаю его дешевле. Руфус уже знает об этом.
– Ну вот видишь, – кивнула Таня.
Михаэль что-то строчил в своем блокноте, демонстративно не обращая на нас внимания.
– Но делать все это за зарплату уборщицы я не собираюсь. – Произнеся это, я вперила взгляд в черную скатерть, чтобы никто не заметил, как я волновалась.
– Ты должна получать не меньше того, что платил бы тебе твой дядя, – тут же сказал Руфус.
А Таня заметила:
– Для отеля это было бы выгодно. Фирма Фабера выставила бы счет за твои услуги, по крайней мере, в двойном размере.
– Да. – Все вдруг стало очень просто. – И если дядя не поможет мне найти рабочих, я сама найду их. А если придется заменять несущие стены, найду и другого архитектора.
– А что на это сказал твой Бенедикт? – спросила Таня.
Я не хотела признаваться, что он еще не в курсе.
– Для его фирмы проект слишком мелкий. И дешевый.
– Ах вот как! – В Танином голосе прозвучало недоверие.
– А зачем вообще менять несущие стены? – поинтересовался Руфус. Мне опять было стыдно признаться, что я не знала этого.
– Появляются неограниченные архитектурные возможности.
– По сравнению с неограниченными возможностями проект Бенедикта был весьма ограниченным, – съязвила Таня.
– Это твой Детлеф так считает?
– Во всяком случае, Бенедикт всего лишь очередной раз повторил свою извечную тему.
К счастью, наконец выключили свет, и какой-то тип в смокинге, надетом на голое тело, в джинсах и кроссовках вышел на сцену. Все громко захлопали, и я громче всех, потому что мне осточертела Танина болтовня.
Тип в смокинге долго раскланивался, пока не смолкли последние аплодисменты.
– Дорогие друзья, дорогие господа и девушки, наконец я снова здесь. Вы все меня хорошо знаете! Но я рад приветствовать и тех, кто пока не знает меня. – Впереди кто-то захлопал. – Особенно сердечно я приветствую тех своих фанов, которые не смогли попасть сюда сегодня. – Аплодисментов, естественно, не последовало. – Я страшно рад, что могу объявить широко известный за пределами нашей метрополии дуэт «Гламур-герлз большого города»: Лила-Лулу и Дивина! Или, как называем их мы, завсегдатаи авангардной сцены, «Скрипучие Сиськи»! Девочки – мои самые нежные подруги. Сначала Лила-Лулу споет мою любимую песню. Похлопаем!
Какой-то небритый тип в трещавшей по швам лиловой хламиде с блестками выскочил на сцену. Его чулки состояли из одних дырок, сквозь которые виднелись волосатые ноги. С самодельно окрашенных в лиловый цвет разношенных туфель на каблуках во многих местах облупилась краска. Он тоже долго пережидал аплодисменты, а потом прокричал в микрофон:
– Эй, я Лила-Лулу из Франкфурта! – Он напыжился и громко зафыркал, изображая неизвестно кого.
Опять раздались аплодисменты. Невзрачный мужчина сел за рояль и патетически ударил по клавишам.
– Иду, иду! – заверещал Лила-Лулу. – Сейчас приду со своей любимой песенкой! – Он уперся руками в бока. – Господа, скажите мне, разве может быть любовь греховной? – Шквал аплодисментов. Мужчина за роялем начал наигрывать знаменитую песенку Сары Леандер. Лила-Лулу застонал. – Разве может быть любовь греховной? – Он пытался подражать Саре Леандер, но выходило похоже на забитый пылесос. – Бывало ль так с тобой, тебя дерут, а у тебя от счастья мокрые трусы? – Потом он, кривляясь, крикнул: – Ох, дорогой, я от счастья забыла принять пилюлю! – И так по-идиотски завилял при этом задом, как не стала бы делать ни одна женщина, а уж тем более Сара Леандер. При этом он поминутно нажимал на свой резиновый бюст, и бюст при этом скрипел. Всякий раз, когда скрипел бюст, скрипели и фаны. То место, где говорится, что маленькие мещане все время говорят о морали, Лила-Лулу повторял много раз, пока его пение не потонуло в аплодисментах собравшихся немещан.
Вновь появился конферансье:
– А теперь, дорогие друзья, дорогие господа и девушки, теперь разрешите представить более жирную половину – ха-ха-ха! – «Скрипучих Сисек»: наша Дивина! Эй, Дивина, свинья, ну-ка иди сюда, ха-ха-ха!
Дивина, в самом деле жирный как боров, втиснутый в розовую блестящую робу с открытыми плечами, поднял для приветствия руки над головой – под мышками у него были приклеены огромные пучки волос. Аннабель бы это понравилось. Когда аплодисменты немного стихли, Лила-Лулу и Дивина спели вместе старый хит Кати Эбштайн: «Что есть у нее такого, чего нет у меня?» При этом Дивина с упреком показывал на Лила-Лулу, зажавшего руку между ног, как женщина, которой срочно нужно в туалет. Когда песня закончилась, он нажал двумя руками на свои ляжки, и оттуда на сцену полилась струя. Фаны уже были не в силах сдерживать себя. Мне это показалось неприличным, но я все-таки захлопала, чтобы никто не подумал, что я что-то имею против голубых. Таня не хлопала. Михаэль целиком и полностью игнорировал происходящее и продолжал что-то писать в своем блокноте.
Дивина оттопырил свой свинячий зад в сторону публики. Лила-Лулу пронзительно завизжал:
– Раз под нами или перед нами есть столько одаренных пердунов – ха-ха-ха! – тогда кое-что для любителей духовой музыки! – Мужчина за роялем заиграл: «Ветер рассказал мне песню», еще один хит Сары Леандер. Лила-Лулу встал на корточки перед задницей Дивины и запел «Ветер рассказал мне песню», и каждый раз на слове «ветер» Дивина громко пукал, а публика стонала от восторга.
Под конец он спел «Ну иди же, иди и кончим скорей». Дивина больше не пускал газы, а застонал в упоении, изображая оргазм. После этого апогея был перерыв. Михаэль захлопнул свой блокнот:
– Все, рецензия готова.
– Однако быстро ты! – удивился Руфус.
– Нет проблем. Стандартная культурная жвачка. А озаглавлю я это так: «Выходящие за границы травести как прорыв в мир вытесненных эмоций» – такое нравится нашим читателям.
– При чем тут авангард, если мужчины демонстрируют, что женщины отвратительны и не умеют петь? – злобно спросила Таня. – Более затасканной темы и не придумаешь.
– Если бы я писал о культуре этого города как она того заслуживает, все бы заметили полную бесполезность должности обозревателя по культуре, – так же злобно ответил Михаэль.
– Если бы женщины, переодевшись мужчинами, устроили такое шоу, это было бы не авангардное искусство, а дешевое мужененавистничество.
– Если тебе не нравится, можешь уйти. Тогда я припишу: «Лишь одна дама, оскорбленная в своем женском достоинстве, демонстративно покинула театр…» Я это напишу с удовольствием, для прогрессивных мещан материал станет еще привлекательнее.
– Не дождешься. Но ты мог бы предупредить меня заранее. Или у тебя тоже педагогические амбиции?
– Нет. Я думал, ты знаешь наш театр.
Руфусу удалось поменять тему.
– Ты уже придумал, что ты напишешь о наших кулинарных курсах?
– Нет. Кулинарные подробности слишком скучны. Я хотел бы освежить материл какой-нибудь историей найденного счастья. С вашего фронта есть какие-нибудь донесения об успехах?
Таня засмеялась.
Руфус вздохнул.
– Нет, до этого пока не дошло. Хотя об одной победе все же могу доложить.
Он многозначительно посмотрел на Таню.
– Какой?
– Я пришел к выводу: не надо дожидаться, пока другие примут решение. Надо самому требовать этих решений.
Надо же, и я пришла к такому же выводу.
– Чего же ты раньше ждал? – нетерпеливо воскликнула я.
– Может, я ждал такую женщину, как Таня, которая сказала бы мне, с чего начать.
– Как здорово! – Таня чмокнула Руфуса в центр его брови.
– Держите меня в курсе, – сказал Михаэль.
«Скрипучие Сиськи» опять выскочили на сцену. Лица их были размалеваны помадой, как у клоунов. Они запели старый шлягер «Поцелуй меня, прошу, поцелуй меня…». Разумеется, они пели на свой лад, выводя сиплыми голосами: «Трахни меня, я прошу, трахни меня…»
Я пыталась изобразить улыбку, чтобы не думали, будто я – не имеющая чувства юмора эмансипе. Мысли мои возвращались к Руфусу и Тане. Если он ждал именно ее, должен бы сейчас купаться в блаженстве, мечтал бы заключить весь мир в свои объятия. Но он не обнимал даже Таню. А Таня была погружена в созерцание своего отреставрированного кольца с опалом.
Когда «Скрипучие Сиськи», наконец, угомонились, Михаэль прошептал:
– С меня довольно. Предлагаю убраться в какое-нибудь место, свободное от культуры.
– Я хочу домой, – сказала Таня. – Завтра мне надо быть в форме. Я иду на выставку во Французский Банковский центр.
Михаэль заглянул в свой блокнот:
– Верно, там завтра вечером открытие выставки. Будут, как всегда, превосходные канапе и самое дорогое шампанское. Я тоже туда пойду. Могу гарантировать, что тебе там понравится. Знаешь, что экспонируется?
– Старинные французские украшения. У моего ювелира висел плакат, и узнав, что меня это интересует, он подарил мне билет на открытие.
– Поздравляю, – сказал Руфус.
Сколько же мужчин вращается вокруг Тани? Я уже сбилась со счета. Руфус, Детлеф, ювелир? Впрочем, меня это абсолютно не касается.
– «Красивый, чужой мужчина…» – запели «Скрипучие Сиськи» – на удивление серьезно и проникновенно.
– Я пойду, – поднялась я, – завтра прямо с утра примусь за проект.
– Проводить тебя до автобуса? – заботливо, как всегда, предложил Руфус.
Нет необходимости. Я ясно видела перед собой свой путь.
67
Утром на рассвете кто-то яростно забарабанил в мою дверь. Когда мне с трудом удалось приоткрыть один глаз, я увидела у своей кровати Нору в оранжевом спортивном костюме. Взволнованным голосом она сообщила:
– Вчера вечером звонила Анжела Фабер, дочь начальника Бенедикта!
– Это моя кузина, – заспанно прошептала я. Неужели Нора врывается ко мне посреди ночи, только чтобы объяснить, кто такая Анжела Фабер?! А сплю я без ночной рубашки.
– Она только что вернулась из отпуска, поэтому совсем забыла, что Бенедикт уехал на семинар по повышению квалификации. Она очень, очень вежливо извинилась.
Какая дура! Слава Богу, у Анжелы хватило ума не сказать Норе, что фирма не посылала Бенедикта ни на какой семинар. Или она настолько глупа, что в самом деле забыла? Вполне возможно, при ее-то куриных мозгах!
– Мне пришлось ей сказать, что твои знакомые с этим отелем ввели Бенедикта в заблуждение и у них нет ни пфеннига на перестройку. Хотели только бесплатно заполучить его идеи. Надеюсь, что у мальчика из-за этого не будет неприятностей с шефом. Поэтому госпожа Фабер сегодня заедет к нам в пятнадцать часов.
– Зачем ей приходить сюда? Ведь Бенедикт вернется только завтра вечером от своего от… со своего семинара. – Уф! Я вовремя прикусила язык, и Нора ничего не заметила.
– Она хочет поговорить с тобой сама.
– Значит, я буду виновата в том, что фирма не получила заказ? Если уж кто и был виноват, то сам дядя Георг! Если ему проекты дешевле трех миллионов кажутся мизерными, надо было сказать сразу, а не подводить Бенедикта под удар. Пусть приходит! – буркнула я раздраженно, окончательно проснувшись.
– Так жаль, что Меди тоже уехала. Она бы с удовольствием познакомилась с госпожой Фабер.
Ничего не поделаешь. Зато Анжела сможет как следует побеседовать со мной.
Я встала с постели и начала убираться в комнате. Не кто-нибудь, а именно Анжела будет моей первой гостьей здесь. Пусть приходит и увидит, как без особых затрат мне удалось оборудовать свою комнату. Любому моя комнатка покажется симпатичнее, чем унылая выставка мебели в ее апартаментах. У Анжелы нет никаких шансов: я ей прямо скажу, что меня больше не интересует работа у ее папочки. Пусть он ее себе кое-куда засунет. А если ее папаше проект не выгоден, пусть откажется от заказа, а не посылает свою доченьку ко мне ругаться.
За уборкой мне пришла в голову мысль, что Анжела увидит весь этот уродливый дом с его убогой обстановкой. Я должна уберечь Бенедикта от этого позора. Анжеле нужно показать только наши с Бенедиктом комнаты. Мне надо успеть перехватить ее до Норы и сразу провести наверх. Я молила Бога, чтобы Нора все не испортила. Отдраила лестницу и туалет: если Анжеле вдруг захочется в уборную, я не смогу ей в этом отказать.
Кроме того, я купила цветы. Цветы – лучшее доказательство ухоженности и уюта. Благородные тюльпаны в свою комнату и немыслимо дорогой весенний букет, который я поставила внизу в коридоре на табуретку, чтобы отвлечь Анжелу от обоев и дешевых репродукций. Эффект был и в самом деле потрясающий – зайдя в дом и обогнув угол, человек видел только этот букет.
Заметив букет, Нора сказала:
– У нас в саду тоже расцвели тюльпаны. Я могла бы послать их в понедельник Меди.
– Она будет очень рада, – ответила я, ни о чем не подозревая.
Через час в коридоре стоял еще один букет: четыре хилых тюльпанчика и тонкие веточки в полуметровой керамической напольной вазе в желто-коричневую полоску. Из вазы торчала пластмассовая подставка, без которой тщедушные цветочки утонули бы в этом чудовищном керамическом сосуде. Самое ужасное, что Нора поставила свою вазу возле табуретки с моим роскошным букетом. Ее нелепый веник делал смешным и мой букет, и меня вдобавок.
Анжела тут же заметила бы, что цветы выставлены в ее честь.
Я слишком нервничала, чтобы предлагать Норе другое место для ее вазы, и в конце концов решила незадолго до прихода Анжелы быстренько засунуть вазу в угол под лестницу. Чем меньше шума, тем лучше.
Потом я некоторое время размышляла, во что одеться. Было бы глупо наряжаться ради Анжелы. Надо выглядеть совершенно нейтрально. Прикинув так и сяк, я выбрала футболку за сто восемьдесят пять марок и старые, но чистые джинсы, а к ним сережки в форме фиалок. С драгоценными россыпями Анжелы я все равно не в силах тягаться, зато мое украшение было подарено любящим мужчиной! И в тон к серьгам легкий штрих лиловых теней по внешним уголкам век. Я проверила в зеркале, как выгляжу – то, что надо!
А если уж она все равно начнет нудить, я взорву свою бомбу. Сначала скажу ей, что не заинтересована в работе у ее папочки, а потом – что мы с Бенедиктом вскоре поженимся. Пусть, пусть приходит!
Без одной минуты три я прокралась вниз по лестнице, тихонько задвинула огромную вазу под лестницу и вернулась назад. Я была готова к встрече.
68
У нее хватило наглости опоздать на полтора часа! Я нервно посматривала через окошко в ванной на улицу, а когда наконец подъехала ее машина, в тот же момент услышала, как Нора помчалась к двери. Ясное дело, она держала под прицелом улицу из кухонного окна.
Потом я слышала, как Нора защебетала у двери:
– Как замечательно, госпожа Фабер, видеть вас в нашем доме. Мой сын рассказывал мне о вас так много хорошего!
– Папа задержал меня, – донесся голос Анжелы, – у нас были срочные переговоры…
Я не спеша вышла в коридор – возле двери в гостиную, прямо у табуретки с моим букетом, опять стояла Норина ваза. Я задрожала от возмущения: это уж слишком!
Они еще стояли у двери.
– Я в курсе всех дел Бенедикта. Вы же знаете, как часто мальчик работает сверхурочно!
Одного букета для Анжелы было более чем достаточно. Она не заслуживает торжественной встречи с цветами. Тогда пусть исчезнет мой букет. Я выхватила его из вазы… и тут меня они увидели.
– Привет, Анжела, ты уже здесь? – бросила я как можно небрежнее.
– О-о-о, приветик, – игриво пропела Анжела, – встречать меня с цветами вовсе не обязательно.
Я чувствовала себя маленькой девочкой, которой предстоит вручить букет цветов важной персоне. Может, присесть в реверансе? Правда, когда я увидела, во что она одета, ко мне вернулось самообладание. На Анжеле был комбинезон в обтяжку цвета зеленоватой плесени с бежевыми полосами по бокам. Эти полосы должны были стройнить фигуру, но Анжеле они мало помогали. Комбинезон был отделан выпуклыми декоративными швами, тоже смотревшимися на ней нелепо. Хуже всего выглядела белая молния; оттопырившаяся на животе и уходившая куда-то между ног. А вдобавок ко всему эта светло-рыжая прическа с косичками. Анжела напоминала куклу Кете Крузе, которую жестокий ребенок втиснул в одежду Барби.
Вся она была увешана украшениями в стиле куклы Барби: три цепочки на шее, на каждом пальце не менее одного кольца. Смотреть на Анжелу значило насиловать свое зрение. Неужели она всерьез полагала, что я могла купить для нее такой дорогой букет?!
– Цветы не для тебя, – холодно сказала я, – я просто хотела поставить их в вазу. – На ее глазах я сделала это. – Мне их Бенедикт прислал. – Какая гениальная отговорка!
– Бенедикт прислал тебе цветы? – возмутилась Нора. – С чего бы это он стал присылать тебе цветы?
– Цветы можно послать по самому неожиданному поводу, – манерно произнесла Анжела.
Нора промолчала. Это был мой шанс помешать ей затащить Анжелу в гостиную.
– Мы поднимемся в мою комнату, – скомандовала я и пошла наверх.
Анжела беспрекословно последовала за мной, сказав Норе:
– К сожалению, у меня очень мало времени.
Отлично получилось. Я с грохотом захлопнула дверь, чтобы Норе не взбрело в голову помешать мне.
Анжела плюхнулась на кровать – так, будто комната принадлежала ей, а я была посетительницей. Она огляделась:
– Какая крошечная комнатка.
Она еще будет мою комнату критиковать? Я равнодушно сказала:
– Кофе остыл, поскольку ты опоздала.
– Я все равно не хочу кофе, – ответила Анжела. – У меня будет ребеночек.
– У тебя?! – Я была ошеломлена. – Ты беременна? – Я невольно уставилась на ее живот. Выглядел он обычно, под тесно облегающей материей не было даже намека на трусы. Мне так и казалось, что сквозь зубцы молнии я увижу торчащие завитки волос. Я взяла себя в руки: что ж, и безвкусные женщины кому-то нравятся. – Я искренне рада, – сказала я подчеркнуто бодрым голосом.
– Не думаю, чтобы ты искренне радовалась этому, – сказала Анжела и сложила губки бантиком в стиле куклы Барби.
– Честное слово, абсолютно искренне! – воскликнула я еще более радостным голосом. Собственно, я действительно была рада – если у нее будет ребенок, она рано или поздно исчезнет из фирмы своего папаши, и тогда…
– Отец ребенка – Бенедикт, – сказала говорящая кукла.
– Бенедикт? Какой Бенедикт? – Во рту у меня появился привкус алюминия. – Я не знаю твоего Бенедикта.
– Есть только один Бенедикт, – говорит она.
– Неправда, я знаю многих по имени Бенедикт, например… – Теперь и в животе у меня появляется ощущение, что я съела алюминий.
– Есть только один Бенедикт, – повторяет она, – для тебя или для меня.
– Хватит пороть чушь! – ору я на нее. – Может, тебе приснилось, что Бенедикт с тобой… – Я не могу подобрать слово. – Когда же это произошло?
Она лучезарно улыбается.
– К примеру, двадцать четвертого декабря.
– Ты с ума сошла. Ты лжешь. Двадцать четвертого декабря было, между прочим, Рождество.
– Бенедикт был у меня в гостях. Он приезжал за машиной. Мы отпраздновали это бутылочкой шампанского, а Бенни сказал, что шампанское без секса…
– А твои родители! – кричу я. – Они-то где были?
– Дорогая Виола, – говорит Анжела ледяным тоном, – мне тридцать лет, так что мои родители уже оставляют меня дома одну. Но если хочешь знать точно…
– Я хочу знать совершенно точно!
– Мои родители были на рождественской раздаче подарков своего клуба «Ротари» в детском доме и вручали сироткам настоящих плюшевых мишек фирмы «Штайф».
– Невероятно, – шепчу я.
– Я тоже с трудом поверила, – говорит Анжела, – штайфовский медвежонок стоит страшно дорого, но клуб «Ротари» никогда не скупился. Папочка договорился с газетой, и они специально подчеркнули, что вручались настоящие штайфовские мишки. Так что в плане рекламы это все же окупилось.
– Твои идиотские штайфовские медведи меня не интересуют! – вспылила я.
– Ты же сказала, что хочешь знать все совершенно точно.
– И даже если Бенедикт тебя когда-нибудь один раз, случайно, по пьянке…
– Не груби, пожалуйста, – говорит она, словно я оскорбила Ее Величество. – Я же не с первого раза забеременела.
– И когда это произошло?
– Если уж хочешь точно – двадцать третьего марта.
– Какой это был день? – Как будто это имело значение!
– Пятница, три недели назад.
Я была в тот день на курсах.
– Знаешь, что это значит? – спрашивает она со счастливой улыбкой.
– Что?
– Это будет рождественское дитя. Мама вне себя от радости – на Рождество она станет бабушкой!
Три недели тому назад: в тот вечер я делала с Руфусом трубочки из говядины, а Бенедикт с Анжелой – рождественское дитя.
– Это неправда! – шепотом кричу я.
– Нет, правда. Мой гинеколог подтвердил это, хотя и предполагает, что придется делать кесарево сечение из-за моего узкого таза. Но мама говорит, ее врач тоже пугал, когда она была беременна мною, но потом…
– Ты что думаешь, Бенедикт женится на тебе? Только потому, что ты беременна?
Она складывает губки бантиком:
– Папочка не разрешает.
– Почему это он не разрешает?
– Я бы не хотела говорить об этом.
Я просто не нахожу слов. Потом кричу на нее:
– Ты не хочешь говорить об этом, потому что ты лжешь! Это все ложь!
– Папа боится, что Бенедикт целится на мои деньги и хочет таким путем внедриться в фирму.
– Ты не хочешь говорить об этом, потому что лжешь! Это все ложь!
– Вот и я говорю. Но он считает, что я могу иметь бэби и не выходя замуж. А мне этого не нужно. – Она вдруг начинает сопеть. – Папа такой вредный, что даже хочет выкинуть Бенедикта из фирмы, если мы поженимся. Но я его уломаю.
– Но Бенедикта-то ты не уломаешь!
– У нас любовь с первого взгляда. Еще когда он пришел к нам наниматься, то так лукаво посмотрел мне в глаза… – Она кокетливо потянула за свою косичку.
И тут я вижу на ее правой руке, на одном из унизанных пальцев, мое рубиновое кольцо – вернее, то, которое должно было стать моим.
– Исчезни, исчезни сию секунду из моей комнаты! Из моей жизни! Убирайся!
– Мне все равно пора идти. – Она медленно поднимается с нашей кровати. – Ты можешь меня проводить, чтобы мне не пришлось еще раз говорить с его мамой?
Я язвительно смеюсь:
– Никто не может покинуть этот дом незамеченным ею. Расскажи-ка ей свою сказку!
– Мы договорились, что Бенни сам скажет своей маме. Его отец уже знает об этом.
– Ты лжешь.
– Бенни звонил мне. И он считает: если его отец появится на своем «порше» у моего папы, тот наверняка растает.
– И вы договорились, что ты сообщишь радостные новости мне?
– Бенни полагает: я, как женщина, лучше смогу тебе объяснить, что это значит – ждать ребенка. И как для него важно стать отцом. Итак, теперь ты все знаешь. Пока. – Она уходит.
Я стою у двери, не в силах двинуться с места, и наблюдаю, как она спускается вниз по скрипучей лестнице.
Тут же из гостиной выскакивает Нора:
– Дорогая госпожа Фабер, не хотите ли выпить со мной чашку кофе? Или вы предпочитаете чай, как моя дочь Мерседес? Я как раз просматриваю свои фотоальбомы…
– У меня нет времени. У нас с папой назначена еще одна встреча. Но мы обязательно вскоре опять увидимся.
У двери Анжела произнесла мечтательным голосом:
– Разве не чудесно, что опять весна? Повсюду зарождается новая жизнь…
Это ложь. Все мертво. Я тоже мертвая. Была бы я не мертва, я бы плакала. Но я вовсе не плачу.
