Текст книги "Потрясающий мужчина"
Автор книги: Ева Геллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)
– Прелестный был вечер, – сказал каждый из нас не меньше двух раз. Томас и Мерседес махали нам вслед. Они стояли обнявшись и тесно прижавшись друг к другу.
На обратном пути Нора не закрывала рта. Это именно тот мужчина, который нужен ее Меди. Зять-адвокат – это то, что надо. Я злилась про себя: его она сразу мысленно видела официальным мужем своей дочери. И не вспоминала при этом, что нынче не обязательно вступать в брак.
Когда, уже лежа в постели, я опять завела об этом разговор с Бенедиктом, он раздраженно заметил, что ему абсолютно наплевать на то, что думает о браке его мать. И полный абсурд с моей стороны думать, что Томас не знал, где туалет. Он в мыслях уже давно был в спальне. В мужчине воистину нет ни одного недостатка. А я, пожалуй, все же ошиблась в отношении Мерседес.
56
На следующей неделе у Бенедикта не было ни секунды времени на проект для отеля. Он на чем свет стоит ругал дядю Георга, прекрасно знавшего, что проекты нельзя играючи вытряхнуть из рукава, и тем не менее подбросившего ему эту работу.
Вся загвоздка была прежде всего в холле отеля. Бенедикт мечтал о симбиозе постмодернистской и ультрасовременной архитектуры, о некоем международном стиле, в котором, однако, был бы узнаваем личный почерк архитектора. К тому же он должен был создать абсолютно новую инфраструктуру отеля, и этой структуре должно соответствовать внутреннее оформление. Так что мне надо подождать. Впрочем, я все равно целый день была занята уборкой.
Правда, потом я придумала, с чего могла бы начать уже сейчас: сфотографировать все помещения, чтобы задокументировать состояние отеля до ремонта. Руфусу идея очень понравилась: когда раскапывают окаменелости, тоже сначала все фотографируют и нумеруют. Бенедикт даже привез с работы очень хороший штатив для моей камеры.
Я сфотографировала каждую стену во всей гостинице и для каждой фотографии прикрепила на снятую стену листок бумаги с номером комнаты и стороной света. Потом без труда можно будет определить, где что находилось. Потребовалось, правда, много подготовительной работы, но Руфусу понравился мой метод.
Чтобы снять все комнаты, ванные, душевые, туалеты, кладовые, коридоры, мне понадобилась целая неделя и пять пленок.
В заключение, в пятницу к концу рабочего дня, дошла очередь и до мансардного этажа. Так я в первый раз очутилась в двухкомнатной квартире Руфуса.
В спальне кровать была застелена так же аккуратно, как и в комнатах отеля. Одна стена сверху донизу была занята стеллажами.
– Вот, смотри, мои сокровища, – сказал Руфус и показал на шесть томов «Иллюстрированной жизни животных». – Это первое издание Брема, 1876 года.
Больше ничего примечательного не было. Я написала на листочке: «Спальня, Руфус Бергер, 4-й этаж», прикрепила его на стене, снизу поместила табличку с указанием стороны света, щелкнула другие стены и пошла за Руфусом в соседнюю комнату.
Там стоял красивый старинный книжный шкаф с застекленными дверцами, в котором на четырех полках не было ничего, кроме моделей динозавров и их скелетов. Моделей было штук сто, высотой от одного сантиметра до тридцати. Большинство было выполнено из пластика, некоторые – из дерева, фарфора, плюша, один даже из еловой шишки.
– Ты знаешь все эти виды? – обалдела я.
– Нет. Многие известны только по одному зубу или одной кости. Возможно, они выглядели совсем иначе, постоянно появляются новые модели. Этот, например. – Руфус открыл шкаф и достал с верхней полки динозавра, вдоль спины которого тянулся гребень. – По этой модели нельзя сказать, то ли это отдыхающий спинозавр, то ли диметрон. Невозможно оценить постановку ног. Если это диметрон, то не динозавр.
– А выглядит как динозавр.
– К сожалению. Но если это все же диметрон, относящийся к отряду архозавров, он был бы здесь не на месте. – Руфус показал на верхнюю полку. – Здесь стоят динозавры мелового периода, под ними – юрского, еще ниже динозавры триаса, а в самом низу – предки ящеров пермской эпохи, которые еще не относятся к динозаврам. – Руфус любовно посмотрел на ящера с гребнем на спине, поставил его на нижнюю полку и сказал: – Рано или поздно я решу окончательно, где твое место. – В дальнем уголке, почти спрятанная, стояла самая красивая фигурка – крылатый дракон из фарфора с тончайше выделанными чешуйками, окруженными зелеными, синими и золотыми ободками.
– А что это такое?
– Это мне как-то привезла Бербель Шнаппензип. Она не в состоянии отличить пекинскую утку от летучей мыши и утверждала, что это древнекитайский динозавр. – Он взял в руку фигурку и неодобрительно повертел ее в руках – брюхо дракона украшали два скрещенных синих меча. Вне всякого сомнения, это был мейсенский фарфор.
Ценная вещица, подумала я.
Руфус со знанием дела изрек:
– Скорее всего, это предок крокодила, но голова с маленькими острыми ушками, вероятней всего, принадлежит кенгуру. Сейчас я тебе покажу действительно хорошую модель. – Он взял за шею безобразного резинового зверя в бело-красную крапинку. Тот стоял на второй полке и был таким большим, что упирался головой и поднятым хвостом в верхнюю полку. – Это мой колепсогнат, модель сделана почти в натуральную величину.
– В натуральную? Такой маленький? И это называется динозавр?
– Эти были размером не больше курицы. Тут уже как с отелями, не каждый из них – Хилтон. – Руфус показал на более мелкого пластмассового зверька, стоявшего в том же ряду: – Это нанозавр из отряда тираннозавров, и тем не менее он не крупнее овчарки. Не все, что вымерло, было большим и величественным.
– А это еще что? – На самом верху на задних лапах стоял оранжевый монстр. Над его широкой пастью выдавался вперед выкрашенный серебряной краской рог, а вокруг шеи были расположены крылоподобные металлические зубцы. Из одного бока у него торчал заводной ключик, как у игрушечной мышки.
– Это рогатый динозавр. – Руфус взял в руки чудовище, завел его и поставил на подоконник. Зверь с тарахтением поехал вдоль подоконника, извергая при этом из широкой пасти искры, как зажигалка. – Красавец, – залюбовался Руфус. – Некоторые представители этого семейства тоже были не больше человека.
Я попыталась представить себе динозавра ростом с человека. Может, из-за оранжевой раскраски, но мне почему-то пришла в голову Нора. И сам собой напросился следующий вопрос:
– Как ты думаешь, почему вымерли динозавры?
Руфус остановил монстра и посмотрел на меня с разочарованием, которое выражала даже свисавшая с его подбородка бахрома.
– Мы знакомы уже шесть недель, и я надеялся, что ты одна из немногих, кто не будет задавать мне этого вопроса. Я понятия не имею, почему вымерли динозавры.
– Но ты ведь изучал это!
– Потому-то мне гораздо сложнее ответить на твой вопрос, чем любому дилетанту. Наоборот, все время возникают новые вопросы. В одной своей работе я когда-то оспаривал теорию, по которой причиной вымирания динозавров считалось как изменение климата, так и отсутствие у них половых хромосом. Первый фактор не вызывает возражений: в меловом периоде климат был тропический, потом стало холодно, это общеизвестно. Второй фактор: крокодилы и ящерицы, ближайшие родственники динозавров, не имеют половых хромосом. Какого пола животное вылупится из яйца, зависит у них от температуры, при которой это яйцо высиживают.
– Как же это происходит? – не переставала удивляться я.
– Очень просто: они закапывают свои яйца на солнце в песок, и из яиц, которые лежали сверху и получили больше тепла, выходят самцы, а из тех, что попрохладнее, – самки. У некоторых рептилий наоборот – из более теплых получаются самки. Во всяком случае, отсюда напрашивается вывод, что в результате похолодания все больше оставалось животных одного пола. И тут начинаются загадки – ведь неизвестно, то ли это массовое вымирание длилось миллион лет, то ли все отправились из мелового периода в мир иной за считанные дни. Если самок больше, чем самцов, вымирание растягивается надолго. Если же больше самцов, все происходит быстро.
– Почему?
– Потому что самка всегда может воспроизвести на свет одно и то же максимальное количество детенышей, вне зависимости от того, сколько бегает вокруг самцов. А один самец может оплодотворить очень, очень много самок. – Руфус ухмыльнулся, но без пошлости. – Это биологическое алиби древних патриархов – именно поэтому мужчина может иметь несколько жен. Правда, зря тогда мужчины желали в наследники только сыновей. Это грозило бы их роду быстрым вымиранием.
– Понятно. А что неверно в теории с ящерами?
– Для начала остается, как и во всех других теориях, вопрос, почему тогда заодно не вымерли крокодилы, черепахи и ящерицы.
– Я слышала, что упал гигантский метеорит, который одним ударом… – Я осеклась, потому что Руфус отрицательно затряс головой, он прекрасно знал, что я слышала.
– Люди всегда ищут одну-единственную причину, которая могла бы все объяснить. Поэтому так популярны теории больших катастроф. Вмешательство извне – и вся проблема решена. Но это не так. Тараканы, к примеру, пережили вмешательство извне! Почему именно они? Почему не аммониты, моллюски? Я всегда говорю, что с вымиранием динозавров – происходит то же, что и с умиранием любви: одной причины всегда недостаточно.
Зазвонил телефон. Я нашла весьма примечательным, что звонила именно Таня.
– Привет, Таня, – обрадовался Руфус. Потом сказал: – Ах, как жалко. Ты плохо себя чувствуешь? – Очевидно, чувствовала она себя не так уж плохо, потому что вслед за этим Руфус сообщил: – Виола как раз у меня, фотографирует мою квартиру.
На это Таня ответила ему долгой тирадой. Я тем временем успела установить свой штатив.
– Снять тебя тоже? – прошептала я Руфусу, благоговейно внимавшему Тане.
– Да, – кивнул Руфус и улыбнулся для фото. Со своей нелепо сросшейся бровью и торчащими в разные стороны бородой и усами, на фоне шкафа с динозаврами он выглядел довольно трогательно. Как живое ископаемое.
Таня все говорила. Руфус молча кивал. Я сфотографировала оставшуюся часть комнаты. Помимо шкафа, все остальное было отмечено печатью безликой безвкусицы, ничего не говорившей о хозяине. Это был скорее кабинет, чем жилая комната. На одной стене – две полки со старыми папками – очевидно, документация отеля за последние десятилетия. На ковре нежно-зеленого цвета стояли темно-зеленый диван, два серых кресла и черный стол.
Руфус закруглил свой разговор.
– Ну ладно, звони, – сказал он на прощание. – У Тани нет желания идти сегодня готовить, она говорит, ей и так дурно, – пояснил он мне.
Если бы она любила Руфуса, подумала я, несмотря ни на что пошла бы на курсы, лишь бы увидеть его. И если бы Руфус любил Таню, то отправился бы не на курсы, а навестить ее. Или, может, их отношения еще не зашли так далеко? Поскольку больше о Тане Руфус не распространялся, промолчала и я. Может, у них все иначе.
Мне надо было еще сфотографировать кухню. Посередине стояла подставка для сушки белья. Оранжевыми прищепками были прикреплены какие-то розовато-коричневатые и серовато-розовые тряпочки, похожие на пылесборники. Неужели коммерческий директор сам стирает мешочки от пылесосов? Мне стало не по себе от этой неожиданной мелочной экономности. Посмотрев внимательнее, я оторопела: это никакие не мешочки, а трусы! Мне с большим трудом удалось сделать вид, что трусы, похожие на мешочки от пылесосов, самая естественная вещь в мире. Я хотела их тоже запечатлеть, иначе мне никто бы не поверил, что такие трусы носят некоторые мужчины. Но Руфус сказал: если бы он знал, что я буду сегодня фотографировать его квартиру, он бы прибрался – и, к моему сожалению, выдворил сушилку за дверь. Чувствовалось, что на эти вещи он смотрит просто и, похоже, других проблем с трусами у него не было!
Уходя, я еще раз взглянула в коридоре на трусы. Они были чистые, но я представила, что собираюсь переспать с мужчиной, а он вдруг возникает передо мной, облаченный только в мешочек от пылесоса!
57
На курсах в эту пятницу мы готовили гуляш, картошку в мундире и салат из зелени. Феликс делал спагетти со сложным томатно-сливочно-пряным соусом. В прошлый раз он объявил Кароле, что хочет поупражняться в этом, поскольку его дочь находит, что соусы ее матери лучше.
Нас было только семеро, поэтому Руфус готовил с Михаэлем и шутником Вольфрамом, а я с Винфридом и Вольфгангом. Рекордно быстро я нарезала кубиками наши луковицы – этим мое участие в приготовлении гуляша и ограничилось: все остальное Вольфганг взял на себя. Винфрид был занят тем, что мешал на сковородке нарезанное сало и обжаривал куски гуляша, а потом отправился с Михаэлем на перекур. Мне было поручено сварить картошку в мундире. Поскольку я обожаю картошку в мундире со сливочным маслом, я подробно узнала у Каролы все, что меня интересовало. Она объяснила, что предпочтительнее брать не рассыпчатую картошку, и вкуснее всего, конечно, молодая. Воду солить не нужно, потому что соль все равно не проникает сквозь кожуру. Но можно срезать одну полоску с кожуры, тогда в этом месте соль пройдет. Удобнее брать картофелины одинаковой величины, тогда они доходят одновременно, и не надо каждую для пробы тыкать вилкой. Треск с задней плиты оборвал нашу картофельную беседу. Мы обернулись. У плиты стоял Феликс и ломал пучок длинных итальянских спагетти, при этом множество обломков летело на пол.
– Зачем ты это делаешь? – удивилась Карола.
– Моей дочке очень нравится, как я ломаю спагетти, – с гордостью пояснил Феликс и с видом супермена еще раз переломил пучок. – Кроме того, иначе они не входят в кастрюлю.
– Потом подметешь макароны. Веник в шкафу. – Взбешенная Карола вылетела из кухни. Феликс задвинул макароны ногой под плиту.
Без четверти девять Вольфганг вышел на школьный двор, чтобы пригласить Винфрида и Михаэля к столу.
Само собой разумеется, наш гуляш – вернее, гуляш Вольфганга – был отличным. Его салат из зелени тоже. Не подкачала и моя картошка в мундире, дошедшая через двадцать минут. Гуляш Руфуса и Вольфрама тоже был в порядке, правда, они в него переложили перца.
Когда Феликс поставил на стол спагетти, Карола пришла в ужас:
– Как ты их делал?
Разломанные макароны слиплись в комок, который оставалось разве что только резать ножом. Феликс пояснил, что такими они получаются не всегда, а только изредка, все зависит от качества макарон.
– Иногда и от воды, – пошутил Вольфрам.
– Ты, пожалуй, прав, – сказала Карола. – Вода кипела, когда ты опускал в нее спагетти?
Может, и кипела, он не обратил внимания.
– Почему же ты не знаешь, кипела вода или нет? Как узнать, что вода закипела?
– Когда засвистит свисток на чайнике. – Это, конечно, опять пошутил Вольфрам.
С чайником-то нет проблемы, оправдывался Феликс, но когда в кастрюле много макарон, то пузырьки на дне, по которым узнают, кипит ли вода, трудно разглядеть.
Карола объяснила, что макароны – в отличие от картошки – всегда кладут в кипящую воду. И кипящую воду распознают не по пузырькам на дне кастрюли, а по большим пузырям, бурлящим до самой поверхности.
Феликс упрямо утверждал, что его дочке больше нравятся слипшиеся макароны, кусками их легче накалывать на вилку. Его соус с комками тоже был явно рассчитан на вкус его дочки, так что все отказались его пробовать.
Я не стала рассказывать Бенедикту, что мы учились кипятить воду. Но уже в понедельник мы с Руфусом приготовили на кухне в гостинице бифштексы с картошкой в мундире. Хотя ни он, ни я на курсах не делали бифштексов, оба остались весьма довольны результатом.
Вечером, без чего-то шесть, в отель зашла Таня – якобы совершенно случайно. Она была у ювелира, которого обнаружила здесь поблизости. Так вот у этого ювелира не только очень красивые драгоценности, но и сам он на редкость приятный человек. Таня отдала ему в ремонт кольцо, на котором вот уже много лет не хватает одного камушка. Мы сидели в мягких креслах за перегородкой господина Хеддериха. Руфус пил пиво, Таня заказала себе «пикколо» [Шампанское в маленьких бутылках.], которое Руфус тотчас же притащил с кухни, а я пила кофе. Вдоволь нахваливши чрезвычайно милого ювелира, Таня надолго замолчала.
– Что еще новенького? – поинтересовался Руфус.
– Вчера позвонил мой прежний приятель Детлеф. – Она снова замолчала.
– И чего хотел? – спросил Руфус.
– Ничего особенного, так, просто поговорить. Похоже, заметил, что у него больше нет знакомых в этом городе.
– И все?
– Кроме того, в фирме Фабера, кажется, неприятности. Виола, наверное, об этом лучше знает, – сказала Таня.
– Бенедикт тоже в жутком стрессе и пока не брался за проект реконструкции отеля, – призналась я.
– Любопытно, когда он, наконец, разродится, – сказала Таня, давая понять, что на Бенедикта особой надежды нет.
– Бенедикт обязательно сдаст проект в срок, он мне обещал. Кстати, от отеля это тоже в какой-то мере зависит. Если я начну работать у дяди, отель останется без уборщицы, а если на время ремонта гостиница не закроется, обязательно понадобится новая уборщица. И пока Руфус…
– Да, ты в любом случае должен подыскивать новую горничную, – вмешалась в разговор Таня.
Он вздохнул:
– Знаю-знаю. Надо будет позвонить в отдел по трудоустройству.
Чтобы дать понять, что дела с проектом не так плохи, я сказала:
– У Бенедикта уже масса идей, что можно было бы сделать из фойе. Но пока ясно лишь то, что уголок господина Хеддериха исчезнет.
– Это еще почему? – ужаснулся Руфус. – Он ведь нужен!
– Не цепляйся за старое – загородке тут не место, – поддержала меня Таня. – Пойми, Руфус, невозможно уродовать холл гостиницы. Иначе лучше вообще не начинать.
Я благодарно улыбнулась Тане.
– Ну, если вы так считаете, – быстро согласился Руфус.
– Посмотрим, какими решениями и находками обрадует нас господин Виндрих, – произнесла Таня безразличным тоном. Потом спросила Руфуса: – Пойдешь со мной поужинать? Около восьми?
Это прозвучало столь вяло и равнодушно, что я спросила себя, не собралась ли Таня порвать с Руфусом. Будем надеяться, нет – Руфуса мне было жалко.
– Да, с удовольствием.
– Ты ведь не пойдешь с нами, или как? – спросила Таня меня.
– Меня ждет Бенедикт.
Таня задумчиво посмотрела на меня и сказала:
– Кстати, у этого ювелира есть потрясающие серьги в виде фиалок, похожи на твои пластмассовые штучки, но сделаны из аметистов, и работа прекрасная. Тебе бы на них взглянуть.
– Мне все равно, настоящие мои серьги или нет. Мне их подарил Бенедикт.
– Я в курсе, – ответила Таня, не скрывая своего плохого настроения.
На следующее утро у Руфуса был слегка помятый и серьезный вид, но он не был похож на мужчину, получившего накануне отставку от своей подруги. Он позвонил в бюро по трудоустройству насчет уборщицы, и ему пообещали сразу же прислать претенденток.
И в самом деле, до вечера появились четыре кандидатки. Первая хотела работать только по вечерам, вторая – без налоговой карточки, третья требовала комнату с телевизором, потому что собиралась приводить с собой маленького сынишку, а четвертая выглядела настолько неопрятно, что в роли уборщицы была бы сущей профанацией. Обо всем этом, негодуя, рассказал мне Руфус. А завтра придут новые, и ему уже дурно от одной этой мысли. По нему, так начало ремонта может отложиться еще на месяцы.
Однако в среду после обеда Руфус вызвал меня по внутреннему телефону. Рядом с ним стояла молоденькая девушка, от силы лет двадцати, невообразимо толстая, даже если мысленно снять с нее стеганую куртку, в которую она была одета. На шее у нее болтались наушники, и провода от плейера обвивали внушительную грудь.
– Это Кармен Гош, наша новая горничная, – с сияющим лицом представил ее Руфус.
Руки она мне подавать не стала, а просто сказала:
– Можете говорить мне «ты».
– Вы отлично поладите с Виолой Фабер, – сказал Руфус.
– Нет проблем, – кивнула Кармен.
Почему бы мне не перейти с ней сразу на «ты»?
– Меня зовут Виола.
– Порядок, – приняла к сведению Кармен.
– И как я уже сказал, – подытожил Руфус, – вы можете во время работы носить свой плейер. Если вы хотите принести с собой еду, у нас есть холодильник, морозильная камера, микроволновка – все что душе угодно.
– Днем я не ем ничего горячего, – сообщила Кармен. Разговаривая, она так двигала нижней челюстью, словно жевала слова.
– Итак, в понедельник через неделю, то есть второго апреля, вы начинаете. А Виола и наша госпожа Хеддерих введут вас в курс дела.
– Нет проблем, – опять сказала Кармен.
Руфус был в восторге.
Его восторг не угас и когда она ушла.
– Она поставила лишь одно условие: что не желает расставаться со своим плейером. Посмотрим, как отнесется к ней хозяйка. Насколько я знаю Бербель, она будет брюзжать.
– И что ты тогда сделаешь?
– Буду брюзжать в ответ.
– Значит, ты можешь делать здесь все, что захочешь?
– К сожалению, нет. Но если уж я решил какую-то проблему, то извольте ничего не менять.
58
– Позвонила хозяйка, – сообщил Руфус в четверг, – завтра приезжает важная гостья, госпожа Мазур. Это старая подруга хозяйки, и она должна получить самый лучший номер – стало быть, девятый.
Огромная комната, где больше всего нагромождено ненужной мебели, с телевизором в шкафу.
– Дай ей лучше восемнадцатую на третьем этаже, эта комната красивее. – На третьем этаже стояло меньше мебели, так как клан Хеддерихов сгружал свой мебельный хлам преимущественно на нижних этажах, чтобы не утруждать себя.
– Если ты так считаешь, тогда восемнадцатый номер для госпожи Мазур.
Госпожа Мазур была того же возраста, что и госпожа Шнаппензип. Так же богато одета, с такой же безупречной белокурой завивкой. Когда она приехала, я случайно оказалась внизу.
– Здрасьте, здрасьте, господин Бергер, – закричала она с порога, – ваша…
– Моя хозяйка категорически приказала мне забронировать для вас лучший номер. Добро пожаловать, госпожа Мазур.
– А что с мужчиной? – пронзительный голос госпожи Мазур разносился по всему отелю. – Сегодня вечером мне нужен мужчина.
– Мне об этом ничего не известно, – растерялся Руфус.
– Вот так сюрприз! – возмутилась гостья. – Бербель вам ничего не сказала?
– Нет.
– С ума можно сойти, мне остается только сразу уехать обратно!
– Что вы! Госпожа Шнаппензип тут же выгонит меня, если именно вы останетесь недовольны…
– Не говорите глупостей! – Госпожа Мазур в ярости закурила сигарету. – Я сейчас же позвоню Бербель.
– Добрый день, – поздоровалась я и поставила ей на стойку пепельницу.
Руфус сказал мне:
– Поднимись, пожалуйста, наверх и посмотри, включено ли в восемнадцатом отопление.
– Уже включила, – наивно доложила я.
– Тогда проверьте что-нибудь другое, – свирепо сверкнув глазами, сказала госпожа Мазур.
– Да, пожалуйста, – попросил Руфус.
До меня наконец дошло.
Только я отвернулась, она зашептала Руфусу:
– Я должна кое-что сказать вам конфиденциально, то, что сказала и Бербель… Бербель ведь знает всех достойных мужчин в городе… это не такая уж проблема…
– Я тоже должен кое-что сказать вам конфиденциально, – начал Руфус. Остальное я уже не расслышала.
Только через полчаса Руфус принес в номер ее багаж. Во всяком случае, она не уехала обратно.
Вскоре после пяти – я как раз выходила из комнатки рядом с кухней, где оставляла свое пальто и личные вещи, и собиралась направиться к Руфусу – в отель вошел мужчина. Сначала я подумала, что у меня что-то с глазами, но потом убедилась, что не ошиблась, и прошептала:
– Не может быть!
Но это было именно так: мужчина, переступивший порог отеля, был новым ненаглядным Мерседес.
Почему все воздыхатели Мерседес непременно являются в отель «Гармония»? Что потерял здесь обворожительный Томас? Он вполголоса разговаривал о чем-то с Руфусом.
Я прокралась от кухонной двери в угол между конторой и закутком господина Хеддериха, где никто не мог меня видеть.
– Садитесь, пожалуйста, – услышала я голос Руфуса.
Я пригнулась за креслом и тут услышала, что Руфус и Томас идут в мою сторону. Тогда я вскочила, нажала на дверь в мастерскую господина Хеддериха, проскользнула внутрь и затаила дыхание, чтобы ничто не выдало меня.
– Здесь вы можете спокойно побеседовать, – сказал Руфус, – я извещу госпожу Мазур.
Я стояла, боясь пошелохнуться и сесть на один из стульев. Их принесли сюда для ремонта, и в любой момент они могли развалиться. Этого еще не хватало: очаровательный друг Мерседес обнаруживает меня в роли подслушивающей уборщицы за перегородкой, свалившуюся со сломанного стула.
Прошла целая вечность, прежде чем госпожа Мазур, наконец, простучала каблучками.
– Добрый день, – поздоровалась она.
– Добрый день, милостивая госпожа.
– Пожалуйста, садитесь, – произнесла госпожа Мазур голосом, привыкшим командовать. – Проблема такова: мой крестный отмечает сегодня свое семидесятипятилетие. Он крайне консервативный господин, считающий меня ветреницей, потому что я не замужем. Чтобы порадовать старика, я хотела бы появиться с серьезным мужчиной. Моя знакомая сосватала мне спутника, но он не годится хотя бы потому, что слишком молод. Вы по возрасту мне подходите. Мне нужны от вас безукоризненные манеры и безукоризненная внешность. Костюм, который сейчас на вас, вполне удовлетворителен.
– Во что будете одеты вы, сударыня?
– В темно-синий бархатный костюм с золотым кантом от Шанель. Скромно и благородно.
– Тогда этот мой костюм покажется слишком легковесным. Чтобы гармонировать с вами, я надену темно-синий костюм. Очень скромный. От Армани. Галстук или бабочку?
– На ваше усмотрение, – сказала госпожа Мазур. – Праздник состоится в ресторане, разумеется, вы будете там бесплатно.
– Разумеется. Я надену галстук, некоторым господам бабочка кажется чересчур фривольной. Должен ли я надеть обручальное кольцо?
– Вы женаты?
– На ваш вечер я то, что вам нужно. Если вы желаете представить меня своим мужем – ради Бога.
– Нет, это будет слишком. – Помолчав, она добавила: – Но если вы на самом деле женаты, не надо никому говорить об этом. – Снова пауза. – Разведенный – тоже нехорошо. Мой крестный – член правления церковной общины. Насколько я понимаю, сегодня вечером соберется благочестивая публика.
– Понимаю, сударыня, стало быть, я вдовец. Мужчина в моем возрасте должен быть женатым, чтобы произвести солидное впечатление. Я овдовел пять лет тому назад. Срок, приличествующий для траура. Моя жена умерла от рака. Очень трагично. Никто не будет столь бестактным, чтобы задавать дополнительные вопросы.
– Я вижу, вы мыслите правильно, – холодно бросила госпожа Мазур.
– Семейные торжества выдвигают высокие требования и относятся к самым сложным заданиям в моей профессиональной деятельности. Нужно выстроить роль. Давайте сначала выясним, как мы познакомились. Нас об этом непременно спросят.
– Допустим, на званом ужине. В прошлом году.
– Год – длительный период, сударыня. Именно родственники задают подчас самые коварные вопросы о совместных впечатлениях и общих знакомых. Позвольте сделать вам одно предложение на основе моего опыта?
– Пожалуйста.
– Большая неожиданная любовь, увенчавшая многолетнее ожидание единственного суженого, – вот самая лучшая история. И как можно меньше посвященных в наше счастье. Рассказывая о нас, говорите только о планах на будущее, избегайте эпизодов из прошлого. Если мы скажем, что познакомились на Новый год, значит, знаем друг друга двенадцать месяцев. А этого достаточно в нашем возрасте, чтобы убедиться, что это настоящая любовь.
– Тут я с вами согласна. Мы могли бы сказать, что познакомились на новогоднем балу.
– А кто тогда познакомил нас? Коллега? Кто вы по профессии?
– Я прокурор.
– Это оптимальный вариант, – воскликнул Томас, – вы можете рассказать много интересного. Удачное совпадение, что у меня большой адвокатский опыт. Я занимаюсь международными правовыми нормами производства фирменных товаров. Это мало кого интересует. Или у вас есть кто-нибудь в семье, разбирающийся в таких вещах?
– Не слыхала о таких.
– Очень хорошо. Относительно знакомства хотел бы сделать вам другое предложение, которое наверняка доставит вашему дядюшке особую радость: скажем ему, что познакомились после новогоднего богослужения. Вы стояли перед церковью, раздумывая, не прогуляться ли вам. И я стоял перед церковью, погруженный в мысли о своей покойной жене… Мы оба стояли у церкви, и колокольный звон, словно внутренний голос, сказал мне: оглянись! И тут я увидел вас. Колокола повелели мне спросить, не могу ли я немного вас проводить… И с тех пор мы идем по жизни вместе.
– Это слишком безвкусно, – поморщилась госпожа Мазур.
– Абсолютно классический вариант, сударыня. Гётевский Фауст тоже был спасен от самоубийственной депрессии звоном колоколов. Для христианской души это не кич, а истина. Безвкусны лишь те чувства, в которые не веришь.
– Ладно, хорошо, – сдалась госпожа Мазур, – я, правда, нахожу, что мы слегка перегибаем палку. Но люди сами хотят быть обманутыми. Лишь бы мне только сдержаться и не засмеяться, когда вы начнете все это рассказывать.
– Смейтесь сколько душе угодно, – не возражал Томас. – Влюбленные всегда смеются. Если вы не против, обсудим финансовую сторону.
– Я не против.
– За вечер, включая этот предварительный разговор, мой гонорар составляет четыреста марок. Эту сумму вручите мне, пожалуйста, заранее. После полуночи за каждый, даже неполный, час добавляется по сто марок.
– Согласна, – без колебаний сказала госпожа Мазур.
– Если мне придется из-за того, что за нами наблюдают родственники, оплатить такси или тому подобные мелочи, потом произведем расчет. Поскольку из соображений конфиденциальности мы не выставляем счетов, осмелюсь попросить платить наличными.
– О'кей.
– Благодарю. Давайте еще поработаем над своими ролями. Будьте любезны, назовите мне мужское имя, особенно близкое вам.
– Близкое мне мужское имя? – Она задумалась. – Дитер.
– Отлично, меня зовут Дитер Леманн.
Точно, подумала я, оглушенная этими разоблачениями, его зовут Леманн, но, кажется, Томас?..
– Дитер Леманн, – повторила госпожа Мазур.
– Артистический псевдоним, разумеется. В моей работе неброские псевдонимы имеют то преимущество, что защищают от докучливых расспросов, не родственник ли ты тому или другому Леманну. На всякий случай – одна подсказка: у меня есть брат-близнец. Если кто-то будет настаивать на том, что знаком со мной, вспомните моего брата-близнеца. А теперь, моя дорогая, мы должны сразу перейти на «ты». Как тебя зовут?
– Мария Мазур. – Она довольно визгливо прыснула.
– Мне нравится твой смех, Мария, – нежно сказал господин Леманн.
Даже сквозь стенку из деревянных панелей это прозвучало нежно.
У меня мурашки пробежали по коже, когда он проникновенно произнес:
– Твой милый смех опять придал мне жизненную силу.
– Вы это делаете великолепно, – засмеялась госпожа Мазур, – но, ради Бога, не смешите меня все время.
