Текст книги "Столкновение в Вихре (Reencounter in the Vortex)"

Автор книги: Элис Авалос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 44 страниц)

– О, Флэмми! Ты держалась так спокойно все это время, а я был настолько слепа, что этого даже не замечала! – жалела Кенди. – Что я за подруга! – добавила она с упреком себе.

– Нет… нет, Кенди. Не вини себя так, – с грустной улыбкой, полной понимания, отвечала Флэмми. – Как ты могла увидеть мои молчаливые проблемы, когда у тебя самой творилось такое?

– Флэмми, ты настоящий друг! – воскликнула глубоко тронутая Кенди, заключая подругу в объятия.

Обе женщины некоторое время хранили молчание, обняв друг друга и чувствуя, как невидимые узы, объединившие их, стали крепче.

– Ну теперь хватит обо мне! – с улыбкой объявила блондинка. – Ты должна сказать мне, почему ты была такой грустной... Это из-за того, что говорится в письме Ива?

– В общем, да, – буркнула Флэмми с глубоким вздохом, – он работал в Аррас, но теперь его только что послали с полевым госпиталем вслед за Четвертой Французской Армией. Они совершают марш к югу, Кенди! Это может быть слишком опасно, у немцев очень сильные позиции в этой области! Я боюсь, Кенди... Я все еще помню, как погиб доктор Дюваль! – тихо плакала Флэмми, без рыданий, лишь сжимая кулак и позволяя литься слезам.

– Не думай так, Флэмми, – сказала Кенди, стараясь быть сильной, даже, когда ее сердце екнуло внутри, услышав, что Французская Армия совершала марш на юг. Что это было? Предчувствие? Пытаясь прогнать свои собственные опасения, блондинка взяла подругу за руки и самым спокойным тоном заговорила. – Ив будет в порядке, вот увидишь. Доверься Господу и позволь Ему защитить наших мужчин на фронте. Теперь мы должны быть сильными... Посмотри на Жюли! Какой стойкой она была почти четыре года!!!!

– Ты права! – признала Флэмми. – Я даже не знаю, почему я так чувствую, когда он даже не думает обо мне! Вы, девушки, беспокоитесь за своих мужей... а я... он даже не пишет мне! – печально заметила она.

– Но может стать подходящим временем, чтобы начать с ним переписываться, – намекнула Кенди с хитрой улыбкой.

– Ты в своем уме, Кенди? – ответила Флэмми, потрясенная предложением подруги. – Я не знаю, что говорить... Плюс... нет шансов, что ему могут нравиться такие как я...

– Флэмми Гамильтон! – отчитала ее Кенди. – Никогда-никогда не относись к себе так неуважительно! Ты замечательная женщина, и если Ив этого не заметит, тогда он просто тебя не заслуживает! И все-таки... я думаю, всегда есть шанс у тех, кто пытается!

– Я не знаю, я не хотел бы мечтать только для того, чтобы разочароваться в конце всех моих усилий! – спорила Флэмми, защищаясь.

– Чего ты хочешь, Флэмми? – энергично задала вопрос Кенди, нахмурив нежное личико. – Ты что, хочешь дожидаться, пока не состаришься, только чтобы выяснить, что сожалеешь о том, что никогда не осмелилась сделать? Чепуха!!! – воскликнула Кенди и уткнула руки в боки. – Я просила когда-нибудь за то, что вытащила тебя из той траншеи? – вопросила блондинка, сверля подругу командирским взглядом.

– Нет... почему ты это говоришь? – спросила смущенная Флэмми.

– Хорошо, теперь я собираюсь это сделать! – ответила Кенди с улыбкой, но не теряя авторитетного взгляда в зеленых очах. – Ты останешься здесь и напишешь это несчастное письмо, пока я за тебя додежурю. И не смей выходить, не написав его. Когда закончишь, я сама его отправлю! – приказала она, выйдя из комнаты прежде, чем Флэмми могла произнести хоть слово.

Брюнетка встала, чтобы последовать за подругой, но когда она попыталась открыть дверь, то поняла, что Кенди заперла ее и унесла с собой ключи. Флэмми вздохнула, взмахнув руками, частично расстроенная и частично рассерженная на подругу.

– Да как ты смеешь, упрямая избалованная девчонка! – крикнула Флэмми, но ответа не получила.

Она немного походила по комнатке туда-сюда, пока в ее голове шли дебаты с армией аргументов против идеи Кенди. Однако, несколькими минутами позже, она села за небольшой письменный стол, который делили обе соседки, и, взяв лист чистой бумаги, начала писать.

Как только возбужденные шаги Флэмми больше не слышались с другой стороны двери, Кенди покинула коридор, направляясь к палате, где ей полагалось замещать Флэмми. По пути она снова ощутила укол в грудь.

– Юг... Юг Аррас. Какая там будет битва? – мысленно повторяла она. – Я могу просто слишком переживать... Терри должен быть в Сен-Мийеле, прямо сейчас. В газетах говорилось, что американцы сражались там!

Кенди не знала, что предыдущим утром Сен-Мийельская операция завершилась, и Терри ехал на север. Однако, газеты ничего не сообщали об этой мобилизации, потому что Союзники хотели застать врага врасплох.

Вечером того же дня, полковник Волард вызвал Флэмми Гамильтон к себе. Получив приказ, молодая брюнетка, наконец, освобожденная из своего заточения после окончания некоего письма, немедленно направилась в кабинет директора.

Флэмми тогда не знала, что получит новости, которые не сразу сможет понять.

– Мисс Гамильтон, – отдал приказ Волард по завершении обычных формальностей, – в этом документе есть список с именами шести медсестер, которых я хочу перевести в больницу Святого Оноре. Я хочу, чтобы Вы сообщили этим леди, что полковник Ламарк будет ожидать их прибытия завтра утром в семь часов. Так что им нужно начать собирать вещи прямо сейчас.

Флэмми взяла документ, который вручил ей Волард, и ее глаза тут же выхватили имя из списка.

– Полковник Волард, – осмелилась обратиться молодая женщина, – в этом списке есть медсестра, которую я бы хотела сохранить в своем штате, с Вашего разрешения, разумеется, сэр. Она очень добросовестна.

– Боюсь, что не смогу заменить ни одно из имен, мисс Гамильтон, – категорически отказал Волард, зажигая сигару.

– Но сэр... – возразила Флэмми.

– Вы получили приказ, – было единственным ответом, данным мужчиной с холодными глазами. В этот момент кто-то постучал в дверь.

– Войдите, – позвал Волард.

Вошла Нэнси с большими желтыми конвертами в руках.

– Вот дела медсестер, которых Вы хотите перевести, сэр, – сообщила женщина гнусавым голосом, надменно глядя на Флэмми.

– Прекрасно, – сказал Волард, не глядя ни на одну из женщин в комнате. – Удостоверьтесь, что посыльный доставит эти дела в больницу Святого Оноре завтра утром. Это чрезвычайно важно, – заметил он, поворачиваясь лицом к медсестрам.

Флэмми было снова открыла рот, но слова Воларда не позволили ей сделать больше.

– Вы обе свободны, леди, – сухо распорядился он.

Когда две женщины покинули кабинет, Волард уселся на стул, глубоко вздохнув, будто снял с себя тяжелое бремя.

– Это положит конец этим слухам, – подумал он, – и всем моим заботам о мисс Одри и ее важном семействе. Теперь она будет головной болью кого-нибудь другого. Все равно благодаря письмам она будет в безопасности, как хотят ее родные.

Волард бы действительно заволновался, если бы знал, что Нэнси уничтожила письма Фоша.

Утром 14-ого сентября Кенди уехала из больницы Святого Жака не без чувства глубокой печали о том, что оставляет двух своих лучших подруг, Флэмми и Жюльен. Однако, она приложила все силы, чтобы выглядеть веселой и уверенной во время прощаний. В конце концов, она будет работать в том же самом городе, и время от времени они всегда могли повидать друг друга. Прежде, чем прыгнуть в грузовик, который увезет ее в новую больницу, она удостоверилась, что захватила письмо Флэмми.

Тем временем из больницы вышла маленькая фигурка, бросаясь к Кенди со всей силой, на какую способна женщина пожилого возраста.

– Мадемуазель, мадемуазель! – звала старая леди, в которой Кенди тут же опознала одну из уборщиц. – Мне нужно спросить Вас, прежде чем Вы уедете, – сказала женщина на неуверенном английском.

– Да, мадам? – улыбнулась в ответ блондинка.

– Я должна узнать, кто выиграл матч, – спросила старуха с озорным взглядом.

– Прошу прощения? Матч? – удивилась Кенди, слегка нахмурясь от смущения.

– Je veux dire… [Я имею в виду] – женщина колебалась, пытаясь найти слова, – кто победил, красивый американец или приятный доктор? – спросила леди, хихикая.

– Я поняла! – воскликнула Кенди, наконец, понимая вопрос и очень удивленная любопытством старой леди. Она сделала секундную паузу, наклонилась поближе к женщине и прошептала ей на ухо. – Выиграл американец!

– Хорошо! – сказала женщина с выражением восторга на морщинистом лице. – Он нравился мне больше всех!

Кенди рассмеялась над комментарием леди, и затем ответила. – Мне тоже!

Через минуту молодая женщина села в грузовик, перекрестилась и с одной из своих великолепнейших улыбок помахала рукой старой леди на тротуаре и двум лицам, которые смотрели на нее в одно из окон, пока грузовик не исчез в утреннем тумане.

Первая Американская Армия прибыла в Аргон не так уж и быстро. Американцы мобилизовались неторопливо, стараясь заставить противника думать, что они нападут на другой пункт. Немцы были слишком уверены в безопасности своих позиций в Аргонне, потому что превратили лес в неприступную крепость, разместив людей на всем протяжении гористой области, заминировав лес и преобразовывая каждую деревушку в округе в редут сопротивления. Идти через лес было чрезвычайно трудно, особенно под обстрелом, который немцы со своих высоких постов в крутых холмах и горах могли устроить в любую минуту.

Цель Союзников состояла в том, чтобы отбросить немцев максимально далеко к северу, так, чтобы они оказались за Мезьерско-Седанской железнодорожной линией до наступления зимы. Это бы не получилось, если бы сначала они не уменьшили силы врага в Аргонне. Четвертая Французская Армия, которая мобилизовалась с севера, собиралась нападать на левый фланг и войти в лес, в то время как американцы, как предполагалось, атаковали посты на реке Моса, и встречали французскую армию в Гранпре и на северной стороне леса.

У американцев было больше людей в дивизии, но недостаточно квалифицированного персонала и военного снаряжения. Так что, перед атакой, начатой 26-го сентября группой артиллеристов, прибыли танки и медицинский персонал из французской армии, чтобы поддержать американцев.

Пара дней перед началом боя, Терренс Грандчестер воспользовался разрешением, чтобы посетить Мэтью Андерсона в полевом госпитале. Молодой человек был ранен в ногу во время Сан-Мийельской операции, но поскольку не представлялось никакой возможности отослать раненых в тыл, Мэтью был все еще в отряде, в госпитале, конечно.

– К Вам посетитель, рядовой Андерсон, – сказал медбрат, отмывающий таз, окрашенный кровью около кровати Мэтью.

– Привет, Мэтью, – поприветствовал глубокий голос, и Мэтью сразу узнал своего посетителя. – Я вижу, с тобой обращаются по высшему разряду... Удобная кровать, приятная обстановка, и красивые медсестры, чтобы приглядывать за тобой, – усмехнулся Терренс, а человек, моющий таз, сделал ему непристойный жест в качестве ответа на его комментарий о так называемой красивой медсестре.

– Я бы так не сказал, – ответил Мэтью с усмешкой, – но я слышал, что меня отвезут в Париж как можно скорее. Доктор сказал мне, что мою ногу надо оперировать второй раз... потом, возможно, они отправят меня на родину, – закончил он, пытаясь изменить позицию на складной кровати, на которой лежал.

– Рад это слышать, – сказал Терри, но внутри он сказал себе, что такое решение могло означать лишь тот факт, что спасти ногу Мэтью не было шансов. – Так что ты проведешь несколько замечательных дней в самом красивом городе мира. Звучит привлекательно, – продолжал молодой сержант, пытаясь взбодрить молодого рядового.

– У Вас уже был этот шанс, сержант, – ответил Мэтью с искоркой в светло-зеленых глазах, – и похоже, что это принесло Вам много хорошего, если Вы позволите мне сказать это, сэр, – хитро предположил молодой человек.

– Естественно, – вмешался третий голос позади Терренса, и сержант почувствовал, как колючие мурашки побежали по его позвоночнику, пробуждая внутри инстинктивную защиту. Однако, используя свой навык скрывать свои эмоции, он медленно повернулся и с изучающей улыбкой, он ответил.

– Какое совпадение увидеть Вас здесь, доктор Бонно, – спокойно сказал Терри, поскольку его разум рассчитал, как нужно действовать в такой ситуации, когда он прекрасно знал, что Бонно не был больше ему соперником. Этой простой мысли было достаточно, чтобы отбросить обороняющийся тон. В конце концов, Ив Бонно был неплохим человеком. – Что ж, Мэтью, можешь быть уверен, ты находишься в хороших руках, – сказал, наконец, Терри, повернувшись лицом к молодому рядовому, – этот человек спас мне жизнь.

Иву было удивительно слышать мирный тон Терренса, но все еще оставался настороже.

– Я всего лишь выполнял свои обязанности, сержант, – ответил Ив простым кивком. – Теперь, если вы извините меня, джентльмены, у меня еще есть работа, – сказал молодой доктор, спеша покинуть место, явно расстроенный нежданной встречей.

– Я полагаю, кое-кто не был счастлив Вас увидеть, сэр, – брякнул Мэтью.

– Я не обращаю особого внимания на этих занудных лягушатников, – отшутился Терри, стараясь не обострять ситуацию, и тут же меняя тему, – но мы говорили о Париже...

Двое молодых людей продолжили свою беседу, но глубоко внутри Терренс не мог забыть о Бонно. Несколькими часами позже, во время караула, он поразмышлял об этом вопросе.

Что ему чувствовать и как реагировать на человека, который недавно был его соперником? Если быть честным со собой, он должен был признать, что Бонно был хорошим человеком, и сам Терри был конечно последним человеком на Земле, который мог бы упрекнуть французского доктора за то, что он влюбился в Кенди.

– Полагаю, что мне не удастся остановить других мужчин от желания моей Кенди, – говорил он себе, мягко усмехаясь. – Если я хочу, чтобы никто не смотрел на мою жену, я должен был влюбиться в злобную уродину, а не в ангела, которого послал мне Господь. Кроме того, я не впервые чувствую это сомнение. Я ясно помню, как это было с Арчибальдом тогда, в наши юные года... и я полагаю, этот раз тоже будет не последний. Когда человек обладает драгоценностью, многие другие могут ему завидовать. Это часть человеческой природы. Все-таки сокровище будет моим, пока я нежно забочусь о ней. С другой стороны, Бонно заслуживает моего понимания и сочувствия, а не презрения. Если бы Кенди выбрала его вместо меня, к этому времени я был бы самым жалким человеком в мире..., так он должен чувствовать. Я знаю, каково это, потому что раньше был в той же темной яме.

Терри не ошибался. У Ива в эти дни был период мрачнейшей депрессии, и наткнуться на Грандчестера было худшим, что могло с ним случиться. По крайней мере, так верил Ив в тот момент. Сердечная рана молодого врача была еще очень свежа, и малейшее касание заставляло ее кровоточить снова с еще большей болью.

– Что произошло между Кенди и Грандчестером? – то и дело спрашивал себя Ив в течение предыдущих недель. – Они признались в своих взаимных чувствах? Или он был настолько глуп, чтобы отпустить ее? В конце концов, у него тоже не было много времени. Он вышел из больницы в тот же день, когда я уехал из Парижа, – и так Ив продолжал перебирать одни и те же соображения, всегда заканчивающиеся ужасной головной болью и обещанием себе, что он преодолеет эту безнадежную любовь, и все-таки возвращаясь к этому же вопросу каждый вечер. Но затем, увидев Терренса этим полднем, Ив начал терзаться новой тревогой. – Если они не решили... должен ли я поговорить с ним?.. должен ли молчать, как хотела Кенди?.. Является ли совпадением эта случайная встреча?.. или это судьба?.. Если так, хватит ли у меня смелости, чтобы сделать то, что я должен?..

Однако, Бог не просил Ива идти на такие жертвы. На следующее утро после целой бессонной ночи молодой доктор нашел часть ответов, которые освободили его от неприятной ответственности изображать сваху между Грандчестером и женщиной, в которую Ив был все еще влюблен.

Молодой человек ходил по лагерю, засунув руки в карманы своего пальто, пытаясь хоть немного спастись от возрастающего холода этого осеннего утра, когда он случайно видел хорошо знакомую фигуру вдали. Это был Грандчестер, закончивший свою службу. Еще сражаясь со своей совестью, Ив вдруг обнаружил, что идет в том же направлении. Он не мог догнать другого мужчину, пока молодой сержант не вошел в палатку, которую делил с другими.

Когда Ив вошел в палатку, Терренс уже снимал пальто и форму, решив крепко поспать несколько часов после изнурительного ночного дежурства.

– Грандчестер! – позвал молодой доктор, и Терренс немедленно повернулся к нему в то время, когда кидал рубашку на походную кровать.

И тогда Ив увидел сияющий предмет на майке сержанта.

Он сразу узнал кулон, который несколько раз видел на грациозной шее Кенди. Она рассказала ему однажды историю распятия, и насколько важен он для нее. Это было все, что требовалось Иву, чтобы понять ситуацию. Значит, Терренс Грандчестер не терял времени.

– Бонно? – спросил Терри, ошеломленный внезапным появлением Ива, но вскоре его глаза поняли, что молодой доктор сосредоточил взгляд на распятии на его груди. Ему не нужно было объяснять, когда Ив, ни слова не говоря, просто вышел из палатки. Все было сказано маленьким знаком любви леди.

Молодой доктор провел остальную часть дня в самом мрачном настроении. Тем вечером на празднике полковника Воларда он понял, что его шансы с американской медсестрой пропали, и это было больно, но окончательное понимание того, что его соперник, наконец, выиграл, было новым ударом, завершившим опустошение, которое осталось в его уже разбитом сердце. Ив топил тогда все свое горе в работе, хотя этого было недостаточно, чтобы успокоить его потревоженную душу. Этим днем весь лагерь и полевой госпиталь, мобилизовались к реке Моса – хитрость, которой немцы не ожидали.

Утром 26-го сентября в 5:30 Первая американская армия атаковала немецкие позиции по реке Моса с огромным успехом. Бонно попросился на линию фронта в первой команде помощи. Молодой человек раньше никогда не видел сражений, но в тот день он познал, что это означает, во всей ужасной степени. Он чувствовал, как кожа трепетала от взрывов орудий, и был свидетелем апокалиптического вида людей, взлетающих в воздух, когда солдат нечаянно натыкался на мину. Для молодого доктора ничто не могло быть более мучительным, чем наблюдение, как его отчаянные усилия, чтобы сохранить жизни всегда оказывались слишком медлительны и слишком ограничены по сравнению с сокрушительной скоростью человеческого оружия. Смерть – драматическая уверенность, с которой все мы столкнемся, но легализованное убийство, дозволенное войной, выходит за пределы этой естественной правды.

Ив, тронутый до самой сути выразительным видом жестокости войны и внутренне истекая кровью от отказа женщины, работал день и ночь, беря лишь скудные моменты отдыха по настоянию старших. В начале он думал, что столкновение с грубой действительностью на поле боя заставит его забыть о своей личной боли, но каждая человеческая трагедия занимает место в человеческом сердце, и даже когда он знал, что другим приходится переживать еще большее горе, среди этого хаоса, это не затмевало его собственное. Больше чем однажды он желал быть на месте каждого, умирающего на его бессильных руках.

В течение этих дней возрастающего замешательства и постоянного позора Терренс издали наблюдал, как Ив погружается в свое собственное отчаяние, и молодой актер полагал, что мог видеть себя самого в зеркале, в то время как доктор рисковал своей жизнью, будто искал конец. Сержант чувствовал себя в долгу перед Ивом и решил защищать его от себя столько, сколько сможет. Возможно, лучший способ выполнить такую задачу состоял в том, если бы он смог подобраться поближе к французскому врачу, а поскольку Ив не собирался становиться его приятелем без какой-либо помощи, Терренс попробовал сделать шаг первым.

– Вы когда-нибудь отдыхаете? – спросил однажды сержанта, когда помог медсестрам доставить нескольких раненых с огневой линии в полевой госпиталь.

– Зачем? – было резким ответом Ива.

– Чтобы остаться в живых, по крайней мере, – ответил Терренс.

– Возможно, мы слишком ценим жизнь. Вы когда-нибудь думали об этом? – возразил молодой доктор, раздраженный настойчивостью Терренса.

– Больше, чем Вы думаете, Бонно, – ответил Терри так серьезно, что заставило Ива посмотреть прямо ему в глаза. – Послушайте, я знаю, что Вы сейчас действительно заняты, но я хотел бы поговорить с Вами, когда у Вас будет немного свободного времени. Если Вы, конечно, иногда позволяете себе взять перерыв.

– И о чем мы можем говорить? – удивился Ив с ироничным намеком в голосе.

– Случалось ли с Вами, что иногда люди разговаривают друг с другом просто, чтобы хорошо провести время и потому что хотят подружиться? И поверьте, Бонно, среди этой войны заводить друзей – это то, что мы можем оценить, когда мы там, с немецким пулеметом, строчащим у Вас за спиной, – ответил синеглазый мужчина с откровенной улыбкой, которую Ив не довелось увидеть за все время, что он знал Грандчестера. – Мы могли бы поговорить... о погоде, если хотите, – сказал он напоследок, прежде, чем оставить Ива, теряющегося в догадках, что случилось с Грандчестером, что он стал таким приятным.

Немцы отступили приблизительно на четыре мили по реке, и американцы попытались войти в Аргонский лес, хотя враг был действительно силен в этой области. Союзникам удалось продвинуться в лес лишь немногим больше мили, и они должны были остановить атаку 30-го сентября. Войска отдыхали несколько дней, пока военачальники вновь планировали стратегию.

Иного пути не было, генерал Першинг решил, что американцы должны открыть путь через Третью немецкую линию обороны независимо от того, насколько это опасно или во сколько жизней это обойдется. Атака, вновь началась 4-го октября и продолжалась долгие мучительные четыре недели, в течение которых жертвы среди американцев возросли с поразительной скоростью, пока шло время.

Один из вечеров, когда Терренс был в отлучке, молодой человек искал уединенное место, где он мог спокойно писать с помощью керосиновой лампы. Он уже написал шестидесятое письмо своей жене и хранил его с остальными, которые не смог отослать. Затем он вынул другую пачку чистой бумаги и продолжал писать что-то еще, а образы его соратников, умирающих на поле битвы, наводняли его разум.

Каждая минута ужаса, пережитого на линии огня, запечатлелась в его памяти. Видеть реку Моса, окрашенную кровью многих людей, безжизненные тела, плавающие на водной поверхности, изуродованные члены, агонии и прежде всего, лица людей, которых он убил, чтобы спасти свою собственную жизнь, было так мучительно, что единственным выходом сохранить рассудок от невменяемости было записывать все в форме диалогов, надеясь, что однажды другие услышат слова, которые он записал в этот момент и задумаются о наших человеческих несчастьях.

Мир должен знать жестокую правду, скрывающуюся за "великой победой", и он чувствовал, что это было его обязанностью, дать отчет обо всем этом.

– Вы еще не избавились от этой привычки, – сказал голос Ива, прерывающий задачу Терри, а он сел рядом с сержантом.

– Вы имеете в виду писать? – ответил молодой человек, глядя в серые глаза, освещенные керосиновой лампой. Он не говорил с врачом неделями, и был немного удивлен, что Ив решил приблизиться к нему.

– Да, я видел, как Вы писали множество раз там, в Париже, – небрежно объяснил доктор. – У Вас так много писем, которые надо посылать?

– Ну, не совсем, – признался Терри, пожав плечами. – Я пишу не только письма.

– Забавно, Грандчестер, – ответил Ив с ироничной усмешкой.

– Что забавно? – спросил заинтригованный сержант.

– То, что Вы были моим пациентом в течение месяцев, а я никогда не спрашивал Вас о Вашей профессии. На что Вы живете? Вы журналист или писатель?

– Понятно, – улыбнулся Терри, понимающий комментарий Ива. – Я актер, – ответил он просто.

– Что? – удивился Ив. – Вы имеете в виду, что Вы играете на сцене и носите костюмы и грим?

– Да, верно. Я делаю эти странные вещи, – признал Терри, усмехнувшись, – но я не представляю своей жизни без всего того, что связано с театром, и поверьте мне, люди считают, что у меня получается, – сказал он, приподнимая бровь.

– Если Вы так говорите... – все, что мог ответить Ив.

– Но еще я люблю писать, – продолжал Терри, держа страницы, которые он только что нацарапал на кожаной папке.

– И о чем Вы пишете? – равнодушно спросил Ив.

– Сейчас у меня наметилось несколько рассказов, – объяснил Терри, чувствуя, что вечерний холод начинал пробирать его до костей, – например, молодой рядовой, чью жизнь я не смог спасти этим утром, мой капитан, человек, обычно наслаждающийся хорошим разговором, но притих и заскучал в течение этого месяца, как человек доверил мне последнее письмо, которое он написал своим детям, прежде чем немецкий снаряд взорвался перед ним, и молодой доктор, который, кажется, отчаянно ищет своей смерти каждый раз, когда я вижу его в действии, – сказал сержант, подчеркивая последнее предложение со всем намерением.

Ив повернулся, чтобы увидеть синие радужные глаза с обиженным взглядом.

– Легко судить, когда у тебя есть распятие, висящее на твоей шее, – горько буркнул французский доктор.

– Как я могу судить человека, который страдает от той же боли, которую я испытал много раз в своей собственной жизни? – ответил Терренс искренне. – Вы неправильно меня поняли, Бонно.

– Возможно, но то, что я теперь вижу – что мое существование стало поздней осенью, и я не могу этого остановить, – признал молодой доктор дрожащим голосом, пряча глаза от пристального взгляда Терри.

– Столь безответственный поиск собственной смерти никогда не будет решением, – парировал сержант.

– С каких это пор Вы стали моим советником? – отвечал Ив, защищаясь.

– Бонно, я не гожусь никому в советники, – ответил Терри, вставая, – но не так давно я был в такой же депрессии, и поверьте мне, она был безжалостной, потому что я переносил ее в течение нескольких лет, заполняя свое сердце раскаянием и самообвинением. Я жаждал смерти настолько, насколько Вы жаждете ее; однако, теперь я благодарю Бога, что Он не дал мне того, чего я просил. Человек намного мудрее, чем я когда-нибудь буду, научил меня тогда, что ничто не написано на страницах наших личных историй, пока мы не осмелимся начертать свою собственную судьбу, и пока мы живем, есть надежда, чтобы написать лучшую страницу в следующий раз. Не лишайте себя этой возможности. Спокойной ночи, доктор, – сказал он напоследок, унося с собой лампу и исчезая в темноте. Ив остался наедине со своими мыслями.

Вечером 29-го октября Кенди смотрела на проливной дождь над большой палаткой, где она стояла, когда она почувствовала необычное беспокойство в сердце, что заставило ее дотронуться до кольца, которое она носила на шее под белой униформой.

– Боже, Боже! – шептала она. – Защити его этим вечером! Пожалуйста, не покинь нас теперь, Господи! Я не думаю, что когда-нибудь справлюсь с потерей, если он сейчас умрет!

Осенний ливень продолжал купать грязную землю, и издали ей было видно солдат, бегущих по лагерю.

Наступление в Аргонский лес было совсем не просто для обеих Союзнических армий. Однако, после долгих дней кровавой борьбы, немцы начали отступать, еще отказываясь оставлять свои позиции в лесах. К 29-му октября был взят почти каждый редут, но было еще несколько постов, где сопротивлялось несколько человек, ведя непрерывный обстрел с высоких позиций на холмах. Этим вечером обычная атака ненадолго прервалась, и люди за импровизированными баррикадами с недоверием наблюдали за темнеющим горизонтов посреди леса. Всего лишь несколько минут назад двоих из них послали к близлежащему потоку поискать немного питьевой воды.

– Я говорю, это было действительно глупо, – говорил один рядовой, – мы могли продержаться без использования воды.

– Возможно, – отвечал второй, – но она нужна доктору для раненых, – показал он на молодого врача, яростно работающего позади них.

– Да, но мы могли и подождать людей, которые поехали в тыл за запасами, – спорил первый рядовой. – Когда сержант вернется, ему не понравится подобная идея.

– Может, Ричмонд и Уитман вернутся раньше, – было последним, что успел сказать рядовой, прежде чем пара теней, двигающихся в темноте, захватила его внимание. – Там они... – но рядовой не смог закончить предложение, потому что внезапный взрыв, сопровождаемый дождем выстрелов, исходящий от холма на востоке, прервал его.

– Ради всего святого! – выдохнул первый рядовой с побледневшим лицом. – На дороге была мина!

Когда первая атака закончилась, солдаты за баррикадой услышали крики одного из двух людей, в нескольких метрах. Молодой доктор оставил раненых, чтобы увидеть то, что случилось, – и обнаружить, что Уитман умер от взрыва, а голос агонизирующего Ричмонда слышался издали.

– Кто-то должен выйти туда и принести его назад к баррикаде, – отчаянным тоном сказал доктор.

– Вы с ума сошли, док? – спросил второй рядовой, поворачиваясь к сероглазому мужчине. – Ричмонд также мертв как и Уитман. Он никак не сможет долго продержаться, и если кто-то нас выйдет прямо сейчас, это будет еще один мертвец. Там могут быть еще мины!

– Если вы не идете, тогда я это сделаю, – взорвался молодой доктор, беря с собой набор скорой помощи.

– Сэр, – выпалил первый рядовой, хватая за руку молодого человека, – мы можем позволить себе потерять человека, но не доктора. Вы нужны нам всем живым.

– Возможно, но я не стану жить с отчаянными криками этого человека на своей совести, – и с этим последним предложением молодой врач взобрался на лестницу, чтобы выйти за баррикады. Будучи главнее, солдаты не могли ничего сделать, чтобы остановить его.

Снаружи ночь была снова тиха и холодна. Лишь слабые крики Ричмонда слышались издалека. Глаза молодого человека привыкли к темноте, и несколько секунд спустя, он смог различить человека, лежащего на земле в нескольких ярдах от него. Он должен был торопиться, если хотел спасти человека. Стараясь двигаться под покровом теней, он побежал, молясь внутри, чтобы не наткнуться на мину по пути. К сожалению, когда он почти достиг своей цели, облака отодвинулись, и луна осветила поняну, на которой он стоял.

Мужчины за баррикадой остолбенели, когда осознали, что немцы смогут легко обнаружить молодого доктора.

– Что, черт возьми, происходит? – спросил сердитый голос за спинами солдат, и они немедленно отреагировали, встав и отсалютовав своему старшему.

– Сержант Грандчестер! – выдохнул первый рядовой, боясь гнева молодого человека.

– Французский доктор, сэр, – объяснил второй человек, – он там, пытается спасти Ричмонда.