Текст книги "Столкновение в Вихре (Reencounter in the Vortex)"

Автор книги: Элис Авалос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 44 страниц)

Альберт закрыл окно и подошел к ротанговому креслу, стоявшему в глубине комнаты. Он опустился с него и глубоко вздохнул. Закрывая глаза, он переносился в золотые пустыни Африки, изнывающие под беспощадным летним солнцем. Туда, где природа была так близка, где все живое чувствовало прикосновение Господа, только туда, в эти дикие земли стремилась его душа. Там, в маленьких селениях, вдалеке от современного мира, положение в обществе ничего не значило, и каждый был хозяином своей судьбы. Как ему не хватало этой свободы!

«Я преклоняюсь перед теми, кто живет, следуя за своими мечтами. Поэтому я преклоняюсь перед тобой, Кендис Уайт. Поэтому, я уважаю тебя, Терренс Грандчестер. Почему я не могу поступать так, как вы?»

Услышав тихий стук в дверь, он очнулся от мечтательного забвения.

– Мистер Одри, – узнал Альберт глубокий голос Джонсона. – Вам пришла срочная телеграмма, сэр.

– Входите, – с внезапной тревогой отозвался молодой человек.

Всегда подтянутый, в элегантном черном пиджаке, Джонсон вошел в комнату и сощурил глаза, пытаясь различить хозяина в темном помещении.

– Из Франции? – с беспокойством спросил Альберт.

– Да, сэр, – безликим голосом ответил секретарь, протягивая белый конверт.

Альберт тут же вскрыл его. Кенди никогда не присылала телеграмм. Каждый месяц она писала письма. Поэтому телеграмма не могла сулить ничего хорошего. Альберт напрягся, читая несколько строчек:

Дорогие друзья,

Уезжаю на Западный фронт. Некоторое время не смогу писать.

С любовью,

Кенди

Глаза Альберта на лоб полезли. Его смуглое лицо покрылось мертвенной бледностью, стоило ему прочесть слова «Западный фронт», четко отпечатанные на белой бумаге. Когда он откинулся на кресло, его руки тряслись. Через несколько секунд к нему вернулось его обычное самообладание, но Джонсон, хорошо знавший хозяина, понимал, каких огромных усилий ему стоило сохранять спокойствие.

– Джонсон, я продиктую вам телеграмму, и вы немедленно отправите ее во Францию, – после долгого молчания проговорил он.

Как всегда незаменимый помощник, Джонсон тут же вынул из кармана чистый лист бумаги и карандаш и сел за стол, приготовившись писать, пока Альберт говорил:

Полковнику Луи Мартину Фошу

Дорогой друг,

Я с прискорбием узнал…

В который раз Альберт повелевал судьбой Кенди словно кукольник, играющий марионетками, не замечая тех губительных последствий, которые повлечет его вмешательство.

Посреди непроглядной тьмы, в которой они очутились, Кенди почувствовала, что Флэмми провалилась в сон. В окопе, где погиб доктор Дювалль, Кенди дала ей обезболивающее, чтобы облегчить ее страдания, и теперь это обернулось против них.

«О Господи! – подумалось Кенди. – Что же делать, если она не сможет двигаться? Она такая тяжелая, и мне ее не унести».

Вдруг невдалеке она заметила слабый свет.

– Пожалуйста, помогите! – изо всех сил закричала она. – Помогите моей подруге!

В ответ только тишина.

– На помощь! – снова отчаянно воскликнула она.

Бледные пятно света перескакивало с места на место, словно тот, у кого был фонарь, с бешеной скоростью несся по лесу. Через несколько секунд Кенди услышала твердые мужские шаги. Наконец, раздался голос:

– Держитесь, я сейчас подойду, – хрипло проговорил человек лет сорока.

В расступающейся тьме Кенди постепенно разглядела мужчину в черном плаще. Он торопился ей навстречу.

Когда солдат увидел обладательницу голоса, звавшего на помощь, его глаза расширились от изумления. В первую секунду ему показалось, что это галлюцинация, результат долгого пребывания на линии огня. Но в следующее мгновение он понял, что эти две молодые женщины так же реальны, как и он сам.

– Что вы здесь делаете, юная леди?! – удивленно воскликнул он, помогая Кенди поднять спящую Флэмми.

– Мы медсестры, сэр, – запыхавшись, проговорила Кенди. – Мы были в здесь с несколькими солдатами, но при взрыве все, кроме нас с подругой, погибли. Да и она, как вы видите, ранена.

– Да, – пропыхтел мужчина, приподнимая Флэмми.

– Осторожнее! – взволнованно предупредила Кенди. – У нее перелом.

– Не волнуйтесь, мисс, – с едва различимой в полумраке улыбкой отозвался он. – Ветеран вроде меня знает, как нужно обращаться с ранеными. А вы держите фонарь.

Кенди сжала фонарь, все еще обеспокоенная состоянием Флэмми. Ведь могло возникнуть заражение или начаться лихорадка, если она будет находиться без должного присмотра. Ее как можно скорее нужно доставить туда, где ей окажут квалифицированную помощь.

Мужчина сказал Кенди следовать за ним, освещая стены светом фонаря. Они шагали мрачными траншеями, а вдали снова раздавались взрывы артиллерийских снарядов.

Сколько они вот так бесцельно бродили? Позднее Кенди много раз задавала себе это вопрос, но она была слишком взвинчена, чтобы запоминать дорогу и обращать внимание на время. Казалось, они идет целую вечность – мужчина с бессознательной Флэмми на руках и Кенди, не отстающая он него ни на шаг.

Наконец, они приблизились туда, где ночная темнота уступила место искусственному освещению. Их заметил еще один солдат и бросился на помощь, пораженный контрастом красоты Кенди и ужасного вида окопов. Они, наконец, дошли до резервной траншеи.

Земля превратилась в сплошное болото. Союзники и «центральные державы» сражались под непрекращающимся дождем. Обе армии были измотаны, но сражения за Камбре продолжались. Люди убивали тех, кого даже не знали, тех, к кому у них не было ненависти, убивали без всякой причины, непонятно ради, чего, ради кого, лишь из-за амбиций горстки власть предержащих, остававшихся на безопасном расстоянии от этого безумия. Все эти политики знали, что лучше не приближаться к аду, который они создают, а тысячи невинных людей выполнят их кровавое дело.

В конце ноября, наконец, появилось новое секретное оружие британцев, которое все ждали. Это была армия ужасных машин, страшнее которых Кенди не приходилось видеть никогда в жизни. Это были огромные чудовища, снабженные пушками и пулеметами, передвигавшиеся с помощью гусениц. В битве при Камбре человеком впервые в истории был использован танк для наступления. Британскими войсками для продвижения на пять миль вглубь немецкой территории были использованы почти четыре сотни этих ужасающих машин. 3 декабря битва при Камбре закончилась победой союзников.

В эти дни Кенди видела множество вражеских солдат, захваченных в плен. По лагерю маршировали шеренги молодых немцев, отправленных в тыл. На их лицах застыли страх и ненависть от сознания того, что их ждет судьба, худшая даже смерти, – военный плен.

Все это зло было выше понимания Кенди. Что за кровавая бойня эта война? Что за безумцы развязали это безумие, и какую выгоду получали они от бессмысленных разрушений и убийств? Как мог человек ввергнуть себе подобных в этот ад?

Кенди не покидали воспоминания о Стире. В каждом молодом человеке, которого удавалось спасти, она видела своего старого друга. Она оплакивала каждого молодого человека, который умирал у нее на руках, проклиная войну. Но она не могла винить Бога в ошибках человечества, зная, что все эти ужасы и трагедии – всего лишь следствие нашей собственной слабости и амбиций.

Но в ее душе, в ее мыслях среди боли и страданий за других зрела незаметная искорка эгоизма. «По крайней мере, – говорила она себе, – люди, которые мне дороги, находятся в безопасности… Альберт, Арчи, Том – все они вдалеке от этих ужасов и строят собственную жизнь… По крайней мере, он, благодарение Богу, в порядке, – снова и снова повторяла она, как молитву. – Он жив, он в безопасности, он далеко отсюда».

Но вскоре ее несмелым надеждам суждено было утонуть в водовороте войны. Приближалась зима. В первую неделю декабря не прекращался снег.

Кенди и Флэмми добрались до полевого госпиталя. Британская армия получила приказ прекратить наступление и удерживать отвоеванные позиции до прибытия подкрепления из Америки, которое намечалось весной. Поэтому медперсонал были отозваны в другие части Западного фронта.

Из-за ранения Флэмми ее отправляли в Париж вместе с Жюльен, у которой был сильный кашель, похожий на симптомы пневмонии. Кенди волновалась за своих подруг, особенно за Флэмми, рана которой никак не затягивалась. Могла появиться гангрена, и тогда потребовалась бы ампутация. Кенди никому не сказала о своих подозрениях и принялась промывать рану без ведома доктора.

– Что ты делаешь? – спросила Флэмми, когда Кенди испробовала этот метод впервые.

Ее лицо исказилось от страха, так как она знала, почему Кенди так поступает.

Кенди с материнской нежностью взглянула на Флэмми. После произошедшего с ними Флэмми очень изменилась. Когда она очнулась в полевом госпитале, она принялась испуганно выкрикивать имя подруги. В ответ на ее крики на плечи ей опустились нежные руки.

– Я здесь, Флэмми, – произнесла Кенди. – Все кончено, и мы в безопасности.

Флэмми обхватила Кенди за шею и зарыдала. Девушка, озадаченная непонятным поведением приятельницы, но всегда отзывчивая, когда дело касалось боли, успокаивающе обняла ее.

– О, Кенди! Почему ты не оставила меня? – судорожно всхлипывая, спросила Флэмми. – Я никому не нужна!

Кенди, уже заметившая отсутствие у подруги самоуважения, немного отстранила ее и заглянула в карие глаза, полные слез:

– Послушай, Флэмми, – начала она. – Я знаю, что у тебя было трудное детство, ты не получала от родных необходимой заботы и поддержки. Мы не вправе их судить, но кто бы ни заставлял тебя чувствовать себя ненужной и бесполезной, он ошибался. Это не так.

Флэмми широко раскрыла свои темные глаза, не веря словам Кенди.

– Флэмми, все эти годы я сожалела о том, что мы так и не стали друзьями, – продолжала Кенди, беря ее за руку. – Тогда я тебя не понимала, не понимала твоих проблем. Но за то время, что мы жили в одной комнате и вместе учились, я преисполнилась восхищения тобой. Ты должна гордиться своей силой и мужеством.

– Кенди! – выдавила Флэмми, не в силах произнести что-то другое.

– Я… я… – заикалась Кенди, не зная, как выразить свое преклонение перед храбростью Флэмми. – Мне хотелось быть такой как ты… – наконец, выговорила она.

– Как я?! – изумленно переспросила Флэмми. – Но это я всегда завидовала твоей популярности и очарованию!

Настала очередь Кенди удивленно уставиться на нее. Она и представить не могла, что Флэмми может ценить ее. Ей всегда казалось, что Флэмми считает ее слабой, ни на что не годной медсестрой.

Несколько мгновений девушки в замешательстве смотрели друг на друга. Кенди вглядывалась в карие глаза Флэмми, Флэмми не отрывала глаз он зеленых очей Кенди, и ни одна из них не знала, что делать. И тут после долгого молчания они разразились веселым смехом, словно дети, поделившие любимую игрушку.

– Я так хотела стать твоим другом, – сказала Кенди, обнимая девушку. – Когда мы расстались, я не знала, как этого достичь, Флэмми.

– А я говорила себе, что мне не нужна дружба такой популярной и ветреной девушки, – призналась Флэмми. – Я отрицала, что твои чары действуют на меня так же, как и на всех вокруг.

– Мы были такими глупыми, – отозвалась Кенди, снова взглянув на старую соученицу. – Но на этот раз, – с улыбкой продолжала она. – Мы можем начать все заново и стать друзьями. Идет?

Флэмми кивнула и снова обняла девушку, произнося слова, которые вертелись на ее языке.

– Спасибо, Кенди… что спасла мне жизнь.

– Не за что, Флэмми. Не за что… – только и ответила Кенди.

С тех пор отношения Кенди и Флэмми перешли на новый уровень, превратившись с такую искреннюю и крепкую дружбу, какой Кенди еще не испытывала. Но Флэмми не могла не скрывать свои чувства глубоко внутри. Но теперь она относилась к Кенди приветливо и даже ласково, время от времени доверяя свои мысли и опасения, как в то утро, когда Кенди начала свое лечение.

Девушка ласково взглянула на Флэмми, словно она была одной из пациенток, но от этого та еще сильнее разволновалась.

– Кенди, прошу тебя, – начала она. – Я не одна из твоих пациентов, которым можно лгать.

– Я не стану лгать, Флэмми, – серьезно ответила Кенди. – Имеется возможность гангрены, но я по некоторым причинам не сказала об этом доктору.

– По каким причинам? – еще сильнее нервничая, спросила Флэмми.

– Госпиталь уезжает, – объяснила Кенди. Поэтому операции, кроме самых срочных, проводить невозможно. Если я расскажу о тебе доктору, он ничего не сможет поделать, но запретит мне промывание. А я хочу попытаться… Я верю, что мы сумеем, – она осеклась, подбирая слова. – Сумеем избежать ампутации.

Лицо Флэмми покрылось мертвенной бледностью. Перед ее глазами предстали картины ужасных операций, свидетельницей которых ей приходилось быть. Мысль, что она может остаться инвалидом, повергла ее в ужас.

– Я буду промывать твою рану, – успокаивающе прошептала Кенди, видя страх подруги. – Каждый час, пока тебя не отправят в Париж, а потом я попрошу Жюльен ухаживать за тобой. А Ив решит, что делать дальше. Уверена, пока ты приедешь в Париж, все будет в порядке, – с улыбкой закончила она.

Флэмми не слишком верила в положительный результат ирригации, но впервые она убедилась, что жизнь состоит не только из забот, и ей не хотелось упускать шанс уберечь свою ногу. Поэтому она дала согласие на эксперимент.

– Ладно, Кенди, – сказала она. – Я стану твоим подопытным кроликом.

В этот момент в палатку кто-то вошел, и Кенди испугалась, что какой-нибудь врач обнаружит ее недозволенные действия. К счастью, это оказалась Жюльен с конвертом в руках.

– Кенди, – проговорила она. – Тебе пришло письмо из госпиталя. Кажется, распоряжения от нового директора, – предположила она, протягивая конверт.

Кенди взяла его и быстро пробежала глазами несколько строк.

– Плохие новости? – взволнованно спросила Жюльен.

Кенди подняла глаза и смущенно посмотрела на подруг.

– Так что там, Кенди? – спросила Флэмми, выказывая необычайный интерес.

– Меня отправляют обратно в Париж! – воскликнула она, пожав плечами. – Но почему? –добавила она. – Утром мне сказали, что я поеду в Верден, а теперь Париж… не понимаю.

– Какая разница, Кенди! – улыбнувшись, сказала Жюльен. – Это ведь значит, что едешь с нами, прочь от этого безумия, – закончила она со счастливыми нотками в голосе.

– Я не то чтобы жалуюсь, – признала девушка. – Но это странно. Что бы это значило?

Кенди пожала плечами, стараясь забыть о странной новости и продолжая промывать рану Флэмми. Жюльен осталась с ними в качестве наблюдателя за процессом лечения и ни на минуту не смолкала, чтобы облегчить боль Флэмми, а Кенди в это время задумалась о распоряжении, которое изменит ее жизнь.

Капитан Джексон снова пребывал в задумчивости. Его противник победил не только на игральной доске, но и их словесных перепалках. После того вечера, когда он пригласил синеглазого сержанта в палатку, они много раз проводили такие «дружеские» поединки. Но игра между ними зашла намного дальше простого средства скоротать долгие осенние вечера. Для капитана это был своего рода вызов, преследовавший две цели: победить лучшего шахматиста, которого он знал, и разгадать тайну этого загадочного человека.

Когда Джексон впервые услышал речь молодого человек, ему показалось, что он британец, но в следующий раз его акцент неуловимо изменился, так что капитану пришлось усомниться в собственных познаниях. Когда они играли во второй раз, молодой человек произнес несколько слов с таким характерным акцентом, что у капитана не было сомнений, что перед ним уроженец Юга, а затем заговорил с певучестью, присущей крестьянам Уэльса. Тогда капитан Джексон понял, что этот мальчишка всего лишь забавляется этим состязанием, и на всех полях битвы он пока в проигрыше.

Капитану хотелось узнать, откуда родом сержант, не задавая прямых вопросов, и узнать о его жизни подробности, которыми он не желал делиться. В его голове звучали тысячи вопросов, три из которые волновали его больше всего. Первым было его происхождение, вторым – положение в обществе, которое он занимал до войны – капитан был уверен, что этот человек доброволец в армии. И еще капитану хотелось припомнить, где он видел лицо молодого человека. У него было странное ощущение, что он встречал его раньше, но не мог вспомнить где. Он испробовал сотни способов заставить сержанта потерять самообладание, но ни один из них, несмотря на все усилия капитана, не сработал.

– Выпьете? – однажды предложил Джексон.

– Нет, спасибо, сэр. Я не пью, – последовал лаконичный ответ.

– Что? Мужская репутация определяется количеством спиртного, которое он способен выпить! – намекнул Джексон.

– Тогда у меня незавидная репутация, сэр. Но все же я не пью, – сухо проговорил молодой человек, закрывая эту тему.

Для обычного солдата собеседник, который не пьет, не курит, не говорит о женщинах, может показаться скучным. Но эти странности лишь подстегнули любопытство Дункана Джексона, вынуждая его еще настойчивей пытаться выудить из молодого человека его тайны. «Что-то должно заставить его потерять контроль над собой, – рассуждал Джексон. – Что-то… но что?

Однажды вечером, когда глаза капитана исследовали его палатку, взгляд его привлек непонятный блеск на левой руке сержанта. Это было золотое кольцо с изумрудом, несущим в себе сияние весны. У камня была простая, изящная огранка, которая еще более подчеркивала его красоту при робком свете керосиновой лампы.

Джексон удивился, как он не мог заметить такой вещицы раньше, но увиденное заставило его сделать несколько выводов. Он окончательно убедился, что перед ним не простой человек; его манеры, жесты, даже его слова свидетельствовали об образовании. А теперь это кольцо с таким дорогим камнем, свидетельствовало, что он не из бедных.

– Красивое кольцо, – небрежно заметил Джексон. – Изумруд, если не ошибаюсь?

Молодой человек бросил мимолетный взгляд на свой палец, тут же подняв глаза на капитана. Синие глубины его глаз сверкнули непонятным светом.

– Не ошибаетесь, – только и произнес он.

– Можно взглянуть? – не отставал капитан, намереваясь развить эту тему, которая, возможно, поможет ему понять этого человека.

Молодой человек снял драгоценность и протянул ее капитану, не выказывая ни малейшего раздражения его настойчивостью. Джексон взял кольцо и подставил его под свет лампы, отразившийся в зеленых гранях сотнями искр.

– Какая красота, – искренне пробормотал капитан, очарованный совершенством камня.

Пока он разглядывал камень, молодой человек позволил своим мыслям унестись как можно дальше отсюда, туда, его они находили недолгий покой. «Свет, взрывающийся на лугах зелеными лучами, – подумалось ему. – Зелень лесов, зелень свежих листьев и летней травы. Глубокая зелень плюща, увивающего стены, темная зелень гор, мягкое сияние долин… Познаю ли я еще когда-нибудь такое счастье? Даже самый дорогой бриллиант померкнет перед ними… Я лишь обманываю себя… Зеленое мерцание этих глаз навсегда для меня потеряно».

– Возьмите, сержант, – подал голос капитан Джексон, прерывая ход его мысли.

Джексон протянул руку, возвращая камень владельцу. Всего мгновение назад в глазах молодого человека он мог прочесть целую гамму чувств, но стоило ему отвести взгляд, как его лицо сержанта снова превратилось в бесстрастную маску.

Молодой человек надел кольцо, и оба мужчины вернулись к игре. Один из них снова пытался придумать новую речевую шараду, а другой – разобраться в собственных чувствах. Его удивил Джексон, но сам он был расстроен.

«Джексон неплохой игрок, – размышлял молодой человек. – Но он с таким усердием пытается вытянуть из меня каждое слово, что не может сосредоточиться на игре, делает элементарные ошибки и проигрывает… его увлечение языками довольно необычно, но так у нас есть хоть что-то общее. С тех пор, как я начал эту игру, мне удалось хоть немного отвлечься от мыслей о… Вот только сердце не хочет забыть, и со временем эта рана не затягивается, а, наоборот, все сильнее кровоточит».

Внезапная боль в груди заставила его прижать правую руку к сердцу. Джексон заметил этот жест и вгляделся в лицо сержанта.

– Что с вами, сержант? – обеспокоено спросил он.

– Ничего, сэр, – ответил молодой человек, делая ход, который заставил капитана забыть обо всем на свете.

«Что это за боль? – спрашивал себя синеглазый мужчина. – С тех пор, как я приехал, она постоянно возвращается. Почему этой ночью она меня не покидает?»

Они продолжали безмолвно играть, а снаружи первый зимний мороз окутывал все вокруг белым саваном.

Полевой госпиталь беспорядочно передвигался. Почти каждый час приходили поезда, забирая раненых в больницы на юге, отвозя врачей в Верден, привозя оборудование. Половина работавших в госпитале осталась там на случай, если немцы начнут контратаку, что было маловероятно.

В те дни союзники осознали свою ошибку. В декабре немцы начали новое сражение, и британцы потеряли почти всю отвоеванную территорию. И на фронт снова прибывали солдаты. Прибыли французские войска. Железные дорога были переполнены, и раненых приходилось отправлять в Париж на грузовиках, что отнимали гораздо больше времени.

Холодным утром 15 декабря на одном из таких грузовиков в путь отправились Кенди, Флэмми и Жюльен. Кенди хотела остаться в Камбре, несмотря на все приказы и распоряжения, но ее подруги так горячо настаивали на ее отъезде, что ей пришлось подчиниться. Ей были непонятны причины отъезда, ведь она была здорова и в полевых условиях показала себя не с худшей стороны. С началом немецкого контрнаступления в госпитале ощущалась нехватка рук, и было абсурдом отправлять ее в Париж. Тем не менее, она радовалась возможности продолжить лечение Флэмми, пока они не доберутся до французской столицы.

Медсестры и раненые выехали рано утром. Их вез старый солдат. Путешествие было немного рискованным, потому что вот уже несколько дней валил снег, и дорога была довольно опасной, поэтому они ехали очень медленно.

Жюльен сидела около водителя, а Кенди вместе с ранеными устроились в фургоне, который не был приспособлен для перевозки стольких людей. Кенди постаралась устроить всех как можно удобнее и развлекала солдат веселой беседой, так как путь обещало быть долгим и трудным.

Через несколько часов начали пролетать хлопья снега. Кенди смотрела на нежные пушинки, парящие в воздухе, и почувствовала легкий испуг. Ей приходилось быть свидетельницей свирепых морозов на Холме Пони, и сейчас она чувствовала приближение одного из них. Им нужно было поторопиться.

– Красивый вид, правда, Флэмми? – спросила она, пытаясь выбросить из головы мрачные мысли.

– Ты умудряешься увидеть красоту даже в старом разбитом горшке, Кенди, – с усмешкой заметила Флэмми.

– Да ладно, Флэмми, – отозвалась Кенди, не отводя взгляда от маленького окна. – Этот заснеженный лес с высокими соснами, мертвая тишина – все это напоминает мне дом.

Закрыв глаза, Кенди представила себе дом своего детства, и ее сердце на мгновение наполнилось теплом. «Я так далеко от дома», – подумалось ей. Вдруг в груди появилась слабая боль, и Кенди не могла понять, что бы это могло быть.

А снег тем временем шел все сильнее и сильнее. К полудню маленькие снежинки превратились в огромные белоснежные хлопья в морозном воздухе. Кенди попыталась вздремнуть, но ее внезапно разбудил грубый толчок. Едва она успела открыть глаза, как из кабины водителя послышался женский крик, заставивший ее вскочить и распахнуть единственную дверь. Грузовик остановился, а Жюльен звала на помощь.

Кенди выпрыгнула из фургона, и ее ноги увязли в глубоком снегу. Она попыталась добраться до кабины. Жюльен в это время отчаянно пыталась помочь старику, который свалился на руль.

Резким движением Кенди открыла дверцу.

– Что происходит, Жюльен? – смогла выговорить она, прежде чем увидела все собственными глазами.

У водителя был сердечный приступ. Без лишних слов женщины бросились на помощь челочек, находившемуся без сознания. Кенди отчаянно пыталась вернуть его к жизни. Казалось, весь мир вокруг нее застыл, словно они находились в огромном шаре. Она не слышала голоса Жюльен, не ощущала собственного дыхания. Была лишь тишина и необходимость спасения жизни.

– Кенди! – звал далекий голос. – Кенди!

Не ответив, она продолжала массировать грудь мужчины.

– Кенди! – Снова повторила Жюльен, положив руку на ее плечо. – Кенди, все кончено.

До сознания Кенди дошли ее слова. Ветер, голос Жюльен, крики Флэмми в глубине грузовика.

– Его больше нет, Кенди, – мягко пробормотала Жюльен.

Кенди непонимающе уставилась на подругу. Они не могли помочь старику и очутились одни посреди холодного зимнего леса, за много миль от Парижа. Жюльен прервала ее мысли.

– Что нам делать, Кенди? – со страхом спросила она.

– Я… возможно, я смогу вести грузовик, – отозвалась та, пытаясь успокоиться. – Знаешь, у меня был кузен, который пытался научить меня водить… Я могу попробовать… Но сначала нужно решить, как поступить с телом, Жюли.

– Что у вас происходит? – снова выкрикнула Флэмми.

Кенди оставила Жюльен, чтобы пойти и успокоить ее. Когда Кенди вернулась в фургон, Флэмми пыталась подняться на ноги. Остальные пациенты тоже взволнованно смотрели на нее.

– Почему мы остановились, Кенди? – разволновалась Флэмми.

– Капралу Мартину стало плохо, Флэмми, – солгала Кенди, не желая волновать Флэмми и пациентов. – Оставайтесь здесь, а мы с Жюльен управимся.

Флэмми отнюдь не убедили ее слова, но ей хотелось верить в лучшее и не тревожить раненых своими подозрениями.

Обсудив ситуацию, Кенди и Жюльен решили оставить тело снаружи, потому что у них не было сил и времени похоронить его. Мороз все крепчал, и Жюльен не могла находиться на таком холоде. Помолившись о душе усопшего, Кенди села в кабину, а Жюльен забралась в фургон.

Девушка взглянула на карту, пытаясь понять, где они находятся, ведь дороги было не видно под белоснежным покрывалом. В те дни большинство людей путешествовало поездами, и дороги были в ужасном состоянии. К тому же война уничтожила все признаки цивилизации. Кенди не могла понять, где они очутились… Ей приходилось прислушаться к своей интуиции.

Молодая женщина глубоко вздохнула и повернула ключ.

«Стир, – подумала она. – Прошу, помоги мне».

По правде говоря, она никогда в жизни не сидела за рулем, но видела, как водит машину Стир, и надеялась, что сможет проделать это сама. Она нажала на акселератор, и грузовик поехал.

«Вот так. Господи, – мысленно говорила Кенди, ухватившись за руль. – Ты спас нас с Флэмми не для того, чтобы оставить умирать в снегу».

И она снова принялась молиться, не зная, что по ту сторону океана тоже произносятся молитвы в ее защиту. Грузовик продолжал продвигаться по снегу в течение двух часов, а мороз и ветер становились все сильнее. От этого медленного размеренного движения пассажиры провалились в сон. Лишь Жюльен, встревоженная своим постоянным кашлем, не могла уснуть. Холодный безликий лес сковывала морозная красота, такая прекрасная и такая смертоносная одновременно. С горизонта медленно приближались тени.

Этот день, 15 декабря, Жюльен никогда не сможет забыть, все время вспоминая чувство безнадежности и отчаяния, охватившее ее, когда в 7 часов вечера грузовик навсегда остановился. В темноте фургона она слушала, как Кенди пытается завести мотор… еще… и еще… бесконечное количество раз. Бесполезно… Жюльен стало казаться, что это лишь ночной кошмар, когда дверца кабины открылась и заставила ее понять, что все происходит на самом деле.

– Жюли, – услышала она тихий шепот. – Жюли.

Жюльен приблизилась к выходу и увидела Кенди, стоявшую снаружи. Посреди белоснежной пустыни, по колено в снегу, Кендис Уайт смотрела на Жюльен таким взглядом, какого той еще не приходилось видеть. На мгновение Жюльен показалось, что она смотрит на ангела на стене церкви в ее родном городке. Когда она была ребенком, этот ангел с карающим мечом казался ей воплощением всего самого прекрасного и самого ужасного на земле и на небесах. А теперь на лице молодой американки застыло такое же выражение.

– Кенди, что случилось? – спросила Жюльен, боясь услышать ответ.

– Грузовик уже никуда не поедет, Жюли, – мрачно, что было так необычно для нее, отвечала Кенди.

– Кенди! – выдохнула Жюльен, не в состоянии подобрать слова.

Кенди положила руки на плечи Жюльен, и женщины приблизились друг к другу.

– Жюли, я хочу тебе кое-что сказать, – медленно, словно каждое слово давалось ей с трудом, пробормотала Кенди. – Грузовик сломался и к тому же застрял в снегу. Мы не можем двигаться дальше, но если останемся здесь, то попросту замерзнем. Надо искать помощи, и я единственная, кто может осилить этот путь, так что не возражай мне. Иди внутрь, позаботься об остальных и молись, просто молись.

– Кенди, – повторила Жюльен, не зная, что сказать.

– Сделай, как я сказала, Жюли, – ответила та, опуская руки. – Иди, – повелительно добавили она. – И плотно закрой дверь.

Словно маленькая девочка, опасающаяся гнева матери, Жюльен послушно забралась в фургон. Через узкое окно она видела фигуру Кенди в темном пальто, исчезающую в лесу. Женщина перекрестилась и пробормотала:

– Pere! que ton nom soit sanctifie; que ton regne vienne! . . . (Отче наш! Да святится имя твое, да прибудет царствие твое!…)

«Так холодно, – думала Кенди, ступая по белому негу. – Я помню этот холод… зимой на Холме Пони. Помню, Энни боялась снега, когда была маленькой, глупышка… Интересно, где она сейчас. Готовится к Рождеству? На следующий год, когда война закончится, я попрошу мисс Пони приготовить мой любимый фруктовый пирог, целый пирог, о котором я всегда мечтала, только для меня одной».

«Господи, как холодно! Этот упрямец Том всегда отбирал у меня пирог. А Альберт и Арчи тоже готовятся к празднику? Надеюсь… не хочу, чтобы они говорили о делах, когда я вернусь… Я хочу сказать им, как я их люблю, как мне повезло иметь таких друзей… Когда вернусь… Господи, если я оказалась здесь по твоей воле, то не дай мне умереть, позволь найти помощь… Так темно, так холодно, но я должна держаться… ради них… Господи, там остались семь человек! Помоги мне выжить не ради себя, ради них!»

Кенди старалась идти как можно быстрее. Она мысленно боролась со страхом, обращаясь к Богу и вспоминая лучшие моменты своей жизни. Ей надо было выжить, дойти. Милые сердцу воспоминания были единственным утешением на этой ледяной европейской земле посреди мрачного леса.

«Эти деревья так похожи на леса в Америке, – продолжала говорить она, поднимая глаза и бросая взгляд на огромные сосны, бывшие безмолвными свидетелями ее пути. – Свобода ветра, дующего мне в лицо, когда я сидела на верхушке дерева…. Прохладный майский ветерок… Розы в особняке Лейквуд… домик на дереве… Стир был таким необыкновенным, таким изобретательным… У Энтони была такая чарующая улыбка… А его улыбка была еще прекраснее… Где он теперь? Эта боль в груди… По возвращении в Париж надо пойти к врачу».