Текст книги "Столкновение в Вихре (Reencounter in the Vortex)"

Автор книги: Элис Авалос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 44 страниц)

Молодая женщина некоторое время продолжала идти позади мужчины, но вскоре он попривык ходить на костылях, и она посоветовала сделать паузу. Было бы не очень хорошо утомить пациента в первый же день.

Они сели на каменную скамейку, чтобы смотреть на последние огни заката, который окрасил летнее небо, в то время как тающий месяц начал появляться на небесном своде под руку с вечерней звездой. Они хранили молчание, не зная, почему сумерки всегда одерживали верх над ними, когда они были вместе, как будто волшебная нить, объединившая их, могла быть более ясной в это время дня.

Кенди не могла не думать о других закатах, которые они делили в прошлом, и ее разум тут же умчался в незабываемое лето, что они провели вместе, в более веселой и беззаботной обстановке, так отличающейся от той, где жили они потом, – с тяжестью повзросления и грустной историей случайных встреч и разлук, которые они пережили.

Одна из тех редких ниточек, что плетут сеть наших воспоминаний, напомнила Кенди о вопросе, на который Терри не ответил утром, и она решила, что сейчас подходящее время, чтобы изложить его снова.

– Терри, – нарушила она молчание.

– А? – пробормотал он, все еще в некотором трансе.

– Почему ты не написал своей матери? – прямо спросила она, вопросительно глядя на него.

Терри повернул к ней голову. Он почувствовал, как этот вопрос яростно выбросил его из приятных медитаций. Из всех проблем, с которыми он имел дело, эта была последней, с которой он бы хотел разбираться, и Кенди была, разумеется, последним человек на Земле, которого бы он выбрал для такого обсуждения, прекрасно зная, что, рано или поздно, он истощил бы запас аргументов перед ее способностью убеждать.

– Это не твоя забота, – сказал он, уклоняясь от от ее настойчивого взгляда, боясь, для что она перейдет границы его самых скрываемых тайн, если он и дальше будет продолжать выдерживать ее взгляд.

Вопреки его желанию, его сердце заставило его вспомнить неразрешенный вопрос, который он оставил в Нью-Йорке в прошлом году.

Когда Терри возвратился в Америку после похорон своего отца, и дней, проведенных в Шотландии, мать пригласила его отобедать с ней однажды вечером. Многие месяцы мать и сын не виделись друг с другом. Терри был занят Гамлетом, болезнью и смертью Сюзанны, и, наконец, своей поездкой в Англию, в то время как его мать также была в турне по всему Западу страны.

Вечер прошел в атмосфере расслабленности, слов было сказано не особенно много, но это было то, как общались мать и сын, говоря больше своим молчанием, нежели словами. Как если бы длинные годы разлуки, которую они пережили в детстве Терри, помогли им освоить язык тишины. Тем не менее, в этом молчаливом диалоге Элеонора чувствовала, что несмотря на его молчаливость, душа ее сына была все еще в трауре, как это было в течение многих лет.

Элеонора прекрасно знала источник страданий своего дитя, но не могла понять, почему он ничего не сделал, чтобы снять с себя этот нелегкий груз. Долгое время она держала свое мнение при себе, зная о склонности своего сына скрывать свои чувства от всех, даже от нее. Но тем вечером она ощутила в Терри такую печаль, что не смогла удержаться от разговора.

– Терри, – рискнула она, наконец, заговорить, – могу я спросить тебя кое о чем, сын?

– Да, – ответил он, отпивая простую воду из своего бокала.

– Как долго ты собираешься носить траур? – спросила она, глядя на черный костюм своего сына.

– Я не ношу траур, мать, – ответил он, выходя из-за стола, немного опасаясь, что мать осмелится затронуть тему, которую он не желал обсуждать. – Я ношу черное, потому что мне так нравится.

Терри уселся на широкий диван в гостиной матери, надеясь, что актриса не настаивала на разговоре, но его надежды не оправдались.

– Тогда, Терри, – продолжила она, – сколько еще ты собираешься ждать прежде, чем начать жить своей жизнью? Пришло время оставить позади все плохие воспоминания о Сюзанне. Ты так не думаешь? – задала она вопрос, кладя руку на плечо молодого человека, и садясь рядом с ним на изящную кушетку.

– Ну, у меня есть кое-какие новые планы, если ты имеешь в виду это, – ответил он, не глядя в зеленовато-синие глаза матери.

– А твои планы включают любовь, сын? – рискнула она спросить.

Будто ужаленный в больное место, Терри встал и подошел к окну, не в силах оставаться спокойным, преследуемый беспокойством своей матери.

– Нет, мать, я не включаю любовь в мои планы, – меланхолическим тоном сказал он, наконец, рассеянно глядя в оконное стекло.

– Терри... – женщина сомневалась, но все же нашла смелость, чтобы выразить свои мысли, – ты когда-нибудь думал о том, чтобы найти ее?..

– Я не знаю, о ком ты говоришь, – резко ответил он, повернув голову, чтобы наградить мать одним из грозных взглядов.

Элеонора Бейкер обычно была доброй и мягкой женщиной, но сейчас она изо всех сил сражалась, чтобы иметь смелость говорить со своим сыном; и раз она начала, она планировала продолжать разговор до самого конца.

– Да, Терри, ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, – сказала она энергичным тоном, который редко использовала вне сцены. – Ты знаешь, потому что нет другой женщины, кроме нее, о которой ты думаешь.

– Я не хочу продолжать этот разговор, мать, – предупредил он, пока контролируя свой нрав. Он не желал пускаться в болезненные объяснения помолвки Кенди, в глубине души веря, что горести, в которых мы не признаемся, причиняют меньше боли, потому что мы притворяемся, что их там нет.

– Но я думаю, что сейчас нам нужно поговорить, – настаивала Элеонора.

– Пожалуйста мать, прошу, пойми, – ответил он с последней каплей терпения.

– Понять? – спросила она, ошеломленная. – Я прилагала все усилия, чтобы понимать и уважать твои решения в прошлом, хотя очень переживала, видя тебя опустошенным. Я пыталась уважать твое безумное чувство долга, я даже постаралась принять твою помолвку.

– Ты никогда не любила Сюзанну, не так ли? – он сделал отчаянную попытку уклониться от темы разговора.

– Нет, и это правда, – ее ответ был серьезным. – Я бы никогда не смогла полюбить того, кто заставлял тебя так страдать, сын.

Я не самая примерная мать, Бог знает, я позволила тебе уехать, когда твой отец обещал мне, что у тебя будет лучшее будущее рядом с ним; это не то, когда ты уже вырос, и я могла бы проявлять ревность. Если бы ты любил Сюзанну, я бы поддерживала и одобряла вашу помолвку с нею, как я одобрила твои отношения с...

– Замолчи! – воскликнул он, не позволяя ей упомянуть имя, которое было для него как кинжал, вонзающийся в сердце. – Не произноси ее имени. Никогда!

– Но Терри, – настаивала женщина, тонкие черты которой отражали ее замешательство и боль, – я не понимаю, почему ты так наказываешь себя, когда ты можешь поехать на поезде в Чикаго искать свое счастье. Я знаю, ты все еще...

– ДОВОЛЬНО, МАТЬ! – заорал он в таком гневе, в каком его мать не видела долгие годы. – Я сказал, что не хочу говорить об этом, потому что в этом нет смысла. Прошлого не вернуть, и теперь я должен смотреть вперед, и в моем будущем я могу видеть только это, – заключил он, вынимая из пиджака листок бумаги и вручая матери.

Элеонора читала документ, не веря глазам своим. Когда она подняла все еще красивые синие звезды глаз, они были наполнены слезами, а ее дрожащая рука позволила листку упасть на пол.

– Сын мой, что ты наделал? – произнесла она с печалью и гневом. – Почему ты идешь на смерть, когда ты мог бы смотреть в лицо жизни, Терри?

– Я поступил в армию, чтобы защищать эту страну, которую я принял как родину, потому что она также и твоя, потому что я здесь родился, и здесь нашел свой собственный путь, – неистово сказал он, – но как вижу, ты не одобряешь мой патриотизм, как кажется, не одобряешь любое мое решение! – сердито выпалил он.

– Как я могу одобрить такое безумие?! – воскликнула она в отчаянии. – Как ты смеешь просить, чтобы мать согласилась с тем, что ее единственный сын собирается на войну!!! Ты жесток, Терри, так жесток!! – закончила она, ударяясь в слезы.

– Возможно, для мира было бы лучше, если бы я исчез, – бросил он, направляясь к двери, ища автомобильные ключи в кармане.

– Куда ты идешь, Терри? – спросила женщина, срываясь на крик, осознав, что молодой человек уходит.

– Мы уже пообедали, и поскольку я уезжаю на следующей неделе, у меня много дел, требующих завершения!

– Подожди минутку, Терри! – крикнула женщина, бросившись вслед молодому человеку и умудрившись, схватить его за руку. – Почему ты стремишься к своей гибели, Терри, сын мой?

– Потому что здесь, внутри, – он показал на грудь, – я уже мертв, мать. Кто знает, эта война может придать моей жизни некоторый смысл.

– Я не могу этого принять, ты ошибаешься, Терри, так ошибаешься, – вымолвила она между рыданиями. – Ты бежишь в обратную сторону. Ты должен был направиться к Кенди!

В конец концов, имя было произнесено. Два кратких слога проникли в уши Терри, и ярость, которую он подавлял в течение всего спора, наконец, перелилась через край.

– Я ВЕЛЕЛ ТЕБЕ ЗАМОЛЧАТЬ! – рявкнул он, высвобождая руку из хватки матери. – Когда ты научишься уважать мои решения!? Ты понятия не имеешь о том, что произошло. У тебя нет права читать мне лекции!

– Я имею право и обязанность предупредить тебя о твоих ошибках, сын! – возразила она в последней попытке воззвать к здравому смыслу Терри.

– Ты опоздала на несколько лет, мать, – съязвил он. – Всего хорошего!

И с этими словами он покинул дом и прыгнул в автомобиль, оставаясь глухим к просьбам матери, ослепленный собственной болью.

Неверно истолковав материнские доводы, он уехал из Америки, не повидавшись с ней, чувствуя, что даже его мать не смогла понять его и томящийся по единственной душе, которую он встретил, и которая тронула его так, как никто другой. В те дни он уже полагал, что даже Кенди отвернулась от него, выйдя замуж за другого человека. Хуже всего было то, что он ни на кого не мог возложить вину в такой неудаче, кроме как на себя. Именно он отпустил ее.

Терри не написал ни единой строчки своей матери за все время, что он был во Франции, и в первые месяцы он намеренно отказывался думать об этом деле. Но так как он снова увидел Кенди прошлой зимой, он не мог отрицать память о том последнем споре с актрисой. Он не мог забыть, как настойчиво она просила его найти Кенди, и он явственно чувствовал себя ужасно глупо, когда понял, что его мать была права.

Тем не менее, молодой человек никогда не был искусен в вопросе извинений, не найдя, таким образом, духу написать письмо, чтобы выразить свои сожаления за свое поведение, и признать свои ошибки. И теперь, единственный человек на Земле, имеющий силу заставить его сделать то, что он пока избегал, почти обнаружил его грех.

– Терри, – настаивала Кенди, – ты что, не слышишь меня?

– Э-э, да, – запнулся он, поскольку голос Кенди вернул его в настоящее.

– Тогда ответь на мой вопрос, – сказала молодая женщина, погружая в Терри зеленый огонь ее зрачков. – Почему ты не написал своей матери?

– Ну, времени не было, – брякнул он, не подумав, и секундой позже заметив, насколько глупым было его оправдание.

– Ты что, принимаешь меня за идиотку, Терри? – парировала Кенди, явно раздраженная. – Ты провалялся в постели больше месяца, и теперь утверждаешь, что у тебя не было времени. Объясни мне, пожалуйста, с каких это пор ты стал настолько неблагодарным и невнимательным по отношению к своей матери?

Внутренний голос Терри кричал во всю мочь: "Ну же, сдайся, ты же знаешь, что она права!", но его гордость восстала с новой силой, протестуя: "Если ты сдашься сейчас, ты будешь писать это письмо этой же ночью, а это то, чего тебе не хочется, не так ли?"

– Я вижу, ты ничуть не изменилась, Кенди, – ответил он, наконец, ухмыльнувшись. – Ты, все такая же заноза, которую я знаю. Ты можешь заниматься своими делами вместо того, чтобы постоянно вмешиваться в чужие?

– О неужели? – отвечала она, а в ее венах начинала закипать кровь. – Ты тоже не изменился ни на йоту, ты все еще такой же самовлюбленный и эгоистичный мальчишка, который обращается со своей матерью, как будто она сделана из камня. Тебе не приходило в голову, что она очень страдает, боясь самого худшего, что могло с тобой случиться?

– Ты ничего не знаешь о том, что произошло между моей матерью и мной, ты не имеешь никакого права говорить со мной подобным образом! – взорвался он. – И если я всего лишь самовлюбленный болван, будь любезна и скажи мне, что ты нашла однажды в этом парне, что заставило меня поверить, что я тебе небезразличен?

– Это именно то, что теперь мне интересно, Терренс! – резко ответила она и встала со скамейки, не сознавая, как ее последние слова задели Терри. – Я думала, что ты хоть немного повзрослел за все это время, но вижу, что я ошибалась. Хорошо, если ты хочешь провести свою жизнь, оттолкнув такую замечательную женщину, как твоя мать, поступай как знаешь, глупец! – и высказав последнее предложение, Кенди повернулась спиной и начала удаляться.

– Эй ты, веснушчатая медсестра! – крикнул он, выведенный из себя. – Ты что, собираешься оставить меня здесь? Как мне возвращаться обратно в кровать?

– Ты уже знаешь дорогу, – сказала она и исчезла в больничных коридорах, оставляя позади молодого человека с самым ужасным настроением в его жизни.

– Как он может быть таким глупцом? – думала Кенди на следующее утро за завтраком, не очень-то и желая есть. – После всех этих лет он так и не понял, какая замечательная женщина его мать. Если б он только знал... Но я не могу ему сказать, не могу.

Память Кенди вернулась на три года назад, когда она увидела Терри, работающего в труппе бродячего театра, пьяного в стельку и весьма далекого от блестящего актера, которым, как она знала, он мог бы быть. Простое воспоминание заставило молодую женщину почувствовать глубочайшую печаль; она хотела избегнуть воспоминаний, но механизм ее сердца уже включился, и не ее приказам повиновался.

Она снова ощутила мрачное отчаяние, беспомощность, расстройство, и да, даже своего рода поражение, расплавляющееся с непостижимой виной. Она видела собственными глазами то, чему отказывалась верить ее сердце, иронический вид молодого человека, который выглядел жалобно опустошенным и позорно погруженным в алкоголизме, даже не тень выдающегося исполнителя, ему едва исполнилось семнадцать.

Неверие, откровенное отрицание сопровождалось чувством разочарования, и на какой-то миг она почувствовала себя преданной человеком, которого любила. Принимая во внимание, что он обещал ей, что будет счастлив, он уничтожал свою карьеру и свою жизнь на дне бутылки дешевого виски. Как он посмел?!.. Но негодование не могло задержаться надолго в сердце, полном любви, и позже она винила судьбу в этой дилемме. Она даже задалась вопросом, правильно ли она поступила тогда, в Нью-Йорке.

Однако, смесь чувств на этом не закончилась; как в карусели, она обратила свою боль в гнев к толпе, что грубо улюлюкала ему. Все же, несколько секунд спустя, произошло чудо, и внезапно он обрел разум, играя так, как мог только он. Этот его невероятный жест придал ей смелости, чтобы снова отступить и выйти из театра прежде, чем ее силы превратятся в ничто, и она не сможет воспротивиться искушению поговорить с ним после представления. Не было пользы в еще одной горько-сладкой нежданной встрече, которая закончится лишь новой разлукой. Кенди была твердо уверена, что их отношения были сном, от которого они оба проснулись. Мечты угасли, и жесткая действительность бьет нас по лицу. Это был тяжелый урок, который жизнь преподавала ей снова и снова, после каждого неудачного поворота судьбы.

Это было тогда, когда она увидела Элеонору Бейкер. Бедная женщина бросила работу в Нью-Йорке, чтобы следовать за сыном в его безумном блуждании, надеясь найти способ помочь ему выбраться из того кошмара, в который он сам себя завел. Хотя она не находила сил встретиться с молодым человеком лицом к лицу, опасаясь его немедленного и полного отказа принять помощь от кого-либо. Актриса полагала, что, если Терри узнает, что его матери известно о его падении, его боль и стыд стали бы еще больше; так что она ограничила себя следованием за ним и вниманием к его ежевечерним представлениям, не зная, как помочь своему сыну.

Но в этот самый вечер все было по-другому, и в темноте женщина нашла причину внезапной перемены ее сына, пока он играл на сцене. Там, в толпе, стояла фигура с пышными золотыми локонами, которые она ни за что бы не забыла. Элеонора Бейкер сразу поняла, лучше юной пары, что произошло в театре.

Кенди ясно помнила ее беседу с актрисой минуты спустя после спектакля Терри. Она не могла стереть памяти, как искренне женщина настаивала, что Терри, несомненно, видел ее в полумраке театра. Элеонора полагала, что именно присутствие молодой женщины вдохновило молодого человека, но Кенди сильно сомневалась в таком предположении.

– Даже если он не видел Вас отчетливо, – спорила актриса, – он, должно быть, понял в тот момент, что женщина, которую он по-настоящему любит – Вы.

Молодая женщина не могла удержаться от пары тайных слез над завтраком, вспомнив те слова из уст матери Терри. Как бы она хотела, чтобы это было правдой тогда, когда жизнь еще раз свела их вместе. Но реакция Терри прошлым вечером на ее вопрос заставила ее поверить, что она не значила для него то, что значила в прошлом.

– О миссис Бейкер! – грустно думала она, – боюсь, что несмотря на все эти годы, я не узнала Терри лучше. Временами он такой милый со мной, а минуту спустя становится неприступной крепостью, в которую я не могу войти. И потом, те следы горечи и грусти в глубине его глаз, когда он думает, что я не смотрю на него. Что это? Почему он всегда должен быть таким загадочным? – жаловалась она про себя. – Если б только я могла сказать ему, как беспокоилась тогда его мать, – мысленно продолжала она, – возможно, он понял бы, как сильно она должна страдать и теперь, ...Но я не могу сказать Терри, что видела его в том театре, ему будет неудобно, и, наверное, стыдно… Я не могу это использовать!

Молодая женщина отложила вилку, явно расстроенная, но секундой позже в ее голове созрело твердое решение.

– Если он не напишет это письмо, это сделаю я! – сказала она себе, помня, что мать Терри записала свой адрес для молодой женщины, и она сохранила его. У ней наверняка есть в старой записной книжке, которую она всегда носила с собой.

– И как я объясню матери Терри, что он не хочет писать ей? – задавалась она вопросом. – Тогда я должна буду солгать... О Терри, если бы только с тобой не было так трудно! – думала она, опираясь розовой щекой на левую ладонь с грустным выражением на красивых чертах лица.

– Почему такая грусть этим утром? – спросил сзади знакомый мужской голос.

Кенди подняла глаза на пару светло-серых зрачков, смотревшие на нее с глубокой привязанностью.

– Ну, полагаю, что иногда наша работа несколько разочаровывает, – солгала она улыбающемуся Иву, стоящему перед ней.

Молодой человек сел на свободное место рядом с Кенди и поставил поднос со своим завтраком на стол.

– Ты мне об этом говоришь? – усмехнулся он. – Вот почему мы должны находить время развлекаться и забывать, по крайней мере, на чуть-чуть, о тяжелых обязанностях, которые кладет на наши плечи медицина. Ты так не думаешь? – добавил он с улыбкой.

– Ты прав! – признала она с грустными нотками в голосе.

– Тогда как насчет моего приглашения? – спросил он по случаю. – 14-ое июля будет через два дня, а ты ничего еще мне не ответила.

Кенди думала несколько раз о приглашении Ива, и почему-то не чувствовала охоты принимать его. В глубине души молодая женщина знала, что чем больше времени она поддерживает неопределенные отношения с молодым доктором, тем больше боли они причинят друг другу в самом конце. Прежде, чем Терри вновь появился в ее жизни той зимней ночью, когда судьба привела ее в Американский лагерь, она вообразила, что несмотря на ее разбитое сердце, есть малюсенькая возможность отношений с Ивом. Но с той ночи она не могла думать ни о ком, кроме Терренса. Его присутствие в госпитале было ежедневным напоминанием о неумирающих чувствах, что он пробудил в ней, постоянным доказательство ее неспособности полюбить другого. Тем не менее, она чувствовала себя одинокой и смешанные чувства, взорвавшиеся в ней, когда она была около Терри, хотя и соблазнительные, немногим уменьшили ее боль. Компания Ива, наоборот, всегда приносила ей покой. Возможно, если бы она только ушла на один день, она смогла бы привести свои мысли в порядок, чтобы выстоять перед трудной проблемой Терри и его матери...

– Хорошо, Ив, – начала она, колеблясь. – Я подумала, что это неплохая идея принять твое приглашение...

– Правда? – молодой человек не сумел скрыть своей радости.

– Э-э... в общем-то, да, но… – продолжила она.

– Но?

– Я подумала, что было бы неплохо взять с нами Флэмми, потому что, понимаешь ли…

– Что?? – спросил удивленный молодой человек, и на его лице отразилось недоверие.

– Понимаешь, Ив, – Кенди лихорадочно подбирала слова для объяснения мотивов, – в последнее время Флэмми очень много работала, снова и снова двойные смены, и наконец, у нее будет свободный день 14-го июля, как и у меня, и она мне говорила на днях, что хотела бы выйти. Я не сказала ей, что ты уже пригласил меня и... ну... вроде как... – продолжала молодая женщина сомневающимся тоном, видя выражение на лице врача, – я подумала, что мы... в смысле, Флэмми и я, могли бы пойти с тобой... Тебе это подходит?

Выйти в сопровождении Флэмми Гамильтон не было тем, что намечал Ив, и, разумеется, он чувствовал некоторое разочарование от предложения Кенди. С другой стороны, если он откажется взять Флэмми с ними, долгожданная встреча никогда состоится, потому что если Кенди, как обычно, последует своей заботливой натуре, она проведет день с "бедной одинокой Флэмми" вместо того, чтобы выйти с ним... и еще постоянная опасность преследования Грандчестера... Нет! Это была прекрасная возможность обратить на себя внимание Кенди и заставить ее забыть об отвратительном "ricain" (pejorative прозвище, используемое французами для обращения к американцам).

– Я думаю, что это хорошая идея, – сказал, наконец, Ив, как только его голова обдумала все предыдущие соображения. – Пригласи и ее тоже, и если она примет приглашение, мы уедем около 11 или 12 часов, так что мы можем позавтракать где-нибудь в "Le Quartier Latin", а затем пойдем на ярмарку веселиться... Верно?

– Звучит замечательно, Ив, – подтвердила Кенди, возвращая свою улыбку, забыв на некоторое время свои беспокойства о Терри и его матери. – Спасибо Ив, ты doll (душка), мой друг, – сделала она ему комплимент, встав из-за стола.

Доктор и медсестра покинули больничный кафетерий, чтобы продолжить свою работу. Остаток утра они должны были снова иметь дело с ежедневной трагедией ран и смерти, но в их сердцах иной вихрь, вне пределов безумия войны, захватил их внимание. Хотя беспокойства Ива и Кенди, так или иначе, отличались друг от друга.

Утро 14-ого июля было веселым и солнечным, хотя Терри не мог оценить и эту красоту, как не мог найти себе места с момента последнего спора с Кенди.

В течение долгих четырех дней его встречи с молодой блондинкой были холодными и отстраненными. Против своей обычной живости, Кенди едва адресовала ему несколько слов, и поскольку он больше не пользовался креслом-каталкой, физический контакт между ними был сведен к нулю. Его тело до боли ждало хотя бы легкого касания настолько, насколько его душа нуждалась в ее улыбке. К сожалению, он прекрасно знал средство, которое могло бы положить конец его неприятностям, но не желал признавать поражение, писать письмо и приносить извинения за свое неприятное проявление грубости вечером, который они провели в саду.

Надменный молодой человек и понятия не имел о высокой цене, которую он должен будет заплатить за свою гордость, пока он не увидел Жюльен, работающую на месте Кенди этим утром.

– Доброе утро, мистер Грандчестер. Как Вы поживаете? – спросила женщина с музыкальным французским акцентом.

– Где Кенди? – было первым, что он мог сказать в ответ на приветствие Жюльен, и женщина не могла сдержать застенчивой улыбки, забавляясь страстностью молодого человека.

– Расслабьтесь, мистер Грандчестер, – хихикнув, ответила она. – Всеобщая любимица всего лишь взяла сегодня свободный день. Я знаю, это может показаться странным, но даже таким преданным медсестрам как Кенди, время от времени нужен отдых, – намекнула Жюльен, читая медицинский отчет.

– Понятно, – сказал Терри с таким разочарованным тоном, что тронул женское сердце до самой глубины.

– Если б он знал, что делает сегодня Кенди, думаю, бедняга бы разразился либо слезами, либо гневом, – подумала она, подавая завтрак. – Но если подумать, он это заслуживает за свое упрямство, – заключила она, помня, что рассказала ей Кенди о своем последнем споре с Терри.

Жюльен закончила с молодым аристократом и продолжила свою работу, оставляя Терри в его мрачных размышлениях.

Терри попытался подремать еще немного, но это было бесполезно; тогда он сделал попытку почитать газету, чтобы проследить за шагами Союзников на Западном фронте, но не мог сосредоточиться на чтении; наконец, он решил встать и посмотреть в окно, есть ли там что-нибудь интересное. Ему предстояло выяснить, что и это не было хорошей идеей.

Всего лишь несколько минут спустя после того, как молодой человек сел у окна, его глаза стали свидетелями, как две молодые леди в симпатичных соломенных шляпках и белых платьях сели в открытую машину. Он мог различить коричневые пряди на спине одной из девушек, но тень ветки не позволила ему хорошо разглядеть другую девушку. Затем он увидел темноволосого мужчину на водительском месте, и он сразу узнал Ива в безупречном бежевом костюме. Плохое предчувствие кольнуло его в сердце, и он снова посмотрел на вторую молодую женщину, на чьей головке сиял свет, потому что она сняла шляпу, чтобы использовать ее вместо веера, обнажая золотую гриву, заплетенную в косу, которая достигала девичьей талии. Это была Кенди!!!

Внезапно неприятная действительность наводнила разум Терри: Кенди, его Кенди, выходила в день 14-ого июля, самого важного национального праздника во Франции, с противным французишкой!!!

В приступе ярости он нервными пальцами нажал кнопку вызова дежурной медсестры, и минуту спустя Жюльен была рядом с ним, спрашивая, какие проблемы.

– Да, мистер Грандчестер? Чем я могу Вам помочь? – спросила она своим обычным милым тоне.

– Не могли бы Вы объяснить мне, как шестилетнему ребенку, – начал он, и раздражение сквозило в каждом его слове, – какого делает Кенди внизу в машине Ива Бонно? – спросил он, указывая в окно.

Жюльен распахнула светло-карие глаза, смеясь про себя над реакцией Терри. – Mon Dieu, – сказала она себе, – Il est tellement jaloux! (О Бог Мой, он правда ревнует!)

– Ну, ээ… мм… – запнулась она, не зная толком, какой ответ она могла бы дать на такой вопрос, – я слышала, что Флэмми и Кенди пойдут с Ивом на праздник 14-ое июля. Сейчас они, должно быть, направляются к "La rive gauche". Сегодня праздник, Вы знаете, – закончила она самым невинным тоном.

– Собачье дерьмо! Я прекрасно знаю, что сегодня праздник! – взорвался он, разъяренный. – Что я хочу знать – как получилось, что она выходит с тем проклятым лягушатником!!!!

– Мистер Грандчестер!!! – вскричала Жюльен, шокированная языком молодого человека. – Должна напомнить Вам, что я понимаю английский достаточно хорошо, чтобы обидеться на ваше употребление вульгарного языка. И если Вы назвали Ива этим уничижительным словом, потому что он француз, тогда я также чувствую себя оскорбленной! – закончила она в негодовании.

Терри понял, что еще раз позволил своему характеру перейти границы, и почувствовал ужасный стыд за свое поведение.

– Я приношу извинения, мадам Бюссени, – сказал он, опустив голову. – В моих намерениях не было оскорбить ваши чувства. Боюсь, что мой характер слишком часто предает меня. Вы простите мою грубость? – просил он так искренне, что Жюльен не могла на него сердиться.

– Хорошо, мистер Грандчестер, если это не случится снова, я принимаю Ваши извинения, – ответила она. – И поскольку дело касается Кенди, я не думаю, что Вы должны поднимать такую суету. Она всего лишь выходит с друзьями в свой выходной.

Возможно, Вам нужно воспользоваться преимуществом и поразмышлять немного, – рискнула она предложить, удивляя Терри своим комментарием, и позже она закончила.

– Теперь, если я Вам здесь не нужна, я должна продолжить свою работу, – сказала она, оставляя молодого человека одного.

– Moi, je te comprends maintenant, Кенди! – думала Жюльен, удаляясь. – Il est presque impossible se rйsister а ce jeune homme! (Теперь я понимаю тебя, Кенди! Этому молодому человеку почти невозможно сопротивляться)

Позади молодой женщины, обеспокоенный и расстроенный аристократ горько ворчал на собственную гордость, медленно сгорая в огне самой свирепой ревности.

Уборщица, будучи опять свидетелем сцены, слегка улыбнулась, подумав:

– Gentil medicine, un; bel Americain, un: match nul, – тихо хихикнула она. (Галантный доктор, один; красивый американец, один: ничья)

Старая леди подняла глаза от швабры. Она увидела, как молодой человек взял из ящика стола ручку и пачку бумаги, и начал писать. Он долго оставался в том же положении, пока не закончил длинное письмо. Как будто задача потребовала много сил, стоило ему закончить писать, он лег и заснул.

Та же история, что и в предыдущие дни, началась на следующее утро, когда Кенди снова вошла в палату Терри. Она поприветствовала его тем же холодным тоном, фиксируя взгляд на медицинском отчете, и обращаясь к молодому человеку с короткими фразами. Бог знал, как было трудно для Кенди притворяться безразличной к человеку, которого она любила, но она была решительно настроена надавить на него, пока он, в конце концов, не признает поражение и не согласится написать своей матери. Хотя молодая женщина понятия не имела о том, какой эффект уже успели произвести ее усилия.

Пользуясь преимуществом притворной сосредоточенности Кенди на медицинском отчете, Терри тщательно изучал линии ее лица. Он все еще чрезвычайно ревновал к Иву, который наслаждался ее прекрасным видом целый день. Но если бы он был честен с собой, Терри был бы вынужден признать, что во всем виноват его скверный характер. Он поразился своей способности сопротивляться неприветливости Кенди почти неделю, но не желал продолжать так до конца своих дней. По сути, он был готов заключить мир с молодой женщиной прямо здесь и сейчас. Поэтому он глубоко вздохнул и, наконец, заговорил.