Текст книги "Сотая бусина (СИ)"
Автор книги: Елена Саринова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)
– Из-за вас? Не-ет. Из-за ее очередного запоя она не выспалась, – не дал мне и рта открыть умник, за что в этот раз музейный работник наградил таким же удивленным взглядом уже меня.
– 'Запой', это моя работа, образно выражаясь, – попыталась я, все же внести ясность. – Я когда сижу над новым заказом, то, обычно, теряю счет времени, а иногда и вообще выпадаю из реальности. Один раз даже не заметила, как наступила зима – выхожу на улицу из своей избушки, а везде снег...
– Хорошая у вас работа. А чем вы занимаетесь?
– Ой, да новые рецепты мыла она придумывает и всякой дамской ерунды для волос и кожи. Ветран, я сегодня совершенно свободен... Свободен я... сегодня.
– Мыло? Так вы всю ночь над новым мылом просидели?
– Ага. Что-то не идет у меня в этот раз. Оно, то плакать начинает, то морщинами все покрывается.
– Плачет? – глухо произнес мужчина.
– Ой, да, или масла в пробнике лишка и оно выходит на поверхность каплями, или наоборот – влаги мало и кусок весь трескается. Это она имела в виду... Ветран, а где вам удобнее меня интервьюировать: в доме или в моей рабочей обстановке?
– Что с вами сделать?.. А-а-а. В доме, если мы здесь никому не помешаем. Вы, Анастэйс, никуда не собираетесь отлучаться?
– Нет. Засяду у себя наверху с книгами. Буду думать над балансировкой. Так что, интерюви... болтайте, сколько ходите.
– Ну, тогда я пока на медитацию, Ветран... Любимое занятие с утра.
– Угу...Так значит, вы, Анастэйс, сегодня из дома не выходите?
– Приятного всем аппетита... – страдальчески выдохнул Зигмунд и, выразительно дернув хвостом, спрыгнул со своего 'трона'.
Дальше трапеза пошла гораздо быстрее, оставив, кроме пустой кастрюли из под картошки и крынки из под молока, стойкую уверенность в том, что больной, мало того, что не собирается посвящать нас в тайну своего боевого ранения, так еще и зубы мне умело заговаривает. Ну, конечно, нашего философа с манией великолепия он считай, уже обезвредил. Так что, остаюсь только я... Вот, наглец...
'Засесть с книгами' у меня получилось, но вот сосредоточиться над нужными буквами и цифрами оказалось гораздо сложнее. Конечно, когда внизу, устроив слушателя на диване (что, с моей точки зрения, было большой котовьей ошибкой) Зигмунд тут же начал 'заливаться соловьем' из его же авторской притчи:
– Жизнь моя – жизнь истинного философа, расцвечена яркими событиями, как земля наша разными цветами. Есть в ней сады с благоухающими розами, оставившими в памяти легкий шлейф ностальгии, но произрастают и пышные кусты барбариса, помогающие мне, впрочем, анализируя собственные ошибки, смело двигаться вперед, – далее последовала пауза, предназначенная, видимо, для аплодисментов. Но, раз их не последовало, кот, после глубокого вздоха, задал наводящий вопрос. – Вам ясна суть моей метафоры, коллега? И почему вы, кстати, не записываете?
Последующая пауза навела меня на мысль, что вопрошаемый, гордо именованный 'философским коллегой', суть метафоры ни ахирантеса не понял, но, признаться в этом устыдился.
– Цветы барбариса сильно воняют затхлой половой тряпкой! Потому что их опыляют мухи! – несдержанно проорала я из своего рабочего угла на верхнем этаже. – Хотя, мне кажется, здесь уместнее было бы сравнение с клопогонном(2)!
– Стася! Займись, лучше своими делами! – не теряя достоинства, прошипел умник. – И не встревай в разговор о высоких материях... Так почему вы не записываете?
– У меня очень хорошая память, Зигмунд. Не переживайте. И Анастэйс... спасибо. Я понял, – со сквозящей в голосе улыбкой, но, также степенно произнес музейный работник.
– Хорошо. Продолжим... Так о чем бы вы хотели услышать в первую очередь? – резко сократил свою вступительную часть кот.
– О чем именно?.. Давайте, о 'розах'.
– О розах... Самым главным своим достоинством я считаю, несомненно, принадлежность к прославленному роду Котов БаЮнов, родиной коих является, легендарный в прошлом мире Аваллон(3), именуемый там же в простонародье Лукоморьем. Изначально, однако, нам приписывались совершенно немыслимые качества, связанные с... кулинарными пристрастиями и нашим талантом вводить слушателей в состояние сна, не пользуясь при этом примитивными магическими заклятиями.
– А можно, вот здесь вот, поподробнее? – уточнил Ветран. – Про кулинарные пристрастия и магию.
– Людоедство, коллега. Нам приписывалось именно оно. Во многих фольклорных произведениях Кот Баюн был глубоко отрицательным персонажем именно потому что, якобы, вгонял людей в сон, а потом их... Ну, вы меня поняли. Что же касается магии, то я, как философ, не могу отрицать ее существования, однако не склонен считать, что магия, впрочем, как и религия являются неотъемлемыми частями нашей жизни. Уверен, что достойно развитая наука со своими достижениями вполне смогла бы и логически объяснить и заменить и то и другое... Вернемся же к моим предкам...
– Так вы не маг? – удивленно произнес музейный работник.
– Я – маг? С чего вы это взяли, Ветран?
– Моя рана. Она почти затянулась со вчерашнего дня. Неужели, без помощи вашей и Анастэйс магии?
– Ваша рана?.. Должен вас разочаровать. Произошедшие с ней благоприятные перемены являются следствием умелого лечения Стаси, не основанного на заклятиях и моего прирожденного таланта. Вы примитивно судите, мой дорогой, недооценивая другие стороны жизни и наших возможностей. Род Баюнов, о чем, впрочем, я и хотел рассказать далее, никогда никакого отношения к магии не имел, хотя мы до сих пор считаемся самыми сильными целителями этого мира. Все дело в голосе... Вот скажите, в детстве, ваша мать, когда хотела вас успокоить, как именно она это делала?
– Какими словами?
– Нет, каким голосом, интонацией?
– Спокойно и... нежно, – тихо произнес мужчина.
– И вы успокаивались?
– Да.
– А ваша мать – маг?
– Нет, – отрезал Ветран. – Моя матушка – обычный человек.
– Во-от... Однако, она добивалась нужного результата. Голос, это великая сила, способная, как вдохновлять, так и убивать. И мой род с древности в совершенстве владеет этим грозным оружием. Хотя, и использует его в мирных целях. А все, что о нас плетут – происки завистников, коих множество и среди магов и среди священнослужителей, и избытки фантазии легковерных, не всегда трезвых селян.
– Понятно... Значит, все дело в вашем потомственном голосе?
– Несомненно, – утвердительно качнул головой Зигмунд и тут заметил меня. – Стася, а как же твой рецепт?
Пришлось вытаскивать спущенные вниз между перильных балясин ноги и делать виноватое лицо. Хотя, по-моему, получилось не очень:
– Рецепт подождет. У меня вся ночь впереди. А вот ты сегодня с чего, вдруг, так разоткровенничался? Просто заслушаешься.
– Наконец, нашел достойного собеседника, способного оценить услышанное.
– Ага-а... – многозначительно протянула я, отложив скандал для более интимной обстановки и уверенно поскакала вниз по лестнице. – Так, все дело только в твоем неповторимом голосе?
– В первую очередь, в нем... – с точно таким же решением в желтых глазах, буркнул кот. – Но... есть еще один аспект...
– И какой же? – подал голос музейный работник, наблюдая за тем, как я по удобнее устраиваюсь на диване.
– Видите ли... Для того, чтобы обладать таким талантом, как у нас, нужна особая, как бы вам яснее сказать... поддержка. И она нам дарована в виде способности постоянно находиться на связи с Древом жизни, – переступил кот лапками и выжидающе посмотрел на нас.
– Древо жизни... – задумчиво протянул Ветран. – Я читал о нем в старых книгах. Это так называемый центр...
– ... мироздания, – закончил за него Зеня. – Вы правы. И расположено оно в Аваллоне. Точнее, часть его, находящаяся на нашей прародине именно там можно найти. Если, конечно, сначала найти Аваллон.
– Так что это за древо, если оно не целиком? – недоуменно заметила я. – А где остальные его... части?
– Древо жизни, Стася, не привязано к одному месту. Оно – везде. Это, как... – мученически закатил кот глаза, пытаясь найти понятное сравнение. – Ну вот, представьте себе – палочка, обычный сучок. Предположим, он – Древо жизни. Он растет вверх и на пути своего роста нанизывает на себя все существующие миры. Как листья дуба можно нанизать на этот сучок. Поэтому и получается, что Древо везде и... нигде. В самом низу у него – корни. Верхушка выходит в высших сферах. А Баюны, как единственно избранные представители всех существующих разумных рас, имеют возможность путешествовать по всему стволу, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз... Вот этот наш дар и наделяет нас особым голосом...
– И именно поэтому ты знаешь ответы на все вопросы? Ты просто мысленно связываешься с этим местом и оно тебе отвечает? – потрясенно произнесла я.
– Ну да, – не особо охотно буркнул Зигмунд. – И оттуда тоже... черпаю.
– Так значит, когда ты впадаешь в свой информационный транс, – растопырила я, приставленные к голове руки в стороны и скосила к носу глаза. – ты с ним в этот момент связываешься?
– Стася!.. – шарахнулся от меня униженный философ. – Вот почему я тебе до сих пор ничего не рассказывал... Сами все видите, уважаемый... – развернулся он в поисках моральной поддержки к музейщику но, заметив его, едва скрываемую улыбку, совсем сник. – ... Да ну вас...обоих.
– Вы меня простите, – тут же попытался реабилитироваться мужчина. – Я хотел уточнить про корни в верхушку этого дерева.
– Древа жизни... – недовольно поправил его умник. – Ну что ж. Попытаюсь объяснить доступно... Видите ли, данный символ является, пожалуй, единственным, связывающим всех инакомыслящих вместе. Например, в религиях: Христианстве и Исламе существует подобный же, называемый Древом познания добра и зла с одной лишь разницей – у первых на нем растут яблоки, а у вторых – персики. Тоже самое наблюдается и в Каббале. Что же касается здешних магов, то и тут есть аналог. Правда, немного странный, называемый не Древом, а двумя Вратами. Или, в переводе с древнейшего языка, западной и восточной верхними Ветвями, существующими в этом мире еще до его открытия алантами. Первые – вход во всеобщий поток, находятся в районе горы Каменное солнце. А вторые – выход оттуда – на дне Охранного озера у горы Молд. Это я сейчас про верхушку, естественно. Что же касается корней, то для верующих они – ад или преисподняя, а для магов...
– ... низшие уровни, – покачала я головой.
– Райская яблоня, с которой Адам, сын божий, вкусил запретный плод – верхушка Древа жизни? – осторожно уточнил Ветран.
– Оно самое... А вообще, вы знаете, как интересно видоизменяются религиозные основы? – обвел нас насмешливым взглядом оттаявший умник. – Вот взять, например, такую глубоко верующую страну, как Бередня. Так там еще со времен нашей общей прародины существует обычай: мужчина, желающий связать свою судьбу с девушкой, просто кидает в нее яблоком...
– В Бередне, значит? – сухо отметила я и встала с дивана. – Ну ладно. Не буду вам больше мешать, – и направилась обратно к своим разложенным на столе толмутам. Потом честно попыталась сосредоточиться, начав, по привычке бубнить себе под нос. – Та-ак... Баланс... Теплая вода – полторы унции(4), теперь масла...
– Ну, с Древом жизни мне теперь, более-менее понятно, Зигмунд. А вот...
– Масла: оливковое – две унции... Ага, это норма. Дальше...
– Притчи? Вы хотите послушать одну из них?..
– О, нет. Только не это. Ладно бы на стуле... Так ведь грохнется с него на больное плечо... Масла... Касторовое – пол унции. Ага. Здесь можно и...
– Да я уже на несколько дней вперед у вас отоспался. Так что...
– Ну-ну, слыхали мы таких оптимистов за семь то лет... Та-ак, а что, если измельченной лаванды убавить, а...
– Жила на одном затерянном в пограничных лесах озере лебедица. Выросла она без родителей, которых пристрелили из своих арбалетов охотники...
– Мать моя, Ибельмания... Начинается... А что, если лавандового эфира...Сколько его там?..
– И так они с этим беркутенком подружились, что не разлучались ни днем ни ночью, а когда прошел год, пролетала на зимовку мимо стая уток и остановились они на ночевку на этом озере. А, увидя такую странную пару, начали убеждать лебедицу: 'Ты что это со своим исконным врагом дружишь? И не боишься, что он тебя растерзает, и перья твои белые по всей водной глади будут на волнах качаться?' 'А почему он должен меня растерзать?', – удивленно ответила им молодая лебедь. 'Да потому что он – хищник', – громко закрякали утки, наставляя ее на путь истинный, – 'Разве ты не знала, что он – страшный беркут?'. 'Не-ет', – ответила лебедица и уже с опаской посмотрела на черную приближающуюся в небе точку...
– Беркутенки, лебеденки, соловьенки... Любитель птичек... Нет, надо собираться с мыслями, – решительно прихлопнула я уши ладонями и углубилась в унции и пропорции... А когда, решила почесать одной из них кончик носа, услышала уже обязательную итоговую мораль:
– ... Потому что надо смотреть в душу другого, а не на то, какого размера у него когти и что едят на обед его родители. Ибо надежнее стен высоких разделяют нас наши вековые предубеждения...
– Хр-р-р...
– Ну, надо же. Прямо сидя уснул... Зеня, – прошептала я, перевесившись через перила вниз. – Мастер художественного слова. Ну и что нам теперь с ним делать?
– Наверное, уложить по удобнее, – спокойно изрек умник.
– Ага. А вдруг, он опять до утра проспит?
– Ну и что теперь? На моем же диване, не на твоей постели? У нас еще столько неосвещенных вопросов осталось. Так зачем ему по деревне болтаться?
– Знаешь, что, Зигмунд, – возмущенно скривилась я. – У нас, между прочим, осадное положение. А в доме уже второй день малознакомый мужик обитается. Ты головой то своей ученой хоть иногда думаешь?
– А ты чем думала, когда его без своего просвечивания за порог пустила? – ответно оскалился на меня кот.
– Я?.. Ну, тогда все как-то, само собой получилось.
– А теперь что – по злому умыслу? Тем более, он еще... недолеченный, – со вздохом закончил умник и, мотнув хвостом, направился к своей законной чашке со сметаной...
– Ну, надо же, какая сострадательность, – провожая кота гневным взглядом, чуть не вывалилась я через перила. – А, знаешь что. Тогда и карауль его еще и сегодня. А я – в свою избушку. Все равно здесь работать невозможно.
– Стась.
– Что еще?
– На ужин у нас что? То есть у вас? Его ж покормить надо.
– А вместе сметаны... налакаетесь, – грозно насупилась я, решив, однако, долго у себя не задерживаться...
К ужину, не смотря на мои недобрые прогнозы, больной проснулся. Как раз к мясному холоднику(5). Зигмунд, разве что между ног у него восьмерками не ходил, наподобие балаганного артиста. Я же – тихо злилась, удивляясь на это самой себе. И дело здесь было даже не в том, что Ветран упорно скрывал свое боевое прошлое, которое никак не вязалось у меня в голове с тихой музейной жизнью, но и в чем-то другом. Для самой меня еще непонятном. Просто злилась и все, мечтая поскорее от этого человека избавиться. Как будто он, всем своим видом, голосом и глазами, особенно глазами, постоянно принуждает меня вспомнить что-то, одновременно и тягостное и притягательное...
– Послушайте, вы можете расслабиться, наконец? Мне нужно нормально осмотреть вашу рану.
– Я стараюсь, – со страдальческим вздохом и отвернутой в сторону головой буркнул больной.
– Значит, плохо стараетесь... Все. С меня хватит... – подскочила я со стула и направилась к умывальнику. Потом резко остановилась и развернулась к натягивающему на плечо рубашку мужчине. – Скажите, Ветран, к вам что, никогда женщина не прикасалась?
– Что?..
– Или, может, лично я вам так не приятна?
– Да с чего вы взяли? – набычился на меня музейщик.
– Да с того, что вы напряжены, как Бобик в дозоре, лицо от меня воротите и вздрагиваете всякий раз, как только я до вас дотрагиваюсь. Достаточно причин?
– Анастэйс, не то и не другое. Простите, если я вас обидел. Я не хотел.
– Не хотели? Интересно, как тогда у вас получается, когда вы этого хотите?.. А впрочем, – мотнула я головой, будто отгоняя лишние совсем слова. – рада сообщить – рана ваша в повязках больше не нуждается. Все. Дальше без меня, – да... пожалуй, так хлопать дверью было перебором. Потому что это уже не тихая злость, а открытая неприязнь получается. – Ну и пусть. Может, так быстрее уйдет...
И он, действительно ушел. Прямо в сиреневые, как моя измельченная лаванда сумерки, провожаемый до калитки поникшим философом, оставшимся до утра без 'достойного' собеседника. Зато я заметно успокоилась. И даже ночью смогла добиться нужного баланса в новом – лавандово-солевом мыле. Ну, разве не в этом радость жизни?.. Хотя, есть еще две бусины. И странная тишина вокруг, очень напоминающая глубокий вдох перед прыжком...
– Хозяйка, про... Доброе утро, хозяйка, – замерла Груша у моего изголовья.
– И тебе того же.
– А ты почему так рано проснулась?
– Так, новая жизнь же. Боюсь проспать, – подмигнула я удивленной домовихе. – Мне надо в поле. Мяту пора собирать, а то дожди скоро потянутся.
– А-а-а... А, Зигмунда слушатель сегодня придет?
– Груш, ты ведь знаешь все, что в нашем доме происходит. Так к чему такие вопросы задавать?
– Просто, я думала... – привычно подхватила кроха угол одеяла и начала его теребить пальчиками. – ты его выгнала насовсем.
– С чего, вдруг?
– Так он, после вашего последнего... разговора сразу вещи свои собрал, а Зигмунду сказал, что...
– Нажаловался на меня?
– Не-ет, – затрясла синей головой домовиха. – сказал, что уходит, потому что боится потерять занятое до этого место на постоялом дворе.
– Ну, надо же, какой воспитанный. Вернется он, Груша. Он еще свою работу не закончил. Зигмунд вчера сказал, когда ко мне в избушку заглядывал, что сегодня после девяти утра у них продолжение познавательной беседы... 'И поэтому мне нужно уйти из дома раньше, а вернуться только к обеду', – добавила про себя...
Туман уже давно осел росой в сбегающей от нашего сада низине. Истаял, как клочья рваного предрассветного сна. Здесь теперь царствовал ветер – по-хозяйски расчесывал высокие травы и считал перезрелые ягоды на кустах смородницы. Ветер и... корова тетки Тиристины. Вот, упертая баба... то есть женщина. А все потому что, жить ей, видимо скучно. Ну и придумала по этой причине, на пару со своей основной супротивницей, Варварой, охватившей торгово-молочными отношениями вторую половину деревни, спор, чья корова более выдающаяся в своем деле – ее Перлита или варварина Тучка. А судьей у них – наш неподкупный староста, который, вот уже второй год разве что не умывается всей семьей спорными сливками и молоком. И что они обе только не делали для улучшения результатов. Однажды наша соседка даже к Зене 'подъезжала' на предмет 'а нельзя ли моей Перлите вымя увеличить с помощью особой сказки?'. Умник долго потом возмущался и фыркал, с какими ему беспросветными клиентами приходится иметь дело, но, от сметаны тиристининой в знак протеста отказаться не решился. Однако, некоторые наши соотечественники в отношение этого 'обоюдного бабьего помешательства' были гораздо категоричнее. Взять хоть, ныне упокойного отца Аполлинария, который как-то раз так воодушевился во время своей очередной проповеди, что, отложив новую главу приключений 'богомерзкой гидры', целый час грозился отлучить от церкви обеих молочниц вместе с их коровами. Правда, мне, как личности малознакомой с такими процедурами, слабо данное представлялось (это я про коров сейчас). Ну а теперь, когда небесная кара над головами пустыми бидонами греметь перестала, притихшие было на время престижные баталии, видимо, разгорятся с новой силой.
И сегодня, в доказательство этому, я застала свою соседку за новым научным экспериментом. Точнее, тетка Тиристина была руками и ногами 'за' него, а ее чернобокая Перлита, своими четырьмя, напротив, стойко уперлась... в ярде от ближайшего ягодного куста.
– Доброе утро и... удачи! – проскакав мимо поединщиц вниз по склону, поспешила я дальше.
– Добрейшего! – провожая меня взглядом, пропыхтела соседка и в сердцах замахнулась на корову. – Да чтоб тебе в пригон задом наперед всю жизнь заходить, скотина скудоумная!.. Стасенька!!!
А ведь, почти ушла, обидно:
– Что?!
– Может, посодействуешь? – запихнула выбившиеся из под косынки волосы, тетка Тиристина.
– В смысле, подтолкнуть? – встретились мы с Перлитой недоуменными взглядами.
– Да нет, в смысле... Я чего ее к смороднице привела – ты ж сама мне пятого дня говорила, когда чаем с ее листьями угощала, что она сильно полезная. И от болей в груди помогает и от старческих придурей.
– А вы думаете, нашему Дозирону уже пора?
– Да Боже упаси! – заполошно всплеснула руками тетка Тиристина, а потом, взвесив в уме услышанное, добавила. – Хотя, уж если он заключил, что у чванки этой, Варвары, печеное молоко(6) гуще, то... Может, ты знаешь, Стасенька, какая еще зелень от таких хворей хорошо лечит? А то моя Перлита наотрез отказывается куст жевать.
– А-а-а... Ну-у... Крапива и мелисса. Это из тех, что растут поблизости. Но, они действенны, только если не... через корову. А иначе вряд ли.
– Крапива и мелисса, значит, – игнорируя мои робкие намеки вспомнить о благоразумии, задумчиво протянула та. – Эта такая травка душистая с беленькими цветочками, что растет по краю Ближнего оврага?
– Ага, – сочувственно глядя на Перлиту, мотнула я головой.
– У тропки на Чилимский пруд?
– Ага.
– По которой ваш с Зигмундом гость недавно ушел?
– Ага... Что?!
– А чего ты так всполошилась? – на всякий случай, нырнула тетка Тиристина за свою корову.
– Чего всполошилась?! – непроизвольно громко выдала я. – Так там же... Сегодня же... Сегодня ведь второе августа?
– Ну да, – блеснула на меня удивленными глазами между коровьих ушей соседка. – Ильин день(7) нынче. Так, видно, поэтому он туда и пошел – под дубом посидеть, подумать... Наверное. Он же наш, православный. Я ж видела крест на его груди... голой.
– Так он еще и голый туда пошел? – выкатила я до предела свои глаза.
– Да нет! Он упражнялся здесь: прыгал и вприсядку скакал у вашего заднего забора по самые штаны голый, после того, как проснулся. А как нас с Перлитой увидал, спросил, где у нас тут водоем. Я и подумала, что дубы то только там растут – у Чилимского пруда. И указала ему... Стасенька... А чего вы его в дом то не пускаете ночевать? А-а?.. – уже повисла соседка на пятнистой коровьей шее. – Он что – совсем болезный?
– Причем, на всю голову... Да мать же твою! – со всей мочи понеслась я по дну низины в направлении леса и, не сбавляя скорости влетела в состроенный подвал. Только бы успеть...
* * *
Стекающая с прилипших волос вода, щекотала лицо и капала с подбородка, а зубы стучали так, что казалось, даже пожухлый ивовый лист, плавающий совсем рядом, подрагивает на воде в такт моей дроби. Я еще сильнее запахнулась в кожаную куртку Глеба, брошенную у нас в доме по крайней некромантской рассеянности, да так и прижившуюся, и переступила с ноги на ногу.
– Ха! Маг огня, а замерзла, аж посинела вся! – насмешливо заметил водяной и тут же схватился за свой свежеподпаленный нос. Между прочим, мной – магом огня. – Ой йёшеньки... Больно то как... Ну и злющая ты, девка... Как звать то?
– Сс-та-сся. А те-те-бя?
– А меня Бухлюй – хозяин здешнего пруда. А вон та что из воды торчит, насупленная, как тухляк на рака, моя жена – Агнесса. Чтоб ее, баронесса, – добавил зеленомордый детина в полголоса и страдальчески потянул раненым носом. – Из-за нее все мои беды... Да сделай же что-нибудь со своими зубами... Я поговорить с тобой хочу.
– Ага! Что ж ра-раньше то не захоте-тел, а сразу-у за косу и топи-ить?.. – с обидой глянула я на водяного, восседающего на поваленном стволе ивы у самой кромки воды, а потом, все же вспомнила, что я маг огня. – ... Хо-рошо. Давай поговорим.
– Давай, – с насмешливым прищуром глянул на меня Бухлюй. – Чего в холодную воду то полезла? Чай не лето уже.
– За водорослями, – уныло скривилась я.
– За водорослями? А на кой ляд они тебе? Гусей кормить?
– Не-ет. Я в книжке одной прочитала, что с ними мыло хорошее получается – полезное для кожи. Правда, там про морские было написано.
– Мыло? – удивленно крякнул домовой. – Вон оно что... А на каком жиру варишь?
– Из тебя бы много кусков вышло, – окинула я детину оценивающим взглядом.
Бухлюй сузил и без того маленькие глазки, посверлил меня ими несколько мгновений, а потом неожиданно расхохотался:
– Из меня бы – да! Много. И жир тебе и... водоросли... Ой йёшеньки... Больно как...
– Ну, извини, – без всякого сожаления расплылась я.
– Ладно. А от меня извинений не жди. Меня долг обязывает незваных гостий за волосы таскать.
– Долг? А причем здесь тогда твоя Агнесса?
– О-о-о... – покачал лохматой головой Бухлюй. – Здесь другое. Здесь не долг, а роковой поворот в судьбе, – и трусливо глянул в сторону курсирующей неподалеку супруги. – Ведь у всех же бывают ошибки, за которые приходится платить всю жизнь? А моя главная – слабость на женскую красоту. Она ж, жена моя и в правду – баронесса, трагически утопшая еще в прежнем нашем месте жительства. Я ж думал – все, свезло. Женюсь. А, потом она стала свой аристократический норов показывать.
– И в чем он проявляется?
– Норов-то? – забегал глазками водяной. – А далеко не плавай, глубоко не ныряй, с русалками ее не перемигивайся и девок купающихся не щупай. Это разве жизнь? А эти ее манеры: что у тебя за выражение на лице? Это у меня-то, у водяного, лицо? Ты-то должна меня понимать, а, Стася?
– У тебя то?.. Нет, точно не лицо. Особенно с таким опухшим носом.
– Так и я о чем?.. – вздохнул Бухлюй. – А больше всего ее мои фамильные бородавки раздражают. Они, видите ли, оскорбляют ее эстетический вкус. Жрать со мной на пару сырую форель ее эстетический вкус разрешает, а мои бородавки – нет... Ну, вот, я и погорячился сегодня... с тобой. Попала ты мне под мою тяжелую руку. Да и то попугать только хотел. А так я – покладистый и тихий... до Ильина дня.
– А что в Ильин день?
– А все мои бескорыстные подруги – фрейлины агнессины домой возвращаются и тогда... В общем, семейные скандалы – каждый день. Как сегодня, а то и хуже. Аж вода в пруду бурлит, и рыбы носами в дно со страха утыкаются. А однажды, так и вов...
– Бухлюй! – властный женский голос заставил нас обоих нервно дернуться. – Позволь тебя отвлечь... ненадолго?
Водяной обреченно вздохнул и развернулся к замершей над водной гладью супруге:
– Я занят! У меня... деловой разговор!
– Деловой? – с недоверчиво поджатыми губками уточнила светловолосая красавица.
– Деловой. Счас договор будем с магичкой составлять о... Ну, как это, когда друг друга без повода не дрючат?
– Нейтралитет, дорогой. Желаю успехов в юриспруденции! – с достоинством аристократической особы, нырнула Агнесса, даже не оставив после себя пузырей. Вот что значит, утонченное воспитание.
– А мы, правда, будем заключать с тобой договор? – по-простому открыла я рот от изумления. – Я знаю, что это такое. Мы недавно с моим начальником заключили. Хотя, там о взаимовыгодном сотрудничестве было. Может, такой же составим?
– О взаимовыгодном? – скептически усмехнулся Бухлюй. – Ну, допустим, ты у меня сможешь без опасений за свою косу брать все, что надо: хоть водоросли, хоть травки, хоть прудовок. Их нынче – урожай. Только, одна, без пакостей и свинства. А мне от тебя какой толк?
– От меня?.. Во-первых, я тебе вылечу твой пострадавший нос.
– Ладно. А, во-вторых?
– А во-вторых, избавлю от твоих бородавок. Если, конечно, ты на такую фамильную потерю согласен.
– Я?! – теперь уже открыл рот Бухлюй. – А точно избавишь?
– Ага.
– От всех?
– От всех.
– И даже от тех, что у меня...
– И даже там. Одним махом, то есть заклятием... Ну что, заключаем договор о взаимовыгодном сотрудничестве? – с вызовом прищурилась я на детину.
– А давай! – махнул он в ответ зеленой пятерней, усыпанной крупными 'грибами на ножках'. – Только, особой статьей, Стася – Ильин день. Даже я тогда за тебя вступиться не смогу. Русалки, как цепные собаки становятся, когда их долго не кормят и хватают всех подряд даже на берегу.
– Ага. Я запомню. А от себя добавлю пункт про непредвиденные обстоятельства.
– Это еще что за удильный крючок?
– Это, когда наступает момент, которого никто из нас не ожидал и поделать уже ничего с этим не сможет.
– Вроде ледостоя в середине лета?
– Ну... да.
– И что тогда?
– А тогда весь наш договор летит...
– ... к хобьей матери? – догадливо сузил глазки Бухлюй.
– Примерно, туда... Ну что, по рукам? – протянула я ему, уже сухую ладонь.
– Ха!.. А, по рукам! – весело накрыл ее водяной своей, еще пока бородавчатой...
* * *
– Ветран!!! – я почти успела. Почти, потому что он был уже в воде. По грудь. А с обеих от него сторон на мой окрик зло ощерились две голые, усердно барахтающиеся красавицы с выражениями крайней невменяемости на лицах. Ильин день, чтоб его... – Девушки, немедля отпустите человека!
– Анастэйс? – недоуменно распахнул глаза музейщик. – Я... Стойте там, я их сейчас... вытащу.
И по тому, каким тоном он закончил эту короткую фразу, я поняла, что до Ветрана стало медленно доходить истинное положение дел. Поняли это и русалки... И напали первыми. К чему уже спектакль с взывающими о помощи тонущими дамами?
Пускать шары тут же стало невозможным. В кого, если вся водная гладь взбурлила, вдруг, донным песком, ошметками оборванных кувшинок и чьими-то мелькающими конечностями. Пришлось и мне нырять в эту кучу. Хотя, под водой наши силы были примерно равны и единственное, что нас пока спасало, так это то, что мужчина продолжал бороться за жизнь, полностью оттянув на себя одну из 'похитительниц'. Улучшив момент, и получив в придачу чьей-то пяткой в скулу, я метнула легким заклятием во вторую. Русалка удивленно отпрянула, но покидать поле боя не стала. Теперь надо было помочь Ветрану... точнее его сопернице, которую он из последних своих сил пытался придушить и, по-моему, уже порядком в этом преуспел. Я, несколько раз выныривала, хватая ртом воздух и отмечая местоположение ее напарницы, по-прежнему курсирующей невдалеке. И, наконец, решилась пальнуть уже по-настоящему, самоубийственно вклинившись между мужчиной и русалкой... В итоге получили оба поровну и долгожданно расцепили руки. При этом девушка, ошарашенно мотая головой, зависла в воде, а музейщик потерял сознание и камнем пошел ко дну...
