Текст книги "Сотая бусина (СИ)"
Автор книги: Елена Саринова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)
Сотая бусина
Елена Саринова
Пролог
Воздуха не хватало. Легкие с каждым вдохом будто раздували внутри себя пузырь, оставляя все меньше места для жизни, но старик упрямо продолжал бежать вдоль речного обрыва. Правда, иногда он замирал, лишь на мгновенье, и, оттянув трясущимися пальцами тугой воротник рясы, прислушивался. Да, что толку, ведь, скользящее за ним в пустой, непроглядной темени, делало это совершенно беззвучно для простого человеческого уха.
Он не увидел, скорее, почувствовал – впереди дороги больше нет. Застопорился на самом краю, глянул сначала вниз и влево, где чернела сейчас, разящая даже с такой высоты тиной река и обреченно застонал. Берег в этом месте словно полоснули гигантским ножом, и края образовавшейся раны широко разошлись, вскрыв пласты глины, истыканной ласточкиными норками. Прыгать вниз в его-то годы было не просто опасно, но и глупо. Здесь, наверху была хоть какая-то надежда на спасение, а что там, одному Единородному известно. Оставалось лишь одно – обойти помеху вдоль кромки. Мужчина так и поступил, и, оставив затхлую воду за спиной, осторожно пошел в туман, крестясь на ходу.
Туман неторопливо, словно боясь вспугнуть свою добычу, обволок его, вмиг покрыв и без того мокрое от пота лицо липкой влагой, но дышать, как ни странно, стало легче. И мужчина впервые с того самого момента, как постыдно свалился с повозки, глубоко вдохнул, подняв глаза к далекому небу. Да так и замер, не успев закрыть рот:
– А-а-а... Изыди, тварь, сгинь. Светлым именем тебя заклинаю, – пригнувшись, попятился он назад, боясь отвести взгляд от зависшего над ним светящегося мертвенно сизого сгустка. А потом опять побежал, уже обратно, руками разгребая густую туманную хмарь и втянув голову в плечи.
Развернулся он, только когда до самого края обрыва оставалась всего пара шагов, и вскинул правую руку, будто заслоняясь от преследователя. Пальцы машинально сложились для крестного знамения, и привычным жестом мужчина прочертил в воздухе знак. Сгусток не сдвинулся, лишь подрагивал под потоками ночного воздуха.
'Отдай', – прозвучало глухо в голове старика.
Это было что-то новенькое. До сего момента богомерзкий призрак ни разу не возвысился до общения со своей жертвой. Мужчина замер с уже вновь занесенной рукой и тряхнул седой шевелюрой, точно отгоняя от себя настырную муху.
'Отдай, она все равно не твоя!', – повторил свое требование мерцающий сгусток, разбухая и удлиняясь прямо на глазах.
– О чем ты? – наконец, опомнился от наблюдения такой метаморфозы мужчина.
'Отдай... Вор в рясе', – прозвучало с нескрываемой издевкой, уже вполне по-человечески.
– В рясе? Вор? – выдохнул мужчина, неизвестно какой части удивившись больше. – Что я должен тебе отдать? – начал он лихорадочно соображать.
'То, что взял в монастыре, то и отдай'.
– Изы-ди, – медленно прошептал потрясенный священник и сделал шаг назад. До него, наконец, дошла суть услышанного... вместе с осознанием того, кто сейчас стоит перед ним, едва касаясь ногами земли. Оставалось лишь вступить в душеспасительную беседу, но, мужчина был слишком умным для этого, да и в долгой своей жизни успел повидать многое. – Я не вор. Да и ты уже точно не Святой, – лишь позволил он себе ответную любезность и засунул руку в глубокий карман. – Это отдать?
Мерцающий силуэт дернулся к нему, а потом вновь замер:
'Да... Брось перед собой в траву и убирайся отсюда, церковная побирушка'.
А вот это он сказал напрасно. Мстительная улыбка собрала глубокие морщины на лице старика. Он сделал еще шаг назад и повернулся к призраку боком:
– Я никогда не был ни вором, ни побирушкой. И уж тебе ли этого не знать? А коли ты твердо вознамерился вернуть свое, то тогда... – резко вскинул он руку в сторону реки и склонил голову набок, прислушиваясь к темноте. – ... ныряй в воду и доставай сам.
Призрак зарычал, заставив священника испуганно дернуться, а потом медленно поплыл в его сторону. Но, не успел он преодолеть и половины разделяющего пространства, как мужчина, вдруг, криво взмахнул широкими рукавами рясы, по-птичьи вскрикнул и камнем ухнул вниз, прихватив за собой отколотый вместе с дерном кусок земли...
Раскинувшееся внизу, на узкой полосе песка зрелище было даже жалким и, не смотря на явную досаду на священника за его глупый предсмертный поступок, сгусток позволил себе смешок:
'Дурак... в рясе... Ничего. Это ничего', – закончил он свой осмотр и, осветив напоследок высунувшихся из своих норок любопытных птичьих голов, рассеялся, вновь погрузив берег в почти беспроглядную ночную тьму.
А старик так и остался лежать там, внизу. Выгнувшись в изломанной позе, сильно напоминающей руну под названием 'Есть'. Именно это сходство и позабавило так призрака. Руна 'Есть' – руна, обозначающая саму Жизнь во всем ее многообразии, непредсказуемости и вечном движении вперед...
Глава 1
– Хозяйка, просыпайся... Хозяйка...
– А если подушкой? – сонно уточнила я, не разлепляя век.
– Промахнешься, – привычно вздохнула домовиха и также привычно потянула одеяло на себя.
– А если... – на мгновение задумалась я, ухватив его за свой край еще непослушными спросонья пальцами. – шлепанцем?
– Результат аналогичный.
– Результат аналогичный... Домовихи так не разговаривают, – обреченно села, свесив ноги с кровати, и потерла пальцами глаза. – Мать моя, Ибельмания [1]
[Закрыть]! Это я что, так выгляжу?
Вообще домовиха у меня, вписанная в тетушкино завещание вместе с домом и всем его содержимым, натура психически уравновешенная и морально устойчивая. Но, видимо, мои эксперименты с собственной внешностью и ей уже изрядно опостылели. Потому что на вытянутой по козлиному мордочке существа, украшенной парой глаз-бусинок и утиным носом, появился легкий намек на страдание. И я ее прекрасно понимала. Но, поделать ничего не могла. У каждого своя работа. Моя требовала от меня все средства, будь то твердое мыло, жидкое для мытья волос или масляные композиции для втираний в кожу испытывать в первую очередь на собственной персоне. Домовихин же долг предписывал ей быть во всем похожей на собственную хозяйку. Ну, насчет 'личика' мы с ней еще смогли договориться (года за три беспрерывных препирательств). Потому что каждое утро продирать глаза и пялиться в собственное искривленное, как в погнутом тетушкином самоваре отражение – удовольствие из сомнительных. А вот волосы... За них моя домовиха уперлась обоими своими рогами. Фу ты, ушами. Правда, торчащими, точь в точь, как козьи рожки. И вот сейчас у кровати стояло создание с коротко остриженными, лазоревого [2]
[Закрыть] цвета волосами и нервно теребило (в ее флегматичном варианте – едва перебирало пальчиками) угол одеяла:
– Думаю, да, хозяйка. Именно так ты сейчас и выглядишь, – опять вздохнула 'страдалица за красоту' и с чувством исполненного долга посеменила через весь верхний этаж к лестнице. – Зигмунд просил передать, что он себя с утра неважно чувствует и у него... это... – тормознула она, уже уцепившись ручкой за перильную балясину. – отрицательное интуитивное прогнозирование на сегодняшний день.
– Все ясно. Плохое предчувствие у него... Груш!
– Что? – послышалось уже с нижнего этажа.
– Не играй ты больше с ним по ночам в карты. Вам обоим это не на пользу. И тебе и этому рыжему... умнику.
– Это приказ? – уточнила домовиха, явно рассчитывая на положительный ответ.
– Это просьба... третья за последний месяц, по-моему. Как я могу тебе приказывать?
Снизу послышался еще один и самый прочувствованный грушин вздох. После чего, видимо посчитав, что весь отведенный на сутки запас эмоций выдан с лихвой, домовиха растаяла в районе погребной крышки. Разговор окончен. Теперь до ночи носа своего утиного из темного закутка не высунет. А вот что касается 'рыжего умника'... так он у меня сейчас получит по полной. Ведь наверняка опять надул наивное создание. Интересно, на сей раз чем ей пришлось расплачиваться за карточный проигрыш?
Зигмунд, он же самый просвещенный ум нашей эпохи, да что там эпохи, всей ладменской истории, тоже достался мне семь лет назад после смерти тетушки Маты. Правда, предписания на его счет были выданы исключительно в устной форме, дабы не унизить инвентаризацией достоинств сего досточтимого мужа. Справедливости ради, однако, стоит заметить, что Зигмунд действительно имел весьма незаурядные целительские способности и деньги в нашу 'разношерстную' семью приносил регулярно, за несколько своих перетечь [3]
[Закрыть] приобретя известность по всей округе, включая столичный Куполград. Вот это то, думаю, и послужило ему основным аргументом в сторону 'Ну, куда ты пойдешь? Оставайся. Будем жить вместе', сказанное мной и сотни раз после этого помянутое, только уже совершенно другими словами: 'Да что ж у меня тогда язык не отсох или спасительная немота не накрыла?!'. Ан, нет. Скорбящий специалист в ответ на мой искренний позыв не менее скорбно скосил свои зеленые очи к миске со сметаной и ответил: 'Ну, хорошо. Так уж и быть, останусь с тобой, поддержу. К тому же у меня и клиентура здешняя уже годами наработана'.
– Кстати, о клиентуре, – вспомнив о важном, подскочила я с уже остывшей постельки и, напялив невостребованные шлепанцы, направилась к лестнице. – Зеня!.. Зеня, симулянт прогнозный! – кота не было ни на его любимом диване у очага, где он обычно в это время должен вытягивать свои конечности, ни у любимой чашки со вчерашним молоком, в позе немого укора. Странно... Неужто и в вправду нездоровится подлецу? Окинув взглядом все пространство, я решила изменить интонацию с угрожающей на озабоченную. – Зе-еня, ты где? Зенечка...
– Я тут, – послышалось из распахнутого на застекленную веранду окна. – Стася, подойди ко мне... Время настало.
– Какое время? – перекинулась я к нему через кухонный стол, отдернув занавеску. – У тебя что, опять проблемы с... Может, отвара солодки или рябинового настоя?
Зигмунд, лежащий на узкой кровати в своем 'рабочем кабинете' посмотрел на меня, как на безнадежно убогую и вновь закатил глаза:
– Чтоб ты знала, мой хронический катар [4]
[Закрыть] прекрасно лечится обыкновенными коровьими сливками, но, к сожалению, речь сейчас не об этом... Хотя, если рассуждать философски, – в этом месте уже я закатила глаза. – от него я в ближайшее время избавлюсь и без твоих извращенных пыток... Стася, мне нужно новое тело.
– Опять?
– Что значит, опять? – возмущенно приподнял голову кот.
– Ты опять за свое? Последний раз я слышала эту фразу в начале апреля, после твоего традиционного загула по местным кошелкам [5]
[Закрыть]. А что сейчас то? Неужто снова понесешься под старую... Зеня, а сколько ты лет в этом теле? – вдруг, дошло до меня.
– Уже двадцать восемь... Последнюю мою перетечу, как и предшествующие ей две, проводила твоя почтенная тетушка. А теперь, значит, придется тебе. Так что, готовься, Стася. У нас в резерве сутки, не больше, – произнес он совершенно спокойно, без привычного своего скептицизма или высокомерия и мне от этого сделалось совсем нехорошо.
Да, видно, дела у кота действительно плохи, раз пошел такой откровенный разговор. И, хоть я знала нужный обряд уже наизусть (еще бы, столько раз после его заявлений суматошно бросалась к тетушкиным записям), первое, что сейчас сделала, перебросив ноги через подоконник на веранду – прищурила глаза и осмотрела свечение Зигмунда со всем пристрастием...
Домовые вот – внешние копии своих хозяев. Приходится соответствовать. А что касается других 'домашних обитателей': котов там или собак, то здесь совпадение в другом плане – энергетическом. У соседки моей, молочницы тетки Тиристины, кошка Эмка – вылитая она, даже болеют эти дамы одинаковыми болячками. Наш же с Зигмундом вариант был гораздо сложнее. С одной стороны он, несомненно, животное (временами, так скотина еще та), а с другой – вполне мыслящее существо, по его убеждению, 'вынужденное теснить свой высокоразвитый интеллект в жалкой шкуре кота'. Это, конечно, неприкрытая 'мания великолепия', ведь изначально он именно в этой 'шкуре' на свет и появился, разве что размером по крупнее местных кошачьих кобелей. Не здешний он, понимаете ли – из дальних стран проездом. Да в столице нашей, Куполграде, по какой-то нужде ненароком тормознувший. Там и с тетушкой моей познакомился. А вот все остальное – в непролазном тумане. Но, чую, и эта мгла развеется в скором времени, раз уж отношения наши с котом выходят на совершенно новый уровень. Меня вот, честно говоря, уже давно любопытство распирает откуда Зигмунд столько всего на свете знает и из каких таинственных источников эти знания черпает, впадая временами в свой живописный транс (глазки в кучку, ушки в стороны). А может, прямо сейчас спросить, в порядке честного шантажа?.. С трудом поборов искушение, я сосредоточилась уже всерьез и надолго:
– Ну что ж, свечение действительно, пробито в жизненно важном месте и чакра первая едва мерцает, – пришлось мне через некоторое время признать правоту Зигмунда.
– Первая? – неожиданно испуганно вскинулся тот. – Голова?
– Голова? Это когда она у тебя была жизненно важным местом? – скептически заметила я в ответ. – Почки, думаю. А первая чакра у котов на кончике хвоста... умник. Так что, подстелю ка я под тебя дерюжку, пока меня не будет. А то... мало ли.
– Издеваешься над умирающим?
– Неа. Это я так сама себя на предстоящий подвиг настраиваю. В первый раз, все-таки. Так что, не обращай внимания... Зень, может, сметанки?
– Пожалуй, воздержусь, – после паузы мужественно ответил кот. – Помедитирую пока. Тоже... настроюсь. А ты уж постарайся с моим приемником.
– Приемником? Есть особые пожелания? Может, в этот раз, в качестве научного эксперимента в кролика или, скажем, курицу переселишься?.. Ну, извини. Это я опять... – поймала я на себе выразительный взгляд оскорбленного мыслителя. – Будет тебе достойный приемник – кошак в полном расцвете сил, только, ближе к ночи. А сейчас мне надо на Чилимский пруд сбегать – срочный заказ из столицы.
– Бросаешь, значит? В такой момент? – дернул хвостом Зигмунд. – Хотя, конечно. Кто тебе я и кто важная столичная клиентка.
– Ну вот. А я уж надеялась, что у тебя просветление наступило... Это ненадолго. Правда, очень надо, – уверила я кота и спрыгнула с подоконника. Присела перед ним и провела ладонью вдоль пушистого рыжего бока. Зигмунд в ответ прикрыл свои зеленые глаза и глубоко вздохнул. – Не бойся. Все у нас будет хорошо. Я же тебя люблю... Иногда... Когда ты...
– Стася, иди давай, – процедил сквозь полустертые зубы кот...
'А ты, Стася, и сама порой бываешь редкостной скотиной. Только что, например. Ведь видишь, что тяжело ему, трусит умник. Еще бы – вопрос жизни и смерти. И зависит, к тому же целиком от твоего магического профессионализма. Так нет, чтоб подбодрить. Ты ж наоборот, ёрничать принялась... Да, скотина ты, Стася, скотина... Хотя с другой стороны, кто ж меня то подбодрит, как ни я сама. А как это проще сделать? Представить себе, что перетеча – дело вполне житейское. Это как, например, на развал [6]
[Закрыть] за карасями сходить, или кусок дегтярного мыла сварить. Так к чему тогда, скажите мне, менять свою традиционную манеру поведения?.. Получается, что ни к чему... А все ж таки, ты...'
Подвести итог собственным внутренним терзаниям я не успела по вполне прозаичной причине, не вписывающейся в значимость момента – запнулась о выступающий через узкую тропинку каштановый корень:
– Видать, он у тебя лишний, – опираясь на босые пальцы левой ноги, достала я из травы улетевшую сандалию и натянула ее обратно. – Сколько тут хожу, столько спотыкаюсь. Хоть знак на двери рисуй... напоминающий. Так ведь и его не замечу, – и уже зашагала, вполне осмысленно глядя себе под ноги.
Тропинка, поприжимавшись какое-то время подорожниковым боком к деревенским огородам, резко развернулась вглубь леса. И тут же принялась нырять по невысоким, заросшим дубами и каштанами холмам, все дальше уводя от окутанной утренними печными дымами Мэзонруж, притулившейся на берегу Шалбы в трех милях [7]
[Закрыть] от ремесленного ладменского центра – старинной Либряны. Вычурное название это, если верить многознающему Зигмунду, в переводе с одного из исходных языков [8]
[Закрыть]означает 'Красные дома', что вполне соответствует действительности – жители Мэзонружа всем остальным строительным материалам предпочитают красный песчаник [9]
[Закрыть]. Все... кроме моей оригинальной тетушки. Потому что дом ее, стоящий на самой окраине и отделенный от остальных, как государственной границей, Юркиным ручьем, сложен был исключительно из дубовых бревен. Да и внутри его, в отличие от традиционных 'клетушных' коморок с маленькими оконцами и узкими коридорами всегда много света и воздуха. И всего три зоны на два этажа: непосредственно нижняя с круглым глиняным очагом в центре и угловой купальней и верхняя, в виде трехстороннего балкона с моей спальней (кроватью и туалетным столиком), рабочим кабинетом (письменным столом и книжным шкафом) и гостевой (тоже кроватью и комодом). Вот и вся нехитрая планировка, украшенная в нужных местах веселыми лоскутными занавесями, заменяющими стены. Но, мне в ней было спокойно, как 'в утробе матери'. Это тоже тетушкино выражение, характеризующее высшую степень взаимного доверия. Конечно, я своему дому всецело доверяла. Впрочем, как и он мне.
Да я и всему вокруг так же доверяла. Даже Чилимскому пруду, пользующемуся у остальных деревенских жителей дурной репутацией... из-за не менее дурной репутации его хозяина – водяного Бухлюя, обосновавшегося там лет пятнадцать назад со своей многочисленной свитой. И данное обстоятельство мне, безусловно, было на руку, так как в пруду этом, как в уникальном заповеднике под стать знаменитому Лазурному лесу [10]
[Закрыть], росло множество очень полезных в моем ремесле растений. А вот сегодня мне здесь срочно понадобился корень сусака – незаменимого средства для придания увядающей коже вожделенной мягкости и шелковистости.
– Сусак... Сусак, – спустившись меж двух ив-плакальщиц к самой кромке воды, принялась я высматривать зонтичные соцветия нежно розового оттенка. – Ах, вот ты где обитаешься... И как же мне до тебя добраться?.. – делать нечего, прикинув расстояние и предполагаемую глубину, я разулась, кинула в траву холщовую сумку и начала неспешно стягивать с себя легкий сарафан, оставшись лишь в нательном белье. И надо то мне было всего пару корешков для пробного образца, да росли они, как назло не так близко, как хотелось бы.
Берег в том месте, где я сейчас пробовала ногой воду был пологим и песчаным, но примерно в ярде [11]
[Закрыть] от меня и без того мизерный проход на глубину сужался разросшимся с обеих сторон высоким сочным тростником, а еще подальше и вовсе исчезал под 'чешуйчатым' ковром из желтых кувшинок. И лишь после них небольшими островками призывно помахивал своими длинными стеблями в такт ленивым волнам предмет моих сегодняшних притязаний – гарантированно омолаживающий престарелых клиенток сусак. Вообще, вода – не моя стихия. Даже, прямо противоположная, как магу огня, но я и ее не боялась... Я боялась пиявок. Хотя нет, все же не боялась. Просто, они такие мерзкие, хоть и лечебные до невозможности... Так, о чем бы еще подумать, прежде чем начать погружение?.. Зеня... Зеня и предстоящее мероприятие...
– Ну, я пошла, – зажав в правой руке деревянную лопатку, двинула я в сторону 'ковровой' кромки, разгребла ее в стороны осторожно и решила дальше уже плыть.
Дно оказалось на редкость чистым. Лишь немного в стороне от ближайшего ко мне куста покоилась небольшая, с местами отслоившейся корой коряга да подводные улитки – прудовки, 'спешили' куда-то по своим делам, оставляя на рельефном песке мелкие пересекающиеся борозды... Эта идиллия закончилась, как только я, подхватив рукой нужный стебель в первый раз копнула. Тут же мне навстречу взмыла 'струя' прикрытой верхним донным слоем темной земли и уже, инстинктивно закрывая глаза, я заметила быстрое движение сбоку от себя.
В следующий момент шею мою обхватили чьи-то скользкие холодные пальцы и сильно потянули вниз. Сначала я, конечно, растерялась от такой наглости, но это только сначала. Потом принялась отбиваться, до сих пор не отважившись открыть глаза, а когда все-таки сделала это, то сквозь поднятый со дна песок напополам с травой и илом, прямо перед собой увидела существо, которое всего несколько мгновений назад было опознано мной, как 'коряга обыкновенная': 'Ах, ты ж, гад! Ну, держись!'. Сила заклятия выдернула меня на поверхность вслед за обхватившим мою шею бесом. Коряжник, взмыв на пару ярдов над водой резко заверещал и, наконец, разжал свои длинные кривые пальцы. Я же рухнула обратно в воду, подняв взрыв из брызг, а уже потом вновь вынырнула, и, откашлявшись, протерла глаза, удерживая себя в вертикали интенсивно работающими ногами.
– Ты толь... Кхе-кхе!.. Погоди, никуда не уходи. Я сейчас на берег выберусь, и мы с тобой побеседуем за жизнь, трахикарпус [12]
[Закрыть] ты недорощенный, – мелкий бес, надежно закупоренный в пузырь заклятия, так и парил на прежней высоте, припав к его стенке и взирая на меня через прозрачную оболочку с диким ужасом в раскосых глазах.
Ждать ему пришлось недолго и, подгоняемая мстительными позывами, я гораздо быстрее, чем в первый раз преодолела тот же путь. Потом подтянула пузырь к себе и приняла соответствующую моменту позу:
– Ты что, недавно в этом пруду?
Существо в ответ утвердительно затрясло 'корявой' головой а, затем вновь прилипло к магической оболочке.
– Все ясно. А я тебе на кой ляд понадобилась?
– Подарок хозяину... за гостеприимность, – проскрипел в ответ коряжник.
– Подарок, значит, – представила я зеленую физиономию Бухлюя, узревшего такой сомнительный дар. – И с каких это пор наш водяной подарки утопленницами принимает?
– Так он жену себе ищет новую. Вот я и хотел тебя ему.
– Жену? – удивленно раскрыла я рот, а потом не выдержала и, уж совсем не зловеще расплылась. – Да ты, никак, совсем на голову деревянный? Наш Бухлюй себе каждый месяц новую жену ищет, в тихушку от нынешней, которая все равно об этом узнает и... К тому же утопленница для этой цели должна быть мало того, что не самоубийцей, так еще и крещеной. А где ты у меня крест нательный разглядел?
– Я не успел... – потерянно растянулся он на дне пузыря и начал подскуливать. – Отпустите меня. Вы, наверное, и есть та самая маг Стася с которой у моего нового хозяина договор. И теперь, если он узнает, что я его нарушил... – еще громче зашелся бес, напоминая сейчас прибитую дождем собачонку.
– Отпустить? – удивленно скривилась я. – Тебя как зовут, идиот ты неместный?.. Своих нам мало.
– Хоун, госпожа маг.
– Вот что, Хоун. Свободу нужно заслужить. А в нашем случае – заработать, – решила я повернуть ситуацию в практичное русло.
– Все, что скажете, госпожа маг, – встрепенулся бес. – Только, чтобы хозяин...
– А то. Составляем с тобой личный договор, – в задумчивости скривила я набок рот. – Та-ак... С сегодняшнего дня, по первому моему зову будешь являться на это место и доставать мне все, что я тебя попро... тебе прикажу. И еще, мне нужна моральная компенсация.
– Моральная, что?.. – недоуменно замер коряжник. – Я понял, госпожа маг. У меня есть...
– Что есть? – опешила я, под данным выражением имея в виду элементарное извинение.
– Вам понравится. Это как раз... для вас, – радостно закивал головой бес, тем самым разбудив во мне большого ненасытного зверя под названием 'женское любопытство':
– Ну, так тащи сюда, и в придачу три корня сусака прихвати, – отбросив здравый смысл, скомандовала я, вскинув указующий перст. – Только смотри у меня – договор!
– Конечно, госпожа маг, – уже плюхаясь в воду, просиял коряжник и ушел в глубину, выпустив напоследок несколько пузырей.
'Здравый смысл, это, конечно хорошо, но и отказаться от сомнительного подарочка будет не поздно. Потому что привлекать к 'сотрудничеству' такую вот мелкую нечисть – дело для мага привычное, а вот принимать от нее что-то в дар – уже совсем другое. И любой опытный мой коллега скажет, причем, не задумываясь, что опасно это своей непредсказуемостью последствий', – рассуждала я, выжимая тем временем свое мокрое белье и надевая на голое тело блаженно сухой сарафан.
Вскоре, прямо в тростниковом проходе вынырнул и сам даритель, зажимая в одной лапе коренья, а в другой что-то совсем уж маленькое и, уважительно склонив свой мокрый обрубок (ага, проняло, значит), протянул мне обе.
– Положи на песок, – наученная прошлым нашим 'тесным' общением мотнула я головой в нужном направлении. Хоун подчинился беспрекословно и, выполнив требование, задом попятился в воду. – А ну, стоять! Я еще не решила, подойдет ли мне такая... компенсация, – подобрав полы сарафана, присела я рядом с дарами. – Что это и где ты это взял? – через мгновенье вскинула я на беса удивленные глаза.
Потому что прямо передо мной, на развернувшемся листе кувшинки лежала небольшая продолговатой формы бусина из черного агата, вспыхнувшая, вдруг, такой чистой магией, что у меня, даже на расстоянии, мурашки побежали по коже. Сила эта, впрочем, была совершенно безобидной, не обремененной никакими используемыми заклятиями и для меня от этого незнакомой. Хотя, нет. Видела я подобное свечение. Правда, лишь однажды, в одном из либрянских храмов. И исходило оно от иконы, именуемой среди верующих 'чудотворной'.
– Я не знаю, что это такое, и я это нашел, – видя мою реакцию, испуганно проблеял коряжник. – На своем прежнем месте – вверху реки, которую вы называете Шалбой. Я там раньше жил. Вам не нравится, госпожа маг?
– Даже не знаю, что тебе сказать, – в задумчивости, дотронулась я пальцем до бусины. И ничего... То есть, совсем ничего. Она будто продемонстрировала мне свои достоинства и опять 'уснула'. – А, в прочем, я принимаю от тебя такую компенсацию, – наконец, определилась я, решив для себя, однако, оставить данный факт из собственной биографии собственной же тайной. – Пока, можешь быть свободен... Да, и выброси из своей головы эту идею с женой. Иначе, договору нашему придет конец. Ты меня понял, Хоун?
– Я понял, госпожа маг и удаляюсь, – проскрипел коряжник и действительно, тут же исчез, даже не озаботясь нырянием в пруд...
Возвращалась назад я уже под приветственное мычание соседской коровы и радостную улыбку ее сухопарой хозяйки:
– Добрейшего дня, Стасенька! – хворостиной выправляя коровий маршрут, прокричала мне тетка Тиристина еще издали. – Как здоровье уважаемого Зигмунда?
– Спасибо, пока справляемся без посторонней помощи, – многозначительно заверила я.
– Ну да, ну да, – глядя на мой 'небесный' раскрас и свежие синяки на шее покачала головой соседка. – Сметанку и молочко я попозже занесу... Стасенька.
– Что? – оглянулась я, уже свернув за угол выпирающего в лес огорода.
– А Зигмунд сегодня принимает? А то у меня поясница что-то...
– К сожалению, нет. Перетеча у него. Дня два – минимум.
– Пере...течка? – удивленно распахнула рот женщина. – Так ведь он, вроде как, мужик? Да и не весна на дворе.
– Мужик... А-а. Это другое – серьезное, – едва сдержавшись, чтобы не прыснуть выдавила я и нырнула за высокую изгородь.
Вот так и рождаются байки про самих баечников. Хотя, Зеню в Мэзонруже обожают и многое ему простят. А вот мне бы точно не простили. Да и не прощали первое время. И даже письма моим родителям строчили в Либряну: 'Примите, мол, к сведению, что дочь ваша, хлебнув самостоятельной жизни, творит невесть что ночи напролет, аж дом ходуном ходит и у соседских коров молоко пропадает'. Мы с мамой потом эти письма вместе читали и вместе же ремонт доделывали, дабы уберечь моих соседей от дальнейших ночных потрясений... Давно это было. И сама тетка Тиристина теперь, наверняка на образах побожится, что не она те письма 'от общественности' писала. Да что уж там. Одно слово – деревня. Здесь, если любят, то до беспамятства, а уж если ненавидят, так тоже со всей душой. И что самое главное, меня это вполне устраивает. Потому что это мой мир, где я – главная своя движущая сила и сама отвечаю за все свои ошибки и горжусь своими маленькими победами... Вот как только что, например. Массируя рукой пострадавшую шею, вошла я в свой тихий дом через заднюю дверь.
Очаг сегодня не разжигали. К чему, когда на улице почти середина лета и спится в прохладе куда приятнее. На стене над секретером щелкали, будто крались куда-то старые тетушкины ходики, а на круглом обеденном столе высился огромный ромашковый букет... Так, стоять! Откуда это чудо? И как я сразу не услышала голоса, доносящиеся с веранды? Один, едва различимый, наполненный страданием за все людские грехи, а второй...Повесив сумку на спинку стула, я на цыпочках прокралась к занавешенному окну.
– ...Да. Так и ушла, бросив практически на произвол судьбы... – бессовестно жаловался на меня кот, почуяв, что ответственность за предстоящий ритуал уже сползла с моих хрупких женских плеч.
– И как давно ее нет? – настороженно произнес второй голос, трогательно-приглушенный.
– Час уже с четвертью. Из окна со второго этажа тропинку не видно – деревья в саду мешают, а от чердачного сегодня кто-то стул отодвинул.
'Та-ак... Для обездвиженного кота ты, умник, уж больно шустрый', – справедливо заметила я из своей засады. Видимо, тоже самое несовпадение выявил и собеседник Зигмунда, потому что следующими его словами стали:
– А навстречу ей ты не выбегал?
– Навстречу? – опомнившись, переспросил его кот. – Ах, о чем ты говоришь, Глеб? В моем-то состоянии...
– Тогда я, пожалуй, сам пройдусь до этого... неспокойного пруда, – скрипнул мужчина старым креслом и затопал к двери, услышав вслед:
– А как же я?
– А ты пока медитируй дальше, – наставительно порекомендовал ему собеседник и вышел вон, чтобы тут же...
– Анис.
– Тише-тише, – прихлопнула я ладошкой рот своему гостю. – Не мешай Зене, – и за руку потащила беззвучно смеющегося мужчину к парадному входу, а потом вдоль дома – в свою личную 'лабораторию', занимающую одно на двоих с банькой приземистое бревенчатое здание в глубине сада. – Глеб, как же хорошо, что тебя сегодня занесла твоя некромантская 'нелегкая'.
– Я уже понял, – усаживая меня к себе на колени, преувеличенно тяжело вздохнул он и сощурил свои фиалковые глаза. – И давно ты такая разноцветная?
– Это ты сейчас про волосы или синяки? – тут же укусила я его за нос.
– Про волосы, конечно. Следы от лап явно свежие. Кто это: шушель? – бесцеремонно повернул он мою голову в сторону, чтобы получше рассмотреть шею. – Нет, погоди. Ты ведь на пруду была... Неужели, коряжник? Это ж вымирающий подтип. Анис, ты хоть в живых-то его оставила? Не спалила?
