Текст книги "Сотая бусина (СИ)"
Автор книги: Елена Саринова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)
– Так, а что здесь тайного то? Подумаешь, пришел ко мне кли... – попытался было возмутиться Зеня, но, увидя мой уничижительный взгляд, сопровождаемый выразительным сопением, мысль свою дальше развивать не рискнул.
– Что здесь тайного? – присоединился ко мне Дозирон. – Зигмунд, ведь ты у нас за умного считаешься, так скажи мне: это... естественно, когда батюшка наш, сначала поносит ее, – вскинул он свой подбородок в мою сторону и капля, наконец, обрела покой на нашей скатерти. – ... иносказательным, но всем понятным языком, а потом тайком, повторяю, тайком, в ее дом бежит? Ты знаешь, какой он крюк сделал? Ведь, если бы мой Стеньша не возвращался по левой дороге от своих мочалинских родственников, да не приметил, как отец Аполлинарий от вашей калитки через ручей сиганул, то пропал бы его маршрут из поля зрения. Это для него естественно?.. А еще скажи мне, – постепенно начал входить в ораторский раж Дозирон. – Естественно, когда приходской священник, всю свою жизнь тыкающий других носами в мелкие, житейские пороки, сам решил совершить непоправимый грех? Причем, неизвестно по какой причине. Дьячок наш, которого он сам весной рукоположил на церковную службу, утверждал сегодня, что батюшка, когда вернулся, был вполне здоров и бодр и вообще, бил копытом с новыми силами бороться с местным злом.
– Откуда он вернулся? – заинтересованно спросила я, оторвав взгляд от окна.
– А из паломничества своего по святым местам. Кажется, даже за границу выезжал. По крайней мере, овса у меня для своей клячи выпросил, как на вокругсветное путешествие. А ты что, не знала?.. Хотя, откуда ж. В храм то ты не ходишь, – вновь замолчал мужчина.
– Я думаю, что скрывать такой факт из нашей с Зигмундом жизни в наших же интересах, – сделала я вывод из всего услышанного. Хотя и до этого придерживалась точно такой же точки зрения. – А вам, господин староста, большое спасибо за заботу.
– Да что уж там, – поскреб мужчина ногтем чайное пятнышко. – Это я так собственные грехи... замаливаю, шестилетней давности. Ведь сдай я тогда Наума властям – не доставалось бы тебе от нашего батюшки все эти годы... Однако, пора мне, пойду, – и, уже в дверях обернулся. – Искал он что-то перед смертью. Весь дом перерыл и у себя в одеянии карманы повыворачивал... Еще одна тайна... Всего вам...
– И вам... всего, – протянула я закрывшейся двери и надолго задумалась.
– Стась... Стася, – через минут пять не выдержал томленья Зеня. – Ну, чего ты молчишь? Опять злишься?
– Злюсь? – рассеянно посмотрела я на сидящего у ножки стула кота. – Да что толку? Я о другом сейчас думаю.
– О чем?
– О том, что наш староста еще одну тайну отца Аполлинария не знает – накануне смерти в его доме был какой-то маг. Причем, очень не хилый маг.
– С чего ты взяла?
– Видела, энергетические ошметки его заклятий.
– И что это значит?
– А то, уважаемый мыслитель, что нашему батюшке могли и поспособствовать... – постепенно начала я покрываться мелкими мурашками. – ... и, вполне возможно, что дом тогда перерыл не сам упокойник, а... Зеня! – ошалело глянула я на кота. – Во время вашего вчерашнего сеанса ты всегда был рядом с ним?
– Да... Нет.
– Яснее!
– Да что ты орешь то так?.. Уж лучше бы злилась, – удивленно отпрянул от меня умник. – Когда я закончил, он уже храпел. И, причем противненько так, с присвистом... Продолжаю... Я вышел, а потом только в дверь увидел, как он рясой своей на крыльце махнул. Даже не поблагодарил. Деньги на столике оставил и смылся... Вот.
– А в дом он не заходил?
– Это однозначное – нет, – даже с оскорблением заявил мне кот. – Что ж я, порядка не знаю?.. Да, к чему ты клонишь то?
– Сейчас посмотрим, – не обременив себя ответом, выскочила я в дверь, а из сеней рванула сразу на веранду. – Все может быть...
В этой жизни, действительно, все может быть. И череда странностей, связанных с такой одиозной в нашей деревне фигурой, как отец Аполлинарий, тому доказательство. В голове, мотыльками вокруг огня метались мысли, а в ушах от волнения шумело. И взгляд его, тогда у калитки, никак не давал покоя. Так смотрят, когда на что-то решаются, а если учесть все дальнейшее развитие событий, вывод только один:
– Та-ак...
– Стась, это точно – не мое... не моя... И вообще, она может быть, чьей угодно.
– Не мели чушь. Я вчера, перед приходом батюшки, всю твою лечебную койку полностью перетрясала и перестилала. И вот этого точно здесь не было, – одновременно с котом зависли мы над отогнутым в сторону тонким полосатым матрасом. На узких кроватных досках, примерно в районе головы лежала маленькая круглая бусина из черного агата. – Опять та же магия...
– Как где? – дернул от моего дыхания закругленными ушами Зеня.
– Как где?.. Как... в храме, от чудотворной иконы, – вовремя вспомнила я. – Чистая прозрачная магия... Что будем делать, философ?
– А что будем делать... – задумчиво произнес Зигмунд. – Если нам ее подбросили, причем тайно, значит, хотели спрятать...
– ... причем надежно.
– Угу... Дальше... Если предположить, что в ночь смерти священника искали именно ее, то нет никаких гарантий, что рано или поздно ее так и не найдут.
– Причем у нас... Что будем делать, философ? – повторила я, бухнувшись на разворошенную постель.
– А может ее закинуть подальше, на другой конец страны, например? А что, если твоим подвалом? – с надеждой взглянул на меня умник.
– Ага. Отец Аполлинарий вот уже закинул и что? Ему помогло?
– Да это еще не факт, что он не сам на себя руки наложил. Это только твои личные домыслы.
– Хочешь рискнуть? – прищурилась я на открывшего пасть кота. – Что молчишь? Можем рискнуть. Только учти, что следующую перетечу тебе, возможно, некому будет проводить.
– Ну, хорошо. А что тогда ты предлагаешь?
– Я?.. Честно говоря, не знаю... Хотя, думаю, что лучше всего в нашей туманной ситуации спрятать эту магическую штучку у себя в доме, хотя бы, как козырь в свою пользу, и ждать дальнейшего развития событий. Естественно, усилив собственную защиту. Ведь, мы ж с тобой не человеческий священник, а маг и шустрый умный кот. К тому же у нас есть бдительная Груша...
– Значит, вы не против, если я все слышала? – тут же проявилась между нами домовиха.
– Нет, конечно. Мало того, я собиралась с тобой посоветоваться, – уверила я вездесущую скромницу. – Если, конечно, Зигмунд будет со мной согласен.
– Да что я?.. Я более чем уверен, что при таком численном соотношении все равно останусь в меньшинстве. Тем более... из-за меня все это и заварилось, – покаянно повесил он голову.
– Тогда, считай, решено, – из чисто педагогических соображений не стала я утешать умника...а может, из садистских.
– Так что ты, хозяйка, хотела у меня спросить? – вскинула свою мордочку с совершенно преданными глазками домовиха.
– Спросить, говоришь?.. Скажи мне, Груша. Есть в нашем доме такое место, куда можно эту вещицу о-очень надежно спрятать?
– Есть, – не промедлив и секунды, кивнула мне кроха и, соскользнув с кровати, посеменила в сторону двери. – Пойдемте, я покажу...
Место, действительно, показалось нам с Зигмундом надежным – в погребном отсеке для картошки, оказавшемся снабженным двойным дощатым дном. По словам Груши, пользовалась им еще моя тетушка. Только вот что она там хранила, оказалось и домовихиной тайной тоже. Ну что ж, зато теперь я уверена, что и в отношении наших секретов она останется такой же щепетильной. Загвоздка вышла в другом – полной непереносимости нашим домашним духом подброшенной бусины. Точнее, магии, которую та щедро излучала. Пришлось напрячь мозги. Правда, ненадолго. И, зажав в руке очередной 'подарок судьбы' я ринулась к своему туалетному столику. Там, задвинутой в самый дальний угол нижней полки, стояла небольшая прямоугольная шкатулка из сплава моанита(11) с каким-то другим, неизвестным мне металлом. В купе они давали эффект магической изоляции, при которой находящаяся внутри энергия, не распространялась наружу, сохраняя при этом свою полную силу внутри. Как объяснил мне когда-то Глеб, сеткой из точно такого же сплава обтянуто столичное ристалище, где Прокурат проводит свои ежегодные рыцарские турниры... Глеб... Замерев на секунду, я с удивлением осознала, что произнесла это имя впервые за день... 'Ох, как бы нам сейчас не помешало сильное мужское плечо', – вздохнула, как можно прочувствованнее и... вывалила на столик все содержимое шкатулки. Которое, кстати, еще со времен моей тетушки, уже никакого отношения к магии не имело. Да и она сама хранила там, насколько я помню, свои сережки с бусами... Все, кроме одного – моей недавней 'моральной компенсации' от Хоуна, как спящий брат с бодрствующей сестрой схожие с сегодняшней нашей находкой... Да, все в этой жизни может быть... Завернув в платочек обе бусины, я сунула их вовнутрь и, захлопнув шкатулку, понеслась обратно вниз, где меня в погребе поджидали остальные члены нашего сообщества 'Тайны отца Аполлинария... и их последствия'...
Ночью, уже перед самым рассветом, завыли все собаки в округе. Слаженно и тоскливо... Я сидела на кровати, подтянув к себе колени, и слушала.
– Не поздно ли они? – грузно шлепнулся на мои, спрятанные под одеяло ступни Зигмунд и смачно зевнул. – Опоздали что-то со своими пророчествами.
– Ага... И заунывно как... так и подмывает или самой присоединиться или шаром в ближайшую будку запустить.
– Да ладно тебе, – преувеличенно беспечно протянул кот. – Поголосят и перестанут.
В следующий момент, будто в знак протеста на мои намерения и котовьи прогнозы, совсем рядом с нашим домом завыла какая-то одинокая собака.
– Да чтоб тебя кратагусом(12) накрыло! – сбросив одеяло прямо на Зеню, соскочила я с кровати и направилась к окну.
Луна, огромная, идеально круглой формы, висела напротив меня, освещая собой и наш просторный двор, и дорогу, бегущую мимо – из деревни на проселочный тракт. И прямо посреди этой дороги сидела сейчас тощая простуха(13), отрешенно задравшая свою острую мордочку к ночному светилу. Вот она на мгновенье замолчала, переводя дыхание, и снова проникновенно завыла, вторя своим сородичам на ближайших улицах.
– Нет, я точно в нее сейчас запущу... – обернулась я назад и зашарила взглядом по полу. – шлепанцем! – искомая обувь нашлась быстро, но пока я, одной рукой пыталась совладать с оконной задвижкой, певунья, вдруг, поджав хвост, резко сорвалась с места и скачками понеслась в противоположную от деревни сторону.
– Да... – проводила я ее взглядом и развернулась от окна. – Хорошо же наша новая жизнь начинается: с подброшенной магии и собачьего воя за упокой аполлинарьевой души.
– Они не о нем воют, хозяйка, – только сейчас заметила я рядом с выползшим из под одеяла котом домовиху.
– А о чем же, позволь узнать?
– Они воют от большого страха. Я это чувствую...
________________________________________
1 – Мелкая нечисть, обитающая в заброшенных домах. Внешне схожа с огромной лопоухой крысой. Питается кровью случайных прохожих или животных. Особые пристрастия – мужчины в нетрезвом виде.
2 – Флибустьер – пират.
3 – Бадук – город на северо-востоке Ладмении. Центр рудокопов, кузнецов и оружейников.
4 – Государство на северо-западе континента Бетан.
5 – Ладменская денежная монета из преимущественно медного сплава.
6 – Здесь, выше и ниже по тексту – рифмы автора. За что он приносит свои искренние извинения.
7 – Отрицательный персонаж Ветхого Завета, символ женского коварства.
8 – Особо ценная рыба, обитающая лишь в одном месте Ладмении – озере Туманном на землях Озерного края.
9 – Безответственный, легкомысленный.
10 – Один из четырех основных ладменских праздников. Приурочен ко Дню осеннего равноденствия и отмечается 21 сентября в честь окончания уборочной страды.
11 – Металл, гасящий любую, даже алантскую магию.
12 – Кратагус (Crataégus) – боярышник.
13 – Беспородная собака.
Глава 3
Весь утренний развал сегодня в разноголосье обсуждал прошедший собачий концерт. А наделенные особо развитой фантазией, делали попытки связать два последних события в Мэзонруже, подтянув под это дело и мочалинское знаменье. Получалось пока коряво даже для деревенских версий, самой приличной из которых была: 'Илуниха – давняя 'благоприятельница' нашего покойного батюшки, а разбежались они с ним по причине того, что и в лучшие то свои годы лаялись, как кошка с собакой'. Да, подсунули мы несчастную бабку под длинные языки. Ничего не скажешь... Сидит теперь, наверное, за своим 'помеченным' забором и нос на улицу высунуть боится. Хотя, возможно и наоборот. Это, смотря, как кто к нашему батюшке относится. А то, может и завидовать станут... Это я опять так саму себя успокаиваю...
– Доброго дня, Стасенька! – громко возвестила о себе тетка Тиристина и, перебросив пустой бидон в другую руку, пихнула под косынку выбившуюся прядь. – Ты домой?
– И вам всего лучшего. Ага, – качнула я для наглядности своей набитой доверху корзиной.
– Ну, так пойдем вместе, тем более... – на ходу задрала голову к небу соседка. – Хлынет скоро. Вишь, небо рассерчало?
– Думаете, это оно из-за отца Аполлинария 'рассерчало'? Из-за того, что много о нем всего болтают?
– А что тут думать? Какой бы ни был, а духовная особа. Хотя... с Илунихой у них точно чего-то было. Недаром говорят, она с утра на себя черный платок нацепила и в нем по Мочалино полкает.
– Кто говорит? – опешила я от такой новости.
– Так сватья ее – Дивина, – хмыкнула женщина и, понизив голос, добавила. – Одного болота кочки... Одна с попом косы лохматила, а другая мужу рога на именины подарила. А откуда, думаешь, у Дивины такой фингал?
– Это вы у меня сейчас спрашиваете? – растерянно выдала я.
– Так, а чего мне спрашивать? Я и так знаю – от Фени ее. И пусть она хоть объявления по всему Мэзонружу развесит, что сама на прялку в темноте налетела, но, все и так знают.
– Да-а...
– Вот и 'да', Стасенька. А столько лет считались у нас в деревне приличной семьей. Я своему сыну на них пальцем тыкала: 'Вот, смотри, ветрогон, как надо с женой обращаться'. А тут, с каким то заезжим, пока Феня ульи свои на пасеке вытрясал... Я ж говорю – с одного болота с Илунихой кочки... Ой... – вдруг тормознула тетка Тиристина и вытянула шею в сторону моей изгороди. – Это чьи ж там огроменные ноги торчат из ваших кустов? Зигмунда клиент в ожидании?
– Понятия не имею, – тут же последовала я ее примеру.
Торчать из кустов эти, действительно, 'огроменные' ноги, зашнурованные в ботинки, могли только в одном случае – если остальная часть тела в это время восседала на нашей, почти скрытой в разросшейся бузине лавке, рядом с калиткой. И ведь давно надо было ее обполоть, да все руки не доходили. К тому же, местные наши клиенты, натуры, по-деревенски, важные, томились в ожидании приема всегда исключительно стоя, время от времени заявляя о себе громкими напоминаниями. Так что, лавочка вот уже долгое время оставалась никому не нужной. А тут, действительно, торчат...
Теперь и я почувствовала приближение противоположной мне стихии – ветер, став, вдруг угрожающе сильным и холодным, требовательно подпихнул меня сзади и заставил быстро распрощаться со словоохотливой соседкой. Но, на этом он не успокоился, погнав и дальше – по дощатому тротуару, через узкий мостик, и прямиком к собственной калитке, преследуя по небу, угрожающе набухшими влагой тучами. Вот-вот начнется дождь, долгожданный всей местной растительностью, сильный и, вполне возможно, он будет идти до ночи:
– А что ж он там, так и будет сидеть? Не видит, что на улице творится? К тому же Зеня сегодня... – удивленно застыла я перед сидящим на лавочке человеком.
Потому что человек этот, откинув голову на нашу изгородь, мирно спал. Его светлые, короткие волосы трепались на ветру, оставляя лицо неподвижно спокойным, а руки были крепко сцеплены на груди. Рядом, на отсыревшей от травы лавочке, лежал поношенный вещевой мешок из под которого углом торчал черный кожаный планшетник. Я видела подобный всего раз до этого – у либрянского землемера, считающего себя настоящим интеллигентом. И этот 'интеллигентский' атрибут никак не вязался с общим впечатлением от незнакомца, всем своим видом, даже таким сейчас беззащитным, излучающим огромную силу... 'Как та самая магия, чистая и прозрачная', – пришло мне на ум совершенно неуместное сравнение, после которого, вдруг сильно захотелось заглянуть в глаза спящего мужчины... В этот момент, он, будто почувствовал постороннее присутствие и, сначала дернул согнутой правой рукой, а потом свои глаза открыл... И я увидела небо – огромное, с бежащими по нему серыми тучами и без всякой надежды на...
– До-обрый день, – растерянно скривившись, будто это меня, а не его застали врасплох, протянула я. – Я вам не помешала, а то может, подушку вынести?
Мужчина снова дернулся, лупанув правой рукой по пустоте сбоку от себя и стал медленно, опираясь на эту же руку, подниматься с нагретого места:
– Здравствуйте. Меня зовут Ветран и мне нужен Зигмунд, кот-баюн, – распрямившись во весь свой немалый рост, тихо произнес он. – Я к вам из столицы. Из музея истории с заданием. Точнее, это у меня задание, а господин... кот окажет нашему музею бесценную услугу, если согласится ответить на мои вопросы... – закончил он с явным облегчением и, склонив голову набок, выжидающе уставился на меня.
По идее, в силу нашего нынешнего осадного положения, стоило бы его хорошенько расспросить и 'просветить' в смысле свечения, но я на этот раз решила ограничиться своей женской интуицией. Тем более что погода как раз располагала. В смысле, подгоняла к принятию решений:
– А-а-а...
– Бумагу мою показать? – еще ниже склонил голову музейный работник.
– Нет, – тут же захлопнула я рот. – Это вы Зигмунду ее покажите. Я хотела спросить, далеко ли вы остановились на ночлег. А то скоро дождь пойдет.
– Ночевать? – чуть ли не по слогам повторил за мной мужчина. – Я промокнуть не боюсь. Так что с котом?
– С котом?.. Надеюсь, все нормально, – тоже, видимо, опираясь на свою интуицию, предположила я и распахнула нашу калитку. – Пойдемте... Ветран. Меня, кстати, Анастэйс зовут.
– Анастэйс, – так же медленно произнес он и сделал большой шаг к нам во двор. А дальше двинулся, уже гораздо быстрее, неся в левой руке свою поклажу. – Большая у вас деревня.
– Что? – не расслышав из-за очередного порыва ветра, развернулась я к нему прямо у крыльца.
– Мэзонруж – большая деревня. А кто здесь, в основном живет?
– Люди. Если вы это имеете в виду. А если конкретно, то – ремесленники, работающие на либрянские лавки и мастерские. Очень много заезжих сезонников, тоже работающих в Либряне. От нас же до нее всего три мили. В общем, разный на... – прихлопнуло меня по макушке вскинутой кистью Ветрана. – Да вы что?!
– Ничего...Простите, – отдернул он свою руку обратно и задрал голову вверх. – У вас там чердачная дверца... открыта.
– А яснее?
– Она громко закрылась.
– Закрылась? – прищурилась я на сосредоточенного мужчину, и, поставив на крыльцо корзину, отошла подальше от дома. – Ага... Это от ветра, наверное... Мать моя, Ибельмания! Ты что там делаешь?! – а что мог делать кот на карнизе дома с пучком засушенной валерианы в пасти? Сам собой напросился нелицеприятный ответ. – Зеня! То есть, Зигмунд! – строго зыркнула я на него, да что толку? Умника вновь захлестнули инстинкты. – Да сколько эта вакханалия будет продолжаться?! А ну выплюнь траву! – кот глянул на меня, почти осознанным взглядом, а потом отрицательно замотал своей лобастой башкой. – Зигмунд, ну ты же ученый кот. Тут к тебе человек приехал из столичного музея вопросы умные задавать, а что он о тебе сейчас подумает? – уперев руки в бока, попробовала я воззвать к остаткам котовьего разума, затуманенного валерьяновым дурманом. В ответ кот лишь скептически посмотрел на визитера и показал нам обоим свой полосатый зад, намереваясь снова нырнуть в травяные закрома. – Ах, так?!
Быстрым взмахом руки, захлопнула я перед наглой мордой чердачный вход и тем же приемом задвинула на нем вертушку. Кот, пораженный таким вероломством, резко отпрыгнул и чуть не выронил свою ношу из пасти.
– Скажите, а он всегда... такой? – осторожно поинтересовался у меня подошедший мужчина.
– Не-ет. Просто у нас недавно перетеча... – глянула я на Ветрана и решила, на всякий случай пояснить. – ... перевоплощение было в новое тело. И вот это тело так себя проявляет – подавляет разум Зигмунда первородными инстинктами. Но, это явление временное. И Зигмунду потом бывает очень стыдно, – добавила, уже громче, глянув на притихшего, но не сломленного бунтаря плоти.
– Понятно, – кивнул в ответ Ветран. – Лестница у вас есть?
– Есть, там... – неопределенно махнула я рукой в сторону сада, прикидывая в это время в уме, стоит ли испытать на умнике левитацию, в которой я сама почти Трахиния или пожалеть... Решила для начала честно его предупредить о намерениях. И даже открыла рот... И тут полил дождь – не сказать, чтоб внезапно, но уж очень сразу и сильно: мне в рот, на голову, мигом насквозь промочил легкое платье и разозлил уже всерьез. – Если ты сейчас же не кинешь вниз эту траву и не докажешь мне, что вменяем, я тебе шкуру подпалю! – сжав кулаки прокричала я, выплевывая изо рта воду. – Ну! Считаю до трех! – и медленно подняла руку с тусклым от противоборства с враждебной стихией шаром. – Раз!..
– Анастэйс!!! – увидела я в глазах такого же промокшего мужчины, замершего с лестницей на плечах нешуточный страх. – Не надо!.. Я лестницу принес, – произнес он уже тише и спокойнее и в доказательство, тут же приткнул ее верхним краем к карнизу. – Я лезу?
– А, пожалуйста, – погасила я в зажатой ладони огонь и ей же показала чудом не облысевшему коту кулак...
В дом заходили по очереди: сначала туда влетел, вдохновленный просветлением в мозгах и дождем на улице Зигмунд, потом степенно вошел музейный работник и уже замыкающей я, но, на пороге тормознула:
– Корзина.
– Я сейчас, – боком вынырнул мужчина обратно под ливень.
– Ну что, уважаемый философ, как ваше настроение? Может, валерьяночки в чашку плескануть 'для сугреву'? – хмуро прошлепала я мокрыми босыми ногами к раковине и подтянула вверх подол прилипшего к телу платья.
– Стася, ты, конечно, имеешь полное право надо мной измываться, – прогундел сидящий у стола взъерошенный кот. – Но, скажи мне, кто это такой и почему он так бесцеремонно таскал меня за шкирку?
– Ах, даже так?! Беспамятство будем изображать? – закрутила я жгутом материю и, подтянувшись на цыпочках, принялась ее отжимать.
– И все же, я повторяю свой вопрос... Здравствуйте...
– А я тебе отвечаю... – развернулась я к коту и увидела застывшего за моей спиной Ветрана с капающей корзиной в руке.
– Куда ее?
– Да прямо сюда, – ткнула я большим пальцем правой ноги прямо перед собой. – Все равно все теперь в раковину перебрасывать.
Мужчина медленно склонился и, поставив ношу в отмеченном мокрым отпечатком месте, стал также медленно распрямлять спину, скользя по мне снизу вверх, взглядом. Но, где-то на полпути, он, неожиданно громко вдохнул воздух и, раскинув в стороны руки, рухнул на пол...
В доме наступила тишина, отбиваемая только тетушкиными ходиками. Они успели щелкнуть пять раз, после того, как:
– Да, Стася... Я, конечно, многое в своей жизни повидал, но чтобы от женской наго... красоты в обморок бухались, вижу впервые.
– Заткнись... – не хуже кота прошипела я и ринулась к бесчувственному телу. -У него это от боли. Вот я Трахиния, сразу не увидела, – дрожащими руками расстегнула я рубашку мужчины и, откинув в стороны ее мокрые половинки, пораженно замерла. – Да как он вообще с этим... ходил? А еще лестницу... и тебя с карниза.
На теле Ветрана, в районе левого плеча красовалась насквозь промокшая от дождя и крови повязка, едва прикрывающая края совсем свежей раны.
– И что ты думаешь? – ткнулся своим боком мне в локоть умник. – Откуда это у него?
– Откуда не знаю... – занесла я свою ладонь над бинтом и на несколько секунд закрыла глаза. – ...А вот то, что это – магический ожег и очень глубокий, уверена. Ну что, валерьянозависимый, по силам тебе такая работенка?
Работенки хватило нам обоим. Ведь этого, совсем не легкого 'клиента' вначале надо было раздеть и перетащить поближе к огню – на зенин любимый диван. Потом наступила моя очередь и, отправленному в состояние сна, не выходя из состояния обморока мужчине, в срочном порядке была заменена повязка с целебной мазью в пришлёпку. После чего я еще раз убедилась в магическом происхождении раны. Заключительным этапом пошел Зигмунд с 'выездным' вовнутрь дома с веранды оздоровительным сеансом. В общем, часа через три, когда к нам из погреба высунула свою мордочку Груша, из нас троих один – оздоровительно спал, прикрытый по шею одеялом, а двое клевали носами от усталости и пережитых эмоций.
– Зеня, – оторвалась я от тарелки с супом, подогреть который даже не потрудилась. – А ты видел его татуировку на левом предплечье – стрела, направленная вверх? Странная она какая-то.
– Еще бы, если учесть, что это руна, – потянувшись, свернулся клубочком у разожженного очага умник.
– А яснее?
– Руны, Стася, это древняя письменность, постепенно вытесненная буквами. Они использовались очень давно на нашей общей прародине. Да и здесь тоже, как видишь, их не забыли. Только смысл с тех пор изменился. И если раньше они были и буквами и символами одновременно, то сейчас выполняют только вторую функцию. Для первой они слишком сложны в написании.
– А что означает эта руна – стрела, наконечником вверх?
– Эта руна?.. – впал Зигмунд в свой информационный транс. – ... 'Треба'. Так она называтся. А означает... У нее, вообще-то три обозначения. Тебе все огласить?
– Нет, по одному в день. Ты что, издеваешься?
– Просто, спать очень хочется, – ехидно скривил пасть кот. – Ладно, ты сама этого хотела: 'Твердость духа', 'Воин' и 'Жертва'. В общем, воин духа, приносящий себя в жертву ради чего-то там. Довольна?
– Ну, ничего себе, работник музея. Я их, почему то, другими представляла.
– Другими? А что ты вообще знаешь о музеях, Стася? Ты хоть в одном из них была?
– Была, конечно, – оскорбилась я за явный намек на свою культурную безграмотность. – В морском музее Тайриля и в Либряне – в музее ремесел. Но, в первом мы с одноклассницами просвящались самостоятельно, пока наша матронна флиртовала с подслеповатым экскурсоводом, а во втором нас по залам водила сухонькая старушенция с длинной палкой в руках и этой палкой тыкала то в экспонаты, то в тех, кто ее не внимательно слушал. А чтобы такой вот... верзила с мышцами... – представила я себе Ветрана с длинной палкой в руках, вдохновенно рассказывающим об устройстве маслобойки. – Не знаю. К тому же эта татуировка его. Не говоря уж о старых шрамах по всему торсу и новом магическом ожоге...
– Об ожоге я и сам пока воздержусь с комментариями... – разинул в очередном зевке пасть Зигмунд. – А вот что касается татуировки, так знал я в свои столичные времена одну экзальтированную даму. Она у себя на... ну, ниже поясницы, справила руну, обозначающую 'Рок' и всем твердила, что она есть настоящий и единственно возможный 'конец света'.
– Интересно, и как ты-то об этой руне на таком месте узнал? – недоверчиво скривилась я.
– Столица, Стася... Столица... – многозначительно изрек кот. – А вообще, сознайся, что ты мне просто завидуешь.
– Вот я сейчас не поняла, – отложила я ложку в сторону. – И чему именно я завидую?
– А тому, что ко мне из самого Куполграда, из единственного в своем роде музея приехал человек, чтобы поинтересоваться моей обширной биографией. Чтобы послушать и запечатлеть мои уникальные притчи и мудрые мысли. Чтобы сберечь их для потомков... Вот, в общем этому ты и завидуешь.
– Ну да, конечно. Только не забудь ему рассказать о том, как ты клиентов в постель укладываешь только ради того, чтобы послушать, как они храпят. А еще... Впрочем, кое-что он и сам сегодня видел, до того, как тебя за шкирку с карниза снимал.
– Жестокий век, жестокие сердца, – с чувством процитировал неизвестного автора Зигмунд и демонстративно отвернул от меня морду. – А ты что над ним зависла, легкоступая Грундильда?
– Я? – отпрянула от головы спящего мужчины доселе хранившая молчание домовиха. – Я – ничего. Я просто смотрю на него.
– Ну и как впечатление? – насмешливо поинтересовался умник.
– Красивый и совсем молодой... По вашим меркам.
– Красивее, чем Глеб? – ревностно прищурилась я.
Домовиха еще раз взглянула на неподвижно лежащего Ветрана и, потупив глазки, произнесла. – Он совсем другой, хозяйка – он – светлый и какой-то... чужой.
– Вот и я о том же... А вообще, пора мне. А вы оставайтесь караулить больного, – и, убрав со стола, поплелась в свою избушку корпеть над новым заказом от господина Труша...
А дождь, действительно, шел очень долго...
Хлеб, ноздреватый, еще теплый, напластанный большими неровными кусками, горой высился посредине стола, а молодая картошка, вся в кристалликах соли, истекала в тарелку желтым прозрачным маслом. Я занесла над ней сжатую руку и, дождавшись робкого кивка Ветрана, щедро бухнула сверху мелко нарезанную душистую зелень. Осталось сделать только одно для начала праздника живота в отдельно взятом деревенском доме:
– Скажите, а у вас в столице такое блюдо как употребляют: с молоком или с кофе по эльфийски?
Вопрос, как я ни старалась скрыть ухмылку, все равно получился ехидным, но мужчина, вдруг, улыбнулся:
– С молоком... Если можно.
– Ага... И в каком столичном ресторане такую кухню практикуют?
– 'От не выспавшейся кусапки(1)', он называется, – встрял в нашу светскую беседу кот. – Ветран, как вы себя чувствуете?
– Действительно, – теперь уже совершенно искренне присоединилась я. – Плечом подвигайте, только осторожно, – мужчина тут же послушно выполнил требуемое и, под нашими пристальными взглядами попытался не скривиться от боли:
– Гораздо лучше, честно... Я ведь еще не поблагодарил вас – спасибо за заботу, лечение и ночлег. И... прошу прощения за вчерашнее.
– Ой, да ладно вам извиняться и благодарить. Это наш профессиональный долг, – радостно заерзал на своем высоком стульчике Зигмунд. – Раз вам лучше, вы ведь писать сможете?.. Записывать?
– Записывать? – удивленно глянул на него Ветран, а потом спохватился. – Записывать... Я постараюсь... Анастэйс, это вы из-за меня сегодня не выспались?
