Текст книги "Змей подколодный"

Автор книги: Елена Никольская

Соавторы: Егор Никольский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц)

В конце концов, он плюнул и встал – почти за час до будильника – и, сидя в горячей ванне, твёрдо положил себе до шестого этажа добраться и замок на заклинании открыть, чего бы это ни стоило. А там будем посмотреть…

Но уж Ольге мы это излагать не станем. Барышня и так весьма неуравновешенна, ни к чему ей наши кошмары, благодарим покорно. Тут самому бы не свихнуться!..

2

В одном Бельский точно ошибся – или соврал? – ни запоров, ни решёток на шестом этаже не было. Андрей поднялся по лестнице никем не замеченный и не остановленный; лестница привела его к коридору.

В коридоре стоял полумрак.

Задрапированные шёлком стены шуршали от малейшего прикосновения. Зато ковёр под ногами был кстати – шаги получались беззвучными. Словно кошка кралась за добычей… мягкие подушечки лапок, убранные в них когти… туда-сюда…

Ужасы отсутствовали напрочь – ни скелетов тебе, ни призраков мрачных, но всё же Андрей шёл медленно, осторожничая – поелику возможно! – и оборачиваясь на каждый померещившийся шорох. Но никаких шорохов на самом деле не было – пустым, пустынным оказался шестой этаж учебного корпуса, некому было сказать виновато, что обсчитался, мол, ступеньками и этажами, случайно, мол, здесь, ошибка вышла, право слово… Андрей представления не имел, разрешено ли гимназистам бродить в данном месте; так что средь бела дня и наяву встреча с преподавателем могла оказаться пострашнее злобного демона.

Коридор был непривычно узким – и без дверей. Под высоким потолком, спрятанные в драпировках и тусклые оттого, мерцали крохотные светильнички. Складки тканей перемежались картинами. Картины были почти от пола и почти доверху; всё вроде бы бытовые сценки из жизни лордов, всё комнаты с тщательно прописанными предметами меблировки. К каждой из картин Андрей прикоснулся – уверяясь в их рисованности, нереальности; а всё ж таки неуютно было проходить мимо: кто знает! Маги, мать их фак!..

Коридор был длинным и в конце изогнулся плавною дугой. Сворачивая на дугу, Андрей притормозил, прикидывая план здания: нет, никаких подобных заворотов! Не заблудиться бы нам, судари мои… Но дальше всё стало гораздо любопытнее, и об опасениях своих он благополучно забыл.

Окно на всю стену, а за окном – ничего: небо. Ни следа высоченных деревьев гимназийского парка. Этаж получался этак пятнадцатый – уж не шестой ни в коем случае! В небольшом – не бальном, не лекционном – зале блестел натёртый паркет. Ни мебели, ни штор. По четырём углам – четыре огромных вазы: мейсенский фарфор, пастушки с овечками. Лепнина на потолке. Синяя с белым мозаика стен: абстрактный, без намёка на какую-либо геометрию рисунок. В стене напротив входа – створка деревянной, паркетного узора, двери.

Андрей обернулся в тёмный коридор, качнулся было назад, от всей души сожалея, что лестница на шестой этаж не оказалась забранной массивной железной решёткой – с замком! с амбарным! Но мы уже здесь, куда деваться. И, ступая бережно – как босиком по стеклу, чтобы, боги упаси, не скрипнуть паркетиной, – он пошёл к двери, изо всех сил представляя себя кошкою на охоте. Замочная скважина была узка, ни черта не увидеть, но ухо-то приложить – вполне. И он приложил ухо, продолжая остро сожалеть о замке и решётке.

– Прошу вас, – сразу же сказал за дверью знакомый голос, и Андрей отпрянул, едва не поскользнувшись. Ничего; это он не мне! Но приложиться снова было слабо, а через минуту выяснилось, что и незачем. Всё было слышно и так: великолепно слышно! И он стал слушать.

– Прозит, май дарлинг!..

– …в эдаком готическом, знаете, стиле…

– …но с моей, стороны, право, показалось бы несколько…

– …и стал метать. Не поверите, господа!..

– …а предложено было, мадам, без росписей, без обязательств!..

– …и вот беру я в горсть – ба! в горсти-то – зола!..

– …прозит! Огоньку, шерри?..

– …чистейшая среда. Думалось, и серебром-то – не помеха…

– …прошу, сударь!..

За дверью имело быть застолье. Пили весело – шумно – давно; Звенели по благородному металлу ножи и вилки из него же, звенел хрусталь, звенел смех; а смеялись и пили знакомые всё лица – десятки раз на уроках слышанные голоса. Господа преподаватели гимназии – едва ли не полным составом – предавались веселию и праздности за створкою двери на шестом этаже. А время было – три часа пополудни, пятница, и остолбеневший перед дверью Андрей поклясться мог бы, что господа преподаватели на занятиях – вкладывают драгоценные крупицы знаний в головы своих подопечных. Кроме, разве что, Хендриджа, отпустившего Андрееву группу с половины пары, да директора гимназии, ведением классов себя особо не утруждавшего.

Он слушал, не вслушиваясь в слова, выделяя голоса, убеждаясь – да! Демуров. Фрау Бэрр. Шелтон. Великолепная Кора. И господин Айзенштайн здесь, и латинист Крессир…

– Ах, вот и десерт явился! – промурлыкал за дверью женский голос и с плотоядным восторгом продолжил: – Господа, нежданный десерт!

– Уместно! Уместно! Вот ножичек там, не затруднитесь…

– Десерт, вы считаете? Обратим ли взоры, коллеги?..

– Да пригласите же! Весьма аппетитно, право.

И шаги – к двери! Шайтан раздери, к двери! Не я ли тут нежданным десертом?! Вот тебе и людоеды, мля!..

Кошмары позапрошлой ночи ожили в один миг. Мелко пятясь, Андрей добрался до выхода, нырнул в спасительный полумрак и кинулся бежать, топая и громко дыша.

Грохоча через три ступеньки каблуками, он допрыгал до конца лестницы, свернул налево, влетел в туалет и там, в кабинке, прижавшись лбом к холодному кафелю, кое-как отдышался.

Минут через десять только, покинув кабинку и умывшись холодной водой, он сумел привести эмоции в приличный вид и криво усмехнулся бледному отражению в зеркале над умывальником. Ужасом гонимый. Твою мать.

Шли уроки, и в корпусе было безлюдно и тихо, но по дороге со второго этажа на первый Андрей встретил директора и, раскланявшись, предупредил его вопрос сообщением об отмене полупары литературы.

– Что-то вы бледны, сударь, – заметил ему господин Айзенштайн (веселясь и празднуя четырьмя пролётами выше; несомненно!..). – Поздно легли, полагаю?

– Да, господин директор, – согласился Андрей.

– Сходите-ка в столовую. Двойной кофе будет вам весьма кстати.

– Благодарю, господин директор!

Кофе и вправду оказал влияние благотворное. Покурить бы ещё! Но до звонка на последнюю пару оставалось пять минут.

Последней парой была латынь. Корпя над падежами местоимений, Андрей с подозрением поглядывал на господина учителя. Господин учитель казался трезв, темою урока, как и всегда, увлечён до чрезмерной жестикуляции и на Андрея ответных взглядов не кидал.

На шестом этаже, в праздности и веселии. А вот сумейте вы так, судари мои! Слабо?..

3

К концу пары благодаря обыденному виду латиниста уровень адреналина в крови вошёл в норму. Но следовало должным образом отдохнуть и расслабиться, а стало быть, доставить себе максимальное количество удовольствий – все, в распоряжении Андрея имеющиеся! Не так уж мало, между прочим, в нашей гимназии можно отыскать удовольствий.

Решение своё Андрей начал претворять в жизнь сразу же после латыни: ни секунды не медля, зашагал в столовую и, дождавшись у входа Ольгу, не терпящим возражений тоном назначил свидание – в шесть пятнадцать у дельфина. Ошеломлённая непривычной бесцеремонностью Ольга вопросила, не случилось ли чего, и получила чёткий и подробный отрицательный ответ. "А в чём же дело?" – вопросила Ольга. "Соскучился!" – сообщил он (чистую правду!) и отправился кушать.

Кушал он долго и со вкусом: фаршированную черносливом утку кушал, черепаший суп, салатики всякие разные, а на десерт – клубничный пирог с мороженым, запивал это всё многими соками и каппуччино. Нигде раньше не пивал он такого каппуччино! Какое ж вино могли б в этом заведении подавать!..

Сотрапезником его был Никита, и сделать самостоятельный выбор блюд Андрей Никите не позволил. Лично набрал ему заказ и со страстью за Никитиною едой наблюдал, называя при этом тихим голосом сорта вин, кои предпочтительно было бы употребить с каждою переменой.

Закончивши ужин, Андрей назначил свидание и Никите: в восемь, в клубе, сто лет уже мы в шахматы не играли, и слабых возражений об уроках и о том, что ещё как играли буквально на днях, слушать не пожелал.

Заинтригованная Ольга к фонтану прискакала минута в минуту и принялась допрашивать. Барышня, по обыкновению, была исключительно хороша, а уж насколько к лицу оказалось ей голубое кружево!.. Андрей поколебался, потом плюнул и тряхнул стариной – в конце концов! этак и квалификацию утерять можно!

По счастью, опасения его не оправдались. Барышня была изумлена, очарована и по самые ушки втянута в омут романтического обольщения, совершенно не соображая, куда её, невинную, влекут. Барышня представления не имела, скольких женщин – о, самых разных! – её собеседник соблазнил за те пятнадцать лет, которые барышня на свете прожила. Андрей блистал. И, блистая, и, тихо радуясь, что такие его умения не исчезли вкупе со вставными зубами и профессиональным гастритом, он сам себе, наконец, признался, что невыносимо – смертельно! – барышню хочет. Хотя бы поцеловать – для начала!.. К концу свидания он не обольщал уже – на автопилоте работал, борясь со всё усиливающимся желанием и с недоумением себя вопрошая: влеку я тут или сам влекусь?..

Ольга же сияла глазами, задирала от искусных комплиментов безупречный носик и влюблялась всё больше и больше, так что в конце концов гадкий соблазнитель начал бояться, что она сама его поцелует. Аккуратно свернув свидание и проводив барышню (до полпути, дабы не вызывать ненужных разговоров), Андрей пришёл в интернат, мучаясь уже не столько воздержанием, сколько раскаянием. Впрочем, особых причин каяться, говоря честно, не было – и без его усилий девчушка пребывала на грани большой любви, давным-давно он это заметил, а сегодня что ж… да, ускорил события… Вопрос – надо ли оно? Ясно ж, что не надо. Но когда нельзя, а очень хочется…

Проигрывая Никите партию за партией, быстро и беспросветно, Андрей убеждал себя, что нельзя. Совсем нельзя! Потому что не остановиться ему, старому кобелю, на страстных поцелуях в вечерних аллеях, ох, не остановиться… А девчонке всего пятнадцать!.. Хотя кто их знает, нынешних девчонок… Но даже если так – мыслимо ли! Презервативы тут продают, к примеру?..

Никита, в очередной раз партнёра разгромивши, возмутился его рассеянностью и играть далее отказался – да и время близилось к десяти. Они распрощались на площадке третьего этажа. Поклонившись сидевшему на посту господину Крессиру, Андрей с удивлением понял, что сегодняшние приключения кажутся ему давними и глупыми. Да и в самом деле, маги есть маги! Происходит у них там наверху нечто – и хай им! Напридумывал себе хрени всякой… А если и не хрени, то уж сегодня, по крайней мере, думать об этом не стоит – вечер портить! Хватит гнусного дня, шайтан его делал!

Он быстренько выучил географию, а всё прочее отложил на завтра, благо завтра была суббота: всего-то две пары. Оставалась, правда, лингвистика, но тему он недурно усвоил на уроке, так что подарим себе свободный вечерок.

Поторчав у стеллажа, он выбрал "Трёх мушкетёров" и, сбегав на пост, пожаловался на внезапный приступ голода. Латинист, посочувствовав растущему организму, добыл из воздуха подносик с горячим чаем и пирожными. Андрей предпочёл бы бутерброды, но – в дарёном сыре дырки не считают. Он отнёс подносик в комнату и, поужинав вторично под приятное и знакомое до мелочей чтиво, отправился в ванную. В ванной, завершив омовение, извечным и простым способом избавился, наконец, от чрезмерного возбуждения и обнаружил, что хочет спать – вот просто спать! И чтобы сны – про Ольгу! В подробностях, пожалуйста!

Сожалея, что нельзя заказывать сны подобно блюдам в столовой, он улёгся и заснул сразу – и спал, наверное, часа три. Но снов не запомнил, потому что разбужен был внезапно и пренеприятнейшим способом.

– Простите великодушно, любезнейший, но вынужден извлечь вас из объятий Морфея! – сказал над самым ухом густой и низкий голос, и в лицо Андрею плеснули ледяной водой. Андрей подскочил на постели, принялся отплёвываться и вытирать глаза, а покончив с этим, раскрыл было рот – но, уставившись в темноту, ни слова вымолвить не смог.

В темноту.

А в темноте – кромешной, беспросветной – маячили два белых мультяшных глаза, этакие огромадные овальчики с мерцающими зрачками. Под глазами обретались столь же мультяшные губы, а у самой постели висела в воздухе белая, жутких размеров рука. Рука держала посудину, сильно смахивающую на детский ночной горшок.

Мультяшное – да, но отнюдь не комичное! Андрей съехал задом в угол тахты и натянул до ушей одеяло.

– Пугайтесь, пугайтесь, милый мой! – сказали на это губы. – Как можно сильнее пугайтесь! С тем я и явился! Что ж вы, любезнейший, писаных слов не разумеете? Сказано вам было – вон из города! А вы?

Рука отшвырнула посудину (посудина немедля растворилась в воздухе) и погрозила Андрею длинным пухлым пальцем.

– Нехорошо! А? Довели до греха?

– М-м-а-а… – сказал Андрей и потряс головой в надежде, что видение исчезнет.

– А я вам, милейший, не снюсь, – язвительно сообщили губы. – Следовать нужно было советам! Теперь-то что ж! Это вам будет последнее предупреждение. Да не подумайте, что я вот так вот пальчиком погрожу и исчезну себе. А вы бы утречком проснулись да и списали всё на кошмарный сон, а? Любезнейший? Я вам пометочку оставлю, чтобы не усомнились! Отделаетесь нынче малой кровью. Но уж в следующий раз – не обессудьте!

Глаза в темноте сладко прижмурились.

– И приступим, пожалуй! Не возражаете, драгоценный мой?

С тихим хлопком мультяшки взорвались – а на их месте образовался монстр, сделавший бы честь любому фильму ужасов.

– Нажалуешься преподам – тут же твоего дружка сожру, – тихо и отчётливо сказал монстр. – Понял, сука?

Монстр сверкнул красным глазом, клацнул зубами и молнией кинулся к Андрею, и Андрей заорал, выставив перед собою руки. Чешуйчатая лапа, схватив сразу за оба запястья, заломила их за голову, и резкая боль в щеке заставила заорать ещё громче. Сразу же в комнате вспыхнул свет – и монстр исчез как не был.

На пороге стоял господин Крессир и с недоумением на Андрея взирал.

– Что здесь происходит?! Карцев! Что с вами?!

Андрей схватился за щёку – боль была, и была кровь, много крови! Он уставился на руку, растопырив пальцы, а латинист уже был рядом и смотрел туда же, а потом надавил Андрею на плечо:

– Ложитесь немедленно! Вы что, порезались? – Крессир вгляделся в его лицо. – Хар ме[9]9
  Ругательство, аналог русского «чёрт меня побери».


[Закрыть]!..

Он присел на тахту, держа над щекой Андрея ладонь. Боль стала стихать, и Андрей прикрыл глаза. Сердце билось часто-часто, и безумно хотелось в преподавателя вцепиться, как в маму, руками и ногами.

Тем временем в комнату ещё кто-то вошёл и сразу заговорил – брюзгливо и возмущённо:

– Надеюсь, мне позволено будет хотя бы теперь узнать, по каким причинам меня срывают среди ночи, не утруждаясь объяснениями! Полагаю, моё присутствие… Хар!.. Что здесь творится?!

– Не имею понятия, – ответил Крессир. – Рану пришлось закрыть, но просто глазам не верю!..

– Позвольте мне, – сказал Демуров.

Тепло, идущее от ладони, сменило нечто мокрое и холодное, и Андрей открыл глаза. Демуров, продолжая вытирать ему кровь, негромко спросил:

– Вы говорить в состоянии, сударь?

– Ага, – сказал Андрей и попытался подняться. Никогда он ещё не был настолько рад своего куратора видеть.

– Да лежите! Что случилось?

– Я спал, – сказал Андрей. – Я не знаю.

– Вы кричали, – сказал латинист. Он стоял посреди комнаты и словно бы принюхивался. Вид у латиниста был мрачный.

– Во сне, наверное, – сказал Андрей и снова попытался встать. – А что там у меня?

– У вас там укус, – сообщил Демуров. – Будет лучше, если вы расскажете.

– Я не знаю, – повторил Андрей. – Фёдор Аркадьевич, да уже не болит, я сам умоюсь.

– Андрей, – сказал Демуров и выпрямился. – Я вас слушаю.

Андрей сел, и Демуров протянул ему платок. Платок был с монограммой, мокрый, холодный и абсолютно чистый. Вытирая пальцы и наблюдая, как впитывается кровь – мгновенно и не оставляя следов, Андрей сказал:

– Здесь был монстр. Я испугался и закричал.

Преподаватели быстро переглянулись, и Демуров запрокинул Андрею голову. Щёку тут же защипало, а Демуров выговорил сквозь зубы короткое и невнятное – выругался, что ли…

– Монстр, говорите? – задумчиво переспросил Крессир и прошёлся по комнате – медленным, крадущимся шагом. – Монстр, значит…

– Как он выглядел? – спросил Демуров.

– Да я не рассмотрел толком.

– Андрей. Вы не могли бы подробнее?

– Да, конечно, – сказал Андрей. – Можно, я только умоюсь?

– Умойтесь, – вздохнул Демуров и отошёл от тахты.

Андрей поднялся, и в глазах немедленно потемнело. Он качнулся, и преподаватели сразу же подхватили его с двух сторон и усадили на постель.

– Ещё болит где-нибудь? Карцев! – И Демуров принялся его ощупывать.

– Нет… я просто…

– Шок, – сказал Крессир. – Коньяку ему нужно.

И перед носом у Андрея возник фужер, наполовину налитый коричневой жидкостью, – грамм сто пятьдесят, к гадалке не ходи! Любовь к преподавателям взвилась на заоблачные высоты; Андрей немедленно фужер принял и вылакал в три глотка, забыв поморщиться. Коньяк подействовал сразу, и, отдав ёмкость, Андрей попросил:

– Я всё-таки в ванную, можно?

"В туалет!" – взмолился он мысленно, но его, видно, поняли: Демуров, поддерживая за локоть, довёл пострадавшего до двери, велел не закрываться и у двери же дорогого ученика дождался.

Его уложили в постель, сунули большую чашку и потребовали объяснений. Глотая горячий кофе (кофе был щедро сдобрен коньяком), Андрей объяснился – не упоминая о словесных угрозах и предшественнике монстра. Оставив на этом Андрея в покое, преподаватели обшарили комнату – что уж искали, не понять, но искали странно: больше нюхали да руками поводили в разных местах. Наконец, Демуров замер в метре от стола и кивнул:

– Здесь.

Андрей глянул – но ничего нового не обнаружил; вот только на столе лежала незнакомая коробочка, небольшая такая, ярко раскрашенная. Он сдержал эмоции, но Демуров уже и сам коробочку увидел, даже повертел в руках и, хмыкнувши, положил на место. Не озаботила его коробочка, вот и ладно. Больше всего Андрей, придя в себя, боялся, что маги допрут, чего монстру, собственно, было нужно. Конечно, искушение во всём признаться имелось – огромное! – но угрозе он поверил сразу и, подобно всякой жертве шантажа, стойко молчал. Шантажист оказался крут – воспроизвести состоявшуюся беседу маги явно не сумели.

Андрея допросили опять – на сей раз о кошмарах вообще: бывают ли, сколь часто, какие именно, не случалось ли чего-то подобного. Потом Крессир ушёл, присоветовав на прощанье не есть более на ночь пирожных (ведь сам же и накормил!), а Демуров, присевши к Андрею на постель, сказал следующее:

– Надо полагать, сударь, сие происшествие есть ваша личная заслуга. Видите ли, в вашем возрасте у необученных магов начинает проявлять себя потенция…

– Потенция?..

– Магическая, Андрей! И у всех весьма по-разному. Я имею в виду необычные способности – знаете, кто-то силою взгляда передвигает предметы, кто-то видит сквозь стены… А у вас, видимо, вот такой казус – материализация кошмаров. Но ничего страшного, я вам поставил блок… защиту, то бишь. Больше подобного не повторится, можете быть спокойны.

– Мне поставили?

– На комнату. Больше-то вы нигде ночью не бываете, к счастью.

"Врёт, – отчётливо понял Андрей. – Защиту поставил, а про способности врёт. По крайней мере, в данном конкретном случае. Утешает. Ну и ладно, лишь бы блок его работал. А там пусть что хочет думает, мне-то что, лишь бы правду не узнали…"

– Я разрешаю вам завтра не присутствовать в классах, – сказал Демуров и поднялся.

– Спасибо! – искренне сказал Андрей, донельзя обрадовавшись возможности выспаться.

– Единственно, шрам у вас пока останется. Буквально на несколько дней.

– Да пускай.

– Рады украшению? – усмехнулся куратор.

Он прошёлся по комнате, включил торшер у кресла и погасил верхний свет.

– Вот что, сударь. Я, пожалуй, посижу с вами до утра. Пока защита устоится…

– Да, пожалуйста, – благодарно сказал Андрей. Оставаться в одиночестве ему не улыбалось.

– Спите теперь, – сказал Демуров, уселся в кресло и взял валявшихся на подоконнике "Трёх мушкетёров".

– Спокойной ночи! – сказал Андрей и – под двойной-то защитой! – вырубился почти мгновенно.

Коробочку на столе он рассмотрел только следующим вечером. Коробочка была детской игрушкой, паззлом – из двухсот фрагментов, гласила надпись. На коробочке красовался американский Винни-Пух, и коробочку эту Андрей не покупал и никогда раньше не видел. Не иначе подарок ночного визитёра – но ночь прошла, а защита устоялась, и он высыпал на стол содержимое коробочки, готовый в любой момент отскочить.

Это действительно был паззл – ни больше, ни меньше. Подавив желание засунуть картонки в коробку, а коробку выбросить за ограду гимназии (ещё лучше – сжечь на хрен!), Андрей принялся паззл собирать. Собирал долго и машинально, раздумывая, рассказывать ли Ольге о своём приключении. "Однозначно – нет, – решил он, наконец. – Но что, если явятся и к ней? У меня блок, а у Ольги? Впрочем, главный враг всё ж таки я. Наверное…"

Обратив, наконец, внимание на получавшуюся картинку, Андрей присвистнул и паззл разломал немедленно: с картинки, наполовину уже собранной, смотрели на него не Винни-Пух и не Пятачок, а всё те же жуткие мультяшные глазки в окружении почему-то крошечных разнообразных змеек. Провались вы!..

Коробочку со всем содержимым он немедля сжёг, спрятавшись в непроглядных зарослях за интернатом. И пепел растоптал; а жёг, сидя на корточках и внимательно следя, чтобы сгорело дотла. Гадость горела ужасно медленно – он успел выкурить четыре сигареты, не озаботившись последствиями, и пропитался дымом (от костерка и табачным) с головы до ног. Вернувшись же в интернат, был уличён в курении дежурившим нынче Демуровым и сразу наказан.

После пережитого кошмара порка показалась Андрею комариным укусом. Вот вам, любезнейший, и зримая польза от ночного визита, не так ли, драгоценный мой?..

Утром в воскресенье коробочка с паззлом снова красовалась на столе – целая и невредимая.