Текст книги "Змей подколодный"

Автор книги: Елена Никольская

Соавторы: Егор Никольский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 39 страниц)

– Нет никаких проблем, – сказала ведьма. – Я же вам говорю, я добровольно. Просто в лифт зашла, и вот… Понимаете?

– Понимаю, – сказал куратор. – И гораздо больше, чем вы думаете. А вот вы, сударыня, понимаете, что в следующий раз мне может и не повезти?

"Так и будет, – подумала Ольга. – Это мне отсрочка вышла. Отсрочка приговора…"

– Я забыла вам сказать "спасибо"! – сообразила она. – Подержите, пожалуйста!

Она сунула куратору ручку зонтика и завозилась, вставая и путаясь в плаще.

– Реверанс собрались делать? – усмехнулся Олег Витальевич, удерживая воспитанницу. – Сидите уж…

Ведьма плюхнулась обратно – вплотную к дорогому куратору. Олег Витальевич прикрыл её зонтом, подмигнул в ответ на косой взгляд, и она внезапно поняла, что куратор явился в сосны не ругаться и не наказывать – напротив! Утешать и греть. Вон и плащ притащил…

Куратор и в ледяном мире был заботлив, словно фея-крёстная. Водки, конечно, не налил, но спиртное из рук взрослого ведьма до сегодняшнего дня получала один раз в жизни – две недели назад, глоток коньяка из преподавательской фляжки в качестве противошокового средства. Нынешняя ситуация была в тысячу раз хуже, но Олег Витальевич, мгновенно унюхавший исходящий от воспитанницы свежий водочный запах, счёл, что лекарства принято даже и сверх меры.

Впрочем, в небрежении к Ольгиному здоровью его никак нельзя было упрекнуть. Пока ведьма ревела, куратор последовательно сотворил огромное кресло, толстое одеяло и пузатую кружку с горячим кофе. Лучше всего вышла кружка – её даже держать не пришлось. Кружка услужливо висела в воздухе прямо перед губами, наклонялась для удобства, да ещё и грела двумя струйками пара щёки. Старалась, словом, как могла.

Бояться в присутствии Олега Витальевича было абсолютно нечего (раз уж враг свалил, его почуяв!), и ведьма, по-младенчески спелёнутая одеялом, попивала кофе, наблюдая за кураторскими действиями. Ведьме было тепло и уютно – чего отнюдь нельзя было сказать об её спасителе. Спаситель, не наколдовав себе даже куртки, прохаживался вокруг стола с чертовски угрюмым видом. Руки подмышками, кончик носа красный.

Променад этот был далеко не прост: предметы сервировки – даже опрокинутая банка и высыпавшиеся из банки оливки – плыли в сантиметре от столешницы, не отставая от Олега Витальевича. Маг их движение игнорировал – а может, наоборот, руководил. Походивши так около получаса, он сунул что-то в карман – не то рюмку, не то оливку, подхватил ведьму на руки и наконец-то покинул проклятое место.

Никакого полёта в помине не было – раз, и дома. Куратор доставил Ольгу прямо в её комнату и сразу ушёл, пребывая, видно, в полной уверенности, что спасённая воспитанница будет откисать в горячей ванне и носа никуда не высунет. Ведьма же и минуты в комнате не провела – бегом побежала курить в сосенки. Только что пуховик с валенками сбросила.

"Наверное, зашёл меня проведать, увидел, что нету, и поскакал опять искать, – подумала Ольга. – Вот с таким бы учителем мне контракт подписать!.."

Контракт!

Она повернулась к куратору и заворожено на него уставилась. Вот он, выход!

– Олег Витальевич! Скажите, а что такое контракт на обучение? У магов?

Куратор вскинул брови.

– К чему вы это, сударыня?

– Секрет? – спросила Ольга.

– Отчего же секрет. Предположим, я желаю взять вас в ученицы, вы соглашаетесь, и мы с вами подписываем контракт. Не слишком распространенная процедура, но ничего особенного…

– Да! – со страстью сказала ведьма. – Я бы согласилась! А вы бы не хотели взять меня в ученицы?

– Вам ещё рано об этом думать, Оля. Вот окончите гимназию… На данный момент я и так ваш учитель, вы не находите?

– Олег Витальевич! – сказала ведьма. – Какая разница, сейчас или после? Вы, конечно, учитель, но ведь не мой же личный и без контракта! Нельзя сейчас? Так бы было здорово!

– Польщён вашим доверием, сударыня, но, боюсь, вы не представляете, о чём говорите! Контракт на ученичество накладывает весьма обременительные обязанности, а расторгнуть его может только учитель. Вряд ли вы будете в восторге, заключив подобное соглашение. Словом…

– Я буду в восторге, – заверила его ведьма. Она с трудом дышала. – Я всё-всё буду делать! Даже курить брошу!

– Это, конечно, большая жертва! – восхитился Олег Витальевич. – Я подумаю, Заворская. Вы позволите?

– Вы смеётесь… Но мне очень надо! Лучше прямо сейчас!

– Чем же обусловлена эдакая спешка?

– Я хочу обеспечить свою безопасность, – сказала ведьма. – Вы же говорите, что это ваш долг.

Тут её куратор улыбаться перестал.

– Что вы имеете в виду?

– Ну… – сказала ведьма, опомнившись. – Просто я где-то читала про такие контракты. А вы очень хороший учитель, я бы с удовольствием контракт с вами заключила! Я хочу учиться магии, а ведь ещё четыре года ждать. Я вообще не понимаю, почему нельзя сразу и магию изучать!

– Секунду, сударыня, – попросил Олег Витальевич. – Да нет, не может этого быть, – сказал он. – Вам что, контракт предложили?

– Нет! Что вы, господин учитель! Ничего подобного!

"Всё, абзац, – подумала ведьма, снова скатываясь в трясину ужаса. – Но ведь если он сам догадался – я же не виновата?!"

– Нет, это немыслимо, – растерянно сказал куратор. – Кто?!

– Да никто мне ничего не предлагал! С чего вы взяли?!

Чистая правда – не предлагал! Поставил перед фактом – другое дело!

– Вот этот самый господин в маске?

– Да нет же, Олег Витальевич!

Куратор уже стоял на коленках, отшвырнув зонтик. Дождь равнодушно капал ему на голову.

– Мы с ним водку пили! – сказала ведьма, пытаясь отвлечь кураторское внимание от главного. – Я и выпила-то всего три рюмки. Или четыре. Очень было страшно и холодно. Господин учитель?

Господин учитель, выпятив нижнюю губу, смотрел в пространство. На лице у него были не злость, не страх, не удивление – досада и скука. Никак не ожидавшая столь странной реакции на кошмарное известие, Ольга захлопала ресницами.

– Вы промокнете, – сказала она.

– Ветерок.

Куратор смахнул со щёк капли, стёр с лица неуместное выражение и взял ведьму за руку.

– Слушайте меня внимательно, Заворская.

– Я слушаю…

– Как я понимаю, вы пребываете в депрессии именно из-за предложенного вам контракта.

– Но я же вам…

– Не нужно отвечать, – сказал Олег Витальевич. – Усвойте раз и навсегда: на данный момент – и до окончания гимназии – вашим учителем являюсь я. Не совсем в той мере, в какой потребовал бы означенный контракт, но в достаточной для того, чтобы никто не мог заключить его с вами без моего согласия.

– Но ведь я здесь ничего не подписывала.

– Не имеет значения. Довольно вашего статуса гимназистки.

– Но если я сама такой контракт подпишу?

– Из-под палки? Он будет недействителен.

– Вы уверены? – спросила Ольга, забывши о конспирации.

– Ках ме!.. Конечно, уверен!

– А если я уйду из гимназии?

– Пока вас не исключат официально, ваш статус останется при вас.

– Так ведь исключат!

– Вот это вряд ли, – сказал Олег Витальевич. – Даже не думайте так легко от меня избавиться. Вам ясно?

– Ясно, – сказала ведьма, чувствуя несказанное облегчение. – Но я никуда и не собираюсь. Просто для информации.

– Счастлив слышать, – сказал куратор, поднимая зонт. – Что-то я продрог. Пожалуй, стоит выпить горячего. Не составите мне компанию, сударыня? Мистер Хендридж утверждает, что в нашей столовой сегодня объявился новый сорт пирожных.

При упоминании пирожных желудок немедленно заурчал.

– Ладно, – согласилась ведьма.

– Вот и славно, – сказал Олег Витальевич, поднимаясь и протягивая воспитаннице руку. – Но учтите, Заворская, что за курение вы будете наказаны нынче же вечером. Совсем распустились!

– Господин учитель, – сказала ведьма. – А можно я плащ себе оставлю? Дождь такой противный…

***

Около семи часов вечера, заливая окна учительского коттеджа, противный дождь наблюдал за медленно катившейся в боковую лузу восьмеркой и без интереса прислушивался к разговору играющих. Партия, впрочем, тоже особого внимания не заслуживала.

– Воздержались бы вы, Олег, от подобных вещей. Четверочка от борта в боковую…

– Я что-то не припомню запретов по этому поводу, Фарид.

– Разве я упомянул запреты? По негласному умолчанию, если можно так выразиться…

– Ах, по негласному умолчанию!.. Ках шенцсмей! А вам не кажется, что некоторые из нас стали позволять себе слишком многое – причём именно по негласному умолчанию!

– Хотите уподобиться?

– Хочу прекратить произвол, – угрюмо сказал Олег Витальевич.

– Вот эдаким образом? – спросил Демуров. – Тринадцатый от двух бортов в боковую… Тогда уж обратитесь в попечительскую коллегию.

– Только и осталось, право слово… – вздохнул Олег Витальевич. – Фарид, я превосходно отдаю себе отчёт, что мои действия были неправомерны. Страшно помыслить, что я выслушал бы на коллегии о себе! Превышение полномочий, ущемление свободы личности моей подопечной…

– Трудно оспорить, – сказал Демуров. – И в правую дальнюю…

– А контракт на ученичество в данной ситуации, полагаете, иначе выглядит?! Я, по крайней мере, долг службы исполнял! Что же касается попечительской коллегии…

– Оставьте вы коллегию вместе с долгом службы, Олег! Я вам о другом речь веду! Хар шмейс! – ваш удар, сударь.

– Вот именно по долгу службы, Фарид, я и прошёл сквозь чужие барьеры, если вы об этом!

– Так-таки прошёл? – уточнил Демуров. – Не взломал?

– Да ладно вам… И не уверяйте меня…

– Потрясающая корректность!

– …что безразличны к происходящему!

– Увы. С нынешней ночи не безразличен, – сказал Демуров. – Но тем не менее вынужден учитывать – и к вам, сударь, это относится в полной мере! – что…

– Ах, в полной мере!..

– Повторяю – мы вынуждены учитывать…

– А я не желаю ничего учитывать!

– В дырявый карман деньги складываю, м-м? – подытожил Демуров, взирая на перекошенное лицо коллеги. – Вы играть сегодня будете или как?

– Свояк от борта в боковую… Ках-цеш-ш!..

Шар взвился в воздух, ударился об пол и со стуком поскакал в угол холла.

– Браво! – сказал Демуров.

– Идёмте к Шелтону, – сказал Олег Витальевич, бросая кий. – Там нынче пулечку расписать собирались…

– Там Кора, – заметил Демуров. – Проиграетесь в пух.

– Это вряд ли, – сказал Олег Витальевич. – Мне сегодня везёт.

– Пожалуй, – согласился Демуров. – Мог бы и сукно порвать… Но сдаётся мне, вы скромничаете. Уж везением, друг мой, ваши утренние расклады никак не объяснишь!

– Не стоит лести, сударь. Вы бы справились куда как лучше. Виски до сих пор ломит…

– А я вам не льщу, – сказал Демуров. – Отнюдь. Я вас предупреждаю.

– Благополучие моих подопечных меня волнует значительно более, чем собственное, – заявил Олег Витальевич.

– Хар ме, Олег! Что уж вы так-то! Не вижу, право, особых поводов для тревоги.

– А кто вам сказал, что я встревожен?

– Нет?

– Нет! Я взбешён, Фарид! Видели бы вы девочку!

Тут в холле зазвонил телефон. Трубка плавно снялась с рычага, подлетела и повисла над бильярдным столом.

– Городской!.. – сказал Олег Витальевич. – Что за воскресенье!

– Да, – сказал Демуров, приложивши трубку к уху, и некоторое время слушал. – Простите, чем?! Да… Да, разумеется. В течение получаса. – Он отшвырнул трубку и возвёл глаза к потолку. – Грехи мои тяжкие, хар цирсшмей!..

– Куда это вы?

– В милицию.

– Куда?!

– В милицию за моим Карцевым! Решительно ничего смешного, Олег!

– Я вас умоляю! – сказал Олег Витальевич, радостно хихикая. – Что натворил-то?

– Задержан за драку, представьте! Изъято холодное оружие. Вот я сейчас погляжу, что там у поганца за оружие… холодное…

– Если позволите, я прогуляюсь с вами. Развеюсь… Да погодите же, Фарид!

– Благодарю, – раздражённо сказал Демуров уже от дверей. – Зелены ещё. Это вам не по личным миркам прохлаждаться! Идите вон пульку расписывать, сударь!

3

Зализывание ран – дело болезненное и трудоёмкое.

Как правило, им занимаются, убравшись прочь от посторонних глаз – и тем более от свидетелей и виновников печального инцидента. Оптимальный вариант здесь – родная нора. Уж в ней-то можно позволить себе что угодно: хочешь – стены грызи, хочешь – локти, хочешь – вой утробно и жалобно; хозяин – барин.

Враг наших героев не был исключением из правила. Ноги несли его сами, не мешая метаться мыслями и скрежетать зубами, – домой! Домой! В норку. Тёмную, глубокую, любимую, вход в которую заказан без приглашения даже родным и близким.

Он привык зализывать раны самым тривиальнейшим образом. Горячая ванна с резким запахом хвои. Кофе пополам со спиртом, поданный в ванну заботливым слугой. А выбравшись из ванны, завернуться в халат и набить брюхо сладким – полный стол сладостей и никакого мяса. И наконец, свалившись на мягкую постель в тёмной комнате, оглушить себя жёстким роком – "Nazareth", "AC/DC", "Accept".

Зубы, правду сказать, скрежетали со страшной силой. Больших трудов стоило удержать за зубами проклятия и заклятия – благо, даже сквозь застилающую сознание пелену ярости он понимал, что насылать проклятия было бы весьма неосмотрительно. Ежели только выбрать адресатом себя!

Но именно этот аспект и раздражал более остальных: сам дурак.

Недооценил. Просчитался. Возомнил, м-мать! Детишки – ладно (но каковы детишки!), а вот коллеги!..

Не вызывало сомнений, что коллеги озаботятся происходящими событиями, но так быстро? Так качественно? Так откровенно?! Браво, господа! Браво, вашу в три колоды душу, через сорок ворон да на прелую водицу, в хляби болотные, в рыбьи кости!..

Представив себе господина Стрепетова, бредущего по колено в болоте под ливнем из рыбьих скелетов, он расхохотался, расслабился, растёр уши и огляделся.

Родная нора оказалась в двух шагах – ванна, кофе, и приказать обед… Тут он вспомнил, что подать кофе некому, и выругался снова, не колодами и не рыбами, а самыми что ни на есть грязными словами.

Дверь дома начала открываться, стоило хозяину ступить на крыльцо, но хозяин ждать не стал, распахнул пинком, не обративши внимания на жалобный скрип. Скинув прямо на пороге опостылевший плащ и содрав маску, он цапнул со столика в холле кувшинчик и сделал несколько жадных глотков. Нервы, нервы!

Но вряд ли нервы могли изменить вино – а вино имело некий непривычный привкус. Он отпил ещё, на сей раз смакуя. Гвоздика и кардамон. Что за чертовщина!

Он поставил кувшинчик и огляделся.

Дом был тих – по понятной причине: хозяин явился в него первый раз за неделю, слуга, по горло занятый хозяйскими делами, отсутствовал и того дольше, а иных жителей в доме сроду не бывало. Гости – да, но вряд ли кто-то решился на визит без предупреждения.

Тем не менее, вино, щедро сдобренное пряностями, говорило об обратном.

Следы пребывания неизвестного визитёра обнаружились повсюду: визитёр был бесцеремонен до наглости. Небрежно брошенные раскрытыми книги. Немытые чашки. Окурки в кадке со спатифиллумом – а один из цветков, варварски отломанный отыскался на столе в гостиной, плавающим в кофейнике. В ванной на втором этаже валялся на полу любимый халат с вытертою махровой спиной – мокрый и грязный. Гостевые спальни визитёра не привлекли, зато в своей хозяин нашёл беспредел, бедлам и содом с гоморрою. В особенное бешенство привёл его взломанный барчик секретера, любовно замаскированный под откидную столешницу. Добрая половина бутылок подверглась дегустации; кардамоном воняло невыносимо. "Убью. Убью, кто бы ни был!" – подумал хозяин, вылетая из спальни.

В память его привела коллекция старинных пистолетов на ковре в коридорной нише. Коллекция была потревожена, не хватало двух-трёх экспонатов. "Ках цирсшмей! Вышивки и алебарды! Подбейте мне подушечку!.. Женский уют – колючек мне в длинный язык!"

Гостья отыскалась там, где он меньше всего хотел бы её видеть: в кабинете. Качалась в кресле, уложив ноги на письменный стол, листала затрёпанный фолиант. Маленькие ступни тонули в хозяйских тапочках. Кресло, отродясь качалкой не бывшее, едва удерживало равновесие и жалобно поскрипывало от непривычных усилий.

– Ты, Лизанька, сказку о Синей Бороде никогда не слыхала?

Гостья вздрогнула, вскинула голову, и в глазах её полыхнула радость – на один миг, но хозяин хмыкнул и смягчился.

– Ках тебя побери! – сказала гостья, и кресло обрушилось на все четыре ножки. – Напугал!

– Не ждала?

– Отчего же, мой господин. Ночей не спала! Всё печалилась – не забыл ли ты обо мне. Извелась! Сигары в доме – ни одной, куришь всякую гадость…

– Бедняжка!..

– Прислуга-то твоя знаменитая куда испарилась? Чаю подать некому!

– Голодала…

– И не говори!

– Хозяйничала…

– Отрабатывала должок, – сказала гостья. – Ты ведь просил навести уют.

– Тебе удалось, – печально сказал хозяин.

– Я старалась, мой господин, – скромно сказала гостья.

– Не сомневаюсь, дорогая. А ведь трёх дней не прошло!.. Представляю, как мило здесь станет через недельку…

– А зачем ты меня запер?

– Я предусмотрителен, – напомнил хозяин, подходя к столу и проверяя ящики. Ящики были не вскрыты; на том спасибо. – Что, голубка, выйти пыталась? – спросил он без интереса.

"Ванна и кофе, – подумал он, не слушая ответа. – Отдых и покой…"

– Да ты и вправду про меня забыл, – с усмешкой сказала гостья. – Уж извини! Сам меня сюда отправил.

– Ох, Лизанька. Устал я что-то. Мне бы помыться да поесть… А там посмотрим.

Он улыбнулся – небрежной, на скорую руку сделанной улыбкой. Сквозь улыбку просвечивал оскал вернувшегося с неудачной охоты волка. Оскал хищника, у которого увели из-под носа добычу, оставив взамен неопрятного вида внутренности – гнилые вороньи потроха. Гостья видела это великолепно – но настроение её не слишком отличалось от хозяйского.

Узница на правах квартирантки, должница, исполнявшая приказ, она действительно попыталась убраться отсюда – первой же ночью. Не вышло: дом, угодливый и послушный, показал себя достойным тюремщиком.

Снимая с себя следы замков и ловушек, гостья испытывала к дому искреннюю благодарность. Сам того не подозревая, дом дал ей возможность ждать – ждать мужчину, который не был у неё ни единственным, ни лучшим, только это ничего не меняло.

Но явиться вот так! Забыв о её присутствии! Глядеть, как на помеху! Разговаривать, как с нашкодившей кошкой!

И стерва в госпоже Элис победила ведьму – себе на беду.

– Конечно, дорогой, – сказала она. – Конечно. Я сварю сейчас кофе, и ты расскажешь, кто тебя так обидел. И не думай мне возражать! Кофе, ванну и в постель. А уж я разберусь!

– Лизанька, – сказал хозяин, не убирая улыбки. – Аккуратнее.

– Это тебе следует быть аккуратнее, мой господин, – заботливо сказала гостья.

Воистину, ничто не ослепляет так, как исступление обиды!

– Ты, право, на побитого воробья похож!

– Угадала, душа моя, – нежно сказал хозяин. – И что, не нравлюсь? Кем же ты хотела бы меня лицезреть? Не иначе гордым орлом?

– Нет-нет! – сказала гостья и закатила глаза. – Могучим драконом!

– Оу, – сказал хозяин.

– Или быком! Бешеным быком, который изломает моё тело в сладостной битве! Потным и возбуждённым, проткнувшим рогом десяток тореро…

– Недурно… Мне прямо-таки сущность принять, или тебя человеческая устроит?

Он свёл перед лицом ладони, и гостья опомнилась.

– Ты о чём это?

– Буду чередовать, – промурлыкал хозяин, медленно разнимая руки. – Ты оценишь, любовь моя.

– Ты что?.. Эй, подожди! Я не всерьёз!

– А я всерьёз, голубка. Ко мне!

– Да ты рехнулся! Нет уж! Уволь!

– Откажись ещё раз, дорогая… Это так заводит!

– Ках-шайссе-цеш**!.. – выплюнула гостья, выставляя защиту. Поздно!..

Поздно!

Ах, милые дамы! Вы должны помнить это твёрже своих лунных дней: потерпевший поражение мужчина – неблагодарный объект для шуток! Одно неосторожное слово, и он обернётся порвавшим узду подростком, беспечным, безумным… Лютая метель запорошит снегом его глаза, первобытная тьма застит душу…

Мужчина отпустил тормоза. Он хохотал, меняя обличья, как шляпы. Любая женщина лишилась бы чувств, только увидев, – но не ведьма. Госпоже Элис не было страшно.

Было тошно – из-за отнятой возможности любить самой, а она любила этого мужчину во всех обличьях.

Было мерзко – ощущать себя куклой, а она ненавидела быть куклой – тем более для него.

Было больно – и боль не имела эпитетов.

Её насильник зализывал собственные раны. Он крайне редко делал это подобным образом, но, признаться честно, лучшего способа просто не существовало.

Дом ходил ходуном. Чёрный кофе заливал окрестности, рыбьи кости тонули в его болотных трясинах. На секунду оторвавшись от сладкого, хозяин приказал музыку, и дом исполнил приказ, не колеблясь в выборе.

Оззи Озборн: хорошая музыка. А главное, к месту.

***

Ближе к ночи дождь покинул окрестности гимназии и перебрался в Старые Сосны. Сцена, которую он застал, заглянув в окна, пристального внимания опять же не заслуживала. Взъерошенный мужчина, морщась от запаха кардамона, отпаивал вином тихо плачущую женщину.

Совершенно ничего интригующего.

_____________________________

* Перевод невозможен из цензурных соображений.

** Перевод невозможен из цензурных соображений.