Текст книги "Змей подколодный"

Автор книги: Елена Никольская

Соавторы: Егор Никольский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц)

– Уяснили, девочки? – ласково спросил мистер Хендридж. – А теперь попробуем отыскать пример пятистопного ямба. Я вижу, госпожа Заворская чрезвычайно задумчива сегодня, не иначе ямбы ей давно знакомы. Прошу вас, Ольга Сергеевна.

Ольга встала, судорожно соображая: пятистопный ямб… ага, у Пушкина всплошную ямбы…

– Я к вам пишу – чего же боле…

Словесник слушал внимательно и дал ей закончить строфу.

– А теперь посчитаем стопы, сударыня. Загибаем пальчики – мысленно, мысленно! – "я к вам", "пишу", "чего", "же боле"…

– Четыре, – сказала Ольга. – Это четырёхстопный.

– Именно. А пятистопный… вот, послушайте, прекрасные строки! "Роняет лес багряный свой убор, сребрит мороз увянувшее поле"… Кто-нибудь продолжит? Стихи известные… – Мистер Хендридж замолк, вопрошающе оглядывая класс, и, обманувшись в ожиданиях, тяжко вздохнул: – О, эти средние школы!.. Я уж не говорю о косноязычии, которым страдает большинство первокурсников! Ваша речь должна быть безукоризненной, даже если разговор идёт о фасоне платья. А покамест… покамест и словарный запас-то у вас отнюдь не велик… Но мы постараемся, верно, девочки? Словесности у нас всего две пары в неделю, времени на подготовку предостаточно… Дабы поиски вам облегчить, возьмём синий десятитомник, и к следующему занятию, помимо теории, – наизусть…

И он принялся диктовать названия и страницы.

Записывая седьмое стихотворение, Ольга помянула "эти средние школы" с тоскливою ностальгией. "Да уж, придётся постараться, – мрачно думала она, разглядывая неслабый список в тетрадке. – Спасибо, хоть искусство декламации в расписании отсутствует. Хотя у третьего, кажется, курса риторика есть… С ума я сойду, если всё это вызубрю, сил моих больше нет. В фантастике хорошо – час под аппаратом, и готово, китайский выучил… А ещё маги!"

В то, что она сама станет магом, Ольге не верилось. Ну не верилось – и всё. Слишком круто. Да, конечно, если это правда, стоит потратить четыре года (и сколько там ещё потом?) на беспрерывную учёбу и стоит терпеть странные (чересчур! слов нет!) здешние порядки. Вот любопытно, кто и зачем эти порядки устанавливал? Со стороны сплошное умиление – прилично одетые отличники, воспитанные в лучших аристократических традициях… А манеры! Разрыдаться от восторга можно! Ежели не брать во внимание неуклюжих первокурсников, так просто пансион для благородных девиц, совмещённый с кадетским корпусом! Но магия-то причём?!

Магии в гимназии было полным-полно – но исключительно бытовой. Ольга не сомневалась, что еда в столовке не только появляется сама собой, но и готовится так же, и тарелки моются не кухонными рабочими. Пропотевшие на физкультуре футболки на следующий день висели в раздевалке сверкая и благоухая. Подобным же образом были устроены шкафы в общежитии: сунул грязное – достал чистое и выглаженное. Чернила в ручках не кончались никогда, а если ручка терялась, в ящике письменного стола тут же оказывалась новая. Ненавистный корсет затягивался самостоятельно – и ослабить его не удавалось. И ни разу Ольга не встретила в гимназии ни уборщицу, ни садовника – но впечатление было, что чистоту наводят просто ежеминутно!

О занятиях и говорить не стоило – первую неделю первокурсники, напрочь обалдевшие, смотрели на преподавателей, глаз не спуская и рты раскрывши. На уроках лингвистики между пальцами мадам Окстри бегали разноцветные корни и суффиксы. У математика над столом висели в воздухе уравнения, а найденные значения иксов и игреков обменивались церемонными рукопожатиями. А физика! Физика, которую Ольга ненавидела раньше всей душой! Вот первый закон Ньютона, к примеру, описывающий воображаемую ситуацию, – полный маразм! Инерциальные системы отсчёта, координатные оси, проведённые через центр Солнца… Но здесь-то системы отсчёта присутствовали вполне реально! "Изолированным телом в состоянии покоя" была космическая станция: прямо перед доской и во всех фантастических подробностях. Дошкольник поймёт!

На истории по учительскому столу маршировали полки крошечных, но совершенно живых солдат, на биологии миниатюрный и жутко зубастый динозавр с готовностью распахивал шкуру, демонстрируя тошнотворную дыхательную систему… Нет, пожаловаться на скучные уроки просто совести не хватало. Питание было вообще выше всех похвал, форма нареканий тоже почти не вызывала, но Ольге, в гимназии оказавшейся не ради учёбы и магии, всё чудился некий подвох. И несказанно раздражало отсутствие дверей в комнате, хотя её куратор, Олег Витальевич (совсем молодой! классный! классный! зайка такая!), и нёс по этому поводу какую-то неубедительную чушь.

Мерещилось ей что-то. Она сама себе не могла объяснить внятно – что именно, и утешалась тем, что это пылают внутри воспоминания о четырёх вампирах. Воспоминания были уже не первой свежести, но всё-таки… иногда… особенно ночью, если глянуть в окошко на пустой сад, задавшись вопросом, отчего категорически запрещено после девяти вечера по саду гулять… Никого, кроме себя, она о таких вещах не спрашивала. Преподаватели, в массе своей с чувством юмора и довольно милые, но к гимназистам обращающиеся исключительно на "вы", от ответов на подобные вопросы любезно уклонялись – даже её куратор, даже мадам Окстри, которая, между прочим, почти соответствовала в Ольгиных понятиях женскому идеалу. Ольга с удовольствием поговорила бы с директором, но директор явно об этом не мечтал.

И рамки фэнтезийных канонов оказались весьма расплывчаты. Ни принца тебе, ни борьбы с нечистью – одна зубрёжка не по делу. Ольга ещё не решила для себя – останется ли здесь, исполнив свою миссию. Посмотрим, когда исполним… если исполним… если успешно…

3

На назначенное свидание она не спешила. После ужина переоделась в сиреневое с кружевной отделкой платье, повертелась перед зеркалом с волшебным журналом – не из-за свидания, просто так! Журнал был потрясающий: касаешься выбранной фотографии – и у тебя точно такая причёска, очень удобно.

Оторвавшись, наконец, от зеркала, Ольга надела наушники и без особой надежды набрала на клавиатуре название одного из альбомов группы "Тату". Дохлый номер: ни звука. "Эминем", значит, можно, "Би-2" – всегда пожалуйста, "металл" – любой, сколько угодно, а русскую попсу – хоть умри, не услышишь! Не то чтобы она попсой увлекалась, но иногда, успокоить нервы… Ольга сдёрнула наушники и швырнула их через всю комнату на тахту.

Нервы были ни к чёрту – голые, босые и до звона натянутые. Она сама не знала, отчего дёргается, но вот дёргалась – причём до такой степени, что всю дорогу до любимого фонтана придумывала причину для беседы с незнакомым мальчиком. Отмазку. Положим, мы знакомы (бред! откуда бы?), или вот! Мы будем заниматься вместе! Только надо спросить, в чём он лучше всего соображает. Тоже бред вообще-то…

Никто, конечно, не запрещал ей разговаривать с мальчиками. Но Ольга, озабоченная стоящей перед нею проблемой, наблюдала за жизнью гимназии очень внимательно и давно заметила, что дружить здесь вроде бы как не принято. Может, из-за недостатка времени, но тем не менее. Да и разделение на мужские и женские классы что-нибудь значило – ведь разницы в учебной программе, судя по расписанию, никакой не было. А уж парочек вовсе не замечалось, даже среди старших. Впрочем, старшие гимназисты таковыми являлись скорее по курсу, чем по годам. Попадался среди них и народ лет двадцати, и Ольгины ровесники, да и в своей группе она не была ни самой маленькой, ни самой взрослой.

И в конце-то концов! Не выгонят же её из гимназии за беседу с мальчишкой! Не переписку же заводить, пользуясь тайным дуплом!

Карцев, тоже с книжечкой, сидел на бортике фонтана и стрелял глазами по парковым дорожкам. Ждал её, дёргался, а увидев, немедля законспирировался, уткнувшись в учебник. Выглядел он, следовало признать, безупречно – не чета большинству первокурсников! Ольга уселась на бортик почти рядом с ним и открыла "Стихосложение".

За последующие пятнадцать минут выяснилось, что Ольгиного имени Андрей Карцев не слышал никогда. Ничего он об Ольге не знал, а от вопросов воздержался, с заметным, правда, трудом. Лёшку (он называл его так) Карцев в гимназии не видел.

– Странно! – сказал он, захлопывая учебник. – Я был уверен, что он здесь учится. Но раз и ты его не видела – я правильно понял? – значит, его в гимназии нет.

– Ну да, – сказала Ольга, соображая, стоит ли объяснить ему, что столкнись она с Алексеем Гараниным нос к носу – всё равно бы его не узнала. Как и он её. – Но, может быть, он тоже на первом курсе и ещё не… не приехал. Открой книгу.

– Да ладно! Мы что, ограбление банка обсуждаем? – отмахнулся пират.

– Я, знаешь, тут порядки не устанавливала! – сказала Ольга. – Лучше не рисоваться.

– Почему?

Ольга, не найдясь с ответом, поглядела на него с ярко выраженным превосходством:

– Потому! Белке понятно!

– Как-как?..

– Вот так!

Карцев окинул её внимательным взглядом и положил учебник рядом с собой. Ольга покосилась: учебник был по химии, в начале его торчали закладки – много закладок, штук десять, наверное. "А ведь он три недели пропустил, – мстительно подумала Ольга. – Тяжко ему, однако!"

– Хотел бы я знать, в чём ему нужна помощь, – сказал пират. – Главное, насколько срочно.

– Что ты думаешь делать?

– Пока ждать. И в город стоит сходить. Я так понял, в воскресенье отпускают.

– Зачем в город?

– Есть одно место, где он мог мне оставить записку.

Как же, как же, в большом дубовом дупле…

– Вы договаривались?

– Да если бы, – с досадой сказал Карцев. – Просто наш старый тайник. Если он цел… здесь цел, то есть… Всё-таки это тоже Волжский, я и подумал…

– Почему – Волжский? – удивилась Ольга.

– То есть, как – почему? Откуда же мне знать?

И они уставились друг на друга в полном недоумении.

– Ты хочешь сказать, что мы в Волжском? – спросила Ольга.

– По крайней мере, похоже на то. Ты разве в городе не была?

– Оно мне надо? – растерянно сказала Ольга, и мальчишка хмыкнул.

– И за ограду не глядела? – спросил он.

– Нет, – сказала Ольга, чувствуя себя круглой идиоткой. – А ты уверен?

– Я уверен, – сказал он. – Подожди, значит, ты тоже из Волжского? Что-то я тебя не помню совсем…

– Давай об этом не будем, – сказала Ольга. – Покажи мне лучше, где ты тут Волжский увидел.

– Ну, пойдём, – сказал Карцев, вставая. – Пройдёмся. Да хоть до ворот, что ли.

И они отправились к воротам – прямиком по центральной аллее и плечом к плечу, потому что ошеломлённой Ольге на конспирацию стало плевать. Шагов за тридцать до ограды Карцев утащил её с аллеи вбок, и, пробравшись меж сосен, они встали у парапета. Ольга первый раз смотрела на город – так по всему периметру сосны! света ж белого не видно! – и смотрела долго. Очень долго, а когда до неё дошло, Андрей Карцев здорово от этого пострадал, потому что Ольга вцепилась в его запястье всеми пятью ногтями.

За оградой гимназии был – проспект Ленина, а ворота находились на месте ломбарда, и справа оказался центральный универмаг, а слева, за вязами, – остановка сто четырнадцатого…

– А где ларьки? – спросила Ольга, обретя, наконец, дар речи.

– Ларьки? – переспросил Андрей.

– Которые около универмага… и напротив целая куча, на остановке…

– Это же не совсем Волжский. Или ты считаешь, что мы дома?

Ольга помотала головой. Вампиры, они же говорили про Волгоград!..

– Гимназия занимает весь тридцать девятый квартал, – сказал Карцев. – Единственно, универмаг на месте, ограда проходит прямо за двором. И набережной нет. За обрывом – одни дачи, а ближе к стадиону жилые кварталы. А реки нет. То есть, Ахтубы. Я так думаю, что и плотина отсутствует…

– С ума сойти, – сказала Ольга.

Серая зона Волгограда, вот оно что…

– Отпусти меня, пожалуйста, – сказал Карцев, и Ольга разжала пальцы.

– Ой, извини.

Нет, хватит на сегодня. Перебор.

– Ладно, пошли отсюда. Ещё уроки надо делать… – Тут Ольгу осенило, и она предложила: – Ты знаешь что? Ты утром подойди где-то полвосьмого к школе, раньше всех чтобы, вдруг ты его увидишь. Вдруг он сегодня приехал!

– Попробую.

– Значит, завтра после уроков там же, у фонтана.

– Оль, – сказал Карцев. – Но если он не появится, давай в воскресенье в город сходим. Тебя отпустят?

– Должны, – сказала Ольга. – Только я не Оля. Я Ольга. Никак иначе, понял?

– Белкой буду, – сказал Карцев, и лицо у него было абсолютно серьёзное.

Волжский! Вампиры! Цирк!.. Вот и клоун объявился – никакой не пират. Ладно, посмотрим, что там у них в дупле…

Глава 3 (Андрей)

Страсти по кондуиту

(каковые совершенно не волнуют матёрых волков и очаровательных барышень, но помогают обрести друзей и осознать себя вольною пташкой)

– Ты ударил меня, сын греха!

– Да на себя посмотри, дитя порока!

А. Белянин «Багдадский вор»

Блокнот: 27 сентября, понедельник, ближе к полуночи

"…пациент палаты N 6, скирдык-кумар?.. кумар-скирдык?

Фэнтезийный стандарт, господа, расхожий, как семейные трусы: одинокий герой попадает из мира сего в мир иной, дабы спасти (добыть, провернуть, увековечить). Скорбен разумом и богат воображением, каковое всю жизнь мне кровь пило. И таки нажралось вусмерть, счастливого ему бодуна… Явись я сюда одиноким героем – ясен пень, шизофрения! Но все местные ребёнки – мои земляки. Братья, то бишь, россияне. И попали они в гимназию ради учёбы – не спасать и не искать.

Но, думается, мысль о шизофрении не одного меня посещает. Аргумент: очаровательная замена старого доброго мата оборотом "белка моя" в интерпретациях. Ассоциации, согласитесь, недвусмысленные, – белкой буду! Но мне нравится.

Ежели б знать, кому молиться, с коленок бы не вставал, лба не жалел. Весь паркет раздолбал бы: боги! Боги мои! Оставьте меня здесь и сейчас! Щенячий восторг – язык высунувши и хвостиком виляя.

Быт у них здесь душевно налажен, чего там говорить! Сроду я в таких условиях не жил – в курятниках я, оказывается, жил! В бомжатниках! В гадюшниках, твою дивизию!.. Единственно, жуткое количество домашних заданий благоговения не вызывает, но бесплатный сыр известно где обретается. А сыр таки да! Ноги мыть и воду пить производителям этого сыра! Несростно, говорите? А не пошли бы вы, господа! Гарантированное впоследствии обучение магии плюс мои пятнадцать лет… Виляю, короче, так, что хвост отваливается.

Поднакопил я и претензий – есть, есть, где споткнуться, но стимул велик, тут я с господином директором согласен.

Господин Айзенштайн – фамилию-то узнаёте, господа? Директор гимназии похож на артиста Юрия Соломина, как ёжик на зебру, но вот остальные здешние причиндалы – антураж, одежда, меблировка, стиль поведения, речь – это да, это прямо из "Летучей мыши". А также из Диккенса, Голсуорси и Льва Толстого. Славная опереттка! По счастью, я способен завязать галстук, не терплю вульгарщины и обожаю английские анекдоты.

Скирдык-кумар, одним словом. Для исследователей творчества великого мага и журналиста А. Е. Карцева поясняю: кирдыкнуло так, что аж кумарит.

Лёха, змеюк ты хренов, какая ж помощь тебе тут потребна?! Ежели по геометрии подтянуть!..

Если серьёзно: я не заметил тут ни униженных, ни оскорблённых. Отнюдь. Первокурсники – о да! Унижены прививанием хороших манер и оскорблены учебною программой. И насторожены, а я тем паче, но это нормально. Все прочие обитатели гимназии выглядят вполне и вполне. Я (одинокий герой) вроде бы должен спасать – но от чего? А главное, где объект спасения? Мне уж начало мниться, что змеюк мой незабвенный – с него станется – просто повод придумал, дабы быть точно уверенным, что я соглашусь. Взглянуть бы на придурка, который НЕ согласится здесь учиться – такую карьеру имея впереди!

Вариант Ольги – что Лёха появится здесь со дня на день – мне весьма по душе: точно в дырочку! Но вряд ли стоит на это рассчитывать.

Кстати, об Ольге. Девушке именно пятнадцать лет – ни в коем разе не больше! А сколько, собственно, Лёшке? Тоже пятнадцать или всё же тридцать пять?..

Ладно. Гадай, не гадай – я ещё недели здесь не прожил. Алгебру вот учить надо, уж полночь бьёт… Дежурный преподаватель, насколько я понял, клал с высокой колокольни, когда питомцы улягутся в кроватки (а вот из комнаты выходить после десяти вечера нельзя), но спать-то надо. Смерти ж подобно – четыре дня словно последняя ночь перед сдачей сопромата! Где б ещё пригодилось мне высшее техническое образование, за последний десяток лет изрядно повыветрившееся и в журналистской деятельности невостребованное – но!

И ещё одно "но" – касаемо цены сыра, который "таки да". Столь бешеные скидки порождают законный вопрос: с чего бы?

Английский анекдот по поводу:

"Джентльмен заблудился в лесу. Темно, страшно – начал кричать. Из кустов вылезает медведь:

– Отчего вы так кричите, сэр?

– Я хочу быть услышанным, сэр.

– Вы добились своего, сэр. Но принесёт ли это вам радость?.."

Кайф, однако, я ловлю несказанный: быть школьником! Засыпать с единственной в голове заботой – о невыученной алгебре!..

И безупречный носик Лёхиной пассии. А к носику – полный комплект подростковых загибов. (И никаких прыщей, как и у прочих детишек, – ни единого прыща во всей гимназии!..) Ай, хороша нимфетка!.. Хотел бы я поиметь объяснение – кто она есть такая. И шейка эдакая… но принесёт ли мне это радость?.."

1

Алгебра была последней в расписании, и Андрей, так её и не выучивший, сосредоточиться на лекции не мог. Ребята кругом прилежно строчили, он же писать бросил минут через десять после начала пары. Не то чтобы не понимал, о чём речь, – алгебра всегда давалась ему легко. Просто устал. Шёл вторник, шестой день его пребывания в гимназии, пятый – беспрерывной учёбы. Задавали неимоверно много, а ведь он должен был догнать свой курс и постигал науки все выходные напролёт. Его даже временно освободили от физкультуры – вместо неё он занимался с преподавателями физикой и химией. Демуров предлагал ему свои услуги тоже, но Андрей отказался, рассудив, что математику вытянет сам. Легко; а вот с физикой у него всегда были трудности.

Впрочем, здесь эти трудности уменьшались на глазах – благодаря преподавательнице. Да и все местные учителя отличались исключительным умением объяснять доступно – цены им не было, это Андрей понял сразу. И наглядность немалую роль играла. Одно дело – формулы на доске, и совсем другое – когда они перед глазами в воздухе, вроде мультиков. Так, давно и прочно забытое понятие валентности Олег Витальевич разложил ему буквально в две минуты, а в школе, помнится…

Но Андрей устал. Да и встал сегодня рано – в семь утра уже торчал у входа в учебный корпус. Мимо него прошло человек, наверное, сто гимназистов, но Лёшки среди них не было. Ольга явилась одной из последних, перед самым звонком, проходя мимо, подняла брови. Андрей отрицательно качнул головой в ответ, и Ольга, задрав носик, проследовала в двери.

После второй пары он заглянул на спортплощадку. Гимназисты находились там полным составом: физкультура проходила у всех групп одновременно. Здесь он увидел Ольгу снова: она висела на перекладине турника, не умея подтянуться, а стоявший рядом Олег Витальевич, куратор её группы, что-то ей втолковывал, а потом продемонстрировал "вис с переворотом" на том же турнике.

Минуты две Андрей удивлялся этой сценке, а потом сообразил, что физкультуру ведут здесь, очевидно, не тренеры, а сами преподы. По очереди, вероятно, так же, как по очереди они дежурили по ночам на этажах общежитий. Судя по химику, это им труда не составляло – впрочем, если представить на турнике того же Хендриджа…

Поболтавшись на спортплощадке, Андрей отправился к фрау Бэрр, усвоил (вспомнил, вообще-то!) за остававшийся до обеда час все три закона Ньютона. Потом поел, отсидел лингвистику, вникая уже мало – больше любовался пластикой очаровательной мадам Окстри, а к алгебре расклеился совсем.

В группе его было семь человек, и они отнюдь не выглядели замученными, что, конечно, вселяло надежды. Семеро пацанов, и если все они уже адаптировались к учебным нагрузкам, то к форме гимназийской… Всего двое-трое – в их числе сам Андрей – носили галстуки и высокие воротнички, словно в них и родились. А вот парнишка, сидевший на первой парте у дверей, огромные затруднения с одеждой испытывал. Было ему лет пятнадцать, и неуклюж он был до смешного – всё хватался за галстук, всё одёргивал сюртук. Видно было, что смертельно хлопца достал местный прикид и что дома он ходил исключительно в джинсах и слушал панков. В левом ухе у хлопца было шесть дырок, а ручку он держал, когда не писал, как сигарету, и Андрей прикидывал, не спросить ли у него, где здесь курево берут. И где, собственно, курят, потому что не могло же быть так, что не курят вообще! Сам он нынче ночью, свесившись в открытое окно, высадил последний бычок и смыл улику в унитаз, так что проблема курения сильно его напрягала. Одна надежда была – на воскресенье, на визит в город, но где денег взять?..

Парень с дырками в ухе – Максим, вроде бы, – казался подходящим объектом для переговоров, но Андрей всё не мог выбрать момента, чтобы подойти к нему. Заняты были братья его гимназисты – он, кажется, никого ещё не встречал здесь без книжки, даже в столовой все были с книжками и носами в книжки были уткнуты. Единственно, мальчишка со странной фамилией Делик стрелял поверх учебника глазами. Он был явно очень общителен – улыбчивый такой товарищ, с круглой мордочкой и пятью крупными веснушками (по две на щеках, одна на носу). Из тех, кто последнюю конфетку отдаст и по непосредственности своей влипает в неприятности на каждом шагу. Но Никита Делик вряд ли курил, вот в чём горе.

Так, раздумывая о курении и сокурсниках, Андрей сидел почти до конца пары. Водил ручкой по тетрадному листу, рисовал загогулинки, посматривал в окно. За окном, почти упираясь ветками в стекло, рос огромный вяз. Местами с него свисали паутинки, листики покачивались под ветерком… Ветер будто разговаривал с вязом, вяз отвечал ему, рассказывал, наверное, о признаках возрастания функции, подслушанных через окно… Да, именно, ведь если мы возьмём два любых числа из интервала, причём первое будет меньше второго, то по формуле Лагранжа отыщется, вне сомнений, число "с", принадлежащее интервалу (х1; х2), такое, что…

– Попрошу вас, господин Карцев, повторить мои слова. Карцев?

Андрей вскочил. Демуров стоял рядом с его столом, синяя стрелочка оси абсцисс была тут же и указывала Андрею в грудь.

– Если мы возьмём два любых числа из интервала… – сказал Андрей и продолжил уже увереннее: – При этом первое будет меньше второго, то по формуле Лагранжа отыщется и число "с", принадлежащее…

– Похвально. А формулу Лагранжа не припомните?

– Если функция…

– Да-да, – поощрительно закивал Демуров. – Функция?..

– Если она дифференцируема… то в интервале… на интервале…

Демуров подождал немного и ласково спросил:

– А вы, сударь, готовились к сегодняшнему уроку? Вот в тетради вашей я вижу некие… м-м… иероглифы… Вывести уравнение касательной вы в состоянии?

– Конечно, господин учитель, – бодро сказал Андрей.

– Прервёмся, господа, – объявил математик. – Немного повторения нам не повредит. Идите к доске, Карцев.

"Мы не помним формулу Лагранжа", – сказали за окном листья вяза. "Позорно! – сообщил им ветер. – Чем же вы занимаетесь, находясь у окна кабинета математики?"

– Я не готов отвечать, Фёдор Аркадьевич.

В классе было тихо-тихо. Все смотрели на Андрея, и от взглядов этих, больше удивлённых, чем сочувственных, Андрей начал, кажется, краснеть. Демуров отошёл к своему столу и небрежным жестом подозвал висящий в воздухе график.

– Мало того, Карцев, что в классе присутствуете только что телесно, вы ещё и к уроку не готовы. Плохое начало, сударь! Выйдите вон и ожидайте меня у кафедры математики. Я займусь вами сразу после окончания лекции. Что так замерли, господа? Ещё у кого-нибудь подобные проблемы? Маслов? Делик? В чём дело, Карцев? Покиньте кабинет, будьте любезны. Идите к доске, Делик. Послушаем ваше мнение о формуле Лагранжа.

– Я готовился, господин учитель, – сказал Никита.

Андрей собрал, наконец, кейс и вышел из кабинета. Дойдя до дверей кафедры, он присел на корточки, привалившись к стене, и закрыл глаза. Вот и случай выяснить, отчего все так боятся Демурова, я не успел заметить ничего жуткого… Въедлив, но не зануден, на уроках кладбищенская тишина, но ведь ни к кому не придирается, в отличие от того же историка. Историку даже съехавший с линии "нос – пупок" галстук – как камень в ботинке, ему бы в военном училище преподавать…

Тут к нему подошёл Никита Делик и – вот чудо! – присел рядом.

– Тоже выставил? – спросил Андрей.

– Нет, отчего же, я ответил. Звонок уже был, вы разве не слышали?

– Задумался.

– Я хотел сказать, Андрей… вы ведь здесь недавно… Вы с Демуровым не спорьте, лишняя чума на голову, всё равно накажет.

– Да я и не собирался, – сказал Андрей. – Никита… давайте на "ты".

– Давайте, – легко согласился Никита. – У тебя проблемы с алгеброй?

– Просто времени вчера не было.

– То есть? – изумился Никита. Нет, всё-таки странный здесь народец, словно нарочно отличников собирали в эту гимназию!

– Я занят был, – сказал Андрей, с удовольствием наблюдая за выражением его лица. – Занят другими делами.

– Да? – сказал Никита. – А я учил, учил… Не понимаю я эти графики.

– Хочешь, помогу? – предложил Андрей, донельзя обрадованный контактом.

– Демуров идёт, – тихо сказал Никита. – Сочувствую тебе.

И пошёл к лестнице, отвесив по дороге математику положенный поклон. Андрей вскочил и поклонился тоже.

– Прошу, сударь, – сказал математик, открывая кафедру.

Андрей зашёл следом за ним и встал у дверей.

– Так что же помешало вам заняться алгеброй, Карцев?

– Я не успел. С физикой трудно, господин учитель, пока разобрался…

– Лёг под утро… – предположил математик. – Лгать у нас не принято, сударь. Получите двойное наказание. Пройдите сюда и подождите меня минутку.

Ждать пришлось в маленькой комнате при кафедре. Наверное, преподаватели баловались здесь чайком: низкий столик, пара кресел… Часть комнаты была отделена ширмой, словно в медицинском кабинете. "Может, и мне тут чашечку нальют, – подумал Андрей. – Вкупе с долгой воспитательной беседой – педагогический финт такой… помнится, в институте был у нас препод с подобными манерами…"

Но Демуров ожиданий не оправдал. Зайдя в комнату, он снял сюртук, аккуратно уместил его на спинке кресла и кивнул на ширму.

За ширмой были узкая кушетка и небольшой стол. На столе лежала внушительных размеров книга в роскошном кожаном переплёте. С книгой соседствовала ваза тёмного стекла, исполненная в форме пирамиды. Из вазы торчали длинные голые прутья – ни листьев, ни цветов, и Андрей мельком удивился столь странному фитодизайну. Математик полистал книгу, что-то в неё записал и, вытащив из вазы прут, указал им на кушетку:

– Располагайтесь.

– В смысле? – спросил Андрей.

Демуров вздохнул.

– Сударь, давайте не будем отнимать друг у друга время.

– А что надо сделать?

– Я наказать вас собираюсь, вы не забыли? Раздевайтесь.

Тут до Андрея, наконец, дошло.

– Фёдор Аркадьевич, но это… но вы же… но это же невозможно, вот так!

– Вы меня уговаривать надумали, Карцев? Себе только хуже делаете. В кондуит я вас уже записал, в субботу вы будете наказаны ещё раз – вам мало?

"Кондуит, где-то я читал про кондуит…"

– Я не знал, что вы собираетесь… что такое наказание.

– Разве директор не поставил вас в известность?

– Нет. Не поставил, а разве?..

– Я намерен вас выпороть, сударь, других способов наказания у нас нет. Альтернатива – исключение из гимназии.

– Господин учитель! Я выучу всё, такого больше не повторится, честное слово!

Математик улыбнулся – как удав мартышке.

– Надеюсь, сударь! А теперь раздевайтесь. Ниже пояса.

"Лучше бы он мне морду набил. А в бурсе дореволюционной, кажется, тоже розгами пороли… гардемаринов тоже… а в Англии…"

– Андрей, – сказал Демуров. – Вы уверили меня, что сумеете освоить пройденное самостоятельно.

– Да, – согласился Андрей, продолжая мучительно вспоминать, чем пороли английских школьников.

– Я имел возможность убедиться, что вы правы, и сейчас продолжаю с вами беседовать, исключительно снисходя к вашей… м-м… неопытности, скажем. Не стоит усугублять ситуацию. Судя по вашему отношению к учёбе, это не последнее наказание. Придётся привыкать, сударь.

"Пятнадцать! мне пятнадцать лет!" – подумал Андрей, ставя на пол кейс и направляясь к кушетке. "Мне пятнадцать!" – повторил он себе ещё раз, и его начало трясти.

– А можно не раздеваться?

– Увы, нельзя.

"Обратиться к директору, – решил Андрей. – Прямо сейчас. Или морду ему начистить, к чёртовой матери! Бурса, мля!.."

– Вы можете уйти, Андрей, – сказал Демуров. – Я вас задерживать не стану.

– Я только спросить хотел…

– Что же, сударь?

Андрей облизнул губы и выговорил:

– А никто не зайдёт?

Математик возвёл глаза к потолку.

– Давайте так, Карцев. Ещё секунда промедления с вашей стороны – и порка обеспечена вам ежедневно в течение недели. Хотите?

И Андрей сдался.

Ему таки удалось остаться в рамках приличий и мужского достоинства: не разрыдаться, не сопротивляться и поклониться на выходе. Поклонился Андрей с чувством и чувство это продолжал испытывать, выползая из учебного корпуса. Но его ждала награда небес за пережитые муки: около ступеней, рассеянно разглядывая мраморного Андерсена, прогуливался Никита Делик. Завидев Андрея, Никита разулыбался, но тут же улыбку сменил выражением сострадания.

– Ты живой?

– Местами, – не слишком уверенно сказал Андрей. Он пребывал в довольно странном состоянии души. Порка неожиданно сделала то, что не удалось совершить пяти дням интенсивной учёбы: низвела его сознание на вполне подростковый уровень. Как-то он вдруг перестал ощущать себя взрослым. Взрослым был Демуров, уж это к гадалке не ходи…

Андрей потряс головой в надежде придти в себя, и Никита тихонько спросил:

– Больно, да? Рука у него тяжёлая. Хуже всех, говорят.

"А ведь меня ещё и в субботу будут пороть", – подумал Андрей и, глядя в сочувственные глаза Никиты, чуть не пустил слезу.

– Ты крутой, – печально продолжал Никита. – Я первый раз ревел… Но, в общем, привыкнуть можно. Раза с третьего уже ничего.

– Утешил ты меня, – саркастически сказал Андрей, шумно высморкался в белоснежный платок и быстро огляделся, потому что поступок сей отнюдь не соответствовал хорошим манерам.

– В столовую идёшь? – спросил Никита.

– Не выйдет в столовую, – сказал Андрей. Есть хотелось ужасно – ему всегда хотелось есть после нервных стрессов – но сидеть-то мы вряд ли сможем!..

– Пойдём, – сказал сообразительный Никита. – Там высокие столы же есть. Можно стоя поужинать.

Столовая находилась в том же здании, только вход в неё был сбоку. Они выбрали стол у окошка, нащёлкали заказы и некоторое время ели молча. Андрей смотрел по сторонам: действительно, ещё человек десять питались, стоя за высокими столиками. Среди них оказался, кстати, тот парнишка, которого он встретил здесь первым, у ворот гимназии. Бельский, кажется. Никита, проследив за взглядом Андрея, вполголоса сказал: