Текст книги "Змей подколодный"

Автор книги: Елена Никольская

Соавторы: Егор Никольский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц)

– На "Орбиту" хочу! – заявила Ольга на половине второй бутылки.

– Куда?..

– Карусель такая. Здесь нет, я смотрела! И "Сюрприза" нет…

– "Цепочки" должны быть, – сказал Андрей.

– Это такие? – Ольга показала. – Будем мы на них! как Шварценеггер в детском садике!..

– Да нет! – сказал Андрей. – Взрослые!

"Цепочки", давным-давно изгнанные из парка (не то по старости лет, не то разбился на них кто), обнаружились на положенном месте – во всём своём скрипучем ностальгическом великолепии.

Деревянный высоченный помост, обшарпанные, до царапинки знакомые сиденья… Даже тётенька-контролёрша, казалось, была та же самая, что когда-то не пускала их маленьких, а потом, класса с восьмого, предупреждала строго-настрого: "Не толкаться! Не закручиваться! Окурки не бросать!" Какое там!

Не карусель это была – полёт, настоящий! Ветер в лицо, ноги в пустоте, мелькающие деревья… А если закрутиться перед началом полёта и закрыть глаза, вот тогда – до обмирания, до ужаса, в одного!.. Все карманные деньги они с Лёшкой здесь просаживали. Пролётывали…

Андрей пропустил Никиту с Ольгой вперёд и смотрел снизу, как Ольга пристёгивается, как отталкивается от помоста кроссовкой… «Качели, серое небо, дождь! Качели тебе обойдутся в грош! Качели – по правде, под ними – ложь!» Лёшкины строчки, здесь сочинённые, он упоённо выкрикивал их, болтая в небе ногами, а дождя не было… Но Лёшка всегда видел то, чего не было, и дождь действительно начался, когда они слезли с «цепочек»…

Воспоминание оказалось настолько чётким, что Андрей оглянулся. Но нет, Лёшки не было здесь, конечно, а контролёрша спросила недовольно, идёт ли мальчик, и мальчик – мальчик! – пошёл.

Повесив на крючок подлокотника страховку из железных звеньев, Андрей, толкнувшись, подъехал к Никите и взялся за спинку его сиденья.

– Не толкаться, ребята! Высажу! – заорала бдительная тётка, включая карусель.

"Цепочки" скрипнули и поехали – медленно, так медленно! Первый круг – ногами по помосту, второй – доставая до досок только носками ботинок, и выше, выше, и быстрее… ещё быстрее! И, наконец, за помостом, съехав вбок и вцепившись! Высоко!..

– Класс! – крикнула Ольга, и Андрей изо всех сил толкнул Никиту. Никита, полетевший вперёд, ахнул, засмеялся и, вытянув ноги, ударил по спинке Ольгиного сиденья. Андрей привычно – не забыл же! ведь не забыл! – поджал под себя ноги и резко распрямил, его сиденье рванулось к Никитиному – поймал! толкнул!

Он достал из кармана сигарету, прикурил и, расслабившись, закрыл глаза. Долгими были эти пять минут на цепочках, он помнил: два круга – вечность… "Качели тебя унесут в полёт"…

Они допили вино на колесе обозрения – традиционно, на самом верху. Андрей пил первый; отдав Никите бутылку, он стал разглядывать с высоты город.

Лучше бы ему было не делать этого: ностальгический кайф пропал почти сразу. Пропал бесследно, и тягучее, странное предчувствие охватило Андрея.

Колесо было раза в два выше, чем помнилось, он не заметил этого снизу. Многое было видно с него – уж точно больше, чем хотелось бы. Знакомые очертания города мешались с небывалыми. "Мир сдвинулся", вспомнил он "Тёмную башню" Кинга, иначе и не скажешь, мир сдвинулся… Не было острова Зелёного с дачами; не было турбазы на берегу – да и берега не было! Двухэтажные дома с флюгерами спускались по пологому обрыву. Волга, лишённая вытекающей из неё городской речки, и шлюзового канала, и гидроэлектростанции. Узкий мост. Крохотная пристань вместо порта.

Не было вокзала – степь… В степи стоял завод, а на его территории – параллелепипед узкого и высокого здания. На вершине висели, казалось, в воздухе огромные часы.

И никогда здесь не строились новые микрорайоны, – город заканчивался, обрывался напрочь бульваром Профсоюзов, а дальше – та же бесконечная степь. Вместо химкомбината – длинная, узкая полоса поднимающихся в горку домов. Вот старые квартала почти не претерпели изменений – единственно, во дворе за "Букинистом" торчала круглая башня с куполом – водонапорная, что ли? Та, что стояла всю жизнь неподалёку от вокзала, здесь отсутствовала… Но где же я, люди?! Где это мы?..

Андрей сломал так и не прикуренную сигарету и глянул на Ольгу – нет, она не разглядывала город, она хихикала над чем-то на пару с Никитой. И казалась счастливой – а он опять был в полёте, болтался между землёй и небом, между Волжским и… Волжским.

– Куда теперь? – весело спросил Никита, когда они слезли с колеса. Никиту немножко шатало – и Ольгу тоже, и впервые Андрей задался вопросом, что скажут по поводу их состояния в гимназии? Гимназию он тоже с колеса видел, гимназия никуда не пропала, нет…

– Домой, – сказал Андрей. – Пора домой.

И – как в "Мэри Поппинс", когда исчезла смешинка! – гимназисты вернулись на грешную землю с ошалелыми лицами.

– Да, – сказал Никита. – Действительно! А времени сколько?

– На уроки хватит, – вздохнула Ольга.

– Ещё полчаса гуляем! – решительно сказал Андрей. – Поесть надо, братцы! Вы представляете, чем от нас несёт?

– В "Зодиак"! Там всё острое дают! запах перебьётся! – сказала Ольга и тут же скисла: – Тьфу! нету же его здесь…

– В гастрономе напротив Дворца кафешка всю жизнь была. С молочными коктейлями… – вспомнил Андрей.

– Славный закусон! – саркастически сказала Ольга. – Да ладно! Нюхать нас, что ли, будут!

– Унюхают, – сообщил Никита. – Бельский вообще не заедает, всё равно, говорит, спалят.

– Герой! – сказал Андрей. – Он ещё и пьёт?

Никита только улыбнулся.

– Я не герой, – сказал Андрей. – К шайтану под хвост! Пошли в кафе. Бутерброды-то там дают. И "Дирол" купим.

– Ага! – сказал Никита. – Жвачек тут в помине нет. Вообще никаких, представляешь?

– Подсолнечное масло – по глотку, – предложила Ольга. – И ёлочку пожевать помогает.

– О боги, – сказал Андрей.

3

После кафе Андрей, сославшись на «дела», посадил более-менее протрезвевших собутыльников на автобус (Ольга явно обиделась, Никита покивал) и, помахав вслед, зашагал знакомыми дворами в тридцать четвёртый.

Предчувствие, посетившее его в парке, усиливалось, достигнув апогея на входе в родной квартал. Хотя вся статья была предчувствию сгинуть: родной квартал не изменился ни на йоту. Ни в чём. Нигде. Только стал непомерно огромным – как в детстве.

Но в детстве всё кажется огромным! В последний свой приезд домой Андрей испытал некоторое разочарование, выяснив истинные размеры исторической родины. Может, и целая страна, но вроде Греции, скажем: маленькая. И, так же, как в Греции, осталась в квартале память о мифах. Детство ж, твою дивизию! А уж Андреево детство было самым настоящим мифом – из-за Лёшкиных сказок.

В мире гимназии тридцать четвёртый квартал выглядел странно. Странно настолько, что наслаждаться воспоминаниями Андрей не смог. Он намеревался сразу идти к тайнику – но не сделал этого. И двигался медленно, зигзагами, шаря по сторонам глазами. Если б ещё ноздри раздуть, в точности стал бы похож на взявшую след сыскную овчарку.

Лабиринты асфальтовых дорожек: морских путей, космических трасс и таёжных троп. Каменистая горная долина за пятым домом – обиталище троллей. У гостиницы – ещё не затонувшая Атлантида, в кружке деревьев около детского садика – лесное царство Робина Гуда. И Бета Ориона в садике, они спасались там от инопланетян. Вон в той беседке из бластеров отстреливались, Андрей, помнится, был тогда ранен…

Несколько шагов вперёд и сворачиваем за угол, в джунгли пятнадцатилетнего капитана… Но если вам, сэр, левее, прошу вас, возьмите трубку Шерлока! Старая Англия без трубки немыслима, вы не забыли?.. Андрей покорно закурил, но нырнул вправо, в кусты. В Петроград, где стоял когда-то гиперболоид, ещё не башней на острове, а капитан Янсен…

И на выручку великому Виннету скакали бравые мушкетёры. "По моему веленью, по моему хотенью!" – говорил Лёшка, сплетая воедино сюжеты и ничтоже сумняшеся меняя каноны. Излюбленное его заклинание! А заклинаний было много, и некоторые действовали – на самом деле.

Они играли в книжных героев редко. Когда Лёшка уставал от миров, не описанных ни в одной книге, – собственных. Шервудский лес появлялся по "хотенью и веленью", а в мирах личных они с Андреем жили годами.

Эти миры были всегда.

Смутные и чётких очертаний. Устоявшиеся и меняющиеся с каждым визитом создателя. Разные. Создателем был Лёшка: творцом, режиссёром. Андрей был жителем, но даже тогда он понимал, что без его присутствия многие из миров умирали бы, не успев толком родиться. А больше в Лёшкином театре никто не играл. Лёшка и не искал – ему хватало одного соучастника. Единственного, но исключительно хорошего, потому что Андрей умел жить в его фантазиях. Умел, может быть, лучше, чем сам создатель.

То ещё детство… Даже сейчас, находясь неведомо где безо всяких фантазий, Андрей забыл обо всём на свете, внимательно осматривая мифические места. А ведь сколько лет пытался забыть об этих местах! Не вышло, ничего не вышло…

Пятиэтажки-хрущёвки, белые, розовые, жёлтые, будто в лесу стояли. Самое зелёное в городе место, ни одного пустыря! Детские площадки повсюду, уютные дворы, беседки, узкие тротуары… Милый, но самый обычный городской квартальчик, выстроенный в шестидесятые годы. Семь лет назад Андрей был здесь последний раз – и пожалел о визите. Ностальгия, сантименты, сопли-вздохи – куда ни шло! Но тоска по Лёшке становилась в родном квартале почти невыносимой.

Семь лет назад – и в другой реальности. Копия отличалась от оригинала только одним, но этого было вполне довольно! Не память о детских мифах, не ностальгия – квартал мифами дышал, переполнен был ими. Андрей чувствовал это, почти как четверть века назад, ведь видел он тогда Бейкер-стрит за углом своего дома! Не сомневался, играя, в её существовании здесь и сейчас!

И ничего внешне. Пятиэтажки-дворики-кусты, но всё это – знакомое и обычное! – казалось иллюзией. Покровом, под которым действительно жили тролли. Впрочем, он нисколько не хотел, чтобы покровы спали. Ни в коем разе! это уж точно крыша съедет!..

И через пару часов, сидя в собственном дворе, Андрей пытался привести себя в чувство, припоминая вещи, ровно никакого значения не имевшие. К примеру, вот эта горка действительно была голубая? Не зелёная разве? А на лавочке вырезана надпись: "Дрюха + Ленка", но никакую Ленку он не помнил вовсе…

За распахнутой кухонной форточкой его старой квартиры колыхались ветерком занавески: белые в красных горошках. Со тщанием их разглядывая, Андрей поймал себя на прелюбопытнейшей мысли: не он ли живёт там? Маленький и счастливый?..

На окна Лёшкиной квартиры он и смотреть не стал. Ни к чему это всё! В конце концов! Ещё уроки надо учить! Сдуваем ноздри и прячем лупу – достаточно, господа! Хватит!

Встав с лавочки, Андрей прямиком направился к школе. Пролез в знакомую дырку в заборе, миновал грядки с завядшей клубникой, провёл пальцами по родимой стене и завернул за угол школьного здания. Там, под окнами кабинета биологии, был их тайник: в кирпичном боку лестницы, ведущей к вечно запертым дверям пожарного выхода.

Поломанные перила, выщербленные ступеньки. Кирпич (шестой справа, третий снизу ряд) выдвинулся легко, а за ним лежала скатанная в трубочку бумажка. Но, возможно, старая? Из древних времён?.. Некоторое время Андрей сидел на корточках, заглядывая в дырку и не решаясь бумажку взять. Он сильно подозревал, что на верный путь его записка не приведёт – разве что головной боли добавит. Но нельзя же сидеть здесь вечно, тем более что за этой бумажкой сюда и явился… И он потянулся, и вытащил трубочку, и развернул, а прочитав, даже застонал от подтвердившихся опасений.

Записка гласила:

«Дождитесь меня»

Почерк был Лёшкин, и в эту минуту Андрей был готов змея проклятого на части порвать. Алексей Николаевич Гаранин в своём репертуаре! Дождаться! А мы что тут делаем, не подскажете? Записку он, значит, мог положить, а написать толком он, значит, не мог, козлина… вот козлина…

Андрей сплюнул и выругался вслух. И в тот же момент ощутил толчок горячего воздуха в коленки. Отпрянул, чуть не упав (он всё ещё сидел на корточках), и снова заглянул в тайник. Тайник просто взор радовал: в нём лежала ещё одна бумажка, свёрнутая на сей раз квадратиком, и Андрей немедленно бумажку схватил.

Незнакомый почерк. Кажется, взрослый. Скорее всего, мужской.

"Любезный Андрей Евгеньевич!

Ваши намерения крайне неразумны и вряд ли принесут желанные плоды. Не чините себе осложнений и воспользуйтесь добрым советом, в коем Вы и Ваша наперсница безусловно нуждаетесь: вам обоим следует незамедлительно оставить пределы гимназии и города.

Сделайте одолжение, не вводите во грех".

Как мило с вашей стороны, господин хороший. Право, весьма благодарен.

Междуглавие (Лёшка)

Ритуал с шариком

Я буду король,

а ты будешь мой гвардеец.

Ты будешь моя охрана,

мой пистолет и нож.

Меня похитит колдун,

с которым королева стелется.

И я разлюблю королеву,

когда ты меня спасёшь.

Алексей Гаранин

Двор заканчивался кустами смородины: по мнению взрослых, непролазными напрочь. Взрослые, они вообще многого не знают.

– Только копать надо руками, – говорил Лёшка, вырывая траву под кустом. – Одной… левой. Ты копай… Вот, я уже всё почистил, вот тут копай, а я буду светить.

– Чего светить? Ещё светло.

– Надо в землю светить, когда копаешь. Мой фонарик особенный, надо им светить, только я его буду держать. И зарывать я буду.

Андрей тоже хотел держать особенный фонарик, но помалкивал. Лёшка вполне мог психануть и уйти домой, а Андрей хотел зарыть "секретик", и выкопать его в полнолуние, и посмотреть, действительно ли его шарик превратится в три шарика. Может, и в четыре, уверял Лёшка. В три или четыре разноцветных шарика: зелёный, сиреневый и розовый. Конечно, лучше красный, чем розовый, но об этом говорить тоже не стоило.

– Почему левой копать?

– Не знаю. Левой, и всё… Ну всё, Андрейчик, копай, я включаю.

Земля была мягкая, но ямку глубиной в две ладошки Андрей копал минут пятнадцать. Он всё делал неправильно. Землю надо было выкидывать строго налево от ямки, загребать против часовой стрелки, потом Лёшка углядел, что Андрей не поджимает большой палец, а так нельзя!

– Вот я ни разу фонариком не шевельнул, а ты вообще не понимаешь, надо же всё правильно же!

Дно ямки они выстелили фольгой от конфет – сиреневой, зелёной и розовой. В стенки Лёшка повтыкал тридцать две спички – тремя кругами, головками внутрь. Втыкание спичек освещал Андрей, и фонарик у него дёргался, но Лёшка не злился, только приговаривал:

– Я и знал, что ты его не удержишь… Всё, давай шарик. Давай фонарик подержу.

Андрей достал из кармана свой шарик – весь ажурный, весь переливающийся, прямо сердце замирало смотреть на него. В шарике была сквозная дырка, чтобы носить его на шее; шарик был – талисман, и никогда Андрей не верил маме, утверждавшей, что это большая бусинка.

– Клади, – сказал Лёшка.

– Ладно, давай вдвоём.

– Давай тогда вот так, – сказал Лёшка, – давай вместе зажмём – ты правой, я левой, – и отпустим над ямкой.

На ритуалы Лёшка был мастер – куда там Тому Сойеру! Его бы воля, он бы всё на свете "заритуалил", да он и заритуалил, где мог, он по ступенькам-то спускался не иначе как с левой ноги начиная.

Шарик скользнул в ямку. Андрей вставил над верхним кругом спичек кусок синего бутылочного стекла, тщательно протёртый об футболку. Лёшка накидал сверху земли, и уже вдвоём они вкопали сверху травинки, а для приметности оставили рядом большой камень. Выбравшись из смородины, Лёшка неожиданно сказал:

– В корону вставим, ладно? А тебе в ножны.

– Куда?

– В пятницу будем играть в королевство. Я, чур, король.

Чур не чур, а кто придумал – тот и король…

– Тогда я генерал.

– Нет. Ты будешь капитан гвардейцев. Гвардии короля. И колдун этот кретинский ещё…

– Так капитан или колдун?

– Капитан. Встречаться они будут в подземном ходе, – сказал Лёшка и на вопросы больше не отвечал. Такое с ним было часто – молчал едва ли не днями, пока не придумывал всё целиком, но уж тогда!.. Правда, в тот день Андрей получил кусочек новой сказки – уже поздним вечером Лёшка прибежал к нему домой, сунул листок и ускакал вниз, на свой второй этаж.

"Я буду король,

а ты будешь мой гвардеец…"

Вечером следующего дня, в точно исчисленное будущим королём время, вдоволь насмотревшись на толстую круглую луну (для Андрея она и вчера была круглая), они отправились разрывать "секретик". Они никуда не спешили, находясь во дворе с полным правом: на лавочке под тополем курили на сон грядущий их отцы. Они тщательно всё проверили – камень, траву, они тщательно очистили стёклышко, в четыре руки, и, четырьмя руками на землю опершись, они заглянули в ямку, а потому заподозрить Лёшку Андрей не мог. Разное бывало с ним, но за тот случай Андрей головой мог ручаться – фонарика у Лёшки не было, и перепугался он не меньше Андрея.

Не пришлось ни сталкиваться лбами, ни смотреть по очереди – лишившись покрова, "секретик" вспыхнул ярким электрическим светом.

Источником света был Андреев шарик. Лежал на фольге, по-прежнему один, и горел, словно синяя лампочка. Синим было всё: и сам шарик, и разноцветная прежде фольга, и торчащие спички. Наверное, из-за стёклышка, а вот свет…

Не сговариваясь, они закидали стёклышко землёй и травой, положили сверху всё тот же камень и выкатились из кустов – король и капитан его гвардии, забывши о чинах и ритуалах, со всех ног, к папам на лавочку.

Казус с шариком был не первым чудом в жизни Андрея, да и не последним – вокруг Лёшки постоянно происходили разные мелкие чудеса. Лёшкины чудеса – а это было чужим, и они не говорили о нём никогда, ни разу, ни в тот, девятый, год их жизни, ни позже. Чужое чудо – и потому страшное. Впрочем, испытанный ужас, беспричинный, бессмысленный – детский – забылся быстро, оставив Андрею только обиду и рефлекторную ненависть к стерильному синему свету больниц.

Но камень над "секретиком" так и лежал нетронутым – год, два, десять… всю жизнь.

Глава 5 (Ольга)

Коллекция господина директора

(после обсуждения которой становится ясно, что причёска рыцаря ни в коей мере не влияет на блеск его доспехов)

Барышня, милая, ваши сомнения -

лишь составляющая уравнения…

Павел Кашин

1

Бежал заяц по дорожке, у него устали ножки… Девочка устала, так устала! Провались они пропадом, эти миры и причины её в них пребывания. Сил у девочки не было больше, и голова побаливала, потому что выпила девочка больше всех, одна из двух бутылок точно ей целиком досталась. И от Никитиной болтовни голова болела тоже. Правда, ступив на территорию гимназии, Никита замолчал, в глазах его затолпились формулы и графики; собутыльники расстались, едва кивнув друг другу.

На аллейке, ведущей к общежитию, Ольга имела несчастье столкнуться с историком – столкнуться вплотную, неожиданно. Потому присела она неуклюже и поздоровалась невнятно, смертельно испугавшись, что историк учует криминальный запашок. Историк взирал на неё через свой дурацкий лорнет, словно жучка разглядывал, а жучок балансировал в реверансе, что выглядело исключительно глупо – в штанах-то!

Историк был памятлив – спросит теперь, непременно спросит и придерётся непременно, и надо бы вызубрить, но отношения Александра Македонского с персами интересовали её в данный момент меньше всего. Прижав кулаки к вискам, Ольга тупо смотрела в учебник, не понимая ни единого слова. Невозможно было думать о персах, зная, что Андрей Карцев вынимает сейчас из тайника записку. Или не вынимает. Или нет тайника.

Она изменила сегодня мнение об Андрее Карцеве. Во-первых, Карцев действительно был похож на пирата, а книжки про пиратов Ольга обожала. Ещё он был похож на испанца, а Ольге всегда нравились мальчишки смуглые и высокие. Во-вторых, он был совсем не зануда – скорей уж наоборот. И с ним оказалось интересно, а говорил он мало, но по делу, и абсолютно к ней не приставал. Если бы не это выражение лица – словно в двух шагах от него воняло чем-то гнусным! – Ольга могла бы сказать, что Андрей Карцев ей вполне симпатичен. Конечно, он командовал сегодня – что делать и куда идти, но, надо отдать должное, ничуть не навязчиво. Вот напоследок он поступил просто по-хамски, но можно было расценить его поступок иначе – например, он не хотел брать с собой Никиту, и обижать его не хотел, и поэтому… Ей-то, собственно, что? Подумать больше не о чем? У нас тут царь Дарий…

Ольга перевернула так и не прочитанную страницу и уставилась на картинку с бюстом Македонского. Так, а если, скажем, тайник не найдётся? Что тогда? Нет, будем надеяться на лучшее: тайник на месте, в нём записка с точными координатами. Или с планом действий. Вопрос, она когда об этом узнает? Пойти у ворот поторчать, подождать пирата? Но он мог вернуться уже… Что же она с ним не договорилась, идиотка!..

По странице скакали персы – на горячих вороных лошадях. Персы были пираты, укравшие из тайника сундук с важными документами, а среди документов обреталась та самая записка, и Ольга тщательно прицелилась, не обращая внимания на то, что тетива больно режет пальцы. Один из персов, последний в кавалькаде, оглянулся и в ужасе выхватил саблю, но Ольга уже отпустила тетиву. Стрела полетела почему-то вверх и вбок – мимо!

"Акела промахнулся! – сказал бюст Македонского, высовываясь из учебника. – А не надо было локти на стол ставить, Заворская! Неприлично и неудобно! Я уж не говорю о том, что вы не сочли нужным сообщить о своём возвращении из города!"

– Спите, сударыня? – вопросили сзади. Ольга вскинулась и обернулась. И вскочила.

– Нет, Олег Витальевич, я историю учу…

– Достойный метод, – согласился куратор. – Вы почему не зашли ко мне?

– Ой!.. Я… я забыла…

Олег Витальевич стоял посреди комнаты, внимательно Ольгу рассматривая. Ольга шагнула к нему (из-за запаха не переживая – вернувшись к себе, она извела полтюбика зубной пасты).

– Господин учитель, я, правда, забыла… Я больше не буду. Я в парке была, на каруселях, задержалась, а уроков так много…

– Весьма советую на историю обратить особое внимание, – сказал куратор. – Сэр Шелтон записал вас в кондуит.

– Что? – пролепетала Ольга. – За что?!

– За употребление спиртных напитков, – сказал Олег Витальевич. – Браво, Заворская. Не ожидал от вас.

– Да откуда он взял?!.. То есть, я хотела сказать… что сэр Шелтон…

– Ошибся? – помог куратор. – Браво дважды, сударыня. Мечтаете о второй записи, вероятно? До сегодняшнего дня ваше поведение было безупречным. С кем вы ходили в город?

– Одна, – мрачно сказала Ольга.

– Вы уверены?

– Да.

– Хорошо, – кротко сказал Олег Витальевич. – Оставим разговор. Не буду отвлекать вас от занятий. Подумайте до завтра. А в обед подойдёте ко мне на кафедру. Спокойной ночи.

Присев в реверансе (в штанах опять же!), адресованном уже спине дорогого куратора, Ольга выпрямляться не стала, бухнулась на пол, обхватив коленки, и попыталась прикинуть размер неприятности. Выходило неслабо, а понятно пока было одно – наказания необходимо избежать. Сдавать собутыльников нет смысла – её это не спасёт, да и не умела она сдавать, извините! Положим, историю можно выучить, а вот отовраться от пьянки не выйдет. И что делать? Что делать-то теперь? Пробежался заяц по дорожке!..

Впрочем, паниковать заранее Ольга не любила, придерживаясь известного принципа "я подумаю об этом завтра". Тем более что была почти уверена: куратора своего уговорить сумеет. Олег Витальевич был милый – настолько милый, что будь он помоложе… ну, не учителем, а школьником… По возрасту-то дорогой куратор не слишком далеко от гимназистов ушёл – лет ему было немногим за двадцать, по Ольгиным соображениям. В обычной школе переводил бы старшеклассницам английский на переменках и ниже четвёрок ничего бы не ставил. Ну а тут держал, ясное дело, марку.

По всему по этому и на следующий день Ольга мандражировать не стала. Да и другие проблемы имелись – поважнее предстоящего объяснения с куратором.

Утром она проспала – из-за ночного бдения в древних веках. Немножко проспала, но Андрея в столовке уже не было. И в вестибюле не было. Изучив расписание его группы, Ольга отправилась на второй этаж, к кабинету математики. До звонка оставалось пять минут; но, к счастью, у неё была латынь на том же этаже. На лестнице она догнала Никиту Делика и, ответив на его поклон, спросила:

– Тебя не засекли?

– Нет! – сказал Никита и сделал попытку перекреститься.

– А меня да! – сообщила Ольга и, увидев его расширившиеся глаза, утешила: – Не переживай! Не сдам! Карцева не видел?

– Нет ещё, – сказал Никита, и Ольга побежала (ну, почти побежала) дальше.

Пират был там: сидел на подоконнике, устроив на кейсе подбородок. Ольга изобразила подобие реверанса и, глядя на его лицо, скисла:

– Нету, да?

– Есть, – сказал Андрей. – Я тебя подожду после физкультуры. До столовой дойдём, поговорим.

Всю первую пару Ольга изводилась догадками. Лучшей из догадок была мысль о том, что в полученной записке содержится точная дата прибытия в гимназию – завтра! Нет, сегодня! Она представила себе, как это будет, как они встретятся у маленького фонтана и как изумится Карцев, узнав, что… Пол-урока представляла, даже заработала замечание – беглое, незначительное, но оно напомнило Ольге, что следующий урок – история.

На истории её не спросили. Сэр Шелтон (сэр! подумаешь! пень высохший с длинным носом!) увлёкся собственным показом сражения Македонского с Дарием, да и весь класс увлёк. Ольга, боевики никогда не любившая, тоже глядела на учительский стол не отрываясь. Прикольно ведь! Не мультик, скорей уж кино! Вот только дрались все эти персы чертовски натурально, невзирая на гномские размеры, но и замирали послушно, когда историк принимался объяснять расположение войск.

Ободрённая успешно миновавшей историей, Ольга отправилась на кафедру химии, не дожидаясь обеда. Медленно, спокойно, проговаривая про себя заготовленную речь и примеряя соответствующее выражение лица.

Речь удалась вполне, но зайка Олег Витальевич ожиданий не оправдал. Раскаяние он признал уместным и хорошо поданным, а вот душевно исполненную историю о знакомстве с гадкими девочками и первой в жизни дегустации сухого вина (история была ещё год назад успешно опробована на маме) не оценил.

– Весьма трогательно, сударыня. Правды я, вероятно, не услышу?

– Честное слово, господин учитель… – завела было Ольга, а Олег Витальевич поморщился, но тут на кафедру впорхнула мадам Окстри, вопрошая с порога:

– Олег, вы вернулись! Не томите, умоляю!

– Добрый день, мадам!

– Guten Tag[7]7
  Хороший день (нем.).


[Закрыть], Оленька! Подвергаетесь воспитанию?

– Допросу, мадам! – сообщил химик. – Сочинительствуем, перебираем версии…

– И что же случилось?

– Отметила первый выход в город. Вино и мальчики – ведь с мальчиками, Заворская? Но хотелось бы знать, с кем именно.

– Оля! Mon dieu[8]8
  Боже мой (фр.).


[Закрыть]! Взгляните-ка на меня! – Мадам приподняла Ольгин подбородок. – Да не лютуйте, душа моя! Девочка раскаивается! Верно, Оленька? Не выдавать же ей мальчишек!

Она отошла от Ольги и села в кресло, приняв задумчивую позу.

– Но как это грустно, Олег! Девочка, гимназистка!.. первый курс!..

– Да уж, – сказал Олег Витальевич.

Тут в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, просунули голову:

– Можно, Олег Витальевич?

– Что вам, Делик?

Никита вдвинулся весь и сказал – покаянно, но решительно:

– Это я виноват. Это я был с Ольгой, Олег Витальевич. Добрый день, мадам!

"Вот спасибо, – мрачно подумала Ольга. – Рыцарь бедный!.. Теперь точно абзац".

– Так что ж вы ко мне пришли? – спросил химик. – Заступаться?

– Ага, – вздохнул Никита.

– Принято, – сказал Олег Витальевич. – Теперь потрудитесь поставить в известность своего куратора.

Никита поклонился и направился к дверям – вполоборота, явно собираясь сказать что-то ещё.

– Идите, идите, Делик! – откровенно уже веселясь, сказал Олег Витальевич. – И передайте Фёдору Аркадьевичу мои восторги по поводу вашего благородства!

– Обязательно, господин учитель, – уныло сказал Никита. – Но это правда я виноват, потому что…

– Ступайте, Никита. Я приму к сведению.

"Сдать, что ли, Карцева, – подумала Ольга, провожая Никиту взглядом. – Страдать – так всем! Вот дурак-то! Надо было хоть договориться!"

– Мадам! Я нашёл то, что вы просили, – сказал тем временем Олег Витальевич и полез в шкафчик. Из шкафчика он достал крошечную резную шкатулку и с поклоном поднёс к креслу. Мадам Окстри, приняв шкатулку, рассыпалась в благодарностях.

– И именно?..

– До седьмого потока, уверяю вас!

– Олег!.. – Мадам послала ему воздушный поцелуй и уже с порога добавила: – Но вы, надеюсь, будете великодушны с девочкой?

– Разумеется, мадам! – заверил её химик, и мадам упорхнула – свободная и счастливая! А мы тут…

– Я больше не буду, Олег Витальевич, – детским голоском сказала Ольга. – Так получилось, мне самой неприятно, честное слово…

– Не сомневаюсь, Ольга Сергеевна, в ваших сиюминутных чувствах. Отправляйтесь теперь на физкультуру – кстати, я ведь просил вас придти в обед? – а за этим – к себе в комнату. И не затрудняйтесь переодеванием.

И Ольга, наслышанная, что девчонок в гимназии подвергают порке в спортивных костюмах, замерла.

– Звонок уже был, – сказал куратор. – Скажете, что я вас задержал.

– Но, Олег Витальевич…

– А вы что думали? – спросил милый зайка без следа улыбки. – Бегом на физкультуру!

Ольга постояла ещё секунду и вылетела с кафедры, еле удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.

В раздевалку. Футболку задом наперёд. Заметила. Переодела. Подтянулась на турнике – целых два раза, от злости, наверное. Отбегала. На "мостике" постояла. Диск метнула – очень далеко! В раздевалку – и с наслаждением влезаем в платье: "А вот фигу тебе, зайка моя, не дождёшься! Я сейчас в столовую – обеда меня не лишали, нет? Мне просто необходим запас калорий! Нервный стресс, врубаетесь?!"

Напрочь забыв о тайнике, она пролетела в столовую мимо удивлённого Карцева и обедала долго и тщательно, почти до начала пары. Изящно ковырялась в тарелке, резала сосиски на мелкие кусочки, мстительно думая, что дорогой куратор сидит у неё в комнате в бесплодных ожиданиях – голодный! А будет знать, с кем связываться! Она уже всё для себя решила – о нет, не в истерике! Холодно и твёрдо! Плевать она хотела! Гуляйте к белкам, господин учитель! Ясно?!

Олег Витальевич (явно усвоивший, с кем связался) поймал её перед кабинетом физики: вежливо взял под локоток и, заглянув в кабинет, спросил преподавательницу:

– Прошу прощения, позволите мне Заворскую забрать? На полчаса, полагаю. Насколько мне известно, с вашим предметом у неё нет сложностей?

– Не жалуюсь! – ответствовала фрау Бэрр. – Но нельзя ли после классов, Олег Витальевич? Неужто так срочно?

Ольгин куратор прижал к груди ладонь – слов, мол, нет, сколь срочно! – и фрау величественно ему кивнула.