Текст книги "Змей подколодный"

Автор книги: Елена Никольская

Соавторы: Егор Никольский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 39 страниц)

– Это Витька Бельский, со второго курса. Он всё время стоя ест.

– Двоечник?

– Прогульщик.

Андрей окинул Бельского уважительным взглядом. Нет уж, прогуливать мы не станем. Я, знаете ли, привык кушать комфортно, благодарю…

– Слушай, а его тут из-за фамилии не дразнят? Ну – все эти ваши "белкой буду" да "белка забери"?

– Кого – Бельского?! – с искренним изумлением спросил Никита.

Тут на пороге столовой появился Демуров. Сидевшие гимназисты повскакивали, Демуров показал жестом "садитесь" и прошёл мимо Андрея – почти вплотную. Андрей еле сдержался, чтобы не шарахнуться от него, и мрачно подумал, а потом сказал вслух:

– Пойду-ка я алгебру учить, – и быстро-быстро принялся допивать кофе.

– Андрей, – сказал Никита. – Ты говорил, что можно вместе. Давай позанимаемся?

– Давай, – немедленно согласился Андрей. – А к Демурову ты не подходил? Он же проводит дополнительные.

– Он-то проводит, – вздохнул Никита. – Вот если сам не смогу, тогда…

– Куда пойдём? – спросил Андрей. – Ко мне, к тебе?

– Лучше в клубе.

"Всё верно, – подумал Андрей, – мы не настолько хорошо знакомы, чтобы ходить друг к другу в гости. Быстро же их натаскали!.."

– Давай в клубе, – сказал Андрей, прикидывая реакцию преподавателей на то, что он будет стоять на коленках на стуле. Или ногу под себя подложив.

– Да в клубе хоть по-турецки можно сидеть. На уроках грустно, – сказал Никита. – К утру-то всё проходит, а среди дня лучше не попадать.

"Интересно, – думал Андрей, устраиваясь на коленках в кресле общежитского холла, – девчонок тут так же наказывают? Спросить, что ли, Никиту? Нет, спрошу-ка я сначала у Ольги… Ольга!"

Андрей вскочил, и Никита, листавший учебник, вскинул на него удивлённые глаза.

– Извини, я забыл! Я через полчаса подойду. Извини.

– Дела?

– Да. Ты не уходи, ладно? Я быстро.

2

К фонтану с дельфином он почти бежал, но никого там не было. Андрей повернулся было идти обратно, но тут увидел Ольгу. Она сидела на скамеечке метрах в пятнадцати от Андрея, углублённая в книжку, слегка покачивалась, отталкиваясь каблуком, накручивала на палец прядку волос у виска. Барышня в парке, только что гувернантки рядом нет. Он представил её в футболке – на физкультуре – нет, в маечке! И в лосинах в обтяжку вместо трико. Да!..

– Я опоздал, – сказал он, подойдя к скамейке. Барышня подняла голову и смотрела на него, словно первый раз видела. Андрей поклонился ей и добавил покаянно: – Извини.

– Можно я без реверанса обойдусь? – спросила Ольга.

– Серьёзно, извини. Я… меня, в общем… – Он вздохнул, но говорить было надо – никакой другой уважительной причины просто не существовало. – Наказали меня после уроков.

– Целых полтора часа наказывали?

– Нет, конечно. У меня потом всё из головы вылетело. Прости, пожалуйста.

Совершенно он не хотел, чтобы барышня обиделась. И, наверное, вид у него был соответствующий, потому что Ольга хмыкнула и сказала:

– Да ладно. Я тут пока латынь зубрила. Тебя первый раз, что ли?

– Первый, – сказал Андрей.

– Ну, я ещё не попадала, – сообщила Ольга без тени сочувствия. – И как?

– Погано, – сказал Андрей.

– Я вижу, ты мне ничего хорошего не скажешь?

– Не скажу. Нет его в гимназии. Если болеет…

– Здесь никто не болеет. Значит, в воскресенье в город пойдём?

– Если отпустят. Теперь даже не знаю.

– Ясно, – сказала Ольга и уткнулась в учебник.

Андрей стоял рядом, абсолютно не представляя, что говорить и говорить ли вообще. Или уходить? В жизни никогда он подобных затруднений в разговорах с женщинами не испытывал. А с этой малолеткой терялся. "Словно мне пятнадцать и она мне безумно нравится", – подумал Андрей и сам себе усмехнулся. Была, была в таком предположении доля истины.

– Оль…

– Ольга, – сказала девчонка, не отрываясь от книжки. – Я тебе уже говорила.

– Извини. Я хотел спросить – а ты как сюда попала?

– А ты – как?

Андрей присел на корточки рядом со скамейкой. Юбки открывали щиколотки – и не более: перехваченные узкими ремешками туфель тонкие щиколотки. Не пялиться оказалось тяжко, но он отвёл глаза и коротко рассказал, опустив, разумеется, некоторые детали.

– Тебе легче, – сказала Ольга, дослушав. – Я вот в ванной была. А потом дверь открываю – а там степь.

– В смысле?

– В прямом! Вместо квартиры – степь да степь кругом.

– И что?

– Ничего. Вышла и пошла. В ванной, что ли, было сидеть?

– Однако, – сказал Андрей. – А потом?

– А потом нашла… коробку, короче. Там была одежда и письмо.

– От Лёшки?

– Да. А потом появился господин директор. То есть, сначала он появился, а потом уже коробка. А потом опять он, потому что сначала я не согласилась. Я думала, это он мне шмотки подогнал.

– Ничего не понял, – сказал Андрей. – Он что, весь день за тобой бегал?

– Ночь. И не бегал. Он меня спас от вампиров.

– От кого?!

Ольга вздохнула и принялась излагать свою степную одиссею целиком.

– Интересные дела, – сказал Андрей, выяснив про вампиров. – Такое впечатление, что тебя просто напугали. Чтобы согласилась в гимназию поступить.

– Реально, – кивнула Ольга. – Но я бы так и так утром с ним пошла. Даже если бы письма не было. Куда деваться-то? Ясно же, что не дома, и ни денег нет, вообще ничего! Ещё знаешь, что странно? Я ведь переоделась, а директор даже не удивился, что я в других шмотках. Типа не заметил. Может, шмотки вправду он, а письмо подбросили…

– А что было в письме?

– Ничего особенного, – сказала Ольга и отвернулась. – Помочь надо и всё в этом роде. Ещё про тебя – что ты тоже будешь здесь, и я могу на тебя рассчитывать.

"А ведь врёт барышня, – подумал Андрей. – Что-то было – и весьма особенное… Но, возможно, сугубо личное, шайтан его знает…"

– Ты можешь на меня рассчитывать, – сказал он, продолжая гадать, от чего она так напряглась. – Только я и сам не знаю, что делать.

– Да! – сказала Ольга и оживилась, уставилась на него в упор. – Эти вампиры мне сказали, что я иду по серой зоне Волгограда.

– Вот так вот?

– Прикинь? А теперь ещё и Волжский. Что-то тут не так, – сказала она жалобно, и Андрей немедленно ощутил мужской позыв обнять за плечи и заверить, что всё под контролем, но не решился.

– В Волжский мы сходим, – сказал он.

– Ладно, мне пора. Уроков полно. Нету, знаешь, желания, чтобы меня… фу!

Она встала, закрыла учебник и неторопливо присела перед Андреем в реверансе:

– До свидания, сударь!

Так это было неожиданно, что Андрей поклонился ей снова. Ольга выпрямилась и показала ему язык. И отправилась по дорожке к своей общаге. А он, всё ещё пребывая на корточках, следил за покачивающимися юбками и продолжал испытывать мужской позыв – но несколько уже иной… совершенно определённого рода…

3

Весь остаток недели Андрей видел Ольгу мельком, да и не стремился, в общем. Некогда ему было, если честно. За алгеброй он сидел до поздней ночи, и отвечал блестяще, и на уроках глаз с Демурова не спускал, и Никиту сумел натаскать вполне прилично. Эти математические страсти едва не привели его к новому наказанию – на сей раз по химии. Дело было уже в пятницу. Выслушав весьма слабый ответ, Олег Витальевич, задумчиво на бледного ученика взирая, сказал:

– Видел я вашу фамилию в кондуите, сударь. Вы, верно, математикой увлечены теперь?

Андрей молчал, написав на лице раскаяние – причём искреннее: перепугался он до желудочных колик. И – пополам со страхом – красной тряпкой перед глазами: "Ведь он моложе меня! лет на десять моложе!.."

– Завтра у нас суббота… – сказал химик, насладившись его видом. – Подойдите после обеда ко мне на кафедру, и попробуем ещё раз. Если ваш ответ меня устроит, будем считать, что инцидент исчерпан.

– Благодарю вас, господин учитель! – сказал Андрей: машинально уже! Заученно! Докатился, белка моя!..

– Исключительно потому, Карцев, что это ваша первая неделя в гимназии. Больше послаблений не будет, учтите.

– Да, господин учитель!

Выучив тем вечером химию, Андрей улёгся в постель с томом Пушкина, но попытки перечитать "Евгения Онегина" оказались тщетными. Он надел наушники, поставил себе "Квинов" и, сунув под подушку пульт, уставился в потолок, заложив за голову руки. На потолке были тени. Тени складывались в лицо Демурова – вот так и вот так… впрочем, пушкинские строчки вели себя аналогично. Суббота, завтра уже суббота, господа! И количество записей в кондуите переходит в качество розог… Горького, что ли, почитать? Или Диккенса, где там у него парня всё время били – в "Давиде Копперфильде", кажется… Чего я страдаю, спрашивается? Не убьют же меня!

Но уснуть страдальцу удалось нескоро, и приснился ему всё тот же Демуров. Математик стоял посредине циркового манежа, вооружённый длинным хлыстом и одетый под ковбоя, а сам Андрей скакал вокруг него на лошади и должен был вольтижировать, но не умел. Демуров терял терпение, начинал хлыстом пощёлкивать, Андрей косил на него глазами и обливался холодным потом. Прелестный сон; жертва его проснулась с головною болью, а на часах оказалось – без десяти восемь.

На ступеньках учебного корпуса его окликнули по имени. Обернувшись, Андрей (запыхавшийся, едва умытый и однозначно человек пропащий) увидел мадам Окстри.

– Куда вы так спешите, сударь? Да ещё и без галстука?

– Я проспал, мадам! – сказал Андрей, хватаясь за шею. – Доброе утро.

– Раннее, mon ami[5]5
  Мой друг (фр.).


[Закрыть]! У вас дополнительные перед классами? – поинтересовалась мадам Окстри. Она была свежа, прекрасна и безупречно одета.

– Нет, я на географию… – сказал Андрей и, опомнившись окончательно, поклонился.

– Мой мальчик! – сказала мадам, улыбаясь. – В субботу классы начинаются в девять тридцать. Бегите домой и не забудьте надеть галстук.

– Да, мадам! Благодарю.

Проводив взглядом свою случайную спасительницу, Андрей достал из кейса первый попавшийся учебник и, последними словами себя ругая, раскрыл его, держа на уровне отсутствующей части туалета.

"Интересно, отчего ей-то не спится, – думал он, сворачивая с умным видом в затенённую аллейку. – Счастье, что не Демурову приспичило в это время! Как же это я галстук забыл? Эх, водки бы сейчас, грамм этак двести!.."

Тут он увидел у входа в столовую ещё человек пять преподавателей. Стоял там с неизменною тросточкой сэр Шелтон, историк, смертельно похожий телом на высохшее дерево, а лицом и голосом – на артиста Василия Ливанова. Стоял благообразный Хендридж, опираясь локтем на парящий в воздухе огромный том. Была с ними преподавательница физики фрау Бэрр, пожилая, полная дама – настоящая классная дама с ледяным взором, хоть на вид и казалась милой бабушкой. И куратор его присутствовал в сей компании – без следов ковбойских одеяний, ясное дело. Да и все они были одеты, словно на светский раут. И все веселы и свежи, аки птички весенние. И все, даже бабуля Бэрр, курили, вот что самое гнусное!

Андрей завернул за необъятный дубовый ствол, потом за следующий и так, короткими перебежками, добрался до интерната.

Химию он сдал ещё перед обедом и, получив в награду благосклонный кивок, решился на вопрос:

– Олег Витальевич, можно у вас узнать? Я хотел спросить про запись в кондуите. Это же сегодня меня накажут?

– Сегодня.

– А скажите… а когда?

– Это уж Фёдору Аркадьевичу решать. Но обычно вечером.

– Он разве сам?..

– Так он же ваш куратор, верно?

Закрыв за собою дверь кафедры, Андрей присел на подоконник и задумался. Мрачные сырые подвалы, прочно засевшие в его воображении (экзекуторами в подвалах мнились бородатые мужики в дворницких фартуках), канули в небытие, но легче Андрею не стало. Напротив.

Сам себе был он смешон в таком состоянии, но поделать ничего не мог. А ведь добрую сотню раз за последние тридцать лет дрался. И бит бывал нещадно, раз даже в больницу попал, после попытки утихомирить алкашей на своей лестничной площадке. Соседка попросила; алкашей оказалось штук восемь, и вспоминать эту историю Андрей не любил. Однако сейчас он с собою тогдашним поменялся бы не глядя.

"Но я ведь взрослый мужик! Или я уже не взрослый мужик? Не хватает ещё разрыдаться сегодня перед Демуровым для полноты картины! Но в хоккей играют настоящие мужчины, не так ли?"

Андрей встал с подоконника и зашагал на кафедру математики.

Демуров был там, и был он там, хвала богам, один. Андрей мысленно выдохнул и в ответ на вопросительный взгляд выпалил:

– Господин учитель! А нельзя сейчас?

Куратор сидел за столом, вертел в длинных математических пальцах стило и внимательно Андрея разглядывал.

– Что именно, Карцев?

…Подошёл барашек к лесу, позвал серого волка…

– Меня наказать, – сказал Андрей.

Демуров положил стило и подпёр рукой подбородок. На среднем пальце у него был перстень – массивный, на всю фалангу, со странным камнем – наполовину красным, наполовину чёрным.

– Не терпится, сударь?

Андрей растерялся.

– Господин учитель… я…

…Нате, кричит барашек, жрите меня, волки позорные!..

– Извелись, Андрей Евгеньевич? – ласково предположил Демуров.

– Да вроде того, – пробормотал Андрей.

– "Я очень переживаю, господин учитель" звучало бы куда как лучше.

– Я очень переживаю, господин учитель, – повторил за ним Андрей.

– А отчего, скажите, такие страсти?

– Ну… Просто, если бы вы могли теперь…

…А волк зевает, да сытое брюхо поглаживает…

Демуров пристроил под подбородок вторую руку и всё так же задушевно спросил:

– Вы, Карцев, свободны сейчас, полагаю?

– Да, господин учитель!

Но надежде суждено было умереть бестрепетно и быстро.

– А вот я крайне занят. И буду чрезвычайно признателен, если вы согласитесь отложить наказание до вечера. Окажете мне такую любезность?

…И говорит ему серый: ты что, баран, рамсы попутал?..

– Фёдор Аркадьевич!..

– Довольно, Андрей. Я зайду к вам около девяти вечера. Да, кстати, что там у вас с химией?

Наябедничал таки милейший Олег Витальевич.

– Я уже ответил, господин учитель.

– Вот и прекрасно, – кивнул Демуров. – Можете идти.

В этот момент Андрей вспомнил о своих завтрашних планах и осторожно сказал:

– Простите, Фёдор Аркадьевич. Можно один вопрос? Пожалуйста.

– Слушаю вас.

– А если я наказан, в город нельзя?

– Город хотите посмотреть? – сказал Демуров, наклоняясь над разложенными на столе бумагами и на Андрея больше не глядя. – Можно, отчего же… Завтра, разумеется. А теперь ступайте, Карцев, не мешайте мне. Вечером поговорим.

– Господин учитель…

Демуров поднял голову и с интересом спросил:

– А вы, сударь, не мазохист, часом?

– Нет, – заверил его Андрей, пятясь к дверям. – Извините, господин учитель!

В своей комнате он стащил с шеи галстук и – сюртука не снявши – упал ничком на тахту.

"А ведь ни единой проблемы, кроме вечерней порки, у меня нет, – подумал он внезапно. – А ещё несколько дней назад был кретин редактор, и беспрерывные скандалы с любимой, и отключенный сотовый… а ещё раковина на кухне потекла!.. И пьянки эти бестолковые, и недописанная статья во славу хлебозавода… Мы, журналисты с высшим техническим образованием, умеем жить комфортно…"

Эйфория охватила его, похожая на ту, что он испытал, увидев себя в зеркале сопливым подростком. Он смутно помнил, что подростком был безумно несчастлив, шайтан знает, отчего, просто по определению – принципиально несчастлив. И безумно занят был. И безумно свободен.

"Только Лёха, – подумал он, – но завтра я залезу в наш тайник, это жирный шанс, а там посмотрим. Эх, сигаретку бы ещё, сигаретка бы пришлась кстати!.. Так, пять минут лежу, потом делаю физику, потом иду на хореографию. Бальные танцы субботним вечером в качестве обязательного предмета, why not[6]6
  Почему бы нет (англ.).


[Закрыть]**! Это я умею…"

Но через пять минут он уже спал – здоровым сном пятнадцатилетнего юнца, глубоким и сладким.

Глава 4 (Андрей)

С чего начинается родина

(даже если вы не слишком уверены, что она – историческая)

– О! Я понимаю! – сказал стрелок, изобразив на лице Джека Морта

виноватую улыбку. – Прошу прощения. Я, наверное, просто не сориентировался.

Мир так сдвинулся… изменился… с тех пор, когда у меня было своё оружие.

Стивен Кинг. «Извлечение троих»

Блокнот: 2 октября, суббота, час ночи

"..вечерней экзекуции. Никаких мрачных подвалов – вежливо всё, культурно, на моей тахте… Бурса, мля. Теперь-то я допёр, отчего братья мои гимназисты столь обходительны и милы в обращении – этаким образом манеры прививаются на раз-два-три! Весьма доходчиво! Господа преподаватели не утруждают себя разборками и вызовами на педсовет. Любое – самое мизерное! – нарушение принятых правил наказывается однозначно и без обсуждений. Не поклонился при встрече – порка. Взлохмачен или плохо выбрит с утра – порка. Учёба – ладно! Это бы ещё куда ни шло! Но за небрежно повязанный галстук?.. Многое и от препода зависит – там, где Олег Витальевич делает замечание, историк сразу строчит в кондуит. Впрочем, если б меня пороли в нежном возрасте, глядишь, толк бы какой вышел… Не мама – кухонным полотенцем по шее за двойку, а такой вот Демуров. Н-да.

Так мы о чём, собственно. Пока я, изрядно потрёпанный и побеждённый напрочь, натягивал штаны нынче вечером, господин куратор невозмутимо листал мои тетрадки, а наскучив сим, велел мне причесаться и, оглядев результат, приступил к пояснениям грядущей увольнительной в город.

Прежде всего мне был выдан бумажник с деньгами на карманные расходы (коричневой кожи, штуки полторы такой стоит – не по нашим гонорарам!). Я уточнил – и охренел: бумажник оказался практически бездонный. Десятку достал – десятка появилась. Траты дозволяется производить любые – хоть золото скупай, единственный запрет – на курево и спиртное (ага, ждите! пива мне! ПИВА!!!). От вопроса, нельзя ли скопить на собственный транспорт, я воздержался. С трудом.

В целях личной безопасности я получил плоскую вещицу, сильно смахивающую на сотовый телефон, но без экрана и с единственной кнопкой, кою следует нажимать в случае неприятностей. И телефон (передатчик?), и бумажник работают исключительно в пределах города. Из пределов вышел – аут. Нищ, беззащитен, а в случае выживания и возврата подвергнут жестоким карам. По поводу выживания – лихо, однако! Что ж это у нас тут за городом – медведи? вампиры?!

По городу можно гулять сколь угодно – до темноты, а по отбытии и прибытии следует отметиться у куратора. Уж когда ты будешь уроки делать, весь день прошлявшись, никого, по всей видимости, не волнует. Твои проблемы. Не успеваешь – сиди дома. И ведь сидят, наверное! Я бы и сам посидел, физику помучил, но у меня в городе нужда.

Такая вот, короче, трогательная забота о воспитанниках. А если учесть, что Ф. А. инструктаж проводил, удобно расположившись в кресле, а я переминался перед ним с ноги на ногу… Не имел уже возможности присесть. Чего там бородатые мужики в тёмных подвалах! С Ф. А. они и рядом не стояли! Изысканная речь и золотые запонки в сочетании с розгой – это, я вам скажу, эффект! это вам не дворницкий фартук!.. Волки позорные. Шайтан их нюхал.

Закончив со мной все дела, Демуров откланялся, заметив, что время позднее, а его ещё ожидают трое моих одноклассников.

Что любопытно, ни у кого я не заметил особых душевных терзаний по поводу порки. Да и мои притупились. Странные вещи творятся со мной – да был ли я взрослым?.. Такая вот беда, без бутылки никуда… Не то чтоб я напрягался по этому поводу – эмоций и без того через край, а таки странно.

Деньги в бумажнике я разглядывал с лёгкою ностальгией. Лежал на брюхе, перебирая советские трёшки и червонцы – общей суммой рублей на пятьдесят. Какие ж тут цены, интересно?.. Первое – это курить куплю. Второе – ЭТО ПИВО! А лучше водки. В закуренной забегаловке с музычкой, и вот сверху – пивком… глядишь, мозги на место встанут… За кайф выжрать без помех пузырь водки я на всё готов – пусть хоть неделю подряд потом лупят, белки с ним.

Такими вот категориями теперь мыслим.

Чуть не забыл! В город можно – даже рекомендуется – ходить в своей одежде. Если есть. Или в городе можно прикупить. Никита Делик, к примеру, в данную реальность прибыл в шлёпках и шортах. В ларёк за хлебом вышел – хлоп-с! – пожалуйте в гимназию!

Ох-ха, а что ж было на Ольге? В ванной-то? Халатик? или только полотенце? Х-ха…"

1

«Можно, я с тобой пойду, – сказал Никита, – вместе же веселее, правда?» Андрей, собственно, ничего не имел против, но вот Ольга, вышедшая десятью минутами раньше и ждавшая его на остановке 114-го, скривила мордочку. «Добрый день, – сказал ей Никита, – а вы куда-то едете, да? Хотите с нами погулять?» Ольга закатила глаза, но возразить было нечего, а злиться на Никиту оказалось просто невозможно – так он сиял веснушками, весь переполненный воскресною свободой и отсутствием галстука. Пошли втроём – сначала пересекли дорогу в неположенном месте, через кусты пробрались на тротуар и остановились у киношных афиш.

– Куда идём? – весело спросил Никита, и Ольга не выдержала.

– Слушайте, сударь! В гимназии вы, право, едва со мной здоровались!

– Ага! – сказал Никита. – Вы же там прямо королева в этом платье. А теперь как-то проще.

– Проще? – высоким голосом спросила Ольга, одёргивая свитерок из коробочки Барби. – Вы так считаете?

– Давайте на "ты", господа, – вмешался Андрей. – И налево.

Ольга молча повернулась и зашагала в указанную сторону, и Андрей, подмигнув растерявшемуся Никите, поспешил за ней. Впрочем, Никита терялся недолго, минуты через две заговорил снова и болтал уже без остановки, видно, отрывался за месяц гимназийского дефицита общения. Наконец, он заметил, что сокурсники стоят столбиками, взирая на дом метрах в ста от тротуара.

– Контора всю жизнь была, – сказал Андрей.

– Пошли поближе, – сказала Ольга.

Трёхэтажное здание, которое оба помнили помещением какой-то конторы, трансформировалось в жёлтенький, облупленной штукатурки жилой дом – в два этажа, с магазином внизу. На магазине было написано: "Рыба". Рыбой и пахло. С торца дома оказался вход в полуподвальную забегаловку – и запах шёл тоже соответственный. Андрей тоскливо потянул носом: кружечка светлого, холодного… лучше "Балтики N 7", но можно и "Ахтубы", если таковое имеется…

Ольга дёрнула его за рукав, и он опомнился.

– За дом смотри, – сказала Ольга.

– Вы чего, люди? – вопросил удивлённый Никита. – Вы чего там увидели?

"Что показалось вам столь заслуживающим внимания?" – машинально перевёл Андрей на язык преподов, но отвечать не стал – ни на гимназийском, ни на обычном.

Сквер – почти парк – обязан был находиться за конторой. За сквером – с проспекта не видно – кинотеатр "Родина", а рядом – завод "ЭВТ"… Но перебирать в памяти план родного города смысла не имело: здесь даже сквер отсутствовал. Стояли за жёлтеньким домом гаражи длинными рядами. Росли, где хотели, редкие деревья, а между деревьями петляли раздолбанные машинами асфальтовые дорожки. Гаражи сменялись постройками странного вида – то ли овощехранилища, то ли заброшенные склады. На месте кинотеатра город заканчивался обрывом, неглубоким, но заметным. Травка; метров этак триста травки, а потом, в ложбине (сроду в Волжском ни ложбин, ни обрывов на этом месте не было), явно завод за невысокой сплошной оградой. Но совсем незнакомый. Перед заводом рельсы. По рельсам шёл поезд – паровоз и четыре товарных вагона.

– "ЭВТ", что ли? – сказала Ольга. – Давай спустимся?

– В другой раз, – решил Андрей. – Сегодня в тридцать четвёртый квартал сходим. Если он на месте… Мне там посмотреть надо… я же тебе говорил. Пошли по проспекту.

Никита, болтать давно забывший, вопросов больше не вставлял. Догнал их, одновременно направившихся к тротуару вдоль дороги, и молча внимал обрывистым фразам.

– Смотри, библиотека там же. Тут хлебный киоск, правда, был.

– Ольга, "Детский Мир"!

– "Русич". Тут же "Русич". Был "Детский мир", но давно, мне мама говорила…

– Есть! Есть тридцать четвёртый!

– Ты в тридцать четвёртом квартале жил, да?

– Да, а ты?

– Я в тринадцатом микрорайоне. Сходим потом, ладно?

– Обязательно.

– Господа! – воззвал сзади Никита. – А нельзя ли помедленнее?

– Ой, – сказала Ольга.

– Извини, – сказал Андрей.

– Вы здесь как дома, – сказал Никита.

– Ужасно похоже на мой родной город, – объяснил Андрей.

– А на мой непохоже! – отрубила Ольга.

Никита помолчал, улыбнулся и предложил:

– Пойдёмте?

Разбираться в его эмоциях Андрею было недосуг. "Потом поговорю, – решил он, озираясь, – обойдётся. Распустили языки!.. А куда деваться, шок такой! Я-то думал, одна гимназия здесь новая, я думал, это Волжский! Вариться мне, индюку, в супе…"

Но всё-таки это был Волжский – вот здесь, на перекрёстке проспекта Ленина и улицы Космонавтов, это был именно он – Волжский из Андреева детства.

У "Детского мира" ещё не убрали лотки школьного базара. На автобусной остановке стояла трогательная голубая лавочка, а за красной железной оградкой перемежались тополя и яблони (зелёные плодики росли на них – сморщенные и гадкие, но созреть никогда не успевали). Пятиэтажка на углу, деревья под окнами, всё тот же фиолетовый плющ на балконе третьего этажа… Тридцать четвёртый квартал, детство… "Но, пожалуй, пойду я туда один", – решил Андрей, сворачивая на остановку, к переходу через проспект.

– Мы куда? – спросила Ольга.

– Там продовольственный, – показал Андрей. – Очень хочется курить.

– Да! – с чувством сказала Ольга.

– А пива? Не против?

– Лучше вино, – сказала Ольга с воодушевлением. – Так бы кстати!

– А я не курю, – печально сообщил Никита. – Только не продадут же.

– Посмотрим, – сказал Андрей.

У магазина он оставил народ у ограды тротуара и зашёл, доставая на ходу из кармана джинсов бумажник. И через пару минут вышел – изрядно сконфуженный.

– Облом, – констатировала Ольга. – Слушай, стрельни у кого-нибудь. Я полтора месяца не курила!

"Значит, бросила", – подумал Андрей, но промолчал, конечно.

– Погоди-ка, – сказал Никита. – Дай я попробую.

– Тебе тем более не дадут, – сказала Ольга.

– А что надо взять? – спросил Никита.

– Блок "Лучафера", – сказал Андрей мечтательно. – Один, больше не пронесём. Классные сигареты, сто лет их не курил, а тут стоят, и болгарских навалом! Но "Лучафер" лучше.

– А "Винстона" нет? – спросила Ольга.

– Нет. И пару вина. Там "Эрети" стоит – вроде настоящее… Или водки, может? Ольга?

– "Эрети", – твёрдо сказала Ольга. – Терпеть не могу водку.

"Ну и ладно, – подумал Андрей. – С водки сразу развезёт – это ж я сколько не пил!" Десять дней, посчитал он и удивился – всего-то?!

Никита тем временем подошёл к отиравшемуся у магазинного крыльца мужичку. Мужичок, запущенный и похмельный, прижимал к груди авоську с пустыми бутылками и был грустен – видно, не принимали сегодня тару. Утренний завсегдатай – профессионал; у гимназистов, успевших от родной сторонки отвыкнуть, его вид немедленно вызвал брезгливую ностальгию.

– Дяденька, – сказал ему Никита. – Хотите похмелиться?

– Уйди, пацан, – сумрачно сказал дяденька.

– Да я серьёзно. Купите нам, пожалуйста, вина и сигарет, а сдача ваша.

Мужик оживился и стал Никиту разглядывать.

– Ну, давай! чего там тебе?

– Мне надо блок сигарет… "Лучафер" и две бутылки "Эрети". И спички. Вот… – Никита полез в бумажник и оглянулся на Андрея.

– Двадцатку ему дай, – сказал Андрей, сожалея, что не догадался сам, – так сколько лет без подобных проблем! Забыл!..

Мужик стал оценивающе разглядывать Андрея, и Андрей сделал каменное лицо. Мальчик он был рослый: смыться с деньгами мужику не светило.

– Давай, – буркнул мужик Никите, взял деньги и скрылся в магазине. Андрей, засунув пальцы за ремень, подошёл к крыльцу.

Похмельный вышел минут через пять – весь деловой, с пакетом, прижатым к груди совместно с авоськой, – и указал глазами за угол дома. Вручив за углом Андрею пакет, просительно сказал:

– А сигареткой не угостите, ребятки?

Ольга молча полезла в карман и протянула мужику бумажную трёшку.

– Вот спасибо, девушка! – обрадовался мужик. – Ежели чего – я утром всегда тут! – И смылся.

– Упьётся он сегодня, – задумчиво сказал Андрей. – Это ж у него бутылки на четыре теперь…

– Тебе жалко? – фыркнула Ольга. – Пошли курить.

– Куда?

– Идёмте в парк, – сказала Ольга. – Там лавочек немерено и кусты кругом. А где… то есть, ты же хотел…

– Это потом, – сказал Андрей. – Значит, в парк?

– На автобусе, ладно?

– Да тут пятнадцать минут пешком! Оглядимся заодно.

Да, идти следовало пешком – и не иначе! Что там гимназия! Что магия!.. Андрей млел, и таял, и находился однозначно в раю: Волжский, мой Волжский! Кинотеатр "Спутник" в старом обличье! Автоматы с газировкой на углу "Хлебного"! Ресторанчик при гостинице, а не "Иль Фаро", от которого Андрея с души воротило. Притулившийся к оградке лоток с пирожками… Словно и не прошло двадцати лет!

Ольга, пребывающая в некотором недоумении по поводу окружающей действительности, снова дёрнула его за рукав:

– Глянь! Это ещё что за фигня?

Андрей повернул голову и с изумлением уставился на указанную "фигню". "Фигня" красовалась между "Хлебным" и горкомом – на дороге, ведущей с площади на набережную, ко Дворцу пионеров. Собственно, дороги-то и не было – 37-й квартал и рынок разделял широкий тротуар, а посередине тротуара улыбался с высокого постамента каменный мальчик огромных размеров. В школьной форме – старой форме, годов пятидесятых, – в фуражке и с портфелем. И знакомый – где-то Андрей эту статую видел, но где?.. Улыбка у мальчика была нехорошая, обещающая такая улыбка, и вообще странный был мальчик. А вот напротив, в сквере посреди площади, стоял, как встарь, памятник Свердлову, и со Свердловым всё было в порядке, даже фотограф со стендом рядом с памятником был, кажется, тот же, что двадцать лет назад.

– Параллельный мир, – подумал он вслух, и Ольга сразу же кивнула:

– Да! Или изнанка нашего – ты Перумова читал?

– А ты Асприна читала?

– Читала! Но у него не параллельный – просто другие, а у Перумова…

– "Не время для драконов", да? – перебил Никита. – А вы Фрая читали?

Так, прикидывая прочитанное "фэнтези" к предоставленной им реальности, они прошли мимо "Букиниста", мимо магазинчика игрушек "Буратино", в настоящем Волжском давно прикрытого, миновали Главпочтамт и оказались у Дворца культуры гидростроителей.

– Скука смертная, а не параллельный мир, – подытожила Ольга. – Тоже мне – маги… Могли бы где-нибудь в Голландии обосноваться! Там есть такой город – Антверпен…

– Лучше в Венеции, – предложил Никита. – Сейчас бы плыли на гондоле, прикинь?

– Нет, – сказала Ольга. – Я хочу в Антверпен.

– А я в Норвегию, – сказал Андрей. – Но наш парк тоже ничего, правда, Ольга?

2

Парк, хвала богам, оказался на месте: прямёхонько за Дворцом культуры. Весь целиком – с фонтанами, каруселями и покоцанными гипсовыми рабочими вкупе с колхозницами, спортсменами и девочкой с петухом. Билеты на карусели продавали в знакомых зелёных будочках. Функционировал общественный туалет, за которым Андрей в старших классах многократно пил перед танцами водку. Работало колесо обозрения – тоже вполне недурное пристанище для вкушающих спиртное школьников. И уютная лавочка, притулившаяся к стене тира, никуда не делась, стояла себе в окружении смородиновых зарослей – самое удобное место для распития! На ней и расположились. Пили прямо из бутылки, по кругу, про стаканчики никто не подумал, и после нескольких глотков стали совсем друзьями: земляки! Волжане! Дома-то!.. «За родные пенаты! Нет, Никита, за наши пенаты надо!»