Текст книги "История Японии"

Автор книги: Эльдар Дейноров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 59 страниц)

Долговая яма

Ядром армии сёгуна стала его «великая гвардия» – «о-бан». Там имелись воинские звания, вполне аналогичные европейским. Но имелись еще и «лейб-гвардейцы» («сонн-бан»), занятые непосредственно охраной сёгуна. «Внутренняя гвардия» («косо-бан») охраняла замок Эдо. Затем, в 1643 г., сформировали еще и «новую гвардию» («косо-бан»). Перед последней особых задач не ставилось, просто у третьего сёгуна Токугава, Иэмицу, появилось много наложниц, а значит, и большое число родственников, которых надо било пристроить на хорошие посты.

Но все это – элитные отряды. Впрочем, и она уделяло слишком мало внимания военной подготовке.

Уже к концу XVI в. правительству бакуфу стало ясно, что армия мирного времени не вполне боеспособна. Вышел даже закон о военной подготовке для самураев. А мы-то, европейцы, считаем теперь, что практически любой самурай всегда был величайшим знатоком всяческих боевых искусств. Действительность подчас выглядела совершенно иначе, чем сказка, которую преподносит нам кино (как ни странно, не только американское, но порой и японское).

Но иногда военное искусство требовалось, и настолько, что в середине XVI в. вышел указ о запрете поединков и кровной мести для гвардейцев. Как видно, нрав японских «мушкетеров» мало чем отличался от их французских собратьев.

Но большинству самураев в ту пору (и в последующие времена) было не до совершенствования в воинских искусствах и не до дуэлей. Основной задачей оказалось одно – хоть как-то свести концы с концами. Конечно, фиксированный годовой доход, основанный на рисе, мог помочь выжить в провинции. Но в столице статус определялся определенным набором роскоши, да и просто необходимых благ. И за них требовалось платить. А еще, например, «знаменный» должен выставить определенное количество людей с амуницией. И как тут быть? Приходилось идти в лавку ростовщика…

Жалование повышалось, но его все равно не хватало. И бюджет самураев продолжал оставаться дефицитным: расходы превышали их доходы. С. Тёрнбулл сообщает о характерных ситуациях. В конце XVIII века один самурай продал свое жалованье в рисе, чтобы заплатить за жилье. «Самый яркий пример все большего обнищания самурайского сословия относится к 1856 г., к самому концу правления Токугава, когда один самурай вынужден был занимать деньги у тех самых крестьян, которые обрабатывали его земли. Крестьяне, над которыми в теории он имел право жизни и смерти, грозили оставить должности сельских старост, если он не сократит свои расходы; для начала, предложили они, ему неплохо было бы выгнать собственного брата, бездельника и транжира».

Военное сословие могло носить оружие, но торговлей заправляло иное сословие. Оно, конечно, было пока на обочине феодального общества. Но в недрах феодализма постепенно вызревали иные отношения, и реальная власть медленно, но верно перетекала в руки иных людей. Ведь понятно, что имеющий собственность рано или поздно получает и власть. И она уходила из рук сильных в руки богатых.

Можно было пытаться продвинуться но службе и тем самым увеличить жалование. Для нас, современных людей, этот способ является самым простым. Но в обществе, где каждому предопределено его место, от рождения до самой смерти, это оказывалось чрезвычайно затруднительно. Раньше, даже в начале XVII века, можно было получить повышение, участвуя в войнах. Теперь и такой карьерный взлет оказался недоступным.

Наступала стагнация, эпоха полного застоя. И продолжалась она очень долго – до насильственного «открытия» Японии Западом и до реставрации Мэйдзи.

Судя по сказанному выше, может показаться, что больше всего пострадала от застоя средняя прослойка самураев, ведь низшие не обязаны были содержать еще кого-то. Но это не так. «Домашние» самураи получали около 100 коку риса в год. Вроде бы, доход вполне приличный. Но это – только в теории. А на практике платили им куда меньше. К тому же, приходилось соответствовать своему званию, а это означало большие проблемы.

Увы, если крестьяне после «охоты за мечами» вынуждены были фехтовать на палках, то и некоторым самураям вскорости пришлось перейти со стального оружия на бамбуковое. Иногда мечи продавались целиком, иногда – только клинки. Сразу вспоминается древнее предание о Ямато-Такэру и деревянном мече, с помощью которого он победил противника. Теперь в положении того самого противника оказались многие «сыны Ямато».

Иногда самурай мог работать. На острове Кюсю сохранилась прослойка полусамураев-полувоенных. Остальные могли заниматься вот чем: делать доспехи (что вполне понятно), бумажные фонари и зонтики, выращивать сверчков, торговать побегами бамбука. Сверчки считались приемлемым для военного сословия занятием, а торговля, скажем, маслом – нет. Работать могла и жена, что немного улучшало ситуацию с деньгами.

В крайнем случае, оставался еще один не очень-то законный выход. Нет, не ритуальное самоубийство. Просто обладатели экономической власти уже почувствовали, что значит получить власть реальную. И «презренные торговцы» уже хотели получить самурайское звание. Это было возможно для их сыновей, если таковых фиктивно усыновит (не за бесплатно) какой-нибудь мелкий разорившийся самурай.

Иногда самураи становились в ту эпоху гражданскими служащими. Собственно, гражданских чиновников в тогдашней Японии просто не было. И свиту им так или иначе тоже приходилось содержать. А значит, и проблемы были схожими.

Страна, которая в военной области еще в начале XVI века была если и не передовой в сравнении с европейскими государствами, то вовсе не отсталой, уже в XIX веке почувствовала на себе, насколько гибельно уклониться от пути цивилизации. Это – хороший пример тем, кто «ради блага» хочет изоляции своей страны. Это же – отличное доказательство того, куда приводит кривая дорожка подчинения принципу «каждый знай свое место» в виде возрождений всякого рода «обычаев патриархальной старины» или установления «управляемых демократий» при безмолвствующем народе. Япония дорого заплатила за «особый путь». В конце тупика оказалась Хиросима… Помните об этом, господа!

Положение даймё

Можно подумать, что уж у «элиты элит» эпохи Токугава особых проблем не было. Как бы не так! «Олигархам» тоже приходилось плакать.

Даймё приходилось регулярно посещать столицу, дабы выразить лояльность сёгуну, а заодно – побыть у него на глазах. Правительство бакуфу не желало оставлять своих подданных без контроля. Нововведение появилось ради одного: если высшие владетели станут тратить побольше средств в столице, у них не останется возможностей для организации мятежа. Соответственно, дополнительные расходы ложились и на самураев из свиты. Даймё из центральных провинций переселялись в Эдо на полгода, а прочие – на год (а год могли жить у себя в вотчине). Но дорога во время пребывания при дворе сёгуна не включалась, что для феодалов, живших в отдалении, оказалось дополнительным бедствием. А женам и детям нужно было жить в столице постоянно – как не вполне явным, Fro все-таки заложникам.

Конечно, имелись и исключения – даймё наиболее стратегически важных областей. Но они все равно не избегли подобной системы. Так что дороги постоянно видели чей-нибудь богатый выезд, притом расчет центральных властей оправдался: высшие феодалы соперничали друг с другом даже в расходах на выезд. А денежки потихоньку оседали у тех, кому их выкидывали на такое «удовольствие». Мной раз богатого владетеля могли сопровождать до 4 000 человек. Феодализм медленно совершал медленное, растянутое на века харакири.

А чтобы не обанкротиться, приходилось сокращать жалование своим служащим. Зато иногда даймё позволяли им идти против обычаев. Случалось и такое, что самураи были вынуждены торговать или даже сами становились ростовщиками. Где уж тут помнить о былом достоинстве! Даже мечи на поясе оказывались фикцией.

Конечно, иные самураи из последних сил сопротивлялись «новым веяниям». Кое-кто еще упражнялся в фехтовании и военном искусстве. Но порой они вызывали, мягко говоря, странное отношение коллег.

Самурайская верность и честь не всегда становилась потерей мирного времени. Совершенно особняком стоит «дело 47 ронинов». Надо отметить, что философ Ямага Соко, учеником которого был лидер ронинов, сделал многое, чтобы осмыслить историю самурайства и не дать высоким идеалам потерпеть окончательный крах. Он считал, что самураем должен подтверждать свой статус в обществе, совершенствуя воинское искусство, к которому надо относиться почти как к религии. Тот же, кто не осознает этого, достоин пополнить ряды низших сословий.

Дело ронинов само по себе просто. После гибели своего господина они некоторое время предавались попойкам, делая вид, что месть их нисколько не интересует. Под видом пирушек зрел заговор. В 1702 г. они ворвались в дом врага своего господина, убили его, отсекли ему голову и установили на могиле хозяина.

Важнее то, как должны были реагировать на все это власти? С одной стороны, совершен явно геройский поступок: он вполне соответствует понятию доблести самурая. Но он же – и преступление. В конце концов, перевесило второе мнение, и ронинов обязали совершить ритуальное самоубийство (что и было выполнено). Властям Японии доблесть, видимо, была не слишком-то нужна… (Но закон законом, а поступок ронинов сохранился и в преданиях и театральных пьесах. Мораль в те времена разошлась с законодательством).

Так что, увы, популяризация кодекса чести «бусидо» в XVIII начале XIX вв. несколько запоздала. Или, напротив, опередила свою эпоху, что доказали последующие события революции-реставрации Мэйдзи, когда именно самурайство стало опорой начала реформ.

Нужно сказать, что самураи были наиболее образованным классом общества. Поэтому впоследствии, когда они остались без работы, многие нашли себя в ученых профессиях (хотя, конечно, полицию укомплектовали из них почти полностью).

Особо выдающиеся…

Конечно, не все сёгуны семейства Токугава обладали талантами и хитростью Иэясу. Но некоторые все же не были бездарями. Пожалуй, они достойны некоторого упоминания при описании этой «застойной» эпохи.

Если кто-то думает, что фанатичные защитники животных это черта нашего времени, то он глубоко заблуждается. Госпожа Бриджит Бардо, которая из киноактрисы превратилась в ярую защитницу обездоленных «братьев наших меньших», – далеко не самая крупная фигура в их рядах. В Японии эпохи Токугава политика защиты животных проводилась одно время на самом высшем государственном уровне. Нельзя сказать, что жители страны были этим очень довольны. Произошедшее в конце XVIII века можно отнести к курьезам, можно даже попытаться списать на неполное соответствие разума сёгуна занимаемой должности… Но почему-то лично мне сёгун Цунаёси Токугава представляется человеком порядочным и вызывающим симпатию.

Собственно, все началось не с сёгуна, а с буддийского монаха, который все и предсказал правителю. Как выяснилось, Цунаёси, этот современник нашего Петра Великого, в прошлых жизнях натворил немало бед. Главным образом, он обижал животных. Поэтому в его правление его самого и страну могут ждать всевозможные неприятности. В частности, у него не родится наследник.

Цунаёси воспринял предсказание очень серьезно. И еще серьезнее приступил к исправлению своих прошлых неблаговидных деяний.

В 1687 г. он издал указ, согласно которому необходимо возлюбить животных, особенно – собак. (Дело в том, что он родился в год Собаки). Теперь человек, бросивший камень в собаку, должен был подвергнуться суровому наказанию. Больше того, впоследствии вышло строго распоряжение: обращаться к собаке не как-нибудь, а ласково и уважительно: «о-ину-сама» («госпожа собака»). И не важно, хозяйская ли это «госпожа» или бродячая.

А в сёгунской столице, между прочим, было полно бродячих животных, и теперь они словно бы почувствовали свою силу и безнаказанность. Все же, в 1695 г., когда от бродячих собак не стало житья, власти Эдо распорядились выделить особый питомник для «госпожей» за городом, чем спасли столицу. Собак там насчитывалось около 50 000 – целая крупная армия. Конечно, преемники Цунаёси отменили его указы, а сам он получил в народе не слишком уважительное прозвание «собачий сёгун». Но именно он положил начало делу защиты животных. Лишь во второй половине XIX века в Англии была создана организация по защите, да и то в самом начале она занималась, в основном, лошадьми, а не собаками и кошками. Впрочем, что касается последних, то их очень даже защищали еще в древнем Египте.

Кстати, преемником Цунаёси стал все же не сын, а племянник. Старая тяжкая карма, видимо, перевесила…

Сёгун Ёсимунэ, правивший в первой половине XVIII века, считается крупным политиком, фактически наравне с Иэясу Токугавой. Между прочим, именно он ввел некоторые послабления. Ранее простолюдина, направившего жалобу или петицию на имя сёгуна, должно было схватить, пытать и казнить. (Даже в крепостнической России во время запрета на подачи жалоб крестьян на своих хозяев, до такого не доходило). Ёсимунэ отменил это позорище, теперь на его имя стало можно подавать петиции.

Он пытался, как мог, заставить самураев все же заняться военной подготовкой, а не ходьбой но лавкам ростовщиков. Пришлось сократить армию мирного времени, в частности, некоторое количество «знаменных». Но оставшиеся получили лишь снижение жалования, и процесс обнищания продолжился.

Зато Ёсимунэ укрепил личную власть. Поскольку сам он происходил из боковой линии клана Токугава, то пришлось позаботиться о том, чтобы пост занимали его прямые потомки. Что же до других ветвей дома Токугава (Овари и Мито), то за ними пришлось весьма внимательно приглядывать. Родственные взаимоотношения порой приводили к кровавым сварам в стране, и Ёсимунэ хорошо об этом знал.

Он создал новые линии клана, за которыми и должен был оставаться пост, если у действующего сёгуна не оказывалось потомков мужского пола. Новые кланы Таясу, Симидзу и Хитоцубаси происходили он его младших сыновей.

Ёсимунэ даже проявил себя в науке и культуре, особый интерес у него был к астрономии. Даже при том, что страна оставалась закрытой, он сумел организовать образование, сняв запрет на ввоз голландских книг и поручив нескольким придворным выучить голландский язык (чуть раньше изучал «голландскую науку» и Петр Великий). Впоследствии интерес к научным знаниям только возрастал.

Мы недаром заговорили о Петре. Именно в начале XVIII века произошло то, что можно назвать первым зафиксированным контактом между Россией и Японией. И любознательный русский государь принял в нем некоторое участие.

Контакт оказался весьма каток. Некий японец Дэмбэй потерпел кораблекрушение, но выжил, сумев добраться до берегов уже осваиваемой русскими Камчатки. Оттуда его провезли через всю Сибирь и европейскую Россию в Москву, к государю Петру. Царь хорошо принял гостя, а тому нашлось дело в России: Петр повелел учредить в Москве и Иркутске специальные школы для изучения японского языка. Следы всех этих проектах теряются в веках, но востоковедение берет свое начало именно оттуда.

Случилось все это в 1702 г., за год до основания Санкт-Петербурга.

Впоследствии возникла идея о том, как добраться до Японии через Камчатку, Курилы и Сахалин. Так, между прочим, началась история проблемы, не решенной до конца и в наши дни.

Лишь в 1739 г. морская экспедиция России под командованием капитана Шпанберга появилась у острова Хонсю. Русские моряки, несмотря на запреты, сошли на берег. Встреча с японцами, которые даже побывали на русских кораблях, завершилась вполне мирно.

Тем временем в самой Японии было относительно мирно, но не вполне спокойно, добраться до Японии через Камчатку, Курилы и Сахалин.

В 1732 г. страну постиг голод из-за нашествия саранчи. Цены на рис были взвинчены. Порой такое закапчивалось восстаниями (которые, конечно, безжалостно подавлялись – самураи наконец-то получали возможность проверить себя в деле).

Голод, восстания и эпидемии преследовали страну и дальше. Особо страшным стал неурожай 1783–1787 гг. От голода скончались миллионы людей, распространилась столь страшная вещь, как детоубийство. Огромный «рисовый бунт» в столице полностью ликвидировал запасы продовольствия на складах и в торговых лавках. Сегуну Иэнари (точнее, фактическому правителю Саданобу Мацудайре) пришлось принимать срочные меры, ибо стало понятно: репрессиями голодных не прокормить. «Реформы периода Кансэй», которые должны были ликвидировать этот кризис, касались государственных расходов (их сильно урезали) и коррупции (усилилось наказание для чиновников за взяточничество). Даймё обложили налогом в пользу правительства, их обязали создавать «стратегические» запасы риса в своих провинциях. Частично отменялась трудовая повинность для крестьян. Но полного улучшения ситуации все же не произошло.

Хэйан, но без взлета мысли

Теперь обратимся к самому высшему слою жителей архипелага.

Конечно, положение императора и его двора нельзя было и сравнивать с тем, что было в период Муромати. Государь жил во дворце в Киото, не видя ни своих подданных, ни символа Японии – горы Фудзи, ни даже собственной столицы. Он исполнял многочисленные обрядово-жреческие функции (очень часто обряды синто были связаны с возлияниями, и, хотя обычно использовались чарки сакэ крохотных размеров, это даже приводило к алкоголизму).

Высшие аристократы, которые могли видеть государя, напоминали хэйанских. За одним лишь исключением: если прежде горстка приближенных императора создавала высокую культуру, то теперь это было совсем не так. Перед нами возникают лишь бледные тени Хэйана. Накрашенные и напомаженные, напоминающие женщин подведенными бровями, сложными прическами и напудренными лицами, отлично знающие «китайскую науку» и даже слагающие стихи… и напрочь лишенные обаяния прежних времен.

Вслед за монархом они тоже старались не покидать дворца. О том, что такое природа и ее красота, эти люди знали только понаслышке. Они были прекрасно знакомы с поэзией древности, но их творчество утратило живость, а придворные должности давно уже превратились в ничего не значащие названия.

Постепенно Киото переставал быть главным городом страны. Центр власти сместился (как оказалось, навсегда) в Эдо. Жизнь текла именно там.

Но без соблюдения ритуала, без формального назначения сёгуна императором, правительство бакуфу оказалось бы ничем.

Ритуал и обряд стал восприниматься как важнейшее действо, от которого зависит порядок в стране и сама ее жизнь. В годы войн, когда император жил хуже, чем средний крестьянин, правила многих обрядов оказались утерянными. Вполне понятно, что это ведет к хаосу в стране.

К счастью для императоров, к ним теперь не относились столь пренебрежительно, как во время сёгуната Асикага. Но и фактическими правителями страны их ни в коем случае нельзя было назвать. Что же до хаоса в государстве, то причины видятся все же не в нарушении синтоистской обрядности двора, а кое в чем другом.

«Рисовый бунт» 1837 г.

В 1837 г. в городе Осака произошло очередное восстание из тех, на которые власти реагировали весьма быстро и эффективно. (На проблемы, которые вызывали такие «бунты» они порой не реагировали никак). Но важно то, что возглавил это восстание самурай и, как ни странно, конфуцианский философ.

Хэйхатиро Осио был из числа «гражданских» самураев (хотя, конечно, это не отменяло некоторого владения фехтованием). кое-кто готов считать, что он был едва ли не предвестником идей социалистов, однако это неверно.

Конфуцианство дало самые различные побеги еще в Китае, эти направления философской мысли были известны и в Японии. Но если идеи Чжу Си старались популяризовать (они вполне соответствовали мысли о преданности государству), то философия Ван Янмина (по-японски – «Ёмэй») оставалась малопопулярной и почти запретной. Вероятно, на нее оказал влияние дзэн-буддизм. Важнейшая ее составляющая: обязательность действия во имя людей. Ради этого, кстати, можно было даже отвергнуть ряд сословных ограничений.

«Что есть то, что называют смертью?.. Вероятно, мы не можем жалеть о смерти тела, но смерть духа – поистине этого надо страшиться», – заявлял Осио позднее в своих лекциях. Согласно его философии, истинного героя заботит спасение людей, он не страшится гибели, его задача – исправление несправедливости, укоренившейся в существовании людей, которые, согласно конфуцианской доктрине, изначально добры.

Все это он попытался (неудачно) воплотить на практике.

Сам Осио женился на девушке из крестьянского рода, что тогда мало практиковалось. Однако он прослыл домашним тираном, а вспыльчивость характера отмечали даже его сторонники. Возможно, определенные черты его натуры и стали одной из причин быстрого поражения восстания.

Свой пост, равнозначный городскому полицейскому инспектору, Осио унаследовал от отца, что вполне типично для того времени. А карьера началась с раскрытия и ареста тайной общины христиан (удивительно, но почти через двести лет после восстания на Симабара в Японии еще оставались христиане). Впоследствии его работа не раз приводила к наказанию коррумпированных чиновников. А. Моррис рассказывает об этом периоде его жизни: «Услыхав, что делом теперь будет заниматься Осио, истец навестил его поздно ночью и принес в подарок коробку засахаренных фруктов. На следующий день Осио, тщательно исследовав вес документы (а также коробку), объявил, что истец виновен, и его иск отклонен. При очередной встрече со своими коллегами он продемонстрировал им коробку с засахаренными фруктами и заметил с саркастической улыбкой: «Именно из-за того, уважаемые, что ваши зубы столь привыкли к сладкому, понадобилось столь много времени, чтобы решить это дело». Затем он поднял крышку, открыв взглядам всех присутствовавших блестящую груду золотых монет. Рассказывали, что чиновники зарделись и не промолвили ни слова».

Если и не коррумпированные коллеги, то, но крайней мере, начальство было довольно деятельностью Осип. Однако он ушел со своего поста, передав его сыну, и создал философскую школу с красочным названием «Академия очищения сердца для достижения внутреннего видения» («Сэнсиндо Дзюку»).

Тем временем ситуация в стране продолжала ухудшаться (хотя в эпоху Токугава она, надо сказать, хорошей не была никогда). Из крестьян старались выжать все соки, оставляя им минимум, достаточный для того, чтобы не умереть с голоду. Но так было лишь в урожайные годы. С 1832 г. в Японии случилось несколько неурожайных сезонов подряд. И это, конечно, вновь стало причиной подъема цен на рис.

Особо важной причиной оказался демографический кризис. Но если сейчас так называется сокращение населения, то для Японии XVIII–XIX вв., достигшей предела производительности труда и находящейся в изоляции, рост населения оказывался чрезвычайно опасен. Кризисы, восстания и «рисовые бунты», которые происходили в эпоху Токугава, случались с определенной периодичностью: с той же периодичностью росли «лишние рты». Голод поразил не только село, но и крупные города.

Каждое восстание порождало жестокую расправу (обычной казнью для лидеров становилось распятие) и новые указы, закабалявшие беднейшие слои общества. Не стало исключением и то, которым руководил Осио.

Общий ход событий таков. Назначенный руководить городом Атобэ распорядился (в полном соответствии с требованиями сёгуната) в 1837 г. отправить по морю рис из городских закромов в столицу. При этом в Осаке почти не остаюсь запасов. (Как и в случаях с казнями, нельзя обвинить японцев в том, что они устроили нечто особо жестокое, неизвестное «цивилизованной» Европе. Как раз в XIX в. подобные же меры (и с похожими последствиями) предпринимала Британия в отношении Ирландии). Население города было поставлено на грань гибели. Осио подавал петиции, но они лишь вызвали раздражение Атобэ: с чего бы это отставнику заботиться о голодающих и отрывать его от дел?!

Для сбора средств в помощь голодающим ученый продал свою библиотеку – примерно 50 000 книг. Но он не только раздавал средства голодным. Осио и его последователи приобрели пушку, небольшое количество ружей и мечи. Ну, а после того, как он стал распространять свои требования среди жителей в виде синтоистского амулета с подписью «послано Небом», вызов власти был брошен. Правда, требования были написаны на китайском языке и мало кто сумел их прочесть. Составлены они были в конфуцианской форме: присутствовали указания о гневе Небес в виде природных бедствий. Указан был и выход вооруженное восстание против коррумпированных чиновников бакуфу, уничтожение документов о налогах в учреждениях власти и наказание виновных в голоде. Восстание он был готов вести до полного очищения от несправедливости.

Планировалось атаковать городских управителей, поджечь дома торговцев рисом, взвинтивших цены, взломать амбары и начать раздачу продовольствия. После того, как весть о том дойдет до села, и там начнется мощное крестьянское движение…

Излишняя вспыльчивость сослужила дурную услугу Осио. Один из его сторонников был по его приказу убит (якобы он готовил предательство, хотя на самом деле это не так), зато настоящий предатель уцелел и спокойно донес Атобэ о предстоящем «мятеже». Но тот поначалу даже не пожелал действовать, и лишь при повторном доносе начал принимать меры. Один из чинов городской стражи, замешанный в подготовке выступления, погиб, но другой добрался до дома Осио. И восстание пришлось начинать раньше.

Выступление началось утром – Осио поджег собственный дом, понимая, что обратной дороги у него нет. После этого «мятежники» со знаменами, на которых был начертан девиз «Спасти людей!» начали поджигать дома спекулянтов рисом. Все строения были деревянными, хороших пожарных команд в Осаке не имелось – и к завершению восстания сгорела четверть города. (Не вполне понятно, сколько при этом погибло тех, кого требовалось «спасти»). Дальнейшие «освободительные» события напоминали больше всего то, что мы видели по телевидению после взятия Багдада. Голодные люди, вместо того, чтобы заняться справедливым распределением продуктов из взломанных амбаров, хватали серебро, рис, прочие продукты, какие могли унести – и старались бежать подальше. (Видимо, они-то понимали, чем вскоре кончится восстание, а вот конфуцианец Осио насчет «доброй природы человека» несколько переборщил). А когда вслед за запасами риса последовали и запасы сакэ, все переросло в самый обыкновенный пьяный погром.

Наконец, последовала и атака. Выяснилось, что с огнестрельным оружием и пушкой оставшиеся бойцы Осио не совладают. Правда, городские управители полетели с лошадей в грязь из-за артиллерийской перестрелки – но этим дело почти что ограничилось. Крестьянская армия в город не вошла, и еще до захода солнца стало ясно, что все потеряно.

Оставшиеся участники восстания бежали, многие покончили с собой. Осио скрывался в доме торговца полотенцами еще почти месяц, когда же о нем донесли, он поджег дом и в пламени покончил с собой. Тела погибших все равно предали «посмертной казни» – распяли.

Такова, собственно, вся эта история. Правда, как и в случае с Ёсицунэ, говорилось, что Осио бежал в Китай, где стал Хун Сючжуанем и возглавил «восстание тайпинов». Конечно, это не так, но если бы китайская версия и была правдой, то нашего героя постигла бы еще более страшная неудача.

Честно говоря, становится сложно попять, кто же все-таки страшнее – власти эпохи Токугава или такие «спасители людей»? Похоже, здесь уместно знаменитое булгаковское «обе вы хороши!» К счастью или несчастью, Осио хоть и был самураем, но оставался гражданским человеком. Поэтому бунт был обречен на провал. К тому же, Осака – не Эдо, здесь свергать сёгунат значительно сложнее.

Но если представить, чем могло бы обернуться свержение сёгуната таким вот «спасителем», волосы от ужаса поднимаются дыбом. Более кровавая резня, чем та, что последовала бы, была, наверное, лишь при «красных кхмерах» в Камбодже. Кстати, все эти попытки создания крестьянских армий, погромы против горожан как раз в Камбодже и происходили. Япония, в которой победило такое восстание, вряд ли смогла бы даже спасти Россию и другие страны от губительных экспериментов «спасителей» начала XX века.

Но все когда-то заканчивается. Диктатура клана Токугава тоже вечной не оказалось. Пройдет еще пятнадцать лет с момента Осакского «рисового бунта» – и в императорском дворце Киото случится радостное событие. У императора Комэя родится сын, которого назовут Сатиномия – что в переводе означает «счастливый принц». Истории он известен под иными именами, но принц и в самом деле оказался счастливым: он благополучно дожил до восшествия на престол. И остался в истории, как один из самых масштабных и удачливых реформаторов мира.

Ну, а конфуцианский ученый Осио получал посмертные хвалы, ему посвящались литературные произведения и даже телефильмы. Он стал неудачливым героем – и уже хотя бы поэтому вызывает сочувствие. По крайней мере, в Японии.