Текст книги "Молодая кровь"

Автор книги: Джон Килленс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Он шел по Мидл-авеню, подкидывая ногой камешек. Половина четвертого, жара такая, хоть все на себе выжми, на улицах пыль столбом. Надо поскорее попасть к Кроссам, к Бетти Джейн, быстренько управиться с работой и бегом на бейсбол – миля в минуту. Только бы поспеть на игру, без него ребята не обойдутся. С Бетти Джейн он не виделся уже бог знает сколько времени, лишь изредка, между делом перехватит тайком ее взгляд. Она избегает его. Ну и пусть, очень хорошо, ему-то все равно, даже если он ее никогда больше не увидит.

Миссис Кросс тоже ведет себя последнее время как-то странно, но он и виду не подает, что замечает это. Иногда она смотрит на него сердито, подозрительно, а другой раз кажется такой доброй, даже чересчур ласковой. Робби никак не может понять, что у этой долговязой белой женщины на уме.

Робби вошел во двор и поднялся на крыльцо. Сегодня дел немного: принести два ведерка угля в кухню, наколоть щепок да подмести двор. Потом иди куда хочешь. Интересно, где прячется Бетти Джейн все эти дни. Да ну ее к черту! Первым делом Робби начал подметать двор, и ему показалось, что Бетти Джейн наблюдает за ним из окна второго этажа. Но он с равнодушным видом, крепко сжав губы, продолжал орудовать метлой. В горле першило, он с трудом проглатывал слюну и был словно больной, но признаться в этом даже самому себе не хотел. А вдруг в окне вовсе и не Бетти Джейн, а ее мать? Ведь она теперь следит за каждым его шагом. Да нет, никого другого там и быть не может, кроме белобрысой девчонки с нахальным лицом и бесовскими глазами.

Робби подмел двор, наколол дров, принес угля в большую великолепную кухню и остановился, озираясь. Куда это Полина запропастилась? Сегодня пятница, день получки. И миссис Кросс не видно. Получить бы деньги да поскорее удрать.

В кухню на цыпочках вошла Бетти Джейн, она была босиком и как-то странно, даже зловеще улыбалась. Руки и ноги Робби словно свинцом налились, и он замер в ожидании.

Она подошла поближе и тихо сказала:

– Здравствуй, Роб!

– Здравствуй, – хрипло ответил Робби, и сам не узнал своего голоса.

Она поглядела на него так, будто он был ее собственностью.

– Что это с тобой?

– Да ничего! – лицо и шея Робби мгновенно покрылись потом.

– Мы с тобой друзья?

– Как будто да.

– Ты мне нравишься! – она приветливо улыбалась, но морщинки на лбу выдавали тревогу. – Правда, нравишься, но ведешь ты себя как-то странно.

Робби был недоволен таким замечанием.

– Чем же, по-твоему, странно? – обиженно спросил он.

– Ну, не по-дружески. Даже не хочешь разговаривать. Как будто ты чего-то боишься.

– Ничего я не боюсь! Просто не хочу никаких неприятностей, вот и все! – Он ненавидел ее – подумать только, упрекает его в трусости, ишь какая храбрая выискалась, вечно задается, что она белая, богатая и свободная.

– Никто тебе неприятностей не делает. Я хочу дружить с тобой, ведь ты мне в самом деле нравишься!

Она стояла совсем рядом, не давая ему уйти, и он видел ее маленькую крепкую грудь, красивые голубые глаза, ясные, улыбчивые, озорные и испуганные, золотистые волосы и бело-розовое личико и… черт возьми, почему она не оставит его в покое! Вот из-за такой бело-розовой ненавистной кожи и линчуют негра. И чего она на него уставилась? Он перевел взгляд на плиту.

– Я ведь только хотела попрощаться с тобой. Мы в воскресенье уезжаем на целое лето, до первого сентября. Мама легла отдохнуть у себя наверху, а Полина ушла после обеда – кто-то там у нее заболел.

Она остановилась, ожидая, что скажет Робби, но он молчал.

– А еще я хотела поцеловать тебя на прощанье. – И не успел Робби опомниться, как Бетти Джейн крепко поцеловала его в губы, и, почувствовав, что она дрожит, Робби тоже задрожал.

На лестнице послышались шаги миссис Кросс, и оба на мгновение замерли. Девочка торопливо пожала руку Робби и метнулась через боковую дверь в столовую, а он так и остался на месте, не зная, куда деваться.

Миссис Кросс вошла в кухню своей обычной размашистой походкой, вид у нее был сонный, и Робби обрадовался – авось она не заметит, что он сам не свой от страха. Он все еще чувствовал прикосновение губ Бетти Джейн, аромат ее кожи, и чудовищный страх леденил его тело, а руки горели огнем. Он сильно сощурился, стараясь спрятать глаза, чтобы эта высокая страшная белая женщина не догадалась о его тяжкой вине. Но в чем же его вина? Ведь он-то ничего не сделал! Миссис Кросс оглядела сонными глазами кухню, потом остановила взгляд на Робби. Никогда еще она не казалась ему такой неприветливой, как в эту, минуту.

– Ну как, мальчик, управился со всеми делами?

– Да, мэм, – с трудом выговорил Робби. У него пересохло в горле.

Миссис Кросс поглядела на него сверху вниз, и под этим взглядом Робби весь сжался. Ему вдруг захотелось стать невидимкой. Он чувствовал себя, как зверек, попавший в капкан.

– Ты, очевидно, ждешь, чтобы с тобой рассчитались?

– Да, мэм. – Рассчитались? Что она подразумевает под этим?

– Можешь больше не приходить: мы уезжаем на лето и вернемся только первого сентября.

Робби молчал. Ему хотелось ответить что-нибудь, но он не мог ничего придумать. Надо бы притвориться, будто он удивлен и даже расстроен, но он не сумел.

– Ну, что ты скажешь, мальчик? Доволен ты своей работой?

– Да, мэм, очень.

Миссис Кросс опять поглядела на него, и лицо ее чуточку потеплело, она даже улыбнулась ему довольно ласково. Но она была богатая белая госпожа, и смущенный, встревоженный мальчик не мог принять это за чистую монету. Сколько он ни внушал себе, что она янки и отличается от здешних белых, сколько ни старался держаться посвободнее и подавить свой страх перед ней, ему это никак не удавалось.

– Будем рады снова видеть тебя первого сентября. Желаю тебе за лето хорошо отдохнуть.

– Благодарю вас, мэм, и вам того же.

– Благодарю вас, сэр! – передразнила она его и улыбнулась. Робби ответил ей нервной, испуганной улыбкой.

– Ну, сколько же я тебе должна? – Миссис Кросс достала из своего маленького портмоне три новенькие долларовые бумажки и подала их Робби. А следовало-то ему всего лишь один доллар!

– Так? В расчете? – спросила она.

– Да, мэм. Благодарю вас, мэм.

Она пожала ему руку и простилась с ним в громадной великолепной бело-голубой кухне.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Раздался свист.

Оторвавшись от книги, Робби прислушался и только сейчас заметил Дженни Ли перед зеркалом.

Свист повторился, на этот раз не пронзительный, а мягкий, заливистый. Похоже, что это Гас, а может, Бен или Бру Робинсон.

Робби в ответ тоже свистнул, стараясь сделать это поискуснее. Но у него никогда не получалось так, как у других ребят. Уж кажется, все перепробовал: и язык подвертывал к нёбу, как Гас, и закладывал два пальца в рот, прижимая язык к передним зубам, как Бру Робинсон, подражал и другим ребятам, но все-таки свистеть не научился. Робби отложил книгу и пошел к двери, взглянув на сестру, стоявшую перед зеркалом.

– Хм, – фыркнул он, подражая ей, – мимо зеркала пройти не можешь спокойно! А чего там любоваться: была обезьяной, обезьяной и останешься! Сроду не видал такой воображалы!

Она оглянулась на него с добродушным презрением.

– Хм! Много на себя берешь, малыш! Сам-то ты каков? Небось торчишь перед зеркалом почаще, чем я! Только ты хитрее.

Свистнули еще раз, резко и нетерпеливо, как показалось Робби.

Он скорчил сестре рожу и выскочил за дверь. Действительно, последнее время Дженни Ли что-то стала нос задирать. С чего бы это? Непонятно. С каких же это пор началось? Главное чудно, что ведет себя не как опытная кокетка, а скорее как озорной мальчишка… Ходит за ним по пятам – куда он, туда и она, просто стыдно перед ребятами. Лазит на деревья и заборы, режется в орлянку, запускает змеев, играет в камешки и в бабки, борется с ребятами – словом, делает то, что девчонкам делать не полагается. Точь-в-точь Бетти Джейн Кросс! Каждый раз, как заходит к ним Бен Реглин, она затевает с ним бокс или борьбу или просто лезет драться. Но бывает и наоборот, и тогда к ней уж не подступишься. Начнет кривляться, словно какая-нибудь кинозвезда. Вот и разберись поди! Надушится мамиными духами, уткнет нос в журнал «Кино», который маме дают белые на работе, или начнет говорить по-книжному, так что ни единого словечка не поймешь. И еще другие перемены в сестре подмечал Робби украдкой – перемены внешние.

– Эй, Робби, проснись! Скоро рождество! – нетерпеливо окликнул Жирный Гас рассеянно спускавшегося с крыльца товарища.

Мальчики посмотрели друг на друга, как взрослые.

– Ну, что новенького на свете? – спросил Робби самым небрежным тоном.

– Новенького? – Гас, переминаясь с ноги на ногу, насмешливо глядел на Робби, как умудренный опытом человек глядит на деревенского мальчишку. – Сам угадай!

– Что случилось?

– Кошка в луже утопилась. Робби засмеялся.

– Пошли купаться, хочешь?

– Куда?

– Давай на пруд крэкера Рейбарна.

Робби молчал, раздумывая. Он помнил наказ матери: «Запрещаю тебе даже близко подходить к этому пруду! Утонешь и крикнуть не успеешь!» Каждый год в этом пруду тонули ребята или Рейбарн подстреливал кого-нибудь из ружья. «Посмей только пойти туда, Робби, – предупреждала мама, – я с тебя шкуру спущу!»

– Что, дрейфишь? – съязвил Гас.

– Да с чего ты взял? – Робби знал манеру Гаса залезать в душу с этаким дружеским, простецким видом.

– Как это с чего? Все ясно! Дрейфишь идти на пруд, потому что мать тебе всыплет.

Робби вытер рукавом лоб.

– Ты мою мать не задевай!

– Ну, если не ее, так белых боишься – крэкера Рейбарна!

– Никого я не боюсь!

– Дома сейчас твоя мать?

– Нет, она работает у миссис Ричардсон. У них там сегодня бал.

– У белых вечно балы! Дьяволы проклятые! Ни черта не делают, только и знают веселиться.

– Мама, наверно, принесет оттуда много вкусного! – Робби повернулся к дому. – Я сейчас.

– Куда ты?

– Захвачу с собой плавки.

– С ума сошел! Какие там еще плавки? Будем плавать голышом. Чего тебе прятать? Что у тебя, верба растет между ногами? Вроде бы нет.

Робби вспыхнул.

– Ладно, я просто хотел их взять на всякий случай. – И он покорно последовал за Гасом.

– Конечно, – сказал Гас, тараща глаза, – ты мог бы пригласить с нами за компанию Дженни Ли.

Робби сделал вид, что не слышит, и зашагал по двору вдоль низко подстриженной живой изгороди.

– Готов спорить, что она отлично плавает, умеет дрыгать ногами! – И Гас блаженно заулыбался.

– Хватит чепуху молоть! – огрызнулся Робби. Они прошли по Джонсон-авеню, Эвергрин-стрит и через поле Шофилда направились к шоссе. В безоблачном небе немилосердно палило солнце, знойное марево поднималось над ярко-зеленой травой.

Возле шоссе им встретились четверо ребят: Бен Реглин, Бру Робинсон, Джонсон Живые Мощи и Сонни-Бой Блэйк.

– Вот черт! – заорал Сонни-Бой, – глядите, кого ведет Жирный Гас!

Гас засмеялся.

– Чего ты так удивился? Мы с ним, еще когда грудными были, одну соску сосали!

– Про соску мне не известно, а вот сестра у него просто красотка – это я знаю!

Все засмеялись, даже Бен Реглин. «Что правда, то правда!»

У Робби лицо так и пылало, вот еще новое дело! Ребята постарше теперь начали его дразнить сестрой и делали это как-то очень обидно.

Бен Реглин обнял Робби за плечи и зашагал с ним рядом. Он мог спросить: «Ну, как поживает твоя мать?» А Робби – ответить ему: «Очень хорошо, а твоя?» И больше никаких разговоров и никаких намеков. Но если Гас, Блэйк или Робинсон вспомнят о матерях, то уж такого наговорят, что сам черт не разберется.

Ребятам было весело – в крови буйно играло лето. На ходу они швыряли камешки в деревья и в придорожные каменные глыбы, рассказывали непристойные анекдоты и хохотали, горланили песни и время от времени по-боксерски угощали друг друга тумаками.

Потом они свернули с пыльной дороги и пошли по лесной тропинке. Летний лес был полон жизни, звуков, веселой суеты. Все птицы, какие только есть на свете, носились среди деревьев и пели, щебетали, свистели на все лады. Все земные твари, вплоть до змей, копошились в высокой густой траве, а кузнечики и цикады трещали так, что можно было оглохнуть. И все-таки этот лес показался Робби тихим задумчивым и ласковым. Пройдя с четверть мили, ребята встретили Бифа Робертса и его тощего приятеля – мулата Джерри Вилсона. Джерри был в очках.

– А вы как сюда попали? – спросил Сонни-Бой.

– Так же, как и вы. Идем купаться! – недовольно отрезал Биф, заподозрив какой-то намек,

– А может, вы тут непотребными делами занимались? – поддразнил Жирный Гас.

– Гас Маккей, я твоих глупостей слушать не желаю! – отрезал Биф. Ребята захихикали.

– Не связывайся с ним, Гас, – сказал Робби. Гас и Биф вечно были на ножах и никогда не упускали случая подраться.

– А чего он мне кулаки показывает? – огрызнулся Гас.

Ребята захохотали. Биф рванулся к Гасу. Но тот и с места не тронулся, расправил широкие плечи и стоял с угрожающим видом. Они посмотрели друг на друга. Биф был весь потный, тяжело дышал, а Гас невозмутимо улыбался.

– Ну, деритесь, чего там, ведь не родственники!

– Бросьте, ребята! Пошли купаться!

– Не учи меня! – сказал Гас. – Ну тебя к дьяволу!

– Один трусит, а другой и рад! – заорал Бру Робинсон.

Джонсон Живые Мощи захватил горсть земли и, зажав ее в кулак, встал между Гасом и Бифом, ожидая, кто подобьет этот кулак и кто кому сыпанет в глаза. Робби тащил Гаса:

– Пошли, Гас, ведь ты же меня звал купаться. Так пойдем, ну!

– Ладно! – сказал Гас. – Но скажи все-таки этому чертову мулату, чтоб он ко мне больше не лез.

Бен Реглин тянул Бифа Робертса в другую сторону, а тот, бормоча угрозы, делал вид, что отбивается от него.

Потом все отправились дальше, и ссоры как не бывало. Жирный Гас шагал рядом с Робби, насвистывая песенку: «Ты умрешь, я буду рада, мне любви твоей не надо».

Вскоре ребята вышли на поляну, окаймленную высокими – до неба – соснами, вокруг которых росли какие-то вьющиеся растения. Поляна была ограждена двойным рядом колючей проволоки. На ней в разных местах висели три большие доски с надписью;

Вход на территорию воспрещен. Поворачивай назад!

Сонни-Бой подошел поближе и плюнул на одну из досок. Джонсон Живые Мощи сделал то же самое.

– Просим прощения, господа белые, – сказал Сонни-Бой, – мы негритянские ребятишки, где уж нам читать ваши каракули! Мы только маленько поплаваем, если вы позволите, мистер Чарли! Вашу чистенькую водичку мы не испоганим!

Все засмеялись. Жирный Гас добавил:

– Пошел он к дьяволу, этот крэкер Рейбарн. Я недавно провел ночь с его миссис. Она мне не говорила: «Вход воспрещен!»

Ребята загоготали. Робби едва не захлебнулся от смеха, слезы выступили у него на глазах. Вдруг он услыхал какой-то шелест в траве и быстро огляделся по сторонам. Случалось, что Рейбарн незаметно подкрадывался со своим коротеньким дробовиком. Сонни-Бой посмотрел на Гаса и сказал:

– Эх ты, если бы его миссис предложила тебе это самое, ты бы небось даже не знал, что с ней делать. До того перепугался бы, что не знал бы, как и подступиться к ней!

– Твоя разлюбезная мамаша вчера ночью на это не жаловалась. Не говорила, что я не знаю, что делать!

Сонни-Бой смерил Гаса строгим взглядом.

– А ну, поосторожнее, сначала подумай, а потом болтай. Ты знаешь, я терпеть не могу похабщины. – Он поднял с земли камень.

– Ну и не терпи! – сказал Жирный Гас. – А вот у Луиса Армстронга[8]8
  Известный эстрадный артист в Америке.


[Закрыть] есть даже песенка на этот счет.

Ребята засмеялись. Сонни-Бой взглянул на Робби.

– А ты, Лилипутик, тоже любишь похабщину? Робби перестал смеяться.

– Конечно, нет, ты же знаешь.

– То-то, смотри у меня! А раз не любишь, так нечего и ржать. Подстрекательство, знаешь, хуже воровства.

Бен приподнял нижний ряд проволоки, и ребята проползли под ней. А когда пришел черед ползти ему самому, проволоку поддерживал Робби.

Робби смотрел на голубой проточный пруд, местами затянутый зеленоватой ряской, но такой прозрачный, что были даже видны большие лоснящиеся камни на дне у противоположного берега. Неизъяснимый восторг вдруг охватил Робби. Он облизал губы и с наслаждением вздохнул полной грудью. Сейчас это все принадлежит ему, и Бену, и Гасу, и Сонни-Бою, и Бру, и пусть даже Бифу. К дьяволу старого Рейбарна со всеми его рейбарнятами. Робби огляделся по сторонам и торопливо начал раздеваться.

– Кто последний, тот дурак! – крикнул он товарищам.

Жирный Гас откликнулся непристойным словом и голышом понесся за ним.

Робби прыгнул первым, глубоко нырнул, коснувшись каменистого дна, и выплыл на другой берег. Потом повернулся и поплыл назад, энергично работая руками.

– Давай наперегонки вон до той ивы! – крикнул ему Бен.

– И в дураках останешься, пари на миллион долларов!

– С этого места раз-два, начали!

Жирный Гас и Бру Робинсон кувыркались в воде и ныряли, соревнуясь, кто из них дольше продержится под водой. А на небе уже собирались тучки, и солнце то пряталось, то выглядывало снова. На мгновение лес озарялся ярким светом, и тут же тени от высоких деревьев сползали на деревья пониже и, сливаясь с ними, укутывали траву, и кусты, и пруд. Ребята плавали уже более часа, как вдруг огромная черная туча затмила солнце и в лесу сразу стало темно, будто ночью. Даже тени почти исчезли. Глухие зловещие раскаты послышались с востока.

– Ох! Ох! – застонал Сонни-Бой. Робби поглядел на небо и сказал:

– Эх ты, человечина! Чуть громыхнуло, а ты уж испугался!

Сонни-Бой и ответить не успел: молния полоснула небо, и дождь хлынул как из ведра. Мальчики с криком выскочили из воды, подхватили свою одежонку и, перебравшись кто как сумел через проволоку, пустились бежать к амбару, стоявшему шагов за пятьдесят от изгороди. Там при их появлении поднялась страшная кутерьма: все обитатели амбара заметались, разбегаясь по углам и уступая им место. Бен Реглин вытащил из кармана штанов колоду карт, и все уселись играть в «голого-преголого».

Сонни-Бой посмотрел на крышу.

– Вот проклятье, лучше бы мы остались в поле. Тут нас совсем затопит к чертовой матери.

Ребята заулыбались. Гас оторвал глаза от карт и сказал:

– Зря ворчишь. Это все же лучше, чем нужник, в котором ты живешь.

Все поглядели на потолок и начали смеяться. Сонни-Бой сердито сверкнул глазами.

– Берегись, толстозадый! Я тебя предупреждал, что шутить с тобой не буду.

Гас с притворно-добродушной улыбкой спросил:

– А как здоровье твоей мамаши, Сонни? Такая симпатичная дама, черт побери! Я бы сделал для нее все на свете. Клянусь богом!

Дружный хохот. Жирный Гас посмотрел на ребят с добродушно-невинным видом и, встретившись взглядом с Робби, подмигнул ему. Робби, мотая головой, заливался смехом.

Сонни-Бой посмотрел на Робби.

– Я и тебя, Лилипутик, предупреждал. Если ты этих шуток не любишь, так нечего и ржать!

Сверкнула молния, и почти в тот же миг раздался такой удар, точно попало во что-то рядом. Мальчики притихли, притворившись, что поглощены игрой. Только Бен Реглин задрал голову и посмотрел на крышу. Теперь потекло из всех щелей. Ребятам уже несколько раз приходилось пересаживаться.

Бен спросил, обращаясь ко всем и ни к кому!

– Что бы вы сделали, если бы получили миллион долларов?

– Ты кого это спрашиваешь?

– Да любого из вас, все равно.

Сразу никто ему не ответил, Было слышно, как барабанит дождь по крыше амбара. Из углов доносился шорох, наводя на мысль о змеях, ужах, крысах и прочих тварях,

– С миллионом долларов я бы удрал отсюда в два счета, – первым отозвался Гас. – Сказал бы:

Кроссроудз, Джорджия, целуй меня в зад!

– Еще бы, не удрать! Негр с миллионом долларов продержался бы здесь не дольше, чем снег в аду!

У маленького Джонсона была желтоватая кожа и воспаленные, всегда прищуренные глаза. Он откинул назад голову, сплюнул и посмотрел на Бена.

– Ослы вы, ей-богу! Не знаете разве, что мистер Чарли никогда не позволит негру стать миллионером? Одна болтовня! У кого все деньги спрятаны? У белых, конечно! И уж будьте уверены, они их никому не отдадут. Нашли дураков!

Бен посмотрел на Джонсона Живые Мощи.

– Я же сказал «если», Понял, парень? Если бы у тебя был миллион!

Живые Мощи снова сплюнул – он вечно плевался, подражая взрослым, жующим табак.

– Ах, если бы! – передразнил он. – Если бы собака не остановилась по нужде, она поймала бы кролика!

– А вот если бы у меня был миллион, – сказал с яростью Сонни-Бой, – я купил бы миллион винтовок и каждому встречному негру давал бы по винтовке. А потом собрал бы всех этих негров вместе и пошел с ними бить белых. Вот это было бы дело! И уж после такой работки мистер Чарли волочил бы свой зад по земле, будьте спокойны! – Он вытащил из кармана пакетик, достал оттуда папиросный окурок и закурил.

Дождь все лил и лил. Жирный Гас сказал:

– Можешь в таком случае и на меня рассчитывать наверняка. Я только об этом и мечтаю!

А Робби, прищурившись, глянул на Сонни-Боя и подумал, что тот как будто тайком подсмотрел его сон про битву негров и белых.

– А если бы я получил миллион, – сказал Робби сдавленным голосом, чувствуя холодный пот на лице, – я купил бы себе большой старинный дом, самый громадный и красивый на свете. Такой, чтобы хватило комнат для всей нашей семьи и для всех моих друзей. Я бы устроил там бассейн для плавания и площадку для баскетбола. Больше никогда бы не пустил мою маму работать. – И запнувшись, добавил: – И папу тоже. Потом купил бы фабрику и дал бы всем работу – и черным, и белым, но только начальниками сделал бы наших. И плату назначил бы всем хорошую, и не заставлял бы людей много работать.

Джонсон Живые Мощи еще раз сплюнул сквозь зубы (этому Робби тоже никак не мог научиться!) и пробурчал:

– Кончится ли когда-нибудь этот проклятый дождь?

– Черт, а мне вот хотелось бы проехаться на Север, – сказал Бен. – Я слыхал, что там очень хорошо. Куда-нибудь в Нью-Йорк, или Чикаго, или Детройт. Там, говорят, негров берут на какую угодно работу. И пускают во все кино и рестораны. Я, конечно, не очень-то этому верю, но посмотреть интересно. Самому посмотреть, собственными глазами.

Все ребята молча уставились на Бена. Капля дождя попала ему на самый кончик носа.

– У меня есть дядя и тетя в Вашингтоне, – продолжал Бен. – Вот хорошо бы к ним съездить!

Его перебил Жирный Гас:

– Брось, парень, ерунда это, вот что! Мне мистер Рэй говорил, а уж он знает такие вещи. Рэй Моррисон – негр с головой. Он говорит, что в Америке всюду, куда бы ты ни пошел, белый – это белый, а негр – это негр. И где только он не побывал!

Особенно плохо, говорит, неграм в Вашингтоне. Никакой разницы—что там, что на Миссисипи!

– Не может быть! Ведь это столица Соединенных Штатов! Там же все правительство!

– Один черт, хоть и столица! Раз Рэй говорит, значит, так. Он ведь там побывал! – Гас поглядел на ребят и убедился, что они внимательно слушают. А дождь молотил по крыше так, что, казалось, продырявит ее насквозь. – Я правду говорю; если не верите, сами спросите мистера Рэя! Один негр из Алабамы как-то утром зашел в ресторан в Вашингтоне. Здоровый был дядя и умел за себя постоять. И ничего бы не случилось, если бы не не начали.

Он был в приличном костюме и за словом в карман не лез. А это и хорошо и плохо. – Ребята уже начали посмеиваться. – Ну вот, на чем это я остановился? Значит, садится он за столик в шикарном вашингтонском ресторане, к нему подходит белый официант и спрашивает, кого он ищет. А негр ему отвечает: «Никого я не ищу, просто хочу позавтракать». Тогда этот крэкер говорит: «У нас черных обезьян не бывает». А негр ему отвечает: «Я и не прошу у тебя обезьяну. Ты мне подай вареную говядину!» Ребята хохотали, стучали голыми пятками об пол, хватались за животы, хлопали себя по ляжкам; кое-кто начал кашлять. Сонни-Бой заливался резким, пронзительным смехом, напоминавшим отдаленный собачий лай. Потом он перестал смеяться и сказал:

– Крэкер-то этот наверняка потерял штаны со страху!

Джонсон Живые Мощи, задохнувшись от смеха, долго откашливался и наконец выговорил:

– Да. Вот молодец черномазый! Жирный Гас смерил его строгим взглядом:

– Эх, парень, и не стыдно тебе говорить «черномазый»? Прямо удивляюсь, неужели ты не можешь сказать «негр»? Хоть морда у тебя желтая, но ведь это еще не значит, что ты белый!

Джонсон Живые Мощи так смутился, что не знал, куда деваться. Он посмотрел на ребят: лица у них стали серьезные; видно, обдумывали то, что сказал Гас. Робби сделалась тошно при одном воспоминании – сперва неясном, а после более отчетливом, как он с Гасом поспорил тогда в школьной уборной из-за этого слова и Гас налетел на него: «Поди ты со своей мамочкой!» А сейчас Гас, даже не глядя в его сторону, так здорово отчитывает Джонсона:

– Как же ты заставишь белых прекратить это, если сам ты, сукин сын, говоришь «черномазый»?

– Идиот тот негр, который сам себя называет черномазым! – вставил Бру Робинсон таким тоном, точно он только сейчас открыл эту истину.

– Это же самоубийство, – отозвался Робби, – и страшнее, чем зарезать кого-нибудь!

Он вытер глаза тыльной стороной ладони. Дядя Рэй рассказывал много разных историй, но эту мальчик слышал в первый раз. Робби долго еще смеялся, представляя себе негра в вашингтонском ресторане. Потом подумал, что правильно они с Гасом и Бру отчитали цветных, которые называют себя черномазыми. Это хорошо! Да, мать – самая умная из всех женщин на свете – и черных и белых! Внезапно Робби охватило необыкновенное чувство тепла и радости, какое бывает в холодный зимний день, когда наешься досыта и сядешь возле раскаленной круглой печки. Робби оглядел ребят, и все они показались ему родными, и это согрело его так, словно он проглотил много чашек горячего чаю. Вглядываясь в знакомые лица, он думал: «Вот если бы так было всегда, если бы можно было остаться товарищами на веки вечные!»

Бен Реглин глянул на Робби и покачал красивой головой:

– Черт побери, цветному человеку везде плохо, куда бы он ни сунулся!

Робби посмотрел на Бена каким-то особым взглядом, и он захотел высказать ему, да и остальным ребятам свои мысли, возникшие в эту минуту. Объяснить им, что если они останутся товарищами и тогда, когда вырастут, и если будут во всех случаях непременно стоять друг за друга, то белые даже десятифутовым багром до них не доберутся. Он только было решился заговорить, но горло его сдавила спазма, дрожь пробежала по широким плечам – а вдруг он скажет не то и ребята не станут его слушать? Ведь все-таки он среди них самый младший. Ему хотелось объяснить им, что самая наиглавнейшая вещь на свете – стоять друг за друга, но он так и не раскрыл рта.

Бру Робинсон посмотрел наверх, потом на товарищей, потом снова на дырявую крышу, приложил, руки трубкой ко рту и запел!

 
Если ты белый,
Шагай всюду смело.
Если желтая рожа,
Обращенье построже.
Если темным родишься,
Ничего, пригодишься.
Если черен, как ночь,
– Убирайся прочь!
 

Робби глянул на Бру и хмыкнул, как это делал иногда отец.

– Ну-ка, Бру, еще раз, только ты не спеши так!

Бру посмотрел на ребят,

– Ладно, можно еще раз, но уж вы слушайте, а то я, как Шекспир, повторять не люблю!

 
Если ты белый,
Шагай всюду смело.
Если желтая рожа,
Обращенье построже.
Если темным родишься,
Ничего, пригодишься.
Если черен, как ночь,
– Убирайся прочь!
 

Живые Мощи серьезно сказал:

– Меня не обманешь, я знаю, это не Шекспира стихи!

– Ясно, нет, – вмешался Жирный Гас. – Это Писюлькин писал. Он еще поумнее твоего Шекспира!

Ребята захихикали.

– Неважно, кто писал, – вмешался Робби, – зато это правда,

– Уж что правда, то правда! – подтвердил Бен. – Человеку с черной кожей больше всех достается. А еще больше – чернокожим женщинам.

– А знаете, – сказал Робби, – я слыхал, будто у нас в Джорджии есть такие негритянские школы – колледжи, куда не принимают девушек с темной кожей, а только мулаток, какие больше похожи на белых.

– Господи, и ты веришь, да?

– А по мне, лучше черной девчонки никого и нет, – вставил словцо Жирный Гас. – Чем темнее ягода, тем слаще сок!

– А я люблю коричневых. Ну, знаете, этаких завлекательных… – сказал Джонсон Живые Мощи,

– Это ты-то говоришь о завлекательных? Да ты же ни черта не понимаешь… Небось не знал бы, что и делать, если бы вдвоем с такой остался!

Джонсон Живые Мощи сердито глянул на Гаса.

– Черные только и думают, как бы причинить кому-нибудь зло. Черные женщины и во сне грозят кулаками.

– Интересно, твоя любезная мамаша тоже показывала кулак крэкеру из страховой компании, когда спала с ним? Отвечай, мулатская харя, канареечный сукин сын! – набросился на него Гас.

Живые Мощи вскочил на ноги и поднял увесистый камень.

– Не смей, проклятый!

– Брось камень, Джонсон! – негромко приказал Бен. – Мы же шутим. И все мы друзья.

– Да, – сказал Робби. – Все мы друзья.

– Вы его не уговаривайте! Пускай он попробует свои деревенские штучки на мне! – подмигнул Гаг. – Видно, хочет беду нажить.

Джонсон отошел, бурча себе что-то под нос, и кинул камень в угол.

Робби вдохнул пыльный воздух. Он хотел повторить то, что говорила мама, но вдруг решил, что он уже большой, как остальные ребята, и может говорить своими словами.

– Какая разница, черный ты, желтый или коричневый, – ведь все равно негр, как и мы. Чем один цвет лучше другого? И какие мы ни на есть, мы должны стоять друг за друга. – Робби тяжело перевел дух, и его нахмуренный лоб покрылся капельками холодного пота. Но он был доволен, что у него так складно получилось, и особенно приятно, что товарищи слушают с уважением.

– Верно говоришь! – поддержал его Жирный Гас.

С каждой минутой появлялась новая течь в крыше. Дождь, как видно, не скоро перестанет. А вдруг придется просидеть здесь всю ночь? Господи помилуй! Еще, чего доброго, крэкер Рейбарн поймает их!

Бен Реглин сказал:

– Интересно, какого учителя наймут на место старика Малберри.

– Нам бы только хорошего! – откликнулся Робби. – Мы с Гасом должны учиться в его классе.

– Да, хотелось бы умного! – добавил Гас. – А то этот Малберри был какой-то придурковатый. И кончил-то всего четыре класса.

– Не осуждай бедного старика, – заметил Робби. – Он старался, как только мог. А теперь он на том свете, пусть будет ему земля пухом!

– Небось и там распевает в негритянском хоре для белых, – не унимался Гас.

Все рассмеялись.

– Что старик Малберри помер, радости мало, – сказал Сонни-Бой. – Я только надеюсь, что теперь некому будет управлять хором, а значит, и нам не придется петь божественную негритянскую ерунду на радость мистеру Чарли!

Робби вспомнил, как в прошлом году важные богатые белые, а с ними и кое-кто из, белых победнее пожаловали на школьный вечер, а до этого за много недель в школе шли репетиции, репетиции, репетиции без конца. Старик Малберри был на седьмом небе от счастья. Каждый день после обеда он собирал участников хора и учил их» петь: «Улечу, улечу, улечу к Иисусу, улечу, улечу домой». И наконец наступил этот вечер, и пришли важные богатые белые с милостивыми улыбками на сытых физиономиях, и хор пел эти песни – прекрасные песни, от которых в душе творится что-то совершенно непонятное, и бело-розовые руки хлопали, и белые физиономии расплывались в улыбках. Робби видел эти притворные любезные улыбки и слышал злобное шипение и сказанные нарочно громко фразы, вроде таких: «Да, уж петь эти негритята мастера!», «Поют они так хорошо, потому что никаких забот не знают!», «На свете нет ничего лучше, чем духовное пение наших негров!» Робби казалось несправедливым, нечистым, отвратительным то, что негритянские дети распевают перед белыми, чтобы доставить им удовольствие. Мама тоже говорила, что негритянские песни – самые красивые песни на свете, но она возмущалась, когда негров, особенно детей, заставляли петь для услады белых. Мама даже как-то сказала это мистеру Малберри…