Текст книги "Молодая кровь"

Автор книги: Джон Килленс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

Тощий, долговязый, бедно одетый белый открыл дверь.

– Чего тебе надо, малый?

– Я принес вам воды со льдом, мистер Бэдкок, сэр. – Самым противным в этой работе казалось ему то, что надо было говорить каждому «сэр» и «мэм», кланяться, унижаться и слышать ненавистное слово «малый».

– Бэдкок? – переспросил белый. – Никакой я не Бэдкок. И я не требовал воды.

– Но это же восемьсот тридцать первый? – с отчаянием вырвалось у Роба. Он даже забыл сказать: «Простите, сэр».

– Вовсе не восемьсот тридцать первый, а восемьсот двадцать девятый! Ты, наверно, малый, под мухой или чуточку тронулся! Ты что, неграмотный?

– Да… то есть нет, сэр. Извините, сэр. – Роб едва не упал на плюшевый ковер, заметив на раскрытой двери цифру 829. Какой черт попутал его?

Белый посмотрел на Роба так, точно перед ним был величайший идиот на свете, и ухмыльнулся.

– Ну раз уж ты, малый, притащил сюда графин, давай, я возьму. Сейчас недурно выпить водички со льдом.

– Нет, сэр, – с ужасом замотал головой Роб. – Я должен найти мистера Бэдкока. Он ждет этой воды.

– Ждет, так сходишь и принесешь ему еще, – сказал белый. – Ты меня потревожил, так можешь по меньшей мере отдать за это мне воду. – Он протянул руку за графином, но Роб поспешно отстранился. Он и белый были почти одного роста.

– Извините, я не могу, – сказал Роб. – Если я сейчас не попаду к мистеру Бэдкоку, он поднимет такой шум, что из-за него я потеряю работу.

Белый оглядел Роба с головы до ног.

– Мистер Бэдкок, говоришь, – произнес он добродушно. – Раз так, то уж ладно, малый. Тащи скорее к нему свою воду. Действительно, фамилия такая,[24]24
  Бэдкок (bad cock) – гадкий петух (англ.).


[Закрыть] что, видно, подстать этому мистеру! Начнет на тебя шипеть, как змея.

Роб метнулся назад, пристально всматриваясь в цифры на дверях. На самой крайней двери напротив – восемьсот тридцатый номер, а на той, к которой он сейчас подходил, с нечетной стороны– восемьсот двадцать девятый. Это – восьмой, самый верхний этаж. Роба прошиб пот; как быть, куда податься? Он начал припоминать, что говорил ему Элмо внизу, в вестибюле. Возможно, он перепутал: Элмо послал его в восемьсот тридцатый, а не в восемьсот тридцать первый. Ну да, конечно, ведь ясно, что в этом здании нет восемьсот тридцать первого номера! Роб постучал.

– Кто там? – спросил женский голос.

Роб испугался этого голоса, множество белых сигналов опасности вспыхнуло в мозгу, и он попятился от двери. С порога на него глядела белая женщина в небрежно накинутом прозрачном халате. Ха-: лат был распахнут, и виднелось голое тело. Роб даже не разобрал, блондинка она, брюнетка или рыжая; он знал лишь одно: она белая, такая, из-за которых линчуют негров.

– Мне нужен мистер Бэдкок, – хрипло сказал Роб.

– Никакого мистера Бэдкока здесь нет, – ответила блондинка, внимательно оглядывая его, точно жеребца.

– Мистер Бэдкок звонил по телефону и велел принести воды со льдом в восемьсот тридцатый номер, – упрямо сказал Роб, покрываясь потом. Женщина так глядела на него, что ему захотелось выплеснуть ей в лицо воду и стукнуть по голове графином.

– Здесь никого с такой фамилией не было и нет.

– Кто там, Ливония? – раздался мужской голос, очевидно из ванной комнаты.

Она не двинулась с места, только глянула через плечо.

– Никого, миленький!

Роб повернулся и побежал назад по коридору, расплескивая воду, сердце его бешено стучало, точно за ним гналась толпа линчевателей с веревкой. Впереди открылась какая-то дверь, и Роб заставил себя пойти шагом. Дойдя до поворота, он снова пустился бегом к служебному лифту.

– Да не усердствуй так! – сказал ему лифтер. – Не лезь ты из кожи! На этой работе не разбогатеешь! – Он стоял в кабине лифта, не захлопывая двери, и смотрел на Роба;

– Поедемте! – попросил Роб. – Я ужасно тороплюсь!

– Говорю тебе, не усердствуй! – повторил лифтер. – Нечего бегать с высунутым языком ради этих крэкеров!

Роб на миг зажмурился – ему послышались шаги по коридору, шаги белого человека.

– Черт, поехали!

Дверь лифта медленно захлопнулась.

– Ладно, ладно, мистер Жадина! Но ругать меня не смей, я этого не позволю. – Лифт начал опускаться, и Робу казалось, что гостиница проваливается вниз, а земля несется ей навстречу – миллион миль в час. И вдруг в памяти Роба всплыла огромная неоновая вывеска, которую он видел тысячу раз на крыше этого здания: Отель «О г л е т о р п», а пониже гигантскими буквами: Двести десять номеров, каждый с ванной комнатой. На каждом этаже по тридцать номеров – все окнами на улицу.[25]25
  В американских гостиницах жилые номера начинаются не ниже второго этажа; первая цифра соответствует этажу, например: 30-й на 8-м этаже – № 830.


[Закрыть] Теперь уже не страх, а ярость охватила Роба. Забыв о белой женщине с восьмого этажа, он сосредоточил всю свою ненависть на чернокожем человеке, который посмеялся над ним и теперь поджидал его в вестибюле. Элмо Томас! Это он выдумал проклятого мистера Бэдкока из несуществующего восемьсот тридцать первого номера!

Когда лифт остановился на первом этаже, лифтер сердито дернул дверь, продолжая что-то ворчать: себе под нос.

– Извините, мистер, – сказал Роб. – Я вовсе не хотел вас обидеть. Я там наверху едва не влип в историю с белыми. Вот я и хотел поскорее убраться оттуда.

– Почему же ты не сказал мне об этом сразу? – недовольно спросил лифтер.

Подойдя к дежурному посту, Роб стал искать Элмо Томаса, но один из коридорных сказал ему, что Элмо уже отработал смену.

– Сегодня у него короткий день. У каждого из нас есть такой день раз в неделю. Он пришел сегодня в восемь, а ушел в четыре, потом в восемь вечера вернется и отработает до двенадцати. Это так сделали, чтобы каждый, кто в дневной смене, был все-таки свободен хоть четыре часа в неделю. В этой гостинице хорошо относятся к служащим, – добавил Хэк Доусон. – Раз в двадцать пять лет даже надбавку дают. А мне, к сожалению, до этого срока не хватает года! – Хэк рассмеялся, глядя на растерянного Роба.

Слушая его, Роб на миг перестал злиться, а тут еще подошли двое белых с огромными чемоданами, и Хэк схватил один, а Роб – другой. И опять все завертелось по-прежнему. Уже отходя от Роба, Хэк ухмыльнулся и спросил:

– Ну как, отвалил тебе мистер Бэдкок кучу денег на чай? Как он там в своем восемьсот тридцать первом?

Когда Роб кончил работу в восемь часов вечера и спустился в подвал, где находилась раздевалка для негров, там уже собрались все коридорные дневной смены, поджидая его.

– Ну, как поживает мистер Бэдкок из восемьсот тридцать первого? – полюбопытствовал Бру Робинсон. – Сволочной дядя – так мне показалось, когда я с ним в прошлом году познакомился.

Роб ничего не ответил и начал стаскивать с себя форму.

– Я вспоминаю, как я первый раз обслуживал этого старика Бэдкока двадцать четыре года назад, – зубоскалил Хэк Доусон. – Вот уж идиот, так идиот. Поверь, дал мне на чай стодолларовую бумажку. Только беда: доллары-то были конфедерации.[26]26
  Шутка по поводу денег, выпущенных конфедерацией южных мятежных штатов во время гражданской войны в Америке и обесцененных после поражения Юга.


[Закрыть]

Слушатели хохотали, топая ногами от удовольствия.

Элмо Томас подмигнул Робу.

– Эй, вы, оставьте моего дружка в покое! – сказал он и, быстро выйдя из раздевалки, поспешил наверх.

– Как тебя звать, сынок? – спросил лифтер.

– Роб Янгблад.

Старик зашнуровал башмаки и выпрямил спину.

– Как бы вам, ребята, не пришлось раскаяться. Лучше оставьте в покое Янгблада. Я сегодня понял, какой это порох, когда вез его с восьмого этажа. Боялся, что он меня поколотит в лифте.

Раздался смех. Роб посмотрел на старика и тоже улыбнулся.

Бру Робинсон подошел к скамейке, на которой сидел Роб.

– Элмо и ребята ничего дурного не замышляли, – сказал он. – Здесь каждого новичка так разыгрывают. А ты, брат, плюнь и разотри!

Роб посмотрел на Бру, потом на остальных и подумал – хорош он, наверно, был там, на восьмом этаже, когда разыскивал мистера Бэдкока в несуществующем номере, вспомнил, как он волновался и дрожал, как испугался той белой женщины, по имени Ливония, и эта затея совсем не показалась ему смешной, но все-таки он не удержался от смеха.

– Ступай ты к дьяволу, чтоб глаза мои тебя не видели! – сказал он Бру Робинсону и продолжал одеваться, не обращая внимания на болтовню ребят. Они неторопливо собирались, отдыхая после двенадцатичасовой смены.

– Сколько заработал чаевых сегодня, Янгблад? Роб замялся.

– Доллар двадцать пять, – пробормотал он. На самом деле у него было девяносто пять центов. Он только что подсчитывал в вестибюле.

– Доллар двадцать пять! Ишь ты! – воскликнул кто-то.

– Небось попали к тебе сегодня одни только важные гады из Джорджии! – заметил Бру Робинсон. – Вот чего я терпеть не могу – надеяться на эти чаевые, чтобы заработать себе на хлеб. Вечно ждать чьих-то подачек. И зависеть от того, понравится ли крэкеру, как ты ему улыбнулся.

– Типичный негр! Всегда недоволен! – сказал Хэк Доусон. – Разве ты забыл, что, кроме чаевых, ты и от хозяина получаешь целых три доллара каждые две недели. Сколько же тебе еще надо?

Все так и покатились со смеху. Эллис Джорден – пожилой «малый» поинтересовался:

– Бру, где же твой сменщик? До сих пор не пришел. Ты знаешь, кого я имею в виду: закадычного дружка Талмеджа.[27]27
  Юджин Талмедж – губернатор Джорджии в описываемый период, яро ненавидевший негров.


[Закрыть]

В этот момент в раздевалку вбежал Гас, и Бру Робинсон воскликнул:

– Эй, берегитесь все! Грядет он, наш единственный, только с маленьким опозданием!

– Вот именно, – сказал Жирный Гас, стаскивая куртку и подбегая к шкафчику. Роб молча наблюдал за ним.

Гас снял с себя одежду и остался в одном белье.

– Ну, что новенького сообщил тебе губернатор? – спросил Эллис Джорден.

– Не задерживайте толстозадого! – подмигнув Гасу, заметил Бру Робинсон. – Сам Талмедж ему не поможет, если мистер Огл даст ему ума с заднего двора. – Между собой негры называли владельца гостиницы мистером Оглом, хотя фамилия его была Отис Холлоуэй.

– Мистер Огл не боится меня, и будь я проклят, если я его боюсь! – заявил Жирный Гас, посмотрев на Бру. Потом он перевел взгляд на Роба и сначала даже не узнал его.

– Вот это здорово! – воскликнул он, вытаращив глаза от удивления и подбегая к Робу. – А ты здесь за каким чертом?

Роб посмотрел на Гаса и улыбнулся. Теперь Гас вовсе не был жирным – вырос, куда и жир девался! Но и худым его не назовешь. Плотный, коренастый парень.

– А ты как думаешь, за каким? За тем же, что и ты.

– Вот это здорово! – повторил Гас. – И ты, значит, здесь работаешь? Вот так фокус! – Гас повернулся к остальным коридорным. – Имейте в виду, это мой самый лучший друг. Чтоб никто не смел его задевать! Если вы сами не начнете заварухи, все будет спокойно.

– А я-то думал, что твой самый лучший друг – Юджин Талмедж, – пошутил Эллис.

– Да, да, я и забыл вам кое-что рассказать об этом малом из Атланты! – дурачился Гас.

Негры, смеясь, окружили его.

– Ты бы лучше поторапливался! – посоветовал ему Роб.

– Ладно уж, – сказал Гас, – пускай радуются, что я вообще пришел! – Он начал доставать из шкафчика форму, не переставая зубоскалить. – Ну так вот, старику Юджину надоело, что Роб Янгблад и разные негры в Нью-Йорке, в Чикаго и других местах вечно жалуются на него, мол, он сукин сын, и в Джорджии вообще плохо обращаются с цветными. Так вот, старик Юджин арендовал себе радиостанцию на час, чтобы транслировать на всю Америку, нет, не только на Америку – на весь мир…

Негры засмеялись, опасливо косясь на дверь. Жирный Гас на минуту перестал одеваться.

– Ну вот, – продолжал он, – Талмедж отправился в какую-то лесную глухомань, в болота, как это называется – Вонючая Нелли, что ли… штат Джорджия…

– Это хорошо – Вонючая Нелли! – расхохотался Эллис, и все вторили ему.

– Ну вот, Юджин разыскал там одного старого бедняка негра, связал его и привез с собой в Атланту. Объяснил этому негру, что он должен подойти к микрофону и рассказать всему миру, чтобы услыхал президент Рузвельт и весь народ, конечно, как хорошо обращаются с неграми в штате Джорджия. А когда он кончит говорить, его, мол, развяжут и посадят за стол и накормят так, чтоб он наелся, как никогда еще не наедался, и напоят так, как никогда он еще не напивался. Ну вот, привезли старика на радиостанцию, диктор представил его публике, а он, бедняга, стоит перед микрофоном – как воды в рот набрал. Ему шепчут, шепчут, шепчут, подсказывают, чтоб он начал говорить, как ему хорошо живется. А один из губернаторских прихвостней схватил его руки и давай крутить. Тут уж наконец бедный негр поневоле раскрыл рот. И знаете, что он крикнул в микрофон? «Спасите!»

Все хохотали, пристукивая ногами от удовольствия, а Роб так смеялся, что даже живот заболел.

– Ох, парень, больно ты строг к своему приятелю Талмеджу! – сказал Эллис.

Дверь раздевалки открылась, и смех сразу стих. Вошел дьякон Дженкинс.

– Гас, беги скорей в вестибюль! Ты уж и так опоздал на четверть часа. Не хочешь работать – скажи прямо.

– Ладно, не волнуйтесь, – ответил Гас. – Не успеет кошка лизнуть свой хвостик, я уже буду наверху.

Дьякон Дженкинс буркнул что-то себе под нос. Дождавшись, пока Гас оденется, он вышел вслед за ним из раздевалки, но задержался на пороге и сказал Робу:

– Подожди меня здесь, Лилипутик. Я сейчас вернусь.

– Слушаюсь, дьякон Дженкинс.

– Старик Лерой слишком придирается к Гасу, – заметил Бру Робинсон, когда закрылась дверь.

– Такая уж у него работа, – возразил Вилл Тернер.

Дверь раздевалки снова распахнулась, и вошел невысокого роста белый.

– Ну как, ребята, поживаете? – дружелюбно спросил он. – Все в порядке сегодня?

– Все отлично, мистер Бэйкер, – ответил за всех Вилл Тернер.

Рой Бэйкер был шеф-поваром в дневную смену.

Мистер Бэйкер обвел глазами раздевалку и остановил взгляд на Робе, и тому вдруг стало трудно дышать.

– Ты новичок, малый, да?

Роб промямлил какую-то фразу и принялся шарить в своем шкафчике, будто что-то потерял. Этак всю жизнь будешь малым, никогда мужчиной не станешь!

– Значит, это ты ездил на Север, в Нью-Йорк, да? Небось всем уже успел рассказать?

Роб не ответил. У него было такое ощущение, будто он попал в раскаленную печь.

– Говорят, там негры запросто ходят по улицам с белыми женщинами и всякое такое. Это правда, малый?

Дрожащей рукой Роб запер свой шкафчик.

– Да ты что, немой? Расскажи нам, как там в Нью-Йорке! – добродушным тоном сказал белый.

Роб опять ничего не ответил. Он шагнул мимо белого и вышел из комнаты. Все коридорные потянулись за ним. Один только Вилл Тернер сказал:

– Спокойной ночи, мистер Бэйкер! Кто-то ведь должен был это сказать!

– Пока, ребята! Как-нибудь все-таки соберемся вместе и потолкуем про Нью-Йорк!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Целые две недели Роб сновал по этажам, таскал чемоданы, улыбался и говорил: «Да, сэр», «Да, мэм», отзывался на кличку «малый», а иногда слышал и забористое словечко по своему адресу и никак не мог привыкнуть ко всему этому. Болела спина, ноги ныли так, как ноет больной зуб. После работы уже ни на что не оставалось ни времени, ни сил. Даже с Айдой Мэй некогда было повидаться. Впрочем, Роб не знал, хочет ли она его видеть.

Была суббота, он только что получил свое первое жалованье – три доллара за полмесяца – да в кармане было доллара на два чаевых, по понятиям негров, просто богатство! Роб спустился в раздевалку.

– У нашего Янгблада денег куры не клюют! – заявил Эллис Джорден, когда вошел Роб. Ребята посмотрели на Роба и засмеялись. Теперь все его называли Янгбладом, даже Жирный Гас.

– Что ты собираешься делать с этакой кучей денег? Найдется, куда спустить? Завел себе бабенку? – спросил Элмо Томас, подмигивая ребятам.

– Вздор мелешь, парень! – сказал Эллис Джорден. – Ты и представить себе не можешь, сколько баб у Янгблада.

– Да уж как бабам к нему не льнуть, когда он при таких деньгах!

– Я вижу, ребята, – балагурил Эллис, – вы не понимаете, что за парень наш Янгблад. Он не станет связываться с женщинами, на которых надо тратить деньги. Он увивается только за светскими дамами.

– Женщина женщиной останется, будь она светская или несветская, – возразил ему Элмо. – И каждая из них любит тебя за до-ре-ми, особенно цветная! И никаких чувств у них нет. Уж я знаю, о чем говорю.

У Роба все еще ныли ноги, он зашнуровывал башмаки и, прислушиваясь к атому разговору, подумал о своих родителях, сколько им приходится трудиться и как они любят друг друга, не помышляя о до-ре-ми. Потом он вспомнил мать Гаса. Ему хотелось заступиться за всех женщин вообще и за негритянок в особенности. Злоба распирала его, но он стеснялся, потому что здесь все были старше его. Нет, надо одернуть Элмо!

– Неужели миссис Джози любит твоего отца только за это, за до-ре-ми?

– Ох, ох, – запыхтел Эллис Джорден, – Янгблад выпустил свои коготки! Элмо не задевал твоих родных, Янгблад!

– И я его родных не задеваю! – запальчиво сказал Роб. – Я хочу, чтобы меня правильно поняли.

– Янгблад вообще не болтает лишнего, – вставил Жирный Гас. – Смею вас заверить!

– Я никогда не болтаю лишнего о матерях и сестрах моих приятелей, – сказал Роб. – Но меня просто бесит ваша привычка сплетничать о женщинах. Ну вот, например, твоя мать, Элмо. Что, она только гонится за до-ре-ми? Ну отвечай, так это или нет?

– Моя мать не в счет. Я не говорю о таких. Я говорю об этих сор-временных женщинах. Таких, как мама, теперь больше не встретишь!

Но Роб не отступал:

– Вот сейчас в Кроссроудзе среди цветных большинство женщин работают, это они приносят в дом бекон, и именно благодаря им, а не мужчинам семьи кое-как перебиваются.

– Ты прав, – сказал Жирный Гас.

– Да ведь я не о таких женщинах говорю, – защищался Элмо. – Я говорю о сор-временных женщинах, сор-временных, понимаешь?

– Ну нет, дядя, ты говорил о женщинах вообще. И даже сказал, что негритянки будто бы еще хуже других.

– Ничего ты не понимаешь, Янгблад. Ты слишком молод. У тебя еще нет опыта.

– У кого еще нет опыта? – воскликнул Гас и с хитрецой поглядел на Роба. – Никто из вас и понятия не имеет, сколько хорошеньких женщин сходит с ума по Янгбладу! Всякого сорта. Если в Нью-Йорке его так же любили, как у нас в Джорджии, так он там небось как сыр в масле катался.

Опять поднялся хохот, однако на Роба теперь смотрели иначе, уважительнее.

– Ишь собака этот Янгблад, – сказал Эллис. – Ему везде везет!

Роб почувствовал, что лицо у него так и пылает.

– Все это выдумки, вранье, вы Гаса не слушайте! Я вам еще раз говорю: если мы сами не будем уважать своих женщин, кто же еще будет уважать их? Не местные же крэкеры, правда?

– Правильно, втолкуй этим бездельникам! – сказал Гас. – Да если бы не моя мать, я даже не знаю, что стало бы с нашей семьей! – И Гас вышел из раздевалки – ему полагалось быть наверху еще десять минут назад, но он тут же вернулся. – Янгблад, учись у меня, веди себя прилично! Смотри как бы они тебя сегодня не сбили с пути истинного Если не можешь быть хорошим, будь хотя бы осторожным! Как сказал один проповедник своим прихожанам: «Не берите в пример мои дела, а берите в пример мои слова!» – Гас помахал толстой рукой и прикрыл за собой дверь.

– Ох, и шальной же этот Гас! Эллис Джорден спросил:

– Скажи, Янгблад, этот крэкер приставал к тебе последнее время?

– Последнее время нет, – ответил Роб. Раза три в неделю Роб где-нибудь да сталкивался с Роем Бэйкером: то этот белый заходил в раздевалку после смены, то встречал Роба в одном из коридоров первого этажа, то ловил его в кухне и почти неизменно заводил разговор на одну и ту же тему, а остальные повара белые с любопытством прислушивались.

– Говорят, там в Нью-Йорке цветные ребята гуляют с белыми женщинами. Правда ли это, мальчик? Расскажи, расскажи-ка нам, мальчик!

Роб всегда отмалчивался, но каждый раз, когда белый приставал к нему, он чувствовал, что тот шпионит за ним, залезает К нему в душу. Может, этот Рой Бэйкер что-нибудь проведал о нем и Бетти Джейн и играет с ним, как кошка с мышкой?

– Берегись этого крэкера, – предостерег его Вилл Тернер, – от него добра не жди! Неспроста он к тебе привязался.

– Пусть поцелует в зад, – изрек Эллис. – Ты лучше скажи нам, Янгблад, что ты собираешься делать? Куда ты нас пригласишь? Сегодня за тобой угощение.

– Никуда я не собираюсь вас приглашать! Всю неделю ребята подзадоривали Роба, предупреждая, что после первой получки он должен всех их сводить куда-нибудь и поставить им самое малое по одному стаканчику. Каждый новичок должен был угощать из своей первой получки.

– Уж сегодня Янгблад блеснет! – ликовал Бру Робинсон.

– Мы тебе покажем, куда нас вести! – заявил Эллис Джорден.

Переодевшись, все они вышли из раздевалки и степенно, гуськом, прошагали мимо белого сторожа. Роб не сразу заметил, что там стоят еще двое белых, смеются и разговаривают со сторожем. По голосу Роб узнал Роя Бэйкера. Белый повернулся к нему.

– А, Нью-Йорк, мое почтение! – ухмыляясь., сказал он. – Расскажешь ли ты наконец нам об этом?

– Брось ты, Рой! Оставь парня в покое! – сказал другой белый. Роб узнал и его: это был Оскар Джефферсон.

Когда они уже прошли мимо белых, Роб услышал, как Рой сердито огрызнулся:

– Пошел ты к дьяволу, Оскар! Чего суешься? Имей в виду, хоть ты мне и зять, но я не позволю тебе учить меня, как разговаривать с черномазыми!

Роб с товарищами шли по двору гостиницы.

– Этот крэкер почему-то тебя крепко невзлюбил, – сказал Эллис.

– Ну я, кажется, долго этого терпеть не стану, – отозвался Роб. – Не сегодня-завтра попадется он мне под горячую руку – и тогда прощайся с жизнью, Янгблад! Боюсь, что я забуду, какого цвета у него кожа!

– А ты, брат, не горячись из-за этого крэкера, – уговаривал Роба Вилл Тернер. – Ведь он только того и добивается.

– Черт с ними, с крэкерами! – сказал Эллис. – Мы идем сейчас к мисс Бесси Мэй. Веди нас, Янгблад!

Роб шел за товарищами. Они пересекли Вашингтон-стрит и продолжали идти задворками до самой Гарлем-авеню, потом свернули в переулок и, пройдя с полквартала, очутились возле тускло освещенной лачуги. Эллис Джорден постучал в дверь.

– Кто там? – откликнулся женский голос.

– Открой и увидишь! – сказал Эллис. Дверь сперва чуть-чуть приоткрылась, потом распахнулась настежь. Они вошли.

– Как это я сама не догадалась, кто пришел, – сказала женщина. – Просто из головы вылетело, что сегодня получка на плантации мистера Огла.

– Не вспоминай мистера Огла! – сказал Эллис, поглаживая ее по спине. – Предадим его забвению на время!

Чернокожая Бесси была красавицей. Когда она улыбалась своей чарующей улыбкой, ее добрые глаза тоже смеялись и в тускло освещенной комнате, казалось, становилось светлее.

– Слушай, ты воли рукам не давай! – сказала она Эллису беззлобно, но решительно.

– А что я такого сделал? – возразил Эллис, но трогать ее поостерегся.

Гости стояли вокруг стола, глядя на зажженную керосиновую лампу. В открытое окно задувал ветерок.

– Ну, какой будет заказ, ребята? – спросила Бесси Мэй, подмигнув Янгбладу.

– Все зависит от Янгблада, – ответил Эллис. – Сегодня он у нас распорядитель.

– Кстати, – сказал Элмо, – вы еще не знакомы с мистером Янгбладом из Нью-Йорка?

– Нет, откуда же, ведь нас никто не познакомил! – Она улыбнулась Робу.

– Мистер Янгблад, познакомьтесь с мисс Бесси Мэй Браун, самой хорошенькой женщиной в городе.

– Очень рада, – сказала она, глядя с улыбкой ему в лицо и пожимая руку. – Уж не сынок ли Джо Янгблада? Ну конечно! Вылитая мать!

– Да, мэм.

– Только, пожалуйста, не называй меня так! Уж не настолько я старше тебя, зато ты вон какой – в пять раз выше меня ростом. Неужели, по-твоему, я старуха?

– Нет, мэм. Конечно, нет!

– Ну тогда ладно, херувимчик, Да, ты поразительно похож на Лори Ли Янгблад. Вот почему ты такой красавчик!

– Наш Янгблад пройдоха, – сказал Бру Робинсон. – Так и старается очаровать даму!

– Ему и стараться-то не надо! – заметил Эллис. – Она и без того уже очарована. Слушай, Бесси Мэй, притащи-ка нам пинту. Платить будет Янгблад.

– К вашим услугам, – крикнула Бесси Мэй, направляясь в соседнюю комнату. Роб наблюдал за ней. Да, походка у нее никак уж не старческая!

– Она сейчас принесет нам бутылочку «Гарлемской молнии», три «П». Знаешь, Янгблад, что это обозначает? Поташ, перец и политура. На них настоено.

Бесси Мэй принесла молочную бутылку с бесцветной жидкостью. Она поставила ее посредине стола, опять вышла и подала поднос, на котором стоял кувшин с холодной водой и шесть стопок.

– Вот, ребята, угощайтесь. За все полдоллара. Это вам по знакомству.

Роб смущенно полез в карман и, вытащив доллар, заплатил и получил сдачу. Все налили себе и стояли с такими сосредоточенными лицами, будто пришли причащаться в церковь. Роб наблюдал за товарищами – они вглядывались в свои стопки, наполненные бесцветной жидкостью, словно там таилось некое предсказание. Первый раз в жизни Роб очутился в питейном заведении. Он посмотрел на Бесси Мэй и по ее улыбке понял, что неуместно сидеть здесь с таким постным видом.

– Что ж, херувимчик, – сказала она, пододвигая к нему бутылку, – наливай и себе. Мы все ждем, чтоб ты отведал этого зелья.

Дрожащей рукой Роб налил себе немного виски, и все сразу подняли стопки. Бру провозгласил: «Ну. за Янгблада!» – и ребята выпили. Виски оказалось совсем не таким, как Роб себе представлял: в горле резануло, словно он проглотил битое стекло, огонь заструился по жалам и опалил желудок. Из глаз потекли слезы, внутри все горело, но он все-таки выпил свою порцию. Потом схватил кувшин с водой и налил стопку доверху.

Элмо показал на него пальцем и захохотал:

– Наш старик Янгблад поджег сам себя, а теперь начал заливать пожар. Пить не умеешь – позор!

Все дружно засмеялись.

– Скажу вам, ребята, от такого паршивого виски начнешь родной матери хамить, – воскликнул Эллис.

Приятели пододвинули стулья к столу и расселись. Роб опять налил себе стопку и делал вид, что пьет со всеми вместе.

– Принеси-ка нам, Бесси Мэй, еще пинту! – приказал Эллис Джорден. – За мой счет. Не каждый день удается выпить с такими образованными людьми из Нью-Йорка!

– Еще бы! Что я, не понимаю? – Метнув взгляд на Роба, Бесси Мэй улыбнулась и вышла. Походка у нее была легкая, грациозная. Смотреть на нее было истинным удовольствием.

Эллис Джорден одобрительно фыркнул. – Вот это быстрота и безотказная служба, правда, Янгблад?

Женщина принесла другую бутылку. Ребята пили, смеялись и разговаривали.

– Янгблад-то, смотрите, дурака валяет, прикидывается, что пьет, – сказал Эллис, – а сам не хлебнет ни капли. Вон у него еще стопка нетронутая.

– Оставь его в покое! – прикрикнула Бесси Мэй.

– Ему не нравится эта дрянь, что ты продаешь. В Нью-Йорке такой не торгуют. Там только запечатанные бутылочки. Правда, Янгблад? С тех пор, как мистер Рузвельт стал президентом, там продают только фабричное виски. Вот бы его президентом к к нам в Джорджию!

– Погоди, скоро Джорджия тоже войдет в Соединенные Штаты! – сказал Бру Робинсон.

Эллис Джорден поглядел через стол на Роба.

– Ну скажи, Янгблад, доволен ты своей работой?

– Ничего, доволен, – ответил ему Роб. От выпитого виски становилось жарко, казалось, что в комнате нечем дышать. А от табачного дыма слезились глаза. Роб вспомнил Айду Мэй и пожалел, что ее здесь нет. Но разве можно привести Айду Мэй в такое место?!

Хэк Доусон, глотнув виски, уставился на Янгблада:

– Три доллара за полмесяца! Пусть кто-нибудь посмеет сказать, что мистер Огл не благодетель для своих чернокожих детей!

– А ну, Янгблад, допивай и налей себе еще. Не будь свиньей! – подзадоривал Эллис.

– Перестаньте спаивать младенца, – урезонивала Бесси Мэй.

– Двенадцать часов в день. Семь дней в неделю, – продолжал Хэк Доусон, хлебнув еще виски. – Раз в неделю можешь уйти в четыре, но изволь вернуться к восьми и отработать до двенадцати. Мистер Огл – душа человек. Это вам каждый скажет. Симпатичный дядя, хоть и скуповат. Он и сам себя хвалит.

Роб поглядел на приятелей. Бру Робинсона он знал с тех пор, как начал себя помнить. Потом он посмотрел на Бесси Мэй и еще раз поочередно на всех. Неужели и через десять, пятнадцать, двадцать лет они с Бру и Гасом будут ходить по таким трущобам, лакать дрянное виски и заниматься болтовней о мистере Огле и вообще обо всякой чепухе? Роб даже вздрогнул. Нет, он не намерен работать в отеле «Оглеторп» всю свою жизнь! Он пойдет учиться в колледж, как только представится случай. Он уже советовался с Ричардом Майлзом и доктором Райли. Они обещали ему помочь, у них есть друзья в Вашингтоне, Ричмонде, Нью-Йорке и других городах. Летом в Нью-Йорке Роб познакомился с одним из друзей Ричарда – негром, известным адвокатом, который часто выступал на политических процессах в защиту гражданских прав. На Роба этот человек произвел огромное впечатление, он часто вспоминал его. Если Робу удастся поступить в колледж, он тоже станет адвокатом и будет бороться на Юге за гражданские права. Видит бог, как это здесь необходимо! Он кончит юридический факультет, вернется домой, женится на Айде Мэй и с нею вместе будет служить своему народу.

Послышался стук, и все мигом притихли. Бесси Мэй подошла к двери и, выяснив, кто пришел, впустила в комнату двух мужчин в рабочей одежде, пошепталась с ними и повела в каморку, а через несколько минут выпроводила их из дому.

На столе стояла третья пинта. Эллис пил и болтал, болтал и пил и, будучи уже изрядно навеселе, разглагольствовал громче обычного:

– Янгблад, виски—это враг человечества. Слушай, не приучайся пить. Не пей ничего спиртного – ни виски, ни вина, ни кукурузной водки! Пьянство – самая скверная шутка на свете. Даже «Бево» не пей!

– Хватит, Эллис Джорден, вздор молоть! Разболтался, как дурак! – уговаривала Бесси Мэй.

Вдруг Хэк Доусон снял башмаки.

– Вот так все бьешь и бьешь ноги! – сказал он. – Держу пари, что я отмахал не меньше миллиона миль по клоповнику старика Огла.

– Это не клоповник, – поправил Бру Робинсон, – это джорджийский змеиный заповедник! Скупердяи жильцы дадут тебе пятак на чай, но зато уж погоняют в свое удовольствие! Ну и змеи!

– Пей, Янгблад, черт тебя подери! – вдруг заорал Эллис.

– Не спаивайте младенца!

Хэк Доусон покачал головой. Он вытянул ноги и, поглядев на них, сказал, обращаясь к Робу:

– Ох, иногда они так разболятся, что просто ступить страшно, хоть плачь. Пусть меня считают злодеем, но от такой боли схватишь ногой пистолет. Поднял бы ногу и выстрелил, повернулся бы в другую сторону – и хлоп, хлоп… Всех бы их перестрелял, до единого. Шутка ли – работать семь дней в неделю по двенадцать часов!

Каким усталым выглядел Хэк Доусон! Роб перевел взгляд на Бру Робинсона и вдруг вспомнил детство, вспомнил, как однажды он с ребятами купался в пруду Рейбарна, а потом все укрылись от дождя в сарае, и какое тогда у них возникло чувство товарищества и стремление держаться вместе, и как после сильного дождя засияло солнце. Вспомнил, как Ричард Майлз постоянно твердил, что самое главное для негров—это единство, иначе нельзя бороться с крэкерами. Отец и мать тоже так считали, и если бы все работники гостиницы объединились, удалось бы добиться кое-каких перемен. А Эллис Джорден кричал Робу: