Текст книги "Молодая кровь"

Автор книги: Джон Килленс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

– Мальчик, никогда не смей пить виски, слышишь, что я говорю? У меня был сынок твоих лет или годика на два постарше. Ты ведь помнишь Бабера, правда? Хороший был парнишка, прилежно учился. Спроси любого учителя в школе, каждый это подтвердит. Бабер хотел стать врачом. Ради этого и убежал из дому. А врачом так и не стал, разве что поступил в колледж на небесах! В позапрошлом году в нашем городе был проездом один человек, и мы от него узнали, что Бабера убили в товарном поезде. Железнодорожный шпик забил его до смерти.

Хэк Доусон горестно засмеялся:

– Спятил ты, дядя! Даже если есть на том свете колледжи, негров туда не пускают. Пора бы тебе это знать!

Бру Робинсон усмехнулся:

– Стыдись, Хэк, такое говорить! По-твоему, стало быть, цветной человек и на том свете мучается?

– А тебе, Янгблад, я вижу, работа в гостинице по душе, – сказал Хэк Доусон. – Рад трудиться восемьдесят четыре часа в неделю, ведь шутка ли, какие деньжищи за то отваливают! Мне кажется, вашингтонские законы против того, что делает мистер Огл. Рузвельт издал такие законы, я знаю наверняка. Мистер Огл воображает, что все негры – стадо баранов и он может делать с ними, что ему угодно.

– Только ли воображает? – спросил Эллис Джорден. – Ты не шутишь?

– Ничего, настанет время, Джорджия тоже войдет в Соединенные Штаты! – сказал Бру Робинсон.

– Джорджия? Как бы не так! Никогда она не согласится войти в Соединенные Штаты! – возразил Эллис.

Роб подумал о профсоюзе, в котором состоял почти три месяца, когда жил в Нью-Йорке. Он оглядел сосредоточенные лица товарищей и сказал:

– Что нам нужно, ребята, в гостинице, так это профсоюз. Тогда мистер Огл призадумается. Бьюсь об заклад.

Вилл Тернер уже клевал носом. А тут мгновенно проснулся.

– Профсоюз? Да ты рехнулся, Янгблад! Попробуй заговорить в гостинице о каком-то проклятом профсоюзе, мистер Огл тебе даст коленом под зад, мигом вылетишь и опомниться не успеешь!

– Ему незачем знать об этом, пока мы все не организуем. А тогда уже будет поздно. Нам только надо держаться всем вместе!

– Эх, дядя, тут тебе не Нью-Йорк! Здешние негры никогда не будут держаться вместе. Растолкуй ему это, Эллис. Растолкуй, слышишь?

Эллис качнул головой:

– Не пей виски, не пей вина, не пей этой дряни, ни… ничего не пей! Слышишь, Янгблад, что я говорю? Я тебя вздую по мягкому месту, если увижу, что пьешь. Сам я ни капли в рот не беру, спроси кого хочешь.

– Что вы мелете, мистер Джорден? – рассердилась Бесси Мэй. – У меня приличное заведение, вы разве не знаете? Я требую уважения к себе и к Янгбладу!

Бру Робинсон рассмеялся:

– Действительно, наш Джорден от роду капли в рот не брал. Уж молчал бы, ей-богу!

– А почему вы думаете, что негры не будут держаться вместе? – наступал на них Роб. – Вы разве когда-нибудь пытались организовать профсоюз в гостинице?

– Брось, что эти негры понимают в профсоюзных делах? – сказал с усмешкой Вилл Тернер.

– Ничего, поймут! Можешь не сомневаться! Вот вы все постоянно брюзжите насчет условий работы в гостинице; то вам не так и это не так, а ведь никогда ничего не переменится, если вы все вместе не дадите отпор. По доброте сердечной хозяин вам ничего не уступит. Он смотрит, сколько вы способны потянуть, столько на вас и нагружает.

Бесси Мэй нагнулась к Робу и легонько погладила его большие ладони.

– Советую вам прислушаться к тому, что говорит младенец, – сказала она. – Прислушайтесь хорошенько, парень-то побывал в Нью-Йорке! Он небось поумнее всех вас, вместе взятых. Вы хоть и старше, а вам учиться надо у Янгблада!

– Я и сам не против профсоюза, но как же быть с белыми? – спросил Хэк Доусон. – Ведь они не захотят вступить с нами в профсоюз. Это тебе не Нью-Йорк.

– А не захотят, так пускай тогда идут к дьяволу! – воскликнул Роб, чувствуя, что виски ударило ему в голову. – Им же стыдно будет!

– Так-то так, но без них не обойдешься!

– Я обойдусь! – забормотал Эллис. – Я могу всю жизнь прожить без крэкеров. Я даже содовых крэкеров[28]28
  Игра слов: крэкер – сухие галеты из белой муки и пре-врительная кличка белых, данная им неграми.


[Закрыть] в рот никогда не беру.

– Это будет вроде того заводского профсоюза, который организовали здесь несколько лет назад, – сказал Хэк Доусон. – Только наоборот. Туда не принимали негров, а когда белые забастовали, хозяин Кросс набрал негров, чтобы сорвать стачку, а когда сорвал ее, то негров выгнал. И белые не получили никакой надбавки. И кто, ты думаешь, выиграл? Ты спроси своего отца, Янгблад, он знает.

– Не вижу, какое это имеет отношение к профсоюзу в гостинице, – сказал Бру Робинсон.

– Не видишь? Ого! Еще какое! Ни один белый не вступит в наш профсоюз, даже если мы его организуем. А когда мы начнем чего-то требовать от хозяина, белые станут на его сторону, а не на нашу… Тут мы и сядем в лужу. Теперь понял?

Сквозь табачный дым и винные испарения Роб видел усталые глаза Хэка Доусона, его высокий лоб и ранние залысины. Конечно, он прав! Но все-таки ведь условия работы отвратительны, так было и раньше, и лучше не станет, если все дружно не решат их изменить. Только, конечно, время сейчас неподходящее: работу найти трудно, и если кого уволят, то вряд ли этот человек скоро устроится на другое место.

– Завтра я увижу Лероя, то есть дьякона Дженкинса, – сказал Роб, – и спрошу его мнение насчет этого. Нам необходимо что-то предпринять.

– Кого, кого спросишь? Дьякона Дженкинса Лероя? Ох, парень, с таким же успехом можешь пойти к хозяину и спросить: «Мистер Огл, как вы думаете, стоит нам, неграм, организовать профсоюз»

Роб наконец справился со своей второй стопкой, но его мутило от виски, духоты и табачного дыма.

– То есть как? – удивился он. – Неужели мистер Огл и дьякон Дженкинс – одно и то же?

– Слушай, дьякон любимчик мистера игла. Лозяин платит ему четыре пятьдесят за две недели, отпускает его по воскресеньям в церковь и на молитвенные собрания по будням. Что же еще надо нашему Лерою?

Роб промолчал. Сказать было нечего. Он всегда уважал дьякона. Ему казалось, что дьякон Дженкинс неспособен ни на какой дурной поступок. В мозгу вдруг всплыло одно воспоминание детства: дьякон встречал их по субботам возле Большой бакалеи и всегда подшучивал над его ростом. И всегда давал ему и сестренке по пятаку. Вспомнил, как дьякон держал себя в церкви – гордо, с достоинством. И Роб сказал сердито:

– Дьякон Дженкинс вовсе не дядя Том. Никто меня в этом не убедит. Я его знаю всю жизнь. Хэк Доусон покачал головой, но возражать не стал.

– Ну, час уже поздний сказал Ноб, поднимаясь. – Мне пора домой.

– Погоди минутку, Янгблад, пойдем сейчас все вместе, – сказал Эллис. – Вот только допьем эту бутылку.

Бесси Мэй поглядела на Роба и сказала:

– Ты мне напоминаешь того боксера, который выступает в Детройте и в Нью-Йорке. Тебя там никто не принимал за Джо Луиса?

– Брось дразнить ребенка! – вмешался Хэк Доусон.

– А ты помалкивай! – огрызнулась Бесси Мэй. – Просто ревнуешь, вот и все. Скажи мне, пряничек медовый, ты там видел этого Джо Луиса? Ничего на свете мне так не хочется, как поглядеть на него, а потом и помереть готова. Поглядеть, как он нокаутирует какого-нибудь белого.

– Я на стадионе не был, – ответил Роб, – слишком дорогие билеты.

– Как ты думаешь, будет он чемпионом тяжелого веса? – спросила Бесси Мэй.

– Он считается самым лучшим среди тяжеловесов, – сказал Роб.

Когда все уходили, Бесси Мэй уже в дверях нежно поцеловала Янгблада в щеку и посмотрела с улыбкой на его серьезную физиономию.

– Запомни раз и навсегда, херувимчик, что тебе нечего делать в Гарлемском переулке. Это не место для таких славных мальчиков, как ты. В другой раз придешь, так легко от меня не отделаешься. Конец тебе будет!

Он ничего не ответил; все со смехом высыпали на улицу, и только один Роб не смеялся.

Недели мчались галопом, словно дикие кони, хотя дни в гостинице казались бесконечными и каждый – длиннее предыдущего. Роб больше не был в заведении Бесси Мэй – он дал себе слово никогда туда не ходить. В понедельник вечером, спустя два дня после попойки у Бесси Мэй, он шел домой с работы вместе с Дженкинсом, и тот сам заговорил с ним:

– Я слыхал, Лилипутик, ты третьего дня ходил с ребятами к Бесси Мэй. Ведь я же знал, что они тебя туда потащат после первой получки, но я просто забыл предупредить тебя.

Старик сказал это совсем тихо. Роб отмолчался. Дженкинс снова начал:

– Ребята в гостинице сами по себе неплохие. Но для тебя это не компания, ты должен понимать. Я обещал твоей матери приглядывать за тобой. Потому-то я сейчас и завел разговор.

В этот октябрьский вечер было ветрено, но и деревья, и трава на бульваре Джефферсона Дэйвиса были еще зеленые.

– Я вас не понимаю, дьякон Дженкинс…

– Отлично понимаешь, Лилипутик! Они славные ребята, но, как бы тебе это сказать, они из низов. Нет у них такого образования, как у тебя. И в церковь они не ходят. Знают только работу да выпивку. А кое-кто из них повадился чуть не каждый вечер заглядывать к Бесси Мэй. Без рюмочки обойтись не могут.

Роб почувствовал, что в нем поднимается злоба на Дженкинса, хотя он всегда уважал дьякона. Неужели Хэк Доусон сказал правду позавчера?

– Но вы должны понять, дьякон Дженкинс, что у них нет времени ходить в церковь, – возразил он. – Ведь все работают по двенадцать часов каждый божий день! – Именно это обстоятельство было ненавистно Робу больше всего: никуда не пойдешь, ничего для себя не сделаешь. Домой попадаешь почти в девять часов, а там, пока соберешься пойти развлечься – уже поздно. Хоть бы давали один день в неделю, ну хоть бы полдня!

– Ладно, Лилипутик, мой долг перед твоей мамой – предупредить тебя: наши – ребята неплохие, но тебе они не товарищи. Все они пьянчужки!

Работа сильно изнуряла Роба. Он так уставал, что не мог ничего делать, когда приходил домой. Поболтает с родными, чаще всего с мамой, немного почитает– и его уже клонит ко сну. С тех пор как он начал работать, он почти не видел ни Ричарда Майлза, ни Айду Мэй, но вспоминал ее и днем и ночью. Как-то в четверг он неотступно думал о ней весь день, а вечером по дороге домой зашел к Реглиным и попросил мисс Сару передать Аиде Мэй, что он собирается к ней в субботу вечером. И в пятницу, и в субботу, и на работе, и дома Роб не переставал думать об Айде Мэй и никак не мог дождаться конца дня, Кончив работу, он побежал переодеваться. Остальные ребята разошлись, им-то ведь не надо было так тщательно мыться, они с работы – прямо домой. Роб уже выходил из раздевалки, как вдруг явился дьякон Дженкинс и сказал, что заболела мать Хэка Доусона и тот не выйдет на работу – кроме него, некому остаться с матерью. Дьякон попросил Роба поработать за Хэка четыре часа. Роб смертельно устал, и ему отчаянно хотелось повидать Айду Мэй – он так мечтал об этой встрече, но, подумав о Хэке и его матери и о том, что больше некому его заменить, он не посмел отказаться.

Потом, как-то в пятницу, Роб проснулся чуть свет с мыслями о мисс Сладкой. Она снилась ему всю ночь – это был какой-то необыкновенный, фантастический сон. Он должен повидать ее, условиться о встречах, а на работе – будь что будет! Но как это сделать? До него доходили слухи, что Биф Робертс продолжает ухаживать за ней, часто звонит по телефону из Говардского университета. Но слышал он и кое-что другое, и это было в десять раз хуже, – намеки на мистера Бенджамена Блэйка, директора плезант-гроувской школы.

В это утро Роб вышел из дому раньше обычного, он хотел зайти к Ричарду Майлзу и попросить у него на вечер автомобиль. Ричард согласился. Теперь осталось только договориться с кем-нибудь, чтобы его подменили до двенадцати ночи. Сегодня был его «короткий» день, но к восьми он должен возвратиться, если не найдет себе подмены.

Коридорные собрались в раздевалке до начала работы и, услышав его просьбу, переглянулись. Элмо Томас решил подразнить Роба:

– Ого, наш Янгблад собрался основательно поухаживать сегодня вечером!

– Не задирай его! – сказал Эллис Джорден. – Я за тебя поработаю, Янгблад. Не беспокойся! – В этот день не вышел Хэк Доусон. У него снова заболела мать и прихворнула жена.

Роб не помнил еще, чтобы от восьми до четырех так тянулось время. Наконец в четыре он ушел из вестибюля и помчался в раздевалку, быстро вымылся, переоделся в свой песочный воскресный костюм и поспешил на улицу. Он вскочил в автобус и доехал до Монро-террас, где жили Ричард с Джозефин в ее доме. Роб вывел машину и помчался с такой бешеной скоростью по Джорджия-авеню до Кросс-Кантрироуд, словно его преследовала какая-то сила. Он любил водить машину, гнать ее на самой высшей скорости, когда стремительно вырастает впереди и несется навстречу дорога. Надо непременно застать Айду Мэй в школе, пока она не уехала домой, – он все продумал. Они поедут в Мэйкон – в кино или на танцы. Словом, куда им захочется. Вот-то Айда Мэй удивится, когда он приедет! От Кроссроудза до деревни было полчаса езды, но Роб домчался за восемнадцать минут. На школьном дворе он выскочил из машины, хлопнув дверцей. Ужас как хочется видеть мисс Сладкую, ужас, ужас! Он чуть не кинулся бежать, но усилием воли заставил себя идти ровным шагом. Он прошел через всю школу – деревянное здание, в котором был только один класс, но не встретил нигде ни души. На заднем дворике за школой попался какой-то человек в комбинезоне с мотыгой в руках. Он-то и сказал Робу, что учительница ушла домой.

Не возвращаясь к машине, Роб пошел, куда ему показали, и лишь у самой калитки заметил чей-то большой зеленый бьюик. Он приоткрыл калитку и увидел мистера Блэйка, сидевшего на веранде деревянного домика, сплошь увитой от перил до толевой крыши густой зеленью ползучего винограда. Роб сделал несколько шагов и вдруг остановился, словно Джо Луис пригвоздил его к месту своим кулаком. От стыда и бессильной ярости его бросило в жар. Если бы удалось вернуться и улизнуть, чтобы ни одна душа не узнала, что он был здесь! В первый раз Роб утратил самонадеянность и усомнился в своих правах на Айду Мэй. И страшнее всего было подозрение, что она ему изменяет. Мистер Блэйк может предложить ей все на свете, а чем располагает он, коридорный из гостиницы? Мистер Блэйк заерзал на своем месте, откашлялся, и Роб, поняв, что тот заметил его, направился к веранде.

Мистер Блэйк встал и протянул Робу руку.

– Как поживаешь, Роберт?

– Очень хорошо, мистер Блэйк. А как ваше здоровье?

– Благодарю, не смею жаловаться, – ответил директор, нервно косясь на дверь. Роб был на целую голову выше мистера Блэйка. Они глядели друг на друга, прислушиваясь к шагам за стеной.

Дверь отворилась, и на пороге показалась Айда Мэй с чемоданчиком в руке. Она улыбалась чарующей улыбкой, именно так, как грезилось Робу вчера ночью. Но эта улыбка мигом исчезла, и у Роба упало сердце. Лицо Айды Мэй стало озабоченным и сердитым; мелкие капельки пота заблестели над верхней губой. Она поставила на пол свой чемоданчик.

– Здравствуй, Роб, – наконец вымолвила она, а он за этим приветствием услышал недосказанное: «Какого черта ты сюда явился?»

– Здравствуй, Айда Мэй, – ответил он. Целую минуту, показавшуюся часом, все молчали. Что это она глядит на него, словно на зверя какого-то? Испугалась, что ли? Мистер Блэйк несколько раз кашлянул, и Роб понял, что ему надо как-то объяснить, почему он попал сюда.

– Я взял у мистера Майлза машину и ездил в одно место неподалеку отсюда. Вот и решил завернуть к тебе, – сказал он, чувствуя, что ему становится нестерпимо жарко. – Помнишь, я тебе обещал?

– Я очень рада, что ты приехал, – ответила Айда Мэй, но по ее глазам было видно, что никакой радости она не испытывает.

– Я думал, подвезу тебя до дома, но… но… – он весь вспотел. Ну может ли он, бедняк коридорный, соперничать с таким человеком, как мистер Блэйк, – почтенным, преуспевающим директором школы? Но неужели она увлеклась Блэйком? Возможно ли это? Да он в отцы ей годится, если не в деды, – этакий хитрый, жирный дядя Том! Разумеется, он образован, занимает высокое положение; при таком покровительстве Аиде Мэй незачем работать в деревенской школе. Уж наверняка он переведет ее в город на следующее полугодие!

Айда Мэй натянуто улыбнулась и посмотрела на мистера Блэйка. У Роба екнуло сердце, когда она протянула директору чемоданчик и попросила отнести его в машину и подождать там, а тот беспрекословно повиновался, точно был ее учеником. Мысли, одна другой нелепее, завертелись в мозгу Янгблада.

– Сядем на минутку в гамак, Роб, – пригласила Айда Мэй.

– Слушаю, мисс Сладкая. – Он попытался улыбнуться.

Они сели, и гамак протяжно заскрипел. В эту минуту Айда Мэй была так близка и так мучительно недосягаема, и, может быть, поэтому свежий осенний ветерок, обдувавший веранду, вдруг показался Робу нестерпимо знойным. Роб свирепо глядел куда-то в пространство, чувствуя, однако, что она тревожно посматривает на него большими карими глазами. И все-таки он молчал.

– Я уж думала, что ты не выберешься в нашу скромную деревенскую школу, – сказала Аида Мэй.

– У безработного, который ищет места, нет свободного времени, а у коридорного и подавно! Зато важный старый директор всегда найдет время, особенно если у него есть громадный автомобиль, – с усилием проговорил Роб.

Айда Мэй поднялась, и он заметил, что глаза ее гневно сверкают. А ведь он не хотел ее рассердить!

– Не смей так говорить, Роб Янгблад! Как, по-твоему, я должна поступать? Сидеть дома и ждать, пока красавец сердцеед из Нью-Йорка надумает осчастливить бедную девчонку своим посещением? Ты считаешь, что женщине больше ничего не надо, как только сидеть и ждать своего повелителя? Ты воображаешь, что мужчина может собраться и поехать гулять по белу свету, а женщина должна сидеть сложа руки и ждать его? Терпеть не могу тебя за это! – заключила она.

Роб вспомнил, что то же самое она сказала ему в тот день, когда он, проводив ее домой из школы, стоял с ней возле крыльца. Но теперь другое дело, совсем другое, он понимал это, потому что оба стали взрослыми – она была учительницей, а он коридорным в гостинице. А Робу хотелось, чтобы все оставалось по-прежнему, и на миг он забыл о старике мистере Блэйке, ожидавшем на улице подле своего большого зеленого бьюика, забыл, что Айда Мэй – деревенская учительница и что деревенские жители любят подглядывать за учителями, особенно же за учительницами. Он забыл о времени и о том, где находится и что на улице люди; помнил только, что они сейчас здесь вдвоем – Роб Янгблад и Айда Мэй Реглин – и никого между ними нет, как и раньше; и ему захотелось обнять ее и сказать ей, что он любит ее и будет вечно любить и пусть исчезнут все недоразумения и обиды, накопившиеся у обоих. Он протянул руки и, не дав ей опомниться, сжал в объятиях, жадно ища губами ее губы. Но она отстранилась от него, и в тот же миг Роб смутно услышал голос мистера Блэйка: «Мисс Реглин! Мисс Реглин!»– и голос Айды Мэй: «Роб Янгблад, да ты с ума сошел!» Сухой лист, кружась, слетел с дерева и упал между ними.

– Прости меня, Айда Мэй, мне очень жаль! Право, очень жаль!

Она отступила, взглянула на Роба, и ему показалось, что она сейчас расплачется; он и сам с трудом удерживался от слез.

Айда Мэй покачала головой.

– Мне тоже жаль, Роб. Честное слово, очень жаль. До свидания, Роб! – Она быстро повернулась и побежала по ступенькам вниз.

Роб даже не успел ответить ей. Он видел, как она стремительно прошла по дорожке за калитку и села в большую зеленую машину рядом с директором. Взревел мотор, машина развернулась и покатила к Кроссроудзу. Роб не двинулся с места, пока она не скрылась из виду. И только потом он прошел, как во сне, через двор к автомобилю Ричарда. Он не поехал в Кроссроудз, а с бешеной скоростью погнал машину в сторону Мэйкона. Вдали слева багрянцем и золотом горел закат. Каким же дураком он оказался перед Айдой Мэй, да еще при мистере Блэйке, и главное – сам виноват, она-то ни при чем! Но все-таки как она может якшаться с таким жирным старым дядей Томом, как этот директор? Должно быть, она уверена, что Роб так на всю жизнь и останется коридорным и будет угождать всем, словно раб. Плохо же она его знает! Он поступит в колледж, возможно, даже в будущем году. Мистер Майлз хлопочет насчет стипендии для него, и доктор Райли тоже старается – что-нибудь да выйдет. Он станет юристом; юристом по вопросам труда или по гражданскому праву. А между Айдой Мэй и мистером Блэйком, может быть, и нет ничего серьезного. До самого позднего вечера Роб кружил на автомобиле по окрестностям, под дождем осыпающейся листвы. Он замедлил ход, собираясь свернуть на дорогу, ведущую на чью-то обширную плантацию, но передумал, резко затормозил и, сделав поворот, поехал в сторону Кроссроудза. Не лучше ли вернуть машину мистеру Майлзу и пойти на работу? Но, видя впереди огни родного городка (который еще несколько месяцев назад казался ему чуть ли не столицей!), Роб снова начал думать об Айде Мэй и Бенджамене Блэйке, и гнев против Айды Мэй, мисс Сладкой, разрастался в нем все сильнее и сильнее. А вдруг мистер Блэйк тоже так ее называет, когда они остаются наедине? Роб так злился на мистера Блэйка, что ехал, почти не замечая дороги. Ведь она юная девушка, совсем ребенок, а он, пользуясь своим положением в городе, вводит ее в соблазн и отнимает у Роба Янгблада!

В черте города Роб повел машину на меньшей скорости. Если пойти сейчас на работу, размышлял он, придется сочинить ребятам какой-то рассказ, почему он вернулся. Где же он проведет этот вечер? Айда Мэй, мисс Сладкая, времени не теряет, о нет! Он вспомнил, как отзывались некоторые ребята из гостиницы о женщинах. Что ж, может быть, они и правы! Но куда же ему все-таки деться?

Пойти в кино? Но тогда зачем ему автомобиль? Да это и неинтересно: там идет фильм о ковбоях. Роб был необычайно возбужден, он буквально задыхался, когда выехал на Гарлем-авеню. Надо отомстить Айде Мэй.

Свернув в длинный темный переулок, он остановил машину и вышел возле домика Бесси Мэй. Потоптался на крыльце, не решаясь постучать. Громкое биение сердца отдавалось в висках. «Подумаешь, ехал мимо, зашел поболтать», – убеждал он себя. Во всяком случае, Бесси Мэй моложе, чем мистер Блэйк, куда моложе! Сейчас все его доводы основывались лишь на сравнении Бесси Мэй с Блэйком. Роб постучал в дверь, и вдруг у него мелькнула мысль, что здесь могут быть ребята из гостиницы, но эта мысль исчезла, уступив место паническому страху, что через минуту он окажется наедине с хорошенькой мисс Бесси Мэй Браун.

– Кто там?

На миг Роб потерял голос.

– Янгблад, – тихо ответил он.

– Кто, не слышу?

– Янгблад. – Что она, оглохла? Дверь приоткрылась.

– О, – сказала Бесси Мэй, – херувимчик, мистер Янгблад из Нью-Йорка! Джо Луис второй. Милости просим, входите!

Она заперла дверь, взяла его под руку и провела в тускло освещенную комнату, прямо к столу.

– Что вам угодно, мой красавчик?

– Да ничего. Просто я зашел проведать вас– «Дурак!» – обругал он себя.

– Вот и прекрасно! – воскликнула она. – Я так рада, миленький, что ты пришел! Прошлый раз ты платил, а сегодня я все беру на себя. Приказывай и получишь.

Роб стоял, высокий, молчаливый, глядя на нее и стыдясь, что он пришел сюда, – но уж теперь ничего не поделаешь. Она рассмеялась:

– Что с тобой, миленький? Кто-нибудь обидел и расстроил моего ребенка, потому он и пришел к маме?

Роб почувствовал себя просто мальчишкой, да еще глупым, и в этот миг возненавидел Бесси Мэй.

– Я хочу… выпить, – сказал он.

– Пожалуйста, миленький. Пей за мамин счет! Она принесла бутылку коричневого виски и поставила на стол.

– Это я держу для самых особых случаев, – объяснила она. – Своих гостей я «Гарлемской молнией» не угощаю. – Бесси Мэй и Роб сели друг против друга за маленький столик, и Роб смотрел на Бесси Мэй, на ее добрые, чуть сонные глаза, и думал об Айде Мэй: где она, что сейчас делает? Вот-то был бы ей сюрприз, если бы она знала, куда он попал! И сама же во всем виновата. Нет, не виновата, нет. Роб быстро хмелел, голова кружилась, как на карусели. Но с хмелем пришла и храбрость. Он покажет мисс Сладкой! Он глядел на Бесси Мэй, и она казалась ему все красивее и привлекательнее. Он уже не опускал глаз, как прежде, когда она смотрела на него. Он отомстит мисс Сладкой!

Бесси Мэй понимающе улыбнулась.

– Что с тобой, деточка?

– Вы сами знаете что! – ответил Роб. Он встал, обошел вокруг стола, потянул ее за руки и поднял с места. Потом начал целовать ее, и в первый момент она не сопротивлялась.

Затем Бесси Мэй порывисто отстранилась.

– Пора тебе, детка, уходить! – сказала она.

– Уходить? – хрипло переспросил Роб. – Зачем уходить? Я только пришел! – Он обнял ее, бормоча что-то о любви, но Бесси Мэй опять вырвалась из его объятий, и нестерпимый стыд охватил Роба: ну зачем он делает себя посмешищем?

Она обошла стол и остановилась в другом конце.

– И тебе не совестно, – сказала она, дразня его понимающей улыбкой. – Болтаешь о любви, когда я тебе в матери гожусь! Что тебе сейчас нужно – так это стакан холодной воды со льдом. Видно, тебя доняла какая-нибудь белая девчонка у вас в гостинице, вот ты и разгорячился и прибежал к маме. Нет, дитятко, сегодня мама не грабит колыбель.

Роб стоял и смотрел, как она наливает ему воду.

– Я ушел из гостиницы в четыре часа. У меня сегодня свободный вечер.

– Ну что же еще могло случиться? Значит, твоя подружка дала тебе отставку. У тебя, наверно, капризная хорошенькая подружка, такая, что жизни боится. Прогнала тебя, вот ты сразу и помчался к маме! – Глядя на его серьезное лицо, она засмеялась. – Успокойся, миленький, выпей холодной водички, на вот, мама налила тебе.

Он удивленно поглядел на нее. Черт возьми, откуда ей все это известно?

– Я вам не нравлюсь, – сказал он.

– Что ты, деточка! Мне кажется, что ты самый хорошенький, самый милый мальчик во всем Кроссроудзе и к тому же самый умный.

– Тогда в чем же дело? Почему…

– Потому что тебе не нужно со мной связываться. Ты хочешь чего-то добиться в жизни. Я слишком уважаю твоих родителей, чтобы тебя завлекать. Пока я еще не краду младенцев из колыбелей. Дела мои не так уж плохи.

Вот теперь Роб готов был уйти – она отрезвила его окончательно. Впрочем, готов и не готов…

– Я взрослый, – сказал он. Ну к чему он сказал это? Попрощался бы и ушел!

– Я могла бы прикинуться дурочкой, – сказала Бесси Мэй, – сделать вид, что влюбилась в тебя, и втянуть тебя в какую-нибудь сомнительную историю, но это погубило бы нас обоих. Да ты и сам далеко не зайдешь. Потому что у тебя настоящий характер. Я это хорошо понимаю. Поняла еще несколько лет назад, когда увидела тебя на вечере песни и услышала твое выступление. В тебе что-то есть. Ты в гостинице долго не останешься, разве только временно, на самый короткий срок.

Роб взял стакан и выпил воду залпом. Он хотел уйти, но не знал, как это сделать. Она подошла к нему, взяла его под руку и повела к двери. Уже у самого выхода он повернулся к ней, и лицо его горело от нестерпимого стыда.

– Дьякон Дженкинс спорил со мной на что угодно, – сказала Бесси Мэй, – что ты больше ко мне не придешь, правда, спорил только так, а в заклад ничего не выставил – он же не игрок! А я ему сказала: «Ни черта вы не понимаете!»

– Как? Дьякон Дженкинс?

– Ты только, детка, не подумай о нем плохого, он сюда не ходит. Я встретила его на Гарлем-авеню недели две назад. Можешь не беспокоиться, я не расскажу ему, что ты был у меня, никому не расскажу. Да это никого и не касается, кроме нас с тобой.

Она встала на цыпочки и поцеловала его в губы.

– Больше не смей приходить к маме, слышишь, маленький? Потому что – чем черт не шутит, – в другой раз мама может и не устоять! – Она рассмеялась. – Маме следовало бы положить шалуна к себе на колени и выпороть его так, чтобы он запомнил на всю жизнь.

Роб хотел что-то ответить, но слова застряли в горле.

– Шутки в сторону, Янгблад. Какие бы у тебя ни были неприятности с твоей подружкой, ты делу не поможешь, если будешь ходить в этот переулок. Так и знай! Твой отец знает это. Я его никогда не видела здесь, в Гарлемском переулке.

Роб пристально поглядел ей в лицо, в ее добрые, честные, умные глаза, и ему захотелось сказать «Спасибо!» Но он буркнул «Спокойной ночи!» и выскочил за дверь. Холодный ночной воздух хлестнул его влажное горячее тело, как кнут. Ему было ужасно стыдно, и он раскаивался, что пришел сюда. Впрочем, если и раскаивался, то не очень.