Текст книги "Молодая кровь"

Автор книги: Джон Килленс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

Робби, спотыкаясь, брел по пыльной дороге, вернее, мать тащила его, больно вцепившись ему в плечо. Но боль в душе его была во сто раз сильнее. Если бы только можно было забыть навсегда этот день! Будь они прокляты – эти коржики, и Жирный Гас, и порошок «Калумет», и боксерские перчатки, и белые лавочники, и все люди на свете! Вот бы сейчас умереть!

Мама втолкнула его в комнату и оттуда поволокла в кухню. Дженни Ли, вытаращив глаза, тревожно наблюдала за ними.

– Снимай все! Я с тебя сейчас шкуру спущу, как бог свят!

Дженни Ли перепугалась, пожалуй, не меньше брата.

– За что это тебя, Робби? – спросила она, не решаясь обратиться к матери: такой сердитой она ее никогда не видела.

Робби посмотрел на сестру. Его распухшие губы дрожали, лицо судорожно дергалось.

– Ступай, дочка, во двор, – сказала Лори Ли, – наломай там веток, да какие подлиннее, не то и тебе достанется!

– Мама, ты только не бей его по голому телу! Прошу тебя, мама, умоляю, не бей!

– Если ты сию же минуту не пойдешь, я и тебя голышом выдеру! – Лори метнула взгляд на Робби. – Ну-ка, раздевайся! Стаскивай все!

Дрожащими пальцами мальчик снял с себя рубашку. Долго не мог расстегнуть штаны. Сердце его бешено колотилось. Мама никогда еще не секла его голым.

Лори выглянула во двор.

– Дженни Ли, долго ты еще будешь там возиться? Неси скорее!

Девочка вернулась с прутиком.

– Я же наказывала – отломи какой подлиннее, – закричала Лори, – если не хочешь, чтоб и тебе попало! Не то я сама пойду и тогда, так и знай, засеку его до смерти!

Девочка убежала и вскоре принесла большую ветку. Лори Ли начала обрывать на ней листья, грозно поглядывая на Робби; мальчик стоял голышом посреди кухни и трясся как в лихорадке.

Лори подошла к нему с прутом.

– Ложись на пол!

Сестра зажмурила глаза, отвернулась и бросилась к двери.

Распростертый на полу, Робби казался таким жалким, несчастным, беззащитным и невинным, что, несмотря на свой гнев, Лори не в силах была его ударить. Она ведь любит его! А эти люди заставляют ее обижать своего ребенка! Будь они прокляты, белые! Лори смотрела на мальчика и чувствовала острое желание надавать ему пощечин за этот жалкий взгляд, за это – особенно заметное сейчас – сходство его с нею самой; она уже замахнулась было, но тут комок подступил у нее к горлу, сердце переполнилось жалостью, и любовь победила гнев. Лори выпустила из рук прут и подняла Робби.

– Родненький мой сыночек, маленький мой Робби! О господи, господи! Сжалься над нами, милосердный Иисус Христос!

– Мама, мама, мамочка! – с громким рыданием вырвалось из груди Дженни Ли. – Мамочка, моя любимая!

Каждую ночь Робби видел сны, которые посылал ему добрый господь бог. Какие только сны не снились ему, с тех пор как он был еще комару по колено, с тех пор как себя помнил! И в эту темную ночь под воскресенье, в тихий предутренний час, когда тишину нарушало лишь тяжелое дыхание и храп спящих, мальчик на соломенном тюфяке был уже не в Кроссроудзе, а может, даже и не в Джорджии! На широком поле сошлись две могущественные армии, вооруженные до зубов мечами, кинжалами, пистолетами. На одной стороне огромная Белая армия – злые, уродливые, подслеповатые призраки. А на другой огромная Черная армия – гордые, красивые, свирепые и храбрые воины. И мама была там, и папа, и Дженни Ли, и Бен Реглин со своей сестрой Айдой Мэй, и Жирный Гас Маккей, и многие другие. Но главное, там был он – Роберт Янгблад, сильный, бесстрашный, и он вел Черную армию к победе. Кругом трещали выстрелы, грохотали пушки, люди рубились саблями, кололи и убивали друг друга, кровь лилась рекой. То он видел себя в Кроссроудзе, то в каком-то громадном неизвестном городе, где командовал уличным боем. Мелькали лица – чужие, иногда знакомые. Он различал их совершенно отчетливо, но в следующее мгновение все перепутывалось. и белые лица, и черные – все были залиты кровью. Робби проснулся в холодном поту и, дрожа, сел на тюфяке. Силясь понять, где же он, вглядывался во мрак и мало-помалу приходил в себя. Нащупал тюфяк, услышал мирное посапывание старшей сестры, спавшей на кровати. Потом различил знакомую печку и большой кухонный стол. И тут же почувствовал облегчение, словно глотнул холодной воды. Как хорошо, что он дома, слава богу, что это был только сон! Робби старался припомнить, кто же победил в битве. Хорошо, что это был сон. Хорошо, что это был только сон! Он долго ворочался с боку на бок, почесывал зудящее тело. Почему эти белые такие подлецы? И какого черта негры все им спускают? Почему? Почему? И все думал, думал, пока в голове не затуманилось и начал одолевать сон. Робби повернулся на живот и уснул.

В воскресенье утром он пытался вспомнить, что ему снилось. Но все было так смутно, точно стена выросла между ним и его сном. А ночью это казалось настоящим и очень страшным! Робби сидел в кухне за некрашеным столом. Большой, тяжелый, топорной работы стол был выскоблен добела, так же как и пол. Аромат жареного бекона, горячей кукурузной каши и свежего кофе почти вытеснял застоявшийся с ночи резкий, затхлый запах спальни. На главном месте за столом сидел рослый чернокожий мужчина. У него добрые, спокойные глаза, волевое лицо и могучая грудь, как у буйвола. Но это обманчивое спокойствие – в нем таится скрытая сила, конгломерат тончайших и сложнейших чувств, энергия, всегда готовая к отдаче, подобно мощной стальной пружине, натянутой до предела.

Иногда Джо Янгблад читал, иногда разговаривал с женой, с детьми или с посторонними, но мысли его были где-то за миллион миль. Он часто пытался представить себе, как сложилась бы его жизнь, если бы его не ссадили белые с поезда, когда он ехал в Чикаго. Казалось, целых сто лет прошло с тех пор, но одно ему было ясно: если бы он тогда уехал, то не женился бы на Лори Ли. Разве он встретился бы с нею? А свою Лори Ли он не отдаст за миллион городов, даже таких, как Чикаго! После того как он сбежал с плантации старого Бака и поселился в Кроссроудзе, к нему и подступиться было нельзя: злился на весь мир. Однако спустя некоторое время он снова начал копить деньги для поездки на Север. Но много ли можно накопить при таком ничтожном заработке? И все же он уехал бы, конечно, если бы в то лето не познакомился с Лори Ли. Даже после женитьбы он не раз подумывал перебраться с семьей на Север. Но Рэй Моррисон уверял, что и там не лучше: белые везде одинаковы, куда бы ты ни поехал! А уж Рэй-то знает: он побывал после демобилизации во всех больших городах. Лори Ли тоже была против поездки. Она говорила: «Зачем мне уезжать на Север? Я родилась на Юге, и здесь моя родина, так же как и этих поганых белых. С какой стати я побегу отсюда? А вдруг и там окажется плохо? Куда мы тогда денемся? Не будем же мы всю жизнь кочевать с места на место!»

Лори поглядела на мужа, который пил кофе из большущей белой кружки, и улыбнулась.

– Джо, доктор не разрешил тебе больше одной чашки кофе в день. Так ты приладился пить вон из какой посудины!

В добрых глазах Джо мелькнул веселый огонек, но лицо оставалось спокойным, сосредоточенным.

– Да это же малюсенькая чашечка! – Он покачал головой. – Эх Поцелуйка, Поцелуйка ты моя!

Пил он, шумно прихлебывая, опорожнив до половины кружку, он вылил в нее кофе с блюдца и, не поднимая глаз, попросил дочь:

– Ну-ка, Поцелуйка вторая, подлей мне еще горяченького кофейку! Слишком я пересластил, да он уже и остыл.

Глядя на серьезную физиономию мужа, Лори покачала головой.

– Господи, ну и комедия с тобой, Джо Янгблад!

Дженни Ли подала отцу кофе и снова села за стол. Робби перестал есть и сказал ей:

– Ох, какой я сегодня видел страшный сон! Хочешь, расскажу?

Девочка уставилась на него.

– Что, Робби? Расскажи, чтобы все слышали!

У Джо Янгблада был глубокий бас, негромкий, но очень гулкий. Говорил он всегда спокойно, но голос его звучал, как раскаты грома в ясном летнем небе.

– Нельзя, мальчик, до солнца рассказывать сны, – сказал он, – не то, чего доброго, сбудется твой страшный сон.

Лори строго посмотрела на мужа.

– Хватит тебе глупости говорить, Джо! Зачем зря детей пугаешь!

Лицо великана Джо осветила сдержанная улыбка. Робби сидел и вспоминал свой сон. А Дженни Ли, набив рот кашей, таращила большие глаза на брата и взволнованно ждала, когда он начнет рассказывать.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

 
Как нам мама говорила,
Как нас мама научила:
Режьте масло вот так!
Режьте масло вот так!
 

– Так, так, так! – На этом и кончилась песенка, и разом кончилась игра. Разорвав круг, дети бросились в разные стороны. Дженни Ли, в хорошеньком платье до колен, подаренном белыми и перешитом мамой, устремилась к Бену Реглину и схватила его за руку. Бен даже не глянул на нее, вырвался и убежал. Наблюдавший за ними Гас Маккей Поперек Себя Шире, в заплатанном воскресном костюме, трещавшем по швам, подошел к Дженни Ли и остановился против нее, а она только моргала красивыми темными ресницами. Она догадывалась, что Гас хочет что-то ей сказать, но, видно, у него язык отнялся.

Сегодня справляли день рождения Дженни Ли и Роберта. Впервые мама решила устроить им этот праздник. Не беда, что родились они в разные дни и даже в разные месяцы!

– Давайте играть в Салли Уокер!

Двор пестрит детскими платьями – есть тут и красивые и некрасивые, и прозрачные вуалевые, и туго накрахмаленные ситцевые, и даже платья из марли – длинные, как у взрослых; на многих обноски белых, и это сразу видно. Сколько разных платьев и во дворе и в палисаднике! Зато вот одежды мальчиков никто не замечает.

Закат разметал по небу яркие краски. Легкий ветерок обдувает раскаленную землю. Во дворе смеются, резвятся и поют дети. Черные ноги, коричневые ноги, желтые ноги, ноги худенькие и ноги полные бегают и скачут по двору.

Лори Ли, обмахиваясь бумажным веером, присела на веранде возле Сары Реглин и Джесси Мэй Брансон. Сегодня она поднялась до света и переделала уйму дел: испекла большой трехслойный торт с кокосовыми орехами, сделала генеральную уборку в доме, приготовила пунш и мороженое. Успевала и за ребятами приглядывать, хоть в этом теперь вроде и нет нужды, но все же…

Во дворе закружился хоровод, и дети запели;

 
Отойди подальше,
Дерзкая девчонка,
Я тебя и слушать не хочу.
 

Опустив веер, Лори рассеянно прочла на нем рекламу похоронной конторы Мэншена.

– Один бог знает, – сказала она, обращаясь к Саре Реглин, – что нам с Джо не по карману такой праздник. А все-таки неграм приходится иногда отказывать себе во всем, чтобы доставить своим детям хоть немножко радости. Ведь они так быстро растут, а впереди у них такая тяжелая жизнь!

 
Эй, послушай-ка, милашка,
Выйди замуж за меня!
 

– Что правда, то правда, – ответила Сара, раскачиваясь в кресле-качалке.

 
Выйди замуж за меня!
Ведь красоточку такую
В первый раз увидел я!
 

Джесси Мэй Брансон тряхнула головой и захохотала.

– Наказание с этим толстым Гасом, Вот пройдошливый толстяк! Вьется вокруг твоей старшенькой, глаз с нее не спускает, как коршун с курицы, а она хоть бы что! Наказание божье эти дети!

Женщины дружно засмеялись. «Грех так говорить, Джесси, как тебе не стыдно!» А сами еще пуще начали смеяться. Лори-то и раньше успела заметить: что-то происходит между ее дочкой и этими двумя ребятами – Беном и Гасом.

– Давайте играть в Салли Уокер!

– Нет, это неинтересная игра!

– Нет, давайте, давайте! – настаивал Жирный Гас, ища глазами Дженни Ли; он хотел вовлечь и ее в игру, но девочка куда-то исчезла. Гас пошел на задний двор, где дети играли в пятнашки, – ее и там не было Он вернулся к ребятам, начавшим уже играть в Салли Уокер, и забыл про Дженни Ли,

 
Крошка Салли Уокер
На блюдечке сидит.
Баловница Салли
Плачет и кричит.
 

На разноцветном горизонте садилось солнце. Теплый ветер надувал юбчонки девочек, как паруса. Смех. Игры. Беготня. Пение. Танцы. Счастье.

Игра в Салли Уокер шла полным ходом.

– Я сижу в колодце в пять футов глубиной,

– Кого вызываешь тебя тащить?

– Мистера Роберта Янгблада!

Роберт Янгблад поцеловал пять раз Уилабелл Бракстон, ощутив при этом странное удовольствие, и сел на освободившийся стул в середине круга. Уилабелл захихикала, а Айда Мэй вспыхнула.

– Я сижу в колодце в шесть футов глубиной! – «Если я вызову Айду Мэй, все поймут, что я в нее влюблен. Но все-таки я ее вызову».

– Кого вызываешь тебя тащить?

– Айду Мэй Реглин!

Девочка потупилась, потом с милой, застенчивой улыбкой посмотрела на Робби. Она поцеловала его шесть раз подряд, и это было замечательно. Ничего подобного он еще не испытывал никогда в жизни. Теперь уже все, конечно, догадались, что он влюблен в Айду Мэй!

– Я в колодце в шесть футов глубиной!

– Кого зовешь тебя спасти?

– Мистера Роберта Янгблада!

– Еще шесть поцелуев!

Потом в колодец попал Гас. Дженни Ли знала наверняка, что сейчас пузатый вызовет ее, и почувствовала, что краснеет.

– Сколько у тебя там футов?

– Пятнадцать.

– Ого, как глубоко! – Кто-то из мальчишек даже свистнул, и все, кроме Дженни Ли, засмеялись. Лицо ее горело. Она хотела убежать, но почему-то не убежала.

– Кого вызываешь?

– Дженни Ли Янгблад!

Ребята захихикали. Дженни Ли чувствовала, что ее подталкивают к Гасу. И когда он целовал ее, все хором считали: раз, два, три… четырнадцать, пятнадцать.

Теперь на стул села Дженни Ли. К ней подошла Уилабелл Бракстон и шепнула:

– Хочешь, я сяду вместо тебя? Дженни Ли не ответила и осталась сидеть.

– Сколько футов?

Дженни Ли смотрела себе под ноги. Ей хотелось сказать «пятнадцать», но она боялась, что ее поднимут на смех.

– Говори скорей, сколько футов? – настаивали ребята, и Дженни Ли выпалила:

– Десять!

– А кто должен тебя спасать?

– Бен, Бенджамен Реглин!

А после того, как Бен «спас» ее десятком торопливых поцелуев (хоть ей показалось, что их было сто десять!), она вырвалась из круга и убежала.

Смеркалось, тени уже окутывали двор, и Лори подумала, что пора угощать детей. Сейчас она принесет лимонад и торт с зажженными свечками, свечки задуют, и торт будет разрезан на порции. Как все хорошо – праздник удался на славу, всем весело, почти никто не дрался; правда, двух ребят из тех, что постарше, застали в уборной за курением самокруток из газетной бумаги, набитой сухими листьями, но это не так уж страшно! Лори Ли пошла в кухню, открыла буфет и хотела было достать с верхней полки свой великолепный торт. Странно, почему блюдо такое легкое? Лори глянула и невольно вскрикнула: от красивого трехслойного орехового торта остались только крошки да поломанные свечки. Господи помилуй, Робби не мог этого сделать, а уж девочка и подавно! У Лори закружилась голова, ей стало дурно. Она поспешила в комнату. Теперь вся компания перекочевала туда, Робби снова попал в «колодец» и сидел на стуле, а вокруг него кольцом стояли ребята.

– Робби, иди сюда!

И лицо и тон матери такие, что мальчик понял: надо идти сию же минуту. Он вскочил со стула – тут уж не до поцелуев – и последовал за ней в кухню. Лори присела у стола. Она едва могла говорить.

– Роб… Робби, где торт?

Мальчик тупо уставился на мать и показал пальцем на полку, но вдруг увидел на столе пустое блюдо.

– Ма, мама, куда же он делся? – Только теперь Робби догадался, почему мать так странно глядит на него. – Мама, это не я! Я бы никогда этого не сделал! Клянусь богом!

– Тише ты! – прикрикнула мать. – Не смей поминать имя божие всуе!

Он замотал головой, тараща глаза:

– Но… но это же не я, мама! – Потом прищурился возмущенно и гордо. – Я бы никогда такого не сделал! Пора бы уж тебе это знать!

Лори посмотрела на сына, испытывая сильное желание ударить его по лицу, так похожему на ее собственное, больно выдрать, чтобы не притворялся невиноватым, но слезы подступили у нее к горлу, и она лишь глубоко вздохнула.

– Смилуйся над нами, господи! Беги в Большую бакалею, купи дюжину пирожных по десять центов! – приказала она мальчику.

После ухода гостей, когда все уже было прибрано и Роб и Дженни Ли улеглись спать, а Джо пришел с работы и поужинал, Лори начала рассказывать ему про детский праздник. Они сидели у себя в комнате перед нетопленым камином.

– Вот только это происшествие, Джо, а до того все шло прекрасно, – шептала Лори. – Ребята так веселились! Ужасно жаль, что тебя не было.

Потирая одна о другую босые ноги, Джо попыхивал трубкой. После тяжелого рабочего дня так хорошо и спокойно сидеть дома, разговаривать с Лори Ли. Она по-прежнему красивая и сильная, добрая, отзывчивая. Всегда понимает, как он устал. А уж начнет говорить – заслушаешься. Детский праздник, гости. Жаль, что он не мог прийти вовремя, помочь Лори, полюбоваться на детей. Ему-то никогда не приходилось справлять свой день рождения. Да, жаль, что не побывал на празднике своих ребятишек, хотя, может быть, так даже лучше: сидишь, покуриваешь трубку, слушаешь Лори, киваешь и улыбаешься, представляя себе весь этот праздник в уме. Качаешься в кресле-качалке, каждая косточка отдыхает. И слушаешь, слушаешь свою Лори. И вот медленно, медленно, медленно он начинает удаляться от нее; мысли расплываются, он уже больше не слышит ее голос – он погрузился в свои думы.

Иногда Джо Янгбладу казалось, что он прожил на свете чуть не целый век. Так много пережито, и так много сменилось холодных, бесцельно, безнадежно растраченных лет, и все позади – и тот год, когда он вышел из больницы и решил было не возвращаться на завод, но все-таки вернулся, и тот год, когда он попросил себе работу полегче, и они любезно пошли ему навстречу и вместо восьми долларов девяноста пяти центов в неделю назначили ровно половину, и он взмолился, чтобы его снова поставили на прежнее место, и они опять любезно пошли ему навстречу… Был еще год, теперь почти стершийся в памяти, когда он решил, что хватит работать на хозяина и надо завести собственное маленькое дело, ну там бакалейную лавочку, в которой будут покупать соседи, потому что он негр и его семья всегда относилась к ним по-дружески, или гладильную мастерскую, или торговлю мороженым. Но где было взять на это капитал?

Джо все чаще и чаще искал забвения в библии, словно прячась от мира в потайной глубокой пещере. И библия всегда поддерживала его, ибо в этой замечательной книге он находил, пожалуй, все, чего требовала его душа, начиная от «Иди, Моисей, к фараону и выведи из Египта мой народ» до Книги Иова. Плохо было лишь то, что приходилось каждый день покидать свое убежище и идти на завод таскать бочки. И библия библией, а время не ждет, это факт! Все менялось, всюду были перемены, перемены, перемены, только жизнь Джо и Лори Янгблад оставалась прежней, а если в ней и менялось что-нибудь, так только к худшему!

Джо знал: он и сам переменился. После больницы это был уже не тот человек. На работе стал другим, а дома и подавно. Раньше, каким бы усталым он ни был, он все же помогал жене. Играл с детьми, интересовался их занятиями, разговаривал с Лори Ли, делил с ней миллион забот по дому. Не то теперь! Правда, у него были свои тревоги, но он таил их про себя и отгораживался от всего, что тревожило Лори.

Временами – вот как сейчас, например, когда он сидел и смотрел на Лори, – былой огонь воспламенял его, как вновь обретенная религия отцов, но уже в следующий миг усталость и боль, гнетущая, мучительная боль в спине и чувство полной беспомощности овладевали им опять. И тогда он думал: хорошо бы сидеть спокойно с библией на коленях, и заснуть навеки, и больше никогда не просыпаться, чтобы не знать ни борьбы, ни боли, ни тревог – просто сложить свою ношу у реки и сказать всему земному: «Довольно!»

И все-таки в будущем году их жизнь должна измениться. Он поправит дела обязательно. Интересно, каким образом? Ничего, он что-нибудь придумает… Начиная с Нового года, со дня рождения Лори Ли… Лори Ли родилась в этот день… Лори Ли, Лори Ли… его семья… семья… Перед глазами Джо снова его комната, он вспоминает детский праздник. Детский праздник…

Джо тихонько смеется.

– Так, по-твоему, этот жирный поросенок Гас Маккей втюрился в нашу девочку?

Лори тревожно смотрит на него, потом улыбается и кивает головой.

– Знаешь, Джо, я все думаю, куда же девался мой торт. Если верить Робби, он не виноват. Кто же…

– О-о-о, мама, о-о-о!

– Что там, господи? – Лори бросается в кухню, Джо – за ней.

На постели сидит, скорчившись, Дженни Ли – ее мутит. Каждый приступ рвоты словно выворачивает внутренности. Глаза покраснели. Она едва смотрит на отца и мать. Девочка вся дрожит.

– Господи помилуй, что с тобой, маленькая?

– Мама, о-о, о-о! – Дженни Ли горестно мотает головой, глядя на Лори ввалившимися глазами. – Я нечаянно, прости меня, мамочка!

Лори Ли присаживается на кровать и обнимает дочь.

– Джо, достань английскую соль в буфете и принеси стакан воды да намочи мне тряпку – возьми ее вон там. Девочка больна, видно, что-то серьезное!

Вдруг в нос ей ударяет запах орехового торта – в рвоте на простыне она видит желтоватые волокна плохо пережеванных кокосовых орехов. Лори зажмуривается. Так это Дженни Ли съела праздничный торт! Вот уж на кого бы не подумала!

– Мама, я откусила малюсенький кусочек, а торт был такой вкусный-вкусный! – Слезы льются в три ручья по щекам девочки. – Он был такой красивый, и я нечаянно…

С тюфяка поднимается Робби, протирая сонные глаза.

– Что случилось?

– Дженни Ли заболела, ей очень плохо. Надо позвать доктора.

Мальчик ощущает запах рвоты, и его тоже начинает мутить. Замирая от страха, он вспоминает, что однажды вечером у кошки Скиппи была такая же рвота и папа тогда сказал, что это ничего, просто она ждет котят, собирается родить; а на другой день утром Робби нашел ее на крыльце мертвой.

Робби хочет скрыть от родителей свои мысли и все-таки спрашивает:

– Мама, это у нее пройдет, да?

– Что ты сказал, мальчик? – наклоняется к нему отец.

– Я ничего.

– Зачем ты лжешь? Ведь ты что-то сейчас говорил?

Робби поднимает лицо, мокрое от слез.

– Чего ты плачешь?

– Я не плачу, папа!

– Не лги. Скажи, что с тобой?

– Дженни Ли тоже умрет, как Скиппи? – Теперь уже Робби плачет, не таясь.

Отец растерянно смотрит на него.

– Да нет же, сынок, не умрет, зачем ей умирать? – Она… она… она собирается родить, да?

– Ты что, рехнулся? Перестань болтать!

– Папа, Скиппи ведь тоже так болела, а ты говорил: «Все будет хорошо, она должна родить, потому ей и плохо». А она, она… – у Робби перехватило горло, он валится на тюфяк и натягивает на голову одеяло. В мозгу неотступно возникают одни и те же картины: рвота у Скиппи и рвота у Дженни Ли, Скиппи наутро немая, застывшая; Дженни Ли и Скиппи, Скиппи и Дженни Ли. Сестра с мордочкой Скиппи и Скиппи с лицом сестры. Сестра – немая, застывшая, со струйкой зеленовато-красной крови, вытекающей изо рта. Скиппи зарыли в холодную сырую землю. Ужас! Просто ужас!

Новый приступ рвоты – тут и остатки торта, и английская соль, и еще что-то. Лицо Дженни Ли все в мелких багровых пятнах.

– Прости меня, мамочка, прости! Я хотела признаться тебе, мамочка, я хотела, честное слово!

Джо беспомощно стоит рядом.

А мама говорит:

– Ладно, доченька, забудь про это. Мама все понимает. – Она смотрит на неподвижно стоящего Джо и думает, что ее девочка всю жизнь ест, как птенчик, – лишь бы не умереть с голоду, и все через силу, и все с фокусами, и только ради матери. С пеленок ненавидит пищу бедняков – эту проклятую кукурузную кашу, фасоль, сало и капусту. Мама гладит рукой тощий живот Дженни Ли, потом вытирает мокрой тряпкой лоб и худенькое личико девочки. – Господи, спаси и помилуй нас…