Текст книги "Молодая кровь"

Автор книги: Джон Килленс

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Похороны Джо Янгблада были назначены на среду в четыре часа дня, и на них съехались люди со всего округа, со всего штата, главным образом негры, но среди них были и белые. Уже с половины третьего на церковном дворе начался сбор, а через час и церковь, и помещение воскресной школы, и двор, и улица – все было запружено народом. Солнце сияло в этот день с утра до самого вечера.

Около четверти пятого прибыл большой серый катафалк. За ним шла семья покойного. Перед катафалком в черном автомобиле ехали шесть человек, которым предстояло нести гроб, а следом двигалось много других машин – и больших и малых. Шестеро мужчин подняли на руки длинный серый гроб и стали подниматься с ним по ступеням церкви. За гробом шел Роб, ведя под руки мать и Айду Мэй. Все были в черном. Далее следовали Дженни Ли с Гасом Маккеем, родственники из Типкина – Дэйл Барксдэйл с тетей Берти, кузен Лори Ли Марк, приехавший на похороны из Детройта; Ричард Майлз и Джозефин, Лулабелл Маккей, Сара Мэй Реглин с сыном, Уилабелл Бракстон, Элла Мэй Бракстон и прочие родственники и друзья. Роб все видел как во сне, он никак не мог примириться с мыслью о смерти отца. С той минуты, как случилось несчастье, он все время находился в каком-то оцепенении.

В воскресенье утром в домик Уилабелл явились люди из похоронного бюро, и он вместе с Ричардом Майлзом вел с ними переговоры. Вдруг в комнату вошла мама и сказала тихим, ровным голосом:

–  Ну, будем собираться. Отвезем его домой!

–  А не лучше ли, мисс Лори, взять тело к нам в похоронный зал? – спросил мистер Мэншен.

–  Я хочу, чтобы вы перевезли его на Мидл-авеню, – заявила мама тихо, но твердо.

–  Но, мисс Лори…

–  Если вы этого не сделаете, то мы это сделаем сами, – так же тихо сказала мама. – Я хочу, чтобы он был дома, там, где ему полагается быть. – Она говорила о папе, словно о живом.

–  Слушаю, мэм.

Джо перевезли домой, там и забальзамировали; и уже с вечера начали приходить люди. Два дня они шли непрерывным потоком – весь понедельник и вторник, и каждый предлагал свои услуги: «Вы только скажите, что надо!» И каждый желал взглянуть на покойника и выразить свое соболезнование и гнев. Принесли цветы и телеграммы от комитета дьяконов Плезант-гроувской баптистской церкви, от рабочего клуба, от Ложи Дугласа, от Джорджийского отделения Ассоциации содействия прогрессу цветного населения и от ее местного филиала. Прислали громадные букеты цветов Кросс-сын с супругой, служащие гостиницы «Оглеторп» и доктор Райли из университета.

Оказалось, что в субботу ночью куклуксклановцы зажгли крест возле дома Янгбладов, но соседи потушили огонь и разбросали крест.

В понедельник вечером пришли Оскар с сыном и тоже принесли цветы. Уходя, они сказали Робу и Гасу, что будут на похоронах. Гас вышел с ними на улицу и, проводив полквартала, остановился. Остановились и они, ожидая, что он скажет.

–  Простите, Оскар, – заговорил Гас, – но, по-моему, ни вам, ни вашему сыну не следует приходить на похороны.

–  Это почему же?

–  Как бы это объяснить? Вам вовсе не нужно никому ничего доказывать тем, что вы будете на похоронах.

Оскар отогнал рукой жужжащего комара. Влажный раскаленный воздух липкой тяжестью давил лицо и шею.

–  Мы и не стараемся никому ничего доказывать! – возразил его сын.

–  Ну, я не так, может, выразился, – сказал Гас. – Но, понимаете, другое было бы дело, если бы там собралось много белых… – он замялся. – Черт побери, Оскар, мы ведь хотим, чтобы вы привели к нам в профсоюз побольше белых рабочих, а если вы пойдете на похороны, тогда уже вам ни к кому из них не подступиться!

Оба белых молча глядели на него.

–  Ну, спокойной ночи! – произнес наконец Гас. – Вы все-таки продумайте мой совет!

Он вернулся и рассказал о своем разговоре Робу. И тут оба вспомнили, что на следующий день назначено профсоюзное собрание. Гас посоветовал отложить его; они с Бру вдвоем обойдут всех и сообщат, что собрание переносится на другое число.

– Как насчет будущего вторника? – спросил он.

Роб начал прикидывать в уме, но раздумывал не слишком долго. Он оглядел дворик, где метались светляки; скамейка, на которой они сидели, пахла мылом и сыростью. «Как только не стыдно думать о каком-то собрании, когда там, в комнате, лежит папа?» И вдруг в его памяти возник живой отец, сидевший за завтраком всего лишь неделю тому назад. Вспомнилось, как отец относился к профсоюзу. «Шагайте, дети, вместе!» Пожалуй, стоит посоветоваться об этом с мамой, но нет, он сам теперь мужчина, с каждым часом чувствует себя взрослее и пламенно, неукротимо жаждет стать таким, каким был отец.

–  Нет, Гас, не следует откладывать собрание! Ты с Бру – и Билл вам поможет – обойдите всех и предупредите, что собрание обязательно состоится. Всех предупредите, чтобы явились. Пусть только чужим ничего не болтают!

Пришлось поспорить с Гасом, но в конце концов тот сказал:

–  Ладно. Только ты можешь не приходить. Мы все до мелочи обеспечим без тебя.

…И вот они сидят в битком набитой церкви. Жарко так, что дышать нечем. Все обмахиваются. И певчие в белых одеждах тихо, проникновенно поют:

 
Слышишь, слышишь звон печальный, погребальный звон плывет
– Это колокол небесный в царство божие зовет.
Аллилуйя, аллилуйя, славу господу поет.
В той обители блаженной счастье вечное найдем,
Лишь сияющую реку мы с тобою перейдем.
Слышишь, колокол протяжный в царство божие зовет…
 

Замирают мягкие трогательные звуки. Кругом мелькают белые платки. Место Роба рядом с мамой, он должен быть сейчас ее верной опорой. Пальцы матери впиваются в его плечо. Обманывать себя больше невозможно: да, это папа лежит в длинном сером гробу, усыпанном цветами.

Вчера вечером Лори, кажется, впервые поняла, что Джо умер. Она прошла к нему в комнату, полную скорбного, приторного запаха цветов и смерти, подняла крышку гроба, посмотрела на своего любимого, и тут только до ее сознания дошла мысль, что это их последняя ночь вместе. До сих пор она не думала о нем как о покойнике, а скорее как о живом человеке, уезжающем завтра в долгое, бесконечное путешествие, из которого он уже не вернется. Сейчас в памяти встали те годы, которые она прожила с ним вместе, и хоть это были трудные годы, они были также и счастливые годы! Никогда больше не услышит она его добродушного заразительного смеха и гулких басовых раскатов его голоса; он уже не назовет ее Поцелуйкой и не споет свою любимую песню «Шагайте, дети, вместе!», а горше всего то, что они уже никогда не будут шагать вместе, не будут шагать вместе никогда, никогда… И это «никогда, никогда, никогда» вдруг так схватило Лори за сердце и так его перевернуло, что боль казалась невыносимой, и она разбудила весь дом своими рыданиями.

–  О господи! Господи! Последняя ночь с тобой, Джо! Последняя ночь! Я хочу уйти с тобой, Джо! Я хочу уйти с тобой! Господи, сжалься! Не оставляй меня одну!

Роб и Лулабелл успокаивали ее, как могли.

–  Дорогая моя, Джо умер! – говорила Лулабелл. – Лори, Джо умер. Он бы не позволил тебе так убиваться. Приляг, родненькая, постарайся отдохнуть. Будь умницей!

–  Хорошо, хорошо, Лулабелл. Я сейчас лягу.

Но вдруг она еще что-то вспомнила и, метнувшись в комнату, выбежала оттуда с самым большим из всех букетов. Роб и Лулабелл, ничего не понимая, наблюдали за ней, а она выскочила на крыльцо и швырнула в грязь роскошные дорогие цветы миссис Кросс.

–  Они убили моего Джо! Они, лицемерные дьяволы, убили моего Джо, и у них еще хватило наглости прислать ему эти цветы! Мы не желаем их цветов! Не надо нам их! Не надо!

–  Возьми себя в руки, Лори! Ну хотя бы ради меня, милуша! – молила ее Лулабелл.

–  Джо, я хочу уйти с тобой! Смилуйся надо мной, господи! Не оставляй меня одну!

– Они и тебя хотели убить! – сказала Лори Робу. – Не нужны нам их цветы! Я буду лежать тихо, Лулабелл… – Но, поглядев на Роба, она опять запричитала: – О Роб! О Роб, дорогой! Нет больше отца у моих детей!

Прибежала Дженни Ли, которую увела ночевать к себе соседка Джесси Мэй.

Слово берет Достопочтенный Главный канцлер Джорджийской Ложи Фредерика Дугласа:

–  Джозеф Янгблад, член Ложи с момента ее основания…

Затем выходит на возвышение Уилабелл в белом платье и поет:

 
И когда ты дойдешь до конца пути,
Все Он поймет и труд твой похвалит…
 

Сердце Роба разрывалось от горя, он смутно представлял себе, где он и что с ним творится; он сам дивился, почему это мысли его блуждают и никак не сосредоточатся на похоронах отца. Ведь это же похороны отца! Почему-то вспомнился вечер, когда Джо Луис одержал победу над Костелли, Гарлем-авеню после матча, разговор с Ларри Мак-Грудером, который жил в комнатке над парикмахерской. В понедельник ночью, когда папа уже умер и снова воцарились мир и спокойствие между двумя расами – белой и черной, – маленький горбун вернулся к себе в свою каморку над парикмахерской, и около трех часов утра к нему ворвалась целая свора крэкеров. Они потащили его в лес, избили там и бросили, решив, что он умер; но, к счастью, горбун остался жив.

Мисс Салли Раундтри, председатель комитета женщин-дьяконисс, начинает читать некролог:

– Джозеф Янгблад родился в 1898 году в Гленвилле, Джорджия… Всегда был одним из самых верных прихожан церкви… Избран дьяконом… женат был на Лори Ли Барксдэйл из Типкина, Джорджия… жил с ней в брачном союзе до самой смерти… двое преданных детей… Джозеф Янгблад и Лори Ли жили в полном согласии…

Роб видел, что мама не перестает вытирать обильно льющиеся слезы. Папа умер! Папа умер! Он должен быть силен духом и поддерживать маму!

Заиграл орган, и хор запел, все тише и тише, один лишь куплет, и люди в церкви подпевали едва слышно:

 
О свобода, о свобода,
О свобода надо мной!
Чем в неволе жить постылой,
Лучше мертвым лечь в могилу
И свободным улететь
К господу домой…
 

Потом от имени Ассоциации содействия прогрессу цветного населения выступила Джозефин Роллинс – она была уже на сносях. Роб сидел между матерью и Айдой Мэй и обнимал маму за плечи, чувствуя, что это придает ей силы и что вся длительная панихида тоже является для нее источником силы.

– Ассоциация содействия прогрессу цветного населения дает перед богом клятву бороться за принципы, которым посвятил свою жизнь Джозеф Янгблад и за которые он умер… Под руководством его подруги жизни Лори Ли Янгблад и других таких же людей мы объединим негров Кроссроудза и всей Джорджии… сотни и тысячи негров… и честно мыслящих белых…

Теперь мать уже не плакала. Она обрела силу духа, и эта сила каким-то таинственным образом передавалась Робу. А ведь это он должен был помочь ей стать сильнее духом!

Потом зачитывали телеграммы из разных городов Америки, и казалось, что все люди во всем мире знают о смерти Джо Янгблада.

Как сквозь туман, Роб видел священника Ледбеттера, медленно идущего к кафедре под тихое пение хора: «Приди ко мне… уж вечер наступил». Священник Ледбеттер раскрыл священное писание, и взгляд Роба снова устремился на длинный серый гроб, усыпанный цветами. Многое вспомнил он в эти мгновения: и работу отца на заводе, и тот несчастный случай, когда он сломал спину, и игру в мяч С папой на пустыре, и добрые, ласковые папины глаза, и его слова: «Сын, твоя мать самая замечательная женщина на всем белом свете», – и папу в очереди за деньгами, мужественно давшего отпор белому, и беседу с ним в прошлый понедельник за завтраком о профсоюзе, и еще многое, многое другое… Сколько же народу из гостиницы пришло на похороны, бросив работу! И мистер Огл не сумел их удержать…

Позавчера, после того, как ушел Гас, Роб долго думал о профсоюзном собрании, и мысль, в которой переплетались профсоюз и папа, не покидала его даже в постели, не давая сомкнуть ни на минуту глаза. На следующий день, помогая делать приготовления к похоронам, он по-прежнему неотступно думал об этом и дивился самому себе, как можно сейчас думать о чем-нибудь ином, кроме папиной смерти. Но уже прошлой ночью он твердо решил, что посвятит себя организации профсоюза, потому что таково было желание папы; и Дженни Ли, с которой он поделился своими мыслями, поддержала его, и Роб пожалел, что не рассказал это сразу и маме, но ничего, он успеет сказать ей потом. На профсоюзное собрание Роб немного опоздал, а когда он появился, все сразу стихли. Робу показалось, что почти все собрались там, то есть почти все негры, кроме Лероя, Вилла и двух-трех трусов, конечно; даже Оскар пришел с сыном и привел еще нескольких белых.

Было много шуму и споров, но обсудили все до самых мелочей. Почти каждый пожелал что-нибудь сказать.

–  На первых порах надо быть очень осторожными. Хозяин-то не возрадуется!

–  Пускай сам на себя пеняет! Мы организуем союз не для его выгоды!

– А все-таки осторожность необходима. Правильно говоришь!

И все дали клятву, как заговорщики. Священник Ледбеттер произносил слова этой клятвы, а участники собрания повторяли за ним. В члены профсоюза записались все, кроме двух или трех человек, которые попросили дать им немного времени поразмыслить. Председателем выбрали самого юного из присутствующих – Янгблада, казначеем – Хэка Доусона, Уилабелл – секретарем, а Оскара и Гаса – членами исполнительного комитета. Роб испытывал странное чувство: ему казалось, что он видит папино улыбающееся лицо, слышит раскаты его смеха и его песню «Шагайте, дети, вместе». Да, они создадут крепкий профсоюз и вовлекут в него всех!

Но папа мертв! Папа мертв, и Роб хоронит его! Роб влажными глазами поглядел на алтарь и услышал слова, произносимые пастором Ледбеттером:

–  Читаю по святому евангелию от Иоанна одиннадцатую главу, двадцать пятый стих: «Иисус сказал ей: «Я есмь воскресение и жизнь: верующий в Меня, если и умрет, оживет». – Он медленно закрыл библию.

–  Да, если и умрет, оживет… оживет. Дьякон Янгблад перешел в иной мир, где царит покой и время остановилось, но хоть он умер, он будет жить. Он будет жить в сердцах любящих родных, его будет помнить баптистская церковь Плезант-гроува, церковный совет увековечит его память. Джозеф Янгблад живет во всех нас. Его дух живет в Ложе Фредерика Дугласа. Его дух живет в Ассоциации содействия прогрессу цветного населения. Его дух живет повсюду, где только собираются вместе мужчины и женщины, чтобы служить нашему богу и спасителю Иисусу Христу и святому делу свободы…

–  Аминь! Аминь!

–  Господи, помилуй душу Джо Янгблада!

–  Боже мой!

– Братья и сестры, я говорю вам, а сердце мое исполнено печали, ибо дьякон Янгблад был мне братом и другом в полном смысле этого слова, я говорю всем вам, особенно же его убитой горем семье, что сейчас не время для слез. Но все же мы оплакиваем его, прости нас, отец небесный, потому что мы только слабые люди, живущие на твоей щедрой земле, и ум наш не может постигнуть твою бесконечную мудрость. Нам не понять, о боже милостивый, почему наш брат и отважный воин армии христовой пал от руки врага посреди бела дня в тот момент, когда битва только начинается. Но пойте хвалу господу, люди всей земли, настал день радости и славословий господу, и новых откровений, и новых упований, ибо кто из нас, здесь присутствующих, скажет, что Джо Янгблад умер напрасно? Кто скажет, что он не завещал нам свою силу, твердость духа и решительность, которые помогут нам сплотить всех богобоязненных, свободолюбивых людей Кроссроудза и всей Джорджии? Может быть, поэтому бог отозвал его, может быть, это его цель. Неисповедимы пути господни, да будет свято его имя! Джозеф Янгблад ушел от нас петь в небесном хоре вместе с Джоном Брауном, Гарриэт Табмэн, Фредериком Дугласом, Саджернер Трузс и Авраамом Линкольном, но правда, за которую он боролся, шагает по земле! Спи, возлюбленный брат, спи спокойно, брат Янгблад, отдыхай, отдыхай! Клянемся тебе, что мы продолжим твое дело до того великого утра, когда камень, который отвергли строители, сделается главою угла… Спи, брат Янгблад! Хоть ты и мертв, но ты будешь жить, ты будешь жить!

Из глаз Роба незаметно катились слезы, но это не были слезы скорби. Выступления разных людей об его отце, особенно же речь священника Ледбеттера, чувства и настроения всех его соплеменников, сидевших в жаре и духоте вдоль стен и стоявших в проходах, и внизу в воскресной школе, и на церковном дворе, и лица людей на вчерашнем собрании, и – главное – лицо матери, которое он видел сейчас перед собой, и человек в гробу, и Гарриэт Табмэн, и Джон Браун, и Фредерик Дуглас – все это вместе подняло Роба на какую-то новую, высшую ступень, внушило ему твердую уверенность, что отец пожертвовал жизнью не даром… И все же Роб плакал… Послышались звуки органа: это мисс Ханна заиграла «Ближе, господи, к тебе». Но Роб не хотел слушать скорбные песни. Надо, чтобы играли торжественные!

 
Бли-же, господи, к тебе,
Бли-же к тебе,
Бли-же, господи, к тебе,
Бли-же к тебе…
 

С гроба сняли крышку, чтобы все могли попрощаться с усопшим. Роб встал, поддерживая плачущую мать и Айду Мэй; на миг колени его дрогнули, но мама крепче сжала ему руку, и он, подходя к гробу, заставил себя преодолеть слабость. С минуту они смотрели на спокойное лицо Джо, на глаза, сомкнутые навеки. Казалось, они улыбаются, эти глаза, как всегда при жизни, казалось, отец не мертв, а спит. Мысль, что родные смотрят на него последний раз, была для Роба невыносимой. Роб почувствовал, как задрожали плечи матери – ее исстрадавшееся сердце не выдержало, и она громко зарыдала:

–  Господи, господи, сжалься! Нет больше моего Джо, святой боже, нет больше моего Джо!

–  Мама, мамочка! – нежно сказал Роб и больше ничего не мог выговорить – его самого душили слезы.

Подошла Дженни Ли с Гасом Маккеем. Она долго и пристально смотрела на отца, потом вытерла глаза и в последний раз взглянула на него. – Нет больше нашего папы!

И семья отошла, уступая место другим. И влажная жара, и тяжелый приторный аромат цветов, и замирающие голоса певчих: «Невредим в руках Иисуса, невредим на его груди», и люди, рыдающие кругом… и гнев почти на всех лицах…

Процессия двинулась к кладбищу Линкольна: более тысячи человек следовали за гробом, а за ними тянулась целая вереница автомобилей. Через центр, по бульвару. Джефферсона Дэйвиса, тихо и торжественно шли участники похорон…

Солнце палило, как в полдень. С тротуаров и из окон контор белые наблюдали за процессией, всматривались в гневные, дышащие угрозой, потные лица негров, – Зря разрешили им проходить через город – только задерживают движение, – сказал какой-то важного вида белый другому белому.

–  Да, орава опасная! И боже мой, сколько их тут! Умрешь со страху, честное слово!

–  Они как солдаты, идущие на войну, – заметила одна дама высокому джентльмену в дорогом летнем костюме.

–  Очень сожалею, что мне довелось видеть это зрелище, – отозвался джентльмен. – Такой бессонницы, как у меня, пожалуй, никто на свете не знает. Сегодня ночью мне будет мерещиться топот черных ног, шагающих через всю Джорджию.

–  Эх, жаль, что я не прихватил с собой ружье, – сказал еще кто-то. – Сразу бы эти черные птицы разлетелись!

–  Да, не сообразили! – ответил собеседник и сокрушенно покачал головой.

И так на всем пути процессию встречали белые с ужасом и тревогой на лицах, а негры шагали медленно, по четверо в ряд и взгляд их был суров, и ряды их росли, ибо к ним все время присоединялись все новые и новые люди – мужчины, женщины и дети.

Пожилой коренастый белый мужчина в поварской одежде незаметно выскользнул из кухни гостиницы «Оглеторп» и прошел мимо сторожа во двор.

–  Я сейчас вернусь, – сказал он.

С сильно бьющимся сердцем он вышел на улицу, повернул вправо на Черри-стрит, оттуда на бульвар Джефферсона Дэйвиса и, пробравшись на край тротуара, как был, в колпаке и куртке, простоял там неподвижно, пока вся процессия не миновала его. Ударили часы на башне суда, белый вытер глаза и посмотрел на них. Половина седьмого, значит уже три четверти часа прошло, как он убежал из кухни; и он опрометью кинулся назад в гостиницу.

Толпа людей вокруг могилы… И «Прах праху, тлен тлену…»

Лори видела, как Джо опустили в землю. «Все кончено», – подумала она, озираясь на Роба, и сказала это вслух:

–  Все кончено, сын. Теперь всему конец.

Но вот она озирается вокруг и видит все эти лица – знакомые и незнакомые… черные, коричневые, светлые, и на всех лицах гнев… И она чувствует общность сил, ибо это ее народ, и она разделяет его гнев. Она смотрит на Роба, потом находит глазами Дженни Ли, и вдруг ей вспоминается тот понедельник, и Джо Янгблад за завтраком, и его слова: «Когда-то мне казалось, что жизнь наша безнадежна, что это уже конец, но теперь я знаю, что это лишь начало! Шагайте, дети, вместе!»

Рука Роба крепче сжимает ее плечо. Роб Янгблад, и Дженни Ли Янгблад, и Джо! Джо! Джо! А там дальше Ричард Майлз, Рэй Моррисон, Аида Мэй, Лулабелл с Гасом, Уилабелл с матерью, Эллис Джорден, Лерой Дженкинс, Бенджамен Реглин, Хэк Доусон и еще много, много народу… своего народу… а там с краю – доктор Райли и сын Оскара Джефферсона.

–  Нет, это только начало, – шепчет она.

–  Что ты сказала, мама? – Роб теперь кажется взрослым, он так возмужал за эти дни.

Подходит священник Ледбеттер и обнимает вдову.

–  Не падайте духом, сестра Янгблад. Вы вырастили двух самых прекрасных детей во всей Джорджии. Чудесного юношу и чудесную девушку! И Ричард Майлз – он ведь тоже у вас как сын. И посмотрите вокруг, на ваших братьев и сестер – их тысячи! Господи, все они готовы драться, и мы еще заставим виновных ответить за все. Придет день расплаты здесь, в Джорджии, и мы поможем господу богу приблизить этот день!

И разные люди окружают Янгбладов – чужие и друзья, жмут руки, обнимают, целуют, и это придает им силы. А на западе садится солнце, и скоро появится луна, но луна зайдет, и завтра снова воссияет солнце.