Текст книги "Молодая кровь"

Автор книги: Джон Килленс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Кроссроудз, Джорджия, Соединенные Штаты Америки. Огромная доска возле железнодорожной станции с надписью:

«Кроссроудз, Джорджия – перекресток всех путей в Соединенных Штатах».

А ниже подпись:

Джордж Кросс-отец.

За пределами Джорджии мало кто слышал об этом городе, хоть он и значится на карте. Там есть большой красивый вокзал, где каждый день останавливается южный экспресс «Ракета», – а это что-нибудь да значит! Кроссроудз – типичный, так сказать, промышленный городок: в нем восемь крупных заводов и множество мелких. В центре высится самое большое здание – суд и окружная тюрьма под одной крышей. Напротив – высокий белый дом, это почтамт. За углом – кинотеатр, где ежедневно, кроме воскресений, показывают первым экраном новые фильмы и для негров отведена высоко наверху вторая галерея. За три квартала от театра, на Оглеторп-стрит, уходя своими крышами высоко в небо, стоят одна против другой две гостиницы. В этой деловой части города все улицы замощены. Асфальт тянется на несколько кварталов в гору, где красуются, напоминая о гордых традициях прошлого, великолепные особняки с большими массивными колоннами и безукоризненно ухоженными участками, скорее напоминающими территорию большого университета, чем частные владения. Здесь ширь и гладь, все утопает в тени, все зелено и все манит и чарует своей недоступной красотой.

Затем бульвар Джефферсона Дэйвиса резко обрывается: асфальта больше нет. Вместо него – пыль, грязь, и красная глина Джорджии, и выбеленные домики небогатых крэкеров, как две капли воды похожие друг на друга, тянутся на полмили до самой границы с лачугами Плезант-гроува. А Плезант-гроув – это уже негритянский город. Здесь дома любых цветов, а некоторые из них давным-давно утратили свой цвет,

Янгблады поселились в Плезант-гроуве. Через десять месяцев после свадьбы у них родилась девочка. Ее назвали Дженни Ли. Кое-кто из негров с лукавой ухмылкой прикинул на пальцах, правильно ли выходят месяцы. Эта была славная, но очень худенькая малышка с огромными блестящими глазами. Джо Янгблад помалкивал, но втайне питал надежду, что вторым ребенком у них будет мальчик, и уж не такой заморыш! Через год его желание исполнилось, да только наполовину: Лори Ли родила мальчика, которого назвали Робертом в память бедного дяди Роба, но и этот малыш был крохотный и хилый, как цыпленок. Сколько намучились с ним родители, пока он окреп!

Как и большинство негров в Плезант-гроуве, Янгблады жили в домике, где была одна комната и кухня. Родители спали в комнате, Дженни Ли и Робби – в кухне: девочка – на большой железной кровати, мальчик – на соломенном тюфяке на полу. Домик был неказистый, но все же получше, чем лачуги в другом негритянском районе – Рокингем-куотерс. Кроме этих двух окраин да еще Монро-террас, где жили богатые негры, цветным гражданам нигде селиться не разрешалось. Но в Плезант-гроуве по крайней мере домики с уборными и водопроводом, а уж в Рокингем-куотерс не у всех и во дворе был нужник.

Девочка была тощенькая и быстро тянулась вверх, а брат ее долго еще оставался щуплым и болезненным коротышкой. Родные прозвали его Лилипутиком. До пяти лет он очень плохо ел, зато потом вдруг начал уплетать все подряд, без разбору. И овсяную кашу, и горох, и кукурузный хлеб, и рис, и фасоль, а уж лепешки с патокой только давай! Наестся, бывало, и обходит всех за столом: пощупайте, мол, какой у меня набитый живот! А старшенькая, Дженни Ли, как была привередливой, такой и осталась.

Джо работал на заводе от зари до зари, домой возвращался поздно вечером, и воспитание детей целиком лежало на Лори. Кроме того, она работала на белых поденно – ходила стряпать и убирать, брала на дом стирку и починку белья. И свою семью тоже надо было обстирать, и дом держать в порядке, и за детьми следить. Ответить на все их вопросы, а они вечно ее о чем-нибудь спрашивали, особенно Робби. «Мама, из чего сделана радуга? Откуда берется дождь? А мир большой? Ну, какой, например? Мама, а почему крэкеры так ненавидят негров?» Иной раз конца не было вопросам, надоедало отвечать, и Лори затягивала шутливо:

 
Ты не спрашивай меня,
Не услышишь и вранья.
Лучше принеси муки,
Испечем мы пирожки.
 

Детей это всегда смешило.

Как-то вечером после школы Робби и Дженни Ли сидели в комнате за уроками, а Лори чинила на швейной машинке порванные штанишки Робби. В камине догорал огонь, мягкие зыбкие тени ложились на большую дубовую кровать в углу, на деревянный пол, выскобленный добела, на стол посреди комнаты, на спину Лори Ли и коричневое лицо мальчика. Робби был красивый кудрявый мальчик, довольно рослый для своих семи лет, особенно если вспомнить, каким тщедушным он родился. У него был такой же красивый рисунок рта, как у матери, и такой же, как у нее, большой широкий лоб. Робби оторвал глаза от книги, лежавшей у него на коленях, и молча смотрел, как колеблются тени у мамы на спине.

– Мама, откуда ты все так хорошо знаешь? – Ну, где там все! Далеко мне до этого!

– Нет, ты скажи откуда?

– Ну, во-первых, училась. Ведь для того и школа. А еще больше люди узнают из опыта.

– Что значит – опыт?

– Это значит – жизнь. Помнишь, у нас тут стояла круглая железная печка? Помнишь, как она накалялась, особенно зимой? Когда ты был совсем маленький, ты выскакивал голый из ванночки после купания, жался к печке и обжигал себе спинку. А потом понял, что лучше к ней не подходить. Мы-то с папой говорили тебе: «Отойди!» Но ты не слушался и понял только на собственном опыте. Я думаю, вот так люди и учатся.

– Я прочитаю все книги на свете, – сказал Робби таким серьезным тоном, что Дженни Ли засмеялась. А мальчик продолжал – Ты столько всего знаешь, мама! Расскажи нам еще что-нибудь!

– Я знаю лишь одно – что тебе и Дженни Ли надо учить уроки, не то получите опыт – ремнем!

Дженни и Робби засмеялись.

– Ну, мама, мамочка! – взмолилась Дженни Ли. Лори сделала забавную гримаску.

– Все мама да мама! Вот перестану быть мамой, назову себя Джимми-Джон!

Дети весело хохотали, и мать вместе с ними.

Фирма «Кроссмиллз инкорпорейтед» выжимала все силы из Джо Янгблада, и Джо Янгблад не упускал случая дать отпор в порядке самозащиты. Страшный это был поединок!

Джо шел двадцать второй год, когда он поступил на один из больших скипидарных заводов Кросса; от зари до зари таскал огромные бочки со скипидаром. Работал на совесть, но не терпел никаких замечаний ни от белых, ни от негров. Начальником у него был мистер Пит – препротивный старик, который целый день бездельничал, слонялся по заводскому двору да совал всюду свой нос, приставая к людям с глупыми советами и поучениями. Джо Янгблад его не выносил.

Как-то раз в жаркий июньский день мистер Пит подошел к Джо, работавшему с Джошем Рэйфилдом. Пит был высокий мужчина с большим животом, торчавшим, как у беременной бабы, которая вот-вот родит. Он долго смотрел на двух негров, ворочавших громадные бочки, потом вытер лицо цветным платком, глубоко вздохнул и снова вытер лицо.

– Что это вы, ребята, не поете? – обратился он к ним. – С песней-то дело спорее идет!

Джо и его напарник промолчали, даже не повернулись к нему. Оба были обнажены по пояс, их потные спины лоснились на солнце. Приставив ладонь щитком к глазам, белый поднял толстый нос, поглядел на небо, втянул острый, едкий запах свежего скипидара. Потом стукнул по земле массивной черной палкой.

– Ну, что же вы, ребята, не поете? – повторил он.

Джо метнул многозначительный взгляд на Джоша. Глаза напарника испуганно забегали по сторонам.

Мистер Пит поджал тонкие губы. Его водянистые глаза потемнели,

– Пение здорово помогает, придает работе темп.

Негры молчали. Их потные лица были угрюмы.

– Так бочки не поворачивают. Один из вас должен… – Муха уселась на большом угреватом носу мистера Пита. Пока он отгонял ее, он забыл, что хотел сказать. – Уф, уф!

Бочка была уже на земле, но мистер Пит не отставал. Гремучая змея—и та, кажется, не злей, чем был Джо в эту минуту. Ведь одно и то же слышишь изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год! Он уже столько натерпелся от этого старика, что больше сил нет терпеть. Обычно Джо бывал сдержан, но, ох, как обманчива эта сдержанность – с ним лучше не связываться! Его потное лицо исказилось от гнева. Джо повернулся к Джошу и сказал гулким басом:

– Джош Рэйфилд, да ты, брат, бесстыжее, чем голозадая обезьяна. День-деньской болтаешься у всех под ногами, сам ни черта не делаешь, только командуешь да пристаешь с дурацкими советами. Если тебе не нравится моя работа, делай ее сам, черт с тобой!

Джош недоуменно посмотрел на Джо Янгблада: «Я-то здесь при чем?» Ни тот, ни другой даже не улыбнулись. Мистер Пит побагровел, словно хлебнул дрянной кукурузной водки. Он попятился; но все-таки не ушел.

А Джо продолжал:

– Так вот, я не желаю, чтобы какой-то сукин сын стоял у меня над душой, когда я занят делом. Я не раб. Скажи мне ясно, чего ты от меня требуешь, и катись ко всем чертям!

Мистер Пит кашлянул и сердито застучал по земле своей черной палкой.

– Другое дело, если бы ты работал со мной! – не унимался Джо, тыча пальцем в лицо напарника. – Но ты же сам ни черта целый день не делаешь, только суешь всюду свой толстый уродский нос!

Пит Доновэн поперхнулся и судорожно закашлялся. А Джош испуганно таращил глаза на Джо. Он не знал, что ему делать – то ли улыбаться, то ли хмуриться. Вот уж, действительно, влип в историю. И как теперь выпутаться?!

А Джо продолжал невозмутимым тоном:

– Добро бы ты учил чему-нибудь толковому! А то мелешь чепуху целый день! Первый раз вижу такого шута горохового. Сумасшедший черт!

Одутловатая физиономия Пита Доновэна пылала от ярости.

– Слышь, ты, эфиопская рожа, поаккуратнее выражайся!

Джо повернулся к белому. На его гладком черном лице играла зловещая улыбка. Но мистер Пит не понимал значения этой улыбки.

– Ах, здравствуйте, мистер Пит! – сказал Джо. – Я и не заметил, когда вы подошли. Ей-богу, не знал, что вы тут! Как же ты меня не остановил, Джош?

Джош молчал, моргая глазами.

– Смотри, черномазый! – веско проговорил мистер Пит. – Уж больно ты умный стал!

– А в чем дело, мистер Пит?

Огромный живот начальника заколыхался. Он часто и прерывисто дышал.

– Ты меня не спрашивай, в чем дело! Тоже умник нашелся, осел черномазый!

Джо поглядел на толстую физиономию мистера Пита. «Где это он уже слышал такие слова? Дурак, осел черномазый… умник, осел черномазый. Ну-ка, вспомни! Это же не первый раз тебе говорят: дурак, осел черномазый!» Джо задыхался от ярости. «Возьми себя в руки! Не заводи скандала с белыми!»

Мистер Пит невнятно забормотал:

– Вот проучить бы тебя хорошенько! – Он ударил Джо палкой по широкой потной спине и замахнулся снова.

У Джо потемнело в глазах. Не отдавая себе отчета, он схватил белого за руку и вырвал у него палку.

– Бить себя никому не позволю! Запомните это, мистер Пит! Ни за что не дамся, будь то хоть сам президент Кулидж. Лучше отойдите от греха подальше, если хотите со мной ладить!

Мистер Пит пыхтел и сопел, но не отступал, лицо его с каждой секундой все больше багровело.

– Это не я должен ладить с тобой, а ты должен ладить со мной, черная скотина!

Джо смерил белого злобным взглядом.

– Вот так бы взять вас и… – дальше он продолжал уже себе под нос: —…истоптать ногами да окунуть башкой в скипидар! – Он далеко отшвырнул палку мистера Пита. Потом повернулся и снова принялся за работу.

Мистер Пит постоял еще с минуту, желая показать, что он не очень испугался, и зашагал прочь, бормоча ругательства.

Джош Рэйфилд с ужасом посмотрел на Джо Янгблада.

– Что это с тобой сегодня, Джо? Никак ты спятил? С тех пор как я тебя знаю, не слыхал еще, чтобы ты столько всего наговорил!

– Ты, брат, еще многого не слыхал!

– Нельзя так с белыми разговаривать, Джо! Тебе это даром не пройдет.

– Послушай, убирайся-ка прочь! – рассердился Джо.

Около половины четвертого явился из конторы один из белых служащих звать Джо к управляющему,

– Джо, мистер Джефферсон тебя требует. Джош поднял голову.

– Ага!

Джо Янгблад надел свою синюю ситцевую рубаху, которая сразу же прилипла к потной спине, и пошел в контору. Он был до того зол, что у него во рту пересохло. Только бы не назвал его мистер Вилл или кто-нибудь другой черной скотиной. Ну и проклятый выдался день сегодня: если кто-нибудь еще раз обзовет его так, тому несдобровать. Пусть хоть сам мистер Вилл – он и мистера Вилла сотрет в порошок! Джо распахнул дверь кабинета и направился прямо к столу, за которым сидел мистер Вилл Джефферсон.

– Вы за мной посылали, мистер Вилл? – Злой, готовый к отпору, Джо, гордо выпрямившись, стоял перед белым. Но помни о семье, Джо! Придержи язык!

– Да, Джо, посылал. Мне доложили, что ты наскандалил.

Мистер Вилл был маленький, щуплый человечек с черными как смоль волосами и злыми серыми глазами. На лице его словно застыла улыбка, но никто никогда не верил, что эта улыбка искренняя.

Джо и бровью не повел.

Мистер Вилл порылся в бумагах, потом перевел взгляд на высокого негра,

– Мне доложили, что ты учинил скандал, Ну, что произошло, выкладывай!

– Мистер Вилл, скажите, разве я когда у вас скандалил?

– Кажется, нет. До сих пор этого за тобой не водилось.

– Хорошо я работаю?

– Насколько мне известно, да. – Мистер Вилл подался вперед на вращающемся стуле и ударил крохотными кулачками по столу. – Но как бы ты хорошо ни работал, малый, оскорблять начальство мы тебе не позволим.

Джо молчал, хотя весь так и кипел.

– Мистер Пит твой начальник, и ты обязан уважать его. Все. Разговор кончен,

Джо не шевельнулся.

– Желаешь, малый, что-нибудь добавить?

– Нет, сэр, ничего.

Хм, малый! Долго ли они еще будут называть его так? Да у него самого давно уже есть собственный малый повыше ростом, чем этот мозглявый белый недоносок!

– Ладно, Джо, черт с тобой, на этот раз прощаю тебя. Но впредь смотри! Можешь вернуться на работу, а завтра перейдешь на платформу номер три.

На следующее утро Джо явился на платформу номер три и с первого взгляда понял, каково ему тут придется. Платформа была большая, длинная и очень высокая. На ней рядами стояли огромные бочки со скипидаром, их нужно было перетаскивать на склады за двадцать пять, пятьдесят и семьдесят ярдов. Это была самая тяжелая работа на заводе.

Джо стоял и смотрел по сторонам, стараясь унять свой гнев.

К нему подошел какой-то человек.

– Это ты, Джо Янгблад? – спросил он.

– Да, сэр.

Белый осмотрел Джо с ног до головы, как осматривают лошадь. Сам-то он был с ноготок. Только голова большая и уродливая, похожая на арбуз.

– Слушай, малый, прямо тебе говорю, лодырничать у нас нельзя. Работу ты знаешь, стало быть, принимайся за дело!

Джо огляделся вокруг.

– А где мой помощник?

– Помощник? Еще чего? Такой бык, обойдешься и без помощника!

Белый посмотрел на Джо. Джо посмотрел на белого. Тот повернулся и пошел к своей будке.

Джо присел под платформой, глядя на удаляющегося уродца. Теперь он еще острее чувствовал свое одиночество и беспомощность. Нет такой силы, которая помогла бы отомстить белым! У них миллион способов уничтожить тебя, а что ты можешь сделать? Мысли Джо устремились к хорошенькой молодой жене, к детишкам – худенькой девочке с большими карими глазенками и красивому мальчугану. Эх, собраться бы и уехать куда-нибудь с семьей! Хотя люди говорят, что везде одинаково. Не знаешь, кому верить. Джо вдруг почувствовал, что нечем стало дышать, словно ему засунули кляп в рот и вокруг шеи медленно затягивают петлю.

Дети сейчас, наверно, в школе, а Лори во дворе – стирает для белых, руки по локти в пене. Джо вспомнил, что, когда она была беременна во второй раз, ей пришлось работать – гнуться над корытом чуть не до самых родов.

Принимайся, Джо, за дело. Тебе ли тягаться с мистером Чарли? Джо посмотрел на тяжелые пузатые бочки и стащил с себя рубаху. Мощные узлы мускулов заходили под кожей. От неукротимого гнева болела голова, стучало в висках. Однако нельзя же вечно злиться – от этого добра не будет. Пора уж привыкнуть к белым и ко всем их порядкам!

Джо схватил первую бочку и сразу же согнулся под ее тяжестью. О, господи боже! Прежде он говаривал: «Ладно, будет и на моей улице праздник!» Но последнее время начал сильно сомневаться, будет ли когда-нибудь праздник у таких, как он. Думал, сомневался, надеялся, верил, болел душой, трудился в поте лица, ненавидел.

Свежий запах скипидара приятно щекотал ноздри. С бочкой на спине Джо зашагал к складу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Было около шести часов утра. Лори Ли встала в пять и хлопотала по дому. Джо только что ушел на завод – пакет с завтраком под мышкой, поцелуй Лори Ли на губах, поцелуи детей на гладкой щеке. Как всегда, поворчал на жену и дочку:

– Ох, Поцелуйка! Ох, ох, и вторая – настоящая поцелуйка! – Когда же Робби застенчиво и неловко тоже чмокнул его, Джо воскликнул: – Малыш, да ты уже почти с меня ростом! Ну, пока! До вечера. Если не можете быть хорошими, так будьте хотя бы осторожными! – И он вышел на улицу, в студеную предрассветную мглу.

Поцелуйка, Поцелуйка вторая и Робби Янгблад сидели за столом в кухне с таким серьезным видом, будто есть вчерашнюю кукурузную кашу с говяжьим салом – страсть какое важное дело. Лори запивала кашу горячим кофе. Дети пили чай. Мальчик сидел тихо, смотрел только в тарелку и ел без капризов. У девочки же глаза беспокойно бегали по сторонам: глянет на неаппетитную еду, потом на мать, потом на кучи грязного белья, разбросанного по полу, на Робби, на спящую в углу кошку Скиппи, и снова на кашу, и снова по сторонам. Лори наблюдала за девочкой, хотела было поторопить ее, да передумала.

Она посмотрела на сына особым взглядом, каким невольно всегда смотрела на него.

– Ну, мистер, когда кончите есть, разведите огонь во дворе и натаскайте воды в кадки! А вам, маленькая мисс, – Лори повернулась к Дженни Ли, – поручается вымыть посуду и привести дом в порядок.

Дженни Ли поглядела на мать, скосила глаза на Робби и, уткнувшись в тарелку, пробурчала:

– Я только и делаю, что мою грязную посуду! Девочка ничего не ела. С равнодушным видом ковыряла кашу ложкой и хлопала большими глазами, обрамленными длинными ресницами.

– Что это мамина дочка совсем не ест?

– Не хочется, – пробормотала Дженни Ли. Она глядела на комки вчерашней каши с салом, и ее мутило от одного запаха, даже капельки пота выступили на носу.

– Ну, давай, Поцелуйка вторая, ешь кашу! Будешь от нее большая и сильная. Ребрышки жиром покроются, моя куколка!

Девочка глянула на мать, сердито моргая, как всегда, когда бывала чем-нибудь недовольна.

– Мама, почему мы вечно едим эту противную твердую кашу! И даже без масла!

– Ешь, тебе полезно! Все к ребрам пристанет. Все твои косточки жирком затянутся.

Дженни Ли оттопырила губы на целую милю.

– Небось твоим Ричардсонам каша не полезна! Когда ты у них работала, ты не видела, чтоб они каждый день ели кукурузную кашу. И сала тоже там не ели, и фасоли, и всей этой гадости! А почему мы должны всегда…

Мать резким движением вытерла пот с лица.

– Ладно, мисс, больше я не желаю слушать никаких глупостей. Бери ложку и ешь! Слышишь? Многие бедные ребята рады были бы сегодня съесть тарелку такой каши. Ты должна еще бога благодарить! Девочка сердито сверкнула глазами.

– Никого я не собираюсь благодарить за эту противную кашу, вот что я тебе скажу!

– Замолчи! – крикнула мать. – Мои дети не будут командовать мной, я этого не потерплю. Живо бери ложку, ешь кашу – и больше ни слова!

Моргая ресницами, девочка начала запихивать в рот ненавистную кашу полными ложками, пока щеки не раздулись и каша не поползла по подбородку. Она ела и давилась, вытаращив глаза, и вдруг ее вырвало. Все было перепачкано – и стол, и хорошенькое ситцевое платье, которое она надела в школу. Горючие слезы катились по худеньким щекам, но Дженни Ли продолжала упорно набивать рот кашей.

– Перестань! – закричала мать. – Перестань, слышишь?

А девочка все глотала и глотала комки жирной каши, которые так же быстро вылетали на стол. Она плакала, обливалась рвотой и все-таки набивала рот, не спуская с матери глаз.

– Я сказала тебе – перестань! Сию же секунду перестань!

Дженни Ли бросила наконец ложку и сердито посмотрела на мать.

– Это ты виновата, это ты заставила меня есть! И еще говоришь мне, что я должна благодарить бога!

– Хватит, девочка, хватит, успокойся! – уговаривала ее Лори. Она смочила тряпку и вытерла дочери лицо, особенно тщательно промыла лоб, губы и подбородок, потом перед платья.

– Когда я вырасту, – ворчала Дженни Ли, – у меня в доме не будет кукурузы. Я никогда не стану заставлять своих детей есть такую кашу.

– Молчи! – прикрикнула Лори. – Последний раз тебе приказываю! – Она посмотрела на Робби, потом опять на Дженни Ли. Девочка дерзко, исподлобья следила за ней.

С улицы постучали.

– Интересно, что это за ранняя птица? – проговорил Робби, глядя в угол на кошку.

– Ты что – калека? – спросила мама. – Пойди открой и увидишь. – С тяжелым вздохом она прошла в комнату и выглянула из окна. – Кто там?

– Это я, – раздалось из-за двери.

Робби ввел в кухню Сару Вилсон, высокую костлявую сгорбленную старуху с желтоватым лицом и зелеными, как у кошки, глазами. В руках у нее была чашка.

– Доброе утро, Лори Ли; доброе утро, Старшенькая!

– Доброе утро, Сара.

– Доброе утро, мисс Сара. Гостья оглядела Дженни Ли.

– Что с тобой детка, что ты такая кислая сегодня?

Дженни Ли посмотрела на старуху, потом на мать и мрачно опустила глаза.

– Мне и самой нездоровится сегодня. Плохо спала. – Сара потерла бедро. – Ох, этот ревматизм! Доконает он меня!

– Да полно вам! – сказала мама.

– Право слово, Лори, сегодня я проснулась и даже рукой не могла пошевельнуть.

– Я вам верю, – сочувственно сказала мама, стараясь угадать, что понадобилось старухе на этот раз.

Сара уселась и оглядела кучу белья на полу.

– Пожалуй, Лори, я не буду сегодня стирать, нездоровится мне. Да и дождик вот-вот пойдет.

Лори Ли встала и подошла к белью.

– Надо приниматься поскорее за стирку, чтобы успеть до дождя. А то зарядит на целую неделю. – Она снова присела и беспокойно поглядела на старуху.

– Это самая что ни на есть погода для воспаления легких! – заговорила мисс Сара. – Если уж зима, так была бы зима! А тут не поймешь – то жарко, то холодно. – Она насупилась. – Впрочем, это дело божье. Человек тут ничего не в силах сделать. А женщина и подавно.

Наконец Лори Ли решительно поднялась.

– Извините, Сара. Мне надо браться за стирку. Не обращайте на меня внимания, сидите, сколько хотите. Можете взять в шкафу что вам надо, если только у меня это есть.

– Милочка, мне бы чашку сахару. Одну только чашечку. Я в субботу отдам. Не знаю почему, но если с утра не выпью кофе, ни за что не могу взяться.

Лори дала старухе чашку сахару, и та скоро ушла. После ее ухода Робби сказал:

– Да, такая женщина без мыла в душу влезет и выклянчит все, что ей надо.

Мать засмеялась.

– Ладно, не рассуждай, молодой человек. Ступай-ка во двор и затопи, а до мисс Сары тебе нет дела. – Она шлепнула его по заду, не по годам широкому и крепкому.

Дженни Ли, надув губы, мыла посуду. Лори присела на несколько минут просмотреть «Морнинг телеграм».

– Ну, так, – сказала она, откладывая газету, – пора начинать, не то дождь нагрянет. – Не раз в понедельник утром при мысли, что ее ждет долгий, тяжелый, томительный день, Лори чувствовала усталость, еще и не начав работу. Так было и сегодня. Она плохо спала ночью – мучили схватки в животе, ноющая боль в пояснице. Самые неприятные дни месяца. Но что проку так сидеть – белье само не выстирается! Чудес не бывает!

Когда Лори вышла во двор, под большим черным котлом уже пылал огонь, хворост трещал, и искры от него разлетались, как светляки. Лори задумчиво смотрела на пламя, озарявшее полутемный двор. Из-под дома выскользнула темно-серая ящерица и полезла на дерево. Лори взглянула на серое небо в зловещих тучах. От утренней сырости ныли руки и ноги. Вдыхая влажный воздух, Лори замочила в корыте белье и посыпала его стиральным порошком. Был понедельник, и из всех дворов Плезант-гроува поднимался дым, будто все негры жгли жертвенный огонь в честь всевышнего.

– Дети, не забудьте положить картон в ботинки. Может, пойдет дождь, когда будете возвращаться из школы.

– Хорошо, мама.

– Опять надо отдавать вашу обувь в починку.

Господи боже, не одно, так другое!

На прощание Лори, прежде чем поцеловать детей, повертела их перед собой, поправила одежду, осмотрела шею и уши.

– Ты сегодня причесывался, Робби?

– А как же!

– Где, в кухне? Ну-ка, покажи гребенку! Наконец дети ушли. Впереди был тягостный день,

как долгая пустынная дорога. Почему-то Лори чувствовала себя подавленной. Перестала тереть белье, рассеянно разглядывала свои руки. Да, теперь они совсем не те, что прежде! Когда-то пальцы были длинные, тоненькие на концах и люди говорили, что бог наградил ее талантом, что ей суждено стать музыкантшей. Профессор Ларкинс считал ее самой лучшей своей ученицей. Бывало, мама Большая сидит возле нее в своей качалке довольная-предовольная, наконец вытрет старческие глаза и скажет: «Играй, мой сахарок, моя миленькая, играй, чтобы и белые и черные косточки прыгали!» А что за руки у нее сейчас – узловатые, мозолистые, грубые, потерявшие форму; суставы безобразно торчат. Ко всему эти руки привыкли – и к стиральной доске, и к щетке, и к утюгу, и к иголке. Так и проработаешь на белых до самой смерти! Теперь уж, пожалуй, все ноты перезабыла!

Проворно работая, Лори и не заметила, как первая партия белья была выстирана. Болели суставы, тело покрылось испариной, утренняя сырость пронизывала до костей. Соленый пот капал со лба, обжигал узкие глаза, попадал в рот, и снова, как всегда, таяли в утреннем тумане мечты об иной жизни, о том, чтобы добиться чего-нибудь, стать пианисткой или учительницей. Даже мечта об отъезде из Джорджии – и та никогда не сбудется. Лори Ли вспомнила отца, его слова: «Я не хочу, чтобы мои дети были рабочим скотом у белых!» – и усмехнулась. Что у них с Джо впереди? Работа, работа и работа.

– Ау, Лори Ли, как себя чувствуешь?

Лори разогнула спину, утерла лицо подолом. Из-за изгороди выглядывала Джесси Мэй Брансон.

– Неплохо, Джесси. Что толку жаловаться? А ты как?

– Да не очень-то, милочка, хвастать нечем. Сил маловато. Видела я, что старуха чуть свет сегодня стучала к тебе. Я как раз выходила на крыльцо за газетой. Бежит с утра пораньше. Самая надоедливая баба во всем округе Кросс, честное слово!

– Ну, она всегда отдает, что бы ни взяла. Джесси Мэй повернула разговор по-другому:

– Что-то не видать, чтоб у нее топилось. Ну и баба! В понедельник замачивает белье, во вторник стирает, в среду кипятит, в четверг полощет, в пятницу вешает, в субботу снимает. А в воскресенье небось гладит, потому что в церкви я ее что-то не вижу.

Обе рассмеялись.

– Господи, до чего же злой язык у тебя, Джесси! Стыдись!

Соседка протянула через изгородь пустую чашку.

– Лори, ты не дашь ли мне чашку крупы? В субботу отдам.

Лори снова принялась за стирку, а Джесси Мэй пошла к себе заниматься тем же. Простирав белье второй раз, Лори положила его кипятить. Не успела она бросить в котел последнюю вещь, как на лицо ей упала капля. Лори повернула руку ладонью вверх. Долго ждать не пришлось – дождь. Внезапно поднялся сильный ветер, пламя под котлом заметалось, в небе угрожающе громыхнуло. Лори заторопилась. Хоть бы с первой партией разделаться и повесить в кухне, тогда бы все-таки день не пропал. Казалось, ветер нарочно согнал весь дождь к домику Лори. С соседнего двора доносился пронзительный голос Джесси Мэй. Пламя погасло – листья, мусор и клубы пыли засыпали все.

Лори Ли вошла в дом, присела к столу и невидящими глазами уставилась в газету. Кошка Скиппи выпрыгнула из-за плиты, потянулась и начала тереться о ноги хозяйки. Лори погладила мягкую черную шерстку и задумалась о детях. Робби растет не по дням, а по часам. Он нашел Скиппи на улице и принес ее домой, а как раз за несколько дней до этого к Дженни Ли в кровать прыгнула крыса и укусила ее. Лори Ли, когда оставалась одна, всегда думала о детях.

В прошлую субботу она ходила с ними за покупками на всю неделю и встретила у входа в Большую бакалею старшего дьякона баптистской церкви Плезант-гроува – мистера Дженкинса.

– Здравствуйте, Лори Ли, – сказал он, – чудесные у вас ребятишки, право слово! Девочка как персик, и мальчик, благослови его бог, похож на вас – точная копия. Вы с ним как две капли воды.

Лори улыбнулась со сдержанной гордостью.

– Спасибо вам, мистер Дженкинс. Вы и вправду считаете, что ребята у меня неплохие?

– Конечно! Такой присмотр за ними! Всем известно, что Лори Ли Янгблад без дела никогда не сидит! – Он повернулся к мальчику, косолапо стоявшему с самодельной тележкой. – Ну и вырос же ты, Лилипутик! Давно ли под стол пешком ходил, я помню! Не хотел расти – и баста! Сколько тебе уже, а?

– Восьмой, – пробормотал Робби, глядя себе под ноги. Лори знала, что ему очень хотелось бы ответить: «Десятый».

– Сколько, сколько? Боже милостивый, я не спрашиваю тебя, парень, какой номер галош ты носишь, я спрашиваю, сколько тебе лет!

Все засмеялись. Высокий худой дьякон даже прослезился от смеха.

– Ну, до свидания, Лори Ли. В церкви увидимся. Привет дьякону Янгбладу. – Он порылся у себя в карманах и дал детям по пятаку.

Кого бы она ни встречала, все хвалили ее детей, даже некоторые белые. Но растить их было нелегко!

Кошка опять потерлась о ноги хозяйки пушистой шкуркой и убежала. Лори Ли улыбнулась.

А дождь-то все сильнее и сильнее. Она глянула на потолок: там уже образовались желтые круги и начали просачиваться капли – сейчас потечет сверху. Лори поспешила подставить кастрюли и тазы, пока еще не начался потоп. Потом присела было к кухонному столу, но сразу же вскочила и пошла в комнату, где стояла швейная машина.