Текст книги "Молодая кровь"

Автор книги: Джон Килленс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Прозвенел звонок, занятия окончились, и мистер Майлз попросил Роберта Янгблада задержаться в классе на несколько минут. Все ребята ушли, только Робби, понурившись, сидел за партой. Вдруг он поднял глаза и увидел в дверях Айду Мэй, которая почему-то еще вертелась в коридоре. Учитель подошел поближе и посмотрел в ту же сторону, куда смотрел Робби.

– Вы хотите войти, мисс Реглин? – спросил он> но девочка бросилась бежать по коридору.

– Что случилось, Роберт? – спросил учитель.

– Ничего не случилось.

– Скажи, мы с тобой друзья?

– Да сэр, мне кажется, друзья.

– А друзья, когда разговаривают, не прячут глаз. Они смотрят прямо в лицо. И не ведут себя так, как будто боятся друг друга. – Робби молчал, уставившись в пол. – Разве это хорошо, Робби? – В первый раз мистер Майлз назвал его не Роберт, а Робби.

– Нет, сэр, не хорошо. – Робби посмотрел в глаза учителю, стараясь выдержать его взгляд. Он хотел, чтобы мистер Майлз всегда оставался его другом. Ему так нужен друг – настоящий, честный друг, неспособный на предательство. – Я ни на что не жалуюсь, мистер Майлз, ничего у меня не случилось. – Робби вдруг почувствовал мучительное желание рассказать учителю всю правду. Он открыл было рот, но не сумел выдавить из себя ни слова. Именно мистеру Майлзу он не мог пожаловаться: ведь совсем недавно он с такой гордостью говорил в классе, что его мать похожа на Гарриэт Табмэн, она никакому белому не позволит себя унизить, и Робби знал, что мистер Майлз тоже гордится ею, так разве он может теперь рассказать ему правду?!

Но мистер Майлз продолжал настаивать: нет, все-таки что-то у Робби неладно, у него расстроенный вид, он невнимателен на уроках. Может быть, дома какие-нибудь неприятности? В этот миг Робби представилось лицо мамы. А ведь стоило бы наказать ее! Пусть бы мистер Майлз и другие люди узнали всю историю! Нет, он не смеет… Робби насупился, к глазам подступили слезы. Ему захотелось спрятаться, чтобы учитель не заметил, что он плачет.

– Мистер Майлз, мне нужно идти. Честное слово, меня ждут! – и, бросив на парте книги, Робби выскочил из класса и, весь в слезах, помчался по коридору. – Убегу, убегу из дому! – машинально твердил он, пока не очутился на лужайке перед школой. – Убегу из дому! – И вдруг, поняв смысл этих слов, почувствовал смертельный страх.

Айда Мэй побежала за ним следом и стукнула его под колено сумкой, так что он чуть не упал.

– Что с тобой творится, Робби? – Девочка остановилась перед ним, лицо ее было серьезно.

Робби сердито сверкнул глазами и потупился. Он увидел ее ноги – стройные, округлые, затянутые в черные носки до колен. Ведь она считается его подружкой, а человек ничего не должен скрывать от своей подружки! К тому же Айда Мэй гораздо умнее, чем остальные девчонки. Так думал Робби и все же пробурчал:

– Ничего со мной не творится!

Айда Мэй прикусила надутые губки и подбоченилась, как взрослая.

– Роберт Янгблад, ты меня не проведешь! Ты что-то скрываешь, я знаю!

«Расскажи ей правду, ведь она твоя подружка!» Робби посмотрел на пепельно-серую землю, потом снова на милое взволнованное лицо девочки. Прохладный ветерок освежал его разгоряченные щеки, и вдруг он почувствовал, как ему сейчас необходимы чье-то сострадание, утешение, понимание, любовь, ласка. «Подойди к Айде Мэй! Обними ее, и пусть она тоже тебя обнимет! Расскажи ей все!» На миг дрожь пробежала по телу Робби, но он овладел собой. Расставив ноги и по привычке скосолапившись, он принудил себя ответить:

– Ладно, некогда мне тут с тобой болтовней заниматься. Мне нужно идти.

– Ты куда сейчас?

– Это тебя не касается. Занимайся своими делами, а в мои не лезь!

Айда Мэй удивленно раскрыла глаза: – Робби Янгблад, чего это ты так нос задираешь, а? Ей-богу, не понимаю!

Она резко повернулась и пустилась догонять своих подруг. Поравнявшись с ними, она еще раз оглянулась, и в ее красивых глазах он прочел укор. Робби долго следил за ней взглядом, и ему очень хотелось крикнуть ей, чтобы она вернулась. Потом он посмотрел по сторонам. Что ж, раз решил у бежать, значит, беги. Но куда? Он только сейчас подумал об этом. «А, черт, не все ли равно? Пойду куда глаза глядят. Может, в Атланту, или в Саванну, или даже в Нью-Йорк. Мистер Майлз оттуда родом. В Нью-Йорке меня не будут считать рабом или собакой! Там чернокожий тоже человек! Если бы была надежда стать таким, как мистер Майлз, тогда прямой смысл поехать в Нью-Йорк. Хотя, впрочем, безразлично, куда ехать, – лишь бы убраться отсюда! Да, мама еще пожалеет, еще поплачет о нем!»

Мысль о том, что мама будет огорчаться и плакать, вызвала у него странное чувство, и бегство показалось не таким уж заманчивым. Робби поглядел на большие темные тучи, закрывшие солнце, и зашагал по Плезантгроув-авеню. Было сыро и холодно. Что ж, очень жаль, если мама будет плакать. Сама виновата! Когда-нибудь он приедет сюда уже взрослым, навезет подарков, и родные будут рады видеть его. Пусть посмеют тогда белые угрожать ему. Да Ну их к дьяволу – никогда он сюда не вернется!

Робби прошел Грин-стрит, пересек Дэйвис-стрит, чувствуя, что ноги его подкашиваются от усталости. Миновал пустое сейчас бейсбольное поле, где играл в команде «Черные носки». Он все еще не представлял себе, куда он направится. Просто убежит из Дому, чтоб насолить маме. Он шагал через Белый Город, и краснолицые крэкеры со своих крылечек глядели на него, как на бродячего пса. В палисадниках и во дворах играли их дети. А Робби шел все дальше и дальше, и в голодном желудке у него урчало по-собачьи…

Спускались сумерки, когда он шел через Белый город, а когда добрался до квартала богачей, была уже полная темень. Отсюда Робби спустился в деловую часть Кроссроудза, под горой, совершенно безлюдную и затихшую до утра.

Даже звук собственных шагов – Робби шлепал босиком – пугал его. Кто-то шел ему навстречу, и он нырнул в нишу между двумя витринами магазина. Прохожий удалился, насвистывая песенку, и Робби пожалел, что не умеет так свистеть. Трепеща от страха, он свернул с главной улицы и пошел переулком, держась середины мостовой, не глядя ни по сторонам, ни себе под ноги, а только прямо вперед. Мимо него шныряли большущие крысы, безраздельно хозяйничавшие здесь в этот час. Они рылись в мусорных ящиках и помойных ведрах, пищали и безбоязненно бегали по переулку. Робби так и подмывало пуститься бегом, но он продолжал идти ровным шагом, даже попытался было насвистывать какой-то мотив. Вдруг раздался пронзительный крик, похожий на плач младенца, и огромная белая кошка метнулась ему под ноги. Робби подпрыгнул и стремглав помчался из переулка на пустырь, за которым находилась сортировочная станция. Потом опять зашагал неторопливо, пересек площадь и вошел в депо.

Теперь он знает, как будет действовать: спрячется в товарный поезд и поедет куда-нибудь далеко, на самый край света. Ехать зайцем—дело нехитрое! Вот так приезжал сюда брат Жирного Раса на похороны их бабушки. А ехал-то он от самого Огайо, из города Кливленда! Может статься, что и Робби докатит так до Нью-Йорка. Мальчик прокрался мимо маленькой старой будки с тускло освещенным крохотным оконцем, похожей на уборную и стоявшей посреди путей. Робби заметил поодаль от нее несколько товарных вагонов и направился к ним. Один из них был открыт, но сколько Робби ни заставлял себя забраться туда, он никак не мог победить страх. Мало ли что может случиться, если он полезет внутрь! Он видел перед собой огромную черную пропасть, готовую разверзнуться и поглотить его. Глаза мальчика разъедал соленый пот. Любая чертовщина может быть там; он войдет, а его – хвать! «Да нет там ничего!» – успокаивал он себя. Разгоряченное тело дрожало от холодного ветра. Если собрался убежать, так уж нечего пугаться каждого пустяка! Наконец он все-таки подошел к двери, ухватился за порог, подтянулся на руках, подпрыгнул и, мокрый от пота, затаив дыхание, перебросил ноги в вагон. Сердце его так бешено колотилось, что казалось, вот-вот лопнет. Некоторое время он лежал, боясь пошевельнуться. Нервное напряжение, усталость, страх, голод, одиночество и ненависть к белым, ненависть к матери и любовь к ней – все слилось в нем в один бурный поток, который ширился, искал себе выхода и наконец прорвался наружу. Робби плакал, пока не заснул.

Солнце заглянуло в открытую дверь вагона и ярко осветило усталое детское лицо. Ресницы дрогнули. Робби слегка шевельнулся и поднял руку, прикрывая глаза от света. Узкие глаза приоткрылись, закрылись и открылись снова. Робби сделал попытку встать, но от слабости ноги его подкосились, и он упал. В желудке громко урчало, как у собаки. Робби с трудом поднялся и оглядел пустой вагон. Где это он? Вспомнилась мама. Да ведь он убежал от мамы! Во рту было горько и сухо, ему показалось, что пахнет раздавленными клопами. Лицо словно одеревенело.

Еле-еле ступая затекшими ногами, Робби подошел к двери и спрыгнул на землю. Было туманное раннее утро. Он осмотрелся вокруг. Уходи подобру-поздорову, пока тебя не сцапали белые! А эти вагоны, наверно, никуда и не отправят! Он шел и шел, а солнце поднималось все выше. Город просыпался и начинал жить своей обычной жизнью. Процокала подковами лошадь, запряженная в повозку молочника. Робби видел, как торопливо шагает молочник по асфальтовым и гравийным дорожкам между домами, расставляя бутылки с молоком на крылечках богатых белых, как снуют мальчишки-газетчики, разносящие по домам «Морнинг телеграм», и спешат на работу люди, главным образом женщины-негритянки, чтобы не опоздать в дома богачей и успеть все приготовить к моменту пробуждения своих белых хозяев. Робби прятался от этих женщин, боясь, что его могут узнать.

Наконец он остановился, расправил плечи и, потянулся всем телом. Мышцы ног больно свело, мальчик несколько раз помахал то одной, то другой ногой, чтобы размяться, и пошел дальше. Но куда идти? Что делать дальше?

«А вот что: взберусь на насыпь за Белым городом, захвачу для себя целый товарный. Там и сесть легче!» Робби видел, как это проделывали бродяги. Но как же стать бродягой? Он ничего не знает об этом. Да очень просто, черт возьми! Он же не собирается вечно быть бродягой! Только бы доехать бесплатно до места, только бы выбраться из Кроссроудза! И Робби быстро зашагал через Рокингемское поле и переулок Дрейтона к железной дороге. Здесь возле насыпи сидело несколько негров. Робби, опустив глаза, подошел к ним.

– Эй, янг блад,[17]17
  Янг блад (young blood)в переводе на русский «молодая кровь».


[Закрыть] чего тебе здесь надо?

Робби замер. Откуда эти люди знают его фамилию? Наверно, мама ищет его и уже успела здесь побывать! Он растерянно посмотрел на незнакомых людей.

– Моя фамилия не Янгблад!

– А нам какое дело до фамилии! – возразил говоривший. – Ты для нас все равно янг блад. Уж раз не старая кровь, так значит молодая кровь!

Все они сидели полукругом, и говоривший – тощий, длинноногий негр – в центре. На нем был заплатанный комбинезон и старая рабочая куртка. Он оглядел Робби черными, как угли, глазами.

– Чего ты здесь ищешь? Потерял что-нибудь?

– Нет, сэр, ничего не терял.

– Так что же тебе надо? Твоих товарищей здесь нет, правда?

Робби струхнул, но постарался ответить, как человек, видавший виды:

– Да то же, что и вам: сесть на товарный и у ехать.

– Убирайся отсюда, чтобы я тебя не видел! Поворачивай зад и беги домой, пока я тебя не огрел как следует!

Робби посмотрел в сердитые темные глаза негра и понял, что тот не шутит.

– У меня нет дома, – ответил Робби. – Я не живу в этом городе. Я здесь случайно, как и вы.

– Оставь мальчишку в покое, Скотти! – сказал кто-то.

– И не стыдно тебе, малый, среди бела дня лгать людям прямо в лицо?

– Зачем мне лгать вам, мистер? Вы же не отец мне! – Робби заставил себя выдержать его взгляд. Остальные негры неодобрительно фыркнули.

Скотти оглядел Робби с головы до ног.

– Да ты, оказывается, еще и дерзкий, а, Молодая кровь?

Робби промолчал. Интересно, нарочно ли этот человек называет его так. Может быть, он в самом деле знает, что его фамилия Янгблад?

– Ладно, ладно, – проворчал Скотти. – Меня это, правда, не касается. Присаживайся, отдохни маленько. Тут все свои. Но только имей в виду: для того, кто любит распускать нюни, бродячая жизнь не годится. Она вообще ни для кого не годится.

Робби присел на красную глину рядом с ним. Он слушал хвастливые россказни бродяг. Каждый старался перещеголять других. Возле Скотти сидел толстяк с черной-пречерной кожей и очень сердитыми глазами. Он все время посматривал на Робби. Бродяги называли его Худенький.

– Куда путь держишь, Молодая кровь? – спросил Худенький, рисуя круг на пыльной земле.

– В Нью-Йорк.

Негр сурово посмотрел на мальчика, потом тихо засмеялся.

– Я тебя понимаю, Молодая кровь. Я вот сам собираюсь распрощаться с Джорджией. Я этот Юг и видеть больше не хочу: ни весь, ни по частям, ни даже на картинке!

Все засмеялись.

– Что это ты, Худенький, так озлобился на Юг? Но Худенький не смеялся.

– Нет, это не я озлобился на Юг, а Юг озлобился на меня! Я вот только что приехал из Миссисипи – последний южный город, где я побывал. Мы его называли Веселый Миссисипи. Ну и место! Когда негр идет там по главной улице и издали видит белого, он должен в ту же секунду исчезнуть и уж дальше идти по задворкам. А еще у них так: посредине каждого квартала стоит большой мусорный бак, вот если негр увидит что-нибудь смешное, ему нельзя открыто смеяться, он должен подбежать к тому баку и спрятать в него голову.

Некоторые слушатели засмеялись:

– Ври побольше!

– Ничуть я не вру! – с горячностью сказал толстяк. – А то еще так, знаете: у них в одном районе, где живут богатые, висит большая доска с надписью: «Белая шваль, прочитай и проходи быстро! Негр, прочитай и поворачивай задницу!»

И Робби и все негры смеялись, но сам рассказчик даже не улыбнулся. Вглядываясь в его одутловатое лицо, Робби старался понять, шутит ли он или говорит всерьез.

Скотти тоже улыбался, но глаза его были печальны.

– Помнится мне такой случай, – заговорил он. – Я проезжал Типкин – это здесь в Джорджии, миль за сто отсюда. Зашел в одну лавчонку на окраине и спросил коробку табаку «Принц Альберт». «Чего тебе, малый?»—спрашивает лавочник. Я повторяю: «Коробку табаку «Принц Альберт». А он мне: «Черномазый, ты должен говорить «Мистер принц Альберт!»

Все опять засмеялись, но как-то вяло, невесело. Робби это удивило: ведь когда люди смеются от всего сердца, у них и лицо и глаза должны быть веселые.

Робби с беспокойством замечал на себе взгляд Скотти. «Чего он на меня уставился? Что, думает, я маленький?»

– Так, значит, ты едешь в Нью-Йорк…

Робби не ответил.

– Я с тобой разговариваю, Молодая кровь!

– А я вам уже сказал, дяденька, что еду в Нью-Йорк.

– Но знаешь ли ты, что Нью-Йорк не лучше, чем Джорджия или Миссисипи?

– Правда, не лучше! – подтвердил кто-то. Скотти посмотрел на Робби и расхохотался.

– Да, но я вам скажу другое: нынешняя негритянская молодежь не станет терпеть того, что мы, старики, терпели. Молодые изменят весь этот порядок или… И белые, как ни крути хвостом, должны будут согласиться. Точно говорю вам. А ты как считаешь, Молодая кровь, прав старик или нет?

Робби вспыхнул:

– Какой же вы старик? – запротестовал он, глядя на моложавого бродягу.

– Достаточно стар, чтобы быть умнее! – сухо усмехнулся тот.

Было уже поздно, и школьники расходились по домам. Робби прятался за спины бродяг, чтобы никто из ребят его не заметил, и ему страстно хотелось опять быть школьником и так же, как они, идти сейчас домой. Ну да к черту все это! Он уезжает в Нью-Йорк, а драгоценный Кроссроудз может провалиться сквозь землю!

Солнце клонилось к западу. Порывистый ветер дул по полю Шофилда, неся пыль и мусор, кружа в воздухе золотистые листья. Вдруг туча закрыла солнце, и сразу стало прохладно. Один из негров предложил:

– Давайте соберем бумагу и хворост, зажжем Костер. Что-то холодно становится.

Худенький поглядел на говорившего.

– Да ты никак спятил, парень! Не хватает еще, чтобы все крэкеры сюда сбежались! Полиция тебя поймает и так исколошматит, что от твоей башки одни черепки останутся! Это же сволочной город! Поверь, я знаю!

– Мы тут все равно долго не просидим, – сказал Скотти. – Через несколько минут наш поезд. – Он посмотрел на Робби. – А ты сумеешь на ходу прыгнуть в вагон, Молодая кровь?

– Конечно, – поспешил заверить его Робби. – Что тут особенного?

– Да, но помни: он не остановится, прыгать нужно на ходу!

– Ничего, прыгну.

– Ну, тогда прекрасно, Молодая кровь, а все-таки будь осторожен? – и Скотти дружески подмигнул мальчику.

Минут через десять послышался гудок паровоза, Робби посмотрел в сторону города и увидел клубы дыма, стелющегося над землей, и у него как-то странно резануло в желудке и всего точно жаром обдало. Негры вскочили, подхватили свои узелки и направились к широкой тропинке, ведущей на насыпь. Скотти шагал рядом с Робби, и мальчик был ему за это благодарен. Вскоре послышалось тяжелое пыхтение, воздух наполнился дымом и гарью, и Робби уже чуял по запаху, что поезд близко. Из-за поворота показался черный паровоз, за ним – красные товарные вагоны. У Робби внутри словно что-то оборвалось, и такой объял его панический страх, что захотелось бежать со всех ног отсюда, от этого поезда, от дыма и гари, бежать без передышки до самого дома. Да, но куда бежать? Теперь у него ведь нет дома!

В этот миг Робби почувствовал, что костлявая рука Скотти сжимает ему плечо, и, подняв голову, он взглянул на его худое лицо. В черных глазах бродяги ему почудились участие и ласка.

– Трусить нечего, Молодая кровь! – сказал Скотти. – Поезд здесь еле ползет. Становись поближе ко мне и, как увидишь, что я прыгнул, прыгай тоже. Хватайся за поручни, а там уж я тебя втащу.

Робби не успел поблагодарить. Поезд был уже близко, и, как только паровоз прогромыхал над их головами, бродяги стали карабкаться цепью на насыпь и, достигнув верха, побежали вдоль состава. Робби бежал рядом со Скотти, и сердце его отстукивало сто миль в час. Поезд шел сейчас в гору на небольшой скорости. Увидев первый открытый вагон, все стали прыгать в него. Робби тоже собрался прыгнуть, но вдруг зацепился за ногу Скотти и упал, а тот, ничего не заметив, вскочил в вагон. Когда Робби поднял голову, он услыхал сквозь перестук колес, набиравших уже скорость, крик Скотти:

– Беги домой к своей мамочке! Ведь он же полз как черепаха! Вот растяпа, не сумел прыгнуть!

Падая, Робби до крови исцарапал себе колени о гравий, насыпанный вдоль полотна. Глаза его застилали слезы. Не нарочно ли подставил ему ножку этот Скотти?

Робби встал, огляделся и начал спускаться с насыпи, не соображая, куда бредет. Одно он знал наверняка: не домой… только не домой… Нет у него ни единого Друга на свете. Издалека донесся протяжный одинокий гудок паровоза, и Робби подумал, что Скотти мог бы стать его другом, но он теперь далеко, поезд мчит его на Север, и больше они уже никогда, никогда не встретятся. Мистер Майлз был его друг. А, к черту мистера Майлза! Нет у него ни единого друга на всем белом свете!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Он долго шел, не разбирая дороги, точно лунатик. Потом вдруг остановился и посмотрел: а куда Же привели его ноги? Он стоял возле большого двухэтажного деревянного дома. В палисаднике у входа росла громадная финиковая слива, с краю на тротуаре высился старый дуб. Робби узнал это место, хотя не мог понять, почему он очутился именно здесь, возле дома мистера Майлза. Должно быть, он пришел сюда не случайно. Ведь мистер Майлз его друг!

Было темно и холодно. Робби стоял, скрытый тенью раскидистого дуба, и смотрел на большой дом, не осмеливаясь войти во двор, подняться по лестнице и постучать в дверь к учителю. Лучше не ходить. Ведь тогда мистер Майлз узнает, что мама вовсе не такая хорошая и сильная духом женщина, как Робби ее расписывал; или же решит, что он – страшный лгун, и, пожалуй, не даст ему денег на поездку в Нью-Йорк! А вернее всего, мистер Майлз отведет его домой к матери. Робби стоял и все смотрел на большой некрасивый дом, весь покрытый узором дрожащих теней от деревьев; голод, боль, жалость к самому себе, тоска и одиночество овладели им с такой силой, что он просто не знал, куда деваться. В верхнем этаже дома зажегся свет, и Робби спрятался за дуб. Он стоял в своем укрытии до тех пор, пока не почувствовал, что слабеет, голова закружилась, как на карусели, ноги подкосились, и, чтобы не упасть, Робби оперся о ствол дерева. Перед глазами то появлялась, то исчезала мама, – впрочем, это была не мама, а какая-то незнакомая женщина. Она стояла в полицейском участке с плеткой в руке. Потом он увидел папу и сестру, мистера Майлза, Айду Мэй, Бетти Джейн и снова маму – маму с добрым лицом, маму со злым лицом, маму с лицом белой женщины… Он протянул руки и ухватился за дерево, но колени его подогнулись, точно сам великий бог бокса Джек Джонсон стукнул его кулаком, и Робби повалился навзничь.

Сколько прошло времени, Робби не знал, только вдруг он, как сквозь сон, услышал, что кто-то зовет его по имени, и этот голос был удивительно знаком. Потом кто-то тащил его по узкой высокой белой лестнице, но он спотыкался и не мог идти; тогда этот человек поднял его и понес. Потом вымыл ему лицо и руки, повел в большую чистую кухню и посадил за стол. Робби глотал что-то теплое, сначала ощущая боль в пустом желудке, а потом приятное успокоение, – так бывает, когда придешь с мороза и выпьешь чашку горячего молока. Робби смотрел в светло-карие глаза человека с Севера, вслушивался в его красивую звучную речь, так не похожую на говор жителей Джорджии.

– Ну как, сыт?

– Как я попал сюда? Почему я здесь? Я же не хотел идти к вам, мистер Майлз! Я не хотел вас беспокоить…

– И ты ничуть меня не побеспокоил. А пришел ты сюда, потому что нуждался в друге и знал, что я твой друг. Я рад твоему приходу. Помнишь вчерашний разговор в школе? Ведь мы с тобой договорились, что мы друзья!

Вчера… Вчера… Вчера казалось очень далеким… Это было до того, как он убежал из дому, до этой ночи в товарном вагоне, темной и страшной, до встречи с бродягами на поле Шофилда – со Скотти и тем толстяком; до того, как он упал на насыпи, до того, как почувствовал невыносимые муки голода… Вчерашний день кончился в ту минуту, когда Айда Мэй покинула его на школьном дворе… Со вчерашнего дня прошел целый век.

Робби поглядел на приветливое лицо учителя.

– Да, сэр, но…

– Ну как, сыт теперь? – опять спросил учитель.

– Да сэр, спасибо.

– Тут еще много осталось. Ешь, пожалуйста, не стесняйся!

– Я не стесняюсь, сэр. – Робби уткнулся в тарелку, заметив, что учитель смотрит на него, качает головой и что-то гневно бормочет. Он поднял глаза, но снова потупил их, встретившись со взглядом учителя. Он любит этого человека! Мальчик нахмурился, глаза его влажно блеснули, хоть он силился держаться, как взрослый. «Только бы не зареветь здесь! Ну постарайся, постарайся пожалуйста!»

Робби хотел что-то сказать учителю, объяснить ему, почему он плачет, но не мог и слова вымолвить.

– Не надо, не говори, Робби! Кончай есть! Я все знаю. Я уже беседовал с твоей матерью. Час тому назад я был у нее.

Робби посмотрел на учителя, его узкие глаза расширились, ресницы задрожали; и, будто читая его мысли, мистер Майлз отрицательно покачал головой и сказал:

– Нет, твоя мать – замечательный человек. Превосходная женщина!

– Благодарю вас, сэр. Но если мать замечательный человек, как же могла она так поступить?

– Меня благодарить нечего – я говорю сущую правду. Ты сам это знаешь, лучше чем кто-либо. Она действительно такая, как ты рассказывал, и у нее еще много других достоинств.

– Но она… она…

– Знаю. Ну и что ж? Она сделала то, что считала наилучшим для тебя. Какой у нее был выбор?

– Но… но…

– И все-таки она настоящий борец, – возразил учитель и вдруг вспомнил о другом замечательном борце – молодой негритянке Хэнк Сондерс. Он поспешно отвернулся. Образ Хэнк, воинственной Хэнк с большими темными дерзкими глазами, взволновал его душу. Хэнк умерла, Хэнк больше нет на свете. – Я сейчас вернусь, – пробормотал он и вышел из комнаты.

Потом Ричард повел мальчика домой.

– Не пойду я туда! И маму видеть больше не хочу! – Но мальчик был слишком измучен и слаб, слишком больно побит и слишком молод к тому же, чтобы оказать серьезное сопротивление своему учителю и другу Ричарду Майлзу.

Роб вошел в дом и увидел маму. Лицо у нее было похоже на печеную картошку, но сразу просияло, как только он переступил порог. Она бросилась к нему, крепко прижала к груди и с плачем осыпала поцелуями.

– Робби! Сыночек мой! Робби! Иисус Христос, милосердный бог!

Но он ничем не выдал своих чувств. Он стоял, руки в карманах, раскрыв узкие глаза, крепко стиснув зубы. Пускай помучается, пускай! Так ей и надо!

Отец – высокий, плечистый – прислонился к камину. Спокойно глядя на учителя, он с достоинством сказал:

– Благодарю вас, сэр. Робби у нас хороший мальчик.

А долговязая сестра в заплатанной ночной сорочке выбежала из кухни и, разинув рот, недоуменно таращила глаза.

Мать обнимала мальчика, взволнованно тормошила его, приговаривая:

– Сынок мой… Сыночек… Больше никогда не убегай из дому… Ведь мы тебя любим, мы все так тебя любим!

Робби ни слова.

Потом она оглядела его с головы до ног.

– Натерпелся небось, сыночек! Господи Иисусе, что с тобой было?

Робби ни слова. Лори оглянулась.

– Присядьте, пожалуйста, сэр, – сказала она учителю. – Извините, я отлучусь на минутку. Ну-ка, Дженни Ли, поскорей разведи огонь и согрей воду в котелке!

Мама повела Робби в кухню и затворила за собой дверь. Бережно раздев его, она осмотрела его раны, которые сама же нанесла, и не могла удержаться от слез. Робби тоже готов был разрыдаться, но он ни в коем случае не хотел плакать при матери. Лори начала осторожно мыть его.

Робби стоял в корыте совершенно голый. Лори осторожно намылила его широкую юношескую грудь. «Что, болит здесь?» – Она мыла его, терла, ощущая что-то новое в остром запахе потного, изможденного детского тела, и все время не сводила глаз с сына, а он сердито корчился под этим взглядом. Она думала, как бы ни разбередить раны, глубокие раны – следы ремня. Твоя работа, Лори Ли! Твоя и больше ничья! Ты это наделала, ты!

Робби позволил ей мыть себя, потому что сейчас был не в силах сопротивляться, а горячая мыльная вода и нежное прикосновение материнских рук успокоительно действовали на его усталое тело. Но это вовсе не значит, что он простил, ничего подобного! Пускай мистер Майлз и называет ее замечательной или как там еще, для него она та самая женщина, которая секла его до крови в угоду белым! Он ненавидел себя за то, что позволил ей мыть себя. Хотя, конечно, пришлось поневоле.

Он выхватил из ее рук мочалку и повернулся к ней спиной.

– Пусти! Я сам домоюсь!

Когда с мытьем было покончено, Лори вытерла сына большим белым полотенцем, прижгла раны перекисью водорода и уложила его в постель Дженни Ли.

Потом она вернулась в комнату и села в качалку. Теперь она успокоилась и может наконец поговорить с этим симпатичным молодым человеком из Нью-Йорка, которого, по всему видно, Робби любит больше всех.

– Робби – очень хороший мальчик, – начала Лори.

– Конечно! – подтвердил учитель. – Мало сказать – хороший!

– А вас как он обожает! Иногда я даже ревную, честное слово! – и Лори улыбнулась жалкой улыбкой.

Учитель тоже улыбнулся и посмотрел на огонь. Чувствуя, что родители Робби ждут от него каких-то объяснений, он покраснел и сказал:

– Робби пришел ко мне… он пришел потому, что задумал убежать из дому, но ему это не удалось. Он был ужасно обижен, подавлен случившимся и не знал, куда ему деться. А чтобы осуществить побег, он еще слишком мал. Ему хотелось вернуться домой, но из-за гордости он не пошел прямым путем, а избрал окольный. Он ведь и сейчас не объяснит вам толком, почему он явился именно ко мне, но я думаю, потому, что в душе он знал, знал бесспорно, что я отведу его домой.

– Вы так думаете? – еле слышно, как бы про себя, вымолвила Лори. Она взглянула на Джо, потом опять на Ричарда Майлза. – Да, вы, пожалуй, правы. Да. Конечно, ему хотелось вернуться домой.

Джо Янгблад тяжело вздохнул и откашлялся. Учитель испуганно поглядел на него. Лори заговорила шепотом:

– Он хотел вернуться ко мне, и к отцу, и к сестренке. Он хотел домой, но гордость не позволяла ему. Он у меня гордый и чуточку упрямый. Это потому, что у него честный характер. – Лори несколько раз качнулась, потом, обернувшись к учителю, сказала – Это я во всем виновата, мистер Майлз! Я и больше никто! Выгнала его из дому. Унизила его. Бог мне этого не простит!

– Нет, миссис Янгблад, вы не виноваты, вы не должны…

– Пойдите-ка, пойдите и сами убедитесь, какие у него рубцы. Тогда сразу поймете, чья это вина, ведь никто другой, я сама избила его до крови! А он всегда так верил в меня, господи боже!

– Понимаю, миссис Янгблад, однако вы не виноваты. И Роберт это отлично понимает. Хоть у него сейчас все спуталось в голове, но он чувствует, что не вы виноваты. Уж если кого винить, так только тех, кто действительно повинен. – Всегда веселое открытое лицо мистера Майлза омрачилось. – Белых. Крэкеров. Образ жизни южных штатов. – Он посмотрел на Янгбладов и вспомнил собственных родителей. На миг его воображению представился отец – маленький человек согнулся в три погибели под тяжестью громадного тюка, а рослый белый стоит и щиплет его. Как рано состарились его отец и мать! Ричард Майлз нахмурился. – А знаете, – сказал он, – я теперь понимаю, что это ведь – американский образ жизни в целом – и Севера и Юга одинаково. Вас заставляют сечь вашего ребенка, чтобы вы своими руками выбили из него свободолюбивый дух, который сами воспитали в нем. Вот чего они хотят!

– Да, – почти спокойно отозвалась Лори, – вы правы. Вы попали в самую точку. Но я на коленях поклялась отцу небесному, что никогда больше, никогда этого не буду делать! – Она смотрела на учителя таким взглядом, точно ждала от него ответа на все мучившие ее вопросы. Щеки ее горели от волнения. Вот если бы Джо когда-нибудь поговорил с ней так тепло, по-хорошему, показал бы, что в нем жив еще былой дух… что он понимает…

Лампа на столе горела слабым желтым светом. Лори вскочила, поправила фитиль и снова села на место. Она долго наблюдала, как кружит над лампой пепельно-серая ночная бабочка. Потом глянула в упор на молодого учителя и спросила:

– Но мы-то что можем сделать? Скажите, ради бога, что могут сделать негры-бедняки?

– Мы должны бороться, а не давать им спуску! – ответил учитель, постукивая тонкой рукой по краю стола. Он почувствовал, что слова его прозвучали неубедительно и, вероятно, весь разговор кажется этой красивой женщине и ее рослому молчаливому мужу смешным.