Текст книги "Икона и топор"

Автор книги: Джеймс Хедли Биллингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 61 страниц)

Второе различие между раскольниками и сектантами заключалось в противоположной сути их исторических упований. Хотя обе традиции были пророческими, раскольники, по существу, были пессимистами, а сектанты – оптимистами. Последователи Аввакума сосредоточивались на приближении царства Антихриста и необходимости готовиться к Страшному суду. Они верили, что земная скверна зашла так далеко, что от истории можно ждать лишь последнего грозного Божьего Суда – и ничего больше. А последователи Кульмана, напротив, в целом верили, что вот-вот начнется обещанное тысячелетнее царство праведности. Как бы ни расходились сектанты в том, что касалось природы и местоположения тысячелетнего царства, эти самопровозглашенные «Божьи люди» обычно верили, что способны содействовать его наступлению.

«Старообрядцы верили, что Небеса стали непоправимо недоступными; Божьи люди, наоборот, верили, что способны делать Небеса достижимыми для человека»[580]580
  23. Severac. Secte, 106.


[Закрыть].

Сектанты во многих отношениях были современными религиозными мыслителями, хотя бы в своей предпосылке, что человек, по сути, – разлученное с Богом одинокое существо во враждебной Вселенной. Цель заключалась в том, чтобы восстановить связь с Богом, приобщив себя Божественной мудрости. Следуя пантеистским тенденциям центрально-европейского мистицизма, они воспринимали все сущее как выражение Божественной мудрости, которую Бёме обозначал освященным греческим словом «София», которое для русского мистицизма и сектантства обрело иной смысл, чем традиционно имело в восточном православии. «София» понималась как физическая – а иногда даже сексуальная – сила, равно как и интеллектуальная форма «Божественной мудрости». Множество сектантских писателей предлагали новые пути к спасению, причем одни выдвигали физические, экстатические, другие – рационалистические и моралистические, но всегда единственные дороги, ведущие к Богу. Орды религиозных популяризаторов переводили, перерабатывали или попросту переписывали под своим именем оккультные и каббалистические трактаты. Утверждение Бёме, что он разгадал «великую тайну» творения и прочел божественное «напечатление сущих вещей» (термин Бёме «Signatura Rerurn»), вдохновило других пророков, как и Кульмана, создавать собственные «новые откровения» или «ключи ко Вселенной»[581]581
  24. «Signature Rerum» и «Mystcrium Magnum» – общепринятые названия двух важнейших трудов Бёме: его трактата о космологии и его «духовного комментария» к Книге Бытия. Кроме Бёме (о котором см.: Z. David. The Influence of Jacob Boehme on Russian Religious Thougt //ASR, 1962, Mar., 43–64), значительное влияние на Кульмана (и на русское эзотерическое и сектантское мировоззрение) оказал Лулдий, отчасти через посредство иезуита-еретика XVII в. Атаназиуса Кирхнера (см.: Тихонравов. Сочинения, II, 312 и след.). О признаках его влияния на старообрядцев см.: Архимандрит Никанор. Великая наука Раймонда Люллия в сокращении Андрея Денисова // ИАН, XVIII, 1913, кн. 2, 10, 36.


[Закрыть].

Каждая секта была склонна считать учение своего собственного пророка и проповедника прямым Божьим откровением, долженствовавшим дополнить, если не полностью заменить, все предыдущие традиции и Священные Писания. Нацеленность на упрощение обрядности и утверждение новых верований обеспечивали сектантству много точек соприкосновения с зарождавшейся светской культурой новой аристократии. По контрасту раскольники продолжали относиться с подозрением к этому новому прозападному миру и отгораживаться от него. Только когда в середине XIX в. преобладанию аристократии в русской культуре наступил конец, раскольники стали значимой силой в главной струе русской культуры.

Русскую сектантскую традицию можно вести не только от пророчества Кульмана, но и от гонимых белорусских протестантов, которые просачивались в Мобковию на исходе XVII в., – к немногим оставшимся в живых и отверженным представителям некогда богатой польской протестантской традиции. Для них типичен талантливый Ян Белободский, против которого Медведев писал свои доктринерские трактаты. Белободский формально перешел в православие, видимо, чтобы, как дипломат, получить в Москве пост официального переводчика. Однако главным его интересом было превращение новой московской академии в своего рода реваншистский богословский бастион для борьбы с иезуитами – «пелагианами» современного мира[582]582
  25. Гаврилов. Проповедники, 131.


[Закрыть]. Иезуиты оскорбляли кальвинизм Белободского, придавая слишком большое значение тому, чего человек способен достичь собственным трудом, а также спасительной силе Святых даров, и слишком малое – грозной недостижимости Бога. Хотя Белободский был вскоре осужден за ересь, его антитрадиционный подход стал модным в петровской России, где даже чистокровные русские заменяли традиционную икону в красном углу на листы с двумя первыми заповедями[583]583
  26. Маргаритов. История, 84. Твсритинов был врачом; он являет собой наглядный пример неизменной притягательности оккультной антиправославной мысли для этой небольшой образованной и изолированной интеллектуальной элиты.


[Закрыть].

При Петре впервые упоминается новая русская секта – своеобразная группа, именовавшая себя «Божьими людьми». Их расхожее название «хлысты» указывает на экстатическую восточную струю, вобранную русским сектантством[584]584
  27. Т.Буткевич. Обзор, 18–20; Г.Протопов. Исторический вид мистических сект в России // ТКДА, 1867, окт., 93–94; БСЭ (I), LIX, 811–812. Грасс анализирует легенды о Даниле и Суслове: Grass. Sektcn, I, 78–95; см. также: Severac. Secte, 82—109. И. Мельников (РВ, 1868, май, 5—70) предполагает богомильское происхождение. Анонимный автор ценной статьи о Суслове в РБС, XIX, 182, отмечает сходство с индуистской идеей реинкарнации; Щапов (Дело, 1867, № II, 160–164) приписывает секте татарское происхождение через казаков; а Северак (Severac. Secte, 154–170) склонен усматривать некоторую связь с мусульманскими дервишами. Постулируется также дохристианское или финно-языческое происхождение, в частности, Щаповым; а П. Смирнов (Вопросы, 093–100) намекает на частично еврейское происхождение, связывая хлыстов с аскетической традицией Капитана.
  Существует много интересных параллелей между русским сектантством и более современными сектантскими движениями на далеких окраинах, еще только приобщающихся к модернизации. Лантернари (V. Lanternari. The Religions of the Oppressed: A Study of Modern Messianic Cults. – N.Y., 1965) воспринимает эти секты как туземные движения протеста, сочетающие местное язычество с эсхатологическими религиозными идеями, перенятыми от ненавистных западных захватчиков для борьбы с секулярной и технологической эсхатологией, навязанной Западом.


[Закрыть].

Первое документированное упоминание этой секты относится к 1716 г., ко времени смерти ее основателя Ивана Суслова. Но, предположительно, начало ей положило фантастическое заявление беглого солдата Данилы Филиппова, который в 1645 г. на склоне холма вблизи Вязьмы провозгласил себя самим Богом Саваофом, явившимся дать людям двенадцать заповедей вместо десяти, данных на горе Синай. В первые беспокойные годы царствования Алексея он пророческим тоном призвал русских оставить существующую Церковь и жить, как Божьи люди, побросав все книги со светской ученостью в Волгу и воздерживаясь от спиртных напитков, меда и половых сношений. В 1649 г. Данило, видимо, объявил, что Суслов (в прошлом крепостной Нарышкиных, прозападной семьи, из которой происходила мать Петра Великого) его сын, а тем самым – Сын Божий. Последователи Суслова называли Иисуса «старый Христос», а Суслова «новый Христос». После того как Суслов перебрался из Нижнего Новгорода в Москву, где (видимо, в 1658 г.) был брошен в тюрьму, вокруг его имени начали слагаться причудливые псевдохристианские легенды. Здание в Москве, где встречались его последователи, именовалось «Домом Божьим» и «Новым Иерусалимом». Утверждалось, что Суслов родился у бесплодной столетней крестьянки, был распят в Кремле (с патриархом Никоном в роли Каиафы и автором «Уложения» 1649 г. в роли Понтия Пилата), а затем восстал из могилы, которую оберегала группа девственниц, облаченных во все белое.

В действительности же Суслов как будто продолжал жить в Москве до своей смерти в почти столетнем возрасте, и вполне возможно, что сусловская легенда была изукрашена «новыми Христами», пришедшими ему на смену[585]585
  Считается, что Суслов умер I января 1700 г., предположительно, в знак своеобразного протеста против нового века и переноса дня Нового года с сентября на январь. В действительности же Суслов умер естественной смертью в 1716 г. (Маргаритов. История, 21–25). Тенденция сектантской традиции сливать враждебность к новшествам с проповедническими странствованиями отчасти отражает наложение раскольнических идей на хлыстовскую традицию, что, кроме того, проявляется в тенденции превращать боярыню Морозову в своего рода Марию Магдалину при их первых «христах»-мучениках. См.: РБС, XIX, 180–184; БЕ, LX III, 123–124; Severac. Secte, 128–131, 146–148, 217.


[Закрыть]. Первым из этих «Христов» был бывший стрелец, который в начале XVIII в. удалился в монастырь и начал систематически вербовать потерявших покой монахов в новую секту[586]586
  29. О Прокопии Лупкине, который объявил себя Христом в 1732 г., а также о процессах и скандалах, последовавших вслед за этим, см.: Соколов. Влияние, 244–245; Маргаритов. История, 18 и след.


[Закрыть]. Его жена тоже ушла в монастырь, где начала завоевывать ему сторонниц. Усиление секты привело в 1733 г. к процессу над семьюдесятью восемью обвиненными в ереси ее членами, к эксгумации и полному уничтожению останков двух «христов» в 1739 г. и к еще одному процессу над четырьмястами шестнадцатью «Божьими людьми», который продолжался с 1745-го по 1752 г. Однако в условиях возрастающей известности и гонений секта процветала. В разных областях России появлялись все новые «христы», которых часто сопровождали двенадцать апостолов и «ангелы»-женщины, которых, в свою очередь, возглавляла пророчица, именовавшаяся «Богородицей».

Обряды, практиковавшиеся «Божьими людьми», связывают их с классическими дуалистическими ересями в христианстве, которые требовали самоистязаний и заявляли о своей принадлежности к тайно избранным. «Божьи люди» собирались не в церквах, а в тайных местах, обычно называвшихся «Иерусалимом» и «Сионскою горницей». Богослужения у них заменялись «радениями», или «духовной баней». Они объединялись не в приходы, но в «корабли», и не священник, а «кормщик» руководил ими в путешествии из материального мира в духовный – на седьмое небо, где люди и вправду могли стать богами. Способ вознесения туда отчасти заключался в «алхимии речи» – распевались духовные песни, гипнотически повторялись и повторялись призывы вроде: «Ой, дух! Ой, бог! Царь бог! Царь дух!» Вскоре затем начинались ритмичные движения – и одним из вернейших способов впасть в духовный экстаз, обрести чувство освобождения от материального мира было «круговое радение». По мере того как движение по кругу ускорялось, «вертящиеся дервиши» русского христианства принимались бичевать друг друга и самих себя под ритмический речитатив: «Хлыщу, хлыщу, Христа ищу»[587]587
  30. БЕ, LXXIII, 407, и вся статья, 402–409; Маргаритов. История, 147.


[Закрыть].

Если хлысты являют исступленный аспект русского сектантства, то вторая по значимости секта духоборов представляет в нем более моралистический западный элемент. Характерно, что эта секта возникла из реформистского движения среди «Божьих людей», а не самостоятельно. Сектанты, как и раскольники, разделились на множество подгрупп, однако все сектанты сохранили главные определяющие черты первой секты, точно так же, как все раскольники заимствовали свои главные отличительные черты от мучеников-старообрядцев.

Первые духоборы появились в тридцатых или сороковых годах XVIII в. в Тамбовской губернии. Они приняли идею хлыстов о необходимости бороться с земным для обретения мира духовного, и возглавлявших общины «христов» у них было не меньше, чем у их прародителей. Однако, насколько можно судить, основана эта секта была в основном солдатами, искавшими спасения от царской службы. Главным образом, они хотели найти веру более простую, чем исповедовала чуждая им православная Церковь, и обрести относительную свободу от власти иерархии, контролируемой государством. Внутри своих общин они все больше занимались вопросами морали, ведя крайне пуританскую общинную жизнь, предпочитая пророческим радениям чинные чтения по памяти и пение стихов из ниспосланного им «Откровения» – их «Животной книги»[588]588
  31. Маргаритов. История, 88 и след.


[Закрыть].

Чуть позже, чем духоборы, в той же Тамбовской губернии возникла секта молокан. Свое название духоборы получили от церковного деятеля, намекнувшего, что они борются с Духом Святым, они же приняли это название как утверждение своего намерения побороть материю духом. Молокан назвали так, потому что они употребляли молоко и в Великий пост, но они тоже согласились с этим названием, придав ему иное значение – что они уже пьют райское молоко или же обитают у молочных вод. Более всех других сект они настаивали на равном распределении богатства, и их стремление создать упрощенную синкретическую религию привело к тому, что в свои чисто христианские формы богослужения они включили некоторые иудаистские элементы. Одно из наиболее интересных разделений внутри сектантства – это разделение молокан на «субботних» и «воскресных»[589]589
  32. Там же, 106 и след.; 125–128 (о связях между духоборами и молоканами); 128–133 (о иудаистском влиянии). Очень часто проводится различие между этими «рационалистическими» сектами XVIII столетия и так называемыми «мистическими» сектами, возникшими раньше (хлысты и пр.). Однако теоретическая основа такого разделения не слишком ясна, и на практике не существует единого мнения, к какой категории следует относить многие секты (например, духоборов). Тесные связи более поздних сект с протестантством устанавливаются чаще и убедительней. См. например: S. BolsliakofT. Russian 'Protestant' Sects // S.Bolshakoff. Russian Nonconformity, 97 и след.; H. Соколов. Об идеях и идеалах русской интеллигенции. – СПб., 1904, 307 и след.


[Закрыть]. Самый факт наличия элементов иудаизма в жизни сект свидетельствует о том, что сектантские общины по своему составу имели тенденцию к космополитичности. В отличие от великороссах раскольников сектанты были склонны приветствовать всех пришедших к ним как «братьев» (обычное наименование их членов) по общим усилиям обрести истинную духовную жизнь. Растущее число иностранных переселенцев – особенно немцев и выходцев из Центральной Европы, так или иначе связанных с меннонитами и анабаптистами, хлынувших в Южную Россию, когда та была открыта для колонизации в 1762 г., – способствовало укреплению тенденций к суровому эгалитаризму. Тенденции эти, впрочем, уже подразумевались в учении Кульмана о том, что в грядущем тысячелетнем царстве «царей, королей, князей и вельмож не будет, а будут все равны, все вещи будут общественные и никто ничего своим называть не будет…»[590]590
  33. Приведено в: РБС, IX, 546.


[Закрыть].

Кроме этого призыва к общинному и уравнительному образу жизни, русские сектанты разделяли общую веру в способность человека обретать прямую связь с Богом (а то и личное общение) вне любых признанных Церквей. Для всех сект показателен символ, который Кульман (последователь Бёме) использовал для фронтисписа своей книги новых духовных песнопений: крест, слитый с ажурной лестницей, ведущей людей ввысь через символические лилию и розу к Новому Небу и Новой Земле.

Для каждой новой секты восхождение к высшей истине подразумевало бегство от материального мира вовне к духовному миру внутри. Взамен церковных богослужений и обрядов сектанты поклонялись Богу, распевая на молитвенных собраниях «духовные песни», которые представляли собой богатейший свод народных стихов в различных формах. Слово «дух» фигурирует в Символе веры всех ранних сект. Хлысты считали важнейшей из своих новых заповедей «Верую в Дух Святой» и выпевали свои молитвы и гимны «Царю Духу». Духоборы в дуалистическом отрицании материального мира пошли еще дальше хлыстов, рассматривая всю мировую историю как борьбу между закованными плотью сынами Каина и «борцами за Духа», ведущими свое происхождение от Авеля. Молокане называли себя «духовными христианами».

Сектантам, как и другим дуалистам, присущ своего рода тоталитарный фанатизм. Отвергая «тиранию» государственных Церквей во имя «свободы» духовного христианства, сектанты устанавливали собственные, еще более ригористичные тирании. Утверждая, что их общины способны достигать земного совершенства, они убедили себя, что такое совершенство возможно только и исключительно в их общинах. Появились новые формы «более высокого» крещения, открылись новые источники непогрешимой истины, а поиски совершенства нередко толкали сектантов на самоистязание. Характерно, что народные названия всех главных сект в XVIII в. указывают на то или иное действие, долженствовавшее облегчить переход человека из мира материального в мир духовный: бичевание, борьба, питье и, наконец – в названии последней и самой жуткой из сект XVIII в., – самооскопление.

По мере того как шло время и на русское сектантство начали оказывать влияние западные пиетисты, мазохистские и дуалистические тенденции все больше переставали доминировать в его традиции. Тем не менее сектантство по-прежнему тщилось предлагать утопическую общинную альтернативу официальной Церкви и играло все более важную роль в нищих сельскохозяйственных областях на юге и западе России. Сектантство оказывало также влияние на интеллектуальные круги. Значительнейшие периоды его дальнейшего скрытного роста совпадали с периодами увеличения политического брожения и идеологического прозападничества на интеллектуальном уровне: при Екатерине и Александре I, в шестидесятые и девяностые годы XIX в. – и, быть может, даже в пятидесятые и шестидесятые годы XX в.

Таким образом, контакты с Западом вместе со светским рационализмом принесли в Россию еще и сектантские протестантские идеи. Центрами этбй необычной сектантской традиции стали относительно новые города, отмеченные западным духом: Санкт-Петербург и города, возникавшие на южных равнинах России по мере вытеснения оттуда татар и турок, – Воронеж, Харьков, Екатеринослав и Тамбов. Этот последний сыграл такую огромную роль в возникновении пророческих сект, что в народе его название переиначили в «Тамбог»[591]591
  34. Буткевич. Обзор, 84–85. Ф. Ливанов указывает на относительную новизну Тамбова (официально город – только с 1636 г., а центр епархии – с 1662 г.) и на значительное число в нем иностранцев, подразумевая, что эти факторы способствовали тамошнему довольно неустойчивому увлечению крайностями. См.: Ф.Ливанов. Раскольники, 1, 285 и след.


[Закрыть]. И есть какая-то мрачная симметрия в том, что в годы Гражданской войны Тамбов был центром утопического анархизма и одним из последних подчинился власти большевиков; что туда же в конце пятидесятых годов устремились рьяные советские академики, пытаясь установить, почему сектантские настроения продолжают существовать после сорока лет атеистической власти[592]592
  35. ВФ, 1960, № 1, 143–148.


[Закрыть]. И опять-таки есть что-то симметричное в том, что в послесталинской России среди угасания идеологического пыла главным защитником аскетического и утопического прочтения коммунистической доктрины был Михаил Суслов, выросший в семье религиозных диссидентов и носивший фамилию зачинателя русского сектантства.

Новый мир Санкт-Петербурга

XVIII в. был встречен в Москве парадами, празднествами и фейерверками, длившимися целую неделю. Как почти все в официальной культуре наступающего века, это было следствием распоряжений сверху, продиктованных государственными соображениями. Автором указа – а также переноса дня Нового года с сентября на январь – был, разумеется, Петр Великий, который остается в глазах историков такой же гигантской фигурой, какой представлялся своим современникам благодаря двухметровому росту. Завершив свое путешествие по Западной Европе и раздавив непокорных стрельцов, Петр заполнил первую четверть нового столетия административными реформами и военными кампаниями, которые укрепили положение России как великой и, бесспорно, европейской державы. В 1700 г. он предпринял первый решающий шаг: издал указ впредь бороды брить и носить более короткие, немецкой моды, кафтаны «к славе и красоте правления»[593]593
  36. Мельгунов. Движения, 104.


[Закрыть].

Однако внезапность этих реформ и беспощадное их проведение вызвали яростную ответную реакцию. Повсюду люди по-всякому вставали на защиту еще большей «славы и красы» старых обычаев. В том же 1700 г. образованный москвитянин громогласно объявил, что Петр и есть Антихрист, а отчаянное восстание казаков в низовьях Волги было подавлено только после долгих и кровавых боев[594]594
  37. Там же, 117, 129. Когда Григорий Талицкий объявил Петра Антихристом, к атому обвинению отнеслись настолько серьезно, что высший церковный авторитот Степан Яворский в 1703 г. написал ответ – «Знамения пришествия антихристова и кончины века». См. дискуссию и ответ староверов в: Н. С-н (Субботин?). Каталог или библиотека староверческой церкви, собранный тщанием Павла Любопытнаго. – М., 1861, 27.


[Закрыть]. Такие выражения протеста продолжали уязвлять «новую» Россию и влиять на ее культурное развитие. Иными словами, история этой культуры должна включать не только относительно всем известное повествование о реформах Петра, направленных на осовременивание страны, но и рассказ о контратаке, предпринятой Древней Московией.

Солдаты нового порядка – ослепляющие блеском мундиров новые гвардейские полки Петра – после полного уничтожения стрельцов сталкивались лишь с неорганизованными партизанскими отрядами, верными старине. Гвардейские полки располагали всем оружием современного централизованного государства, однако и у защитников старины были свои преимущества – обширность территорий, воинствующая идеологическая убежденность и народная поддержка. Хотя конечная победа нового порядка была, пожалуй, неизбежной, защитники старины смогли вести против модернизации более длительную и истощающую войну, чем в большинстве других европейских стран.

Пестрая орда противников петровского решения включала три группы, особенно важные для дальнейшего развития русской культуры: купцов-старообрядцев, крестьянских бунтарей и монастырских аскетов. Даже потерпев поражение, эти глашатаи Древней Московии смогли навязать многие свои идеи новому государству, стремившемуся расширить и упрочить свою власть.

Однако прежде чем рассмотреть контратаку Москвы, следует оценить новые легионы, вызванные к жизни Петром, и их новую культурную цитадель – Санкт-Петербург. Этот город был самым внушительным творением его бурного царствования – третий и последний из великих исторических городов России, непреходящий символ ее новой культуры, обращенной к Западу.

В 1703 г. Петр предпринял постройку этого города в том месте, где среди болот и островов река Нева извергает мутные воды Ладожского озера в восточную часть Балтийского моря. Путь для России в эти места был Расчищен взятием в 1703 г. шведской крепости Нотеборг у истока Невы. Впервые военная фортуна улыбнулась России в ее войне со Швецией на севере Европы, и взятая крепость получила новое очень удачное название: Шлиссельбург – «Ключ-город». Этот ключ позволил отпереть то, что вскоре итальянский путешественник назвал русским «окном в Европу»[595]595
  38. Франческо Альгаротти (Francesco Algarotti) в 1739 г., после посещения города. См.: L. Reau. Saint-Petersbourg. – Paris, 1913, 16; S. Graciotti. I viaggi di Russia di Francesco Algarotti // RiS, IX, 1961, 129–150.
  Исчерпывающий отчет о первоначальной застройке города можно найти в кн.: С. Луппов. История строительства Петербурга в первой четверти XVIII века. – М. – Л., 1957. Подробное, нб недокументированное сообщение о культурной жизни Санкт-Петербурга на протяжении царствования Елизаветы см. в кн.: C.Mars-den. Palmyra of the North. – London, 1942.
  Три автора предприняли успешную попытку рассмотреть этот город как культурный символ: Н. Hjiirne. Fran Moskva till Petersburg. Rysslands omdaning.
  Kulturhistoriska skildringar. – Uppsala, 1888–1889, 2 v; E. Lo Gatto. II mito di Pietroburgo. Storia, leggenda, poesia. – Milan, 1960 (особ. 152–175 – противопоставление Москвы и Санкт-Петербурга); Н. Анциферов. Быль и миф Петербурга. – Пт., 1924. См. также ценную рецензию Г. Флоровского на две другие книги Анциферова о Санкт-Петербурге (SEER, V, 1926–1927, 193–198).


[Закрыть]. В феврале 1704 г. первый из череды иностранных архитекторов прибыл туда, чтобы руководить всем строительством, тем самым гарантировав, что «окно» будет «европейским» и по стилю, а не только по направлению. Не прошло и десятилетия, как Санкт-Петербург стал городом с примерно тридцатью пятью тысячами зданий, а также столицей всей России, хотя полный статус столицы он обрел только в 1732 г., когда императрица Анна Иоанновна окончательно сделала Санкт-Петербург своей постоянной резиденцией. Пять лет спустя Москва была опустошена пожаром.

От Санкт-Петербурга тех лет, очень мало похожего на изящный город позднейших эпох, сохранилось немного зданий. Утилитарность раннего Петербурга отражала вкусы и интересы его основателя. Вначале известный под голландским названием, Санкт Питер Бурх (сокращение «Питер» сохранилось как фамильярное обозначение столицы) был задуман наподобие голландской военно-морской базы и торгового центра. Отчасти в подражание Амстердаму новый город был спланирован на каналах и островах. Воздвигался он по строго геометрическому плану и очень быстро. Цена постройки в таком холодном сыром климате, исчисляемая в человеческих жизнях, вероятно, была выше, чем постройка любого из главных городов Европы. Еще больше о важности, которую Петр придавал военным делам, свидетельствует второй город, основанный им в 1703 г. и тоже хранящий его имя – Петрозаводск. Построенный как центр военной промышленности возле северных залежей металлических руд, этот дальний город на Онежском озере расположен в еще более холодном и негостеприимном месте, чем Санкт-Петербург.

Главными для Петра были военные и государственные соображения. Источником большинства его реформаторских идей и методов послужили практичные, занимавшиеся судостроением страны протестантского Севера. Швеция (и в меньшей степени Пруссия) подсказала ему квази-милитаристские административные идеи – утилитарный «Табель о рангах», создавший систематическую основу государственной службы, и новый синодальный метод управления церковью под контролем государства. Голландия снабдила его образцами (и значительной частью корабельной терминологии и команд) для нового русского военно-морского флота. Саксония и немецкие прибалтийские провинции обеспечили преподавателями его военные училища и штатом – новую Академию наук, учрежденную сразу же после его смерти[596]596
  39. О голландской терминологии см.: W. Christiani. Uber das Eindringen von Frcmdvorten in die russische Schriftsprache des 17 und 18 Jahrhunderts, 1906, 37–43. О недолговечных ранних немецких школах в Москве (в которых было до десяти высокооплачиваемых учителей и семьдесят семь учеников, занимавшихся по двенадцать часов в сутки, главным образом языками) см.: С. Белокуров. О немецких-школах в Москве в первой четверти XVIII века, 1701–1715. – М., 1907. Пастор Глюк, чья служанка стала второй женой Петра Великого, ранее, в 1684 г., учредил в Ливонии под покровительством шведского короля школу для обращения русских раскольников в лютеранство – до того, как открыл свою школу в Нарышкинском доме в Москве (там же, ііі—ѵііі). Про обучение русских за границей см.: М. Никольский. Русские выходцы из заграничных школ в XVIII столетии И ПО, 1863, III. Об основании Академии наук см.: L. Richter. Leibniz und sein Russlandbild, 1946, 107–142. О ранней несчастливой истории Петрозаводска см.: В.Шквариков. Планировка городов в России XVIII – начала XIX века. – М., 1939, 52–54.


[Закрыть]. Его усилия поднять образование в России сосредоточивались практически целиком на точных науках, технике и лингвистике – в той мере, в какой последняя служила непосредственно военным или дипломатическим нуждам. «Для Петра образование и профессиональное обучение, видимо, были синонимичными понятиями»[597]597
  40. L. Lewitter. Peter and Westernization // JHI, 1958, Oct., 496.


[Закрыть].

Этот приоритет практичности и техничности определил характер первой печатной газеты и первой светской книги за всю русскую историю, появившихся на свет одновременно в 1703 г. – году основания Санкт-Петербурга. Печатная газета «Ведомости» содержала главным образом техническую и военную информацию. «Арифметика» Леонтия Магницкого была скорее сборником разных полезных сведений, чем систематическим учебником арифметики[598]598
  41. В. Данилевский. Русская техническая литература первой четверти XVIII века. – М. – Л., 1954, 239–262; В. Погорелов. Материалы и оригиналы «Ведомостей» 1702–1727. – М., 1903. Размах, с каким шло развитие науки в России XVIII в. под давлением военных нужд, тонко проанализировал на примере военно-морского флота Т. Райнов (Т.Райнов. О роли русского флота в развитии естествознания XVIII в. // ТИПЕ, I, 1947, 169–218). На степень, в какой иностранцы продолжали доминировать в Академии наук на протяжении XVIII столетия (общее их число за сто лет превышает две трети состава Академии), указал автор одной полезной статьи: И.Янжул. Национальность и продолжительность жизни наших академиков // ИАН, 1913, № б, 279–298, особ. 284.


[Закрыть]. Хотя ее часто называют первой научной публикацией в России, термин «наука», использованный в ее подзаголовке, в России XVII в. подразумевал высокое техническое умение, а не теоретические знания в более широком смысле, как в Европе[599]599
  42. В добавление к уже рассмотренным примерам см. употребление слова «наука» богословами вроде Иоанника Голятовского, ректора братской школы в Киеве, и особенно главу, посвященную приемам проповедования, – Наука, альбо способ зложения // Ключ разумения. – Киев, 1659, 241, 125–133. Могила, основатель школы, казалось, подразумевал под «наукой» теоретические знания (БЕ,
  XLVI, 484–485), возможно переводя термин с латыни, а не опираясь на более раннее употребление слов «наук» и «наука», документированное Срезневским (Материалы, II, 344), но давно вышедшее из обихода в москвитянский период.
  «Арифметика» Магницкого напоминает такие рукописные тексты XVII столетия, как «Geometriia Praktika» («Практическая геометрия»), и была полезным руководством к опубликованному в 1689 г. в Амстердаме И. Копиевским «Краткому и полезному руковению в арифметику». См.: Кольман. Зачатки, 312, 315. См. также подчеркивание (309–310) того, что первое общее понимание теоретической математики пришло через мистиков. Отличным примером упора на практическую «науку» при Петре служит название трактата Татищева 1730 г. «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ» (издан в Москве в 1888 г. под ред. Н. Попова), в котором для изучения рекомендуются только «полезные» медицина, экономика, юриспруденция и философия.


[Закрыть]. Гораздо более общим и абстрактным по сравнению с «наукой» Петра был лексикон политических и философских терминов, который Петр заимствовал у поляков. Этот процесс заимствований также был продолжением тенденции XVII в. В результате новые термины осваивались беспорядочно, по мере того как в них возникала практическая нужда[600]600
  43. Основной запас абстрактных слов, оканчивающихся на «ция», был заимствован из польского (слова с окончанием 'cja'); а множество латинских и вообще европейских терминов, связанных с манерами, политикой, архитектурой, музыкой и т. д., заимствовались из Польши, особенно в конце царствования говорившего по-польски Алексея. См.: Christiani. Eindringen, особ. 10–33, 42–54. О других аспектах этого влияния см.: Lewitter. Peter and Westernization, 493–505;
  Виноградов. Очерки, 17–34 (о роли украинцев и белорусов как передатчиков польского лингвистического наследия в Великороссию не только при Петре, но еще и при Алексее). Полную всеобъемлющую картину западных заимствований при Петре можно найти в статье: Н.Смирнов. Западное влияние на русский язык в петровскую эпоху//СЯС, LXXXVIII, № 2, 1910, 1-360 и 361–386 – приложение с несколькими словниками начала XVIII в., дающими русские эквиваленты транслитерированных иностранных слов.


[Закрыть].

Таким образом, хотя Петр встречался и переписывался с докторами Сорбонны, пока был в Париже, а в Голландии приобрел первую картину будущей великолепной императорской коллекции полотен Рембрандта[601]601
  44. Р. Pierling. La Sorbonne et la Russie (1717–1747), 1882, особ. 22–38; А. Адариков. Офорт в России // Искусство, 1923, № 1, 284.


[Закрыть], его царствование не было отмечено ни философской, ни творческой культурой. Собственно говоря, с этой точки зрения правление Петра во многих отношениях представляло собой регресс по сравнению с правлением Алексея и даже Софьи. Не было живописцев, равных Ушакову, не было стихотворцев, равных Полоцкому, не было историков, равных Гизелю. Малоудачные попытки в области драматического искусства в царствование Петра эстетически сильно уступают спектаклям времен Алексея, и даже богословский диспут между Яворским и Прокоповичем кажется пресным после яростных споров, бушевавших вокруг Никона, Медведева и Кульмана.

Проводимые Петром знаменитые изменения государственной политики опять-таки двигались по пути, проложенному его предшественниками. Наступление на Прибалтику было предварено Иваном III с его Ивангородом, попыткой Ивана IV овладеть Ливонией и попыткой Алексея взять Ригу и построить балтийский флот. Полагаясь на североевропейские идеи, на иностранных специалистов и наемников, он продолжал традицию, начатую Иваном IV и продолженную Михаилом. Беспощадное усиление контроля государства над традиционными интересами церковников и феодалов отвечало стремлениям тех же Ивана и Алексея, а Тайная канцелярия Петра по духу сходна с их опричниной и Приказом тайных дел соответственно. Его программа модернизации и реформ почти во всех главных отношениях была предвосхищена долгой серией попыток вестернизации на протяжении всего XVII столетия, от Бориса Годунова и Лжедмитрия до Ордин-Нащокина и Голицына.

Но если правление Петра представляет собой кульминацию давно начавшихся процессов, оно тем не менее было совсем новым по духу и имело далеко идущие последствия. Петр не просто использовал западных специалистов и западные идеи – они стали для него своими. За сто лет до знаменательной победы Петра над шведами Скопин-Шуйский уже прибегнул к западным военным приемам, чтобы нанести поражение западному противнику. Решающая победа Алексея над поляками покончила с куда более серьезной угрозой доминированию России в Восточной Европе, чем являлась для нее Швеция. Но все былые победы одерживались во имя религиозной цивилизации, победы же Петра одерживались ради суверенного светского государства. Петр – первый русский правитель, побывавший за границей, – общался с иностранцами в роли подмастерья, учась у них. Он официально именовал себя не царем, а императором, и в той же мере, в какой он вообще считал нужным оправдывать свою безжалостную политику практической целесообразностью, он говорил о «всеобщем национальном служении», об «оплоте правосудности» или «общем благе». «Интересы государства» для него были почти синонимом «государевой пользы»[602]602
  45. В. Sumner. Peter the Great and the Emergence of Russia. – London, 1956, 132. О возрастающем влиянии Гроция и шведской практики еще до Петра и об интеллектуальном происхождении петровского Polizeistaat см.: Lappo-Danilevsky. L'Idec, 369–383; Верховский. Учреждение, I, ііі—хѵ.


[Закрыть]. Официальная придворная апология правления Петра «Правда воли монаршей» повторяла пессимистические светские аргументы Гоббса о практической необходимости абсолютной монархии для погрязшего в пороках человечества. Ее автор, Феофан Прокопович, был первым в длинном ряду русских церковников, готовых служить «идеологом государственной власти, использующей христианство как свое орудие»[603]603
  46. Yu. Serech. Feofan Prokopovich as Writer and Preacher in his Kievan Period // HSS, II, 1954, 223. См.: Прокопович. Правда воли монаршей. – СПб., 1726 (много последующих изданий) и другие его работы в «Сочинениях» под ред. И.Еремина (М. – Л., 1961); Lappo-Danilevsky. L'Idee, 374 и примеч. I – о влиянии Буде и Гроция, помимо Гоббса. См. также: R. Stupperich. Feofan Prokopovic und Johann Franz Buddeus//ZOG, IX, 1935, 341 и след.; G. Bissonnettc. Pufendorfand the Church Reforms of Peter the Great. – Columbia University Ph.D., 1961; Brian-Chaninov. Church, 128–133; E. Темниковский. Один из источников духовного регламента // СХО, XVIII, 1909, 524–534.
  О последних усилиях врага петровских реформ Яворского воспротивиться подчинению церкви государству при Петре см.: Тихонравов. Сочинения, II, 156–304; а о католическом (в основном) источнике его аргументов см.: И. Морев. «Камень веры» митрополита Стефана Яворского. – СПб., 1904, особ. 1—50, 187–247, а также: Yu. Serech. Stefan Yavorsky and the Conflict of Ideologies in the Age of Peter the Great // SEER, XXX, 1951, 40–62.
  О самом Прокоповиче см. все сше ценное исследование: И. Чистович. Феофан Прокопович и его время. – СПб., 1868. Рассмотрение западных влияний в этой книге (366–384) дополняет работа: Г. Гурвич. «Правда воли монаршей» Феофана Прокоповича и ее западноевропейские источники. – Тарту, 1915.
  Создастся впечатление, что и Восток, и Запад не слишком жаждали объявить Прокоповича своим. Православный Г. Флоровский категорически заявляет, что он «не просто был под влиянием протестантства, а попросту был протестантом» (G.Florovsky. Westliche Einfliisse in der russischen Theologic // Kyrios, II, 1937, II), тогда как немецкий католик Ступперих настаивает, что Прокопович всегда был православным (R.Stupperich. Fcofan Prokopovics theologische Bestrebungen // Kyrios, 1,1936,350–362).


[Закрыть].

В пьесах и проповедях Прокопович превозносил доблести народа, который обозначал новым словом «российский». Русская уверенность в себе укрепилась после победы Петра над шведами, которых Прокопович назвал супостатом, «како силен, страшен и славен есть… Между инными бо народы немецкими он яко сильнейший воин славится и доселе прочиим всем бяше страшен»[604]604
  47. Ф. Прокопович. Слова и речи // Ф.Прокопович. Сочинения. – М., 1961, 24, 117 (приведено также в: V. Kiparsky. Finland and Sweden in Russian Literature // SEER, 1947, Nov., 175). С. Зснковский (S.Zenkovsky. Schism, 49) утверждает, что Прокопович не просто популяризировал, но сам «создал» слово «россиянин», однако оно, видимо, было в употреблении еще в «Смутное время». См.: С. Платонов. Социальный кризис смутного времени. – Л., 1924, 67.


[Закрыть]. Новый светский национализм был, однако, более ограничен в своих претензиях, чем религиозный национализм эры Московского государства. Петр не меньше других европейских монархов начала ХѴIIІ в. говорил о «пропорциональности» и необходимости «сохранять равновесие в Европе»[605]605
  48. Christianі. Eindrmgen, 18, 23.


[Закрыть].

Его придворные не только усвоили манеры и терминологию польской аристократии, но также и льстящее самолюбию ощущение себя «европейцами», культурно превосходящими всех остальных. Придворные поэты начали отзываться свысока о других «нецивилизованных» народах практически в том же тоне, в каком западные европейцы писали о допетровской Руси:

 
Вольнохищна Америка
Людьми, в нравах, в царствах дика…
Не знав Бога, худа дума,
Никто же бо, что успеет,
Где глупость, сквернъ и грех деет[606]606
  49. Карион Истомин. Приведено в сборнике: Вирши: силлабическая поэзия XVII–XVIII веков / Под ред. П.Беркова. – Л., 1935, 151. В сектантской литературе XVIII столетия Америку всячески винили за табак, «американскую чуму» («…американская чума / лишила мир духовного ума») – Ф. Ливанов. Раскольники, I, 237 (и вся поэма, 234–252).


[Закрыть].
 

Если для описания изменений при Алексее подходит, по сути, органический термин «перелом», то для описания их при Петре подойдет более механический термин «переворот»[607]607
  50. Как у Флоровского в главе о Петре в его книге «Пути». См. также типичное славянофильское упорсбление этого слова И. Аксаковым (РА, 1873, кн. 2, 2511).


[Закрыть]. Политическая целесообразность, базирующаяся на безличных расчетах, пришла на смену миру, где важнее всего были идеальные цели и личные привязанности. Традиционное местничество при Алексее было куда менее обязывающим и строгим, чем новый петровский иерархический «Табель о рангах», но ему не хватало особого нового авторитета современного государства. При Алексее Москва привечала на жительство гораздо больше – и более культурных – западных гостей, чем Санкт-Петербург в первой половине XVIII в., но сама не была живым монументом западным порядкам и технологии. Для образного воображения Древней Руси этот новый город был иконой нового мира, в котором, как выразился справщик книг в начале царствования Петра:

Геометрия явися,

Землемерие всем мнися.

Без меры несть что на земли[608]608
  51. Карион Истомин в сборнике: Вирши / Под ред. П.Беркова, 150.


[Закрыть].

Есть какая-то суровая безличность в мире, где слово «душа» теперь постоянно употреблялось новой государственной службой для обозначения индивида в его функции единицы для обложения налогом и принудительных работ, где традиционное фамильярное обращение «ты» быстро вытеснялось более официальным и официально вводимым «вы».

Поглощенность Петра проблемами государства и стоящая за этим секуляризация особенно ясно раскрываются в его сложной религиозной политике. Он проявлял беспрецедентную терпимость по отношению к католикам (наконец-то разрешив постройку католического храма в пределах России), но в то же время одобрил стойкое сопротивление Галилея церковной иерархии, а русскую Церковь реорганизовывал главным образом в протестантском духе. Петр преследовал не только фанатиков-старообрядцев, которые стремились сохранить прежние обряды, но также и тех последовательных вольнодумцев, которые предпочли бы более крутые церковные реформы, гарантирующие большую свободу мысли. Петр ограничивал и строго контролировал православную Церковь внутри страны и в то же время поддерживал ее политически полезную деятельность в Польше[609]609
  52. L. Lewitter. Peter the Great and the Polish Dissenters // SEER, XXIII, 1954–1955, 75—101; R. Wittram. Peters des Grossen Verhaltnissc zur Religion und den Kirchcn // HZ, 1952, № 2, 261–296.


[Закрыть]. Он абстрактно обсуждал унификацию всех Церквей и с немецкими протестантами, и с французскими католиками[610]610
  53. P. Pierling. La Sorbonne, особ. 22–38, и Richter. Leibniz, особ. 11–37 (о взгляде Лейбница на Россию как на моог между Европой и Китаем и как на фактор, способствующий восстановлению христианского единства).
  Идею заручиться поддержкой православия для нового подхода к церковному единству в основном поддерживали янсенисты среди католиков и пиетисты среди протестантов. В культурном отношении интерес пиетистов был гораздо важнее, поскольку связывал поиски утраченного христианского единства с поисками первозданного «природного» языка, который предположительно существовал до падения Адама и смешения языков.
  Генрих Людольф, опубликовавший первую печатную систематизированную грамматику русского языка (H.Ludolph. Grammatica Russica. – Oxford, 1696, repr.: В. Unbegaun, Oxford, 1959), в Россию отправился в поисках новых возможностей для объединения христианского мира. Как и швед Спарвенфельд (о котором см.: С. Jacobowsky. J.G. Sparwenfeld: bidrag till en biografi, – Stockholm, 1932, особ. 50–79), его друг и единственный, кроме него, западный ученый, который в XVII столетии занимался научным изучением русского языка, Людольф изучал русский язык главным образом по религиозным причинам (см.: D. Chizhevsky. Der Kreis А.Н. Frankes in Halle und seine slavistischcn Studicn // ZSPh, XVI, 1939, 16–68). Образованием Людольфа руководил в основном его дядя Хиоб Людольф, прославленный лингвист-ориенталист и автор первой грамматики абиссинского языка. Это обстоятельство, возможно, объясняет подачу с помощью его друга, саксонского врача при царском дворе Лаурента Ринхубера, уже упоминавшегося проекта антимусульманского союза Москвы и Абиссинии, См.: J.Tctzner. H.W. Ludolph und Russland, 1955, 10–31, 44–93; а о Ринхубере – P. Pierling. Saxe et Moscou: un medecin diplomate, 1893. Cm. также материалы, приводимые в статье: А.Флоровский. Первый русский печатный букварь для иностранцев 1680 г. // ТОДЛ, XVII, 1961, 482–494.


[Закрыть]. Однако Церковь, которую создал он, была даже в большей степени, чем прежде, покорным орудием именно его государства. Он восстановил государственный надзор за монастырями, сурово ограничил влияние «бездельников-монахов», переливал их колокола в пушки и заменил независимый патриархат подчиненным государству Синодом.

И при этом Петр построил последний из четырех важнейших монастырских комплексов России – Александре-Невскую лавру в Санкт-Петербурге. Его новой столице требовался свой великий монастырь, чтобы ни в чем не уступать Киеву и Москве, – точно так же, как для стабильности ему необходимо было иметь государственную Церковь. Вот Петр и воздвиг свой монастырь в честь Александра Невского, святого покровителя Санкт-Петербурга и всего бассейна Невы. Мощи святого были должным образом перевезены и выставлены на всеобщее обозрение, но не в Москве, а в Новгороде, после чего отправлены водой вниз по реке и озеру, чтобы обрести упокоение в Санкт-Петербурге. Последний же был не просто городом, но новыми воротами на Запад. Царь издал указ, чтобы с этих пор святого изображали не монахом, а воином, и назначил 30 июля – день подписания договора Петра со Швецией – днем Александра Невского[611]611
  54. Н. Клепнин. Святой и благоверный великий князь Александр Невский. – Париж, 1928, 183.


[Закрыть]. Архитектурный стиль монастыря, как и богословие, которое позднее преподавали в его семинарии, во многих отношениях были более западными, нежели русскими.

О зарождении рационалистического светского мышления говорят сочинения трех русских авторов Петровской эпохи, каждый из которых подходил к интеллектуальным проблемам с земной позиции практической деятельности, поощряемой Петром.