Текст книги "Икона и топор"

Автор книги: Джеймс Хедли Биллингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 61 страниц)

Большое значение имели усилия Никона внести порядок и единообразие в русское богослужение с помощью новых печатных служебников. В последние годы патриаршества Иосифа печатная программа уже способствовала приданию русской Церкви особого достоинства и судьбоносности, которых добивался Никон. Издание «Книги о вере» в 1648 г., отредактированного «Катехизиса» Могилы в 1649-м и «Кормчей книги» в 1650 г. обеспечило Московское государство соответственно энциклопедией полемического материала, направленного главным образом против униатов и евреев; «первым учебником для религиозного просвещения народа»[440]440
  32. Pascal. Avvacum, 151; а также обсуждение и комментарии, 148–198.


[Закрыть]; первым систематизированным сводом канонических законов. Первые две книги (как и апокрифическая «Книга Кирилла», которая в сороковых годах также пользовалась в Москве особой популярностью)

Москва получила из Киева, «Кормчую книгу» – из Сербии. Москва стремительно становилась фокусом всех надежд православного Востока. После того как в первые годы Никонова патриаршества Московское государство предприняло успешное нападение на Польшу, убеждение в его священной миссии и особом предназначении росло не по дням, а по часам. Даже неславянские православные государства типа Грузии или Молдавии начали взвешивать выгоды статуса московского протектората – вроде того, на который согласились казаки Хмельницкого в 1653 г. Тем временем монах Арсений Суханов, говоривший по-гречески и отправившийся с Паисием в Иерусалим в первое из двух своих долгих путешествий для приобретения книг и сбора сведений об остальном православном мире, сообщил, что в Средиземноморье православие испоганено латинскими заблуждениями. Он воскресил давно сошедшую на нет идею о Москве как о третьем и последнем Риме, добавив, что «весь христианский мир» ждет освобождения Константинополя русским воинством[441]441
  33. Каптерев. Характер, 363–364; О. Оглоблин. Московская теория III Рима XVI–XVII столетий. – Мюнхен, 1951, 39–41; Белокуров. Суханов, 23 и след., 165 и след. Действительно ли идея завоевания Россией Константинополя мотивировка русскую политику в ту эпоху, остается неясным; но идею эту часто выражали панегиристы из царского окружения, а секретарь польской королевы писал еще в январе 1657 г., что сам Алексей «питает великий замысел освободить Грецию от ига» (Р. Des Noyers. Lettres. – Berlin, 1889, 291).


[Закрыть]. Пока Алексей вел русские войска против иноземных врагов православной веры, Никон повел свой пестрый редакторский сброд на бой с предполагаемым внутренним разложением.

Между купюрами в новой Псалтири в октябре 1652 г. и появлением новых служебников в 1655–1656 гг. Никон провел ряд широких и глубоких реформ[442]442
  34. Более полную классификацию реформ см.: Е.Шмурло. История, 244–260.


[Закрыть]. Он изменил освященные временем обряды, заменил в крестном знамении двоеперстие на троеперстие, три аллилуйи заменил на две, семь просфор в проскомидии – на пять, несколько просфор на престоле – на одну и установил направление процессий против солнца, а не по солнцу. Некоторые обряды Никон отменил вовсе (двенадцать земных поклонов во время великопостной молитвы Ефрему Сирину, благословение вод в канун Крещения), ввел изменения в тексты, касавшиеся всех трех членов Святой Троицы. Изменил форму призывания Бога в Молитве Господней, описание Святого Духа в Символе веры, а также написание имени Христа (Иисус вместо Исус) во всех священных книгах.

В то же время Никон попытался ввести новый, более строгий стиль в архитектуре, распорядившись при строительстве церквей избегать затейливости северных мотивов (шатровых покрытий, луковичных куполов, семи-, восьмиконечных крестов и т. д.) Взамен он ввел неовизантийский стиль сферических куполов и классических линий, а также простой четырехконечный греческий крест. Эту попытку перенести в Россию воображаемые красоты греческого Востока знаменовали две постройки, которые он предпринял в первые годы своего патриаршества: патриарший собор Двенадцати апостолов в московском Кремле и ансамбль зданий нового Иверского монастыря на берегу Валдайского озера.

Все это сопровождалось решительными усилиями поднять как можно личный авторитет патриарха и всей церковной иерархии. Перед тем как принять сан патриарха, Никон добился от царя беспрецедентного обязательства подчиняться ему «как своему первому пастырю и отцу во всем, чему я буду наставлять касательно догматов, благочиния и обычаев»[443]443
  35. Pascal. Avvakum, 194.


[Закрыть]. Обещание это было взято из византийской IX в. апологии двух раздельно существующих, но равно абсолютных властей – светской и церковной. Подобно материи и форме, телу и душе, эти два царства предположительно должны были в пределах христианского мира существовать в полной гармонии. Столь категоричное утверждение патриаршего авторитета было для Московии делом неслыханным. Оно словно бросало вызов не только царю, но и новому своду законов, которые подчиняли монастыри (а следовательно, и церковную иерархию) светской юрисдикции. Да и па византийскую традицию программа Никона опиралась довольно-таки шатко. Реформы готовились в спешке и тайно, основываясь на выборочном использовании западных компиляций византийских текстов, компиляций, составленных недостаточно компетентными людьми[444]444
  36. И клятва, которой Никон добился от царя, и его главные доводы в пользу власти патриарха были почерпнугы из весьма радикального даже для Византии трактата IX в. патриарха Фотия Эпанагога (Н.Каптерсв. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. – Сергиев Посад, 1909–1912, в 2 т.). Зызыкин в своей эрудированной, но недостаточно документированной книге (М.Зызыкин. Патриарх Никон, его государственная и каноническая идея. – Варшава, 1931–1938, в 3 т.) защищает каноническую обоснованность позиции Никона, указывая на ее соответствие утверждениям Эпанагога, а не византийской традиции в целом. См. также статью об Эпанагоге в России: G. Vernadsky // Byzantinisch-Neugriechische Jahrbiichcr, 1928, № 6, особ. 129–142. Краткий очерк можно найти в статье: М. Spinka. Patriarch Nikon and the Subjection of the Russian Church to the State // CH, 1941, Dec., 347–366; а критическую библиографию см.: R. Stupperich // ZOG, EX, 1935, 173–180.
  Никон изучал Эпанагога по переводу сборника византийских текстов «Jus Gracco-Romanum», сделанному Славинецким с немецкого в XVI в., и по другим византийским текстам в венецианских изложениях и переводах. Возникает впечатление, что Никон почти или вовсе не использовал ни 500–700 рукописей, привезенных Сухановым, ни собственную библиотеку; однако проблема эта в целом никогда систематически и объективно не изучалась. См.: Белокуров. Суханов, 331 и след.; Сокровища древней письменности и старой печати / Под ред. М. Тихомирова. – М., 1958, 26–30.


[Закрыть].

В противовес светской власти Никон выпустил в 1653 г. переработанное издание «Кормчей книги», а в следующем году убедил царя приказать провинциальным воеводам шире пользоваться каноническими законами в уголовных делах[445]445
  37. Зызыкин. Патриарх, II, особ. 315–318.


[Закрыть]. Никон одного за другим приглашал в Москву иностранных патриархов для одобрения его реформ, а для их освящения приобретал за границей священные реликвии и иконы (начав с иконы Иверской Божьей Матери, которую доставили с горы Афон еще в 1648 г.). В Заиконоспасском монастыре он основал академию для перевода греческих и латинских текстов, а также приобщения священнослужителей, помимо богословия, и к полезным светским знаниям. Например, во время чумы 1653–1654 гг. лучший из вывезенных им из Киева переводчиков Епифаний Славинецкий должен был вместо предполагавшегося перевода Библии заняться переводом труда Везалия об анатомии человека, а агент Никона, приобретавший для него книги на православном Востоке, большую часть времени тратил на то, чтобы разыскивать ученых и рукописи, которые могли бы предложить дополнительные медицинские сведения[446]446
  38. Райнов. Наука, 454 и след.


[Закрыть].

К великому для него несчастью, Никон начал осуществлять свою программу в России, когда народ тяжко страдал от войны и чумы. Вскоре он стал предметом ожесточенной ненависти всех тех, кому был необходим козел отпущения и кто завидовал его близости к царю. Его положение было подорвано противостоянием влиятельных бояр, высокопоставленных чиновников и глав монастырей (нередко в одном и том же лице), а также его собственным смешением политических и религиозных проблем. Например, ведя свою кампанию против новых направлений в иконописи, Никон приказал стрельцам силой конфисковать иконы, выскребывать глаза изображений и носить их по московским улицам, демонстрируя, какая кара ждет тех, кто и впредь отважится писать такие иконы. Никон собственноручно разбивал при народе изуродованные иконы, называя при каждом таком символическом «погребении» имена их бывших высокопоставленных владельцев. Эти действия навели ужас на бюрократию и внушили растерянной и суеверной московской черни мысль, что Никон – сущий иконоборец и навлек на город чуму. Добиваясь принятия новых обрядов, Никон во время обычных церковных служб порицал упирающихся бояр и предавал анафеме священников. Он вызвал противодействие своей программе церковной дисциплины у гордых и консервативных монахов Соловецкого монастыря тем, что стремился распространить патриарший контроль даже на такие щекотливые дисциплинарные вопросы, как пристрастие к вину. Он усилил симпатии населения северных областей к Соловецкому монастырю, попытавшись основать поблизости соперничающий монастырь, которому дал греческое название ставропигиальный (от «ставрос» – крест).

Осмелев, соловецкие монахи начали организованное сопротивление Никону, отказавшись в 1657 г. принять его новые служебники. Несколько месяцев спустя трое епископов, назначенных в только что созданные провинциальные епархии, отказались, вопреки воле Никона, покинуть свои московские синекуры. А на следующее лето царский окольничий избил патриаршего стряпчего, не позволив ему распорядиться религиозной церемонией, сопровождавшей обед в честь православного грузинского царевича. Когда царь не наказал окольничего, а затем перестал бывать на патриарших службах, Никон отреагировал на это с присущим ему драматизмом.

После окончания богослужения в Успенском соборе он объявил, что удаляется в свой недавно построенный в некотором отдалении от Москвы монастырь, Новый Иерусалим, и останется там, пока царь не подтвердит своего доверия к нему и его программе. Однако вызова от царя Никону пришлось ждать восемь лет – и то лишь затем, чтобы предстать перед Церковным Собором, который приговорил его к лишению святительского сана и к ссылке в отдаленный северный монастырь. Этот собор 1667 г. одобрил большинство изменений, введенных им в церковные службы, но главная идея его программы – попытка создать теократическое государство, подчиненное мощной и дисциплинированной церковной иерархии, – была категорически отвергнута. О влиятельности и магнетизме Никона неопровержимо свидетельствует тот факт, что Тайному приказу и другим слугам нового светского государства потребовалось почти десятилетие, чтобы низложить его официально[447]447
  39. Подробный обзор споров из-за падения Никона см.: Платонов. История, 443–448. Многие документы самого Никона или касающиеся его, особенно связанные с его долгими испытаниями, предшествовавшими собору, – напечатаны с великолепными комментариями в кн.: W. Palmer. The Patriarch and the Tsar. – London, 1871–1876, 6 v. Основным собранием по-прежнему остается: Н.Гиббенет. Историческое исследование дела патриарха Никона. – СПб., 1882–1884, в 2 т. Основная цель автора (как и Платонова) – уравновесить неполную и в целом враждебную картину, нарисованную В.Соловьевым в его «Истории», кн. IV, 192–281. Отличный обзор никоновских реформ дан Н. Кореневским (Церковные вопросы), а бурная ранняя история исправления книг прекрасно изложена в работе: П.Николаевский. Московский печатный двор при патриархе Никоне //ХЧ, 1890, янв. – фев., 114–141; сен. – окт., 434–467; 1891, янв. – фев., 147–186; июль-авг., 151–186.
  О конкретных реформах Никона (внецерковное значение которых далеко не всегда оценивается со всей полнотой) см., помимо указанных работ: подробное описание введенных им обрядов в процессиях (ХЧ, 1882, II, 287–320); о его строительной программе (Чт, 1847, III, гл. I, 1—26); о его возражениях против шатровых крыш (Труды V археологического съезда в Тифлисе 1881. – М., 1887, 233); о его архитектурной программе и се влиянии (История русского искусства. – М., 1959, IV, 162–178); о его оппозиции «Уложению» (РА, 1866, II, 53–66).
  О сопротивлении Соловецкого монастыря никоновским реформам см.: И.Сырцов. Возмущение соловецких монахов-старообрядцев в XVII веке. – Кострома, 1888, 47–56, а также 11–19, откуда явствует, что антипатия Никона к Соловецкому монастырю возникла из опыта его предшествующей жизни на Севере. См. также: Н.Барсуков. Соловецкое восстание 1668–1676. – Петрозаводск, 1954.


[Закрыть]. Однако с тех пор Церковная иерархия никогда уже не играла в России подобной политической роли и даже не пыталась претендовать на нее. Отмену патриаршества и полное подчинение церкви государству несколько десятилетий спустя осуществил Петр Великий.

Ответ фундаменталистов

В то самое время, как Никон отправлялся в ссылку и забвение, другой священнослужитель был тайно увезен еще дальше на север, обреченный на судьбу еще более жуткую. На первый взгляд, протопоп Аввакум был очень схож с Никоном: фанатично верующий священник с северо-востока России, страстный противник западного влияния, исполненный глубочайшей решимости сохранить православную веру и обрядность как определяющие начала русской жизни. Более того, Аввакум дружил с Никоном в Москве в конце сороковых годов, когда оба были ревнителями старой веры. Они соглашались в том, что русскую Церковь следует всячески оберегать от тлетворного западного влияния и секуляризации. Оба равно поддерживали первую важную церковную реформу1650 г. – введение «единогласия» вместо беспорядочного многоголосого пения и чтения во время церковных служб[448]448
  40. Н.Каптеров. Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов. – М., 1887, I, 81 —105; А.Преображенский. Вопрос о единогласном пении в русской церкви XVII в. // ПДП, 1904, 7—43. Обойденную исследователями характеристику Аввакума см.: С.Мельгунов. Великий подвижник протопоп Аввакум. – М., 1917.


[Закрыть].

Однако в дальнейшем нужду в реформах Аввакум начал рассматривать совсем в ином свете и уже считал Никона своим злейшим врагом. Аввакум превратил себя в рупор идей и мученика фундаментализма. Подобно теократизму Никона, фундаментализм Аввакума подвел итоги и собрал в единый фокус тенденции и позиции, складывавшиеся на протяжении ста с лишним лет.

Фундаменталистскую позицию в основном отстаивали «белые», приходские священнослужители в провинциях, и она точно отражала консерватизм, суеверия и жизненную силу восточной окраины. Это была не столько четко сформулированная платформа, сколько простое связывание всех бедствий с нововведениями, нововведений – с иностранцами, а иностранцев – с дьяволом. Прошлое, которое тщились сохранить фундаменталисты, было органичной религиозной цивилизацией, преобладавшей в России до появления заморского обмана. Во имя этого они начали требовать наложения строгих пуританских запретов на такие западные новшества, как табак («колдовское зелье», «бесовский ладан») и хмель («заколдованную литовскую лозу»). Особенные подозрения вызвали изобразительные искусства и инструментальная музыка. Сожжение шести повозок с музыкальными инструментами в Москве в 1649 г. служит наглядной иллюстрацией античужеземных и пуританских настроений первых лет царствования Алексея[449]449
  41. Mooscr. Annales, I, 21. О хмеле (некоторые считали, что он вызвал чуму) см.: Райнов. Наука, 454–460; Б.Бахтин и Д.Молдавский //ТОДЛ, XIV, 1958, 421–422. О сходных суевериях, связанных с чаем, кофе и даже картофелем, см.: ПС, 1867, № 5, 67 и след.; № 6, 167 и след.
  Табак, которым восхищался Иван IV, подвергался на протяжении XVII столетия все усиливающимся, хотя в целом неэффективным запретам (Михаил запретил его в 1634 г., а Алексей подумывал ввести за курение смертную казнь) и начал употребляться все шире в начале XVIII в. См.: Гудзий. История, 422–423; В.Пичета. История московского государства. – М., 1917, 68; Е.Рагозин. История табака и системы налога на него в Европе и Америке. – СПб., 1871, 19–20.


[Закрыть].

Особенно ненавистны фундаменталистам были «фряжские иконы», которые появились в русских церквах в подражание изобразительному искусству Голландии в начале XVII в. «Пишут спасов образ Еммануила, – возмущается Аввакум, – лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бедры толстыя… А то все писано по плотскому умыслу»[450]450
  42. РИБ, XXXIX, 1927, 282; см. также: «Житие» протопопа Аввакума и другие его сочинения. – М., 1960, 135; рассмотрение этого типа иконописи см.: Hamilton. Art, 151–161.


[Закрыть]. Хотя формально Никон разделял такой взгляд на иконы[451]451
  43. N.Andreev. Nikon and Avvakum on Icon-Painting // RES, XXXVIII, 1961, 37–44.


[Закрыть], он разрешил церквам около Кремля украситься фресками по немецким образцам, а вскоре и вовсе позволил себе беспрецедентный поступок – позировал голландскому художнику для портрета[452]452
  44. См. анализ E. Овчинниковой фресок в московской церкви Иверской Божией Матери (ТГИМ, XIII, 1941, 147–166); и о портрете Никона кисти Даниела Фухтерса: Н.Романов. Памятники искусства, разрушенные немецкими захватчиками в СССР. – М. – Л., 1948, 200–216. См. также: Е. Овчинникова. Портрет в русском искусстве XVII века. – М., 1955.


[Закрыть].

Патологические крайности, мазохизм и еретический дуализм часто кроются у самой поверхности остервенелого пуританства. В тридцатых годах XVII столетия в окрестностях Ярославля возникали многочисленные, хотя все еще малоизвестные общины, следовавшие учению Капитона, странной личности, известной только по имени. Вместе с авторитетом Церкви они отвергали и саму христианскую доктрину. Их наставник носил тяжелые вериги, отягощенные двумя большими гирями, постился до изнурения, практиковал умерщвление плоти, а также некоторые иудейские обряды, как-то: обрезание и воздержание от свинины. Он обрел много последователей, которые неоднократно помогали ему совершать побеги из тюрем, куда его бросали местные власти[453]453
  45. Pascal. Avvakum, 62–64, 341–342.


[Закрыть].

Благодаря возрождению публичного проповедования Святого Писания, пуританское и ксенофобское недовольство сфокусировалось внутри самой Церкви. Ведущие фигуры в основном принадлежали к «белому» женатому духовенству и носили сан протопопа, самый высокий из доступных священнослужителям не-монахам. Первый протопоп, Иоанн Неронов, ратовал за возрождение старинной заволжской традиции благочестия, бедности и публичного проповедования. Будучи молодым священником в Нижнем Новгороде, он прославился как «второй Златоуст». Он привлек к себе внимание осуждением войны с Польшей в 1632 г. и тем, что, став настоятелем нового собора в Москве, построил рядом особые здания, чтобы кормить неимущих и давать им приют. Неронов заложил основу оппозиции приходского духовенства реформам Никона, выступив в начале 1653 г. в защиту другого протопопа, которого Никон лишил сана за дерзость по отношению к светским властям. Хотя Неронов был также наказан за неповиновение, он привлек на свою защиту других протопопов, включая Аввакума, который стремительно становился самым жестоким критиком Никона. Расправа с непокорными протопопами началась в сентябре, когда Аввакум был сослан в Сибирь, в далекий Тобольск, и продолжилась в следующем году, когда собор осудил и сослал Неронова. Неронов стал образцом для будущих старообрядцев, отвергнув авторитет как Церковного Собора (который он приравнял к иудейскому синедриону, осудившему Христа), так и Никона (недостойного своего сана из-за «воеводских замашек» и жестокости «в так называемом смирении подчиненных»[454]454
  46. П.Знаменский. Иоанн Неронов// ПС, 69, I, 238, 266–267, 271–274.


[Закрыть]).

Возмущение протопопов самовластием Никона было теснейшим образом связано с их неприятием каких-либо изменений в привычной обрядности. Отказ от двоеперстия (запечатленного на всех прежних русских иконах и сопровождавшего все молитвы русского крестьянина) и от сугубой (двойной) аллилуйи был для них равносилен отказу от символов, знаменующих богочеловеческую природу Христа, а изменение правописания имени Иисуса (одно из немногих слов, которое в старой Московии умели читать все) подразумевало изменение в самом Боге. Изменение формы обращения к Богу в молитве «Отче» на «Боже» как бы отгораживало Бога от доверительного отношения, наиболее понятного в патриархальном обществе.

Многие изменения сокращали и упрощали богослужение в эпоху, когда, по мнению пуритански настроенных протопопов, следовало не смягчать, но ужесточать требования к верующим. Изменения в Символе веры, казалось, ослабляли непосредственную причастность Бога к человеческой истории. Никон изменил в Символе веры традиционное «царству Христову нет конца» на «конца не будет». Вместо представления Христа сидящим одесную Бога, новый Символ веры читался «Он восседит», а утверждение веры в Духа Святого истинного и животворящего заменялось на «верую в Духа Святого, животворящего». Хотя изменения эти вносились просто ради того, чтобы избавить русскую Церковь от неканонических наслоений, фундаменталисты усмотрели в них намек на то, что Христос то восседает на престоле, то – нет (будто монарх XVII в.), а Святой Дух всего лишь приобщается истине (как любой, кто изучает светские науки).

Наиболее страстными и иррациональными защитниками фундаментализма были женщины. Более того, без первоначальной поддержки влиятельных боярынь религиозный кризис, быть может, не послужил бы началом слаженного движения раскольников. Преданность женщин старым обрядам была глубже, чем у мужчин, и чисто духовной, поскольку им не могли достаться ни земные награды, которыми располагало Московское государство, ни земная слава. Теремные затворницы, занимавшее низшее положение во всех сферах московской жизни, они тем не менее благоговели перед религиозными обрядами, которые придавали смысл и святость их мирку. Во всей старообрядческой литературе нет ничего столь кроткого и истово благочестивого, как письма ревностных московских сторонниц Аввакума вроде боярыни Морозовой, вдовы отпрыска богатого рода Морозовых. Своим религиозным воспитанием Аввакум был обязан матери, а самая трогательная фигура в его «Житии» – это, конечно же, его многострадальная жена, верная спутница, разделявшая с ним все тяготы, сопряженные с возложенной им на себя миссией. Величайшим ретроспективным художественным постижением характера старообрядцев, бесспорно, является огромное полотно Сурикова: черная фигура боярыни Морозовой на дровнях, увозящих ее на мученичество, ее непокорно воздетая рука с двумя пальцами, сложенными для крестного знамения[455]455
  47. П. Смирнов. Значение; Субботин, V, 176 (об Аввакуме) и VIII, 137–153 (о Морозовой и др.); Тихонравов. Боярыня Морозова // Сочинения, II, 12–51; А. Мазунин. Об одной переработке «Жития боярыни Морозовой» // ТОДЛ, XVII, 429–434. Популярное изложение см. в: S.Howe. Some Russian Heroes, Saints and Sinners. – London, 1916, 322–359; великолепно детализированное и иллюстрированное исследование наложения истории на миф в живописи Сурикова – В. Кеменов. Историческая живопись Сурикова. – М., 1963, 275–445.


[Закрыть].

Но если женщины просто тяготели к старым обычаям, то дерзающим мужчинам для сопротивления требовалось какое-то объяснение, какая-то программа. По мере того как протопопы отчаивались добиться отмены реформ, в них все больше крепло убеждение, что Россия приближается к последним дням земной истории.

Естественная связь между византийским фундаментализмом и апокалиптическими настроениями дает ключ к пониманию того, как возникло в России раскольничество. Сколь бы анимистическим ни было их отождествление веры с формой, каким бы путаным ни было их понимание традиционности, фундаменталисты твердо стояли на византийской почве, когда настаивали, что унаследованные церковные традиции были сотворены Христом, освящены Святым Духом на первых Церковных Соборах и должны сохраняться в неприкосновенности до Его второго пришествия. Последнее обещание Иисуса апостолам «Я с вами во все дни до скончания века» относится также к догматам и обрядам Его Святой Церкви. Если волей человека они будут изменены, значит, «конец века» близок.

Фундаменталисты русского православия, в отличие от протестантских фундаменталистов, идентифицировали Бога не со словами Писания, но с культовыми обрядами. Ведь единственное, что они знали из Писания, были псалмы, да еще те отрывки из книг пророков и Нового Завета, которые читались вслух во время богослужения. Кое-какие экстремисты среди русских фундаменталистов даже объявили Библию светской книгой, поскольку она содержит много светских и даже порнографических историй и к тому же появилась в России с помощью «хитрых» печатных станков совращенных западных славян[456]456
  48. Амфитеатров. Поп, 171–174. Возражения против печатания Святого Писания выдвигались вновь и вновь из-за неизбежных изменений формы букв. В первых русских печатных книгах действительно имели место вопиющие неточности. См.: F. Otto. History оГ Russian Literature. – Oxford, 1839, 33–34.


[Закрыть].

Когда Аввакум требовал, чтобы им вернули их Христа, он не выражался фигурально и не обращался риторически к тем, кто изменил написание имени Иисусова. Он прямо молил Бога о единственном Христе, которого знал, – о Христе русских восточных окраин. Этот Христос был для него не учитель, как греческие философы-язычники, не блюститель священной книги, как татарский Магомет, но подлинный герой-страдалец, подвижник, с чьим именем и образом москвитяне принесли зачатки цивилизации в холодные и суровые дикие земли. Если в Символе веры Святой Дух более не будет называться истинным и животворящим, значит, Церковь лишится его благого присутствия. Но огненные языки, почившие в Пятидесятницу на апостолах и исполнившие их Духа Святого, не могут быть погашены человеческой рукой. Наоборот, они явятся снова всеочищающим огнем, дабы подготовить человека к Судному дню.

Таким образом, изменения в церковных службах напрямую привели к «эсхатологическому психозу» середины столетия. Этот психоз возник непосредственно из упора на конкретность и историчность в москвитянской идеологии. Исступленная духовность монашеского аскетизма и святое безумие были в первую очередь направлены не на поиски личного экстатического единения с Богом, но более на обретение конкретного руководства и утешения, которые Бог, как считалось, неизменно дарует своим избранным через «голоса» и видения. Кажущееся молчание Бога посреди смятения и катастроф Первой Северной войны ввергло бесчисленных обитателей монастырей в «сенсуально-галлюцинационное умонастроение и миросозерцание»[457]457
  49. Щапов. Сочинения, И, 596.


[Закрыть]. Эксгумация и канонизирование мощей святого Кирилла Белозерского в конце 1649 г. вызвали лихорадочную погоню за обладанием реликвиями нетленных мощей. Официально поощряемые строгость, и аскетизм первых лет царствования Алексея усилили психологическую потребность в духовной компенсации за материальные лишения. Тем временем историческая память, высший авторитет и источник мудрости в Московском государстве, мало-помалу превращалась во все более смутный «нервный резервуар»[458]458
  50. Там же, 593.


[Закрыть] чувственных впечатлений и выдачу желаемого за действительное. В Европе середины XVII в. Московское государство приобрело сходство с домом упрямого, но влиятельного чудака в быстро меняющемся городе. Комнаты загромождены огромным количеством неразобранных сувениров прошлого, которые, строго говоря, нельзя назвать ни истинно древними, ни современными. Чем настойчивее апостолы перемен и рационализма стучались в дверь, тем с большим упорством нечесаные и немытые обитатели дома все глубже заползали в дорогой их сердцу мир иллюзий.

В конце концов, естественно, остался только хаос, добыча для мышей и крыс или огня. В перенаселенной чумной Москве крысы кишмя кишели, а пожары постоянно грозили деревянному городу. По мере того как город медленно приходил к выводу, что живой Бог более не являет себя в тревожных голосах и видениях его святых людей, самые фанатичные из фундаменталистов приходили к дальнейшему выводу, который – как ни дико звучит он для современного рационализма – был вполне последователен в своем соответствии конкретно-историческому христианству. В монастырских летописях, как и в народном воображении, вся история была пронизана присутствием Бога. Молчание Бога, его уход из истории настоящего времени могли, следовательно, означать только одно: история приблизилась или приближается к своему концу. Те, кто отчаянно искал какой-нибудь конкретный ощутимый способ исполнить Его волю в столь беспрецедентной ситуации, приходили к выводу, что им осталось одно: предать себя очистительному огню, который, согласно Писанию, должен предшествовать Судному дню.

Однако, прежде чем прибегнуть к этому последнему отчаянному способу самоуничтожения, фундаменталисты искали объяснение в старинной идее, что беды предвещают царство Антихриста и должны предшествовать истинному Второму Пришествию Христа и последнему тысячелетнему царству Его на земле. Уже во время коронации Алексея некий отшельник утверждал в Суздале, что новый царь – «Рог Антихристов»[459]459
  51. Pascal. Awakum, 64.


[Закрыть]. В реформах, эпидемиях и войнах следующего десятилетия русские пророки находили множество знамений, возвещавших, что этот устрашающий последний период истории вот-вот начнется. Украинцы и белорусы приносили в Московию пророческие идеи, которые складывались на протяжении долгой борьбы православия с католичеством в их краях. Ученый дьякон кремлевского Благовещенского собора Федор писал, что «темный и помраченный языческий бог», «пленив Литву», перешел в Россию и «сел окаянный в Божией церкви на месте святем»[460]460
  52. И.Сырцов. Возмущение, 110—III; П.Смирнов. История раскола, 91. См. также: Из истории русского раскола: дьякон Федор // ПС, 1859, июль, 314–346; авг., 447–470.


[Закрыть]. Антиуниатский белорусский трактат «Кириллова книга» с длинным эпилогом о грядущем царстве Антихриста был переиздан в Москве в шести тысячах экземпляров. «Книга о вере единой истинной православной» – более поздняя киевская антиуниатская компиляция – также вышла большим тиражом. Она обвиняла Римско-Католическую Церковь не только за нападки на православие, но и за разгул на Западе «злохитрых и многоглавых ересей»[461]461
  53. Приведено И.Хромовиным в его предисловии (Старообрядческая мысль, 1912, 10, 971) к «Книге о вере единой истинной православной» (М., 1912), опубликованной в качестве специального приложения к этому старообрядческому журналу. Об этом труде, предположительно составленном бывшим униатом Нафаниилом Киевским и "изданном в Москве иждивением Стефана Вонифатьева, см.: Субботин. Материалы, IV,143; Мельгунов. Движения, 18.


[Закрыть].

Поддержку своему антиинтеллектуализму фундаменталисты получили даже из еще более отдаленных мест – от квиетистов горы Афон, ярых противников схоластов. Еще в 1621 г. украинский старец Иоанн Вишенский возвратился с Афона, чтобы возглавить борьбу против союза с Римом, и убеждал «русских, литовских и польских людей» оставить свои «разные веры и секты» ради восстановленного православия. В своем «Наставлении в благочестии» этот Савонарола украинского Ренессанса противопоставлял римскую «Церковь Иезавели» и идеализированное православие в поистине апокалиптических терминах:

«Объявляю вам, что земля, по которой ногами вашими ходите, на вас пред Господом Богом плачет и вопиет, прося Творца, да пошлет серп смертный, как в старину на Содомлян, желая лучше пустою в чистоте стоять, нежели вашим безбожством быть населенною. Где теперь в лядской земле вера?»[462]462
  54. Цит. С.Соловьевым в: БЗ, 1858, № 9, 276. Краткую и документированную оценку Вишенского можно найти в кн.: Chizhevsky. Aus zwei Welten, 129–141. Однако здесь использована версия и датировка этого труда, данная Соловьевым, поскольку она откомментирована и, видимо, установлена по рукописи.


[Закрыть]

В его мире противоборствуют две силы: дьявол, прельщающий «всеми суетными благами, славой, роскошью и богатством», и «нищий странник», который отвергает все соблазны, предлагаемые «женой, домом и преходящим земельным наделом»[463]463
  55. Отрывки из написанного Вишснским диалога между Дьяволом и паломником: Chizhcvski, 138–139.


[Закрыть]. Латинские академии иезуитов и даже Могилы – тоже часть происков дьявола против истинной Восточной Церкви, его попыток увести людей из мира первых отцов Церкви и отшельников.

«Ты, простая невежественная и смиренная Русь, оставайся верна простому безыскусному слову евангельскому, которое дарует жизнь вечную» и не льстись на «краснобайство Аристотелево» и «темноту языческих наук». «К чему заводить латинские и польские школы? – вопрошает он. – Прежде мы их не имели, а душу спасали»[464]464
  56. Приведено в ценнейшей книге А.Флоровского – A.FIorovsky. Le Conflit de deux traditions – la latine et la byzantinc – dans la vie intellectuelle de ГЕигоре ori-entale aux XVI–XVII е siecles. – Prague, 1937, 16, 6.


[Закрыть]. Введение аристотелевских понятий в дискуссию о божественных тайнах было своего рода «маскарадом перед вратами Господа нашего Иисуса Христа». Следуя ходу мыслей Вишенского (и цитируя многие из тех же святоотеческих источников), Аввакум тоже яростно обрушивается на «зломудрствующих», «премудрость алманашную» и «алманашников», заявляя: «не учен диалектики и риторики и философии, а разум Христов в себе имам»[465]465
  57. Пустозерская проза. – Μ.: 1989, 41, 104; Аввакум. Житие, 111; Florovsky. Le Conflit, 12, note 22; H. Каптсрев. Патриарх, I, 94–97, примеч. I.


[Закрыть].

Один № 3 первых московских справщиков церковных книг Иван Наседка полагал, что обращение греческой Церкви к латинской философии указывает на приближение Антихриста. «Нет у нас ныне времени внимать вашей философии, – заявил он лютеранским богословам, которые приехали в 1664 г. в свите датского наследного принца. – Разве вам не ведомо, что грядет конец света и Суд Божий близок?»[466]466
  58 Цит. no: Florovsky. Le Conflit, 9.


[Закрыть]

Идеи эти находили подкрепление в пророческих проповедях Ефрема Сирина, который в IV в. боролся против насыщения византийской Церкви языческой философией, предостерегая сирийскую Церковь в своих «Семи словах о втором пришествии Христовом», о незамедлительной каре, ожидающей тех, кто удаляется от простоты Христа. Проповеди Ефрема, прежде не печатавшиеся ни на одном из славянских языков, неожиданно вышли в Москве между 1648 и 1653 гг. четырьмя изданиями. Его воздействие на фундаменталистов отчасти объяснялось тем, что его труды были основным святоотеческим источником для изображения Страшного суда на русских иконах и фресках. Поэтому внезапное знакомство с его книгой как бы давало неученым русским священнослужителям «подтверждение» их традиционного представления о грядущем Судном дне – и внушало веру в его возможную близость. Особое благоговение пророчества Ефрема вызывали еще и потому, что Никон якобы оскорбил этого аскета первых веков христианства, сократив число земных поклонов, сопровождавших его знаменитую великопостную молитву[467]467
  59. О влиянии Ефрема на русское эсхатологическое учение см.: Ф. Сахаров. Эсхатологические сочинения, особ. 141–191; также: Аввакум. Житие, 91–92, 109; Субботин. Материалы, VIII, 361.


[Закрыть].

Будоражили фундаменталистов и писания Арсения Суханова. Три патриарха поочередно посылали его познакомиться с богослужением других православных Церквей и раздобыть тамошние книги. Арсений, вернувшись, нарисовал жуткие картины разложения и подличания перед авторитетом латинян и властью турок. На всем Востоке Арсению вроде бы удалось найти лишь два источника надежды: Москву – третий и последний Рим, единственное место, где нет ереси[468]468
  60. Белокуров. Арсений, 220–223 и 218–227 – о его дебатах 1650 г. с греческими священнослужителями из Валахии («Прения о вере»), очень популярных в среде старообрядцев, и о его докладе Никону о православных обрядах от Египта до Грузии («Проскинитария»), О Суханове, единственном деятеле того времени, который цитируется в ранних пророчествах о приходе антихриста, см.: Субботин. Материалы, 1885, VII, 234–251. Сообщение архимандрита Леонида о русских паломничествах в Иерусалим с XIV по XVII вв. см.: Чт, 1872, I, гл. 2, 79—123.


[Закрыть], и Иерусалим – первоначальный источник истины.

Под влиянием дружбы с патриархом Паисием и под глубоким впечатлением от таких обрядов, как зажигание свечей в канун Пасхи от «небесного огня» в храме при Гробе Господнем, Арсений в своих писаниях пытался напрямую связать Москву с догреческой Церковью. Христос жил и умер в Иерусалиме, и там же возникла апостольская церковь. Первые Евангелия писались не для греков; Русь была обращена в христианство не Византией, а апостолом Андреем; да и в любом случае, «от Сиона выйдет закон, и слово Господне – из Иерусалима». «Слово Господне» было заглушено в Византии со времен Седьмого Вселенского Собора, и не случайно белый клобук, подаренный папой Сильвестром Константину Великому, теперь находился в Москве или что иконы Божьей Матери, сначала Тихвинская, а затем Иверская, чудотворно перенеслись с Афона в Москву[469]469
  61. О более старой Тихвинской легенде см.: К. Плотников. История, 14. Иверской иконе, привезенной в 1648 г. из грузинского монастыря на горе Афон, приписывали чудотворную силу, в особенности против моровых поветрий. Два величайших архитектурных памятника той эпохи (московский храм Иверской Божией Матери и Иверский монастырь под Москвой) были посвящены этой иконе. См.: Кондаков. Икона, 149, 179; S. Loch. Alhos: The Holy Mountain. – NY (1954?), 169–170.
  С первым печатным изданием «Кормчей книги» идея Москвы как третьего Рима приобретает в ту эпоху все большую популярность. Слова из письма Филотея к Ивану были воспроизведены как обращенные константинопольским патриархом Иеремией к царю Федору в дни создания Московской патриархии. См.: Н.Левицкий. Учение раскола об Антихристе и последних днях мира // Странник, 1880, авг., 529 и след.
  Отрывок «От Сиона…» из эсхатологической части Книги пророка Михея: 4, 2.


[Закрыть].

Для воспаленного московского воображения Иерусалим стал – и буквально, и фигурально – своего рода альтернативой Константинополю и Афону. Никон, первым отправивший Арсения в Святую Землю, снова послал его в Иерусалим сделать макет храма Воскресения, воздвигнутого над Гробом Господним, а затем направил туда посетившего Москву сербского митрополита для подробного описания богослужений и обрядов. Новой московской теократии предстояло стать не более и не менее, как Новым Иерусалимом. Во имя этой высокой мечты Никон начал строительство своего «святого царства» – Ново-Иерусалимского монастыря в красивейшей местности над подмосковной рекой Истрой. Гигантские колокола, позолоченные ворота и главный храм, построенный по плану храма над Гробом Господним, – все это было частью никоновского плана низвести небеса на землю в Московском государстве[470]470
  62. О «Святом царстве» см.: Гиббенст. Исследования, I, 46–49. См. также: архимандрит Леонид. Историческое описание ставропигиального Воскресенского, Новый Иерусалим именуемого, монастыря. – М., 1876. Борис Годунов намеревался построить в московском Кремле церковь наподобие иерусалимского храма над Гробом Господним, и постройка колокольни Ивана Великого, видимо, была как-то связана с этим более грандиозным проектом (История русского искусства, III, 480–481). Идея воздвигнуть подобный «Новый Иерусалим» бытовала на Западе в эпоху крестовых походов (см.: V. Tapie. La Russie de 1659 a 1689, 1957, 200), но никогда не привлекала такого внимания, как в России. Тема освобождения Иерусалима приобрела популярность в эпоху «Смутного времени» (см.: Ровинский. Картинки, II, 479–480) и способствовала отождествлению в народе освобожденной Москвы с Новым Иерусалимом.


[Закрыть].

Однако бескомпромиссным фундаменталистам этот Новый Иерусалим больше напоминал о царстве Антихриста, который должен был утвердить свою вселенскую власть именно в Иерусалиме. Пошли слухи, что никоновские переводчики и справщики все – тайные мусульмане, католики и иудеи. Поскольку среди занятых этой работой было немало беженцев, а на Востоке границы между вероисповеданиями отличались гибкостью, не удивительно, что среди переводчиков и справщиков нашлось достаточно новообращенных, а также всяких загадочных личностей, чтобы эти обвинения выглядели довольно весомыми. Тем временем в Москву из Смоленска, аванпоста униатов, старавшихся обратить восточных славян в католичество, явились два высокоученые брата, Потемкины, предостерегая, что латинизация греческой Церкви указывает на появление Антихриста в самом скором времени. Спиридон Потемкин был встречен фундаменталистами с распростертыми объятиями, как друг и пророк, благодаря десяти его трактатам о приближающемся конце мира, а его собственная смерть в 1664 г. была истолкована как знамение того, что сама история приближается к своему концу. Его брат Ефрем тут же удалился в леса к северу от Костромы, чтобы ожидать конца в посте, молитвах и чтении книг отцов церкви. Взяв в монашестве имя апокалиптического Сирина, этот Ефрем в своих пророчествах оказался не менее мрачным. В Северном Поволжье он приобрел много сторонников – в частности, проповедуя конец света на знаменитых летних ярмарках в больших торговых городах.