Текст книги "Система потоковой передачи: Сборник рассказов Джеральда Мёрнейна"

Автор книги: Джеральд Мернейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

Он приходил в школу на час раньше и готовил уроки на день.

Он добросовестно преподавал в течение всего дня и выполнял все остальные обязанности, которые ему поручал директор. Он ел свой обед в учительской, пил утренний и дневной чай там же и болтал там с коллегами. После школы он покупал необходимые вещи и шёл к себе домой. Раз в неделю днём он заходил в местную библиотеку, чтобы взять и вернуть несколько книг, а по пятницам, если кто-то из его коллег имел привычку выпивать в гостинице рядом со школой, он присоединялся к ним на час. Каждый вечер, вернувшись домой, он оставался дома; его никогда не видели ни на одном собрании.

или ночные сборища. По субботам, если в городе, где он жил, проводились скачки, он всегда их посещал. Иногда зимой его видели на футбольном матче. В другие субботы он гулял час ближе к вечеру. Он не посещал церковь ни по воскресеньям, ни в другие дни. Его единственным выходом в воскресенье была короткая прогулка ближе к вечеру.

Каждый год, пока был жив один или оба родителя, он проводил Рождество в их доме. Когда родители умерли, он ужинал в доме своей замужней сестры, единственной сестры. Каждый год в День подарков он приезжал в тот или иной непрезентабельный отель в том или ином приморском городке и оставался там на неделю. Он брал свой короткий отпуск отчасти для того, чтобы ответить на вопросы коллег в первые недели нового учебного года, но также и для того, чтобы действительно отдохнуть от рутины. В отеле он приходил в свой номер только спать. Каждое утро он прогуливался, всегда в спортивных брюках и рубашке с длинными рукавами, по улицам, прилегающим к морю, или сидел на берегу и смотрел на пляж. Днём он сидел в баре своего отеля, медленно потягивая пиво и слушая радиотрансляции крикета, тенниса, гольфа или скачек, или смотрел телевизионные репортажи об этих событиях, или разговаривал с любым другим посетителем, который мог бы заговорить с ним. По вечерам он смотрел телевизор с другими гостями в холле отеля, снова медленно выпивая и общаясь со всеми, кто предлагал с ним поговорить. В конце недели он вернулся домой и большую часть дня, до возобновления занятий в школе, не выходил из дома.

Иногда автор приглашал к себе домой кого-нибудь из коллег. Примерно раз в год, когда автор выпивал с коллегами (всегда мужчинами), он приглашал к себе домой какого-нибудь молодого человека, жена которого жила с больным родителем, лежала в больнице после родов первого ребёнка или (что часто случалось в последующие годы) недавно рассталась с мужем. Мужчины покупали несколько бутылок пива и рыбу с картошкой фри и сидели в гостиной автора три-четыре часа, прежде чем гость возвращался к нему домой.

Какие бы странные вещи ни ожидал увидеть гость в комнатах холостяка, пригласившего его домой, он не видел ничего стоящего, о чём стоило бы рассказывать тому, кто мог бы его потом расспрашивать. Обстановка показалась бы большинству наблюдателей унылой и безвкусной. Здесь был переносной телевизор, которому не меньше пятнадцати лет, дешёвый каминный радиоприёмник и…

Старый проигрыватель с дюжиной пластинок. В углу стояло несколько полок с книгами – в основном о скачках в Европе и США. В комнатах не было ни картин, ни ваз, ни украшений. Единственным неожиданным предметом в гостиной, пожалуй, были картотечные шкафы.

(В течение первых семи лет преподавательской карьеры автора был только один шкаф, но каждые семь лет их число увеличивалось на один.) Автор никогда не чувствовал себя неловко, если его посетитель разглядывал картотечные шкафы или спрашивал о них. На самом деле, эти небрежные на вид приглашения к нему домой были частью преднамеренной политики автора. Он надеялся, что его посетитель потом расскажет своим коллегам, как мало примечательного он увидел в холостяцких покоях. Это, как надеялся автор, положит конец любым сплетням, которые могли циркулировать о нем. Всякий раз, когда посетитель проявлял любопытство к картотечным шкафам, автор небрежно говорил, что он немного пишет для хобби. Затем автор давал тот или иной краткий отчет о своем хобби в зависимости от того, насколько посетитель, казалось, был осведомлен обо всем, что могло быть обозначено словом « письмо» . Человеку, который, казалось, ни разу не открывал книгу со времён учёбы в колледже, где ему пришлось прочесть роман, пьесу и сборник стихов для курса литературы, автор мог бы сказать, что он посещал заочные курсы в надежде научиться писать детективный роман-бестселлер, чтобы бросить преподавание. Тому, у кого на полках, возможно, лежали некоторые из книг « Читательского» В книгах Digest Contracted автор рассказывал, что одно его стихотворение было опубликовано ещё в школе, а затем ещё одно-два – в малоизвестных изданиях, и что он годами пытался собрать небольшой сборник стихов, который когда-нибудь мог бы быть опубликован. Одному из двадцати с лишним человек, который слышал, что владелец картотечных шкафов – какой-то писатель, и который задавал вопросы, выдававшие, что тот иногда читал роман или даже сборник стихов, или даже, возможно, когда-то пытался или думал попробовать сам написать роман, сборник стихов или даже одно стихотворение, – этому человеку автор говорил, что каждое его стихотворение было опубликовано под другим именем, и что он предпочитает не раскрывать эти имена, поскольку считает, что начинание, известное как литература, пошло по ложному пути с тех пор, как впервые начали публиковаться произведения с указанием настоящего имени автора. С тех пор, как полагал автор, критики и

Рецензенты, комментаторы и все прочие лица, претендующие на способность отличать хорошее письмо от плохого, никогда не подвергались справедливой проверке. Автор желал, чтобы все авторы всех текстов, которые могли бы считаться литературой, либо отказались давать названия своим текстам, либо давали каждому тексту своё название. Если бы мир был таким, как он хочет, сказал автор человеку, упомянутому ранее в этом абзаце, читатели могли бы узнать об авторе любого текста только то, что, как им казалось, говорил сам текст, и тем, кто претендует на мастерство комментирования текстов, пришлось бы приложить немало усилий, пытаясь установить, какой из множества текстов, публикуемых каждый год, принадлежит тому или иному ранее опубликованному автору. В этом мире, сказал автор вышеупомянутому человеку, ни один человек, претендующий на звание эксперта по комментированию текстов, не сможет хвалить или порочить какое-либо произведение, будучи уверенным в том, что он или она знает, кто является автором этого произведения, и знает, что другие тексты того же автора были похвалены или порочены другими людьми, претендующими на звание эксперта по комментированию.

Таким образом, автор прожил около тридцати лет. Теперь ему оставалось всего несколько лет до выхода на пенсию по программе досрочного выхода на пенсию, которая позволяла учителям, работающим на государственные должности, уходить с работы после пятидесяти. Он рассчитывал, что после выхода на пенсию соседи его оставят в покое. Любой, кто слышал, что он писатель, подумал бы, что он просто ещё один мужчина средних лет, пытающийся на пенсии заниматься тем, о чём мечтал, зарабатывая на жизнь. На пенсии он был практически избавлен от необходимости притворяться. И всё же он намеревался, в качестве дополнительной гарантии своей конфиденциальности, никому из бывших коллег не рассказывать, где собирается жить после выхода на пенсию. За время своей карьеры он поддерживал хорошие отношения со многими коллегами, но никого из них не считал другом. У него не было друзей, хотя женщина, которая зашла ко мне в номер, была довольно близка ему. Он много лет знал, где хочет провести свою пенсию, и свой последний переезд в качестве учителя сделал в месте, далеком от того, куда собирался выйти на пенсию. Окончив свою последнюю школу, он сказал коллегам, что намерен взять длительный отпуск, прежде чем решить, чем заняться. На самом деле он собирался потратить свои сбережения на покупку коттеджа в крошечном городке N на одноимённой реке. (Я запомнил только первую букву этого названия.)

Этот человек много размышлял над выбором места, где он проведёт остаток жизни. Он знает, что Тасмания считается горной и лесной страной, но посёлок N. расположен недалеко от центра крупнейшего на всём острове района преимущественно равнинных пастбищ. Выйдя на пенсию, автор будет видеть горы и леса вдали, но вблизи его будет окружать преимущественно ровная и покрытая травой местность.

В портфеле, который оставила мне женщина, почти две тысячи страниц. В правом верхнем углу каждой страницы указана дата. Самая ранняя из этих дат относится к концу 1950-х годов; самая поздняя – к этому году. (В тексте на многих страницах указаны другие даты, но они относятся к другому календарю.) Если бы страницы представляли собой литературное произведение, я мог бы сообщить, что первая тысяча или около того представляет собой введение к произведению, а остальные страницы – фрагменты, выбранные через определённые промежутки из основного повествования. Если бы страницы представляли собой литературное произведение, я мог бы описать его как роман с тысячами персонажей и бесконечно запутанным сюжетом.

Автор страниц в портфеле представил себе островную страну примерно такой же формы, как Тасмания, но примерно вдвое большей площади и вдвое большего населения. Название страны – Новая Аркадия.

Островная страна Новая Аркадия расположена своей средней точкой на пересечении 145-го меридиана к востоку от Гринвича и линии широты в сорока градусах к югу от экватора на планете, география и история которой схожи с земными, за исключением того, что на воображаемой планете нет страны, соответствующей стране Австралия. Из прочитанных страниц я пока не узнал, входит ли Новая Аркадия в Британское Содружество Наций и какова система управления страной. Население Новой Аркадии имеет схожее расовое происхождение с населением Тасмании, каким оно было в 1950-х годах, за исключением того, что в Новой Аркадии значительно меньше людей ирландского, шотландского или валлийского происхождения. Менее заметная разница показалась мне, когда я пролистал страницы. Жители Новой Аркадии, владеющие скаковыми лошадьми (составляющие чуть большую долю населения, чем в Тасмании), часто выбирают своим лошадям такие имена, которые мало кто из тасманийцев способен придумать. В примечании на одной из первых страниц объясняется, что автор позаимствовал многие названия новоаркадийских скаковых лошадей из книг, которые он постоянно брал в библиотеках. Однако, когда я читал на этих страницах такие имена, как «Схолар-Джипси»,

В фильмах «Lauris Brigge», «La Ginistra», «Clunbury», «Das Glasperlenspiel» и «Into The Millennium» я поймал себя на мысли, что думаю не об учителе начальной школы, сидящем в одиночестве вечером в обшарпанной гостиной, а о мужчинах – и нескольких женщинах —

листая книги в библиотеках или на верандах просторных домов, расположенных среди групп деревьев и широких лужаек на обширных просторах преимущественно ровной сельской местности.

Читатель должен был догадаться по содержанию предыдущего абзаца, что страницы, которые я просматривал или о которых писал большую часть этого вечера, а также дня, предшествовавшего ему, и утра, предшествовавшего дню, являются частью подробной хроники скачек в Новой Аркадии с конца 1950-х годов почти до настоящего времени. Введение к хронике содержит, среди прочего, карты ипподромов Новой Аркадии, списки всех владельцев, тренеров и жокеев страны, сведения обо всех основных племенных заводах, сводки годовых балансов всех скаковых клубов... Подавляющее большинство страниц, оставшихся у меня, заполнены подробностями отдельных скачек, но на протяжении всей хроники я находил заметки автора, объясняющие его методы создания воображаемого мира. (Похоже, он с самого начала предполагал, что тот или иной читатель когда-нибудь увидит его текст.) В дополнение ко всему этому содержанию, страницы также включают в себя примеры страниц из обширного индекса всех лошадей, которые скакали в Новой Аркадии за последние тридцать лет, причем каждая гонка, в которой участвовала каждая лошадь, указана под порядковым номером рядом с кличкой лошади.

В Новой Аркадии ежегодно проводится около 1400 скачек. Из одной заметки я узнал, что автор так и не достиг своей главной цели – сообщить о каждом забеге все детали, которые можно определить с помощью разработанного им метода проведения скачек. (Он использует именно этот термин. Одна из его заметок начинается так: « Я проводил по три скачки каждый вечер на прошлой неделе …»). К таким деталям относятся колебания ставок на каждого участника; сумма, если таковая была, вложенная в лошадь владельцем(ями), тренером и доверенным лицом жокея; и – что заняло больше всего времени – положение каждой лошади после каждых двух-трёх фарлонгов каждого забега.

Автор участвует в гонке, обращаясь к отрывку из прозы, выбранному наугад из той или иной библиотечной книги, которую он просматривает в поисках названий лошадей Новой Аркадии. После многих месяцев экспериментов он, будучи молодым человеком в 1950-х годах, решил, что каждая буква алфавита будет…

Имеют определённое числовое значение. Перед началом забега имена стартующих лошадей выстраиваются вертикально в левой части страницы. Затем слова выбранного отрывка из прозы записываются в вертикальные столбцы, примыкающие к списку имён, таким образом, чтобы рядом с каждым именем вскоре появлялся горизонтальный ряд букв. Когда этот ряд достигает определённого числа, вычисляется числовое значение ряда, и сумма записывается рядом с последней буквой. Сравнение результатов определяет прогресс каждой лошади до определённого момента забега; грубо говоря, лошадь с наивысшим общим результатом становится лидером на этот момент.

Описание в предыдущем абзаце сильно упрощает метод автора, используемый для проведения скачек. Скачки, проводимые по описанному выше методу, едва ли напоминают какие-либо скачки в мире, о которых я сижу и пишу статьи на страницах автора. В скачках, проводимых по описанному выше методу, лидерство постоянно менялось бы, как и большинство других позиций. В серии скачек, проводимых таким образом, аутсайдеры ранга и фавориты с низкими коэффициентами побеждали бы с одинаковой частотой. За оставшееся мне короткое время могу лишь сообщить, что автор с самого начала предвидел необходимость корректирующих устройств, которые будут сочетаться с оценкой зашифрованных текстов. Главным из них является система резервирования, позволяющая ему сохранять в резерве для любой лошади внезапное увеличение её общего количества очков. Так, лошадь, идущая пятой в середине скачек и внезапно получающая большое количество очков, исходя из выделенных ей букв, может удерживать свою позицию ещё некоторое время, пока ей не понадобится резервирование. Автор также предоставляет каждому стартующему забегу банк, пропорциональный его коэффициенту на ринге ставок, причём фавориты получают гораздо больше, чем аутсайдеры. Это, конечно же, сделано для того, чтобы фавориты и аутсайдеры выигрывали примерно одинаковый процент забегов, как и в мире, где я пишу это предложение.

У автора есть название для его метода определения победителей забегов, основанного на книгах, взятых из библиотек. Всякий раз, когда он проводит забег, используя подробный метод, описанный в предыдущих абзацах, он представляет себя расшифровывающим некий текст. В те годы, когда он участвовал в первых нескольких тысячах забегов в Новой Аркадии, он иногда интересовался той или иной книгой, страницы которой открывал наугад и расшифровывал, а иногда начинал читать отрывки из неё. Со временем он обнаружил, что чтение такой книги мало что даёт. Вместо того чтобы читать в общепринятом смысле слова, он расшифровывал книгу в своём

В голове: буквы, слово за словом, выстроенные вертикально, и представление стремительного движения лошадей. Полагаю, автор не читал ни одной книги почти тридцать лет. Он всё ещё просматривает некоторые книги или заглядывает в указатели некоторых книг в поисках имён последних двухлеток в Новой Аркадии, но когда он сегодня выходит из библиотеки с книгой в руках, которую собирается расшифровать, удовольствие, которое он испытывает, сжимая в пальцах большую часть книги, исходит от мысли о ней как об источнике выстраивания группы на дальней стороне дистанции в стипль-чезе на две с половиной мили в Лимингтоне (население 40 000 человек; главный город на северо-западе Новой Аркадии) или о скоплении участников на повороте на прямую в скачках на милю в соответствии с возрастом в парке Киллетон в Бассете (население 300 000 человек; столица Новой Аркадии).

Автор всегда жил рядом с библиотекой, но, выйдя на пенсию и переехав в Н., он больше не сможет каждую неделю возвращаться домой с охапкой книг. Он уже начал готовиться к пенсии, покупая книги. Новые книги были бы слишком дороги, даже если бы он захотел их купить, поэтому он просматривает полки букинистов. Больше всего он ценит книги, которые я бы назвал романами викторианской эпохи. Он любит эти книги, как я легко понимаю, за обилие текстов. Несколько глав из романа Джорджа Мередита или Энтони Троллопа могут вызвать в его памяти целые скачки где-нибудь в Новой Аркадии, включая такие последствия, как то, что на следующий день у какой-то лошади появятся признаки травмы, или что какой-то владелец благодаря своему успеху сможет купить дорогого годовика для будущих скачек.

Но автор ценит не только многословность этих книг, но и то качество, которое, по его словам, он находит в самой прозе. В примечании, которое я не могу назвать понятным, он, по-видимому, утверждает (я, так сказать, перевёл его примечание; он не использует грамматических или литературных терминов, расшифровываемые книги для него – всего лишь набор слов), что обилие реалистических деталей в викторианских романах придаёт образам скачек, которые они вызывают в его воображении, непревзойдённое богатство и яркость. Если моя интерпретация его примечания верна, то его метод декодирования текста, безусловно, должен быть сложнее, чем я до сих пор описывал. Если он просто преобразует буквы алфавита в числа в соответствии с фиксированной шкалой, как может…

Могут ли подробности его рас каким-либо образом зависеть от того, что большинство читателей назвали бы темой расшифровываемых им текстов?

И это не единственная загадка авторского метода. В другом примечании он, по-видимому, утверждает нечто похожее на утверждение Гюстава Флобера о том, что он мог слышать ритмы своих ненаписанных предложений на страницы вперёд. В этом примечании автор, по-видимому, утверждает, что слышит многократный стук лошадиных копыт в любом тексте, на который смотрит, и что из всех видов прозы (я снова перевожу его) викторианский роман лучше всего способен передать медленное развитие к безумной кульминации, свойственной скачкам. Опять же, я подозреваю, что его декодирование, как он это называет, сложнее, чем я до сих пор представлял.

Когда автор выйдет на пенсию, он сможет подробно отслеживать все скачки в Новой Аркадии и согласовывать календарь этого места с календарём мира, содержащего город N. Но до тех пор ему придётся продолжать подробно отслеживать определённые скачки и просто определять результаты всех остальных скачек. Он определяет результат только одной скачки, используя метод, который он называет «выпотрошением» текста. Метод «выпотрошивания» текста гораздо проще декодирования. Он начинает «выпотрошивать» текст, просматривая только то, что большинство людей назвало бы отрывками цитируемой речи. Он называет эти отрывки « почтовым спамом» . Как и при декодировании, слова, подлежащие выпотрошению, пишутся вертикально рядом с кличками лошадей, участвующих в скачке. Шкала числовых эквивалентов, используемая при «выпотрошении», отличается от шкалы, используемой при декодировании. Я пока не понял разницы между этими двумя шкалами, но подозреваю, что шкалу для метода «выпотрошивания» можно назвать грубой и неутончённой. Его единственная цель – определить порядок финиша в конце гонки. От него не требуется предлагать какие-либо постепенные разворачивания событий или множественные возможности, предлагаемые методом декодирования. В этом вопросе, как и во многих других, я подозреваю, что автор прячется за показной простотой. Использование им цитируемой речи таким образом, похоже, высмеивает цель авторов, использующих её в своих произведениях.

Такие писатели, как он, по-видимому, утверждает, полагают, что лучшая художественная литература – самая реалистичная; что лучшая проза – это устная речь. (Викторианцы использовали цитируемую речь так же часто, как и более поздние писатели, но он, похоже, по какой-то причине более терпим к ним – возможно, потому, что речь в викторианских романах кажется современным читателям слишком формальной или слишком сложной, чтобы быть реалистичной.)

Другой писатель, не я, мог бы задаться вопросом, зачем автору страниц в портфеле пришлось так усердно изобретать копию того, что ему уже было доступно: зачем ему было выдумывать ипподромы Новой Аркадии, если он мог бы купить себе скаковую лошадь и смотреть её по субботам в Моубрее или Элвике. Меня всегда интересовало то, что обычно называют миром, но лишь постольку, поскольку это даёт мне доказательства существования иного мира. Я никогда не писал художественных произведений с единственной целью – понять то, что я мог бы назвать реальным миром. Я всегда писал художественные произведения, чтобы убедить себя в существовании иного мира. И всякий раз, когда я читал художественное произведение, которое казалось мне достойным прочтения, независимо от того, был ли автором этого произведения я сам или другой человек, я всегда читал его с целью убедить себя в том, что за пределами мира, предложенного в произведении, может существовать иной мир, даже если этот иной мир предполагался только такими отрывками в произведении, как сообщение о прочтении рассказчиком текста, который он не мог понять, или о сне персонажа, о котором в тексте не сообщается.

Автор страниц в портфеле, возможно, делал заявление, аналогичное моему заявлению в предыдущем абзаце, когда делал пометки на полях своих страниц, подобные тем, что он сделал после своего подробного отчёта о скачках в Rosalind Park Stakes в определённом году (1 миля, 7 фарлонгов; вес по возрасту; скачки осенью в парке Киллетон). В этих скачках Psalmus Hungaricus (владелец/тренер ST Juhasz; всадник ML Quayle) победил Lavengro, хотя на предыдущей встрече в схожих условиях уступил этой лошади с разницей в три корпуса. Автор в своей заметке задал вопрос, и, конечно же, не смог ответить, договорились ли тренер и всадник Psalmus Hungaricus не допускать лошадь к участию в скачках, в которых она проиграла, исходя из её достоинств.

Работая над некоторыми отрывками на первых страницах этого произведения, я прибегнул к одному из своих способов писать художественную литературу, а именно писать так, словно я рассматриваю в уме ту или иную деталь и размышляю над ней на досуге. Некоторые отрывки в начале этого повествования, возможно, наводили на мысль, что я был и буду продолжать быть на досуге, чтобы представить, что должно быть рассказано о воображаемом рассказчике. Прошу читателя не заблуждаться. Пока я писал этот и предыдущий абзацы, я чувствовал себя всё менее способным притворяться, что

Я пишу ещё одно произведение, похожее на то, что я писал раньше. У меня мало времени. Через несколько часов женщина, представляющая интересы писателей,

Организация позвонит на стойку регистрации этого отеля, и начнется моя экскурсия по Тасмании. (Если кто-то из читателей этих строк засомневается в моем здоровье, пусть он будет уверен, что я в основном поправился. Чтобы закончить этот рассказ до того, как покину отель, я опустил много абзацев, которые мог бы написать, чтобы сообщить, что проспал несколько часов, съел тарелку овсянки и других продуктов или выпил несколько кружек пива.) За оставшееся время я собираюсь собрать чемодан и подготовиться к писательскому туру, а затем написать последние несколько абзацев, чтобы попытаться ответить на некоторые вопросы, которые у меня есть. (Портфель уже упакован, его содержимое находится в том же порядке, в котором оно было, когда я впервые на них взглянул. Если женщина, оставившая портфель, не вернётся до того, как я выйду из этой комнаты, я намерен положить портфель в свой чемодан и таскать его по Тасмании, пока не столкнусь либо с этой женщиной, либо с автором, что обязательно произойдёт, если никто не навестит меня в течение следующих нескольких часов.) Зачем женщина принесла мне портфель? Кто эта женщина и как она связана с автором содержимого портфеля?

Я перечисляю свои ответы на эти вопросы в том порядке, в котором они приходят мне в голову, а не в порядке их вероятной точности.

Автор этих страниц прислал их мне в знак благодарности. Расшифровка той или иной из моих художественных книг помогла трёхлетнему жеребцу Уорлду Лайту финишировать последним на повороте и выиграть знаменитую скачку Стэнли Плейт, пробегая девять фарлонгов с фиксированным весом на ипподроме Мерлинстон в Инверберви (второй город Новой Аркадии; население 200 000 человек).

Автор этих страниц прислал их мне, потому что хотел со мной встретиться.

Он поверил, что я готов принять его образ жизни. Что-то из написанного мной или сказанного мной в том или ином интервью убедило его, что мне больше нравится расшифровывать и выпотрошить тексты, чем писать их.

Автор этих страниц хотел встретиться со мной, чтобы убедить меня писать в будущем что-то другое. Он никогда бы не осмелился вмешаться в множество возможностей, которые могли бы повлиять на ход любой гонки в Новой Аркадии в будущем, но за годы, пока он расшифровывал и разбирал тексты, он заметил кое-что. Он хотел бы предложить мне несколько изменений в моём стиле написания текстов, которые…

которые позже будут опубликованы в виде книг, возможно, в один прекрасный день в Новой Аркадии пройдут еще несколько гонок, завершающихся тем, что комментаторы гонок называют «полным финишем».

Автор страниц в портфеле – не мой ровесник, холостяк, всю жизнь проработавший учителем в начальной школе. Автор страниц – женщина, которая принесла портфель в мою комнату с какой-то целью, которую я пока не могу понять.

За свою жизнь я прочитал множество текстов: гораздо больше, чем написал. Всякий раз, когда я читал какой-либо текст, в моём воображении возникал образ персонажа, который послужил причиной его появления: подразумеваемого автора, как я его или её называю. Призрачный контур этого персонажа возник в моём воображении в результате прочтения некоторых деталей текста. Читая многие тексты, я начал испытывать недоверие и неприязнь к подразумеваемому автору. Как только я начал это делать, я перестал читать текст.

Читая другие тексты, я начал испытывать симпатию к предполагаемому автору и доверять ему. Начав читать, я продолжал читать и иногда чувствовал такую близость к предполагаемому автору, что, казалось, понимал, почему он или она написал текст, который я читал. Читая страницы в портфеле, я, казалось, понимал, что предполагаемый автор этих страниц – тот человек в моём воображении, который написал эти страницы – написал их для того, чтобы вызвать в сознании того или иного читателя тот или иной образ персонажа, который показался бы читателю более симпатичным и заслуживающим доверия, чем любой человек в том месте, где он читал.

Много лет я верил, что из каждого прочитанного текста я запомню несколько слов или фраз, которые мне нужно запомнить. Теперь я помню имена владельцев и тренера победителя первых скачек в Кливленде (население 60 000 человек; главный город округа Нью-Аркадия в Мидлендсе). Цвета лошади представляли собой необычное сочетание: серый и белый. Владельцами были Ж. Брензайда и Ф. де Самара. Тренером была г-жа А. Г. Алмейда.

На этом текст заканчивается.

Невидимая, но вечная сирень

Впервые я прочитал часть романа «В поисках времени». «Утраченный» , переведённый на английский язык К.К. Скоттом Монкриффом в январе 1961 года, когда мне было всего на несколько недель меньше двадцати двух лет. В то время я читал один-единственный том в мягкой обложке под названием « Путь Суанна» . Сейчас я подозреваю, что в 1961 году я не знал, что том, который я читал, был частью гораздо более обширной книги.

Пишу эти строки в июне 1989 года, но не могу привести подробности публикации тома « Пути Суонна» в мягкой обложке . Я не видел его по меньшей мере шесть лет, хотя он лежит всего в нескольких метрах надо мной, в пространстве между потолком и черепичной крышей моего дома, где я храню в чёрных пластиковых пакетах ненужные книги.

Я сначала прочитал целиком А «Поиски утраченного времени » в переводе Скотта Монкриффа, с февраля по май 1973 года, когда мне было тридцать четыре года. В то время я читал двенадцатитомное издание в твёрдом переплёте, выпущенное издательством Chatto and Windus в 1969 году. Пока я пишу эти строки, двенадцать томов этого издания лежат на одной из книжных полок моего дома.

Я перечитал этот же двенадцатитомник во второй раз в период с октября по декабрь 1982 года, когда мне было сорок три года. С декабря 1982 года я не читал ни одного тома Марселя Пруста.

Хотя я не могу вспомнить подробности издания тома « Пути Суона» , который я прочитал в 1961 году, мне кажется, по цветам обложки я помню необычный коричневый цвет с оттенком золотистого подтона.

Где-то в романе рассказчик пишет, что книга – это сосуд с драгоценными эссенциями, напоминающий о том часе, когда мы впервые взяли её в руки. Стоит пояснить, что сосуд с эссенциями, будь он драгоценным или нет, меня мало интересует. Так уж получилось, что я родился без обоняния.

Чувство, которое, по словам многих, наиболее тесно связано с памятью, я так и не смог использовать. Однако у меня есть зачаточное чувство вкуса, и когда я сегодня вижу обложку книги « Путь Суона» , которую я читал в 1961 году, я ощущаю вкус консервированных сардин, произведенных в Португалии.

В январе 1961 года я жил один в съёмной комнате на Уитленд-роуд в Малверне. В комнате была газовая плита и раковина, но не было холодильника. В магазинах я искал консервы, не требующие приготовления и хранящиеся при комнатной температуре. Когда я начал читать первые страницы произведений Пруста, я как раз открыл первую купленную банку сардин – португальского производства – и высыпал содержимое на два ломтика сухого хлеба. Голодный и не желая выбрасывать деньги, я съел всё, читая книгу, лежавшую передо мной открытой.