Текст книги "Жить и сгореть в Калифорнии"

Автор книги: Дон Уинслоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

34

ТЫ УБИЛ МОЮ СЕСТРУ, СУКИН ТЫ СЫН!

Челюсть Ники буквально падает туда, где должен был бы находиться воротник, а Джек думает: «Сам напросился».

Священник судорожно озирается, не видно ли репортеров, в особенности с телекамерами, а женщина выкрикивает опять: «ТЫ УБИЛ МОЮ СЕСТРУ, СУКИН ТЫ СЫН!»

Перед всеми собравшимися и ликом самого Иисуса-на-Волнах она тычет пальцем в Ники!

Люди буквально застывают, вжавшись в кресла. Никто не пытается остановить ее либо как-то успокоить, потому что видно, что женщина эта на все способна, и никому неохота рисковать лицом, которое обошлось в десятки тысяч долларов.

Но два охранника все-таки решаются рискнуть.

До этого момента Джек их не замечал, этих двух в черных костюмах, шагнувших из задних рядов, чтобы разрядить обстановку.Они подходят к женщине на секунду раньше, чем туда поспевает Джек.

– Пусти, убери свои лапищи! – вопит женщина, когда рука одного из охранников тяжело опускается ей на плечо. Она стряхивает с себя его руку, и тогда оба мужчины хватают ее и волокут в проход.

Женщина окидывает взглядом собравшихся и, опять указывая пальцем на Ники, произносит:

– Вот он убил мою сестру! Он убил Пам!

Коренастый охранник, обхватив ее за шею, затыкает ей ладонью рот.

– Отпусти ее, – говорит ему Джек.

– Даме следует покинуть помещение.

У парня русский акцент.

– Уже покидает, – говорит Джек.

Второй охранник, высокий, худой как жердь, но мускулистый, поворачивается к Джеку:

– Нарываешься, парень?

С тем же акцентом.

– Плевать, – говорит Джек.

Парень хочет хорошенько ему вмазать, это читается в его глазах, но в них же читается и нечто другое: «Веду себя как положено», и он отступает. Хотя Джек видит, что тот берет его на заметку, запоминая его лицо на будущее.

Джек глядит на коренастого и повторяет:

– Отпусти ее.

Первый охранник кивает, и его напарник ослабляет хватку.

– Пошли, – говорит Джек женщине.

– Он убил Пам.

– Тебя все слышали.

Он тянется к ее руке, берет за локоть.

– Пошли.

И она идет с ним.

До Джека доносятся крики у него за спиной – дети зовут тетку. Он оглядывается и видит зареванного Майкла. У матушки Валешин каменное лицо, а Ники, кажется, готов всех разорвать.

Как и старший охранник. Он злобно косится на Джека.

– Ничего, все в порядке, – говорит ему Джек.

– Это мы еще посмотрим.

Джек выводит женщину из церкви.

Сажает на переднее сиденье машины.

– Бог мой, Летти, – говорит Джек, – почему ты не сказала мне, что это твоя сестра?

Я не должна была тебе это говорить, но подумала, что кому-то сообщить об этом надо.

35

Она все еще потрясающе выглядит, думает Джек.

Блестящие черные волосы до плеч, темные мексиканские глаза, безукоризненная фигура, умело накрашена, побрякушек – в меру, хорошо одета. На улице пекло, но она в джинсах и белом пиджаке. Джек понимает, что пиджак ей нужен, чтобы скрыть прицепленную к поясу пушку 38-го калибра.

Странно, что она просто-напросто не пристрелила Ники.

– Она моя единоутробная сестра, – поясняет Летти. – Мать у нас общая, а отцы разные.

– Я и понятия не имел, что у тебя, оказывается, была сестра.

– Мы редко виделись, – говорит Летти. – В то время она старалась забыть, что наполовину «латина». Господи, я там, кажется, бог знает что устроила.

– Ничего страшного.

– Нет, это ужасно. Где была моя профессиональная выдержка?

– Ты это не придумала, Летти, нет?

Она качает головой:

– Эн-Джи не обнаруживает в ее легких дыма, звонит нам и попадает на меня. Повезло. Я еду в морг и, представляешь, вижу, что это Пам! Но я никому ни слова о том, что это моя сестра, потому что хочу оставаться в курсе и держать все под контролем.

– Господи, Летти…

– А Эн-Джи ты знаешь, он, как всегда, берет быка за рога – хочет немедленно побеседовать с Вэйлом. Но сначала надо связаться с пожарными инспекторами, чтобы те не ставили нам палки в колеса. И мы звоним Бентли и получаем: не лезьте не в свое дело.

– Могу сказать заранее результат заключения.

– Правильно, – говорит Летти. – Случайный пожар, смерть в результате несчастного случая. Я спрашиваю его, как же могло случиться, что в легких не обнаружено дыма, а он отвечает, что это из-за перегрева воздуха.

– Перегрева воздуха? – удивляется Джек. – Он что, считает, что она уронила сигарету на водородную бомбу?

– Наверно, – говорит Летти. – Так или иначе, Эн-Джи вроде как далеко посылает Бентли. Он звонит Вэйлу – предупредить, что подъедет, но ему отвечает адвокат,заявляющий, что представляет Вэйла.

Проще простого, думает Джек.

Летти звонит Бентли, тот звонит Вэйлу, Вэйл вызывает адвоката.

– Так или иначе, – продолжает Летти, – шансы допросить Вэйла теперь сводятся к нулю. Но я полна решимости добиться этого во что бы то ни стало. И тут меня вызывает к себе мой босс. Его уже успел накрутить босс Бентли, и мой босс говорит мне: «Прости, но я еще пока не сошел с ума. У нас кишка тонка тягаться с людьми шерифа». Я лопочу что-то типа: «Пожарный инспектор тут схалтурил», а он мне: «Знаю, что схалтурил, но Бентли уже подшил заключение, где это все квалифицируется как несчастный случай, а шериф не расположен призывать к ответу своего помощника и предлагает ему сунуть заключение себе в задницу».

– Ну а дальше?

– А дальше – ничего, Джек, – говорит Летти. – Это все. Точка. В отдел особо тяжких это не переправляют, а меня командируют в службу розыска – искать двух каких-то вьетнамских подонков, чуть не с сорока приводами каждый: «Ступай и разыщи Трана и До».Будет мне уроком.

Урок этот Джо знает и сам. Он гласит: не выставляй дураками начальство.

– И ты позвонила мне, – говорит Джек.

– Бентли сказал, что ты там уже околачиваешься.

– И ты знала, что я этого дела так не оставлю.

Летти пожимает плечами:

– Он убил ее, Джек. Я знаю, что убил.

Джек берет ее руку в свои, говорит:

– Твоя сестра умерла от передозировки лекарства вкупе с алкоголем. Я видел заключение медицинского эксперта.

Летти качает головой:

– Она не пила.

Что это ты говоришь такое? – думает Джек.

Что это ты такое говоришь?

36

– Я имею в виду, что пить она бросила, – говорит Летти. – И давно. Примерно год назад.

Они сидят за столиком на открытой веранде «Гарпунера Генри», что возле гавани Дана-Пойнта. С их столика открывается вид на канал и бороздящие его воды парусники и рыбацкие лодки.

Джек слыхал, что желтохвостки в эту пору прут как бешеные – сами из воды прыгают, а значит, они свежие, почему он и привел ее сюда.

Летти объясняет:

– Она, видишь ли, прошла курс лечения. В хорошем месте, где они всю подноготную из тебя умеют выудить. Как будто это невесть как трудно. Так или иначе, выйдя оттуда, она завязала вчистую. И на банкетах, и вообще.

– Но, может быть, в тот вечер она дала себе волю, – говорит Джек.

– Исключено, – говорит Летти. – Она держалась, и держалась абсолютно.

Они прекращают разговор, потому что к столику подходит официантка с их заказом – тунец-желтохвостка на гриле с жареным картофелем и красными и желтыми перцами. Через минуту возле их столика вырастает Боб, хозяин заведения. Он здоровается с Джеком.

– Как сёрфинг? – спрашивает он.

– Превосходно, – говорит Джек. – Вода – трусы.

– Вот почему, думаю, нас и завалили желтохвостками.

– Вода прямо кипит от них, – говорит Джек.

– Прямо кипит, – поддакивает Боб.

– Боб, познакомься, это Летти…

– Все еще дель Рио, – говорит Летти.

– А я Боб. Как вам еда?

– Потрясающе вкусно, – говорит она.

– Ну, если что понадобится, кликните меня. – Одарив их улыбкой, он ретируется.

– Боб твой приятель? – спрашивает Летти.

– Он хороший парень.

– А он всегда подходит поглазеть, кого это ты там выбрал, чтобы трахнуть?

– Ну… Летти…

– Прости, – говорит она. – А что такое «вода – трусы»?

– Это значит, что вода такая теплая, что и специального костюма для сёрфинга не надо. Можно плавать просто в трусах.

– Значит, ты все еще плаваешь на доске? – говорит она.

– Работаю, чтобы жить, а живу, чтобы плавать на доске, – отвечает Джек и добавляет: – Океан – он чистый. Первозданный. Он первооснова.

– Ух ты! – произносит она, посмеиваясь, но без издевки. – Мы уже и до первооснов добрались!

– Океан, – объясняет Джек, – таков, какой он есть, и делает то, что делает вот уже миллионы лет, и будет это делать с тобой и после тебя. И поэтому, когда ты погружаешься в океан, ты приобщаешьсяк этой первозданной мощи, приобщаешься к первоосновам. И этим смываешь с себя грязь.

– Тогда повезло тебе, что океан такой большой, – говорит она.

И, посмеявшись над этой шуткой, они замолкают и некоторое время едят молча, глядя на парусники в океане, а потом, собравшись с духом, он говорит:

– Ну скажи, Летти, разве не может быть, что у нее было так скверно на душе, что она опять вспомнила о бутылке и пилюлях?

– Нет.

– Но, Летти…

Она качает головой:

– Надо ее знать!

– Так расскажи мне о ней, – говорит Джек.

Расскажи о Пам.

37

Она мечтала стать принцессой.

Вот что говорит ему Летти.

– Моя сестренка Пам всегда мечтала стать принцессой. Она вырезала короны из фольги и мастерила роскошные одеяния из тряпок, найденных на чердаке, и уговаривала меня возить ее в тачке, как в карете, как будто она Золушка и нам надо вернуться, пока не пробило полночь, а карета не превратилась в тыкву. Одну из тех немногих, что росли на нашем скудном огороде.

Детство наше проходило на захудалой ферме близ Перриса, где мой отчим выращивал разве что чахлый салат, жухлую кукурузу и сморщенные томаты. Росло там все очень плохо, потому что денег, чтобы подвести воду, у отчима не было. Мы держали несколько коров, овец, а одно время «папа» пытался разводить коз и перерабатывать их молоко, но оборудование для такого молочного хозяйства стоило дорого, и из этой затеи, как и из многих других его затей, ничего не вышло.

Я расту сорванцом, Пам же растет принцессой. Я хочу быть первой в учении и спорте, она же мечтает о хрустальных туфельках. Я желаю плавать и нырять, она – танцевать на балу.

Отчим пьет, а mi madré [18]18
  Моя мамочка (исп.).


[Закрыть]трудится как каторжная, и в соответствии с законами наследственности я наследую ее трудолюбие, становясь, как и она, трудоголиком, отцовское же пристрастие к алкоголю наследует Пам.

– Но я обожала сестру, – говорит Летти, – и это объяснимо, Джек, такой прелестью была наша Пам.

Ласковой, щедрой, милой, чудесной девочкой.

Когда отец с матерью скандалили, а скандалили они восемь вечеров в неделю, я спешила наверх, в нашу комнату, чтобы не слышать шума, и тогда Пам поднималась ко мне и начинала рассказывать мне сказки, чтобы отвлечь меня от всего этого кошмара,понимаешь? Можно сказать, что я поддерживала ее физически, она же меня – морально. Она придумывала потрясающие истории про принцев и принцесс, про волшебную страну, про чудовищ и драконов, про колдунов и прекрасных рыцарей. С годами детали этих историй менялись и варьировались, но суть оставалась неизменной. Пам говорила, что когда мы вырастем, то поступим в один колледж и будем в одном и том же студенческом обществе, познакомимся там с хорошими ребятами и выйдем замуж.

Мы выберемся из Перриса и поселимся здесь, – Летти обводит рукой гавань и морскую даль, – на этом золотом побережье, где деньги текут рекой и где столько развлечений, и у нас будут деньги, и мы будем веселиться вовсю. И, глядя на нее, можно было поверить, что так и будет. Потому что была она настоящей красавицей – ты фотографии-то ее видел? Такой красавицей, и было понятно: этой ничего не стоит охмурить любого. Красавца и богача.

– И она охмуряла, – подсказывает Джек.

– Охмуряла, – подтверждает Летти.

В семнадцать лет она потеряла невинность. Связалась с младшекурсником в колледже. Я уже работала тогда в шерифской службе, когда она сорвалась. Долгое время я винила в этом себя, потому что к тому времени уже жила отдельно, в своей квартире, а ее предоставила самой себе на ферме. Так или иначе, вскоре ей все это надоедает, и, никому ни слова не сказав, она подается в Лос-Анджелес.

Поселяется там в убогой квартирке в Санта-Монике вместе с еще четырьмя девушками и устраивается на работу – разносить напитки в модном баре. К ней тут же начинают безбожно приставать, но она держится строго, не говоря уже о том, чтобы лечь в постель с кем-то из этих юнцов, выпивающих вскладчину.

Она экономит каждый цент и покупает себе дорогущий купальник, одно хорошее платье на каждый день и одно хорошее вечернее и едет на взморье. Волосы у нее иссиня-черные, глаза как у Лиз Тейлор, сиськи большие, попка маленькая, и она собирается покорять мужчин только класса А. Появляясь на пляже в открытом черном купальнике, она привлекает всеобщее внимание, ее наперебой приглашают на вечера, и, если адрес ей подходит, она принимает приглашение.

Очень скоро этих приглашений становится так много, что она сокращает количество рабочих вечеров до трех в неделю и освобождает себе уикэнды – спасибо, с нее достаточно. Ведь все, что ей нужно, – это оплачивать квартиру, а ест она на вечеринках, обедает и ужинает в гостях.

Она посещает рауты в Голливуде, в Брентвуде, в Беверли-Хиллс. Плавает на яхтах на Каталину, выезжает на морские экскурсии на рыболовецких шхунах, где проводит целый день, а ужинает в Ньюпорт-Бич или Лагуне.

Но держит она себя строго.

Ты должен это понять, Джек. Пам не из тех, кто раздвинет ноги перед первым встречным.

И мужики с этим мирятся, настолько сильно они западают на нее. Она забавна, ласкова, и все при ней, так что они не оставляют надежды, продолжая ее обхаживать.

Но она так просто не сдается.

Пам ждет чего-то действительно стоящего.

Она желает сыграть роль Золушки. Желает принца и денег, а еще она желает любви.

И не за золотом она гонится, Джек. Она имеет массу возможностей, но говорит мне: «Я должна полюбить его, Летти. Я должна его любить».

И на одной из вечеринок в «Лас Бризас» в Лагуна-Бич она встречает Ника. Ресторан выстроен на краю утеса над океаном. Джакаранды в полном цвету и благоухают, в зеленой листве мерцают фонари, вода искрится в лунном свете.

Ник видит ее и уводит из ресторана.

И какие же первые слова из его уст она слышит?

Вы настоящая принцесса.

38

– Мать его выбора не одобрила, – говорит Летти.

– Нет, серьезно? – удивляется Джек.

Они прикончили обед и прогуливаются по набережной. Сотни парусников и моторок подпрыгивают на отползающих волнах отлива.

– Какая-то там двадцатидвухлетняя недоучка, – говорит Летти, – да еще с фермы? У этой России-матушки она вызывала ненависть.Если уж жениться на шиксе,так почему бы не поискать богатую? Из состоятельной семьи?

Хорошо еще, она не знала, что Пам наполовину мексиканка, – говорит Летти. – С ней бы родимчик сделался. Впрочем, такого счастья не случилось.

Во всяком случае, ненавидеть она ее ненавидела.

Но Ник знал, что козырная карта за ним.

– Внуки! – догадывается Джек.

– В точку попал.

Время шло, и чем дальше, тем больше мамашу беспокоило, что их род прервется на холостяке-сыне. К тому же, как это водится, поползли слухи: тридцать пять лет и не женат?

Так или иначе, Россия-матушка зазывает Ника и Пам в свою стариковскую гостиную и говорит:

– Мой сын увлекся вами, но только потому, что никак не может залезть к вам под юбку.

– Миссис Валешин, – говорит Пам, – если б ему удалось туда залезть, то, уверяю вас, он увлекся бы мной еще больше.

От таких слов мамаша давится чаем, после чего не разговаривает с сыном чуть ли не до самого медового месяца.

Пышная свадебная церемония проводится дома. Приглашены и раввин, и священник. Они рассуждают об общем культурном наследии, о том, что ведь и Иисус, в конце концов, был евреем. Понятно, что Ник хорошенько им заплатил, чтоб они не слишком-то напирали на религию, поэтому они, не очень вдаваясь в детали религиозного свойства, больше толкуют об общечеловеческом. Однако Ник и Памела обмениваются кольцами, наступают на битое стекло, и вот они уже муж и жена.

– Подожди-ка, – говорит Джек. – Тебя-то пригласили?

– Как ее подругу, – признается Летти.

Стыдно сказать, но я такое приглашение приняла. Mi madré к тому времени загнала себя работой до смерти, вечно пьяному отчиму было наплевать – и на Пам, и на ее свадьбу. А я не хотела портить ей праздник. Как же она была счастлива, господи ты боже! Россия-матушка была и так шокирована, что невеста не еврейка, а если б еще стало известно, что она полумексиканка, брак бы вообще признали недействительным, а Пам отправили бы на кухню мыть посуду – если не всю, то, по крайней мере, половину посуды.

И конечно, роскошный прием там же, в Монарк-Бэй.

Я надеялась, что будут балалайки и эти парни, которые, танцуя, приседают и выкидывают ноги туда-сюда, ну, ты знаешь, но ничего подобного. Все так по-местному чинно и благопристойно, что впору уснуть от скуки.

Но Пам выглядит принцессой.

Будто и родилась во дворце, а может, брала уроки хорошего тона, или как там они называются.

И когда я встала, чтобы размять затекшие ноги, прогуляться и послушать разговоры гостей, я только и слышу: «И где только он мог с ней познакомиться?»

И говорится это с восхищением.

И завистью.

Пам – звезда.

И если б фильм окончился так, то получился бы, черт возьми, перепев «Сабрины».

Но он так не оканчивается, думает Джек.

А оканчивается он так, как всё.

Прахом и пеплом.

39

Который ветер сыплет им в глаза.

Они стоят на подъездной аллее, глядя на дом. Джек считает это неразумным, но Летти хочется увидеть, и он решает, что лучше, если ему быть рядом.

– А что они делают теперь? – говорит Летти. – Выводят яхту в океан, чтобы развеять ее пепел. Он не хочет, чтобы даже что-тоот нее осталось рядом с ним.

– Так оно сделалось уже давно, – бросает Летти. – Сразу после рождения Майкла.

Сына.

Нового Валешина.

Я думала, я принцесса, говорила ей Пам. А оказывается, я просто племенная кобыла.

Она еще не выписалась из больницы после родов, а он уже трахает официантку из «Солт-Крик-Инн». Пам узнает об этом от подруги, которая приходит к ней с цветами и так и пышет злорадством.

Не хочется расстраивать тебя, дорогая, но…

И это еще не всё.

Ник запутывается в кредитных махинациях с недвижимостью. Дутые платежи нарастают как снежный ком, а затем – крах. Округ банкротится, и получить кредит на строительство невозможно ни за какие деньги. Даже за деньги нельзя купить деньги.

Вначале недвижимость, затем мебель. Люди не в состоянии платить по закладным и не покупают приставные столики времен Георга II. Таким образом, то, что было вложением, становится коллекцией. Этой коллекцией Ник тешит свое самолюбие. Эта чертова мебель становится его имуществом, его манией и наваждением.Даже в тех редких случаях, когда к нему поступают предложения, он не желает расставаться с вещами.

А они требуют денег, тянут за собой новые траты.

Он закладывает дом под какой-то бешеный процент.

Но и дело, и безделье – он все готов кинуть коту под хвост ради кокаина и девок.

Деньги уходят через его нос и его шишку, говорит Летти.

Пам становится типичной брошенной женой с побережья и начинает выпивать. Вначале за общим обедом, потом садится за обеденный стол уже навеселе. К вечеру трезвеет ради детей – кормит их, купает, укладывает, а уложив, снова напивается, чтобы заснуть.

– Летти… – произносит Джек.

– Понятно, – говорит Летти, – но уверяю тебя, что она была трезвая.

– Но, может быть, именно в этот вечер, – говорит Джек. – Ведь, понимаешь, дети-то были у отца, а он собирался с ней разводиться…

Летти качает головой:

– Это онасобиралась разводиться с ним.

– Вот как!

– В конце концов, – рассказывает Летти, – Пам от всего этого устала. Устала от его блядства, от его кокаина, его вранья, от скандалов, которые он ей закатывал, когда не клеилось с недвижимостью или когда она протестовала против покупки какой-нибудь скульптуры за пять тысяч долларов, которых у них не было.

Она устала и от себя самой, от своих чувств и вида. Ей стало страшно, что и на детей она глядит как бы сквозь наркотическую дымку пилюль и алкоголя.

И она решает лечиться.

Не знаю, что там они с ней делали, в клинике, – говорит Летти, – только знаю, что вернулась она от них совсем другой – не псевдопринцессой,а реальной женщиной. Она покончила со всем этим и словно преобразилась – стала больше самой собой, настоящей, стала добрее.

И стала мне звонить, приглашать. И даже представила меня как свою сводную сестру. Мы болтали с ней по-испански, чем бесили Ники. Итак, я провожу время с детьми, вожу их на пляж, в деревню.

– Разве ты любишь деревню? – удивляется Джек.

– Теперь я живу там, – говорит Летти. – Купила домик возле автострады Ортега, в Кливлендском национальном парке. Так мы обо мне говорим или о Пам?

– О Пам.

Пам возвращается из реабилитационной клиники подобревшей.

И сильной.

Ставит Ники ультиматум: либо он начинает вести себя по-другому, либо брак их расторгается.

Она тащит его к юристу. Последнее оказывается действенным. А через три недели, возвратившись раз домой, она застает его в постели с какой-то накокаиненной портовой шлюхой. Она велит Нику собирать вещички и выматываться.

Ник хлопает дверью, а через час возвращается дико злобный и бросается на нее с кулаками. Принцесса Пам это бы стерпела, но новая Пам на следующий же день обращается в суд и, заполучив ордер на ограничение его в правах, дает ему под зад коленкой.

Он бросается к мамочке. Та призывает к себе Пам и заявляет ей, что детей ей никогда в жизни не оставят. Что она никуда не годная мать. И что адвокаты Вэйлов ее по стенке размажут.

Вы отберете у меня детей, говорит ей Пам, – вникни в это, Джек, – только через мой труп.

Вот ее и сожгли, думает Джек, впечатали в пружины их брачного ложа, потом сожгли вторично и развеяли прах над океаном.

– Развода он боялся до ужаса, – говорит Летти. – Ведь он уже и так по уши в долгах, а она отобрала бы половину. И дом, и детей…

Папа говорит, что мама сгорела вся целиком.

– Мотив, конечно, просматривается, – говорит Джек, – но все же…

– Он прямым текстомзаявлял ей, что убьет ее, – говорит Летти. – Врывался в дом в ее отсутствие и брал вещи. Оставлял записки с угрозами. Звонил по телефону среди ночи, чтобы сказать, что убьет ее…

– Господи…

– Утром в тот самый день, когда случился пожар, – говорит Летти, – она мне позвонила. И со слезами сказала: Он приехал, забрал детей,так она сказала, а мне шепнул на ухо: «Вечером вернусь, вернусь и убью тебя».

– Я умоляла ее не ночевать дома, приехать ко мне, но она не хотела, – продолжает Летти. Теперь по ее лицу текут слезы. – Надо было мне ее заставить! Надо было мне самой приехать и остаться с ней. Надо было…

– Летти…

– И теперь дети остались с ним! – плачет она. – И этот подонок вместе со своей сукой матерью будут растить ее детей!

– Похоже, что так.

– Через мой труп! – восклицает Летти.

И разражается рыданиями. Теряет остатки самообладания и, наверно, упала бы, не обнимай он ее за плечи. Он спрашивает:

– Хочешь поехать ко мне домой?

Она кивает.

У подъездной аллеи Джек замечает припаркованную к тротуару машину.

Возле нее стоят двое.

Те самые парни, что были в церкви.

Нанятая Ники охрана.