Текст книги "Жить и сгореть в Калифорнии"

Автор книги: Дон Уинслоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

53

Это не единственная воровская организация. Объединений таких тысячи, крупных из них – сотни три, но все они (и та, к которой принадлежат Лев и Даня) подчиняются своду правил, известному как Воровской закон.Правила Воровского закона определяют жизнь и поведение вора в его мире и представляют собой русский вариант омерты:при всех обстоятельствах молчать, не вступать в сговор с властями, не выдавать ближнего своего – вора, и, как и в мафии, Закон избирает Сход – совет воров, собирающийся для улаживания споров и вынесения приговора, если требуется, нарушителю Закона.

Но имеется тут и ряд отличий. Одно из них – это своеобразный целибат, подобный тому, что существует у католических священников, – запрет жениться. Ты можешь завести сколько угодно любовниц, но, если тебя угораздит влюбиться, жениться нельзя.

Вторая отличительная черта – это поистине иезуитское требование полной отдачи своему делу: Воровской закон запрещает «честным ворам», то есть блатным, жить и зарабатывать на жизнь честным трудом.

Таковы правила, которые втолковывают Дэзику Лев и Даня, ухаживая за ним, леча его раны и нанося две новые. Одна из них – это тюремная татуировка сзади под левым коленом. С помощью булавки, чернил и раздобытого тайком спирта Лев выкалывает ему на теле два аккуратных, соединенных вместе креста с висящими на них звездами Давида.

Смысл татуировки восходит к евангельскому преданию, гласящему, что вместе с Иисусом в Страстную пятницу в Иерусалиме были распяты и два разбойника, то бишь зэка.

Потом они режут ему кисть руки, одновременно вскрывая старые порезы на своих кистях, и прижимают рану к ране, кровь к крови, веля Дэзику произнести клятву: «Клянусь соблюдать Воровской закон. Клянусь всеми силами помогать другим ворам. Всегда приходить на выручку братьям. Не предавать своих братьев. Подчиняться власти поставленных надо мною старших товарищей. Все споры и раздоры я стану выносить на суд Схода и подчинюсь всякому принятому решению. Я накажу преступившего Закон, если братья мои доверят мне это сделать. Я никогда не стану сотрудничать с властями…»

Мелодрамой попахивает, думает Дэзик, ну да ладно…

«…Я покину семью и домашних, – с чувством декламирует Даня. – Да не будет у меня другой семьи, кроме Двух Крестов…»

Тут Дэзик запинается и замолкает.

«Я покину семью и домашних, – повторяет Даня. – Да не будет у меня иной семьи, кроме Двух Крестов…»

«Я покину семью и домашних. Да не будет у меня иной семьи, кроме Двух Крестов».

Прости меня, мама, мысленно просит Дэзик, когда-нибудь я возмещу тебе это!

«…И да буду я проклят, а душа моя пусть горит в аду, если я когда-нибудь преступлю Воровской закон».

После, до самого конца срока, его никто и пальцем не трогает. Скинув Старика Телянина с его трона, Дэзик прочно утверждается на этом месте, подпертый Даней и Львом в качестве телохранителей. Никто из зэков не смеет перечить этой троице или как-то противостоять ей, потому что твердо знает, что: а) не так легко убить, как быть убитым, б) если даже по какому-то невероятному стечению обстоятельств тебе посчастливится убрать всех троих, все и каждый в организации «Два Креста» либо найдут способ прикончить тебя еще в тюрьме, либо сделают это в следующую же секунду по выходе на благословенный и такой мимолетный солнечный свет свободы.

И, стало быть, любой зэк, на чьих плечах голова, а не кочан капусты, не захочет с ними связываться и предпочтет держаться в стороне, сохраняя нейтралитет.

Таким образом, Дэзик получает возможность дышать.

Отвоевывает себе маленькое жизненное пространство.

И право жить, по русским тюремным меркам, на широкую ногу.

Получать побольше баланды, иметь второе одеяло, дополнительные сигареты и пить самогон. Ему предлагают в полное и безраздельное пользование одного из местных «петухов» – слегка подмазанный и при неярком свете он даже немного похож на женщину.

Дэзик благодарит, но отказывается.

Решает, что полтора года он как-нибудь перетопчется, но сохранит свое достоинство. Он бережет себя для девушек своей мечты, которые все сплошь видятся ему калифорнийскими красотками. Он отклоняет предложение, не соглашаясь на суррогат, а досаду свою заглушает сигаретами, водкой и прочими маленькими радостями, которые доставляет ему членство в организации и звание вора в законе.

Дэзик видит, как падают в изнеможении зэки, падают и уже не встают. Их оставляют в покое – пусть лежат, пока не околеют. Видит он и как падают люди, а надзиратели бьют их до полусмерти и оставляют подыхать от холода.

Он видит все это и дает себе клятву, что с ним подобное никогда не случится. Ни с ним, ни с Даней или Львом. Потому что они самые что ни на есть братья, и, если один споткнется, другие его подхватят. А если охранникам это не по вкусу – к черту охранников: ведь захотят связаться с одним из них – придется иметь дело со всей троицей.

Он думает о жизни и хочет, чтоб Даня со Львом тоже думали о жизни. Дэзик знает, что сохранить живым надо не только тело, живыми надо сохранить также голову и душу. И по ночам он рассказывает Дане и Льву истории; истории из журналов и фильмов, которые он видел, истории о немеркнущем солнце и спортивных автомобилях, о красивых домах и еще более красивых женщинах.

Обещаю вам, братва.

Мы будем вместе в Раю.

54

Объяснение с матерью выливается в чистый кошмар.

По окончании срока Дэзик обращается за разрешением на выезд из страны, которое Карпотцев устраивает ему мгновенно. На этот раз дело обходится без прогулок в парке – они даже не встречаются. Это в прошлом – теперь Дэзику западло находиться в компании полковника КГБ – вдруг увидят. И свернут, как цыплятам, шеи всем членам Двух Крестов. Поэтому инструкции теперь Дэз получает через оставленные в тайниках послания, и инструкции весьма четкие: отправляйся и богатей, отправляйся и кради. Деньги будешь пересылать таким-то и таким-то образом.

За дело.

Мать глядит, как Дэзик пакует нехитрые свои пожитки.

Она плачет, она криком кричит, воет, стонет и скулит, прижимаясь к нему.

– Ты же говорил, что возьмешь меня с собой!

– Сейчас не могу. Потом.

– Почему не сейчас?

Он не может ей сказать, что он, дав клятву, вступил в Два Креста. Что его убьют, если он преступит закон. Или если раскроется его обман. Что он, так или иначе, погибнет и с ним погибнет его американская мечта.

И он только твердит:

– Не сейчас.

– Просто ты не любишь меня!

– Я тебя люблю.

Она приникает к нему, прижимается всем телом.

– Как ты можешь меня бросить!

– Я пришлю тебе вызов.

– Врешь!

– Пришлю обязательно.

– Врешь! Тварь неблагодарная!

Она кидается на диван и рыдает. Не хочет взглянуть на него даже на прощание. Последнее воспоминание о ней – белая шея на маленькой черной подушечке.

А потом – сразу же – пальмы.

Дэзик видит их еще из самолета, идущего на снижение в международном аэропорту Лос-Анджелеса, и думает: «Вот и все!»

Калифорния.

Выйдя из терминала, он ступает на раскаленный бетон тротуара и спешит к телефонной будке. У него номер телефона Тива Лернера, их американского бригадира Западного побережья – вот она, выгода членства в Двух Крестах. Имеются и рекомендательные письма, так что уже через двадцать пять минут он вылезает из такси возле дома Лернера в Ферфаксе, Лос-Анджелес.

Лернер усаживает Дэзика в дешевой безвкусной гостиной своего дешевого безвкусного дома и за стопкой водки объясняет, что организация здесь строится так же, как и на родине: пахану подчиняются четыре бригады, руководимые бригадирами. Бригады делятся на звенья, специализирующиеся на разного рода мошенничестве – махинациях с кредитами, вымогательстве, подлогах, аферах и простом воровстве. Кроме бригад в подчинении у пахана находятся воры в законе, помогающие ему править, и особое ударное подразделение самых крепких парней – бойцов.

– Ты начнешь с самого низа, – объявляет Лернер, – и пробьешься наверх. Как это делают в Америке.

– Разумеется, – говорит Дэзик.

– Я твой бригадир, – говорит Лернер. – И посылаю тебя в звено Трачева.

– А чем там занимаются?

– Воровством, – говорит Лернер. – Ты будешь воровать. Половину вырученных денег станешь отдавать Трачеву. Десять процентов идет в общак.

Русские в этом смысле похожи на мормонов: как и они, взимают десятину. Десять процентов от всех барышей идет в общак,из которого пахан черпает на разного рода взятки и платежи. Строго говоря, общак – не собственность пахана, он принадлежит банде и служит ее безопасности и благополучию. Общак существует для того, чтобы подкупать полицейских, адвокатов, судей и политиков – всех, кого бывает необходимо умасливать. Общак – это неприкосновенный запас, святая святых, потому что без него невозможны ни безопасность, ни материальное благополучие банды. Без него банду можно уподобить утлому суденышку без спасательных плотов, брошенному в штормовое море.

Поэтому отстегивать положенное в общак Дэзик не против, но вот что касается пятидесяти процентов Трачеву – это мы еще посмотрим. Дэзик знает, что порядочный кусок пирога идет Лернеру, а через него – пахану и что там-то и крутятся настоящие деньги. Вопреки Рональду Рейгану, [22]22
  Президент Рональд Рейган придерживался доктрины «просачивающегося богатства»: богатство верхних слоев общества неизбежно «просачивается» в нижние слои.


[Закрыть]деньги текут не вниз, а вверх, куда Дэзик всей душой и стремится.

– Кто же наш пахан? – спрашивает он. Лернер улыбается.

– Тебе этого знать не надо.

Дэзик кивает, а сам при этом думает: Я и без тебя это знаю, надутый обсос. Полковник Карпотцев – другой надутый обсос – провел соответствующие розыски: здешний пахан – Натан Шакалин, эмигрант первой волны.

Дэзик знакомился с его уголовным делом, где были и фото Шакалина, и полный его послужной список – перечень всех его преступлений.

Лернер со смехом говорит:

– Может быть, ты станешь бригадиром и тогда познакомишься с нашим паханом.

И будет это так скоро, как тебе и не снилось, думает Дэзик.

Итак, ему предоставляется шанс.

На следующий же день он должен приступить к работе в качестве водителя одного из многочисленных лернеровских лимузинов и начать курсировать между аэропортом и городом.

Дэзик удивляется:

– Постой-ка, разве я не давал клятвы никогда не зарабатывать денег честным трудом?

На что Лернер лишь отвечает:

– Вставай с горшка, младенец.

Работа, оказывается, состоит в том, чтобы стараться по дороге в аэропорт разговорить нанявших лимузин бизнесменов и выведывать у каждого, женат он или холост, а может, в разводе, и если есть у него семья, какой у его домашних распорядок дня. Затем водителю следует застолбить за собой обратный рейс: «Когда вы возвращаетесь, мистер? Могу отвезти вас домой. Буду как штык. Не успеете сойти с трапа, а я уж тут как тут. С гарантией!» Так он узнаёт и адрес бизнесмена, и время, когда дом его бывает пуст, и передает эту информацию одному из «шестерок» Лернера, после чего, как пить дать, дом бизнесмена будет ограблен.

А Дэзику перепадет некий куш – часть добычи.

Дэзик занимается этим месяц-другой, понимая, что жалкий его куш от какой-нибудь мелкой кражи со взломом не только никак не подрывает американскую экономику, но и не делает богатым его самого, и он уламывает Лернера разрешить ему заняться угоном машин. День он проводит за баранкой, курсируя в аэропорт и обратно, ночами же угоняет «мерсы» и «бумеры». После нескольких лет такой работы он вступает в долю с Лернером и приобретает свое собственное дело – разбирает на части «мерсы» и «бумеры» и переправляет в Россию, где КГБ обеспечивает их сбыт и крышует его.

Занятие это начинает приносить Дэзику неплохие деньги, но по-настоящему его талант проявляется, когда ему приходит в голову, что одну и ту же машину можно продать дважды: один раз на запасные части, а второй – в страховую компанию. Надо только обговорить условия угона с владельцем, задолжавшим по кредитным взносам. Тогда владелец оставляет машину возле какого-нибудь увеселительного заведения, стадиона или концертного зала, и, когда он выходит оттуда – здрасте пожалуйста! – машины как не бывало. Через несколько часов она уже разобрана на винтики. Через несколько дней переправлена за границу. С владельца теперь взятки гладки: он свободен, как птичка, от всяких взносов. А Дэзик получает свою долю от страхового возмещения плюс деньги от продажи запасных частей.

Он отстегивает Трачеву, тот – Лернеру, последний же – уже Шакалину.

Дэзик вносит кругленькую сумму и как вознаграждение получает под свое командование звено лернеровской бригады, что для Трачева – нож острый. Но это только начало.

Потому что от угона машин прямой путь к их инсценированным авариям.

Страховое дело как таковое Дэзик теперь именует Дойной коровой, которую остается только доить, доить и доить.

И сколько же сосцов на ее вымени!

Дэзик становится главным режиссером инсценированных аварий.

Жизнь учит его, что на ушибах и травмах мягких тканей можно заработать твердую валюту, если использовать поддельные медицинские счета и страховки от несчастных случаев. Учит, с какой легкостью можно подкупить доктора, костоправа, адвоката, судью. Он сосет Дойную корову через сосцы рабочих союзов, компенсаций за травму и инвалидность («У тебя страховка-то есть, приятель?»), по счетам от докторов, физиотерапевтов, медицинских консультантов и мозольных операторов.

Медики выставляют счета страховым компаниям, а затем отстегивают Дэзику.

И вскоре Дэзик делает следующий логический ход.

Он открывает для себя более выгодную возможность делать деньги: без лечения, консультаций и прочих медицинских заморочек. Надо только, чтобы доктор подписал соответствующие документы. Медики выставляют счета страховой компании и отстегивают Дэзику наличными даже больше.

Дэзик, в свою очередь, отстегивает Лернеру, который отстегивает Шакалину. Дэзик увеличивает выплаты Карпотцеву, так что в результате и КГБ перепадают кое-какие сливки. За все это отстегивание Дэзик получает звание и довольствие майора КГБ (присужденные ему заочно), и временно это его вполне устраивает.

В перспективе же у него другие планы. Ведь теперь, когда он верховодит в двух звеньях – угонщиков и страховых мошенников, – он приносит неплохой доход. Но сколько бы он ни отсылал на родину, им все мало. Оставаясь в стране, экономика которой катится вниз как снежный ком, Карпотцев не устает бомбардировать его посланиями, требуя все больше, больше, больше.Похоже, им там, в КГБ, даже на скрепки не хватает, поэтому их обоих, Дэза, равно как и Карпотцева, тяготит необходимость делиться с Лернером, не говоря уж о Шакалине.

Карпотцев буквально берет его за жабры, и у Дэзика зреет новый план.

Но Лернеру он о нем не говорит.

Дэз серьезно рискует, потому что план этот – выйти за пределы Двух Крестов и наладить связь с армянами. Армянская мафия очень сильна в Калифорнии. Она прибрала к рукам Голливуд и Глендейл, она трясет армянских торговцев и жадных до кредитов армянских иммигрантов, она заставляет законопослушных армян обворовывать собственные лавки и требовать страховых выплат.

Дэзик держит руку на пульсе и потому слышит истории об армянских коврах, продаваемых раз по пять-шесть, а то и семь, что случается повсеместно во всех западных штатах.

Чутье подсказывает ему, что армяне – талантливые страховые мошенники.

И он организует встречу, на которой произносит речь, смысл которой сводится к следующему: зачем нам горбатиться со всякой мелочовкой – кусочек здесь, кусочек там, здесь машина, там ковер, здесь шажок, там шажок? Если мы станем работать сообща, мы сможем грести деньги лопатами. И поймать за хвост Удачу.

Они с Кэззи Азмекяном сидят на открытой террасе ресторана на бульваре Сансет и беседуют по-русски. Дэзик приходит на встречу один. Если Азмекян, вместо того чтобы завести с ним дела, предпочтет его замочить, Дэзик ничего не сможет поделать, и оба они это понимают, но Азмекян понимает также и то, что этот молодой еврей – парень перспективный и хочет играть по-крупному. Кэз попивает свой кофе и, глядя на этого новичка, прикидывает, схватить ли его за шкирку и передать Лернеру, либо просто убить, либо все же выслушать за соответствующую мзду.

– Так что же у тебя на уме? – спрашивает Азмекян.

Поджог.

Вот что на уме у Дэзика.

Купить склад, набить его излишками-неликвидами, поджечь и забрать страховку.

В ответ он слышит унылое, без всякого воодушевления: «Старо! Известно!» – и Азмекян всерьез подумывает его убрать, только вот не стоило бы сейчас начинать с евреями войну. В плане этого недоросля есть один существенный недостаток: выгода будет чисто символической, так как по товарам, не включенным в опись, страховая компания не заплатит, а заплатит лишь за строение, да и с этим-то придется попотеть.

И Азмекян подзывает официанта:

– Счет, пожалуйста.

А в это время Дэзик начинает объяснять, в чем соль его плана и почему он остановился на этом старом и всем известном мошенничестве со страховкой.

– Мы организуем сеть инвестиционных компаний, – говорит Дэзик. – Зарегистрируем их на других людей, чтоб запутать след. Моя компания покупает дешевый склад. Ты перекупаешь его подороже. Еще одна из моих компаний покупает ее уже у тебя. И так далее, пока цена строения не возрастет. Тогда ты набиваешь склад излишками, устраиваешь пожар, и мы делим барыши, полученные за излишки и за строение.

– Еще кофе, – бросает Азмекян официанту и затем говорит Дэзику: – А почему ты ко мне пришел? Почему не к своим?

– Очень уж там тесно все связаны, – говорит Дэзик. – Легко попасться. А к тому же я не хочу обращаться к своим. Я хочу это сделать и поставить их перед фактом. И сделать не в Лос-Анджелесе, а еще где-нибудь, – объясняет Дэзик. – Мы застолбим новый участок и посеем пожар вне поля влияния наших контор. Там, где у нас нет ни знакомств, ни связей, где нас не выследят. И все будет шито-крыто.

Азмекян принимает план.

Они с Дэзиком основывают подставные компании и готовятся начать дело.

Для начала они покупают склад в Атласе, Вашингтон.

Но на их скоростной магистрали тут же обнаруживаются выбоины и ухабы: на пожаре погибает сторож, а после выясняется, что есть и свидетель, суд объявляет это поджогом, и страховая компания отказывается платить.

Но потом выбоины заделывают, дорогу сглаживают, Кэззи Азмекян нежданно-негаданно получает дополнительную выплату по иску о ненадежности компании, и теперь, зная о возможных подводных камнях, они уже не повторят прежних ошибок.

И Дэзик получает кругленькие двести тысяч долларов.

Из которых ничего не дает Лернеру.

Лернер узнает об этом – Дэзик сам делает так, чтобы он узнал, – и поднимает вой: «Где моя доля, черт тебя дери?»

А Дэзик сует ему в нос уложения Воровского закона.

– Если тебя обидели, – напоминает он Лернеру, – то собери сход. Вынеси все на суд пахана.

Лернер выпустил бы из него кишки тут же, не сходя с места. Но это дерьмо собачье Валешин как-никак зовется его братом, так что заслуживает снисхождения. И Лернер предстает перед паханом и другими бригадирами.

Подымает перед Натаном Шакалиным поросячий визг: Валешин предал Организацию! Валешин переметнулся к армянам. Валешин действует втихаря и в одиночку. И самое главное – Валешин сорвал куш, а мне – кукиш с маслом.

Шакалин слушает с глубокомысленной миной на морщинистой физиономии, кивает седой головой, а затем изрекает: конечно, Лернер – заслуженный и всеми уважаемый член Организации, бла, бла, бла…но этот сопляк Валешин явно талантлив – вот ведь сколько денег огреб, так что оставьте мальца в покое, пусть работает и процветает.

И вообще он намерен сделать Валешина бригадиром.

Лернер чуть не лопается с досады. Он просто уничтожен. Совершенно ясно, что Валешин его обскакал и в обход его передал кучу денег непосредственно Шакалину, тем самым обеспечив себе скачок в карьере. Что не годится. Действовать надо постепенно и никого не обделяя. Нельзя вынимать камни из пирамиды.

Лернер так взбешен, что даже подумывает о том, не пришить ли самого Шакалина. Но этот старый хрен сидит с двумя бойцами, только-только из России, а про этих новых говорят, что они парни жесткие.

И горазды «рубить фарш».

Вот Лернер и не спешит, выжидает, и к нему приводят Дэзика, и Лернер дает ему свое отеческое благословение, и они целуются и заключают друг друга в объятия и распивают бутылочку за вечную дружбу и процветание обоих.

Ну, что касается дружбы, это, конечно, ерунда, но вот процветание…

Дэзик получает в свое распоряжение бригаду, и деньги отныне текут рекой.

Они катятся к нему, как волны на побережье.

А ему все мало.

Дэзик хочет большего.

И чего-то другого.

Он живет в Ферфаксе, в самом средоточии эмиграции; похоже на Ленинград, только с пальмами. Дэзик здесь говорит по-русски, работает сообща с русскими, ест среди русских, спит среди русских.

Он делает деньги и почти все отдает русским – Шакалину и Карпотцеву, так что они вполне довольны, но сам Дэзик все думает, когда же он увидит райские кущи?

Он парень начитанный и знает историю.

Ирландцы, итальянцы, евреи…

Деды – гангстеры. А внуки – адвокаты.

А также банкиры, политики, судьи.

И бизнесмены.

Метаморфоза эта совершается в трех поколениях, но Дэзика не устраивает длительность процесса.

Может быть, хватит и одного поколения?

Почему нет?

Если из секретного агента он мог превратиться в зэка, а потом водить лимузин, угонять машины, быть хозяином мастерской, где эти машины разбирают на запчасти, мухлевать со страховками, а после стать бригадиром, и все это за какие-нибудь четыре неполных года, то почему не по плечу ему за столь же короткий срок стать законопослушным бизнесменом?

Ведь он же в стране больших возможностей.

В подвижном и зыбком, как облако, краю, где человек может создавать и пересоздавать себя сам. Может сжечь страницы своей биографии, оставив пепел позади, и тогда его прошлое исчезнет, испарится, уйдет в синеву калифорнийского неба как струйка дыма.

Дэзик знает, как это сделать.

Решение тут рядом. Решение простое и прекрасное в своей простоте. На нем зиждется все в Калифорнии, и это именно то, что ему требуется. А требуется ему свобода, требуется элегантность, стиль, он не хочет больше знаться с мрачным скопищем своих товарищей эмигрантов, тупых и ограниченных, его удручает их унылая одинаковость, бескрылость их жизни.

Он желает стать Ники.

И ищет такую возможность. Найти ее не составляет труда. Возможность эта бросается в глаза, она так явственна, что даже идиот ее заметит.

Сладкий тяжелый плод, спелая груша, которая сама так и падает тебе в руки.

Недвижимость.

Каждый дурак понимает, что недвижимость в Калифорнии 80-х – это поистине золотая жила. Вкладывай деньги в недвижимость и следи за их оборотом, а оборачиваются они иной раз буквально за одну ночь. Варьируй долгосрочные вложения: вкладывай их в строительство многоквартирных домов, корпусов кондоминиумов. Для увеличения доходности используй некоторые навыки своей прошлой жизни – иногда можно и словчить, взять материал подешевле, построить что-то на скорую руку, схалтурить. Вряд ли тебя схватят за руку или даже обратят внимание: в наши дни все спешат, не оглянутся. Возводи дома, продавай, получай денежки, вкладывай их в новое предприятие.

Его дела с недвижимостью идут так хорошо, что это развязывает ему руки и дает еще большую свободу действий. Он покидает тесное эмигрантское сообщество в Лос-Анджелесе и переезжает южнее, на Золотой Берег. Где он может воссоздать себя заново, уже как Ники Вэйл.

Дэзик меняет имя и фамилию. Дэзик Валешин – и не выговоришь. Нелепо выглядит на финансовых документах. И клиентам трудно запоминать, когда имеется хороший проект и надо обзвонить по телефону возможных инвесторов.

Звоните мне, говорит Дэзик.

И зовите меня просто Ники.

Это еще одно нарушение их кодекса, но Ники говорит, что не выходит из организации, что он просто обживается здесь, натурализуется, переносит дела на золотоносное побережье. Поближе к деньгам. Туда, где есть нетронутая территория, целина, и можно развернуться. Где, подумать только, люди разыгрывают в лотереюправо построить дом в новом комплексе.

Спешить не вредно, вспоминает Ники.

И он скупает участки и возводит дома.

Без удержу берет кредиты, но какая разница?

Все равно рынок растет куда быстрее, чем долг.

И Ники процветает.

Новый дом, новая одежда, новый стиль, новая личность.

Ники Вэйл – делец на рынке недвижимости.

Еще одно нарушение законов организации – ведь черным по белому сказано, что делать деньги законным путем недопустимо, разве не так? Ясное и определенное «нет». Исключено. И некоторые из подручных Дэзика ворчат по поводу этого нарушения. Он велит им заткнуться: делаешь деньги и молчи, будь счастлив уже этим. Лернер видит, чем он занимается, и спешит к Шакалину донести на Дэзика, сообщить Старику, что Дэзик заделался американцем и плевать хотел на Воровской закон.

Шакалин соглашается с ним.

Слишком уж он ослабил вожжи.

Два Креста могут развалиться на части, рухнуть, подобно Советскому Союзу.

Пора устроить показательный суд над Ники Вэйлом.