Текст книги "Жить и сгореть в Калифорнии"

Автор книги: Дон Уинслоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

81

Обставили как хотели.

Вот что думает Джек, гоня что есть мочи обратно к дому Вэйлов, мечтая только об одном – не опоздать.

Ловушка. Ники Вэйлу мало показалось одной лишь страховой выплаты. Ники захотел содрать большие деньги, выиграть по трамвайному билету в калифорнийской судебной лотерее, вот он и устроил ловушку – сначала заманил его отвергнуть претензию, а потом – хлоп!

На крючке.

Вот и крутись теперь.

Дурак ты, дурак, Джек Уэйд.

Он приезжает слишком поздно.

Успели снести бульдозером!

Джек подъезжает к дому и сразу видит, что западного крыла больше нет. И на его месте стоит теперь только Несчастный Случай Бентли.

А с ним еще один помощник шерифа в полицейской форме.

– Я так и подумал, что ты заявишься, – говорит Бентли.

– Когда это произошло?

– Сегодня утром, – говорит Бентли. – Я предупредил мистера Вэйла об опасности, которую представляет сгоревшее крыло, и посоветовал ему проявить осторожность. Кому охота брать потом на себя ответственность, ведь правда, Джек?

Итак, доказательство утеряно, думает Джек. Дыры в полу, следы пролития на лагах.

– У меня имеются два набора фотографий и видео, ты, кретин! – говорит Джек.

– Ага, и еще твои образцы, – говорит Бентли. – Шел бы ты отсюда, Джек. Ты вторгаешься в чужие владения.

– Где ты раздобыл свои образцы?

– В доме, – говорит Бентли. – До твоего прихода.

– И сколько платит тебе Ники?

– Убирайся отсюда, Джек. Пока я не взял тебя под стражу.

– Нет, все-таки сколько ты получил? Сколько заработал на убитой женщине?

– Убирайся сию же секунду!

– Ты подставил меня, Брайен!

– Ты сам себя подставил, – говорит Бентли. – И всегда так делаешь. Сам нарываешься. Говорил я тебе, чтоб не лез ты в это дело, говорил? Но тебе же неймется – удержаться не можешь!

– Но это еще не конец.

– Конец, Джек. Уж поверь мне!

Джек вновь садится в «мустанг» и едет в Монарк-Бэй.

Подъезжает к шлагбауму.

– Чем могу быть полезен вам, сэр?

– Где Дерошик?

– Вы про парня, который всегда дежурил в эту смену?

– Угу, – говорит Джек. – Не знаете, где он?

– Нет, а вы? – вопросом на вопрос отвечает охранник. – Он позвонил и сказал, что уволился. Кинул нас.

– Не знаете, где он живет? Где можно его отыскать?

– Если отыщете, дайте мнезнать.

Джек, конечно, попытается отыскать Майка Дерошика, хотя и уверен, что поиски ни к чему не приведут. Может, он уже совсем в другом штате.

Джек едет в торговый центр Монарк-Бэй, в аптеку. Он уже знает, что будет искать там.

И чего не найдет.

Это Келли.

За прилавком другая аптекарша.

– А Келли здесь? – спрашивает Джек.

Женщина глядит на него с улыбкой.

– Еще одно разбитое сердце. Нет, Келли уволилась. Неожиданно.

– Вы знаете, куда она отправилась? Где можно ее отыскать?

– И да и нет, – говорит женщина. – Да – потому что я знаю, куда она отправилась, нет – потому что не знаю, где можно ее отыскать.

Но Джеку не до ребусов.

– Что вы имеете в виду?

– Простите, – говорит женщина. – Просто у меня все эти Келли вот уже где сидят. И вам бы я посоветовала не глупить и держаться от них подальше. Келли вчера вечером улетела в Европу. Встретила «потрясающего парня», который посулил ей золотые горы. Так что, если вы не можете наобещать ей бог весть чего, значит, вам не повезло: такие Келли на вас не клюют.

Не думаю, что дело тут в том, клюют или не клюют, думает Джек.

Просто заранее известен каждый шаг.

Каждый мой шаг. Он едет в «Тихоокеанские залоги и ссуды».

И не успевает еще вылезти из машины, как к нему подскакивает Гэри.

– Знаете, Ники-то расплатился, – говорит Гэри. – Досрочно отдал ссуду.

– Серьезно?

– Да, абсолютно! Напрасно мы волновались.

Напрасно. На голубом глазу.

Проплыли. Кто следующий?

Эн-Джи Джек застает дома.

Большой красивый дом в переулочке Лагуна-Нигель. Свежеокрашенный в голубой цвет. К гаражу в конце подъездной аллеи привинчена баскетбольная сетка.

Медицинский эксперт появляется в дверях в футболке и пижамных штанах.

– Я спал, Джек, – говорит он.

– Можно войти?

– Почему же нет?

Джек входит следом за ним. Эн-Джи приглашает его в маленькую комнатку, видимо кабинет. Старинный письменный стол. На стенах книжные полки, где книг больше, чем безделушек. Эн-Джи садится за письменный стол, а Джеку жестом указывает на большое кожаное кресло у окна.

– Еще кто-нибудь дома есть? – спрашивает Джек.

– Жена на работе, – говорит Эн-Джи. – Дети в школе. А что тебе надо?

– Ты знаешь что.

Эн-Джи кивает. Подымает зеленое пресс-папье, достает из-под него пачку полароидных снимков и передает их Джеку.

Двое азиатского типа ребятишек сняты на спортивной площадке. Мальчик и девочка. Оба в спортивной форме. Не надо больших усилий, чтобы понять, что это дети Эн-Джи.

Джек возвращает снимки.

– Он убил жену, – говорит он.

– Возможно.

– И ему это, кажется, сходит с рук.

– Возможно.

И вдобавок он еще получит за это пятьдесят миллионов.

Джек встает и говорит:

– Ну ладно.

Эн-Джи кивает.

Уже в машине Джек приходит к пониманию, что и тут дорога ему заказана. Что кровь и образцы ткани уже отправлены куда-нибудь на свалку.

И сделали это не просто денежные тузы, потому что, если денежным тузам требуется припугнуть коронера, они подают на него в суд, либо звонят его начальству, либо как-нибудь иначе давят на него. Денежные тузы не грозят убить его детей.

Нет, это уже почерк гангстеров.

Джек возвращается в «Жизнь и пожар в Калифорнии» и вновь садится там за компьютер и за телефон – та же самая картина.

Счета Ники в порядке.

Выплаты по кредитам – точно в срок.

Деньги вложены в инвестиции.

А я сижу дурак дураком, думает Джек.

Ники заманил меня в ловушку. Наследил, подождал, пока я отвергну претензию, а затем уничтожил следы.

И подготовил иск на гигантскую сумму компании «Жизнь и пожар в Калифорнии».

И знает заранее каждый мой шаг.

82

Джек толкает дверь с табличкой «Не входить». Проносится мимо знака «Вход только для сотрудников». Один из служащих отдела кладет руку ему на плечо, чтобы остановить, но Джек отодвигает его в сторону и рывком распахивает дверь в кабинет Сандры Хансен.

Она сидит за столом.

Джек нависает над ней:

– Ты мое дело читаешь, Сандра.

Большинство сотрудников Отдела спецрасследований – бывшие полицейские, как и этот парень – здоровенный детина по фамилии Купер, который спрашивает Сандру:

– Мне его выставить?

Джек не поворачивает головы, хотя парень продолжает:

– Нет, правда же, почему бы его не выставить?

– Все в порядке, – произносит Сандра и жестом велит Куперу ретироваться и закрыть за собой дверь.

Она говорит:

– Я же сказала тебе, что мы собираемся взять под контроль это дело.

– Но не сказала, что собираетесь сообщать Вэйлу о каждом моем следующем шаге.

– Ты параноик, Джек, у тебя мания преследования.

Ага, думает Джек, я параноик.

Параноик, черт тебя дери.

И он говорит:

– Но Вэйлу становился известен каждый мой шаг.

– Так сделай другие шаги.

– А сейчас он хочет получить пятьдесят миллионов долларов.

– Ты должен был уладить это раньше.

Она опять принялась перебирать бумаги.

– Он ведь связан с какой-то бандой, правда же?

– С чего ты это взял?

– Он запугал трех свидетелей и проделал удивительный фокус со своими деньгами. Он подстроил мне ловушку с твоей помощью, и я желаю знать, зачем тебе понадобилось ему помогать.

– У тебя был шанс играть с нами в одной команде, – говорит Хансен. – А теперь время упущено.

– Не желаю я никаких игр! – Джек хлопает рукой по столу.

– О чем я и говорю.

Джек вздыхает:

– Ладно. Чего ты хочешь?

–  Теперьуже ничего, – говорит Хансен. – Теперьты мне уже ничем помочь не можешь. В свое времяя просила тебя отступиться. Ты не пожелал. Ну а теперь они собираются заставитьтебя это сделать, так что торг неуместен, предложить тебе теперь нечего.

– Расскажи же мне, Сандра, что ты про него такое нарыла, – говорит Джек. – Мне это до смерти надо знать.

Хансен пожимает плечами.

Говорит:

– Вэйлу мы не давали никакой информации. И делиться с тобой информацией по поводу Вэйла не будем.

– Но он убил свою жену.

– Это ты так думаешь.

– И сжег свой дом.

– Это твоя версия, – говорит Хансен. – А по другой версии ты давно треплешься с ее сестрой. И она хорошо заплатила тебе, не считая того, что ты с ней треплешься. А теперь тебе придется отступиться, Джек, поднять лапки кверху и, как хороший послушный пес, выполнить команду «умри».

– Ты собираешься дать мне эту команду?

– Именно. – Она вынимает из ящика несколько бумаг, кладет их на стол. – Данное под присягой показание одного подрядчика восстановительных работ. Говорит, что дал тебе взятку за то, чтобы ты рекомендовал его своим клиентам. А вот другое показание – домовладельца, признавшегося, что дал тебе откат за то, чтобы ты посмотрел сквозь пальцы на завышенную плату, которую он сдирал с арендаторов. Окружной прокурор даст ход обеим бумагам. Теперь все зависит от тебя, Джек: я могу сунуть их обратно в стол, а могу передать наверх, Красным креслам.

– Сперва подотрись ими хорошенько, а затем уж передай Красным креслам!

– Узнаю прежнего Джека, – говорит она. – Знаешь, что напишут на твоем надгробном памятнике? «Он так ничему и не научился».

– Так сколько платит тебе Ники, Сандра?

– И, как всегда, ты в корне не прав.

– Надеюсь, денег этих тебе хватит до конца жизни, – говорит Джек, – потому что дела этого я так не оставлю.

– Оставишь или не оставишь – пусть это будет самой меньшей из твоих забот. А теперь, чем еще могу быть тебе полезна? И не стоит ли тебе лучше убраться отсюда подобру-поздорову?

Джек убирается подобру-поздорову. Останавливается на секунду, чтобы обменяться злобными взглядами с Купером, а потом идет к себе в отсек.

Удостоверившись в двух вещах.

Первое – это что Ники Вэйл связан с бандой.

Второе – это что Сандра Хансен продалась.

И еще одно, думает Джек.

Если я не совершу прорыва в деле Вэйла, с «Жизнью и пожаром в Калифорнии» я распрощаюсь навек.

83

И примерно это же толкует Кейси, говоря с Мать-Твою Билли по телефону.

Он говорит:

– Было бы весьма любезно, если бы кто-нибудь за эти двенадцать лет все-таки просветил всеобщего доброго друга Тома насчет дачи ложных показаний.

– Джек Уэйд хороший парень.

– Джек Уэйд хороший парень, – говорит Кейси. – И тем более жалко, что его так уделают.

Джек входит в кабинет, и Билли включает громкую связь, чтобы он слышал, что говорит Кейси. А тот говорит:

– Если Гордон выиграет дело Вэйла – а он его выиграет, – он навесит это на «Жизнь и пожар в Калифорнии», и шлейф этот будет вечно волочиться за компанией. На каждом судебном процессе это будет всплывать вновь и вновь. Он будет копаться во всех отвергнутых Джеком претензиях – в каждом случае поджога или мошенничества – и найдет судью, который примет все это к производству.

И не только заключение Джека он будет использовать, но и пример дела Вэйла. Он станет рассказывать следующей коллегии присяжных, что «Жизни и пожару» было предложено уплатить столько-то миллионов, но они на это не согласились. Так что уж вы лучше соглашайтесь. И так далее, без конца, шлейф с каждым разом будет становиться все длиннее, пока «Жизнь и пожар» не будет либо платить и платить без конца, либо вообще сойдет со сцены.

И не только благодаря одному Полу Гордону. Каждая акула в городе почует запах крови, и все они приплывут сюда за добычей. Каждый адвокат истца из тех, кого мы чехвостили в судах, явится в суд и будет требовать пересмотра дела, отыскав маленькую зацепку, чтобы уличить «Жизнь и пожар» во лжи и мошенничестве уже в своемделе. Я буду строчить и строчить ходатайства, чтобы положить этому конец, но какой-нибудь судья из Народной республики Санта-Моника [26]26
  Санта-Моника – город в Калифорнии, который иногда называют «народной республикой» из-за либерализма местных властей в вопросах социальной политики.


[Закрыть]обязательно решит, что это его шанс пробраться в первачи, потому что все мы одним миром мазаны, и апелляция наша не будет удовлетворена.

И Джек станет для всех долгожданным и самым любимым свидетелем. Он станет каяться в грехах на каждом разбирательстве дела о ненадежности. Они заставят его в панике бежать. Держу пари, что он покинет Калифорнию – так надоест ему маячить в суде. Но они могут передать дело и в федеральный суд, а тогда его станут гноить уже в федеральном масштабе. А тебя – вместе с ним, потому что заставят давать показания и каяться в том, что принял на работу преступника, зная о его преступном прошлом.

Пятьдесят миллионов – это не такая уж большая цена за то, чтобы прекратить это кровопускание, а Джеку спасти свою шкуру.

– Я не хочу спасать свою шкуру, – говорит Джек.

– Но я хочу спасти тебе ее, Джек, – говорит Кейси. – Не стоит погибать в битве, выиграть которую ты все равно не можешь.

– Мы можем ее выиграть, – говорит Джек.

– Ты хочешь одержать над ним верх, переспорив его в суде? – говорит Кейси. – При отсутствии доказательств и после того, что ты наделал?

– Дай мне время, и доказательства появятся, – говорит Джек.

– Нет у нас времени, – говорит Кейси. – Красные кресла уже давят на меня, чтобы я соглашался. У них скоро тарифные слушания. Им меньше всего нужен сейчас скандал и обвинение в ненадежности. Особенно такое, опровергнуть которое в суде они не смогут. Они хотят внесудебного разрешения конфликта.

– Они не могут разрешить его без моего участия, черт возьми! – говорит Билли.

Правило такое. За местным заведующим – в данном случае за Билли Хейесом – последнее слово. Чтобы избавить высокое начальство от необходимости являться в суд и свидетельствовать по каждому иску, он же и ответит за ошибку. И этот заведующий так просто не уступит.

– Они могут обойтись и без тебя, если ты их к тому вынудишь.

– Пусть попробуют.

– Ну знаешь ли…

– Они знают о прошлом Джека?

– Я им не сказал, – говорит Кейси. – Надеялся, что получу от тебя разрешение умаслить их, а тогда кому какое дело.

Чего только не загладишь умасливанием, говаривает Билли.

– Не желаю выпускать это из рук, – говорит Джек.

– У тебя нет выбора, Джек, – говорит Кейси.

– Зато у меня есть, – говорит Мать-Твою Билли. – И мы этому мерзавцу ни цента не заплатим.

– Давай я предложу им десять миллионов, – говорит Кейси. – Им трудно будет отказаться от десяти миллионов.

– Ни цента!

– Но почему, Билли…

– Потому что он виновен, и мы знаем, что он виновен.

– Думаешь, ты сможешь убедить в этом присяжных? – спрашивает Кейси.

– Думаю, – отвечает Джек.

И вляпывается бог знает во что.

Потому что Кейси говорит:

– Ну что ж, сам напросился. Вечером мы сделаем фокусное слушание: наймем судью, присяжных, в общем, все честь по чести. Ты будешь давать показания, а я устрою тебе перекрестный допрос. Все зависит от того, кто выиграет. Выиграешь ты – мы не идем на соглашение, и продолжай следствие хоть до самого начала процесса. Проиграешь – и мы завтра утром начинаем переговоры об условиях соглашения. Это самое лучшее решение из того, что я могу предложить, ребята.

Ничего себе «лучшее решение», думает Джек.

Гибель.

Гибель посредством фокусного слушания.

84

«Мы погибли».

Вот что в переводе с русского означает фраза, которую Даня говорит Ники.

Они гуляют по лужайке перед домом мамаши.

Гуляют в отдалении от дома, держась как можно дальше от него, потому что происходящее в доме действует Ники на нервы и бесит его.

Все дело в ребятах, собаке и маме. Вернее, в этом ужасном сочетании, потому что дети собаку любят, а мама – нет. Дети хотят, чтобы собака была в доме, мать этого не хочет, собака же хочет прыгать на диван, отчего мать каждый раз чуть в обморок не падает, собака хочет спать с детьми, а дети – спать с собакой, мать же хочет, чтобы собака спала во дворе, что почти то же самое, как если б она пожелала ей сдохнуть, чего она, в общем, и желает. Предыдущей ночью Ники понял всю абсурдность попытки водворения Лео в конуру, когда в результате ему пришлось выставить возле конуры охрану, чтобы дети перестали реветь, а Майкл не отправился бы, как он грозился, спать в конуру с игрушечным кинжалом, которым он собирался защищать Лео от койотов.

Остается только, думает Ники, опоясать диван в гостиной колючей проволокой.

Но и тогда мама ни за что не оставит в покое Майкла. Натали она полностью игнорирует. Смотрит сквозь нее, словно это не девочка, а какой-то бесплотный дух, а вот Майкла она буквально душит своим вниманием. Выражающимся по большей части в постоянном одергивании. Бедный маленький Майкл никак не угодит – все он делает не так. Целыми днями только и слышно: «Майкл, пользуйся салфеткой, не вытирайся рукавом»; «Майкл, пора приниматься за гаммы»; «Майкл, маленький джентльмен должен ходить с высоко поднятой головой…».

Как пластинка, которую заело, думает Ники. Старая, но вечно юная мелодия, как сказали бы американские диджеи.

Она сводит с ума мальчишку.

И меня она сводит с ума.

Так что хочется бежать из дома, убраться куда подальше и гулять по лужайке, даже слушая, что скорее всего ты погиб.

– Трачев требует созвать сход, – говорит Даня. – Сегодня вечером.

– Вечером.

– Они не дают нам времени подготовиться, – говорит Даня.

– А сами будут готовы.

– Да.

– Скажи им «нет».

– Но это значит – война.

– Хорошо, пусть будет война.

Даня качает головой:

– Если сравнить нас теперешних с ними, то нам их не одолеть.

В тоне, каким это произнесено, Ники улавливает невысказанный упрек.

Упрек заслуженный.

В моем навязчивом стремлении превратиться в калифорнийского бизнесмена я запустил дела настолько, что навлек на нас смертельную опасность.

Крайне опрометчиво.

– Ну, пусть будет сход, – говорит Ники.

И опять Даня качает головой.

– На этом сходе они тебя убьют, – говорит он.

Трачев науськал остальных, сделать это было нетрудно: Ники Вэйл отнимает у меня бизнес, следующими будете вы. Если не остановите его и не сделаете этого прямо сейчас.

– Трачев обвинит тебя в том, что ты грабишь общак, – говорит Даня. – Это серьезное нарушение Воровского закона. Эта сходка пройдет не так, как та, прежняя. На этот раз они будут готовы.

Ники секунду медлит, вдыхая аромат бугенвиллеи. Наслаждаясь переливами цветов фуксии. Яркой синевой океана и неба.

Красота.

– Все, что я хотел в жизни, – вот оно, – говорит он.

– Знаю, – говорит Даня.

– Я пойду на сход, – говорит Ники. – Один пойду.

– Не вздумай.

– Зачем же погибать всем вместе?

– Но, пахан…

Ники предостерегающе поднимает руку. Довольно.

– Я сделаю то, что должен сделать. Встречусь с Трачевым и всеми ними.

– Есть и еще одно, – говорит Даня.

– Красота!

– Ее сестра.

– А что сестра?

– Она расспрашивала о двух вьетнамцах.

–  Что? – вскидывается Ники. – А ты откуда знаешь?

– Об этом весь Маленький Сайгон шумит, – говорит Даня. – Она навела там шороху.

–  Да как она связала одно с другим?

Считаешь, что ты в безопасности. Считаешь, что ловко провел свой корабль через все пучины и водовороты, и вдруг эта маленькая сучка…

– Мы сделаем то, что должны сделать.

– Но она коп.

– Мне это известно.

– И коп честный.

– Мне известно и это.

– Но для случайного совпадения это что-то многовато, – говорит Даня. – Две сестры…

–  Делай, как я сказал, черт возьми!

Я знаю, что это риск. И риск большой. Но не для того я убил мою красавицу Памелу и сделал сиротами моих детей, чтобы в одночасье потерять все.

Как это ни печально, мы сделаем то, что следует сделать, – и сделаем это быстро. И послезавтра получим причитающиеся нам пятьдесят миллионов – более чем достаточно, чтобы начать все заново.

Из пепла прорастут новые ростки.

Из смерти родится жизнь.

85

Ритуальное жертвоприношение Джека Уэйда начинается с арахисовых драже «М&М».

Джек стоит в «наблюдательной комнате» за односторонним зеркальным стеклом и жадно поглощает драже, глядя, как входят и располагаются присяжные.

Не один десяток раз Джек присутствовал на подобных мероприятиях и заметил, что, вне зависимости от прочего, арахисовыми драже здесь запасаются всегда.

Чтоб нервно их жевать.

И, как всегда, накрывают ужин. Только Джек слишком взволнован, чтобы отдать должное горячему в судках. Кормежка, как правило, здесь бывает хорошая, сегодня же она просто отличная; вдобавок к лазанье предлагается курица под пряным соусом, феттучини «Альфредо», салат «Цезарь» и на десерт – профитроли. И сервировка отличная – фарфоровые тарелки, серебряные приборы и льняные салфетки.

Отличный ужин – это как шутливая компенсация дурных новостей. Дурные новости – это прибытие всей этой шушеры из разряда Красных кресел.

Ужин заказал Кейси.

Кейси знает, что к еде этот народ относится крайне почтительно, так что осмотрительность требует их по крайней мере хорошо накормить. Особенно когда на кону пятьдесят миллионов долларов.

И это не считая гонорара.

Добрая половина всех этих важных господ уже припала к корыту. Вот уже двенадцать лет, как Джек работает в компании, а вживую, не на экране телевизора, он их видит впервые. Да, в еде эти парни понимают толк.

Вот они какие, эти важные шишки, кураторы Отдела претензий, юристы и боссы Отдела андеррайтинга. Мать-Твою Билли спустил их с небес на землю ради него.

– Фил Херлихи, куратор Отдела претензий, – говорит Билли, указывая на шестидесятилетнего мужчину с пышной серебряной шевелюрой и брюшком. Родом, как и полагается, из Агентства. В претензиях не смыслит ни бельмеса. Но администратор хороший.

Билли жестом указывает на тощего долговязого мужчину лет пятидесяти:

– А это Дэн Райнхардт, юридическая шишка. В суде не мог выиграть ни одного процесса. Так что теперь нас учит.

Джерри Берн, шеф Отдела андеррайтинга. – Билл тычет пальцем в коротышку лет сорока, рыжего, кудрявого и красноносого. Основной род деятельности – снабжать проститутками приезжих клиентов, а счета прятать в собственные расходы. Он круглый дурак, как, впрочем, и Райнхардт. Но он хоть догадывается об этом, в отличие от Райнхардта. Тот только и знает, что улаживать спор полюбовно лучше, чем тащить дело в суд, а там проигрывать. Меньше всего этому кастрату от юриспруденции хочется опять очутиться в зале суда. Но Херлихи тут на страже и воспрепятствует ему. Надо будет, он и до президента дойдет.

Херлихи заглядывает к ним.

– Билли, – говорит он, – ты не собираешься поужинать?

И переводит взгляд на Джека.

– Так это вы тот Джек Уэйд, о котором сейчас столько разговоров?

– Каюсь, виноват.

– Ваш отдел – это настоящие ковбои Южной Калиф… – говорит Херлихи. Говорит так, словно отвращение мешает ему даже закончить фразу.

Джек решает, что ответа по существу от него не требуется, поэтому лишь издает ковбойский клич и отходит в сторону, что, конечно, еще до начала всякого разбирательства не прибавляет ему очков в глазах Фила Херлихи, шефа отдела.

Комната наблюдения имеет вид сегмента круга. Столы прикручены к скату пола, сбегающего к окну наблюдения. Слева, на пяти футах ровного участка, возле окна и двери – обеденный стол. Наверху помещена видеокамера, нацеленная снимать происходящее для тех сотрудников компании, которые не смогли наблюдать все это лично. А внизу, во всю ширину окна, тянется стол. За ним – два консультанта присяжных с ноутбуками и стопками анкет.

Кроме того, у них на столе есть монитор, соединенный с каждой из двенадцати машин «за и против», стоящих на столе у каждого из присяжных.

Эти машины «за и против» – весьма нехитрое устройство, оценивающее настрой присяжного: склоняется он к «за» или к «против» в тот или иной момент разбирательства. Собственно говоря, это как бы джойстик на подставке, и присяжные, по замыслу, должны постоянно держать его под рукой. Когда присяжный чувствует, что он «против», он тянет джойстик вниз. Чем больше он «против», тем ниже опускается джойстик. И то же самое с «за»: одобрение небольшое – джойстик слегка приподнимается. Сильное одобрение тут же меняет положение джойстика – он задирается вверх до упора.

Можно сказать, что это современная разновидность римского голосования: умереть гладиатору или остаться в живых – большой палец вверх или вниз. Это приспособление позволяет моментально отслеживать реакцию присяжных на каждое свидетельство, вопрос и ответ и оценивать ее по шкале от десяти отрицательной реакции к нейтральной и до десяти одобрительной. Присяжные проинструктированы не раздумывать, как им следует реагировать, а действовать импульсивно. Не нравится – жмите на джойстик. Нравится – поднимайте его до упора.

Джек понимает, что это касается всего лишь первой интуитивной реакции, что настоящий ответ «за» или «против» будет получен из анкет и решения, но он также понимает, что это решение возникнет на основе этих первых интуитивных реакций.

И не важно, что скажет адвокат или судья, присяжные решают вопрос, все-таки основываясь на интуитивном, «нутряном» чувстве.

И устройство «за» и «против» играет тут немаловажную роль.

И в комнате наблюдения взоры всех присутствующих будут прикованы к монитору, где станут фиксироваться колебания этих «за» и «против».

А в самом зале, где происходит собственно фокус-слушание, по другую сторону окна, в своей импровизированной ложе сидят «присяжные» – каждый за отдельным столом, с устройством «за» и «против». Есть там и трибуна для дачи показаний, и столы для истца и ответчика, и столик судьи, за которым сидит нанятый «судья».

Что же касается консультантов, то двое – ученый молодой юрист и такая же ученая юристка, как и третий судья, весьма ученый человек постарше, приглашены из Юридической корпорации. Такими фокусными слушаниями они зарабатывают себе на жизнь. Вид у них несколько заполошный, потому что заказ поступил неожиданно и день они потратили на то, чтобы набранная ими фокус-группа была репрезентативна и в точности отражала демографический состав возможной коллегии присяжных округа Оранж. Учитывались возраст, пол, расовая принадлежность, образование, и все это должно присутствовать в определенной пропорции, а кроме того, кандидаты должны получить одобрение обвинителя.

– Какая фокус-группа вам нужна? – спрашивал у Кейси молодой человек, тот, что постарше.

Так как обвинителя им следовало удовлетворить прежде всего, им надо было выведать, настоящую ли фокус-группу он желает получить или лишь набранную кое-как, из случайных людей. Во многих случаях обвинителю фокус-группа нужна лишь для того, чтобы заставить клиента прийти к соглашению или же, наоборот, передать дело в суд, а так как специалисты обычно знают, какой состав фокус-группы проголосует за, а какой против, они могут обеспечить тот или иной состав.

Также они могут влиять и на задаваемые вопросы, и на обсуждение, и хотя гарантировать тот или иной результат они не могут, склонять жюри к тому или иному решению – в их власти.

Отсюда и вопрос: «Какую фокус-группу вы хотите видеть?»

– Ну, отвечающую реальности, – ответил Кейси.

Во-первых, потому что он не собирается «ломать здесь комедию» для хороших друзей – Билли Хейеса и Джека Уэйда, а во-вторых, он и без того знает, что́ из всего этого выйдет.

Он им покажет.

Джек и сам так думает, когда видит якобы судью, входящего в зал и усаживающегося в кресло. На этом хлыще черная мантия – точь-в-точь как если бы все происходило на самом деле.

И в облике его что-то крайне знакомое.

– Мы пропали, – внезапно говорит Джек, обращаясь к Мать-Твою Билли.

Потому что якобы судья – не кто иной, как вышедший на пенсию Деннис Мэллон, разбиравший дело с поджогом Атласского склада.