Текст книги "Македонский Лев"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

– Интересно, – сказал Эпаминонд, – только как теоретическая стратегия, конечно же. Но ты мне по нраву, молодой человек, и думаю, мы вполне можем стать друзьями. А теперь пойдем дальше, впереди еще так много вещей, которые стоит увидеть.

***

– Это прекрасный город, – сказал Парменион, когда они вернулись в белостенный дом Эпаминонда. Слуга принес им ломти сыра и хлеба, и они устроились на террасе, наслаждаясь прохладой в тени высоких башен Кадмеи.

– Ты не видел и десятой его части, – сказал ему Эпаминонд. – Сначала Кадмея была городом, а Фивы выросли уже вокруг нее. Завтра мы посмотрим Театрон, и я покажу тебе могилу Гектора и Великие Северные Врата.

– При всем уважении, я бы скорее хотел посмотреть на площадь для занятий. Мои мышцы ослабли от верховой езды, и я бы с удовольствием побегал.

– Тогда будь по-твоему.

Этой ночью Парменион спал в комнате на верхнем этаже дома, и прохладный восточный ветер влетал в окрытое окно. Ему снился древний храм с огромными сломаными колоннами. Там была старая женщина, она лежала на постели возле алтаря; он взял ее за руку и посмотрел в ее слепые глаза. Это был странный сон, и он проснулся глубокой ночью, чувствуя покой и удивительный прилив сил.

Улегшись снова, он подумал о Нестусе и небывалом ужасе в глазах парня; и с горечью вспомнил выражение на лице Гермия, когда он неистово кружил с окровавленым мечом в руках. Гермий больше не был ему другом – более того, Парменион видел в нем зарождавшуюся ненависть.

Все их детские годы Гермий оставался его единственным сторонником, верным и готовым прийти на помощь в любую минуту. Молодого спартанца ранило то, что между ними появилась такая пропасть. «Но это еще одна цена, которую я должен заплатить, – подумал он, – чтобы заслужить свою месть.»

Месть. Это слово шевелилось в нем как живое существо – металось, росло, разбивая воспоминания о сне и том покое, который за ним последовал. Месть не будет ни быстрой, ни простой, сказал он себе. Я должен правильно использовать время, изучить все улицы и переулки этого нового города, разыскать бунтарей, которые ненавидят спартанцев так же сильно, как я. Но я должен действовать осторожно. Эти мысли возвратили его к Эпаминонду. Вот человек, с которого надо брать пример – великий воин, но также и мыслитель. Парменион поднялся с постели, извлек Меч Леонида из ножен, и лунный свет отразился в клинке, посеребрив его. В нем вдруг возникло желание снова и снова вонзать клинок в сердца врагов, чтобы увидеть, как по лезвию стекает их кровь. Обладаю ли я терпением? спросил он самого себя. Как долго я смогу ждать?

Слова Ксенофонта эхом отдались в его сознании: «Хороший полководец – если у него есть выбор – не вступает в битву, пока не убедится в том, что может победить, так же как воин не бросается в бой с куском железной руды. Он дождется, пока оружейник изготовит из него клинок со смертельно острым лезвием.»

Парменион глубоко вздохнул, выравнивая дыхание, и спрятал меч. «Ты прав, как всегда, Ксенофонт. И я скучаю по тебе. Я дождусь своего времени.» Вернувшись в постель, он немного поворочался, прогоняя наполнявшие сознание образы. Командирские Игры, смерть матери, Дерая бежит по тренировочному полю, Дерая лежит рядом с ним в дубовой роще, Нестус умирает, утопая в собственной крови.

***

И ему приснилось, как он идет по темным холмам под багряными небесами. И там росло белое дерево, крону которого составляли непостижимым образом скрепленные между собой скалящиеся черепа. Мечи и копья, зажатые в костлявых руках, были его ветвями, а плодами – отрубленые головы, роняющие на землю кровь. У подножия страшного дерева росли темные цветы, с бутонами в виде человеческих лиц. Холодный ветер завывал над цветами, и Пармениону показалось, что он слышит сотни отдаленных голосов, шепотом выдыхающих: «Пощади меня! Пощади меня!»

Тень заколыхалась на холме, и Парменион разглядел фигуру в плаще с капюшоном, вставшую перед деревом. «Чего ты жаждешь, молодой воин?» – донесся из глубин капюшона женский голос.

«Крови и возмездия,» – ответил он.

«Ты получишь это,» – сказала она.

***

Парменион проснулся на рассвете и присоединился к Эпаминонду для завтрака на нижней террасе. Фиванец был одет в простую тунику, сшитую из серо-зеленой ткани, отчего его бледное, вытянутое лицо выглядело болезненным и изможденным. Но его темные глаза были ясными, а улыбка открытой и дружелюбной, когда Парменион присоединился к нему.

– Ты говорил о беге, Парменион. Ты атлет?

– Я быстр, и должен был представлять Спарту на Олимпийских играх. Но я допустил ошибку на последнем круге и был потеснен Леонидом.

– Интересно. В Фивах есть человек, который бегает с невероятной скоростью. Это спартанец из крепости: его зовут Мелеагр.

– Я слышал о нем. Леонид опередил его на дистанции в десять кругов год назад.

– Думаешь, сможешь обойти его?

Парменион отломил хлеб и окунул его в кувшин с луком, мягким сыром и маслом. – Если он только не отрастил себе крылья.

– Сколько у тебя денег? – спросил Эпаминонд.

– Я отписал свой дом Ксенофонту, за что он выдал мне сто восемьдесят драхм и скаковую лошадь. Надолго этого не хватит.

– Вот именно, не хватит. Знает ли Мелеагр о тебе?

Парменион пожал плечами. – Он может знать мое имя. Но какое отношение это имеет к деньгам, которыми я владею?

– Здесь в Фивах мы делаем на соревнованиях ставки. Если ты одолеешь Мелеагра – чего не удавалось никому – ты сможешь, пожалуй, увеличить свое состояние вчетверо.

Парменион откинулся в кресле. В Спарте никто не делал денежных ставок, это считалось недостойно. Но это было прекрасным способом поправить его финансы. На сегодня у него едва хватало денег, чтобы протянуть до весны. Если он учетверит сумму, то сможет обеспечить себе спокойную жизнь еще на ближайшие два года. Но что если ты проиграешь? спросил он себя. Соревнования были жесткими, бегуны использовали локти и плечи, чтобы пробить себе дорогу. В этом случае возникала опасность споткнуться, или упасть. В соревнованиях ничего нельзя было предугадать.

– Я подумаю об этом, – сказал Парменион.

Длинная тренировочная площадка была ограждена дубами с севера и запада. К востоку от нее расположилось святилище Артемиды Славы, храм с высокими колоннами, посвященный богине охоты, а на юге находилась легендарная Могила Гектора, могучего троянского героя, убитого Ахиллесом во время войны с Троей.

Разминая мышцы бедер и пояса перед разогревающим бегом, Парменион посмотрел на саркофаг Гектора. Он был из мрамора, украшен впечатляющими рельефами, изображавшими его жестокий бой с греческим героем. Парменион всегда испытывал глубокое восхищение Гектором.

Большинство спартанцев было за Ахиллеса, потому что он вышел победителем, но Парменион считал, что Гектор показал больше отваги. Оракул предостерег Гектора, что сражение с Ахиллесом принесет смерть, поскольку его противник был непобедим. На протяжении десяти лет Троянской войны оба тщательно избегали боя один на один. А потом, в одно ясное утро, Гектор увидел Ахиллеса, едущего к нему в бронзовой колеснице, его доспехи – в ярком солнечном свете – казалось, источали белый огонь. Оба встретились на поле битвы – и Гектор победил. Он сразил Ахиллеса страшным ударом в шею и увидел, как его роковой противник бьется в предсмертных судорогах.

Какая радость это была для Гектора, какой груз свалился с его сердца! Теперь он увидит, как его маленький сын вырастет, достигнув поры мужества, теперь он вновь познает мир и покой, который украл у него оракул. Он склонился над телом и снял шлем с белым гребнем с головы побежденного – и вдруг понял, что видит перед собой лицо Патрокла, любовника Ахиллеса. Гектор отшатнулся, ошеломленный и смятый. Он подбежал к греческому пленнику. «Что всё это значит?» – спросил он. – «Зачем Патрокл облачился в доспехи Ахиллеса?»

Пленник не смог посмотреть в рассвирепевшие глаза Гектора, глядя себе под ноги. «Ахиллес решил вернуться домой. Он не хочет больше сражаться,» – сказал тот.

О, теперь он захочет. Гектор знал это. Убив Патрокла, он приблизил свою погибель. Сев в свою колесницу, он погнал коней обратно за стены Трои и стал ждать вызова, который, как он знал, обязательно должен был прийти.

Через час Ахиллес появился у ворот…

Парменион завершил упражнения и подошел к гробнице, положив на нее руку.

– Ты вышел, чтобы встретиться с ним, Гектор, – проговорил он. – Это было храбрым поступком. И ты умер, как мужчина, глядя врагу в лицо.

Кости Гектора были привезены из-под руин Трои и захоронены в Фивах из-за другого оракула, который сказал: «Фиванцы города Кадма, ваша страна сохранит предначальное благоденствие, если вернете из Азии кости Гектора. Заберите их домой и славьте героя, волею Зевса.»

Фиванцы повиновались. Каждый год, как говорил Эпаминонд, они объявляли святой день, посвященный Гектору, и великое празднество проводилось на тренировочной площади, где мужчины и женщины танцевали и пили в честь троянца. И благоденствие длилось, проявляясь в торговле с Афинами на юге и экспорте благ цивилизации на север, в Фессалию и Македонию, иллирийцам и фракийцам. Фивы купались в деньгах.

Парменион втянул в себя глубокий вдох и побежал. Беговая дорожка была из выжженой солнцем глины, имела правильную овальную форму и опоясывала собой площадь для занятий. Пять кругов составляли милю. Он легко пробежал первый круг, проверяя дорожку. Все соревнования по бегу начинались и заканчивались возле святилища Артемиды, поэтому он остановился на последнем повороте перед финишем и опустился на колени, чтобы осмотреть дорожку. Здесь она была выбита сильнее, с мелкими осколками глины на поверхности. Что неудивительно, ведь в этой точке бегуны делали решающий рывок, и за многие годы дорожка пострадала здесь больше всего. Человек мог поскользнуться и упасть в этом месте, если не будет осмотрителен. Он должен сделать более широкий крюк на этом повороте… но так же будет делать и Мелеагр.

Парменион продолжал бегать около часа, увеличивая скорость в коротких, рвущих легкие спринтах перед заходом на новый круг. Наконец он трусцой подбежал к Эпаминонду, лежавшему в тени раскидистого дуба.

– Хорошо бегаешь, – сказал фиванец. – Но я не обнаружил высокой скорости. Мелеагр быстрее.

Парменион улыбнулся. – Не сомневаюсь, что он быстрее. Но скорость идет от силы, а половина дистанции – достаточное время, чтобы отнять ее у человека. Ты поставишь на меня?

– Конечно, ведь ты мой гость. Было бы невежливо не побиться на тебя об заклад. Как бы там ни было, не ставь на себя все деньги, Парменион.

Спартанец засмеялся. – Когда я смогу с ним посоревноваться?

– Через три недели начнутся Игры. Я подам заявку на твое имя. Как мы тебя назовем?

– В Спарте меня прозвали Савра.

– Ящерица? – переспросил Эпаминонд. – Нет, я так не думаю. Нам нужно что-нибудь македонское. – Он посмотрел в сторону, где за деревьями виднелся посвященный Гераклу каменный лев. – Вот, – сказал фиванец. – Мы назовем тебя простенько и со вкусом – Леон. Ты бежишь как лев, со своими короткими ускорениями.

– Почему мне не остаться Парменионом? А то смахивает на жульничество.

– Смахивает? Да это и есть жульничество, друг мой. Или, пожалуй, наше самолюбие пострадает меньше, если мы назовем это стратегией. Ты почти выиграл место в Олимпийской сборной Спарты. Если об этом узнают, никто не станет с тобой тягаться… и тогда ты не заработаешь денег. В этом случае – если ты победишь – собранное тобой золото будет по большей части спартанским.

– Мне нужны деньги, – согласился Парменион, усмехнувшись.

– И вот они идут к тебе, – ответил Эпаминонд. – Победа здравомыслия над принципами одержана. Продолжай в том же духе.

– Ты весьма циничен, – заметил Парменион.

Фиванец кивнул. – Да, я такой. Но есть урок, который жизнь преподносит всем, кто способен видеть. У каждого есть своя цена, будь то деньги, слава или власть.

– Значит, у тебя тоже есть цена?

– Конечно. Чтобы освободить Фивы, я готов пожертвовать всем, что имею.

– В этом нет ничего постыдного, – согласился Парменион.

– Если ты правда так считаешь, то тебе следует многому научиться, – ответил фиванец.

***

На протяжении недель, что оставались до соревнований, Парменион бегал по два часа в день, улучшая свою форму. Теперь, когда оставался всего один день, он замедлился на тренировке, мягко труся по дорожке, аккуратно растягивая мускулы. Он не имел желания начать бег, чувствуя усталость. Как говаривал Лепид, «Никогда не оставляйте свою силу на тренировочной площадке, господа.» Закончив бег, он ополоснулся в фонтане у святилища Артемиды. Как обычно, вечером он гулял по городу. Фивы продолжали поражать его своим совершенством и красочностью, и он оценил мастерство, проявленное в архитектуре города – после Фив Спарта казалась сборищем крестьянских домиков, сваленных в одну кучу во время бури.

Общественные здания здесь были великолепны, с колоссальными пилястрами и прекрасными статуями, но и частные дома были построены добротно, не из высушенных на солнце кирпичей, а из плотно прилегающих друг к другу, тщательно отесанных каменных блоков. Окна были широки, пропуская больше света, а внутренние стены украшены рисунками или завешены яркими тканями. Даже у беднейших домов северного квартала крыши были крыты терракотовой черепицей, а ставни украшены искусной резьбой; во многих дворах били собственные фонтаны.

Его дом в Спарте был скромным, но не более, чем большинство других жилищ: полы из утрамбованной земли, стены из высушенной глины и тростниковая крыша, покрытая известковым раствором. Но даже дом Ксенофонта, который Пармениону казался роскошным, ничем не мог похвастать перед домом Эпаминонда. Пол в каждой из восьми комнат строения был выложен камнем, украшенным мозаикой из белых и черных камней, выложенных кругами или квадратами. Главная комната, андрон, была пересечена семью длинными скамьями для гостей. И там была ванна с цисцерной воды внутри дома!

Фивы были просто-таки самым удивительным местом из тех, что Пармениону доводилось видеть.

Ближе к закату он обычно занимал столик в одной из закусочных рядом с площадью и заказывал себе ужин. Разносчики несли ему еду на плоских деревянных подносах – свежий хлеб, зелень в сметане, травы и оливковое масло, подаваемые к рыбе с приправами. Он сидел под звездами, завершая ужин медовым печеньем и чувствуя себя так, словно сами боги пригласили его к себе на Олимп.

И лишь потом, когда он лежал один в своей верхней комнате, воспоминания о Дерае обрушивались на него, принося боль и клокоча в сердце. Тогда он вставал с постели и мрачно смотрел из окна на спящий город, с горькими мыслями. Мечты о мести росли в нем все больше, медленно выстраивая храм ненависти в его душе.

Они заплатят.

«Кто заплатит?» – спросил едва слышный внутренний голос.

Памренион задумался. Это Леонид всегда был его врагом, из-за него вся жизнь Пармениона была испорчена ненавистным словом «помесь». Его нигде не принимали, за исключением дома Ксенофонта. Он не скучал ни по кому в Спарте – даже по Гермию.

Они все заплатят, сказал он себе: весь город. Однажды придет тот день, когда одно лишь имя Пармениона заставит десять тысяч глоток вопить от ужаса.

И этим способом Парменион заглушит боль от смерти Дераи.

Эпаминонд мало времени проводил с Парменионом в дни перед соревнованиями. Каждый вечер он навещал друзей в разных кварталах города, рано выходя из дому и поздно возвращаясь. В это время он был холоден, но не враждебен, а Парменион отправлялся бродить по городу, изучая его дороги и улицы, чтобы лучше ориентироваться в нем.

Часто он видел спартанских солдат, вышагивающих по торговой площади или сидящих в закусочных. Ему казалось, их голоса были громки и горделивы, а манеры – надменны. В моменты спокойствия Парменион понимал, что это не так – они были нежеланными чужаками в чужом городе. Но ненависть его росла, и он часто ощущал ее страшную силу, глядя на солдат.

В ночь перед соревнованием Эпаминонд пригласил его в андрон, и они расположились на скамьях, чтобы обсудить гонку.

– Мелеагр любит ждать, держась за лидером, а за сотню шагов до конца рвануть к финишу, – сказал фиванец.

– Это меня устраивает, – ответил Парменион.

– У него есть приятель, который бежит с ним, темнобородый, низкорослый. За три шага, когда кажется, что Мелеагр проиграет, он спотыкается и падает перед лидером, опрокидывая его.

– Мелеагр должен быть дисквалифицирован за это.

– Пожалуй, – согласился Эпаминонд. – По крайней мере, после второй попытки подобного фокуса. Но он спартанец, и фиванские обвинения ничего не стоят. Я сделал ставку три к одному. Сколько денег поставишь ты?

Парменион хорошо обдумал соревнование. При четырех к одному он еще мог бы придержать несколько монет себе. Но сейчас? Он снял кошель со своего пояса и протянул его фиванцу.

– У меня есть сто шестьдесят восемь драхм. Поставь их все.

– Разумно ли это?

Парменион пожал плечами. – Как будто у меня есть какой-то выбор. Если проиграю, то продам скаковую лошадь и поищу место в отряде наемников, готовом к походу. Если нет? Тогда я смогу снять себе комнаты.

– Ты же знаешь, что я готов оставить тебя у меня.

– Это очень щедро с твоей стороны, но тогда я не буду чувствовать себя мужчиной.

***

Поле для состязаний было заполнено народом, когда двое мужчин прибыли туда следующим утром, и сидения для отдыха атлетов были уже установлены в центре поля. Парменион беспокойно ожидал начала соревнования. Сначала был турнир по кулачному бою, но этот спорт его не интересовал, и он смотрел на Могилу Гектора, сидя в тени дуба.

Средняя дистанция была для греков новым видом, и большинство по-прежнему соревновались в стадии, спринте на двести шагов. Ксенофонт говорил ему, что во многих городах нет овальных дорожек, и бегуны вынуждены бегать туда и обратно на дистанции в один стадий, разворачиваясь вокруг врытых в землю столбов. Но персы любили бег на длинные дистанции, и со временем на них обратили внимание греческие болельщики. Часть такого интереса, как знал Парменион, была вызвана денежными ставками. Ставя свои деньги на бегуна, болельщик любил смотреть на более долгое соревнование, чтобы растянуть приятное возбуждение.

Он немного размялся, а потом был отвлечен громогласным рыком толпы, когда финальный кулачный поединок окончился сногсшибательным нокаутом. Парменион встал и пошел разыскивать Эпаминонда, найдя фиванца в северной части поля, где тот наблюдал за копьеметателями.

– Хороший день для бега, – сказал Эпаминонд, указывая на небо. – Облака сулят прохладу. Как ты?

– Немного шею потянул, – признался Парменион, – но я готов.

Эпаминонд указал на скамью в тридцати шагах от собеседников, с которой вставал высокий, гладко выбритый мужчина. – Это и есть Мелеагр, – сказал он, – а за ним стоит его друг, по-моему, его зовут Клетус.

Парменион пристально посмотрел на них. Мелеагр растягивал себе сухожилие, положив ногу на скамью и наклоняясь вперед. Затем он размял мышцы внутренней стороны бедер. Клетус бегал вприпрыжку туда-сюда, заложив руки за голову. Парменион видел, что Мелеагр был высок и худ, идеально сложен для бега на длинные дистанции. Некоторое время он наблюдал за соперником; тот готовился осторожно и тщательно, был полностью сконцентрирован.

– Думаю, настало время и тебе начать разминаться, – мягко проговорил Эпаминонд, и Парменион резко дернулся от его слов. Он так отвлекся на Мелеагра, что почти забыл, что должен обогнать его. Он виновато улыбнулся и побежал к стартовой отметке. Сняв хитон и сандалии, он начал с легкой растяжки, затем слегка пробежался несколько минут, пока не почувствовал, что одеревенелость ушла из мускулов.

Бегуны были призваны на старт стареющим мужчиной с коротко остриженной белой бородой. Затем, один за другим, двенадцать участников были представлены публике. Среди них было семеро фиванцев, и их поддерживали громче всех. Мелеагр и Клетус получили крики одобрения от небольшого спартанского контингента. Но вот Леона, македонца, зрители поприветствовали лишь вежливыми аплодисментами.

Вернувшись на стартовую линию, бегуны посмотрели на судью. Тот поднял руку.

– Пошли! – закричал он. Фиванцы первыми выбежали вперед, оставляя прочих позади. Мелеагр устроился рядом с Клетусом на четвертом месте, Парменион бежал за ними. Первые пять из двадцати кругов лидерство не менялось. Затем Парменион предпринял свой ход. Резко перейдя на внешний круг, он выбежал вперед и прибавил шаг в коротком мощном ускорении на полкруга, создавая разрыв между собой и вторым бегуном примерно в пятнадцать шагов. На повороте он рискнул оглянуться назад и увидел, как Мелеагр приближается к нему. Парменион перешел на спокойный шаг, а потом начал второе ускорение. Теперь его легкие были горячи, а ступни казались стертыми о выжженную глину. Облака разошлись, и яркое солнце искупало бегунов в своих лучах. Пот стекал по телу Пармениона. На одиннадцатом кругу Мелеагр все еще был рядом с ним, несмотря на четыре ускорения, которые порядком изнурили Пармениона. Медленно, постепенно спартанец вновь примыкал к нему. Парменион не паниковал. Дважды он отрывался, ускоряясь, и дважды Мелеагр возвращался к нему.

Парменион начинал уставать – но, решил он, Мелеагр тоже выдыхается. На шестнадцатом кругу Парменион предпринял новый прием, сохраняя увеличенный темп более трех четвертей круга, и на этот раз Мелеагр остался позади примерно на двадцать шагов. Он неверно истолковал рывок и ожидал, что Парменион ослаб. Теперь он начал сокращать разрыв. На девятнадцатом – и последнем – круге он отставал от Пармениона лишь на шесть шагов. Парменион решил не смотреть назад, потому что это мешало ему следовать избранным путем, из-за чего он мог опоздать к финишу и жестоко поплатиться. Теперь он приближался к отставшим, готовый обойти их. Двое из них были фиванцами, но впереди он увидел Клетуса. Тот постоянно оглядывался назад, и Парменион догадался, что будет дальше. Спартанец упадет перед ним, опрокидывая наземь, или заблокирует его, чтобы Мелеагр пробежал вперед.

Парменион услышал тяжелое пыхтение у себя за спиной и, приблизившись к Клетусу, разгадал план Мелеагра. Спартанский бегун пытался придвинуться к нему, удариться в него и толкнуть его в спину бегущему впереди. Гнев поднялся в Парменионе, наполняя силой его конечности.

Он увеличил скорость, пока не оказался прямо за Клетусом.

– Дай дорогу справа! – крикнул он и в тот же миг срезал внутрь, влево от себя. Спартанец оступился и накренился вправо, врезавшись в Мелеагра. Оба повалились на землю, и Парменион без препятствий вышел на финальный круг. Публика встала на ноги, когда он подбежал к финишной черте.

Для них не имело никакого значения, что он был Леон, никому не известный македонец. Но многое значило то, что двое спартанцев кувыркались в пыли у его ног.

Эпаминонд подскочил к нему. – Первая победа Македонского Льва, – проговорил он.

И Пармениону показалось, будто черная туча закрыла солнце.

***

Парменион выложил свой выигрыш на каменный стол во дворе, выстроив столбики из монет и взирая на них с нескрываемым удовольствием. Здесь было пятьсот двенадцать драхм, царское богатство для спартанца, который никогда раньше не видел столько денег в одном месте, да еще принадлежащих ему.

Здесь было пять золотых монет, достоинством двадцать четыре драхмы каждая. Он взвешивал их, перекатывал в кулаке, чувствуя вес и тепло, источаемое металлом. Четыреста серебряных драхм он составил в двадцать столбцов, выстроив маленький храм.

Он был богат! Выложив золотые монеты на стол, он посмотрел на красивое бородатое лицо, отчеканенное на каждой из них. Это были персидские монеты с изображением правителя Персии Артаксеркса с луком в руках. На обороте была изображена женщина с початком кукурузы в одной руке и мечом в другой.

– Ты весь день будешь смотреть на них? – спросил Эпаминонд.

– Да, – ликующе ответил Парменион. – И завтра тоже!

Фиванец усмехнулся. – Ты хорошо бежал, и я испытал неповторимое удовольствие от того, как ты провел Клетуса. Как они теперь, должно быть, расстроены. Мелеагр разорится, выплачивая долги.

– Мне на него плевать, – сказал Парменион. – Теперь я могу позволить себе арендовать дом, а может и слугу нанять. А сегодня пойду на рыночную площадь и куплю себе плащ, несколько туник и пару хороших сандалий. И лук. Мне нужен лук. И шляпу! Пожалуй, из фракийского фетра.

– Я редко видел людей, столь довольных своей удачей, – признался Эпаминонд.

– А был ты когда-нибудь бедняком? – ответил Парменион.

– По счастью, с этим вопросом я знаком поверхностно.

Мужчины провели вечер на торговой площади, где Парменион приобрел себе плащ из небесно-синей шерсти, две туники из превосходного льна и пару сандалий из телячьей кожи. Также он позволил себе особый изыск – налобную повязку из черной кожи, расшитую узором из золотой нити.

На закате, когда они шли к дому Эпаминонда, фиванец вдруг срезал по аллее влево. Парменион тронул друга за рукав. – Куда мы направляемся?

– Домой! – ответил Эпаминонд.

– Почему по этой дороге?

– Думаю, за нами следят. Не смотри назад! – остерег он, когда Парменион начал оборачиваться. – Не хочу, чтобы они узнали, что мы раскрыли их.

– Зачем кому-то за нами следить?

– Не знаю. Но мы свернем за следующий угол – бежим!

Аллея повернула направо, и как только они скрылись из вида, побежали по тропинке, срезая влево и направо, по узким улочкам, пока не достигли аллеи за домом Эпаминонда. Фиванец остановился у входа в аллею и выглянул на улицу. Четверо мужчин сидели на низкой стене позади дома. Они были вооружены мечами и кинжалами, в то время как Парменион и Эпаминонд были безоружны. Фиванец быстро отступил в тень, скрываясь из вида.

Эпаминонд сделал еще крюк, к фасаду своего дома. Там тоже ждала группа вооруженных людей.

– Что будем делать? – осведомился Парменион.

– У нас есть два выхода: или будем выкручиваться, или уйдем куда-нибудь еще.

– Кто они такие? – спросил спартанец.

– Отребье, судя по виду. Будь у меня меч, я бы не колеблясь дал им отпор. Но вот кто им нужен? Я или ты? – Эпаминонд облокотился на стену. Было только две возможные причины, почему эти люди поджидали их. Первая – власти узнали о неболоьшой группе мятежников, собиравшейся в доме Полисперхона; вторая – Мелеагр прознал, кто такой Парменион на самом деле, и нанял этих ублюдков, чтобы отомстить. Первая причина была вероятней, но Эпаминонд надеялся, что их все же привела сюда вторая.

– Покажи мне другие стороны дома, – тихо попросил Парменион.

– Зачем это?

Спартанец скорчил гримасу. – Чтобы я смог увести их в погоню за собой. Доверься мне, Эпаминонд. Большую часть моей жизни за мной охотились, преследовали, избивали. Но не в этот раз, друг мой. Покажи мне аллеи и задние дорожки.

Почти час они вдвоем ходили по пересекавшимся дорожкам между домами, пока Парменион запоминал некоторые ориентиры. Затем они вернулись к заднему входу дома.

– Жди здесь, – сказал Парменион, – пока они не уйдут. Тогда можешь взять из дома свой меч. Да и мой заодно.

Спартанец побежал обратно к массиву жилых зданий, выйдя через аллею где-то в сорока шагах от ожидающей группы. Один из них посмотрел на него и толкнул в бок сидящего рядом. Группа встала.

– Тебя зовут Парменион? – спросил коренастый рыжебородый воин.

– Именно так.

– Взять его! – вскричал мужчина, обнажив меч и ринувшись вперед.

Парменион развернулся на носках и устремился в аллею, с четырьмя преследователями на хвосте.

Эпаминонд пересек пустырь по направлению к дому и постучал в дверь. Слуга отворил ее, и фиванец прошел в андрон, доставая меч. Он отправил слугу в комнату Пармениона за Мечом Леонида и, с двумя клинками в руках, снова побежал на улицу.

– Куда ты направился, господин? – в страхе спросил слуга.

Эпаминонд проигнорировал его.

На задах все было спокойно, и Эпаминонд стал ждать с холодным рассудком и телом, готовым к действию. Не было смысла соваться в заросли аллей – лучше дождаться, когда Парменион приведет преследователей прямо к нему. Обнаружив, что у него пересохло во рту, он позволил себе легкую улыбку. Так всегда бывало перед боем: сухость во рту и полный мочевой пузырь. Затем он услышал топот ног и увидел, как Парменион бежит от четверых человек, прямо у него за спиной. Молодой спартанец мчался вперед, вытянув руку. Эпаминонд бросил ему меч – Парменион тут же поймал его и развернулся к нападавшим.

Мужчины сбавили обороты и отступили в нерешительности.

– У нас к тебе ничего нет, – обратился рыжебородый предводитель к Эпаминонду. Фиванец обвел этого человека взглядом, отметив его грязную тунику и спутанную бороду. Руки мужчины были иссечены шрамами.

– Вижу, ты был солдатом, – сказал Эпаминонд. – Низко же ты скатился с тех пор.

Человек покраснел. – Я сражался за Фивы – не много добра это мне принесло. А теперь отойди, Эпаминонд, и дай нам разобраться с обманщиком.

– Как же это вас обманули? – спросил Эпаминонд.

– Он бежал под именем Леона – тогда как на самом деле является спартанским бегуном Парменионом.

– Ты потерял на этом деньги? – спросил фиванец.

– Нет, у меня нет денег для ставок. Но мне заплатили, и я свою плату отработаю. Отойди!

– Я так не думаю, – сказал фиванец. – И это поистине черный день, когда фиванский воин берет кровавые деньги у спартанца.

– Нужда заставила, – буркнул мужчина и внезапно побежал вперед с занесенным мечом. Парменион выступил навстречу, отразив удар и впечатав кулак в лицо напавшего. Его противник откинулся назад. Парменион скользнул в воздухе, правой ногой ударив мужчину в нос и сбив его с ног. Остальные трое оставались стоять, где стояли, пока рыжебородый поднимал свой упавший меч и, пошатываясь, вставал.

– Тебе нет нужды умирать, – сказал ему Парменион.

– Я взял деньги, – мрачно отозвался мужчина и атаковал снова, выставив меч на уровне живота. Парменион легко парировал, левым кулаком дал ему в челюсть и свалил на землю.

Эпаминонд внезапно наскочил на троих оставшихся, которые тут же дрогнули и убежали. Парменион опустился на колени перед своим незадачливым противником.

– Помоги мне отнести его внутрь, – попросил он Эпаминонда.

– Зачем?

– Он мне нравится.

– Это безумие, – сказал Эпаминонд, но они вместе отнесли человека в дом, уложив его на одну из семи скамей-кушеток в андроне.

Слуга принес вино и воду, и вдвоем они стали ждать, когда очнется рыжебородый. Через несколько минут он пришел в себя.

– Почему вы не убили меня? – спросил он, садясь.

– Мне нужен слуга, – ответил Парменион.

Зеленые глаза мужчины сузились. – Это какая-то шутка?

– Вовсе нет, – заверил его спартанец. – Я буду платить по пять монет в день, плата будет производиться каждый месяц. Ты также получишь комнату и еду.