Текст книги "Македонский Лев"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

– Я не хочу его убивать. Клянусь в том перед всеми богами Олимпа, – сказал Парменион. – Но, если я убегу, то никогда не буду с Дераей. Понимаешь?

– Можешь взять мой нагрудник и шлем – скорее всего, Нестус уже снаряжен на бой. О, Парменион, что же принесла тебе твоя глупость?

Парменион вымученно улыбнулся. – Она принесла мне Дераю, и я не могу жалеть об этом – хоть потерял Гермия, который был мне другом с самого детства.

– Иди есть. На голодный желудок много не навоюешь, поверь мне. Возьми мед, он придаст тебе сил.

Был поздний вечер, когда Нестус и его спутники подъехали к дому, где Парменион сидел с Ксенофонтом в тени под скатной черепичной крышей. Афинянин встал, знаком приказал Пармениону оставаться на своем месте и вышел навстречу всадникам.

С Нестусом было шестеро человек, но Ксенофонт знал только двоих: Леонида и Гермия.

– Добро пожаловать в мой дом, – сказал Ксенофонт.

– Мы ищем человека по имени Парменион, – бросил Нестус, подняв ногу и соскочив наземь. Он был высоким молодым человеком, широкоплечим и узкобедрым – не безобразным, хотя его красота была подпорчена кривым носом.

Ксенофонт спросил его: – Дали ли эфоры разрешение на этот поединок?

– Дали, – сказал Нестус. Запустив руку за тунику, он достал свиток и протянул его Ксенофонту. Афинянин развернул его и внимательно прочитал.

– Удовлетворится ли честь чем-либо, кроме крови? – спросил он, возвращая грамоту.

– Нет. Тебе известно, что он совершил. Какой у меня выбор?

– Как у благородного человека, выбора нет, – тихо сказал Ксенофонт. – Но – я говорю это не в его защиту, и даже без его дозволения – он не знал о твоем обручении с юной госпожой.

– Она не госпожа, а шлюха – ее сделал шлюхой твой полукровка-гость.

Ксенофонт кивнул. – Значит, должна пролиться кровь. И все же, давайте поступим как благородные люди. Ты проделал верхом долгий путь – и ты, и твои друзья, должно быть, хотите пить. Мой дом – ваш дом; я прикажу слугам принести воду и фрукты.

– Этого не нужно, Афинянин, – бросил Нестус. – Только пришли сюда Памрениона. Я убью его, и мы уедем.

Ксенофонт подошел к молодому человеку ближе. – Хоть я и понимаю твой гнев, – прошептал он, – но негоже благородному мужу говорить столь грубо.

Нестус посмотрел в небесно-голубые глаза и увидел в них ярость. – Твоя правда, господин. Это заговорил мой гнев – и он не может быть направлен на тебя. Благодарю тебя за гостеприимство и, я верю, мои спутники будут рады освежиться. Что же до меня, с твоего позволения, я буду ждать в твоих садах до самого часа поединка.

Ксенофонт поклонился. – Я пришлю тебе прохладной воды – или предпочтешь вина?

– Воды будет достаточно, – Нестус зашагал к садам. Остальные спешились и прошли вслед за Ксенофонтом в его дом. Никто не смотрел на Пармениона, сидящего в молчании, обратя глаза к Нестусу, который одиноко сидел на скамейке у ручья.

Через несколько минут Парменион услышал, как кто-то подошел сзади, и посмотрел вверх, ожидая увидеть Ксенофонта.

– Ты отлично выместил свою ненависть, – сказал Леонид, – и пущеная тобою стрела настигла цель.

Парменион встал и посмотрел в лицо своему давнему врагу. – Я не испытываю ненависти, Леонид, ни к тебе, ни к твоей семье. Я люблю Дераю. То, что я совершил, было неправильно, и мне стыдно за свои действия. Но я намерен на ней жениться.

Мгновение Леонид ничего не говорил, его лицо ничего не выражало. – Я люблю свою сестру, – сказал он, – хоть она и своевольна. Но ты мой враг, Парменион, и останешься им до смертного дня – который, я молю богов, наступит сегодня. Тебе не выстоять против Нестуса.

– Почему это должно продолжаться? – спросил Парменион. – Как сможешь ты хранить свою ненависть, когда я возьму в жены твою сестру?

Леонид раскраснелся, и Парменион увидел не только гнев, но и страдание в его глазах. – Было бы неправильно говорить об этом сейчас, перед боем. Если останешься в живых, я скажу тебе.

– Скажи сейчас, и в Аид эти правила!

Леонид шагнул вперед, сгреб в охапку ворот туники Пармениона и сказал: – Дерая скоро будет мертва, можешь ты это понять? Мой отец назвал ее жертвой Кассандре, и сейчас она уже на борту корабля, на пути в Трою. Когда судно достигнет берега, ее сбросят в море. Вот к чему ты привел ее, полукровка. Ты убил ее!

Слова ножами вонзались в Пармениона, и он отпрянул назад от взрывного гнева в глазах Леонида. Жертва Кассандре! Каждый год молодая незамужняя женщина отправлялась из Спарты в качестве пожертвования богам, чтобы быть сброшенной в море у Троянского берега. Это было расплатой за убийство Кассандры после Троянской Войны сотни лет назад. Все крупнейшие города Греции были принуждены высылать жертвы.

Девушек отправляли на корабле в море и за несколько лиг до берега Азии им связывали руки за спиной и сбрасывали с палубы. Для Дераи не оставалось надежды; даже если она освободит себе руки и сумеет доплыть до берега, местные крестьяне настигнут и убьют ее. Это было частью ритуала.

– Ну, что ты можешь сказать? – процедил Леонид, но Парменион не ответил. Он вышел на солнце и взмахнул мечом, взвешивая его в руке. Он не мог ответить своему врагу: все чувства ушли от него. Он почуствовал себя странно пустым и свободным от всяких колебаний. Они забрали у него единственный свет в жизни, а он не мог больше жить во тьме. Так пусть лучше Нестус убьет его.

Ксенофонт вышел через некоторое время и позвал Нестуса на площадку перед домом. – Я послал за лекарем. Думаю, есть смысл дождаться, чтобы он приехал, пока бой не начался.

– Мертвому врач не поможет, – отрезал Нестус.

– Очень здравая мысль, но и победитель может получить ранения. Мне не хотелось бы, чтобы и второй поединщик истек кровью до смерти.

– Я не намерен ждать, – заявил Нестус. – Скоро солнце зайдет. Так начнем же!

– Я согласен, – сказал Парменион. Ксенофонт пристально посмотрел на него.

– Ну что ж, у вас обоих есть мечи, и нужное число свидетелей также присутствует. Предлагаю вам отсалютовать друг другу, а затем начинайте.

Нестус взмахнул мечом и посмотрел на Пармениона. – Не будет тебе салюта, помесь.

– Как пожелаешь, – спокойно ответил Парменион. – Но прежде, чем бой начнется, я хочу, чтобы ты знал, что я люблю Дераю – так, как ты должен ее любить.

– Любовь? Да что ты об этом знаешь? Я буду вспоминать ее с великим презрением – и особенно запомню тот миг, когда сказал ее отцу, в ее присутствии, о цене, которую он должен заплатить за мой позор. Она тогда не была прекрасной, полукровка, она упала на колени перед своим отцом и стала в слезах умолять его не отправлять ее на смерть.

– Ты попросил ее смерти?

– Я потребовал ее смерти – так же, как потребовал твоей.

– Что ж, – сказал Парменион, чувствуя, как сердце наполняет ярость, но держа ее в узде, – ты прошел с ней свой собственный путь. Теперь посмотрим, умеешь ли ты драться так же хорошо, как ненавидеть.

Нестус внезапно напал. Меч Леонида взметнулся вверх, и железо лязгнуло о железо, когда Парменион парировал удар. Нестус провел обратный взмах, но Парменион его заблокировал.

Наблюдатели носились вокруг бойцов. Ксенофонт отошел в тень навеса, где сел, подавшись вперед и опершись подбородком на руки, ловя каждое движение. Он видел, что у Нестуса больше силы, но Парменион был быстрее. Их мечи звенели в такт, и несколько минут они кружили, проверяя способности друг друга, затем меч Пармениона ударил сверху вниз, оставив поверхностный порез на плече Нестуса. Выступила кровь, обагряя синюю тунику парня. Ксенофонт поднялся и присоединился к группе наблюдателей, которые приветствовали Нестуса и болели за него. Нестус провел атаку, посылая колющий удар Пармениону в горло, но Парменион шагнул в сторону и устремил клинок в противника, меч вспорол кожу и скользнул по ребрам. Рыча от боли, Нестус отступил. Кровь текла уже из двух ран, и наблюдатели умолкли. Парменион наметил удар в голову, но обрушил меч вниз, ударив в левый бок противника. Ребро хрустнуло при столкновении, и Нестус закричал от боли, лишь отчасти парировав второй удар, еще шире открывший рану. Теперь кровь пропитала его синюю тунику и стекала по ноге.

– Довольно! – закричал Ксенофонт. – Разойдитесь!

Оба проигнорировали его. Шагнув ближе, Парменион блокировал слабый удар и вонзил свой меч Нестусу в живот. С душераздирающим воплем Нестус бросил клинок и упал на колени.

Парменион высвободил свой меч и посмотрел на противника. – Скажи мне, – процедил он, – так ли выглядела Дерая, когда стояла на коленях, вымаливая жизнь?

Нестус пытался остановить вытекающую из живота кровь. Он посмотрел вверх и увидел глаза Пармениона. – Не надо… больше, – взмолился он.

– Ты пришел за смертью. И нашел ее, – сказал Парменион.

– Нет! – вскричал Ксенофонт, когда Меч Леонида взмыл вверх и обрушился на горло коленопреклоненного парня, взрезая жилы и сокрушая шейные позвонки. Нестус повалился на бок.

Парменион отвернулся от трупа и устремил взор на Леонида. – Подними его меч, – подстегнул юношу Парменион. – Давай! Возьми оружие – и умри, как умер он.

– Ты дикарь, – сказал Леонид, видя огонь безумия в глазах Пармениона. Юный спартанец подошел к Нестусу, перевернул его на спину и закрыл ему глаза.

Ксенофонт схватил Пармениона за руку. – Теперь уходи, – сказал полководец, понизив голос. – Уходи.

– Никто больше не желает биться со мной? – вскричал Парменион. Он обвел глазами наблюдателей, но никто не захотел встречаться с ним взглядами.

– Уходи, – приказал Ксенофонт. – Это не прилично.

– Прилично? – Парменион вырвался из рук Ксенофонта. – Приличие? Они убили Дераю и приехали убивать меня. Где во всем этом приличие?

Ксенофонт повернулся к Леониду. – За домом есть небольшой воз – на нем вы сможете отвезти Нестуса к его семье. Предлагаю ехать сейчас же. – Он обернулся к Пармениону. – Спрячь клинок в ножны, больше здесь боев не будет. Разрешение на поединок было только одно, и теперь оно израсходовано. Дальнейшее кровопролитие ни к чему не приведет.

– Нет, – сказал Парменион, – они пришли меня убивать, так пусть попробуют. Пусть попытаются теперь.

– Если не уберешь свой меч и не вернешься в дом, следующим, с кем тебе придется драться, буду я. Я ясно излагаю?

Парменион моргнул и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но у него не оказалось слов. Он бросил меч и побежал в дом. Клеарх и Тинус стояли в дверях, но они посторонились, пропустив его внутрь. Он сел в своей комнате, сознание его металось. Дерая ушла. Сейчас она была еще жива, где-то в море; но всего через несколько дней будет мертва, и он не узнает, когда пробьет ее час.

Открылась дверь и вошел Клеарх, неся ковш воды и полотенце. – Лучше смыть кровь, – посоветовал слуга, – и поменять тунику. Что пожелаешь на ужин?

Парменион потряс головой. – Ужин? Я только что убил человека. Как ты можешь спрашивать меня об ужине?

– Я убил много людей, – сказал Клеарх. – Но как это относится к еде? Он был жив. Теперь – нет. Он был дураком; надо было ему послушать Ксенофонта, да отдохнуть сначала хорошенько. Но он не стал. Так что… чего желаешь вкусить за ужином?

Парменион встал, почувствовав легкое прикосновение, и посмотрел в лицо старика. – Ты не презираешь меня, так? Почему? Я знаю, что ты недолюбливал меня, когда был моим судьей на Играх. Так почему сейчас ты дружелюбен ко мне?

Клеарх встретил его взгляд и усмехнулся. – Человеку свойственно менять его мнение, парень. Теперь, раз ты, похоже, не в состоянии решить, что будешь есть, я приготовлю тебе немного рыбы в кислом молоке; она хорошо пойдет на пустой желудок. Теперь мойся и переодевайся. Завтра тебе предстоит долгий путь верхом.

– Завтра? Куда я отправляюсь завтра?

– Коринф, возможно, подойдет для начала, но думаю, Ксенофонт отправит тебя в Фивы. У него там есть один друг, человек по имени Эпаминонд. Он тебе понравится.

***

– У нас бывают такие смелые мечты, – говорил Ксенофонт, пока они шли вдвоем по саду под ярким лунным светом, – и порой боги смеются над нами. Я желал покорить Персию, повести объединенное войско в величайшее царство мира. Вместо этого живу как отошедший от дел старикан. Ты желал обрести любовь и счастье; но лишился и того, и другого. Однако ты молод, Парменион, у тебя еще есть время.

– Время? Без Дераи всё теряет смысл, – отвечал Парменион. – Я ощущаю это глубоко в душе. Она была единственной. Мы были так близки в эти пять коротких дней.

– Знаю, это прозвучит жестоко, но, возможно, твоя страсть обманывает тебя. Ты еще не набрался жизненного опыта и, быть может, слегка обезумел. А в Фивах есть много женщин, способных сделать мужчину счастливым.

Парменион посмотрел на искуственный пруд, глядя как убывающая луна отражается в его поверхности.

– Больше я не полюблю, – произнес он. – Никогда больше не открою своего сердца, чтобы снова испытать такую боль. Когда умерла мать, я почувствовал себя брошенным и одиноким, но где-то глубоко в душе предвидел такой конец – и, возможно, готовил себя к нему. Но Дерая? Как будто зверь с огромными когтями возник внутри и вырвал мне сердце. Я ничего не чувствую. У меня нет ни грез, ни надежд. За миг до поединка я хотел, чтобы Нестус убил меня. Но он сказал мне, что потребовал смерти Дераи.

– Не очень умно с его стороны, да? – сухо заметил Ксенофонт. Парменион не улыбнулся.

– Убив Леарха той ночью, я испытал нечто сродни удовольствию. Я праздновал его смерть. Но сегодня я убил человека, который не заслуживал смерти, увидел, как огонь жизни гас в его глазах. Что хуже всего, он умолял меня не наносить смертельный удар.

– Он бы умер в агонии от ранения в живот, – сказал Ксенофонт. – Как бы там ни было, ты положил конец его страданиям.

– Но суть не в этом, правильно? – тихо спросил Парменион, глядя среброволосому афинянину в лицо.

– Да, суть не в этом. Ты уничтожил его, и на это больно было смотреть. Ты также нажил себе врагов. Никто из видевших поединок не забудет, как он погиб. Но в Фивах ты сможешь начать новую жизнь. Эпаминонд хороший человек, и у него найдется место для тебя.

Парменион сел на мраморную скамью. – Дерая видела сон обо мне, но он был ложным. Ей снилось, что она стоит в храме, и я пришел к ней, одетый как полководец; она назвала меня Македонским Львом.

– В этом есть добрый знак, – сказал Ксенофонт, вдруг почувствовав вечернюю прохладу и задрожав. – Давай вернемся в дом. У меня есть кое-какие дары для тебя.

Клеарх разложил подарки на длинном столе, и Парменион сначала приблизился к бронзовому нагруднику. Доспех был сработан просто и не повторял, как более дорогие нагрудники, очертания мужского торса. Но он был прочен и мог выдержать любой удар мечом. В центре, на груди, была изготовленная из железа львиная голова. Парменион глянул на Ксенофонта. – Похоже, она не ошибалась, – прошептал Афинянин. Парменион протянул руку и провел пальцами по львиной пасти. Рядом с нагрудником лежал круглый шлем, тоже из бронзы, с кожаной подкладкой. Еще там были поножи, обитая бронзовыми пластинами кожаная юбка и короткий кинжал с изогнутым клинком.

– Я не знаю, что сказать, – признался Парменион другу.

– Эти вещи должны были стать дарами на день Мужества. Но сейчас, как я вижу, более подходящий момент. Есть еще кое-что, как мне кажется, полезное для тебя.

Он поднял переплетенный кожей свиток и протянул его Пармениону, который расстегнул маленькие застежки и развернул рукопись. – Здесь описаны мои странствия в Персии и поход к морю. Я не считаю себя великим писателем, но в моих трудах есть многое, чему есть смысл поучиться настоящему воину, и многие друзья просили меня скопировать это для них.

– Я никогда не смогу расплатиться с тобой за твою доброту.

– Друзья не нуждаются в расплате, это и делает их друзьями. А теперь готовься к путешествию. Если повезет, спартанцы позабудут о тебе спуся какое-то время.

Парменион покачал головой. – Они не забудут, Ксенофонт. Я позабочусь об этом.

– Ты одинокий человек, и подобные мысли глупы. Спарта обладает властью в Греции и останется при ней через много лет после нашей смерти. Забудь об отмщении, Парменион. Даже мощь Персии не может сокрушить Спарту.

– Конечно, ты прав, – согласился молодой человек, обняв друга.

Но когда забрезжил рассвет, и он выехал из ворот, он подумал о сне Дераи, о Фивах и о тамошнем спартанском гарнизоне. Вражеское войско, ненавидимое и устрашающее, расположенное в центре города с тридцатитысячным населением фиванцев.

Обнажив меч, он посмотрел на его блестящее лезвие. – Я клянусь на тебе, что уничтожу Спарту, – прошептал он. Высоко подняв оружие, он нацелил его на юго-восток и, хотя город был даеко за пределами его зрения, он представил, как меч завис над городом, горя огнем от ярого солнечного света.

– Я храню при себе семена вашей ненависти, – прокричал он, крутя мечом на ветру, – и я знаю, где их посеять.

Да, подумал он, Фивы – это верное направление для Македонского Льва.

Фивы, осень, 382 до Н. Э.

– Меня не волнуют знамения, – проговорил воин дрогнувшим голосом. – Давайте соберем армию и изгоним этих проклятых спартанцев из Фив.

Высокий человек у окна обернулся к говорившему и улыбнулся. Храня молчание, он прочесал комнату взглядом своих темных глаз. – Мы трое, – заговорил он наконец, – храним надежды нашего города в своих сердцах. Мы не можем быть опрометчивыми. – Не обращая внимания на воина, он задержал взгляд на серо-зеленых глазах оратора Калепия. – Спартанцы заняли Фивы, потому что знали, что у нас нет сил противостоять им. Мы должны принять во внимание то, чего они хотят от нас.

– Как мы это сделаем? – спросил Калепий.

– Острые мечи в их животы – вот чего они хотят! – прорычал воин, резко встав на ноги.

Высокий человек мягко подошел к нему, понизив голос. – Почему бы тебе не приблизиться к окну, Пелопид? Тогда весь город сможет тебя услышать!

– Мне осточертели эти постоянные разговоры, – ответил Пелопид, однако свой голос приглушил. – Меня коробит то, что мы дозволяем спартанцам свободно разгуливать по Фивам.

– Думаешь, ты единственный, кто думает так же? – спросил его высокий.

Их глаза встретились. – Прости, мой друг, – проговорил воин, – но это разъедает мне нутро и туманит разум. Продолжай.

– Мы должны установить, чего хотят спартанцы – и сделать наоборот. Однако будем использовать хитрость и секретность. И нам следует научиться терпению.

Высокий прошел обратно к окну, глядя на город и холм, на котором возвышалась Кадмея, высокие стены которой патрулировали спартанские солдаты.

– Мне кажется, – сказал Калепий, – что спартанцы желают того же, чего желали всегда – завоевать. Они хотят править. Агесилай ненавидит Фивы. И теперь мы у него в руках.

– Но имеет ли он то, чего желает? – усмехнулся высокий. – Думаю, они надеются, что мы восстанем против них и атакуем Кадмею. Если мы это сделаем, пролив спартанскую кровь, то они пойдут на нас целой армией. Они разграбят город – может быть, даже уничтожат его. И у нас нет никакой силы, чтобы противопоставить им.

– Есть другие города, – вмешался Пелопид. – Мы можем призвать их на помощь.

– Города полны шпионов и болтливых ртов, – отрезал высокий. – Нет, я предпочитаю, чтобы мы организовали все самостоятельно. Ты, Пелопид, должен покинуть город. Отправляйся в сельские районы. Собери себе воинов и выдвигайся на север, оказывая услуги в качестве наемного войска в Фессалии, Иллирии или Македонии – не важно, где. Накапливай силы. Готовься к тому дню, когда тебя вызовут назад в Фивы.

– А что же я? – спросил Калепий.

– Проспартанские советники теперь управляют городом – ты должен стать частью их правящей элиты.

– Народ возненавидит меня, – запротестовал оратор.

– Нет! Ты никогда не будешь высказываться о спартанцах на публике, ни критикуя, ни поощряя их. Ты посвятишь себя работе в Фивах, помогая и давая советы. Ты не станешь приглашать спартанцев в свой дом. Поверь мне, Калепий; нам нужен могущественный человек в центре, а твои способности ценят все. Ты будешь нужен им – так же, как нужен нам.

– А что же ты, Эпаминонд? – спросил воин.

– Я останусь в городе и буду не спеша собирать сторонников нашего дела. Но помните: жизненно важно, чтобы спартанцы не нашли повода отправить свою армию в наши земли – до тех пор, пока мы не будем к этому готовы.

Дверь в андрон приоткрылась, и Калепий вскочил со своего места, когда вошел слуга и поклонился.

– Господин, – сказал слуга высокому человеку, – там спартанец, который хочет видеть тебя.

– Они знают? – прошептал Калепий, и лицо его побагровело.

– Он один? – спросил Эпаминонд.

– Да, господин. У него письмо от военачальника Ксенофонта.

– Проведи его в Восточный покой, я поговорю с ним там, – приказал высокий человек. – Подождите здесь немного, – сказал он остальным, – а затем уходите через аллеи за домом.

– Будь осторожен, друг мой, – предостерег его воин. – Без тебя мы ничто.

***

Эпаминонд откинулся в кресле, и его темные глаза застыли на лице молодого человека. – И как поживает военачальник? – спросил он, барабаня пальцами по столешнице.

– Он в порядке, господин. Приветствует тебя, и шлет со мной письмо.

– Почему он отправил тебя ко мне, Парменион? Я – всего лишь одинокий гражданин города, которым управляют… другие. Я мало что могу тебе предложить.

Молодой человек пожал плечами. – Понимаю, господин. Но Ксенофонт сказал мне, что ты был весьма опытным солдатом. Думаю, он надеялся, что ты подыщешь мне место в армии Фив.

Эпаминонд усмехнулся, но в его голосе не звучало юмора. Он встал и подошел к окну, открыв ставни. – Посмотри туда, – сказал он, указывая на крепость на холме. – Это Кадмея. Она занята спартанцами, такими же, как ты; там нет фиванцев.

– Я не спартанец, – отрезал Парменион. – Меня презирали за то, что я помесь, наполовину македонец, но будь я фиванцем, то поискал бы возможности, чтобы… заставить спартанцев уйти.

– Ты правда готов на это? – отозвался фиванец, и красный цвет вдруг вспыхнул на его худых, ввалившихся щеках, но голос его остался холоден. – Немногие способны попытаться совершить такой поступок. Что до меня, то, как я уже сказал, я мирный гражданин и военные дела теперь меня мало интересуют.

– Тогда я не смею больше отвлекать тебя, господин, – сказал Парменион. Оставив письмо Ксенофонта на столе, он поклонился и направился к двери.

– Постой, парень! – позвал Эпаминонд, не желая, чтобы его непрошеный посетитель увидел других его гостей, пока те не ушли. – Ты в этом городе чужак, так что можешь остаться в моем доме, пока не подыщем тебе новое жилье. Я прикажу прислуге подготовить для тебя комнату.

– Этого не понадобится. У меня нет желания оставаться там, где гостеприимство доставляет столько хлопот.

– Я вижу, ты умелый переговорщик, поэтому позволь мне быть столь же откровенным. Я не питаю любви к спартанцам, дружны они с Ксенофонтом или нет. Но ты – чужой в незнакомом городе. Поиск подходящего жилья займет время. Я рекомендую тебе согласиться – и, – добавил он, натянуто улыбаясь, – я даже готов извиниться за такой недружелюбный прием.

От улыбки Парменион, казалось, смягчился. – Я тоже должен извиниться. Здесь я не дома, и чувствую себя нелепо.

– Значит, начнем по-новой, Парменион. Иди сюда, сядь и выпей немного вина, пока я буду читать это письмо.

Вернувшись на скамью, фиванец развернул свиток и прочел о поединке с Нестусом и необходимости для Пармениона искать счастья в каком-нибудь другом городе. – Из-за чего ты бился с тем человеком – или у тебя была на то личная причина? – спросил он наконец.

– Он был обручен с девушкой. Я тоже был влюблен в нее.

– Понимаю. И что с ней стало?

– Ее отправили в жертву Кассандре.

– Что же мы за варварский народ, – произнес фиванец. – Всё это несусветная чушь – и тем не менее это действует.

– Как может действовать что-то, чего не существует? – удивился молодой человек.

Фиванец улыбнулся. – Из этой комнаты выходят две двери, Парменион. Если бы я сказал тебе, что одну дверь стережет лев, а другая ведет прямо в рай, то какую из них ты откроешь?

– Ту, что ведет в рай.

– Именно. Льва не существует – но благодаря ему ты открываешь ту дверь, какую нужно мне. Всё очень просто. Солдаты склонны верить в богов и оракулов, но, верь моему опыту: любое пророчество можно истолковать в свою пользу.

Пармениону стало не по себе от такой странной ереси, и он поспешил сменить тему разговора. – Ксенофонт сказал мне, что ты сражался на стороне Спарты.

– Три года назад. Мне тогда было двадцать пять, и я был гораздо наивнее. Фивы и Спарта вступили в союз против Аркадии. Агесилай наградил меня золотом, сказав, что я хорошо сражался – для фиванца.

– Строй прорвали, – сказал Парменион, – но вы с Пелопидом сомкнули щиты и остановили продвижение врага. Когда Пелопид упал, раненый в семи местах, ты встал над его телом и защищал его, пока не пришли спартанцы, чтобы поддержать вас.

– Ты до черта всего знаешь обо мне, – заметил Эпаминонд, – а я о тебе знаю мало. Ксенофонт был твоим любовником?

– Нет, мы были только друзьями. Это так важно?

Эпаминонд вскинул руки. – Это важно для того, чтобы я мог доверять его мнению о тебе. Он говорит, что ты одаренный стратег. Это правда?

– Да.

– Прекрасно, никакой фальшивой скромности. Я не могу доверять человеку, который скрывает свои таланты. – Фиванец встал. – Если ты не устал от долгой скачки, мы прогуляемся по городу и немного освоимся в твоем новом доме.

Эпаминонд вывел Пармениона через переднюю дверь на широкую главную улицу, ведущую на юг к Вратам Электры. Парменион въехал в эти ворота всего лишь час назад, но сейчас он остановился, чтобы изучить барельефы, запечатленные на каменных столбах. Фигура мужчины с огромными мускулами атаковала многоглавое чудовище.

– Бой Геракла с Лернейской Гидрой, – пояснил фиванец. – Это было вырезано Архаменом. К северо-западу отсюда есть еще несколько его работ.

Вдвоем мужчины прошли вдоль Фиванских стен, через торговые площади, мимо зданий, построенных из белого мрамора, и более простых строений, сложенных из высушенного на солнце кирпича и выбеленных краской. Всюду были люди, и Парменион поражался разнообразием красочных одежд и украшений на стенах домов. Улицы также были вымощены и украшены мозаикой, в отличие от утрамбованной земли Спартанских дорог. Парменион остановился, глядя на женщину, сидевшую на низкой стене. Она носила красное платье, расшитое золотом, и серебряные серьги висели у нее в ушах. Ее губы были направдоподобно красными, а волосы отсвечивали таким золотом, какого раньше ему видеть не приходилось.

Она увидела его и плавно встала. – Дар для богини? – задала она вопрос.

– Какой дар? – не понял Парменион. Она хихикнула, и тогда подошел Эпаминонд.

– Он чужестранец и в Фивах впервые, но, несомненно, принесет дар в другой день. – Взяв Пармениона за руку, он увел его от девушки.

– Что за дар был ей нужен?

– Она – жрица Храма Афродиты, и хотела лечь с тобой в постель. Это стоит сорок монет. Одна идет Храму, остальные – жрице.

– Невероятно! – прошептал Парменион.

Они пошли дальше, медленно продвигаясь через толпы, собравшиеся перед торговыми лотками. – Никогда не видел так много товаров, выставленных на продажу – столько безделиц и незначительных вещей, – заметил Парменион.

– Незначительных? – переспросил Эпаминонд. – Их приятно рассматривать, или надевать на себя. Наверняка в этом есть какое-то значение, не правда ли? Но я всё забываю, что ты у нас спартанец; вам нравится жить в комнате с одним стулом, сколоченным из острых палок, и одной кроватью, на которой лежит матрас с колючками.

– Не совсем так, – ответил Парменион, улыбнувшись. – Мы иногда позволяем себе роскошь спать голыми на холодном каменном полу!

– Спартанец с чувством юмора – неудивительно, что тебя невзлюбили твои же сограждане.

Наконец они вышли к двойной статуе Гаракла и Афины, стоящей к югу от Кадмеи. Они были вытесаны из белого мрамора и возвышались больше чем на двадцать футов. – Величайшее достижение Алкамена, – сказал фиванец. – Когда мы с тобой станем пылью и будем позабыты историей, люди не перестанут восхищаться его мастерством.

– Они так реальны, словно застывшие гиганты, – сказал Парменион, понизив голос.

– Если бы Афина существовала на самом деле, она была бы довольна этим произведением. К сожалению, моделью была жрица Афродиты, но у нее было такое тело, что и богине незазорно.

– Я бы не хотел слышать от тебя подобного богохульства, – серьезно проговорил Парменион. – Ты никогда не рассматривал возможность того, что можешь быть неправ? Спартанцы очень религиозны, и поэтому никогда не проигрывали, когда противник был равен по численности.

– Ты мне нравишься Парменион, и я предлагаю тебе рассмотреть вот что: Спарта – это единственный город, имеющий регулярную армию, великолепно подготовленную, превосходно дисциплинированную. Так может, в этом причина их побед?

– Скорее, и в том, и в другом.

– Говоришь, как миротворец, – произнес фиванец с широкой улыбкой. Он отвел Пармениона на просторную площадь, где скамьи со столами стояли под полотняными навесами, защищающими от солнца. Они сели за свободный стол, и тут же маленький мальчишка подошел к ним и поклонился.

– Принеси-ка нам немного воды и медового печенья, – заказал Эпаминонд. Пока они ели, он расспросил Пармениона о жизни в Спарте и обо всей истории, случившейся перед его отъездом. Он слушал молча, пока спартанец повествовал о своей жизни и любви к Дерае.

– Полюбить – это всё равно что взять меч за лезвие, – произнес Эпаминонд. – Ты держишь его в своей руке, но дорогой ценой. Вот уже тридцать лет, как мы перестали отправлять жертвы Кассандре. Афины прекратили эту жестокую практику десять лет назад. В этом нет смысла.

– Это ублажает богов, – сказал Парменион с мрачной улыбкой на устах.

– Я не поклоняюсь никому из тех созданий, что принимают невинную кровь, – ответил фиванец. Он посмотрел вверх на цитадель на холме акрополя; она была окружена высокой стеной, на которой Парменион видел шагающих дозорных. – Ну что, юный стратег, так, в порядке обсуждения, как бы ты взял Кадмею – если бы был фиванцем?

– Я бы не стал беспокоиться. Взял бы сам город.

– Ты бы покорил Фивы для того, чтобы их спасти?

– Сколько граждан живет в городе и вокруг него? Двадцать тысяч? Тридцать? – спросил Парменион.

– Больше, однако я не знаю точного числа, – ответил фиванец, подаваясь вперед и понижая голос.

– А сколько Спартанцев в гарнизоне?

– Восемьсот.

Парменион взял кубок и глотнул воды. – А колодец там есть?

– Нет.

– Тогда я бы поднял граждан на бунт и окружил Кадмею – взяв спартанцев измором.

– А что будет, если спартанцы обнажат свои мечи и откроют ворота? Поднимется паника, и толпа разбежится.

– Если они откроют ворота, – подтвердил Парменион. – Но что если они будут заперты снаружи? Тогда у них не будет выхода, если только солдаты не спустятся по веревкам. Не думаю, что смогу представить себе сражение, в котором фаланга наступает, падая сверху на врага.