Текст книги "Македонский Лев"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

Пелла, Македония, 371й год до Н.Э.

Пелла была растущим городом. Отец Филиппа, Аминта, много потратил на то, чтобы с юга ему выслали архитекторов, которые спланировали широкие улицы и храмы, а также расширили дворец. Богатейшая македонская знать также желала перебраться в столицу, выстраивая себе дома на близлежащих холмах и жилища поскромнее для своей прислуги. Этот наплыв новых поселенцев потянул за собой торговцев и купцов, и город прямо-таки расцвел.

Филипп стоял у окна своей дворцовой спальни, обозревая торговую площадь за высокими стенами сада. До него доносились крики по традиции торгующихся лавочников, и он всей душой желал выйти из гнетущего дворца и смешаться с толпой.

Но не тут-то было. Птолемей дал ясно понять, что не хочет упускать своих юных племянников из поля зрения, заявив, что озабочен их безопасностью. Это удивило Филиппа, потому что дядя не беспокоился так о собственном сыне, Архелае, который мог ездить верхом, охотиться и посещать шлюх когда только заблагорассудится. Филиппу Архелай не понравился и – несмотря на совет Пармениона – он не мог даже попытаться расположить неприятного парня к себе.

Архелай был более молодой копией отца: тот же крючковатый нос, тот же искривленный рот и острый подбородок.

Филиппу тяжело было оставаться вежливым со своим дядей-душегубом без того, чтобы унизить себя перед наследником престола. Он высказал это своему брату Пердикке, пока тот лежал на одре болезни.

– В попытках одолеть его будет мало толку, – прошептал Пердикка, тратя немало сил на слова. – Архелай – свинья; любую неудавшуюся попытку он будет расценивать как знак слабости и не преминет этим воспользоваться. Я ненавижу его. Знаешь, что он мне сказал прошлой весной? Сказал, что даже если Птолемей оставит меня в живых, первым приказом, который он отдаст после своей коронации, будет мой смертный приговор.

– Мы можем бежать из страны, – сказал Филипп. – Тебе почти семнадцать. Ты можешь стать наемником, а я – твоим помощником. Мы могли бы собрать войско и вернуться назад.

– Мечтай дальше, братец. Мне никак не одолеть эту лихорадку. Я слаб как двухдневный жеребенок. – Он закашлялся, и Филипп дал ему винный кубок, наполненный водой. Пердикка приподнялся на одном локте и попил. В отличие от своего темноволосого, почти иссиня-черного брата, Пердикка был золотоволос, и до болезни люди поражались его красоте. Но теперь его кожа была туго натянута, а цвет лица бледен и нездоров. Его покрасневшие глаза смотрели уныло и тускло, губы посинели от чахотки. Филипп отвернулся. Пердикка умирал.

Филипп посидел немного с братом и ушел обратно в свои покои. Ему оставили еду на серебряных блюдах, но он не был голоден. Он скверно чувствовал себя в это утро и блевал примерно час, до тех пор, пока из него не стала выходить одна лишь желтая жижа. Тогда он выпил немного воды и лег на свою кушетку. Его разбудило тявканье со стороны сада, и ему вспомнилось, что охотничья собака, Берия, недавно принесла приплод. Сев в постели, он завернул остывшее мясо из своего ужина в льняную тряпку и отнес его в сад, где посидел немного, играя с черными щенятами и кормя их кусками пищи. Они крутились вокруг него, облизывая и мягко покусывая. Это подняло ему настроение, и он вернулся в свои покои. Пришел слуга собрать посуду. Это был вежливый старик по имени Гермон, белобородый, с острыми голубыми глазами под густыми бровями.

– Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, молодой господин?

– Да, спасибо.

– Это хорошо, господин. Не желаешь ли немного сладких медовых печений? Только что из печи.

– Нет, Гермон. Думаю, я теперь посплю. Доброй ночи.

Сон Филиппа был неспокоен, и дважды он просыпался среди ночи. Собаки выли на луну, и свистящий ветер колыхал ставни. Наконец вой ему надоел, он накинул на плечи плащ и вышел в сад. Его комната была худшей во дворце: расположена близко к псарне и обращена на север, в стороне от солнечного света, но зато – отличная добыча для лютых северных ветров зимы. В саду было холодно, цветы – бесцветны и эфемерны в лунном свете. Филипп нашел Берию у стены, она сидела и выла высоким, душераздирающим воем. Вокруг нее лежали тела ее шести щенят, черные и безжизненные. Филипп опустился перед ними на колени; земля пропиталась их рвотой. Взяв Берию за холку, он оттащил ее от маленьких трупов, потом сел, прижав ее большую черную голову к своей груди, почесывая ей за ушами. Она жалобно скулила и рвалась назад к своим детям.

– Их больше нет, милая, – сказал он ей. – Пойдем со мной; будем вместе, ты и я.

Мастифф последовала за ним наверх, но у окна остановилась и вновь завыла. Филипп обнял ее за холку и позволил ей вытянуться в постели. Потом лег рядом, обхватив рукой, и она уснула, положа голову ему на грудь.

Лежа там без сна, он вспомнил кусочки еды, которые скормил щенкам.

И подумал о вежливом старом Гермоне со светлыми голубыми глазами…

***

Филипп бодрствовал всю ночь, и гнев в нем побеждал его же страх. Яд был не новым средством для уничтожения врагов, но почему не прибегнуть к вековому методу? Клинок подосланного убийцы – он надежен и остер. Ответ был прост; Птолемей не популярен среди воинов, потому что потерпел поражение от Бардилла на западе и от Котиса, Царя Фракии, на востоке. Единственного успеха он достиг только в боях со слабыми пеонийцами на севере.

Филипп знал, что, как и все Цари, Птолемей правил с согласия уважаемых людей. Богатая македонская знать желала в правители человека, который преумножил бы их удачи; они хотели Царя, который принес бы им славу. Что еще в жизни могло быть важнее для воинственного народа? И теперь они не готовы были больше терпеть, казалось, бесконечные – и очевидные – убийства потенциальных конкурентов. Поэтому Птолемей пытался плести свои интриги осторожнее.

Вдруг Филипп подумал о Пердикке. Ну конечно! Его тоже медленно отравляли.

Но что же делать? Кому доверять? Ответ на второй вопрос был проще, чем на первый. Доверять нельзя никому. Поднявшись с постели, он прокрался через комнату, опасаясь разбудить мастиффа. Выйдя в коридор, он тихо прошел через дворец, вниз по винтовой лестнице в кухню; там было мясо и фрукты, и он сперва наелся. Потом набрал небольшой узелок провизии и осторожно пробрался к покоям Пердикки. Его брат спал, и он разбудил его, мягко стиснув рукой плечо парня.

– Что такое? – спросил Пердикка.

– Я принес тебе немного поесть.

– Я не голоден, брат. Дай поспать.

– Послушай меня! – резко зашептал Филипп. – Тебя отравляют!

Пердикка заморгал, и Филипп рассказал ему о мертвых щенках. – Их могло убить что угодно, – утомленно произнес Пердикка. – Такое всё время случается.

– Возможно, ты прав, – прошептал Филипп. – Но если так, то ты ничего не потеряешь, если сыграешь в игру. А если нет, то твоя жизнь будет спасена.

Он помог Пердикке сесть и стал ждать, пока его брат медленно ел маленький кусок ветчины с сыром.

– Дай немного воды, – попросил Пердикка. Филипп наполнил кубок из кувшина на стоявшем рядом столе… и остановился. Подойдя к окну, он выплеснул воду из кубка и из кувшина.

– Мы не должны принимать в пищу ничего, кроме того, что раздобудем сами, – сказал он.

Он снова покинул комнату и набрал в кувшин воды из бочки на кухне.

– Никто не должен узнать, что мы подозреваем их, – сказал Филипп по возвращении. – Они должны думать, будто мы едим то, что нам дают.

Пердикка кивнул. Его голова упала на подушку, и он заснул.

Четыре дня Филипп продолжал свои ночные визиты к брату, и постепенно к Пердикке вернулся его обычный цвет лица. На утро пятого дня Гермон пришел в покои Филиппа, внеся головку сыра с фигами и новый кувшин с водой.

– Как спалось, господин? – спросил он с добродушной улыбкой.

– Не хорошо, друг мой, – ответил Филипп, нарочито слабым и усталым голосом. – Мне, похоже, никак не излечиться от этой тошноты. И силы оставляют меня. Могу ли я увидеться с лекарем?

– Это не понадобится, господин, – сказал Гермон. – Это всего лишь… свойственные молодости желудочные слабости, вызванные осенними перепадами. Ты скоро поправишься.

– Благодарю. Ты очень добр ко мне. Не составишь мне компанию за завтраком? Тут слишком много для меня одного.

Гермон развел руками. – Если бы я только мог, господин, но меня еще ждут дела. Приятного аппетита. Я бы посоветовал тебе заставить себя поесть – только так восстановишь силы.

Когда он ушел, Филипп надел длинный синий плащ и, спрятав в его складках кувшин, крадучись отправился к комнатам для прислуги, в покой Гермона. Он знал, что старик сейчас у Пердикки, и вошел в его спальню. Свежий кувшин с водой стоял у окна. Выглянув из-за подоконника, юноша убедился, что сад внизу пуст, и выплеснул кувшин Гермона, наполнив его снова уже из своего сосуда.

На следующее утро завтрак принцу принес другой слуга. – А где же мой друг, Гермон? – спросил Филипп.

– Ему нездоровится, господин, – ответил мужчина, поклонившись.

– Мне жаль это слышать. Пожалуйста, передай ему, что я надеюсь на его скорейшее выздоровление.

В этот день Пердикка встал с постели. Его ноги были слабы, но сила возвращалась к нему. – Что будем делать? – спросил он младшего брата.

– Это не может продолжаться до бесконечности, – негромко проговорил Филипп. – Скоро они заметят, что мы больше не принимаем яд. Тогда, боюсь, они прибегнут к ножу или мечу.

– Ты говорил о побеге, – предложил Пердикка. – Думаю, я почти достаточно силен, чтобы присоединиться к тебе. Мы могли бы направиться в Амфиполь.

– Лучше в Фивы, – сказал Филипп. – Там у меня есть друзья. Но долго ждать мы не можем – максимум еще три дня. До тех пор ты должен оставаться в постели и всякому, кто спросит, отвечать, что чувствуешь себя всё слабее. А еще нам понадобятся деньги и лошади.

– У меня нет денег, – сказал Пердикка.

– Я подумаю над этим, – пообещал Филипп.

***

Гермон стоял на коленях перед тремя мужчинами и нервно смотрел в орлиные глаза Птолемея.

– Они, должно быть, очень сильны, раз сопротивляются действию порошков, господин, но я увеличу дозу. Старший умрет через три дня, клянусь тебе.

Птолемей обернулся к Атталу. – Мне следовало послушать тебя, – произнес он глубоким и гулким голосом.

– Еще не поздно, господин, – отозвался Аттал. – Пердикка слаб. Я могу прикончить его во сне. И никто не догадается.

– А Филипп?

Аттал вздохнул.

– Я был бы рад убить его, – вдруг заговорил Архелай. – Это доставит мне несказанное удовольствие.

Его отец засмеялся. – Уж не знаю, что не так с этим парнем, которого ты невзлюбил. Он довольно-таки отрешен от всего. Но – пусть будет так. Убьешь его – но не сегодня. Пусть сначала умрет Пердикка. Филипп может пожить еще с недельку. – Он обратился к Атталу. – Ты сказал, что никто не заподозрит, что мальчишки будут убиты? То есть, не будет никаких следов?

– Не будет, господин.

Птолемей подозвал к себе сына и зашептал ему в ухо. Рослый принц кивнул и сделал вид, что выходит из комнаты. Затем вдруг налетел на Гермона, заломив ему руки за спину.

– Покажи мне! – велел Царь. Аттал взял платок из вышитой ткани и накрыл им Гермону лицо, сильно прижав материю к носу и рту старика. Жертва недолго оказывала слабое сопротивление, затем его ноги дернулись и ослабли, вонь опорожненного кишечника заполнила помещение. Аттал снял ткань с лица старика, а Архелай отпустил тело, тут же упавшее на пол. Птолемей встал над ним, внимательно вглядываясь в мертвое лицо. – Мне не нравится его мина, – молвил он. – Он не похож на умершего во сне.

Аттал хохотнул и присел возле тела, закрыв мертвецу рот и глаза. – Да, так лучше, – прошептал Царь. – Хорошо. Действуй.

Когда настал вечер, Аттал сидел в своих покоях, потягивая разбавленное вино. Он не собирался пьянеть из-за ждавшей его этим вечером работы, но порывы сердца подстрекали его допить кувшин досуха. Он гордился своим четко организованным, здравым рассудком, и отодвинул кубок с вином. Что с тобой такое? спросил он себя. Ответ пришел сам собой. Ему была не по нутру мысль о смерти Филиппа, хоть он и не мог понять, почему. Не то, чтобы этот парень ему нравился – Атталу не нравился никто. И все же я не хочу видеть его мертвым, осознал он. Всё дело оборачивалось паршиво. Птолемей был дурак; он был достаточно безжалостен, но этим его таланты исчерпывались. Архелай был не лучше. Даже более того: у него талантов было еще меньше, чем у отца. Беспокойство нарастало. Многие знатные люди отдалялись от дворца, а мораль в войске была ниже некуда. Если Птолемею суждено пасть, то его фавориты будут сброшены вместе с ним, а Аттал не горел желанием получить место в числе павших.

Но что я могу сделать? думал он.

Аттал заметил, что настроение его мрачнеет вместе с небом. У него не было выбора. Никакого. Сначала убить Пердикку, затем разыскать главного македонского оппозиционера и приготовиться поменять коней, когда подоспеют кровавые деньки. Он выругался – и вновь потянулся к вину.

Он дождался полночи и тихо пошел по пустым коридорам, пока наконец не дошел до дубовой двери в покои Пердикки. Увидел свет, сочащийся из-за двери, и приник к дереву ухом. Внутри звучали голоса, но он не мог разобрать ни слова. Беззвучно прошептав проклятье, он собрался уходить, как вдруг дверь распахнулась, и он оказался лицом к лицу с Филиппом. Парень, похоже, был удивлен, его рука метнулась к кинжалу.

– Бояться нечего, – сказал Аттал, успокоив мальчишку и войдя в комнату. Старший принц сидел на кровати и ел хлеб с сыром; он выглядел здоровее, чем когда-либо на памяти Аттала. Воин обратился к Филиппу. – Я искал тебя, – легко соврал он, – но тебя в твоих покоях не было. Я подумал, что ты можешь быть здесь.

– Зачем это тебе понадобилось искать меня среди ночи? – спросил Филипп с подозрением.

– Против тебя существует заговор, цель которого – твоя смерть, – сказал Аттал, – но ты, похоже, уже знаешь. Судя по этой полуночной трапезе. Неудивительно, что яды не возымели действия. Но это только до поры до времени. Птолемей приказал мне убить твоего брата этой ночью. Тебе отведено умереть через неделю.

Аттал услышал злой шепот железного клинка, ползущего из ножен, обернулся и увидел, что Пердикка приближается с мечом в руке. Он и не думал, что принц так высок ростом, не подозревал, насколько тот силен.

– В этом нет необходимости, – произнес он, понизив голос. – Я здесь не затем, чтобы выполнить приказ, а для того, чтобы предупредить вас.

– С чего это я должен тебе верить? – возразил Пердикка, приставив острие клинка Атталу к горлу.

– Погоди! – остановил его Филипп, видя, как вспыхнула жестокость в его брате. – Не будем спешить! Я ему верю.

– Спасибо, – прошептал Аттал, медленно отступив и отодвинув лезвие от своей кожи. – Вопрос в том, что нам делать? Я бы предложил уехать из дворца и направиться в Амфиполь. Там вы сумеете склонить разрозненную знать в свою поддержку и – возможно – захватить престол.

– Нет, – сказал Филипп.

– Что еще можно сделать? – вставил Пердикка.

– Ты можешь занять престол сегодня же, – сказал Филипп. – Птолемей вероломно убил нашего отца, и трон по праву твой. Мы убьем Царя.

– Боги, парень! Да ты спятил, – ответил Пердикка. – У нас нет союзников, о которых нам было бы известно. Гвардия верна Птолемею – нас просто перережут как скот.

– Неверно, – сказал Филипп. – Птолемей нелюбим в народе, так что никто не будет верен ему, когда он будет уже мертв. Я видел, как Архелай ускакал из дворца сегодня вечером, и мне сказали, что он направился в Фивы. Значит, он не будет нам помехой. После смерти Царя знать соберется выбирать предводителя – но к тому времени гвардия уже присягнет на верность тебе.

– Как ты можешь быть настолько уверен в этом?

– Природа людей, – сказал Филипп. – Необходимость в поводыре. И Аттал поговорит с ними. Он капитан стражи, и они его послушают. Не так ли, Аттал?

– Пожалуй, – осторожно согласился воин. – Но риск всё же велик.

Филипп засмеялся. – Риск? Я годами жил под угрозой покушения на жизнь. Какой еще риск? Мы можем умереть? Все люди умирают, богатые или бедные. Но раз уж я умру, то в бою, а не как телок в стойле, ожидающий, когда падет топор.

Аттал выслушал описанный Филиппом план, и его уважение к юноше возросло. Он понял, что хотел бы, чтобы парень был старше; из него бы вышел замечательный Царь, могучий и мудрый человек. Он посмотрел на Пердикку. В нем тоже чувствовалась сила, но он был менее мужественен, чем его брат. И все же, если эта безумная затея увенчается успехом, то корона достанется Пердикке. Аттал дождался, пока Филипп кончит говорить, затем повернулся к Пердикке и преклонил колено.

– Надеюсь, господин, что когда мы преуспеем, ты не будешь держать на меня зла за то, что я служил убийце твоего отца? Я не участвовал в нем.

Пердикка посмотрел на мужчину сверху вниз, затем положил руку ему на плечо.

– Я прощу тебе это, Аттал. И позабочусь, чтобы ты получил награду за работу, которую совершишь этой ночью.

Втроем они вышли из комнаты, Аттал провел их через дворец в коридор перед покоями Царя. Там братья остались ждать, а он зашагал вперед, где два гвардейца в черных плащах сидели перед дверью в опочивальню.

Аттал позвал стражников за собой и отошел. Мужчины встали, переглянулись и прошли в конец коридора, где ждал Аттал.

– Ничего подозрительного не видели? – прошептал Аттал.

– В каком смысле, господин? – спросил один из них. За спинами гвардейцев принцы вышли на открытое место. У Аттала пересохло во рту. Это безумие, подумал он.

– Вы никого не видели в коридоре этим вечером? – уточнил он, пока братья крались к двери в спальню.

– Только тебя, господин. И самого Царя. Что-то не так?

– Вроде, нет. Но будьте бдительны. – Филипп открыл дверь, оба принца скользнули внутрь.

– Конечно, господин. Мы не спим на службе.

Аттал убедился, что дверь в спальню затворилась. – Мир преподносит много неожиданностей, – сказал он. – Порой человек просто оказывается не в том месте в неподходящее время.

– Не понимаю, – отозвался стражник.

– Да, боюсь, что и не поймешь, – ответил Аттал, и его кинжал вошел стражнику в горло. Второй гвардеец на миг остановился как вкопанный, потом схватился за меч, но Аттал извлек свой окровавленный кинжал и вонзил острие ему в глаз.

Из покоев Царя донесся ужасающий вопль. Аттал побежал вперед и распахнул дверь.

Птолемей полулежал на постели, а два меча торчали у него в груди и животе. Царь рухнул на пол и попытался подползти к Атталу, но Филипп подбежал и вытащил свой меч. Птолемей вновь закричал – а в следующий миг клинок перерезал ему горло.

Филипп поднялся, повернулся и преклонил колено перед Пердиккой.

– Тебе никогда не надо будет склоняться передо мной, – пообещал новый Царь Македонии, поднимая Филиппа с колен. – И я никогда не забуду, что ты для меня сделал.

Храм, лето, 359й год до Н.Э.

За одиннадцать лет, прошедших со дня победы Пармениона при Левктрах, Дерая повидала немало странных снов – видений, полных тьмы и зла, демонических и ужасающих. Поначалу Тамис являлась ей во сне и спасала ее, рассказывала о приспешниках Темного Бога, стремящихся уничтожить их обеих. С течением лет сила Дераи возрастала, и она уже не так боялась ночных атак. Но сейчас она заблудилась в темном, жутком кошмаре, где тени проносились мимо повсюду, сколько хватало глаз, а она металась и выгибалась, тщетно пытаясь ускользнуть от них. Но всё, что она видела – это серые стены замка, где вода стучала по холодному камню.

Тьма клубилась вокруг нее словно дым, и за ней Дерая слышала чье-то шумное дыхание и скрежет когтей по каменным блокам. Острая боль пронзила ей руки, когда слизкая чешуйчатая тварь наползла на нее. Из ее пальцев выстрелил белый свет, и жуткий вопль эхом разнесся по каменным коридорам. Посмотрев на свои руки, она увидела следы когтей в каплях крови на ее плоти; но твари и след простыл, только страшное воспоминанье о холодных опаловых глазах и широко распахнутой пасти. Она быстро исцелила себя и попыталась исчезнуть, но каменный свод удерживал ее так же, как стены и пол.

Черный, гладкий бассейн с водой перед ней вскипел и забурлил, собираясь в фигуру женщины в плаще с капюшоном, с бледным лицом и темными глазами. – Стало быть, ты Целительница, – сказала женщина глубоким и резким голосом. – А ты красива. Подойди, красотка!

Дерая рассмеялась, ее страх испарился. – Что тебе нужно от меня?

– Хочу узнать, кому ты служишь. Ты мешаешь мне.

– Чем же я тебе мешаю? – возразила Дерая. – Ты правильно сказала, я – Целительница. Более двадцати лет я провела в храме. Я даже не знаю тебя, госпожа.

– Ты можешь пройти по разным будущим? – спросила женщина.

– А ты? – ответила Дерая.

– Что я могу, тебя не касается! – бросила незнакомка в капюшоне.

– Вижу, что не можешь, – мягко проговорила Дерая. – Так зачем тебе это понадобилось?

Женщина улыбнулась, но ее черты не смягчились. – Не можем ли мы стать друзьями? Я тоже Целительница, и ясновидящая. Я почувствовала твою силу и решила побольше разузнать о тебе.

Дерая покачала головой. – Мы не будем подругами, ты и я: мы служим противостоящим силам. Но дружба тебе и не нужна, не так ли? Говори правду – или боишься, что она сожжет тебе язык?

– Сожжет! Ты хочешь увидеть сожжение? – прошипела женщина. Пламя выползло из стен, и одежды Дераи загорелись, кожа вздулась волдырями. Она не двинулась, и не закричала. Мягкий золотой свет окутал ее, исцеляя кожу, оборачиваясь на ней защитным плащом. Разозлившись, Дерая вскинула руку. Два копья-близнеца из колючего света пронзили женщине грудь, отбросив ее назад и пригвоздив к стене; она закричала от боли, коснулась копий, и те тут же исчезли.

Темная Женщина усмехнулась. – Прекрасно, – сказала она, – я ошибалась насчет тебя. Мне нечего бояться.

Замок задрожал и растаял, и Дерая очнулась снова в храме.

Схватка в призрачном замке измотала ее, и она проникла к Тамис. Старуха все еще спала, слюна ползла по ее подбородку. Дерая легонько тронула ее, но та не проснулась. Последние два десятилетия не были милосердны к старой жрице: силы ее таяли, вместе со слухом и зрением. Дерая сжала ее плечо, потрясла сильнее.

– А? Что? – пробормотала Тамис, протирая глаза.

Дерая принесла ей воды и дождалась, пока старая женщина окончательно перейдет из сна в явь. – Зачем ты растормошила меня? Мне снился первый муж. Что за мужчина! Ха! Он был словно таран!

Дерая поведала ей о замке и женщине в темном плаще. Тамис молча выслушала, а потом покачала головой. – Не знаю, кто она такая. Мы не одни в этой борьбе, Дерая. Есть и другие такие же, как мы, обладающие Даром и Зрением. Одни служат Свету, другие – Тьме. Почему тебя это беспокоит?

– Она боялась меня, но когда я ее одолела, все ее страхи исчезли. Это как-то… странно?

Тамис вздохнула и встала с постели. Рассветный свет сочился в зарешеченное окно. Она оделась в простой балахон из белой шерсти и вышла в сад, Дерая последовала за ней.

– Ты говоришь, что одолела ее. Как? – спросила Тамис. Дерая объяснила, и старуха тяжело вздохнула. – Ты попыталась ее убить и поскольку ты так поступила, это она победила тебя, потому что это не Путь Истока. А те, кто не служит Истоку, служат одному лишь Хаосу.

– Но это неправда, – запротестовала Дерая. – Я Целительница. Я не злодейка.

– Нет, ты не злодейка, – проговорила Тамис беспокойным голосом. – Я плохо готовила тебя. Я столько вещей выполнила плохо. Мое высокомерие было огромно. Кассандра пыталась остеречь меня, но я не желала слушать. Но когда-то я была мудрой, – вдруг сказала она, остановившись вдохнуть аромат распустившейся розы. – Я знала много тайн. Но всё знание пошло впустую. Мы думаем, что управляем, но на деле управляют нами. Думаем, что обладаем силой, а в действительности мы как листья в ветре. Вершим добрые дела, которые приводят к злу. Всё пустое. Всё обман.

Дерая взяла ее за руку. – Ты больна, Тамис? Я никогда не слышала, чтобы ты говорила так.

– Я не больна. Я умираю, Дерая. А ни одно из моих дел так и не завершено. Иногда я сомневаюсь, завершим ли мы когда-нибудь то, что начали. Я так устала от всего этого. Я совершала страшные поступки… страшные. Я думала, что поступаю умно. – И тогда она засмеялась с призвуком сдерживаемого хрипа, который завершился целой очередью истошного кашля. Она прочистила горло и сплюнула в розовый куст. – Взгляни на меня! Тамис Прекрасная! Уже и не верится, что мужчины когда-то желали меня.

– Что тебе снилось? – спросила Дерая.

– Снилось?

– Ты сказала, что тебе снился первый муж. Расскажи об этом.

– Я видела во сне, как здорово быть любимой, чувствовать на себе прикосновения, ласкать и быть ласкаемой. Видела всё, что потеряла – все свои ошибки и утраты.

– Покажи мне! – шепнула Дерая, положа ладони старухе на голову. Тамис расслабилась, и Дерая скользнула в ее подсознание и увидела молодую Тамис, стонущую под могучим бородатым мужчиной. Дерая не наблюдала за сценой, а воспарила высоко над ней, кружа в воздухе, высматривая… разыскивая. Наконец она увидела ее, женщину в темном плаще. Та смеялась и указывала пальцем на извивающуюся пару. Дерая перенеслась ближе. Женщина была не одна, темные фигуры окружали ее.

Дерая вернулась в прохладу рассветного сада. – Это был не сон, Тамис; то была женщина, о которой я рассказывала. Она пришла к тебе, наполнив твое сознание мороком.

– Чушь. Я бы ее заметила. Я еще сильна! – запротестовала Тамис. – Почему ты пытаешься унизить меня?

– Я не пытаюсь, – ответила Дерая. – Клянусь тебе. Мы под нападением, Тамис. Но почему именно сейчас?

– Рождение Темного близко, – прошептала Тамис. – Очень близко. Может быть, через год, и уж наверняка через два. Действительно ли она побывала у меня в голове?

– Да. Мне жаль.

– Это не важно. Все силы уходят, – Тамис вздохнула. – Я хотела бы научить тебя большему, но не могу. И однажды ты возненавидишь меня. – Слезы покатились у нее из глаз.

– Ты многому научила меня, подруга… моя дорогая подруга. Как же я могу когда-либо возненавидеть тебя?

– Видела женщину? Так вот, это своего рода воздаяние, – сказала Тамис. – Однажды ты поймешь, за что. Но скажи мне, где Парменион?

– Он в Сузах. Царь Царей вознаградил его лучшим скаковым жеребцом за победу в Месопотамии.

– Он будет втянут в битву за Македонию, – сказала Тамис. – Там теперь средоточие всего. Все силы брошены туда, в это место. Отправляйся туда! Отправляйся сейчас! Увидь это. Почувствуй это!

– Я не могу уйти сейчас. Я беспокоюсь за тебя, Тамис.

– Слишком поздно для беспокойства, дорогая моя. Будущее нависло над нами. Грядет Темный Бог.

– Но мы все еще способны остановить его?

Тамис пожала плечами и посмотрела в сад. – Взгляни на розы. Их здесь сотни. Каждый год расцветают тысячи бутонов. Если бы я попросила тебя срезать и засушить их всех, чтобы остался только один совершенный цветок, а все остальные кусты так и остались зелеными, ты бы смогла это сделать?

– Думаю, да, но это отнимет у меня все силы.

– А если я попрошу тебя засушить все розы в мире, чтобы один куст произвел на свет один-единственный совершенный цветок?

– О чем ты, Тамис?

– Отправляйся в Македонию, моя дорогая. А я буду сидеть и смотреть, как растут розы.

Дерая воспарила над храмом и направилась на запад, перелетая через горы Фракии и долины рек Нестус, Стримон и Аксий. Паря в чистом голубом небе, она успокоила сознание, закрыв глаза духа и отдавшись ритмам силы, пульсировавшим на земле внизу. Она почувствовала, как ее относит на юг, через море и ниже, к хребтам гор. Она летела все ниже и ниже. Прямо под ней группа всадников преследовала льва. Он бежал к скалам и вскоре скрылся от преследователей, развернулся и уже сам приготовился напасть. Один из охотников, симпатичный молодой мужчина с черной бородой, отъехал далеко вперед от основного отряда. Он галопом направил коня к скалам и соскочил наземь с легким охотничьим копьем в руке. Лев напал, но охотник не запаниковал и не побежал. Припав на колено, он поднял свое копье и стал ждать нападения льва.

Дерая стрелой понеслась ко льву.