Текст книги "Македонский Лев"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

КНИГА ВТОРАЯ

Фивы, осень, 379 год до Н.Э.

Приказав Мотаку оставаться дома, Парменион направился в западную часть города к дому советника Калепия. Стареющий слуга провел его в маленькую комнату с тремя скамьями и попросил подождать. Через несколько минут вошел другой слуга, поклонился и провел спартанца по коридору в богато украшенный андрон, стены которого были покрыты персидскими коврами и занавесями, а пол выложен красочной мозаикой, изображавшей Геракла, убивающего Немейского Льва.

Здесь было девять скамей, расставленных по всей комнате, и двое слуг стояли рядом, держа кувшины с вином и водой, в то время как хозяин дома полулежал, внимательно читая большой свиток. Калепий поднял взор, когда вошел Парменион, и принял выражение лица человека, приятно удивленного увидеть старого друга. Парменион на эту удочку не попался; в воздухе ощущалось напряжение, а глаза Калепия выражали страх.

– Добро пожаловать в мой дом, молодой Леон, – произнес советник, отложив свиток в сторону и вставая. Он не был высокого роста, но странным образом казался представительным. Его глаза были ярко-зелеными под кустистыми бровями, а борода была тщательно завита по персидской моде. Но что придавало ему мощи, так это голос, глубокий и вибрирующий. – Чем я заслужил такую честь?

– Мы можем поговорить наедине? – спросил Парменион.

– Мы одни, – сказал Калепий, невольно выдавая свое высокородное происхождение. Для него слуги были такой же домашней утварью, как скамьи и столы.

Парменион бросил взгляд на виночерпиев, и Калепий знаком приказал им выйти. Когда закрыли дверь, советник пригласил Пармениона на скамью рядом с собой, и оба сели.

– Как близки твои планы к приведению в действие? – спросил Парменион.

– Какие планы, мой мальчик? О чем ты?

– У нас мало времени, господин, чтобы играть в игры. Полисперхон с Эпаминондом арестованы. Но ты уже знаешь об этом. Ты надеешься, что они ничего не скажут о твоем участии в плане по взятию Кадмеи. Теперь я спрошу еще раз, насколько ты близок?

Зеленые глаза Калепия застыли на лице Пармениона, и его черты напряглись.

– Эпаминонд тебе доверял, – произнес он тихо, – но я ничем не могу помочь тебе. Я не знаю, о чем ты говоришь.

Парменион улыбнулся. – Тогда, быть может, человек, который был с тобой минуту назад, сумеет дать нам совет. – Он повернул голову и посмотрел через плечо на длинную расшитую занавеску. – Может, ты не против выйти и присоединиться к нам, господин?

Занавески разъехались, и из-за них вышел высокий мужчина. Широкоплечий и узкобедрый, с руками, покрытыми многими шрамами. Его лицо было несколько резко очерчено и обладало мрачной красотой, а глаза – такого глубоко-карего цвета, что казались черными. Он мрачно усмехался. – Ты проницателен, Парменион, – заметил вошедший.

– Даже закадычный пьянчуга не держит при себе два кувшина и двух слуг-виночерпиев, – сказал спартанец. – И эта скамья до сих пор хранит тепло твоего тела. Ты Пелопид?

– Проницателен и остроумен, – сказал Пелопид, подойдя ближе и расположившись на свободной скамье. Он взял кубок с вином и осушил его. – Что ты хочешь от нас узнать?

Парменион посмотрел на человека, который сражался плечом к плечу с Эпаминондом, получил семь ранений и все-таки выжил, на человека, который всего с тридцатью соратниками одолел в открытом сражении двести аркадцев. Пелопид по-прежнему выглядел тем же, кем и был: бесстрашный боец, человек, созданный для войны.

– Когда-то давно Эпаминонд просил меня подготовить план взятия Кадмеи. Так я и сделал. Я только ждал, когда он объявит, что время пришло; план можно привести в действие в один день. Но это зависит от того, какими средствами мы располагаем.

– Я так понимаю, ты говоришь о людях, – сказал Пелопид.

– Именно. Но о людях, понимающих дисциплину и важность времени.

– У нас более четырехсот человек в городе, а в считанные минуты с начала восстания на улицах будут тысячи фиванцев, марширующих на Кадмею. Думаю, мы сможем убить несколько сотен спартанцев.

– Мой план не предусматривает убийство спартанцев, – сказал Парменион.

– Ты с ума сошел? – спросил Пелопид. – Это ведь спартанские воины – думаешь, они сдадутся без боя?

– Да, – просто ответил Парменион.

– Как? – вставил Калепий. – Это будет вопреки всем традициям.

– Во-первых, – тихо сказал Парменион, – давайте рассмотрим альтернативы. Мы можем штурмовать Кадмею и – возможно – возьмем ее. Убив спартанцев, мы не оставим Агесилаю выбора. Он приведет к Фивам армию и возьмет город, отправив на смерть всех, кто участвовал в восстании. У вас не будет времени самостоятельно собрать армию. Взятие Кадмеи в таких условиях будет большой глупостью.

– Говоришь как трус! – процедил Пелопид. – Мы можем поднять армию – и я не верю, что спартанцы неуязвимы в бою.

– Я думаю так же, – сказал Парменион, понизив голос еще больше. – Но есть способ взять Кадмею без боя.

– Это все чепуха, – отрезал Пелопид. – Больше я и слушать не стану.

– Это должно быть забавно, – тихо проговорил Парменион, когда воин встал, – обладать телом бога, не имея притом подходящего ума.

– Ты отважился оскорбить меня? – вскипел Пелопид, и лицо его раскраснелось, когда рука метнулась к кинжалу на поясе.

– Достань клинок – и умрешь, – сказал ему Парменион. – А вслед за тобой умрет Эпаминонд, и Фивы останутся в оковах или будут уничтожены до основания. – Не сводя глаз с мужчины, Парменион встал. – Пойми, – сказал он с горячим чувством, – вся моя жизнь посвящена одной мечте – уничтожению Спарты. Годами я был вынужден ждать возмездия, учась терпению, в то время как вихри гнева бушевали в моей душе. И вот близок первый шаг к моей мести. Можешь себе представить, как я хочу увидеть спартанцев из Кадмеи убитыми? Как вопиет мое сердце, требуя их перебить, вырезать подчистую, а тела скинуть на корм воронам? Но мне не нужна маленькая месть, пока жива великая мечта. Сначала мы освободим Фивы, а потом подготовим великий день. Теперь, Пелопид, молчи – и внимай.

Отвернувшись от воина, он обратился к Калепию, поведав свой план и следя за его реакцией. Советник был начитан, обладал проницательным умом, и Пармениону была нужна его поддержка. Тщательно подбирая слова, спартанец говорил тихо, отвечая на каждый заданный Калепием вопрос. Затем повернулся к Пелопиду.

– Как ты теперь смотришь на это, воин? – спросил он.

Пелопид пожал плечами. – Пока здесь сидим, оно звучит складно, да вот не знаю, как это сработает на деле. И я по-прежнему считаю, что спартанцы приведут сюда армию.

– И я тоже, – согласился Парменион, – но они могут и не сражаться. Думаю, Агесилай станет искать поддержки Афин. Спартанцы взяли Кадмею три года назад потому, что проспартанские деятели в самом городе призвали их сюда. Они всегда сознавали, что пребывают здесь на правах дружественных гостей. Это окажется неправдой, если они – когда их попросят уйти – вступят в бой.

– Что тебе понадобится? – спросил Калепий.

– Во-первых, врач, или травник, а также имя человека, который снабжает спартанцев съестными припасами. Далее, ты должен подготовить речь, чтобы произнести ее на главной площади завтра за час до заката.

– А что насчет меня? – спросил Пелопид.

– Ты убьешь всех до одного проспартанских советников, – сказал Парменион, понизив голос.

– Зевс Вседержитель! – прошептал Калепий. – Убийство? Другого пути нет?

– Их пятеро, – сказал Парменион. – Двое – хорошие ораторы. Оставь их жить – и Спарта использует их для подготовки почвы к новому восстанию. После взятия Кадмеи, город должен быть сплоченным. Они должны умереть.

– Но один из них, Каскус, мой двоюродный брат. Я вырос вместе с ним, – сказал Калепий. – Он не плохой человек.

– Он выбрал не ту сторону, – сухо произнес Парменион, пожав плечами, – это и делает его плохим. Пять человек должны умереть ради свободы Фив. Но все спартанские солдаты за пределами крепости должны быть взяты живьем и доставлены в Кадмею.

– И что потом? – спросил Пелопид.

– А потом мы отпустим их, – ответил спартанец.

***

Мотак был разбужен рукой, теребящей его за плечо. – Что там еще, во имя Аида? – проворчал он, вставая и отталкивая докучливую руку.

– Ты нужен мне, – сказал Парменион.

Мотак посмотрел в окно. – Но ведь еще даже не рассвело. – Он почесал свою рыжую бороду, потом протер глаза ото сна. Свесив ноги с кровати, он, шатаясь, встал и пошел надевать хитон. – Что происходит?

– Освобождение, – ответил Парменион. – Я подожду тебя в андроне.

Мотак оделся и сполоснул лицо холодной водой. Он пропустил несколько кубков неразбавленого вина перед сном, и теперь они напоминали ему о его глупости. Сделав глубокий вдох, он подпоясался, затем присоединился к Пармениону в маленьком андроне. Спартанец выглядел усталым; темные круги проступили вокруг его глаз.

– Сегодня мы будем освобождать Эпаминонда, но прежде надо уладить некоторые вещи. Ты знаешь человека по имени Амта?

– Торговец мясом из юго-западного квартала. А что с ним?

– Ты пойдешь к целителю, Хорасу, и заберешь у него сверток с травами. Отнесешь их Амте; потом встретишься с высоким, темнобородым воином. Он скажет тебе, что делать дальше.

– Травы? Встречи с торговцами? Как всё это связано с освобождением Эпаминонда?

Парменион проигнорировал вопрос. – Когда выполнишь поручение, присоединишься к воину. Он – влиятельный и нужный человек. Его не должны взять, поэтому он будет использовать тебя – и других – чтобы разослать вести по городу. Делай как он велит – каким бы ни было задание.

– Ты говоришь о мятеже, – сказал Мотак голосом, упавшим до шепота.

– Да. Именно так.

– А что насчет офицеров стражи? Город патрулируют больше двух сотен солдат.

– Фиванских солдат. Будем надеятся, что они сами помнят об этом. А теперь иди. У нас так мало времени, а я еще должен многих повидать.

Мотак взял свой темно-зеленый плащ и накинул его на плечи.

– Возьми меч и кинжал, – посоветовал Парменион, и он кивнул.

Через несколько минут он уже стоял у дома Хораса, врачевателя, который ждал стоя в темном дверном проеме. Он был высок и худ как скелет. Мотак поприветствовал его и поклонился. – Здравствуй, лекарь. Есть ли у тебя некий сверток для меня?

Человек нервно глянул на темную улицу, его глаза бегали из стороны в сторону.

– Здесь нет никого кроме меня, уверяю, – сказал Мотак.

– Этот сверток не от меня, понимаешь?

– Конечно.

– Используй его содержимое осторожно. Подсыпь его в мясо. Постарайся, чтобы оно не попало тебе на пальцы, если же попадет, то тщательно вымой руки.

– Так это яд? – прошептал Мотак удивленно.

– Нет, конечно! – проворчал лекарь. – Ты думаешь, я стал врачевателем, чтобы убивать людей? Здесь то, что заказали господа: слабительное и рвотные порошки. А теперь убирайся отсюда. И запомни: я в этом не участвую!

Мотак взял сверток и направился в северную часть города. Когда он повернул за угол возле агоры, путь ему преградил солдат.

– Куда идешь, приятель? – спросил он. Еще трое солдат ночного дозора вышли на свет.

– Домой направляюсь, господин, – улыбаясь ответил Мотак. – Какие-то неприятности?

– Ты слишком хорошо вооружился для простой вечерней прогулки, – заметил солдат.

– Осторожность никогда не повредит, – сказал ему Мотак.

Солдат кивнул. – Проходи, – проговорил он.

Когда Мотак пришел к дому Амты-Мясника – большое здание располагалось между живодерней и хранилищем – он задержался у главных ворот в поисках человека, которого должен был здесь встретить.

– Ты Мотак? – послышался голос у него за спиной. Мотак бросил сверток и развернулся, хватаясь за меч. Холодное железо прикоснулось к его горлу.

– Да, я, – ответил тогда он. – А ты?

– Я-то? Я всё знаю о твоем деле. Подними сверток и пойдем будить нашего друга.

Ворота не были заперты, и высокий воин распахнул их, затем вдвоем они пересекли двор и вошли в дом. Все было во мраке, но лунный свет проникал в открытое окно, и они смогли различить лестницу у восточной стены. Мотак последовал за своим безымянным компаньоном на второй этаж, к обращенной на восток спальне, где мужчина открыл дверь и вошел внутрь. В широкой кровати на возвышении возлежал тучный человек, громко храпя. Воин подошел к нему и положил руку на плечо. Храп тут же стих, и Мотак увидел, как открылись глаза Амты. Нож воина лег на дрожащие подбородки толстяка. – Доброе утро, – сказал воин с ухмылкой. – Это будет прекрасный день.

– Что вам нужно?

– Мне нужно, чтобы ты показал, что любишь Фивы.

– Я люблю их. Все это знают.

– И все-таки снабжаешь едой спартанский гарнизон?

– Я торговец. Не могу же я отказаться продавать свой товар. Иначе меня арестуют и назовут предателем.

– Это всё вопрос перспективы, дорогой Амта. Видишь ли, мы тут собираемся Фивы освободить. И тогда сами назовем тебя предателем.

Толстяк с трудом сел, пытаясь не смотреть на нож, маячащий возле его горла. – Это было бы нечестно, – запротестовал он срывающимся голосом. – Не можете же вы осудить каждого, кто имел дело со спартанцами, ведь тогда все лавочники и купцы – да и шлюхи также окажутся под подозрением. Кто ты такой?

– Я Пелопид.

– Чего ты от меня хочешь? – Спросил толстяк, и выступивший на его лице пот показал, что страх опять вернулся к нему.

– В какой час ты обычно готовишь мясо для гарнизона?

– За час до рассвета. Потом мои люди поднимают товар в Кадмею на тележке.

– Тогда давай-ка приступим к нашему делу, – молвил Пелопид, пряча нож.

– Как мое мясо поможет вам освободить Фивы?

– У нас тут кое-какие травки, которые надо добавить для вкуса.

– Но если вы их отравите, то обвинят меня. Вы не можете!

– Это не яд, дуралей! – прошипел Пелопид. – Если бы! А ну, выбирайся из постели да веди нас в свое хранилище.

***

Через три часа после рассвета Парменион по-прежнему не спал. Он ждал у входа в кузницу, и его разум полнился мыслями, которые становились проблемами, и проблемами, которые превращались в страхи.

Что если?

Что если спартанцы обнаружат, что в мясо что-то подмешано? Что если Пелопида поймали, когда он солил воду? Что если подробности плана достигли чужих ушей?

Голова Пармениона кружилась, а свет утреннего солнца слепил глаза; чувствуя пошатывание и тошноту, он присел у дороги. С того дня, как он спас Дераю, он периодически испытывал атаки головной боли, но за последние два года боли усилились – как их частота, так и интенсивность.

Временами даже его спартанские упражнения не помогали противостоять агонии, и ему приходилось принимать маковый сок, когда приступы были особо невыносимы. Но сегодня не было времени на опиумный сон, так что он попытался не обращать внимания на боль.

Кузнец, Норак, вышел на улицу спустя несколько минут. Он был великаном, с широченными плечами и бычьей шеей. Парменион встал, чтобы его поприветствовать.

– Ты рано явился, молодой человек, – сказал Норак, – но если расчитываешь на быструю работу, забудь об этом. У меня полно заказов.

– Мне нужно двадцать острых железных штырей к полудню, каждый длиной в локоть, – сказал Парменион.

– Ты не слышишь, мой юный друг. Я не могу взять дополнительную работу на эту неделю.

Парменион посмотрел в глубоко посаженные карие глаза мужчины. – Слушай, Норак, о тебе говорят, что ты человек, которому можно доверять. Меня прислал Пелопид. Смекаешь? Пароль – Геракл.

Кузнец прищурился. – Как ты собрался применить эти штыри?

– Забить наглухо ворота Кадмеи. Мне также понадобятся люди, способные работать молотами.

– Титьки Геры, парень! Не много же ты просишь, а! Зайди-ка лучше внутрь.

В кузнице было безлюдно. Норак подошел к горнилу, добавив дров в горячие угли и оживив пламя. – Штыри – это не проблема, – промолвил он, – но как мы их вобьем, избежав нападения спартанцев?

– Скорость и сноровка. Когда опустят засов, шестеро человек побегут к воротам, – Парменион прошел к дальней стене и взял древко для копья из снопа таких же, ожидавших железные наконечники. Уперев древко одним концом в пол, он достал свой кинжал, сделав два надреза на дереве. – Это высота и толщина поперечного затвора. Ворота дубовые, старые, подгнившие и толщиной в предплечье. Ты сможешь пробить их шестью ударами?

Норак напряг свои необьятные мускулы. – Айя, парень, я смогу. Но большинство других смогут лишь за семь-восемь ударов.

Парменион кивнул. – Ты удвоишь скорость, если у каждых ворот будет по четверо человек с молотами. Но промедление – это смерть. Самый опасный момент наступит, когда толпа пойдет на Кадмею – тогда командующий решит вывести войско.

– Дело будет сделано, – пообещал Норак, и Парменион улыбнулся.

– Обычно ворота закрывают на закате. Принеси штыри в дом Калепия в полдень, не позднее. И приведи с собой одиннадцать крепких ребят.

Парменион вышел из кузни и медленно направился к дому Калепия. Государственный муж был занят завтраком, и пригласил Пармениона присоединиться, но спартанец отказался. – Слышал о Пелопиде? – спросил он.

– Еще нет. Ты выглядишь измотанно, парень; твое лицо потеряло все цвета. Ты болен?

– Я в порядке. Устал немного. Слово о твоей речи должно быть разнесено по всему городу. Нужно, чтобы как можно больше людей услышали ее.

– Ты говорил это прошлым вечером. Все учтено, друг мой.

– Да, конечно, – Парменион налил кубок воды и осушил его.

– Иди внутрь и поспи немного, – посоветовал Калепий. – Я разбужу тебя, когда Пелопид придет.

– После. Сколько человек будут наблюдать за городскими воротами? Никто не должен выйти, пока Фивы не станут нашими.

– На каждые ворота приходится по десять человек. Не опасайся; всё идет так, как ты задумал.

– Некоторые люди принесут в Кадмею луки, чтобы не упустить возможности пустить стрелу в спартанца. Все, кроме наших людей, должны быть безоружны. Не должно быть незапланированного нападения.

Пелопид и Мотак вошли во двор, где стоял Парменион. – Ну как? – спросил он.

– Мотак и я доставили еду. Как ты и думал, нас оставили в хранилище одних. Я посолил бочки с водой; их там было десять штук. На последнюю у нас не хватило соли, и я подумывал было нассать туда, но вместо этого мы опрокинули ее на пол.

– Отлично! Хорошо сработано, – сказал Парменион, откидываясь в кресле. – Значит, мы готовы. Ты продумал свою речь? – спросил он Калепия.

– Да, – ответил советник, – и я произнесу ее на агоре прямо перед закатом. Толпа соберется огромная. А теперь, не отдохнешь ли ты?

Парменион проигнорировал его просьбу и обратился к Пелопиду. – Что насчет советников?

Воин сел на скамью рядом с Парменионом. – Боги с нами, Парменион. Мне сказали, что они все будут на празднике в доме Александраса. Они соберутся там в полдень; будут пить и есть – а потом отправят слуг за шлюхами. Мы убьем их всех – исключая Калепиева кузена, Каскуса.

– Нет! – вскричал Парменион. – Все должны умереть!

– Каскуса больше нет в городе, – сказал Пелопид, переведя взор на Калепия. – По некоему счастливому стечению обстоятельств, он два часа назад выехал в свое летнее поместье под Коринфом.

Кулак Пармениона ударил в столешницу, и его взгляд вонзился в лицо Калепия. – Ты предупредил его. Ты подверг опасности всё дело.

Государственный деятель задрожал и выставил руки перед собой. – Я не отрицаю, что попросил его покинуть город, но я никого не выдал. Я сказал Каскусу, что мне снился один и тот же сон на протяжении последних трех ночей, в котором я видел его смерть. Я сказал, что ходил к ясновидящей, чтобы растолковать этот сон, и она якобы сказала, что он должен уйти в паломничество к Храму Гекаты в Коринфе. Все люди знают, насколько Каскус религиозен – он уехал незамедлительно.

– Это было глупо, Калепий, – проговорил Парменион. – Если мы возьмем город, то Каскус перебежит к спартанцам, и они используют его как главную фигуру для похода на нас. Ты можешь погубить нас всех.

Политик закачал головой. – Мне нечего сказать в свою защиту по этому поводу. Но Каскус – моя родная кровь и очень дорог мне. И он, по-своему, заботится о Фивах так же горячо, как каждый из нас. Однако я ничего не могу предпринять, чтобы исправить свои действия – а если бы и мог, то отказался бы.

Голова Пармениона, казалось, была готова взорваться. Он выпил еще воды и вошел в дом, пытаясь спастись от ярко освещенного солнцем двора.

Мотак пошел за ним. – Я видел мраморные статуи, менее бледные, чем ты, – промолвил Мотак, когда Парменион рухнул на диван. – Думаю, тебе нужно немного вина.

– Нет, – сказал Парменион, ложась на живот. – Просто оставь меня ненадолго. Я немного посплю.

***

Мощные волны обрушивались на изрезанное побережье, а монстры глубин с торчащими зубами скользили вокруг стройной фигуры девушки, пытавшейся освободить свои руки. Парменион плыл сквозь волны, пытаясь доплыть до нее, прежде чем темное море утянет ее вниз.

Огромное создание проскользило мимо него так близко, что острый плавник процарапал по ноге Пармениона, но колоссальная волна подхватила тело молодого мужчины, вознося его к самым небесам. На ее гребне, он почти закричал, когда полетел вниз, в пучину. Он с головой погрузился в воду и вдруг обнаружил, что способен там дышать. Тело Дераи качалось под ним; он нырнул вниз и сорвал путы с ее запястий, вытягивая ее на поверхность.

– Жива! Жива! – закричал он. Чудовища окружили их – холодные опаловые глаза взирали на влюбленных. Дерая пришла в сознание и прильнула к Пармениону.

– Ты спас меня, – сказала она. – Ты пришел за мной!

***

Мотак растряс его, и Парменион открыл глаза и застонал – не от одной лишь боли, проснувшейся в черепе, но также от потери Дераи и своего сна. Он сел. – Уже полдень?

– Да, – ответил Мотак. Парменион встал. Пелопид был по-прежнему во дворе, и с ним были кузнец Норак и одиннадцать могучих мужиков. У четверых были огромные молоты на длинных рукоятях.

– Достаточно хороши для тебя, стратег? – спросил Норак, подняв железный штырь длиною с короткий меч.

– Ты хорошо сработал, – ответил Парменион, – но я хотел бы посмотреть на твоих молотобойцев за работой.

– Я принес дополнительные штыри, – сказал кузнец, – как раз для этой цели.

Двое мужчин принесли громадный кусок древесины, приставив его к стене, а третий удерживал штырь в нужном месте. Подойдя с одной стороны, Норак приказал одному молотобойцу занять место напротив. Кузнец поднял свой молот, а затем немилосердно обрушил его, и голова молота как молния ударила в штырь. Только молот отскочил, как тут же ударил второй; после первого удара державший выпустил штырь и убрался прочь. После трех ударов штырь был вогнан глубоко в дерево.

– Поработайте над этим, – сказал Парменион. – Надо еще быстрее.

Подозвав Пелопида, он прошел в андрон. – Праздник в доме Александраса, о котором ты говорил, – там будет стража?

– Да. В народе этих людей не жалуют, – ответил Пелопид.

– Сколько стражников?

– Может пять, а может двадцать. Я не знаю.

– Снаружи или внутри дома?

– Снаружи. Это приватная оргия, – сказал Пелопид с широкой ухмылкой.

– Я встречу тебя у дома Александраса. Составим план, когда увидим, сколько там появится стражей.

Когда Пелопид ушел, Калепий вернулся в свою комнату, чтобы отрепетировать речь, оставив Пармениона в андроне. На какое-то время Парменион задумался, но вдруг заметил, что в комнате он не один. Повернув голову, он увидел спартанскую жрицу, Тамис, опиравшуюся на посох возле стола.

Тамис взирала на молодого спартанца, гордясь мощью огня его души, чувствуя его боль и поражаясь отваге, которую он проявлял, подавляя эту боль.

Какой-то миг он смотрел на нее, не веря.

– Итак, – сказала она, – не предложишь ли мне сесть, юный спартанец?

– Конечно, – ответил он, вставая, чтобы подвести ее к столу, где налил ей кубок воды. – Какими судьбами ты здесь, госпожа?

– Я иду, куда захочу. Теперь ты намерен возглавить это восстание?

– Да.

– Дай мне свою руку.

Парменион послушался, и она накрыла его ладонь своей. – С каждым ударом сердца перед человеком встает два выбора, – прошептала она. – И каждый выбор прокладывает новый путь, и человек должен пройти его, куда бы он ни привел. Парменион, ты стоишь на перепутье. Одна дорога ведет к солнечному свету и смеху, другая – к боли и отчаянию. Город Фивы сейчас в твоих руках, словно маленькая игрушка. На дороге к солнечному свету город будет расти и процветать, но на другой дороге он будет сломлен, разрушен в прах и позабыт. Вот слова, которые мне было велено передать.

– Так какая же дорога верна? – спросил он. – Как я это узнаю?

– Ты не узнаешь, пока не пройдешь по ней достаточно далеко.

– Тогда какой смысл говорить мне об этом? – процедил он, вырывая свою руку из ее руки.

– Ты – Избранный. Ты – Парменион, Гибель Народов. Сотни тысяч душ ты отправишь плавать по темной реке, кричать и вопить, сетуя на судьбу. Поэтому правильно и справедливо будет, чтобы ты сознавал свой выбор.

– Тогда скажи, как пройти по пути солнечного света.

– Скажу, но, как и слова Кассандры до меня, мои слова не изменят твоего пути.

– Просто скажи мне.

– Выйди из этого дома и оседлай своего скакуна. Уезжай из этого города и отправляйся по морю в Азию. Отыщи Храм Геры Книги.

– Ха! Теперь я вижу, – вымолвил Парменион. – Ты ведьма! Ты спартанка и служишь им. Я не стану слушать твоей лжи. Я освобожу Фивы, а если и есть город, которому суждено обратиться в прах – то это будет Спарта.

– Конечно, – сказала она, улыбнувшись, показывая свои сгнившие зубы и кроваво-красные десны. – Гибель Народов говорит, и его слова будут услышаны богами. Но ты несправедлив ко мне, Парменион. Мне нет дела до Спарты или ее грез, и я рада тому пути, который ты избрал. Ты важен для меня – и для мира.

– Почему я должен быть важен для тебя? – спросил он ее, но она покачала головой.

– Все выяснится со временем. Сегодня я тобой довольна; у тебя острый ум, ясное сознание. Скоро ты станешь человеком из железа, человеком великой судьбы. – Ее смех звучал как ветер в мертвых листьях.

Парменион ничего не сказал, но его пальцы устремились к кинжалу на поясе.

– Тебе это не понадобится, – мягко сказала она. – Я тебе не враг, и никому не расскажу о твоих планах.

Спартанец не ответил. Он не собирался рисковать жизнью Эпаминонда по слову спартанской ведьмы! Кинжал выскользнул на свободу…

– Парменион! – позвал Калепий, стоя в дверях. – Я думаю над заключением для своей речи. Не послушаешь последние слова?

Лишь на миг Парменион отвлек внимание. Он вновь взглянул на Тамис… но она исчезла. Вскочив на ноги, с кинжалом в руке, он заметался по кругу. Но Тамис и след простыл.

– Куда она ушла? – спросил он Калепия.

– Кто?

– Старуха, которая была здесь мгновение назад.

– Я никого не видел; тебе приснилось. Послушай же конец речи…

Парменион побежал к двери. Снаружи во дворе кузнец и его люди лупили молотами по штырям, а дворовые ворота были заперты.

***

Парменион прослушал речь Калепия, которая звучала помпезно и страдала недостаточной самоотдачей. Но он ничего не сказал; его сознание занимали слова Тамис. Была она реальной – или иллюзией, вызванной болью? Он не мог узнать этого. Похвалив политика за его речь, он вышел из здания и пошел под палящим солнцем к дому Александраса. Этот человек был актером и поэтом. Если верить Калепию, он преуспел в обеих профессиях, но среди знати сделал себе имя тем, что организовывал изысканнейшие оргии. Его дом располагался близко к Гомолоиду, Великим Северным Воротам, и смотрел на холмы, ведущие в Фессалию. Парменион отыскал дом и сел на стену шагах в шестидесяти от его ворот. Отсюда он разглядел четверых стражников в нагрудниках и шлемах, с копьями, а также услышал звуки музыки и смеха изнутри. Однако Пелопида нигде видно не было. Облокотившись спиной о холодную каменную стену, он еще раз прокрутил планы в уме.

Ты ничего больше не можешь сделать, сказал он себе. Это тебе не по силам.

Но эту позицию он принять не мог. Все те годы, что он жил, потеряв Дераю, мысли об отмщении спартанцам постоянно наполняли его сознание. Теперь этот день настал, и начало его мести близилось. Но где же Пелопид?

Если не убить советников, они переметнутся к спартанцам, и тогда, даже если Кадмея будет взята, Агесилай или Клеомброт поведет армию, чтобы вернуть ее. Он тихо проклял фиванского воина. Высокомерный, тупой баран!

Медленно текло время. Стражники продолжали вышагивать за воротами, а смех внутри становился всё пронзительнее. Прибыли семь жриц Афродиты, в дорогих цветных хитонах и в вуалях под драгоценными инкрустированными гребнями. Стражи посторонились, чтобы впустить их. Парменион прикрыл глаза от боли в черепе; боль была еще сильнее от осознания того, что нельзя полагаться на такого человека, как Пелопид.

Прохладный ветер тронул его лицо, принося краткое избавление от боли. Он сел – боясь изменений, перемен. Стражники по-прежнему вышагивали, и всё, кажется, оставалось так, как было. И вдруг он понял, что не было звуков: ни музыки, ни смеха.

Значит, подумал он, оргия началась.

Но где же, во имя Аида, бродит Пелопид?

Прошел час. Скоро настанет время Калепию читать его речь, поднять толпу и отправить ее на Кадмею. С последним ворчливым проклятием в адрес ненадежных фиванцев, Парменион встал и начал долгий путь на агору. Шум позади заставил его обернуться, чтобы увидеть как открываются ворота дома Александраса и в лучи солнца из них выходят жрицы. Они пошли к Пармениону. Не обращая на них внимания, он продолжил свой путь, но повернув за угол он услышал топот бегущих ног, и рука упала ему на плечо.

– Оставьте меня! – буркнул Парменион.

– И ни слова похвалы? – раздался мужской голос. Парменион уставился на высокую жрицу в вуали, которая вдруг сняла покров и усмехнулась ему. Лицо, которое он увидел, было смазливым и безбородым, губы были накрашены в ярко-алый цвет, глаза подведены.

– Уйди от меня. Мне от тебя ничего не надо! – сказал Парменион, занося руку, чтобы оттолкнуть мужчину прочь. Сильные пальцы сомкнулись на его локте железной хваткой.

– Не признал меня? Это ж я, Пелопид! – воин усмехнулся и вуалью стер краску с лица и помаду с губ. – Здесь не один только ты стратег, друг мой.

Парменион окинул взглядом остальную группу, пока они освобождались от женских одежд. Каждый был вооружен скрытым кинжалом, и только теперь спартанец увидел капли крови на ярко расшитых одеяниях. – Ты сделал это! – воскликнул он.

– Они мертвы, – ответил Пелопид. – Как и поэт Александрас – который, если хочешь знать мое мнение, ни для кого не потеря.

Оставив свои костюмы в аллее, отряд побежал на агору, где уже собиралась громадная толпа. Пелопид и его соратники проталкивались через народ, оставив Пармениона стоять у больших ступеней, ведущих к храму Посейдона. Толпа насчитывала многие тысячи к тому времени, как Калепий появился из храма и стал медленно сходить по ступеням вниз. Толпа выкрикивала его имя, и он, казалось, был глубоко удивлен такими овациями. Он поднял руки, требуя тишины. Парменион обнаружил, что боится этого момента, опасаясь того, как повлияет на возбужденную толпу помпезная речь Калепия.