Текст книги "Македонский Лев"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

Гермий кивнул: – В этих словах есть правда. Но когда все вокруг против тебя, то всё, что тебе остается – это гордость. Он не позволит им покорить себя. Я предлагал ему поддаться и проиграть в Игре, но он не сделал этого. И посмотри, что случилось! Каждый ненавидит его теперь еще больше. Что его ожидает в будущем, Дерая? Он теряет деньги, у него нет статуса.

– У него что, совсем нет друзей – кроме тебя?

– Нет. Есть девушка, как я полагаю. Он ходит смотреть на нее каждую неделю. Когда говорит о ней, становится другим человеком. Но я не знаю ее имени и сомневаюсь, что он вообще разговаривал с ней.

– Он разговаривал с ней, – сказала Дерая. – Он даже хватал ее за горло и замахивался на нее камнем.

Гермий зажмурил глаза и откинулся назад, положив голову на траву. – Так это была ты. Не понимаю. Он что, был проклят при рождении каким-то злобным духом? Я должен его найти.

– Я думаю, ты должен опасаться его, Гермий. Я смотрела в его глаза, и в них есть что-то смертельно опасное. У меня кровь в жилах застыла.

– Он мой друг, – ответил Гермий, легко вскочив на ноги, – и у меня есть вести для него. Но сначала я должен увидеть Леонида. Где я могу его найти?

– Он говорил, что собирается позаниматься с копьем и мечом – должно быть, до сих пор на учебной площадке. Но не говори ему, что я рассказала тебе.

– Прошу, Дерая, он подумает, будто Парменион направил меня.

Дерая покачала головой и встала. – Что ж, Гермий. Скажи ему, что говорил со мной. Но, предупреждаю, теперь он видит в Парменионе лишь заклятого врага. Ты не встретишь там радушного приема.

Леонид – в нагруднике, кожаной юбке и поножах – сражался с юношей по имени Нестус, и учебное поле гремело от ударов мечей о щиты, когда один нападал на другого. Это были не учебные деревянные клинки, оба использовали короткие железные мечи гоплитов. Наблюдатели с упоением смотрели, как противники кружат в поисках открытых для удара мест в обороне друг друга. Могучего сложения Нестус был чемпионом бараков по бою на коротких мечах, но Леонид был холоден, силен и быстр. Оба юноши тяжело дышали, а на руке Нестуса виднелся порез, и тонкая струйка крови стекала в пыль. Леонид рванулся в бой, но Нестус бросился вперед, щитом врезавшись в Леонида и бросив его на землю. Мгновенно Нестус оказался над ним, приставив меч к горлу. Раздался приглушенный ободряющий возглас. Леонид оскалился и вскочил на ноги, бросив щит. Он обнял своего оппонента, поздравив его, и отошел в тень, где висели мехи с водой.

Гермий подбежал к нему, помогая снять нагрудник.

– Спасибо, кузен, – поблагодарил Леонид, отирая пот с лица. – Проклятье, он хорош! Но я уже приблизился к нему вплотную, как считаешь?

– Да, – согласился Гермий. – У тебя был шанс перерезать ему глотку. В настоящем бою ты бы воспользовался этим – и победил.

– Ты видел? Да. У него дурная привычка поднимать щит слишком высоко. Что привело тебя сюда? Уж точно не желание подраться, так?

– Нет, – сказал Гермий с глубоким вздохом. – Я пришел поговорить о Савре. – Он смотрел мимо Леонида, готовясь к волне гнева, которая, как он чувствовал, вот-вот последует.

– Он говорил с тобой? – тихо спросил Леонид.

– Нет. Дерая сказала мне, – он посмотрел на Леонида, удивляясь отсутствию гнева с его стороны.

– Чего ты хочешь от меня?

– Конца побоям и притеснениям.

– Они не имеют ко мне отношения. Я их не устраиваю; и узнаю о них только когда они уже случаются. Его не любят, – хмыкнул Леонид. – Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Скажи Гриллусу и Леарху, что подобные… побои… позорят тебя.

– Почему я должен делать это?

– Потому что ты благородный человек. Ты не трус и не нуждаешься в том, чтобы другие дрались за тебя.

Леонид усмехнулся: – Лесть, Гермий?

– Да. Но тем не менее, я верю, что это так. Они не смогут сломать его и принудить к покорности. Однажды они убьют его – и во имя чего? Потому что подумают, что это тебе понравится. Тебе это понравится, кузен?

– Да, понравится, – согласился Леонид. – Но ты прав, это подло, и я не хочу в этом участвовать. Я остановлю это, Гермий; давно надо было сделать так. Меня устыдило его появление на Играх с такими следами на теле.

– Я у тебя в долгу, кузен.

– Нет, – сказал Леонид. – Это я у тебя в долгу. Но знай, что Парменион мой враг, и однажды я его убью.

Два часа Гермий разыскивал Пармениона, и наконец нашел его сидящим на гранитном блоке возле статуи Афины Дорог. Гермий сел подле него.

– Что такой угрюмый, стратег? – спросил он.

– Не называй меня так! Когда-нибудь, возможно, – но не сейчас.

– Твое лицо как туча, Савра. Думаешь о драке с Леонидом?

– Как ты догадался?

– Я разговаривал с Дераей. Не знал, что она – та самая девушка, за которой ты всегда наблюдал.

Парменион запустил камнем в ближайшее поле, вспугнув тучу больших черных и серых птиц. – Ненавижу воронье. В детстве меня ими запугивали; я боялся, что они залетят ко мне в окно и сожрут мою душу. Однажды подслушал из разговора соседей, что вороны выклевали глаза моего отца на поле боя. Я тогда плакал всю ночь, и слышал шуршанье их крыльев у себя в голове.

– Ты хочешь побыть один, Савра? Я не возражаю.

Парменион натянуто улыбнулся и обнял друга за плечи. – Я не хочу оставаться один, Гермий, – но все же я одинок. – Вставая, он подобрал еще один камень, перекинув его далеко через поле. – Что мне уготовано здесь, Гермий? Кем я могу стать?

– А кем ты желаешь стать?

Парменион покачал головой. – Не знаю. Честно. Когда-то я жаждал лишь одного – стать спартанским гоплитом, получить щит, меч и копье. Я желал идти за Царем в чужие земли, разбогатеть на военной добыче. Но недавно мне стали сниться странные сны… – он погрузился в молчание.

– Продолжай! – потребовал Гермий. – Иногда сны бывают посланием от богов. Тебе снились орлы? Это добрый знак. Как и львы.

– В тех снах нет зверей, – сказал Парменион. – Только люди, вооруженные для битвы. Две армии сошлись в широком поле – и я там полководец. Фаланги движутся вперед, и поднимается пыль, заглушая воинственный клич. Одна из армий – спартанская, ибо воины облачены в кроваво-красные плащи. Бойня идет страшная, и я вижу Царя, который лежит убитый. Потом я просыпаюсь.

Гермий мгновение молчал, затем усмехнулся. – Ты говоришь, что ты там полководец. Это доброе знамение, так ведь? И, сдается мне, истинный полководец, потому что нет никого, кто сумел бы тебя перехитрить, Савра. А раз ты ведешь их, то как может Спарта проиграть?

– В том-то и дело, друг мой. Я командую не спартанской армией – и тот, который погибает, – это Царь Спарты.

– Боги! – прошептал Гермий. – Тебе не следует говорить таких вещей. Выкинь из головы. Это вовсе никакое не знамение – тебе снились Командирские Игры, вот и все. Ты так долго думал о них, что это вызвало такой морок. Забудь, Савра. И никогда больше не говори об этом. Так или иначе, у меня есть новости, которые ободрят тебя… обещаю.

– Тогда поведай мне их, друг. Мне нужно взбодриться.

– Леонид высказался в твою пользу сегодня на учебном поле, так же как и Лепид. Леонид признал, что играл скверно и что ты заслужил свою победу. Остальные говорили, что ты смухлевал – а он высказался за тебя. Разве не здорово?

– Я даже слышу, как боги поют от блаженства, – едко заметил Парменион.

– Но неужели тебе не ясно? Это ведь значит, что побои прекратятся. Ты избавишься от них.

– Посмотрим. Я буду судить об этом по тому, сколькие придут на празднование моей победы.

– У меня есть и другие новости, не столь ободряющие, – сказал Гермий с грустью. – Нелегко об этом говорить, Савра, но церемония чествования отменяется.

Парменион зло рассмеялся. – Вот так сюрприз! – Его лицо потускнело, он соскочил с камня и обернулся, чтобы посмотреть снизу вверх на мраморную богиню.

– Что же я сотворил, Афина, чтобы боги так меня возненавидели? Я злодей? Возможно… Но однажды я отомщу им за их козни. Клянусь в этом!

Гермий ничего не сказал, но он почувствовал укол страха, когда посомотрел в лицо Пармениона и увидел ледяную ненависть в его глазах. Он спустился вниз и встал рядом с Парменионом.

– Не возненавидь меня, как их!

Парменион моргнул и затряс головой. – Ненавидеть тебя, мой друг? Да как я могу когда-нибудь тебя возненавидеть? Ты был мне братом, и я никогда этого не забуду. Никогда! Братьями мы были, братьями и останемся, во все дни, что отмерены нам жизнью. Обещаю тебе. А теперь я пойду в дом Ксенофонта. Увидимся позже. Приходи ко мне домой вечером.

– Приду. Береги себя.

– Чего мне опасаться? – отозвался Парменион. – Ты же сам сказал, что войне конец.

***

Ксенофонт провел Пармениона в просторную комнату в восточном крыле дома, где было прохладно и светло.

– Ну как? – спросил Ксенофонт, располагаясь на диване. – Ты нашел ответ на вопрос о Платеях?

Парменион кивнул. – Фермопилы посеяли пораженческие настроения в сердца персов.

– Прекрасно! Прекрасно! Я доволен тобой. Я говорил тебе, что война это искусство – так оно и есть. Но искусство заключается в том, чтобы выиграть сражение до того, как меч обнажен, а копья нацелены на врага. Если твой противник верит, что проиграет – он непременно проиграет. Это и случилось при Платеях. Персы – которые долго не могли справится с тремястами спартанцами – запаниковали, столкнувшись лицом к лицу с пятью тысячами. Полководец должен работать с сердцами солдат, не только своих, но и вражеских.

– Значит, ты будешь обучать меня? – спросил Парменион.

– Значит, буду. Читать умеешь?

– Только бегло, господин. Моя мать учила меня – но в бараках этому навыку не придавали большого значения.

– Тогда ты должен научиться. У меня есть книги, которые надлежит штудировать, в них описаны стратегии, которые ты должен запомнить. Полководец – тот же кузнец, Парменион. У него много инструментов, и необходимо знать назначение и способы применения каждого из них.

Парменион глубоко вздохнул и спросил. – Есть вопрос, который я должен задать, господин. Надеюсь, он не заденет тебя.

– Мы не узнаем об этом, пока ты не спросишь, – с улыбкой ответил военачальник.

– Я более чем нелюбим окружающими. Очевидно, что когда я достигну нужного возраста, Старшая Лига не примет меня. Тогда, господин, если ты берешь меня в ученики, в чем цель?

Ксенофонт серьезно кивнул. – В твоих словах кроется большой смысл, юный стратег. В лучшем случае ты станешь Первым Всадником, в худшем – рядовым воином. Но в тебе есть потенциал стать великим, возглавить людей. Я знаю это; никто не может судить об этом лучше меня. Но твое будущее может быть и не связано со Спартой – что окажется большой потерей для Спарты. Чего ты жаждешь больше всего?

Парменион пожал плечами. – Только признания, господин. Я хочу иметь право ходить с гордо поднятой головой, чтобы люди говорили «Вот Парменион – Спартанец».

– Это все, чего ты хочешь? Будь предельно честен со мной, стратег.

Парменион сглотнул слюну, поднял глаза и встретил пронзительный взгляд военачальника. – Нет, господин, это не все. Я хочу втаптывать своих врагов в пыль, повергать их в ужас. Хочу быть полководцем, как ты. Хочу вести людей на битву. – Вдруг он улыбнулся. – Я видел сон, который мечтаю воплотить в жизнь.

– Ты можешь не достичь всего, чего желаешь, – сказал Ксенофонт, – но я научу тебя всему, что знаю. Я дам тебе знание, но тебе решать, как им распорядиться.

Слуга принес им еду и разбавленное водой вино, и Парменион сел и стал слушать, как Ксенофонт рассказывал о Походе к Морю и тех бедах, что постигли греков. Он описывал свои стратегические ходы и успехи, но упоминал также о собственных неудачах и их причинах. Часы протекали незаметно, и Парменион чувствовал себя умирающим от жажды, отыскавшим Источник Всей Жизни.

Он ясно представлял себе все это – греки, деморализованные после сражения при Кунаксе, но все еще держащие строй. Персидский царь Артаксеркс, обещавший им безопасный путь через свое царство, а затем вероломно умертвивший их командиров, веря, что без лидеров греческие гоплиты станут легкой добычей для его кавалерии. Но солдаты сохранили дисциплину и стойкость. Они выбрали новых командиров, одним из которых стал Ксенофонт. В течение нескольких последующих месяцев греки шли через Персию, разбивая армии, высылаемые против них, и пересекая неизвестные земли. Трудностей, с которыми они столкнулись, была тьма – многочисленные враги, отсутствие укрытия, обледенелые равнины и бесплодные долины. И все-таки Ксенофонт держал их вместе, пока наконец не достигли они моря, и безопасности.

– Нет на земле воина, – сказал Ксенофонт, – способного побить грека. Потому что одни только мы понимаем природу дисциплины. Нет ни одного цивилизованного правителя, который не призывал бы греческих наемников для создания костяка своего войска. Ни одного. И самые могучие среди греков – спартанцы. Понимаешь ли ты, почему?

– Да, – ответил Парменион. – Наши враги знают – в своих сердцах – что мы победители. И мы знаем это в наших сердцах.

– Спарта никогда не будет завоевана, Парменион.

– Пока не явится войско с такой же подготовкой – и в большем составе.

– Но этого не случится. Наша страна раздроблена на города-государства, каждое из которых боится собственного соседа. Если бы Афины и Фивы вновь объединили силы против Спарты, то многие полисы испугаются этого союза – и объединятся со Спартой против него. Наша земля знает историю подобных противостояний. Союзы, которые заключаются и расторгаются, множество разрозненных групп, бесконечно предающих одна другую. Ни один из полисов никогда не одерживал полную победу. Нам бы покорить мир, Парменион, но мы никогда не сможем этого сделать. Мы слишком заняты, сражаясь с самими собой. – Ксенофонт встал. – Время уже позднее, тебе надо возвращаться домой. Приходи через три дня. Мы пообедаем, и я покажу тебе книги на будущее.

– А ты обучаешь своего сына? – спросил Парменион, вставая, чтобы уйти.

Лицо Ксенофонта омрачилось. – Я буду твоим учителем, и ты будешь задавать мне вопросы, касающиеся стратегии. Ты не будешь задавать вопросы, касающиеся моей семьи!

– Я прошу прощения, господин. У меня не было намерения оскорбить тебя.

Ксенофонт покачал головой. – И мне не следовало быть таким вспыльчивым. Гриллус – трудный парень; у него нет родины. Он, как и ты, хочет признания, хочет быть принятым. Но у него нет ума. Его мать была красива, Парменион, но она была также проклята ограниченным разумом. Словно боги, сверх всякой меры одарившие ее красотой, решили, что мозги станут для нее ненужной роскошью. Мой сын многое унаследовал от нее. Отныне мы не будем больше говорить об этом.

***

Ночная тишь уже накрыла город, когда Парменион одиноко брел по залитым лунным светом улицам. Высоко на акрополе он мог различить лишь высокую статую Зевса, да еще башни Бронзового Дома. Он вышел на широкую Выходную Улицу и остановился перед дворцом, глядя на стражей, карауливших вход. Дворец Цены За Скот, дом Агесилая. Странное название для обители Царей, подумал он. Один из древних Царей Спарты поистратился деньгами и женился на дочери коринфийского купца, чтобы обеспечить себе ссуду в четыре тысячи голов скота. С их продажи он и построил себе дворец. Парменион смотрел на величественное здание, на его высокие колонны, длинную, покатую крышу. Поначалу он думал, что древний Царь обладал хорошим чувством юмора, чтобы так назвать дворец, но теперь он вдруг понял, что это было скорее чувство вины. Вынужденный обручиться с иностранкой, он запечатлел свой позор, чтобы его разделили будущие поколения.

Странный народ эти спартанцы.

Единственный народ в Греции, признающий наследниками исключительно мальчиков и готовящий их к войне; единственный народ, позволивший женщинам выполнять физические упражнения и укреплять свою силу, чтобы рожать воинов во имя продолжения величия Спарты.

Парменион пошел дальше, пока не достиг прямой дороги к собственному дому. Здесь он остановился и полез по высокой стене, отыскивая пальцами трещины в камне. Распластавшись на черепичной крыше, он поддтянулся, чтобы посмотреть вниз на ворота своего маленького дома. Гермий говорил, что жестокая кампания против него окончена, но Парменион не верил в это. Держась глубоко в тени, он подполз к краю крыши и принялся в течение нескольких минут изучать аллеи, раскинувшиеся внизу, тщательно прислушиваясь и присматриваясь.

Убедившись, что все чисто, он засек движение с запада и увидел Гермия, бегущего вверх по вымощенной улице. Он уже готов был прокричать другу приветствие, как вдруг пять фигур выросли из тени и устремились к бегущему юноше. Парменион увидел палки и дубинки у них в руках. Гермий согнулся от удара, угодившего ему по черепу. Парменион встал и бросился с крыши, ногами вниз. Он приземлился на спину фигуры, закутанной в плащ, и услышал отвратительный хруст ломающейся кости; его жертва издала страшный вопль и упала на камни мостовой. Парменион упал вместе с ней, затем перекатом встал на ноги. Палка летела ему в голову, но он поднырнул по нее и впечатал кулак в скрытое капюшоном лицо. Капюшон откинулся назад, и Парменион узнал Гриллуса. Афинянин, с разбитыми в кровь губами, устремился в атаку. Парменион шагнул ближе и нанес два удара по корпусу, а затем – боковой слева ему в ухо. Гриллус тяжело шмякнулся на землю. Дубинка ударила Пармениона в спину, бросая его вперед, но он припал на колени и следующий удар блокировал ладонями. Схватив плащ противника, он потянул его на себя. Их головы столкнулись, но Парменион устроил так, что его лоб разбил нос противника. Нападавший высвободился и пополз прочь. Парменион подхватил упавшую биту и отчаянно закрутил ей, когда они к нему приблизились, ударив по руке ближайшего из нападавших. Парень, на которого он спрыгнул, лежал теперь недвижно на земле, а Гриллус убежал. Только трое стояли теперь перед ним, но один из них держал руку за спиной, другая же, ничем не занятая, свободно висела вдоль тела.

Парменион свалил еще двоих, ткнув дубинкой в пояс первому и затем набросившись на второго. Он упал на землю, оставив противника под собой, и покатился. Другой юноша приблизился с ножом в руке, лезвие зловеще сверкало при луне.

– Теперь ты умрешь, помесь! – послышался голос Леарха. Двое оставшихся побежали наутек, когда Парменион резко встал, держа дубинку двумя руками. Леарх прыгнул вперед, но Парменион ушел в сторону, врезав нападавшему дубинкой по пояснице. Кинжал выпал из его пальцев. Парменион поднял оружие и надвинулся на врага.

Леарх отступал, Парменион шел на него, пока тот не достиг стены.

Парменион бросил взгляд на застывшую фигуру Гермия, увидел кровь, текшую из раны на темени.

– Ты зашел слишком далеко, – сказал он Леарху, почти шепотом, сверкая глазами. – Слишком далеко, – повторил он, подняв руку и откинув ему капюшон.

Нож вонзился в живот Леарху, разрезая снизу вверх, по направлению к легким. Парменион придвинулся вплотную, его лицо было в дюйме от пораженного, с округлившимися глазами, лица Леарха.

– Вот как выглядит смерть, ты, спартанский шлюхин сын.

– О, боги… – простонал Леарх, западая на стену. Парменион ухватил его за волосы и снова поднял на ноги.

– Мольбы тебе уже не помогут.

Дыхание ушло из горла Леарха, и глаза его закрылись. Парменион дал телу упасть, гнев его постепенно уходил. Он уставился вниз, на труп, потом вытащил кровавый кинжал. Услышав стон Гермия, он подбежал к нему. – Ты в порядке? – спросил он.

– Голова… болит…

– Дай я тебе помогу.

– Твоя рука ранена, – сказал Гермий, трогая кровь.

– Это не моя, – проворчал Парменион, указывая на мертвого Леарха.

– Ты убил его? Я не верю в это. О, Парменион!

– Дай-ка я занесу тебя в дом – а потом найду офицера стражи.

Через час тело унесли, а Парменион был доставлен Лепидом в бараки, где в дверях уже стоял, дожидаясь, старый начальник. Без единого слова командир повернулся и поднялся вверх по лестнице в комнату с видом на внутренний дворик. Он уселся за широкий стол и жестом пригласил Лепида присесть тоже. Пармениона оставили стоять перед мужчинами. Он смотрел на их лица, освещенные тусклыми лампами. Лепида он знал хорошо; мужчина был крут, но честен. Командира он знал только заочно, как железноволосого поборника дисциплины, ветерана многих битв. Старик смотрел на него.

– Что ты имеешь сказать? – спросил он голосом, лязгающим как извлекаемый из ножен меч.

– Пятеро в капюшонах напали на моего друга, – сказал Парменион. – Что, по вашему, мне оставалось делать? Я пришел к нему на выручку.

– Ты убил своего знакомого, спартанца, юношу из хорошей семьи.

– Я убил коварного злоумышленника, который, с шайкой дружков, вооруженных дубинками, наскочил на безоружного парня.

– Не дерзи мне, мальчишка!

– Тогда не унижай меня, господин!

Начальник прищурился. Его могучие кулаки сжались, и Парменион почувствовал, что тот был готов встать и прибить его, но старик сделал глубокий вдох и успокоился. – Опиши мне все, что произошло. – Парменион так и сделал, исключив из рассказа их последнюю беседу с Леархом.

– Правда ли то, – спросил начальник, – что ты не ладишь с другими парнями?

– Да.

– Правда ли также то, что ты был объектом их… игр до этого дня?

– Да.

– Тогда ты вероятно знал, атакуя их, что они скорее всего охотились за тобой – что твоего друга ударили по ошибке?

– Конечно. Гермия все уважают.

– Так значит, дождись ты, когда они признали бы свою ошибку, стычки бы не было. Они бы ушли. Ты согласен?

– Тогда я об этом не думал – хотя вижу, что ты прав, командир. Но я увидел, как ударили моего друга, и пришел к нему на выручку.

– Ты спрыгнул на одного парня, сломав ему плечо, ударил другого дубинкой, сломав руку, и пронзил последнего, убив его. Это твоя вина, полукровка. Ты понимаешь? Прекрасный парень лежит мертвый из-за того, что ты не подумал. Только дикарь может приводить в свое опрадание недостаток мышления. Что касается меня, то я бы хотел увидеть, как ты умрешь за это. А сейчас, прочь с глаз моих!

Лепид подождал, пока не услышал удаляющиеся шаги мальчишки на лестнице. Затем встал и подошел к двери, наглухо закрыв ее.

– Он – позор для нас, – проворчал Старейшина.

– Нет, командир, – печально произнес Лепид. – То, что случилось сегодня в этой комнате, было позором.

– Ты отважился судить меня?

Лепид взглянул на старика. – Это мое право, право спартанца. Он пришел на выручку другу, рискуя собой. Но он не струсил. Ты должен понимать это. Завтра над ним не будет суда. Если же суд состоится, то я возьму слово.

Лепид повернулся и вышел из комнаты. Он вышел в ночь и вдруг обнаружил, что вернулся назад, на место драки. Лампа горела в окне дома Пармениона, и Лепид постучал в ворота.

Парменион открыл шаткие ворота и отступил, давая дорогу офицеру. Лепид вошел в маленькое строение и сел на кровать. Парменион предложил ему кубок воды, но он только отмахнулся.

– Я хочу, чтобы ты забыл то, что произошло сегодня в бараках, – сказал Лепид. – И хочу, чтобы ты простил начальника. Леарх был его родственником, и он любил мальчишку. То, что ты сделал, было правильно. Ты понял меня?

– Да, господин, правильно.

– Сядь, Парменион, сюда, рядом со мной, – юноша сел. – Теперь дай мне руку и посмотри в глаза. – Парменион сделал так, как он сказал. Он почувствовал силу в ладони наставника и увидел сосредоточенность в его лице. – Слушай меня, парень. Похоже, немного осталось тех, кто понимает, что такое быть спартанцем. Когда мы деремся, мы деремся чтобы победить. Мы стоим за друзей, убиваем врагов. Нападение на Гермия было вероломным. Ты поступил правильно. Я горд за тебя.

– Мне не нужно было убивать Леарха, – сказал Парменион.

– Не признавайся в этом никому. Ты понял меня?

– Да, – ответил Парменион мрачно. Все события последних нескольких дней смешались в его голове, словно пытаясь свести с ума; смерть его матери, победа в Играх, потеря Дераи и теперь убийство Леарха. – Я понял тебя.

– Послушай меня: ты беспокоился из-за друга и один выступил против целой банды. Это было отважно. И, да, ты убил одного из них. Важный – ключевой – вопрос заключается в том, получил ли ты наслаждение от убийства?

– Нет, – сказал Парменион.

– Тогда не беспокойся об этом.

Парменион посмотрел в глаза Лепиду и кивнул.

«Но я получил наслаждение от убийства,» – подумал он, – «и да простят меня боги. Я хотел бы, чтобы мне удалось убить их всех.»

***

Тамис оперлась на свой посох, глядя на коленопреклоненного слугу перед собой.

– Мой господин настаивает, чтобы ты явилась в дом Парнаса, – сказал человек, избегая ее глаз.

– Настаивает? В то время, как его сын лежит при смерти? Ты, верно, хотел сказать «умоляет»?

– Высокородный Парнас никогда не станет этого делать, но я умоляю тебя, Благочестивая. Спаси Гермия, – взмолился слуга со слезами на глазах.

– Может, я спасу его, а может – нет, – отвечала она. – Но скажи своему господину, что сначала я спрошу совета у богов. Иди же!

Тамис повернулась на пятках и растворилась во тьме своего обиталища. Огонь горел слабо, но когда она села перед ним, пламя взметнулось выше и приняло форму лица Кассандры.

– Я не вызывала тебя, – сказала Тамис. – Уйди!

– Ты должна вылечить мальчишку, Тамис. Это твой долг.

– Не говори со мной о долге. Леарх мертв, и я отняла у Темного возможного отца его воплощения на Земле. Это был мой долг. Гермий сдерживает развитие Пармениона. Из-за их дружбы он по-прежнему сохраняет в себе, в какой-то степени, мягкую, ранимую душу. Не я сделала так, чтобы Гермий пострадал. Не на мне лежит вина; то была Воля Истока. И теперь он умрет, из-за сгустка крови в мозге. Когда он пошевелится, это убъет его.

– Но ты можешь излечить его, – молвила огненная женщина.

– Нет. Когда он умрет, Парменион станет железным человеком, какой мне и нужен.

– Ты искренне веришь, Тамис, что это воля Истока? Что мальчик без злобы в сердце должен умереть?

– Дети без злобы в сердцах умирали во все времена, Кассандра. Не поучай меня. Они умирают при пожарах, от засухи, от чумы и от войн. Останавливает ли это Исток? Нет. И я больше не задумываюсь над этим. Это Его мир. Если Он избирает невинных для смерти, то это Его право. Я не задумывала поставить Гермия под удар – хотя он стоял у меня на пути. Теперь он умирает. Я вижу в этом ответ на молитвы.

Тамис закрыла глаза и вылетела из своего тела, проникнув сквозь низкую крышу и взмыв высоко над городом.

Дом Парнаса стоял в восточной части города, и она устремилась к нему, приземлившись на усаженный цветами двор, где собралась компания друзей Гермия. Парменион стоял один у дальней стены, игнорируемый всеми.

– Говорят, его рвало ночью, – сказал толстый Павсий. – Потом он потерял сознание. У него жуткий цвет лица. Хирург пустил ему кровь, но это не помогло.

– Он силен, – сказал Нестус. – Я уверен, он поправится, – чемпион по мечам посмотрел на Пармениона, затем пересек двор и подошел к нему.

– Что случилось ночью? – спросил он. – Все, что я слышал – лишь слухи.

– На Гермия напали, – ответил Парменион. – Ударили дубинкой по голове. Он был слаб и не стоял на ногах, когда я доставил его домой.

– Жаль, что ты убил Леарха. Это правда?

– Я не знал, что это Леарх, – солгал Парменион. – Он был одним из напавших на Гермия.

Нестус вздохнул. – Это скверно, Савра. Очень скверно. Не могу сказать, чтобы ты когда-нибудь мне нравился, но ты же знаешь, что я никогда не принимал участия в нападениях на тебя.

– Я знаю.

– Если Гермий умрет, остальные будут призваны к ответу за его убийство.

– Он не умрет! – оскалился Парменион.

Движение у ворот отвлекло внимание Пармениона, и он обернулся, чтобы увидеть Дераю и двух ее подруг, входящих во двор. Она увидела его, но сделала вид, что не замечает, медленно пройдя к открытым дверям андрона. [3]3
  Андрон (мужская комната) – неотъемлемая часть древнегреческого дома.


[Закрыть]

Тамис проникла в главное здание, ослепленная духовным светом девушки, бьющим как концентрированный свет звезды.

Отец Гермия сидел в андроне и говорил с хирургом Астионом. Он поднял взгляд, когда вошла Дерая, затем встал, с искаженным и измученным лицом. Он поцеловал ее в щеку и протянул ей разбавленное вино.

– Могу ли я увидеть его? – спросила она.

– Он умирает, дорогая моя, – сказал он, и его голос дрогнул.

– Он мой друг – мой самый дорогой друг, – сказала Дерая. – Пустите меня к нему.

Парнас пожал плечами и отвел ее в спальню, где лежал Гермий с лицом, столь же белым, как льняное одеяло, покрывавшее его тело. Дерая села подле него, протянула руку, чтобы погладить его бровь.

«Нет!» – воскликнула Тамис, хотя никто не мог ее услышать. Духовный огонь Дераи вырвался наружу, купая Гермия в слепящем свете. Тамис не могла поверить тому, что видела: на темени мальчика свет стал золотым, потом красным, кровавый сгусток под костью рассеивался. Гермий застонал и открыл глаза.

– Дерая? – прошептал он. – Что ты здесь делаешь? Это недостойно девицы.

– Мне сказали, что ты умираешь, – ответила она, улыбаясь. – Но я вижу, что это не так.

– У меня были очень странные сны, – сказал он ей. – То было темное место, где ничего не росло и не пели птицы. Но теперь память меркнет…

– Так и должно быть, потому что солнце светит за окном, и все твои друзья собрались здесь.

– Парменион?

– Он тоже, – сказала она, и улыбка растаяла. – А теперь я оставлю тебя набираться сил.

Встав, она вернулась в андрон. – Он проснулся, – сказала она Парнасу. – И цвет его лица хорош.

Парнас вбежал в спальню, заключив в объятия растерянного сына.

Хирург пожал Дерае руку. – Что ты сделала? – спросил он.

– Я ничего не делала. Как только я села, он проснулся.

Тамис слушала эти слова, и гнев поднимался в ней. Ты ничего не знаешь, глупое дитя! У тебя Дар, и ты не замечаешь его!

Разгневанная, прорицательница вернулась в свое тело. Огонь погас, комната погрузилась во тьму. Сила Дераи была новым элементом в истории, и Тамис начала собирать силы, чтобы пройти тропы этого нового будущего.

***

Уже смеркалось, когда Леонида вызвали в комнаты Старейшины Бараков. Почти весь день он в одиночестве скакал верхом по берегам реки Эврот и узнал о трагедии, случившейся прошлой ночью, лишь по возвращении, когда увидел Лепида, ожидавшего у конюшен.

Солдат рассказал не много, пока они шли к баракам и поднимались по ступеням в покои начальника. Внутри, расположившись рядом со Старейшиной, сидели два эфора города – советники, отвечавшие за строгую общественную, правовую и экономическую структуру Спарты. Леонид поклонился обоим. В одном он узнал Мемнаса, друга своего отца. Мемнас был первым советником, и он возглавлял ночную стражу и народное ополчение.

Старейшина встал. – Твой друг Леарх лежит зарезанный, – сказал он.

Леонид был ошеломлен этими словами. – Зарезанный? Мне сказали, он был сражен в бою, – ответил он.

– Это нам и предстоит выяснить, – вмешался Мемнас. Это был низкорослый, стройный мужчина с трезубой бородой и орлиными чертами лица. В синих одеждах эфора он выглядел хрупким и изнеженным, хотя на самом деле ходил с Агесилаем в Персию и, говорят, сражался там как лев. – Садись, юноша. Мы вызвали тебя сюда, потому что ты можешь прояснить мотивы убийцы.