Текст книги "Македонский Лев"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

– Нет времени, – крикнул Аристотель.

Не обратив на него внимания, Парменион срезал вправо.

В центре круга валунов лежала молодая женщина, огненные цепи приковывали ее руки к скале. Несколько костлявых птиц клевали ее плоть, разрывая ее на окровавленные полосы, которые тут же постоянно восстанавливались. Парменион подбежал к птицам, закричал и замахал руками; они оставили тело, хлопая крыльями. Его меч разбил одну из них на куски, остальные разлетелись в стороны. Опустившись на колено, он нежно прикоснулся к лицу женщины, поднял ее голову.

– Я знаю тебя, не так ли? – спросил он, когда ее глаза сфокусировались на нем.

– Да, – слабо ответила она, как бы сонным голосом. – Я показала тебе свою молодость, когда ты был в Фивах. Ты мне снишься, Парменион?

– Нет, госпожа. – Подняв меч, он прикоснулся клинком к оковам из огня, и они пали. Вложив меч в ножны, он помог Тамис подняться.

Аристотель подбежал к нему. – Я сказал тебе, что у нас нет времени на это. Демоны собираются.

– Дитя рождено? – спросила Тамис.

– Еще нет, – ответил Парменион. – Идем с нами. – Взяв ее за руку, он повел жрицу вверх по холму. Далеко за ними сгущались тени, клубились, как огромная черная река, устремившаяся к горе.

***

Они поднимались все выше, и здесь холодный ветер свистел меж камней. Свет стал ближе – совершенно белое пламя высотой в человеческий рост, горящее над темным валуном. Вокруг него кружили костлявые птицы, их пронзительные высокие крики эхом разносились по горам.

Рядом с пламенем возникла более темная тень… разрастаясь, увеличиваясь.

– Аида! – прошептала Тамис, устремляясь вперед.

Темная Женщина вытянула руки. Тьма выползла из ее пальцев, растекаясь над огнем, который тут же потускнел, став размером почти с огонек светильника.

– Нет! – вскричала Тамис. Аида выгнулась, черные копья вылетели из ее рук. Золотой щит появился в левой руке Тамис, и копья отлетели от него. Аристотель распахнул свою тунику, его рука раскрутила маленький золотой камень, подвешенный на серебряной цепочке. Пламя над глыбой взвилось в воздух, освобождаясь от темного тумана, пытающегося погасить его.

– Хватай его, Парменион, – прокричал маг. Спартанец подбежал к пламени, которое прыгнуло в его вытянутую руку, разместившись на ладони. Не было ощущения жара, но внутреннее тепло тронуло сердце Пармениона, а пламя разрослось, клубясь, становясь облаком мягкого белого света.

Тамис и Аида подлетели друг к другу. Молния вылетела из глаз Тамис, пронзая одежды темной Женщины. Аида отпрянула – и исчезла. Тамис обернулась к Пармениону, ее руки дрожали над шаром.

– Это нерожденное дитя, – сказала она, – плоть от плоти твоей. Теперь я поняла. Кадмилос должен убить дитя, или вечно делить с ним одно тело. – Ее пальцы тронули шар, и свет растекся по ее рукам. – О, Парменион! Он так прекрасен.

– Что мы можем сделать? – спросил спартанец, обернувшись в сторону горы, к которой собирались демоны – одни шли, другие ползли среди скал, и крики их разносились холодным ветром.

Аристотель подошел к нему. – Сдается мне, гора Танатос отсюда недалеко. Если я правильно помню, там расположены врата, ведущие к полям Элизиума, в Чертог Героев. Но они могут нас не впустить.

– Почему? – спросил Парменион.

– Мы не мертвы, – ответил Аристотель, улыбнувшись. – По крайней мере, пока.

– Смотрите! – крикнула Тамис, указывая на склон горы, откуда к ним мчались воины в темных доспехах верхом на скелетах лошадей.

– Значит, Врата, – согласился Парменион. Сфера горела ярко в его руке, он побежал по склону, двое волшебников – прямо за ним.

Остров Самофракия

– Опять она вмешивается, – прошипела Аида, открыв глаза тела, и встала с эбенового трона.

– Что случилось, госпожа? – спросила ее аколитка, Порида. Женщина в черных одеждах посмотрела сверху вниз на коленопреклоненную девушку.

– Против нас борются трое, пытаясь сохранить ребенку жизнь. Тамис – будь она проклята – и мужчина, Парменион. Есть еще один, незнакомый мне мужчина. Будь рядом со мной! – Темная Женщина снова закрыла глаза, ее тело вновь упало на эбеновый трон. Стройная аколитка взяла руку Аиды и прикоснулась к ней губами.

Некоторое время она сидела, поглаживая пальцы Аиды, и вдруг Темная Женщина вздохнула. – Этот незакомец – маг. Его тело лежит в ожидании, в Храме целительницы. Там же лежит женщина по имени Дерая, и дух ее сейчас в Пелле, поддерживает жизнь в Парменионе. Что ж, они очень тонко растянули себя, дорогая моя. Очень тонко. И это будет стоить им смерти.

– Ты отправишь Ночных Охотников, госпожа?

– Трех будет достаточно. Там только один старик, который сторожит их тела. Пойдем со мной, моя красавица.

Порида пошла за госпожой через холодные каменные коридоры дворца вниз, в освещенные факелами тоннели. Аида открыла дверь в форме листа и вошла в темную комнату; там не было никакой мебели, за исключением каменного постамента, возвышающегося в центре. Аида провела пальцами по вырезанным на нем письменам. – Знаешь, что здесь написано? – спросила она Пориду.

– Нет, госпожа.

– Это аккадийский, письмена вырезаны до рассвета нашей истории. Это заклинание. Скажи, – спросила она, кладя руку девушке на плечо, – ты любишь меня?

– Больше жизни, – заверила ее девица.

– Хорошо, – ответила Аида, заключая ее в тесные объятия, – и я тоже тебя люблю, дитя. Ты для меня больше чем дочь. Но Кадмилос должен воцариться, и его власть – это все, что заботит меня. – Тонкий кинжал вонзился в спину Пориды, пройдя сквозь ребра в сердце. Девушка напряглась, затем обмякла в руках Аиды.

Женщина в черном опустила труп на постамент и начала говорить слова, наделенные силой. Сквозь знаки на камне поднялся дым и окутал мертвую девушку. Едкий запах заполнил помещение, вонь разложения. Аида взмахнула рукой, и дым вновь спрятался в камень. Все, что осталось лежать на камне, – было лишь узором из бело-серого праха.

Тени заплясали на стенах, гротескные очертания, которые были когда-то живыми мужчинами.

Аида подходила к каждому из них, касаясь рукой их искаженных голов. – Храм не защищем, – говорила им она. – Найдите тело Дераи и растерзайте ее плоть – и тогда с ней будет покончено.

Тени исчезли.

Аида подошла к камню, погрузила пальцы в прах.

– Я буду скучать по тебе, Порида, – пробормотала она.

***

Перебравшись через гору, преследуемая тройка бежала по покрытому щебнем склону. Тамис упала и покатилась к обрыву, но Аристотель побежал ей наперерез, ухватил за белые одежды и вытянул ее на безопасное место.

Они бежали все быстрее, но крики преследователей раздавались все ближе. Вверху послышалсоь хлопанье кожистых крыльев, и Парменион поднял голову и увидел огромных существ, кружащих над ними – кожа их была чешуйчатой, а фигуры почти человеческими. Однако они не нападали, и спартанец решил не обращать на них внимания и побежал дальше.

– Налево! – крикнул Аристотель, указывая на проход между двумя островерхими вершинами.

Призрачные всадники за ними приближались все быстрее. Парменион рискнул взглянуть через плечо, затем вновь устремил взгляд к проходу впереди.

Они не успеют добежать. С приглушенным проклятием он остановился и обернулся с мечом в руке, устремившись навстречу врагу. Всадников было больше двадцати, их лица скрывали крылатые шлемы. Мечи из красного пламени светились в их руках как факелы.

Тамис подошла к Пармениону. – Беги, я их задержу, – прокричала она.

– Я не могу оставить тебя одну против них.

– БЕГИ! – крикнула она. – Огонь души младенца – важнее всего.

Лишь на мгновение он смешался, затем повернулся и побежал. Всадники помчались на жрицу, и ее руки взметнулись, выпустив белый огонь, побежавший через Пропасть и сбивший четырех демонов с их скакунов. Остальные поскакали дальше, рассыпавшись, чтобы проскочить мимо Тамис. Молния вырвалась снова, пробив первый ряд, и давно уже мертвые кони рассыпались, гремя костями, на мелкие кусочки.

Два всадника наскочили на жрицу. Первого она прикончила ударом светового копья, но меч второго пронзил ее в грудь, выглянув из спины и выпустив свет на ее одежды. Тамис споткнулась – но не упала. Сбив всадника с седла, она полуобернулась и увидела, что Парменион и Аристотель почти достигли прохода.

Не обращая больше внимания на умирающую женщину, всадники галопом устремились за беглецами. Тамис повалилась в пыль, ее сознание растекалось. Она вновь увидела свою первую смерть, вновь почувствовала ту горечь и боль. Ее душа отлетела в самый дальний край Пустоты, затерянный и одинокий. Там ее и нашли приспешники Кадмилоса, заковали в огненные оковы и призвали Воронов Смерти терзать ее духовную плоть. В своем отчаянии она была не в силах сражаться с ними.

Взявшись за рукоять огненного меча, она вытащила его из своего тела, положила его рядом.

Так много ошибок, Тамис, укорила она себя. Но теперь, наконец, ты их, кажется, искупила. Далеко впереди она увидела, как пламя души достигает Врат Элизиума. Всадники Аида остановились на некотором расстоянии, неспособные пересечь границу перед вратами без надлежащих приказаний.

Теперь дело за тобой, Парменион, сынок, подумала она. А я – несмотря на все свои ошибки – хорошо подготовила тебя.

На последней мысли она покорилась своей второй, и последней, смерти.

***

Врата были высечены из сверкающего черного камня – высотой в три человеческих роста и шириной в десять. За ними зеленели поля, цвели деревья, белели снежными вершинами высокие горы и голубели небеса, полные надежды. Парменион прошел было туда, дабы оставить позади серый, бездушный ужас Пустоты.

Но перед вратами стояли два стража.

– Ты не пройдешь, – сказал первый из них.

Парменион подошел к нему. На страже были устаревшие доспехи, нагрудник был позолочен, бронзовый щит – огромен и имел овальную форму, а шлем был с забралом и красным гребнем. Через забрало можно было рассмотреть только его синие глаза.

Парменион поднял пламя. – Это душа нерождившегося младенца. Повелитель Хаоса желает явиться в мир живых, украв его жизнь и его тело.

– Мир живых ничего не значит для нас, – сказал второй страж.

– Неужели за воротами нет никого, к кому мы могли бы воззвать? – вставил Аристотель.

– Здесь нет преклонения власти, – сказал второй. – Слово здесь – абсолютно. Только души умерших героев могут перейти через эти ворота, и мы можем опознать их по звезде, светящейся у них во лбу.

Парменион услышал движение у себя за спиной и обернулся. Всадники снова двинулись вперед, а за ними огромная армия демонов заполнила устье прохода.

– Возьмите хотябы огонь души, – убеждал Аристотель стражей.

– Не можем. Он из мира живых… как и ты.

Подойдя к ближайшему валуну, Парменион раскрыл ладонь, выпуская пламя из руки. Белый свет устремился к скале, оставляя в спартанце нестерпимое чувство потери. Он выхватил меч и, проигнорировав стражей, встал в центре прохода.

– Постой! – крикнул первый часовой. – Как к тебе попал этот клинок?

– Когда-то он принадлежал мне при жизни, – ответил Парменион.

– Я спросил, как он попал к тебе?

– Я выиграл его на Командирских Играх. Когда-то им владел величайший герой моего города – Царю-Меченосцу, Леониду. Он погиб больше века назад, обороняя проход в Фермопильском ущелье против персидских захватчиков.

– Целый век? Так много лет прошло? Так значит, ты спартанец?

– Да.

– Тогда ты не будешь один, – сказал человек, выйдя из ворот и заняв позицию слева от Пармениона.

– Иди обратно, – произнес Парменион, не отрывая взгляда от орды, которая собиралась впереди. – Достаточно будет и одной напрасной смерти. Второй меч не изменит этого.

Часовой расхозотался. – Мечей больше, чем два, брат, – сказал он. – Болей сейчас приведет остальных. – Едва он так сказал, позади них послышались марширующие шаги, и триста воинов в полном вооружении появились в проходе, образовав три боевых линии.

– Почему ты делаешь это ради меня? – спросил Парменион.

– Потому что ты держишь в руках мой меч, – ответил легендарный Царь-Меченосец, – и потому что ты спартанец. А теперь отойди назад со своим другом и этим огоньком. Демоны не пройдут, пока мы живы.

Врата за ними исчезли, оставив только отвесную стену, черную и непроницаемую.

***

– У тебя, похоже, могучие друзья, – заметил Аристотель, взяв Пармениона за руку и отведя его назад, туда, где на камнях покоился огненный шарик.

Спартанец был все еще ошеломлен. – Да ведь это же…

– Да, знаю, это – Леонид, Царь-Меченосец. Люди с ним – это герои, погибшие при Фермопилах, и они ставят на кон свое вечное посмертное существование ради тебя, Парменион. Это поразительная мысль. Но спартанцы всегда были людьми со странностями.

– Я не могу позволить этому случиться, – прошептал Парменион. – они уже однажды погибли за свой город, и за всю Грецию. Они не знают, кто я такой. Я унизил их город, уничтожив его великую славу! Я должен спасти их!

– Они знают всё, что им надо знать, – шепнул Аристотель, схватив спартанца за руку. – Младенец – важнее всего!

Парменион высвободился из хватки Аристотеля, но тут увидел мерцающее пламя. Душа ребенка. Его ребенка! Посмотрев налево, он увидел боевой строй спартанцев – сомкнутые щиты, вытянутые копья – а дальше за ними была армия демонов.

Царь-Меченосец положил свой щит и меч и подошел к Пармениону. – Они чего-то ждут, – сказал он, – но это дает нам время поговорить. Как твое имя, брат?

– Савра, – мягко сказал Аристотель.

Спартанец покачал головой. – Это было мое детское прозвище, – просто сказал он. – Теперь я Парменион.

Царь-Меченосец на мгновение замолчал, потом поднял руки к шлему и снял его. Его лицо было обыкновенным, не смазливым, длинные волосы были цвета золота, а глаза – синими, как летнее небо. – Я слышал о тебе; ты отправил многих спартанцев в поля Элизиума.

– Да. Хотел бы я, чтобы хватило времени рассказать тебе правду. Но ты действовал очень быстро. Ты можешь открыть ворота и уйти?

– Нет. И если бы мог, не стал бы делать этого. Это ничего бы не изменило, Парменион. И сейчас по-прежнему ничего не меняет. Мы будем стоять вместе.

– Не понимаю, – прошептал Парменион.

– Это потому, что ты родом из другой эпохи, брат. У Фермопил мы вели объединенное войско Греции против захватчиков. Мы стойко оборонялись тогда, а потом умерли. Мы не умирали по собственному желанию, но шли на смерть по своей воле, брат подле брата. Ты спартанец, и этого для нас достаточно. В твоих жилах течет наша кровь.

– Вы принимаете меня? – спросил Парменион, и все муки его детства выплыли наружу – унижения, побои и бесконечные подначки.

Положа руки Пармениону на плечи, Царь-Меченосец улыбнулся. – Встань рядом со мной, брат. И демоны увидят, как сражаются спартанцы.

В этот миг все горькие воспоминания Пармениона уплыли прочь, словно свежий весенний ветерок просвистел по заросшим паутиной тайникам его памяти.

Признание! От величайшего спартанца, когда-либо жившего на Земле!

Обнажив меч, он пошел за своим Царем в боевой строй.

Храм

Левкиону казалось, что ночь была красивее, чем когда-либо на его памяти. Небо было чистым, угольно-черным, далекие звезды поблескивали как острия копий, луна казалась огромной монетой из сверкающего серебра. Он когда-то получал похожую монету, отчеканенную в Сузах, когда служил наемником в Египте. Поскольку большинство наемников были афинянами, персы чеканили монеты с совой Афины. Любоваться ее красотой ему пришлось лишь одну ночь, потому что потом он отдал ее нумидийской шлюхе.

Теперь, глядя на луну со стен храма, он пожалел, что не сохранил ее. Вздохнув, он повернулся и пошел со стены вниз по ступеням в залитый лунным светом сад. Сейчас розы были бесцветны; все цветы были лишь разных оттенков серого, но аромат остался.

Пройдя через Зал Врачеваний, он поднялся по лестнице в комнату Дераи и сел между двумя кроватями. На одной лежал кудесник Аристотель, скрестив руки на груди, притом правая рука сжимала камень у него на шее. На другой кровати лежала Дерая, одетая в то же зеленое платье, которое Левкион взял для нее на базаре. Протянув руку, он погладил ее по щеке.

Она не пошевелилась, и он с печалью вспомнил то время, когда он вернулся в храм и он обнаружил, что у она лежит в лихорадке. Он купал ее, заботился о ней, кормил ее. Тогда он был счастлив; она была его, как ребенок.

Ее лицо было бледно, и она едва дышала. Два дня она пребывала в этом состоянии, но Левкион не сдавался. Пять дней, как сказала она. Потом она вернется и всё будет, как было прежде; исцеление больных, потом неспешные прогулки по саду, тихие беседы лунными ночами.

Кудесник протяжно застонал, его правая рука соскользнула с медальона. Левкион подался вперед, всматриваясь в золотой камень. Он был испещрен темными полосами и, казалось, призрачно мерцал. Вернув взор к Дерае, он вновь был сражен наповал ее красотой. Она тронула его как заклинание, болезненное, но желанное. Разминая спину, он поднялся, ножны у него на поясе стукнулись о стул и нарушили тишину. Теперь ему было неловко носить меч, годы, проведенные в храме, приглушили его воинственный дух. Но кудесник сказал, что необходимо днем и ночью охранять их тела с оружием в руках.

Охранять от чего? Не понимал Левкион.

Аристотель пожал плечами. «От непредсказуемого,» – ответил он.

Левкион повернулся к двери… и застыл.

Двери больше не было. Стена тожеи исчезла, сменившись длинным прямым коридором из бледного, переливчатого камня. Седовласый воин взял свой короткий меч и кинжал, напрягая глаза, чтобы видеть сквозь мрак. Две тени отделились от стен коридора, и Левкион шагнул назад, когда их бесформенные фигуры двинулись по направлению к нему. Их головы и плечи были покрыты чешуей, их руки и туловища были трупно-серого цвета; их когтистые ступни скрипели по камню и, когда они подошли ближе, Левкион с ужасом разглядел, что их рты усеяны острыми клыками.

Отступив еще на шаг, он спиной наткнулся на кровать, где лежала Дерая.

Первый демон бросился на воина. Левкион напрягся, чтобы встретить атаку, устремляя свой короткий меч демону в живот и рассекая его по направлению к сердцу. Когти вонзились в его плечо, разрезая плоть и мускулы и ломая ключицу. Когда первый демон упал, второй бросился на раненого воина, вонзив когти ему в правый бок, разбивая бедро. Левкион вонзил кинжал в шею чудовища, под самое ухо. Серая слизь брызнула из раны, облепляя руку воина и обжигая его кожу. В этой смертельной борьбе демон оттолкнул Левкиона от себя, и воин упал на пол, выронив и меч, и кинжал.

Кровь текла из его раны в плече, и боль в сломаном бедре была почти непереносимой. И все-таки Левкион пытался встать.

Подняв свой короткий меч, он встал на ноги, перенеся вес тела на левую ногу. Два демона исчезли, но коридор никуда не пропал.

– Я это сделал, – прошептал он. – Я спас ее.

Пять когтей, каждый длиной с меч, пронзили его спину до груди, прорезали его тело, сомкнувшись вместе, и потянули его назад.

Кровь запузырилась в его разорванных легких, и голова его упала вперед.

Демон перекинул тело через кровать, где безвольная рука Левкиона упала на золотой слиток на груди Аристотеля. Камень запылал ярким светом. Новая сила влилась в умирающего воина. Вернув себе меч, он вонзил его в живот демона за его спиной.

Когти еще раз вонзились в его плоть, отрезая ему голову.

Отбросив тело, демон пошатнулся, затем сфокусировал взгляд своих опаловых глаз на неподвижной фигуре Дераи. Слюна закапала с его клыков, и он двинулся вперед.

***

Орда демонов заполнила устье ущелья, стоя без движения, их глаза застыли на трехстах воинах в багряных плащах, которые перекрыли им путь к огоньку.

– Почему они ожидают, как думаешь? – спросил Парменион Царя-Меченосца.

– Они ждут Его, – ответил Царь, указав мечом на темное, клубящееся грозовое облако, приближающееся издалека.

– Я никого не вижу.

Царь молчал, а облако приблизилось, пролетая через землю, загрязняя синевато-серое небо. Когда оно стало еще ближе, Парменион увидел, что это не облако, а скорее тьма, гуще, чем он мог когда-либо представить себе. Чудовища разбегались от нее, пытаясь спрятаться за валунами или в ближайших пещерах.

Тьма замедлилась на подходе к ущелью, и тут ветер пронесся по рядам солдат, неся с собой прикосновение ужаса. Все страхи, которые только знал человек, рождались из этого ветра, все первобытные ужасы Тьмы. Строй зашатался. Парменион почувствовал, как его руки трясутся, меч его упал на землю.

– Спартанцы, держаться! – крикнул Царь – голос его был тонким, слоабым и полным страха. Но это по-прежнему был голос Царя, и щиты воинов с лязгом сомкнулись, образовав сплошную стену из бронзы.

Парменион опустился на колено, поднял меч. Во рту у него пересохло, и он вдруг понял, что никто не модет противостоять силе Тьмы.

– Все пропало, – произнес Аристотель, протолкнувшись сквозь строй и беря Пармениона за руку. – Ничто не может противостоять Хаосу в его собственном царстве. Уходим, парень! Я могу вернуть тебя в твое тело!

Парменион стряхнул его руку. – Тогда уходи! – велел он.

– Ты глупец! – прошипел Аристотель, его рука обхватила камень, висевший у него на груди. И в один миг исчез.

Тьма продолжала подлетать к ним, а из облака зазвучал тягучий барабанный ритм, неимоверно громкий, точно управляемый гром.

– Что это за шум? – спросил Парменион дрогнувшим голосом.

– Сердцебиение Хаоса, – ответил Царь-Меченосец.

Однако спартанцы по-прежнему держались стойко.

Демоническая армия собралась воедино и двинулась вперед, наводняя ущелье, а Тьма клубилась прямо за ними.

Живое тепло коснулось спины Пармениона, и он, обернувшись, увидел световой шар, парящий над валуном, увеличивающийся в размерах, окутывающий своим светом скалы, поднимающийся, сверкающий как солнце над ущельем.

Орда споткнулась, прикрывая глаза от яркого света, и Парменион почувствовал, как тяжесть страха покидает его сердце. Пульс Хаоса послышался опять, уже громче, и Тьма заскользила вперед.

Свет и Тьма, смертный ужас и надежда, сошлись вместе в центре ущелья, сливаясь, искривляясь, поднимаясь высоко в небо, скручиваясь в огромную полосатую сферу, из центра которой вылетела молния.

Армия Аида стояла недвижно, все взгляды были обращены к битве, которая разразилась в небе. Поначалу тьма, казалось, поглотила свет, но душа сверкнула вновь, нанося ответный удар, вырываясь, очищаясь с помощью золотых копий, которые осветили своими вспышками ущелье.

Битва смещалась все выше и выше, пока наконец не стали видны только крохотные искры. Потом ничего больше не было видно, за исключением нескончаемой серости неба Аида.

Царь-Меченосец вложил свой клинок в ножны и обернулся к Пармениону.

– Кто дитя? – спросил он пониженным, благоговейным голосом.

– Сын царя Македонии, – ответил Парменион.

– Если бы он был спартанцем. Если бы я мог узнать его в будущем.

– Что происходит? – спросил Парменион, когда армия демонов начала рассеиваться, создания Пустоты спешно покидали ущелье, ища свои вечные пристанища среди теней и мрака.

– Дитя родилось, – проговорил Царь-Меченосец.

– И Темный Бог был побежден?

– Боюсь, нет. Они слились воедино, и останутся вместе, в постоянной борьбе. Но ребенок силен. Он может победить.

– Тогда я проиграл, – прошептал Парменион.

– Поражения нет. Он будет сыном Света и Тьмы. Ему будут нужны друзья, чтобы направлять его, помогать ему, придавать ему сил. И у него будешь ты, Парменион.

Врата в поля Элизиума распахнулись настеж, через проем пролился могущественный солнечный свет. Царь Спарты взял Пармениона за руку. – Жизнь зовет тебя, брат. Вернись к ней.

– Я… я не знаю, как тебя благодарить. Ты дал мне больше, чем я надеялся.

Царь улыбнулся. – Для родственной души и ты сделал бы не меньше, Парменион. Иди. Защищай ребенка. Он рожден, чтобы стать великим.

***

Аристотель открыл свои глаза в тот самый момент, когда демон приблизился к Дерае.

– Нет! – прокричал он. Световое копье пронзило грудь существа, отбросив его назад, к дальней стене, кожа его запузырилась, и пламя вырвалось из раны. В считанные мгновения огонь охватил чудовище, и черный дым заполнил комнату.

Маг встал с кровати, меч из золотого света появился в его руке. Быстро переместившись вперед, он прикоснулся клинком к горящему чудищу, и оно тут же исчезло.

Коридор пропал, стены комнаты вновь появились; Аристотель посмотрел на расчлененный труп Левкиона.

– Ты сражался отважно, – прошептал маг, – потому что этот, верно, был не единственным. – Меч растекся в руке Аристотеля, став огненным шаром, который он положил Левкиону на грудь. Все раны на теле зажили, и голова приросла на место. – Для Дераи будет лучше увидеть тебя таким, – сказал Аристотель мертвецу, протянув руку, чтобы закрыть мертвые глаза. Пошарив в сумке, висевшей у него на боку, он достал серебряный обол, который вложил Левкиону в рот. – Для паромщика, – сказал он с теплотой. – Пусть твой путь приведет к свету.

Вернувшись к кровати, Аристотель взял Дераю за руку, призывая ее обратно домой.