Текст книги "Македонский Лев"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

– Он упал с коня и сломал себе плечо, господин. Но решил выехать с Царем сегодня вечером и будет подле него во время битвы.

– Выезд? Битва? О чем это ты говоришь, парень?

– Прошу прощения, господин, – сказал Парменион, протянув таксиарху кожаный цилиндр. Сфодрий извлек из него свиток и развернул его. Пока он проделывал это, Парменион посмотрел на других офицеров, и его взгляд пал на молодого мужчину, игравшего в кости за столом у окна. У него свело нутро… этим мужчиной был Леонид.

– Здесь ничего не сказано о численности, – промычал Сфодрий. – Сколько врагов ждет нас там? Где они расположены? Не могу же я просто так промаршировать на территорию Афин и искромсать в куски первых же увиденных там вооруженных людей.

– Говорят, что их там пять тысяч, – коротко проговорил Парменион. – Три тысячи гоплитов, остальные – кавалерия. По слухам, им заплатили персидским золотом.

Сфодрий кивнул. – От этих афинян все время жди предательства. Но чтобы застать их врасплох, мы должны идти всю ночь – не сомневаюсь, что они послали разъезды разведчиков. Будешь со мной, когда я соберу офицеров на совет. У них могут быть вопросы.

– Со всем уважением, господин, – сказал Парменион, стараясь сохранить спокойный, ровный тон, – Царь приказал мне незамедлительно вернуться с вашим планом действий, чтобы воссоединиться с вами на Триасской равнине.

– Что ж, хорошо. Я прикажу своему писцу записать ответ.

– Это не обязательно, господин. Если ты собираешься идти всю ночь, то я передам Царю, чтобы он встретил вас между Элевзисом и Афинами.

Сфодрий кивнул и вернулся к свитку. – Странная депеша. Начинается со слов о снабжении, а кончается вторжением в Афины. И все же, кто я такой чтобы спорить, верно?

– Да, господин, – подтвердил Парменион, салютуя. Его глаза скользнули по Леониду, который перестал играть в кости и теперь пристально вглядывался в него. Парменион поклонился и направился обратно к двери, выходя во двор; едва оказавшись там, он побежал за дом к конюшням. Его скакун был расчесан, а чепрак из львиной шкуры был заботливо повешен на перекладину. Парменион перебросил его на спину животному, вывел его наружу, а затем, схватясь за конскую гриву, вскочил на скакуна верхом.

Он услышал звук топающих ног и пустил коня бегом, галопом минуя бегущую фигуру Леонида.

– Стой! – кричал тот.

Жеребец молнией вылетел на главную улицу, где Парменион слегка осадил его, пока они не выехали из главных ворот. За ними он препоручил себя скакуну, на всей скорости помчавшись к горам.

Обернувшись, он увидел двух всадников, галопом выехавших из города. Жеребец тяжело задышал, когда они поднялись наверх, так что у Пармениона не было выбора, кроме как сбавить скорость. Несмотря на это, он повел коня узкими тропами и ненадежными, обрывистыми дорожками, куда, как он полагал, всадники за ним не пойдут.

Он ошибался. Когда он сделал привал в пещере высоко на гребне горы, то услышал снаружи звук идущих по каменистой осыпи коней. У него горел костер, и поэтому не было никакой возможности скрыть свое присутствие.

– Входите внутрь, здесь тепло у огня, – позвал он бодрым и дружелюбным тоном. Спустя мгновение двое мужчин вошли в пещеру. Один был высокий и массивный, с темной бородой, второй – стройный, но с хорошо развитыми мускулами. Оба были при мечах и в нагрудниках.

– Леонид желал поговорить с тобой, – сказал бородач. – Как твое имя, приятель?

– Андикл. А твое? – спросил Парменион, поднимаясь.

– А из какой ты семьи? – продолжил бородатый. – Где живешь?

– По какому праву ты меня допрашиваешь, скиритай? – взвился Парменион. – С каких это пор рабы стали издеваться над хозяевами?

Лицо мужчины вспыхнуло багровым. – Я свободный человек, и я воин. Спартанец или нет, я не потерплю оскорблений!

– Тогда не начинай первым! – бросил Парменион. – Я посланник Царя и ни перед кем другим не держу ответа. Кто такой этот Леонид, что посылает вас допрашивать меня?

Стройный придвинулся ближе. – Во имя богов, Леонид был прав! Это ты, Парменион!

Глаза Пармениона сузились, когда он узнал парня; это был Асирон, один из тех мальчишек, что постоянно травили его в Бараках Ликурга десять лет тому назад.

– Здесь, верно, какая-то ошибка, – сказал он, улыбаясь.

– Нет, – сказал Асирон. – Готов жизнь на это поставить.

– Да, ты так и сделал, – ответил Парменион, обнажив меч и резко вонзив его в горло Асирону.

Парень отшатнулся от тускло сверкающего клинка, но кровь уже вовсю хлестала из раны у него на шее.

Скиритай дернулся влево, выхватив собственный меч и по-волчьи оскалившись. – Никогда еще не приходилось убивать спартанца, – процедил он сквозь зубы. – Но всегда этого хотел.

Скиритай атаковал с молниеносной скоростью. Парменион парировал и отпрыгнул назад, с обожженным болью правым предплечьем. Глянув вниз, он увидел полоску крови, ползущую из тонкого пореза. – Пожалуй, буду резать тебя по кусочку за раз, – проговорил скиритай. – Пока не сдашься и не попросишь пощады.

– Ты умелый мечник, – сказал ему Парменион, когда они кружили вокруг друг друга. Скиритай усмехнулся, но ничего не сказал. Он провел атаку, сделав финт с рубящим ударом в живот, а затем устремив меч Пармениону в лицо. Клинок просвистел в смертельной близости от горла Пармениона, острием вскрыв кожу на его щеке.

– По кусочку за раз, – повторил скиритай. Парменион ушел влево, оставляя огонь между ними, затем скользнул ногой в костер и резко швырнул горящие ветки скиритаю в лицо. Его противник отступил, промасленная борода вспыхнула. Парменион подбежал, вонзив свой меч мужчине в пах. Скиритай закричал и замахнулся, но Парменион увернулся и освободил клинок. Едва яркая артериальная кровь забила из раны, заливая скиритаю ногу, Парменион отошел, ожидая, когда тот упадет. Вместо этого, скиритай пошел на него. Парменион блокировал режущий удар, но кулак мужчины впечатался ему в челюсть, уронив на пол пещеры, он откатился, когда железный клинок лязгнул о камни рядом с его головой, высекая сноп искр. Тут скиритай остановился, его кровь заливала пол у его ног.

– Во имя богов, – слабо промычал он. – Похоже, ты убил меня, парень.

Он упал на колени, выронив меч.

Парменион бросил свой клинок в ножны и подхватил мужчину, когда тот стал заваливаться на бок. Уложив его на землю, он сел рядом с воином, лицо которого становилось все бледнее.

– Никогда не… приходилось… убивать… спа… – его глаза закрылись, последний вздох вышел из горла. Парменион встал и подошел к Асирону. Парень положил голову на стену пещеры, после того как отпрыгнул от дикого взмаха Пармениона. Горло у него кровоточило, но рана не была глубокой, и кровь уже запекалась. Сняв с парня пояс с мечом, он связал ему руки за спиной, а затем вновь разжег костер. Его правая ступня была обожжена пламенем, поэтому он снял сандалии, кинув их вглубь пещеры. У Асирона ушло больше часа на то, чтобы прийти в себя: сначала он попытался разорвать свои путы, потом сел и воззрился на Пармениона.

– Ах ты вероломный пес! – прошипел он.

– Да, да, – безразлично произнес Парменион. – Для начала обменяемся оскоблениями – после этого сможем поговорить спокойно.

– Мне нечего сказать тебе, – ответил Асирон, его взгляд упал на тело скиритая, и глаза расширились в шоке. – Боги, никогда бы не подумал, что его можно одолеть на мечах!

– Любого можно одолеть, – сказал Парменион. – Что сказал тебе Леонид?

– Он подумал, что узнал тебя, но не был до конца уверен. Отправил меня – и Дамасия – тебе на перехват.

Парменион кивнул. – Не был уверен… это хорошо. В таком случае, спартанская армия выступает в поход на своего давнего врага уже сейчас. Я уже представляю себе, как они поют песни о боевой славе. Что думаешь, Асирон?

– Я думаю, что ты безбожное, подлое создание.

– Значит, так разговаривают со старым приятелем, который решил не убивать тебя?

– От меня ты не услышишь слов благодарности.

Парменион усмехнулся. – Помнишь ли ночь перед Командирскими Играми, когда ты, Леарх и Гриллус напали на меня? Я провел эту ночь, скрываясь на акрополе и мечтая, что придет день, и я всем вам отплачу. Дети же всегда такие фантазеры, не правда ли? И вот ты сидишь здесь, а я отправил армию Спарты воевать с Афинами. Сердце мое пылает огнем.

– Меня тошнит от тебя! Где твоя верность? Где твоя честь?

– Честь? Верность? Почему-то мне кажется, что их выбили из меня добрые благородные спартанцы вроде тебя, которые решили, что я македонец, а вовсе не спартанец. Кому я должен быть верен? – голос его затвердел. – Народу, убившему женщину, которую я любил? Городу, который сделал меня изгоем? Нет, Асирон. Я оставил тебя в живых только для одного. Хочу, чтобы ты рассказал Леониду, что это я организовал взятие Кадмеи – и я же вверг Спарту в войну с Афинами. И более того, мой старый, добрый друг. Однажды я увижу полный разгром Спарты, разрушение ее домов, закат ее славы.

– Кем это ты себя возомнил? – спросил Асирон с сухим, невеселым смешком.

– Я скажу тебе, кто я, – ответил Парменион, и слова Тамис эхом отозвались в его сознании. – Я – Парменион, Гибель Народов.

***

С рассветом Парменион отпустил Асирона и поехал в Фивы. Рубцы на его лице и руке быстро заживали, но его правая ступня была обожжена и покрылась волдырями, оставив его в удрученном состоянии духа, когда он подъехал к городским воротам. Вдруг стрела вонзилась в землю перед ним, за ней – другая. Повернув голову скакуна, он галопом выехал из зоны поражения. За ним устремились несколько всадников с мечами наголо. Парменион сорвал с головы спартанский шлем и остался их ждать.

– Это я, – прокричал он. – Парменион!

Конники окружили его, и в двоих из них он узнал членов Священного Отряда. Они принялись его распрашивать, но он отмахнулся и поскакал в город доложиться Эпаминонду.

Через четыре дня Парменион проснулся в полночь от криков за окном. Поднявшись с кровати, потревоженный и злой, он накинул плащ на голое тело и вышел под звезды, встретив во дворе Мотака. – Кто бы это ни был, я ему череп проломлю, – пробурчал фиванец, когда послышался стук в ворота. Мотак распахнул створки, и во двор вбежал Пелопид, в сопровождении Эпаминонда. Пьяный фиванский воин схватил Пармениона поперек пояса, подкинул в воздух и закачал.

– Ты это сделал! – кричал Пелопид. – Будь я проклят, ты сумел это провернуть!

– Поставь же меня на ноги, ты, медведь. Ты мне так все ребра сломаешь.

Пелопид отпустил его и обернулся к Мотаку. – Ну, не стой же как истукан, парень. Принеси-ка нам вина. Это ведь праздник!

Мотак стоял на месте. – Набить ему морду? – спросил он у Пармениона.

Спартанец рассмеялся. – Думаю, не надо. Лучше налей вина. – Он повернулся к Эпаминонду. – Что происходит?

– Час назад приехал посланник из Афин, от Калепия. Сфодрий со своей армией был замечен к северу от города на рассвете, три дня тому назад. Они разграбили несколько деревень и двинулись на Пирей. Афинское войско выехало, чтобы встретить их, взяв с собой спартанского посла, так что Сфодрий был вынужден отступить. Боги, хотел бы я посмотреть на это, – сказал Эпаминонд.

– Но что произошло дальше? – оживился Парменион.

– Дай я ему расскажу, – вмешался Пелопид. Его лицо озаряла широчайшая улыбка, и его радость была сродни детской.

Эпаминонд поклонился ему. – Продолжай, – промолвил он, – о благородный Пелопид!

– Афиняне не были довольны. О, нет! Они собрали совет и решили выслать – Всеблагой Зевс, как же мне это нравится, – они решили выслать пять тысяч гоплитов и шестьсот всадников на оборону Фив. Пять тысяч! – повторил он.

– Это прекрасные новости, – сказал Эпаминонд, принимая кубок вина из рук Мотака. Пелопид ввалился в андрон и растянулся на скамье.

– Это само по себе далеко не конец, – тихо произнес Парменион, – но уже неплохое начало. Что было со Сфодрием дальше?

– Он отошел назад в Спарту – со своей армией. Беотия свободна – за исключением оставшихся гарнизонов.

– Итак, – прошептал Парменион, – Спарта и Афины теперь в состоянии войны друг с другом. До следующей весны – мы в безопасности.

Эпаминонд кивнул. – Теперь другие города Беотии говорят об изгнании спартанских гарнизонов. Завтра утром Пелопид выводит Священый Отряд из города, дабы поддержать мятежников Танагры. Думаю, мы можем победить, Парменион. Я правда так считаю.

– Не дразни богов, – посоветовал Мотак.

Эпаминонд громко рассмеялся. – Когда-то давно мне сказали, что я погибну в бою при Мантинее. Это предсказание напугало меня до дрожи, ибо прорицательницей была сама знаменитая Тамис, избранница богов. Можешь представить себе, что я чувствовал, когда вместе с Пелопидом оказался при Мантинее и должен был сражаться против аркадцев. Мы были окружены, и Пелопид пал со многими ранами в теле. Я стоял на месте, готовый умереть. Но не умер. А почему? Да потому, что богов нет, а любые пророчества можно переиначить так, чтобы они значили что угодно для услышавшего их. Дразнить богов, Мотак? Я их просто отрицаю. И даже если они существуют, они слишком заняты сменой облика и траханием со всем, что движется, для того чтобы задумываться о том, что думает о них какой-то там одинокий смертный. А теперь, думаю, мне следует забрать Пелопида и отвести его домой. – Вдруг он взял Пармениона за руку, и улыбка покинула его лицо.

– Ты снова наш спаситель, мой спартанский друг. Не могу тебе выразить, насколько я благодарен. Однажды я отыщу способ вознаградить тебя.

Пелопид спал на скамье, но Эпаминонд растряс его, поднял на ноги и направил к воротам. Неожиданно пьяный фиванец затянул походную песнь, и двое мужчин ушли в темноту.

Последующие месяцы Парменион посвятил размеренной жизни, проводя время в подготовке гоплитов, беге и чтении. Иногда он участвовал в празднествах и званых вечерах в качестве гостя Эпаминонда или Калепия, который с триумфом вернулся из Афин. Но по большей части он оставался один, брал своего коня и выезжал за город, изучая окружающие Фивы поля и долины.

Весной следующего года у города появилась надежда на то, что гегемония Спарты может быть свергнута и что прежняя Беотийская Лига может возродиться. Пелопид и Священный Отряд были весьма полезны в помощи Танагре и Платеям по избавлению от спартанских гарнизонов, и даже шли разговоры о том, что Персидский Царь Царей поддерживает требования Фив об автономии от Спарты.

Но потом пришла устрашающая весть. Агесилай собрал армию в одиннадцать тысяч гоплитов и две тысячи всадников и выступил с намерением подавить мятеж. Следующей ночью Мотак возвращался от могилы Элеи и нес с собой выросшие там цветы. Было уже поздно, и он шел домой в темноте, с мрачными мыслями. Выйдя на прямую улицу, ведущую к дому Пармениона, он увидел фигуру, скрывающуюся в тени и прижавшуюся к стене. Он моргнул и сфокусировал взгляд на том месте, но ничего не разглядел. Затем вторая фигура перелезла через стену в дом Пармениона.

Мотак почувствовал, как холодок пробежал по спине. Он резко подлетел к воротам, открыл их одним рывком. – Парменион! – позвал он. Когда он перебежал через двор, черная фигура выскользнула из тени, метнувшись к нему. Лунный свет заиграл на лезвии ножа, мелькнувшего у самого его лица. Мотак кувыркнулся и встал на ноги, блокировал выпад и ударил незнакомца кулаком в лицо. Убийца отскочил назад. Мотак бросился на него, отчаянно пытаясь ухватить руку с ножом. Он промахнулся, и лезвие вонзилось ему в плечо. Его колено ударило снизу вверх в живот незнакомца, выбивая из него стон боли, и вот уже руки Мотака обхватили горло убийцы. Бросившись вперед, он разбил череп мужчины о дворовую стену. Убийца обмяк, но Мотак еще три раза ударил его головой о камни. Кровь и мозг брызнули ему на руки, и тогда он позволил трупу упасть на землю.

– Парменион! – позвал он вновь.

***

Убийца Глеамус двигался бесшумно, едва услышав крик слуги, он пробежал по ступеням в спальню второго этажа, где спал предатель. Остановившись перед дверью, прислушался, но изнутри не доносилось ни единого звука. Возможно ли, чтобы спартанец не услышал криков?

Возможно, но Глеамус практиковал свое ремесло почти двадцать лет, в Египте и Персии, в Афинах и Иллирии, и выживал, используя свои умения, никогда не полагаясь на удачу.

Он днями осматривал дом, изучая движения предателя, внимательно следя за этим человеком. Его жертвой был воин. Он передвигался легко, резко, его глаза всегда были настороже. Но у дома был изьян. Из спальни был только один выход – если только парень не решит выпрыгнуть во двор, где непременно переломает себе кости.

План пошел прахом, но у него еще оставалось время заработать награду, посуленную Агесилаем. Глеамус продумал свой следующий шаг. Человек за дверью мог уже пробудиться. Если так, то где он будет стоять? Вчера, когда никого не было, Глеамус обследовал здание, запомнив детали спальни. Там негде было спрятаться. Комната была небольшой. Так что у человека внутри было не так много возможностей. Если он проснулся, то встанет слева или справа от двери. За ним вверх по лестнице шли Арис и Стурма. Но ему они были не нужны. Это убийство он мог выполнить водиночку. Это покажет им, что он по-прежнему мастер своего дела.

Схватясь за ручку, он рывком распахнул дверь, которая ударилась в левую стену. В этот момент он увидел, что постель пуста, и с диким криком бросился вперед, взмахнув ножом вправо, где должен был находиться предатель. Клинок врезался в стену.

На миг, озадаченный, Глеамус остановился, обшаривая взглядом залитую лунным светом комнату. Предатель исчез! Это было невозможно. Он видел, как этот человек вошел внутрь. Это не мог быть никто другой!

Тень надвинулась на него. Он крутнулся, взметнув клинок. Но опоздал. Меч предателя обрушился ему на горло, вонзаясь глубоко в легкие. Глеамус захрипел и упал на спину, его кинжал застучал по полу. Даже когда жизнь покидала его, сознание убийцы поражалось столь хитрому ходу. Спартанец залез на камень, выпирающий над дверью.

Так просто, подумал Глеамус.

Дерево половых досок холодило ему лицо, и сознание его блуждало. Он вновь увидел дом своего отца на острове Крит, своих братьев, играющих на холмах, мать, поющую им перед сном песни о богах и смертных.

Кровь запузырилась у него в горле, и его последние мысли вернулись к спартанцу. Так умен. Так ум..

***

Парменион извлек меч из трупа, и вышел из дверей. Клинок устремился к его лицу. Меч спартанца взметнулся, блокировал удар, его левый кулак ударил противника в челюсть, опрокинув его на третьего убийцу, стоявшего на лестнице. Оба наемника упали. Ногами вперед, Парменион полетел на них, и его правая ступня попала первому из них в подбородок. Двое убийц скатились к подножию лестницы. Парменион перепрыгнул через перила, спрыгнув в андрон. Убийцы вскочили на ноги и побежали за ним.

– Ты покойник, помесь, – пробормотал первый.

Двое мужчин разделились и пошли на спартанца с двух сторон. Парменион провел внезапную атаку на того, что был справа, затем развернулся на пятках, и его меч перерезал горло тому, что слева, когда тот сунулся ближе. Убийца упал, и кровь залила персидские ковры, покрывавшие каменный пол. Оставшийся убийца двигался теперь осторожно, и пот блестел на его бородатом лице.

– Меня не так легко убить, – проговорил Парменион мягким голосом.

Мужчина отступил к дверям. Мотак появился у него за спиной, вонзив кинжал в легкие.

Убийца сполз на пол.

Мотак зашатался в дверях и вышел во двор, сев за стол, бронзовая рукоять кинжала торчала из его плеча. Парменион зажег два фонаря и осмотрел рану.

– Вытащи эту проклятую хреновину, – простонал Мотак.

– Нет. Будет лучше, чтобы она оставалась сейчас там, где есть. Это не даст тебе потерять много крови, пока мы не разыщем врачевателя. – Он налил Мотаку кубок неразбавленного вина. – Не шевелись, – велел он. – Я скоро вернусь с Аргоном.

Мотак поднялся и схватил Пармениона за руку. – Я рад, что ты собрался идти как можно скорее, – сказал он, заставив себя улыбнуться. – Но все-таки будет лучше, если ты сначала оденешься.

Парменион улыбнулся, лицо его потеплело. – Ты спас мне жизнь, Мотак. И чуть не потерял свою. Я этого не забуду.

– Да ладно, это был пустяк. Но ты, по крайней мере, можешь сказать, что сделал бы то же самое для меня.

Через два часа, когда Мотак заснул, после того как нож был извлечен, а рана перевязана, Парменион сел с Аргоном, глядя, как толстяк проглотил добрый кус ветчины и четыре кубка вина, за которыми последовали шесть медовых лепешек. Аргон рыгнул и откинулся на спинку скамьи, которая заскрипела под его весом.

– Интересной жизнью ты живешь, молодой человек, – сказал Аргон. – Водишь за нос спартанцев, сражаешься с наемными убийцами темными ночами. Мне интересно, безопасно ли вообще находиться рядом с тобой?

– Мотак будет таким же, как был? – спросил Парменион, проигнорировав вопрос.

– Рана прошла через мягкие ткани плеча, где у него хорошая мускулатура. Это не широкая рана, а значит вылечить ее будет легче. Я применил кору фигового дерева, которая остановит кровь. Несколько недель он будет испытывать неудобства, но мышцы срастуться, и он должен поправиться к наступлению лета.

– Премного благодарен тебе. Мотак очень много для меня значит.

– Да, – согласился Аргон, расчесывая пальцами промасленную бороду, – хороших слуг найти нелегко. У меня у самого был фракийский телохранитель, замечательный парень, который угадывал каждое мое желание еще до того, как я понимал, что мне необходимо. Я никогда больше не встречал другого подобного ему.

– Что же случилось с ним? – спросил Парменион скорее из вежливости, чем из настоящего интереса.

– Он умер, – грустно ответил Аргон. – Он страдал от рака мозга – как и ты – но был человеком, который никогда не говорил о своих невзгодах, и когда о болезни стало известно, предотвратить его смерть было уже невозможно. Никогда не забывай, мой друг, принимать отвар сильфиума. Такие смерти больно видеть и еще хуже испытать самому. Должен признать, твой слуга нашел новое лекарство для тебя. Я бы использовал его и сам, но у меня уже и так неприятности с властями.

– Я думал, что это сильфиум поставил меня на ноги, – сказал Парменион.

– Так и было. Но сначала тебя нужно было привести в себя, чтобы ты смог его выпить. Он мудрый и смышленый малый. Если он когда-нибудь решит покинуть твою службу, то я бы с радостью нанял его.

– Да, да, но что он все-таки сделал?

– А ты не помнишь?

– К своему стыду, не помню, Аргон! Если бы я помнил, разве стал бы тебя спрашивать? – проворчал Парменион с растущим раздражением.

– Он привел к тебе в постель твою любимую шлюху: жрицу. Похоже, что воля к жизни значительно усиливается в мужчине, который возбужден к половому соитию.

– Нет, прошептал Парменион, – всё было не так. Это Дерая приходила ко мне.

Аргон выпрямился на скамье, его глаза выражали беспокойство. – Прости, Парменион, – проговорил он. – Я говорил неразумно. Спишем это на недосыпание и принятое вино. Возможно, это были две женщины – бесплотный дух Дераи и жрица во плоти.

Парменион едва слышал его. Ему снова виделась жрица в дверях, ее улыбка, аромат духов, гнев и печаль в ее глазах, и хлопнувшая дверь.

– Ты не думал, зачем убийцы пытались тебя умертвить? – спросил Аргон.

– Что? Нет, мотивы мне неизвестны. Может, грабители.

– Грабители без карманов и мешков? Не думаю. Однако мне пора. Я вернусь завтра, посмотреть рану Мотака и получить свою оплату за лечение.

– Да, благодарю тебя, – ответил Парменион отсутствующим тоном.

– И будь осторожен, друг мой. Кто бы не нанял этих людей, он всегда может нанять новых.

***

Через два дня Пармениона навестил старший офицер городского ополчения. Менидису было почти семьдесят лет и он пробыл солдатом больше полувека. Последние десять лет он возглавлял малый отряд ополченцев, действующий в городе, ответственный за патрулирование улиц после захода солнца и охрану городских ворот Фив.

– Эти люди были чужеземцами, – сказал Менидис, глядя на Пармениона острым взором из-под кустистых белых бровей. – Они вошли в город четыре дня назад, через Проитийские ворота. Сказали, что держат путь из Коринфа и интересуются закупкой фиванских коней. Думаю, на самом деле они явились из Спарты, – старик подождал, чтобы увидеть, какой эффект произведут его слова на стоящего перед ним молодого человека, но лицо Пармениона было невозмутимо. – Роль, сыгранная тобой в избавлении нас от Спартанского владычества, хорошо известна, – продолжил он. – Думаю, их наняли, чтобы убить тебя.

Парменион пожал плечами. – Им это не удалось, – сказал он.

– В этот раз, юноша. Но не будем забывать, что их нанял какой-то богатый и знатный человек. Таких людей нетрудно разыскать. К сожалению, тебя тоже.

– Предлагаешь мне покинуть Фивы?

Старик улыбнулся. – Решай сам, что будешь делать. Я могу дать тебе людей для охраны, куда бы ты ни пошел, и караулить тебя во время сна. Высокородный Эпаминонд распорядился накануне поставить стражу у твоих ворот. И все же бывают дни, когда ты ходишь в многолюдной толпе или останавливаешься на рынке у конюшен и торговых лавок. Опытный убийца тебя найдет.

– Верно, – согласился Парменион. – Но у меня нет никакого настроения убегать. Это мой дом. И мне не нужна здесь стража, хотя благодарю за предложение. Если убийца достанет меня, пусть будет так. Но я не такая уж легкая добыча.

– Если бы не твой фиванский слуга, – заметил Менидис, – ты стал бы куда более легкой добычей. Спящий человек не потребует больших усилий. Как бы там ни было, это твой выбор, и ты его сделал. – Солдат встал и надел свой бронзовый шлем, застегнув ремень на подбородке.

– Скажи мне кое-что, – спросил Парменион. – Я вижу, тебе все равно, преуспеют они или нет – почему?

– Ты очень любопытен, а я всегда верил в честность, поэтому скажу тебе. То, что ты решил предать свой город и присоединиться к Фивам, дает мне причину быть тебе благодарным. Но ты остаешься спартанцем, а я ненавижу спартанцев. Хорошего тебе дня.

Парменион посмотрел как выходит старик, затем покачал головой. В известной степени слова Менидиса задели его сильнее, чем само нападение. Он поднялся в комнату Мотака, где слуга чертыхаясь пытался просунуть раненую руку в хитон.

– Дай помогу, – предложил Парменион. – Хоть Аргон и велел тебе оставаться в постели неделю.

– Два дня показались мне неделей, – проворчал Мотак.

– Ты чувствуешь достаточно сил, чтобы ходить?

– Конечно! Я что, похож на калеку? – Парменион посмотрел мужчине в лицо, прочтя гнев в его глазах. Щеки Мотака раскраснелись, а его борода и грудь вздымались от тяжелого дыхания.

– Ты упрямый парень. Но как скажешь; пойдем прогуляемся. – Парменион вооружился мечом и кинжалом, и они медленно пошли к садам на восточной окраине Кадмеи, где располагались прохладные фонтаны и цветы цвели круглый год. Двое мужчин сели близ ручья под желтеющей ивой, и Парменион рассказал фиванцу о своей беседе с Менидисом.

Мотак усмехнулся. – А он с годами не меняется, не так ли? Два года назад он арестовал двух спартанских солдат, проломив им черепа. Обвинил их в оскорблении благородной фиванской женщины, что само по себе нонсенс. Благородные фиванки не допускаются на улицы.

– В этом – как ни в чем другом – вы отстаете от Спарты, – сказал Парменион. – Там женщины ходят так же свободно, как и мужчины, без ограничений.

– Это оскорбительно, – заключил Мотак. – Как же вы их сможете отличить от шлюх?

– В Спарте нет шлюх.

– Нет шлюх? Невероятно! Тогда неудивительно, что спартанцы так стремятся покорить другие города.

– Кстати, о шлюхах, Мотак, расскажи мне о той ночи, когда ты привел одну ко мне в постель.

– Как ты узнал?

– Это не имеет значения. Почему ты не сказал мне?

Мотак пожал плечами, поморщился от боли. Он зажал рану, но от этого стало только хуже. – Ты был убежден, что это было чудо. Я хотел сказать тебе правду, но… но не сказал. Мне нет прощения. Мне жаль, но ничего другого мне в голову не пришло. И все же это сработало, не так ли?

– Сработало, – согласился Парменион.

– Ты разозлен?

– Нет, только немного опечален. Так отрадно было чувствовать, что Дерая вернулась ко мне – пусть даже только во сне. Может, Эпаминонд прав, и богов не существует. Надеюсь, что все-таки неправ. Когда я смотрю на небо, на море или на красивого коня, то мне хочется верить в богов. Хочется верить, что есть какой-то закон, какой-то смысл существования.

Мотак кивнул. – Я понимаю, о чем ты – и я верю. Я должен верить. Кое-кто ждет меня там, на той стороне; если бы я не верил, то давно уже перерезал бы себе глотку.

– Она умерла в тот день, когда ты пришел ко мне, – сказал Парменион. – Ее звали Элея.

– Как ты узнал?

– Я пошел за тобой в первый день. Видел похоронную процессию. Когда ты ушел – как потом оказалось, убивать Клетуса – я подошел к могиле, чтобы отдать дань уважения.

– Она была изумительной женщиной, – сказал Мотак. – Никогда не жаловалась. И я до сих пор вижу перед собой ее лицо, как только закрываю глаза.

– По крайней мере, ты провел с ней не пять дней, – прошептал Парменион, вставая. – Давай возвращаться обратно. Думаю, ты устал сильнее, чем кажется.

Вдруг из тени за ними вышел человек. Меч Пармениона взметнулся в воздух, и мужчина отскочил назад, подняв руки и раскрыв рот от неожиданности.

– Я безоружен! Безоружен! – закричал он. За ним стоял ребенок лет семи, стиснув плащ отца.

– Прости меня, – сказал Парменион. – Ты меня напугал. – Спрятав меч, он улыбнулся ребенку, но мальчишка начал плакать.

– Ты обеспокоен сильнее, чем кажется, – сказал Мотак, когда они вдвоем начали долгий путь домой.

– Да, меня беспокоит знание того, что в любой момент, откуда угодно может выскочить нож, меч или стрела. Но если я покину Фивы, то стану тем же, кем прибыл сюда – бедняком-бродягой. У меня вложены деньги в несколько торговых предприятий, но я по-прежнему должен Эпаминонду за дом.

– Лучше быть бедным и живым, – сказал Мотак, – чем богатым и мертвым.

– Но еще лучше быть богатым и живым.

– Тебе надо вступить в Священный Отряд. Пелопид будет рад заполучить тебя в свой отряд, и искуснейшие из убийц вряд ли смогут подобраться к тебе близко.

– Это правда, – согласился Парменион. – Но я не буду служить ни под чьим началом – за исключением, пожалуй, Эпаминонда. Мы с ним мыслим одинаково. Пелопид же слишком бесшабашен, а бесшабашность сослужит скверную услугу при встрече со спартанцами.

– Ты все еще веришь, что у нас недостаточно сил, чтобы выступить против них?

– Я знаю это, Мотак; это не вопрос веры. Нет, мы должны мешать им, избегая открытого сражения. Время еще придет. Но мы должны быть терпеливы.

***

Левкион спал скверно, его сны были полны страхов и подозрений. Он проснулся рано, в дурном настроении, когда остальные девять воинов еще спали.