Текст книги "Македонский Лев"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

Перенеся внимание на Леонида, он увидел, что юноша вышел на второе место и бежал теперь один прямо за Гриллусом. Афинянин был прекрасным бегуном, но Лепид знал, что Леонид выйдет вперед на втором дыхании, оставив того позади. Единственный из его воспитанников, кто мог выдержать взятый Леонидом темп, был Парменион, но не больше двадцати пяти кругов, где превосходящая сила Леонида дала бы о себе знать.

Использовать скиритаев вместе с настоящими мужчинами! Лепид закачал головой. Этим утром он был вызван к Старейшине на ковер.

– Я здесь нипричем, господин, – говорил он Старейшине, взиравшему на него злобными глазами.

– А должен быть причем, – отрезал стареющий военачальник. – Царь был разочарован, а один из наших лучших юношей – посрамлен. Ты говоришь, мальчишка ни разу не применял такого хода на занятиях?

– Никогда, господин, – отвечал Лепид с растущим беспокойством. Этот человек был его командиром в семи кампаниях, и хотя оба давно уже миновали сорокалетний рубеж от достижения Мужества, начальник по-прежнему вызывал в Лепиде благоговейный трепет.

– Научи его уму-разуму, Лепид. Где мы окажемся, если позволим спартанским мужам применять такие сомнительные методы?

– Он полукровка, господин. Ему не бывать спартиатом.

– Его отец был прекрасным воином, – ответил начальник, – и мать держалась хорошо. Но я слышал, что ты сказал. Мы из него дурную кровь вытравим. Направь мальчишку ко мне.

– Он с Ксенофонтом, господин. Сегодня похороны его матери, и Афинянин пригласил его в дом, как своего гостя.

Кулак полководца ударил по столу.

– Я не желаю, чтобы один из моих парней был у этого человека мальчиком для утех!

– Я полагаю, он вернется завтра.

– Сделай так, – проворчал Старейшина. – И еще, Лепид, награждения Жезлом Победы не будет.

– Господин?

– Не будет празднества в этом году!

Лепид взглянул в глаза старика и тяжело сглотнул.

– Мне не больше твоего нравится этот парень, но он выиграл. Как можем мы отказать ему в Жезле?

– Должен быть подан пример. Знаешь ли ты, что мои илоты говорят, будто молва о его победе распространилась среди скиритаев?

Лепид больше ничего не сказал. Теперь он сидел, радуясь тени от высокого кипариса, и смотрел, как бегут мальчишки. Он не слишком считался с Парменионом, видя в нем хитрого, изворотливого сопляка; но если он заслужил Жезл, то нечестно будет лишать его триумфа. Он беспокоился, как парни воспримут такое решение. Парменион не был популярен, но вечер награждения был событием довольно-таки разгульным и сулил много веселья.

Соревнование подходило к концу: Лепид встал и прошел в центр поля.

Гриллус по-прежнему лидировал, но Гермий шел теперь рядом с Леонидом и вырывался на второе место, лишая более высокого юношу возможности выйти к Гриллусу. Леонид взял правее, наскочив на Гермия корпусом. Стройный юноша оступился и упал, а Леонид бросился вперед, поймав Гриллуса прямо перед финишной чертой и придя во главе колонны бегунов. Гермий пришел пятым.

Лепид дождался, пока парни восстановят дыхание, затем созвал их к себе.

– Прекрасный забег – не считая тебя, Павсий. Еще пять кругов, если не возражаешь. – Парни засмеялись над толстым юношей, пустившимся в свой собственный одиночный забег. – А теперь, господа, новости. Во-первых, Олимпийские игры. Леонид и Парменион будут представлять наши бараки на дальних и средних дистанциях. Леонид посоревнуется также в метании копья вместе с Нестусом. Гермий и Асерон представят нас на короткой дистанции. Я поговорю с атлетами, когда вы закончите. Во-вторых, четверо ребят вчера опоздали на муштру. Это подает плохой пример младшим воспитанникам бараков. Мы спартанцы, господа, а значит – понимаем дисциплину. Чтобы больше такого не было. В-третьих, награждение Жезлом Победы… – его глаза обратились к Леониду, и беглая усмешка тронула лицо мальчишки. Значит, он знает, подумал Лепид, и гнев вспыхнул в нем, как пламя от свечи. – Вручение не состоится в этом году, и праздника не будет.

К изумлению Лепида, раздался всеобщий довольный возглас, и его лицо помрачнело.

– Господа! – крикнул он, подняв руки. Наступила тишина. – Я не понимаю причины этой радости. Может быть, кто-то объяснит мне? Ты, например, – он указал на Леарха.

– Савра смухлевал, – ответил Леарх, и Лепид заметил несколько согласно кивающих голов.

– Он не мухлевал! – рыкнул Лепид. – Он победил! И это главное, что должен делать спартанец – побеждать. И позвольте мне прояснить кое-что для вас всех. Если бы Леонид выслал свою конницу вперед, то сумел бы остановить атаку. Тогда, с дальнейшим продвижением Пармениона, его правый фланг оказался бы открыт для дротиков и стрел. Парменион был бы уничтожен. Я не оправдываю его использование скиритаев, но когда я вижу спартанцев, оспаривающих поражение, я глубоко скорблю. Позор вам!

Крутнувшись на носках, он зашагал с площадки для занятий, оставляя ошарашенных учеников позади себя.

– Я не думал, что ему нравится Савра, – прошептал Леарх.

– Он сказал правду, – подал голос Леонид.

– Нет, Савра смухлевал, – вставил Гриллус.

Леонид встал и повернулся к остальным.

– Он был прав! Я недооценил Савру, и он посрамил меня. Я должен был надеть Покров Стыда. Было много способов разбить его, если б я предугадал его план, и три способа, позволяющие выиграть битву, даже если бы я не понял его намерений. Я не использовал их. Так что хватит об этом.

Леонид ушел прочь, и Гриллус повернулся к Леарху, придвинувшись ближе.

– Полукровка остается сегодня в доме моего отца, – шепнул он. – Но вечером он отправится домой на похоронную ночь.

– Ну, и?

– Ну, и он не сможет бежать на Олимпиаде с переломанными ногами.

– Я не знаю…

– Он оскорбил нашего друга! – прошипел Гриллус.

– А что если твой отец прознает обо всем?

– Будет темно. И Савра не назовет наших имен.

– Стало быть, сегодня вечером, – согласился Леарх.

***

Тело, замотанное в белую простыню, было поднято с кровати и возложено на плащ, натянутый между двумя шестами. Парменион смотрел, как женщины несли его мать от Дома Смерти к погребальному холму. Было четыре носильщицы, одетых в белое, а следом шла Рея в образе Матери Скорби. За ней шел Парменион, рука об руку с афинским полководцем Ксенофонтом.

Кладбище лежало за Мраморным Театроном на востоке города, и эта небольшая процессия проделала путь мимо тихой торговой площади и монумента Павсанию и Леониду.

Они достигли входа в пещеру, где сидела ожидающая их старуха с развевающимися на ветру белыми волосами.

– Кто желает пройти к мертвецам? – спросила она.

Рея вышла вперед: – Моя подруга Артема, – ответила она.

– Кто принес плату за переправу?

– Я, Парменион. – Он бросил серебряную тетрадрахму в ее протянутую ладонь. Она склонила голову на бок, и ее тусклые глаза обратились к нему. Мгновение она сидела недвижно, как сама смерть, затем перевела взгляд на стоявшего в молчании Ксенофонта.

– Тот, Кто Есть, и Тот, Кому Быть, – прошептала старуха. – Пригласи меня в свой дом, военачальник.

Отклонение от ритуала поразило Ксенофонта. Он глубоко вздохнул.

– Как пожелаешь, госпожа.

– Внесите тело в место упокоения, – сказала она. Рея приказала носильщицам пройти вперед, и темный зев пещеры поглотил их, скрыв от глаз. Двое мужчин остались стоять у входа.

– Я не сумел нанять плакальщиц, – проговорил Парменион. – Посмотрят ли боги с укором на нее из-за этого?

– Спорный момент, – ответил Ксенофонт. – Тронут ли богов фальшивые слезы и вопли? Я сомневаюсь. Бывало, хорошие люди умирали неоплаканными и неотпетыми, тогда как отъявленных злодеев хоронили с тысячами плакальщиц. Наивно будет полагать, что боги менее проницательны, чем люди.

– Ты веришь в них?

– Я верю, что есть силы, которые влияют на нашу жизнь. Мы даем им множество имен.

– Ты думаешь, она будет жить снова?

– Я бы хотел в это верить. Пойдем, пройдемся немного. День не столь знойный.

Вместе они зашагали назад к монументу Павсанию и Леониду. Это был огромный куб из мрамора, на котором стояла статуя спартанского гоплита, а на основании была высечена история сражения при Платеях, в котором захватническая персидская армия была разбита силами спартанских фаланг. Ксенофонт снял свою белую накидку и сел в тени. Пожилая вдова подошла к ним, предлагая свежих гранатов. Ксенофонт бросил ей в ладонь монету и купил три фрукта. Он протянул один Пармениону.

– В чем был урок, полученный при Платеях? – спросил Ксенофонт, достав из-за пояса кинжал и разрезая плод.

– Урок? – хмыкнул Парменион, пожимая плечами. – Они ударили персам в лоб, сломили и обратили их в бегство. Какой мы должны извлечь из этого урок?

– Почему персы бежали?

Парменион сел рядом с полководцем. Снимая кожуру с плода, он жадно ел, выплевывая зернышки на землю. – Не знаю. Они испугались?

– Конечно они испугались, – буркнул Ксенофонт. – Думай!

Парменион смутился, покраснел лицом. – Я мало знаю о сражении, – признался он. – Я не могу ответить тебе.

Ксенофонт, похоже, успокоился. Он закончил с гранатом и облокотился спиной на холодный мрамор. – Изучи свидетельства, Парменион.

– Я не знаю, чего ты хочешь!

– Если ты ответишь мне на этот вопрос, я сделаю то, о чем ты просил, – буду обучать тебя. Если же нет… все равно без толку. Подумай об этом, и приходи сегодня вечером. – Ксенофонт встал и ушел.

Парменион долго сидел, ломая голову над вопросом, но ответ ускользал от него. Он сошел вниз на торговую площадь, прокрался между лошадьми и стащил два пирога. Он был замечен торговцем лошадьми, но смылся через аллею и припустил по Выходной Улице прежде, чем тот мог схватить его. Спартанские юноши были вынуждены добывать себе дополнительную пищу воровством. Если их ловили, то жестоко наказывали – не за кражу, а за то, что попадались.

На Выходной он увидел двух пожилых мужчин, сидевших возле дворца Агесилая. Он подошел к ним, сдвинув брови. Один из мужчин изучающе посмотрел на него.

– Ну? – спросил он.

– Господин, – проговорил Парменион. – Каков был урок, полученный при Платеях?

– Урок? – переспросил мужчина. – Какой еще урок? Единственный урок, извлеченный из сражения, предназначен для персов и всего остального мира: нападая на спартанское войско, не надейся победить. Что за глупые вопросы!

– Спасибо, господин, – поблагодарил Парменион, снова сдвинул брови и удалился.

Что за испытание подкинул ему Ксенофонт? Был ли ответ столь очевиден? Коли так, почему Афинянин ставил его во главу угла? Парменион побежал к акрополю, где съел пироги и стал смотреть на горы Тайгетуса.

«Изучи свидетельства» – говорил Ксенофонт. Какие свидетельства? Пять тысяч спартанских воинов встретили великую армию Ксеркса на полях Платеев. Персы были разбиты, война выиграна. Павсаний командовал спартанцами.

Какой урок?

Парменион встал и спустился с холма вниз к монументу. Там он прочел высеченное на мраморе описание битвы, но это ему не дало ничего нового, чего бы он не знал. Где же были свидетельства?

Он начинал злиться. Ксенофонт не желал обучать его и нашел для себя такое хитрое оправдание. Поставить перед ним задачу без ответа, а потом дать от ворот поворот. Но даже через свой гнев Парменион отбросил эту мысль. Ксенофонт не нуждался в оправданиях. Простого «нет» было бы достаточно.

Монумент Павсанию и Леониду…

Он возвышался над юношей, его тайна была заключена в камне. Мальчишка посмотрел вверх на статую гоплита. Длинное копье воина было сломано, и все равно он выглядел могучим и грозным.

Был это Леонид или Павсаний, задумался Парменион, или же простой солдат?

Леонид? Почему Царь, сраженный при Фермопилах, запечатлен на монументе, посвященном Платеям? Он был убит за несколько месяцев до этой битвы. Греки просили спартанцев возглавить их армию против персидского нашествия, но спартанцы проводили в те дни религиозные празднества, и их жрецы отказали в поддержке военных действий. И все же Царю Спарты, Леониду, было позволено взять с собой личную гвардию из трех сотен воинов и занять с ними Фермопильское ущелье. Там они бились, стоя против персидской орды плечом к плечу, и даже когда их предали и окружили, спартанский строй по-прежнему держался. Персы, устав атаковать, покончили с оборонявшимися при помощи дротиков и стрел.

Как солнце просвечивает сквозь тучи, так и ответ на вопрос Ксенофонта засиял в сознании Пармениона. Какой урок был получен при Платеях? Даже в поражении есть победа! Персы, слишком уставшие сражаться даже с остатками трехсот гоплитов, под конец столкнулись лицом к лицу с пятью тысячами воинов Спарты. Они увидели продвижение строя с копьями наизготовку – и побежали. Вот почему монумент был общим. Платеи были также победой Царя Леонида, победой, которая была одержана отвагой, стойкостью и героической смертью.

Он снова посмотрел на мраморного гоплита.

– Я приветствую тебя, Леонид, – сказал он.

***

Слуги Ксенофонта расступились, едва старая женщина вошла в ворота его дома. Никто не осмеливался приблизиться к ней. Она видела их страх и улыбалась, опираясь на свой посох, пока ожидала хозяина дома.

Она чувствовала на себе много взглядов. Когда-то давно эти глаза наполнились бы желанием – когда-то малейший взгляд Тамис был способен разжечь в мужчинах страсть и толкнуть их на братоубийство за одно только право держать ее за руку. Старая женщина закашлялась и сплюнула. Когда-то… Кого теперь заботит это когда-то? Ее первый муж погиб в войне с Афинами, второй – в сражении во Фракии. Третий подхватил лихорадку жарким летом, когда вода была заражена, и умер в агонии, пока Тамис посещала Дельфы. Последнего она могла бы спасти – если б только знала о его недуге. Могла бы? Или не могла? Какая теперь разница? Прошлое мертво.

Она услышала открывающуюся дверь и бравую поступь афинского полководца, встречающего ее. Она смотрела на него одновременно глазами своего тела и глазами Дара, видя как облик красивого полководца, так и отсвет огня его души.

– Добро пожаловать в мой дом, госпожа, – молвил он.

– Проводи меня в тень и дай попить, – сказала она. Его ладонь коснулась ее руки, и она почувствовала его силу. Это смутило ее, напоминая Тамис дни юности. Сила солнечного света осталась за дверью, когда он ввел ее в альков справа. Здесь она почувствовала благовония с ароматами разных цветов и холодный камень стен. Она села и стала ждать в молчании, пока слуга не принес ей кубок прохладной воды из погреба.

– У тебя есть послание от богини для меня? – осведомился Ксенофонт.

Тамис пригубила воду. Холод задел открытый нерв гниющего зуба, и она поставила кубок на каменный стол.

– Ты не отыщешь того, чего жаждешь, Афинянин. Не будет больше великих войн для тебя. Не будет славы на поле брани, – она почувствовала его разочарование, негодование и злость. – Ни один человек не достигает всех своих мечтаний, – сказала она более мягко. – Но ты останешься в памяти людей на тысячи лет.

– Как же так, если моим победам пришел конец?

– Я не знаю, Ксенофонт. Но ты можешь верить моим словам. Так или иначе, я пришла сюда говорить не о тебе. Я пришла поговорить о юнце.

– О юнце? Какой еще юнец?

– Парень, похоронивший свою мать. Тот, Кому Быть. Он познает славу и боль, трагедию и триумф. Он – великий человек.

– Он всего лишь дитя. Не Царь, и даже не благородный гражданин. Что он может совершить?

Тамис глотнула воды. Ей было удобно здесь, и в то же время она была нежеланной гостьей. Замечательно было бы провести весь день в тени, обратив мысли к более радостным временам своей долгой, долгой жизни. Она вздохнула.

– Его судьба – это славные дела, но его имя не будут помнить так, как твое, несмотря даже на то, что он поведет армии по всему миру. Твоя задача – обучить его, дать ему то, что хранишь сам.

– Я ничего не храню! – перебил Ксенофонт. – У меня нет ни богатства, ни войска.

– Все, в чем он нуждается, Афинянин, содержится в твоей голове. Ты знаешь сердца мужчин и дороги битв. Передай ему эти дары. И следи, как он будет развиваться.

– Он приведет Спарту к славе?

– Спарта? – она загадочно усмехнулась. – Дни Спарты сочтены, Ксенофонт. Нами правит хромой Царь. Они не послушали оракула. Лисандр думал, что сможет это исправить – но люди не захотели этого. Не будет больше нового величия Спарты. Нет, мальчик уйдет отсюда. Ты отправишь его, когда время придет, – Тамис встала.

– Это всё? – спросил Ксенофонт, поднимаясь. – Кормишь меня намеками. Почему ты не можешь сказать больше?

– Потому что это все, что я знаю, Афинянин. Ты думаешь, боги передают своим служителям все свое знание? Я сделала то, что должна была сделать. Больше мне ничего не ведомо.

С этой ложью на устах Тамис отошла назад, под палящее солнце, и вышла на улицу.

***

Тамис неспешно шла улицами Спарты мимо озера и малого храма Афродиты. Она следовала прямым путем к дверям своего дома – низкого, кособокого, однокомнатного, с очагом посередине и отверстием в крыше, через которое дым уходил из помещения.

В углу стояла узкая кушетка, и больше никакой мебели. Тамис присела на корточки перед остывшим очагом. Подняв руку, она шепнула три слова, и языки пламени вырвались из холодного пепла, ярко вспыхнув. Некоторое время она смотрела в танцующий огонь, пока тяжесть одиночества не опечалила ее. Плечи ее задрожали.

– Где ты, Кассандра? – прошептала она. – Приди ко мне.

Пламя взвилось выше, закручиваясь, словно пытаясь окружить незримую сферу. Постепенно в пламени проступило лицо, царственное лицо, заостренное, с длинным орлиным носом. Не красивое, если быть честным, но привлекательное, с резкими чертами, в обрамлении cлегка вьющихся светлых волос.

– Зачем ты тревожишь мой сон? – спросила огненная женщина.

– Мне одиноко.

– Ты расходуешь свои силы слишком неосторожно. И бессмысленно.

– Почему я не могу призвать тебя? – спросила старуха. – Я очень нуждаюсь в друзьях – мне нужна компания.

– Мир изобилует жизнью, – сказала огненная женщина. – Вот где должны быть твои друзья. Но если тебе надо поговорить, то я готова слушать.

Тамис кивнула и рассказала о тени будущего, о пришествии Темного Бога.

– Как это касается тебя? – спросила Кассандра. – Это лишь часть вековечной битвы между Истоком и Духом Хаоса.

– Я могу остановить рождение, знаю, что могу.

– Прекрати… о чем ты? Ты видела, чему быть. Как ты можешь изменить это?

– Да как ты смеешь задавать подобные вопросы? – вспыхнула Тамис. – Ты, как и я, знаешь, что существуют тысячи тысяч возможных будущих, и все они зависят от решений, принимаемых мужчинами и женщинами, и даже детьми и зверями.

– Об этом я и говорю, Тамис. Твои силы были даны тебе не для того, чтобы манипулировать событиями; это никогда не было путем Истока.

– А может быть именно для того, – перебила Тамис. – Я изучила сотни возможных будущих. По меньшей мере в четырех Темному Богу можно помешать. Всё, что мне нужно было сделать – это отследить линии развития в обратном направлении, до элемента, который изменит ход истории. И я сделала это!

– Ты говоришь о мальчишке Парменионе, – печально проговорила огненная женщина. – Ты ошибаешься, Тамис. Тебе следует прекратить свое вмешательство. Значение происходящего неведомо тебе; оно больше, чем все миры; это часть космического противостояния Хаоса и Гармонии. Ты даже не представляешь, какой ущерб можешь нанести.

– Ущерб? – с сомнением переспросила Тамис. – Я знаю, что ущерб будет нанесен, когда Темный Бог вырвется на свободу и сможет ходить по земле в человеческом обличии. Горы омоются кровью, реки исторгнут черный дым. Земля будет опустошена.

– Я вижу, – сказала Кассандра. – И, конечно, ты одна обладаешь силой противостоять злу?

– Не поучай меня! Ты считаешь, что я должна уйти, как ушла ты, дав пророчества, которым никто не поверил? Какой от них был прок? Какой был прок от тебя? Исчезни!

Огонь померк, лицо исчезло.

Тамис вздохнула. Правильным или ошибочным было это направление, но выбор сделан. Парменион станет Воином Света, отражающим тьму.

Не вмешиваться! А как они думают, кто разрушил планы прошлого Пришествия более двадцати лет назад, когда ребенку было предназначено родиться у Царя Персии? Кто проник в сознание наложницы ночью зачатия и заставил ее взобраться на вершину башни и броситься вниз, на камни?

– Это была я! – прошептала Тамис. – Я!

«И ты была неправа,» – сказал слабый голос в ее сознании. – «Ты неправа теперь. Парменион должен сам прожить свою жизнь. Не тебе подменять его судьбу.»

– Я не подменяю ее, – сказала она вслух. – Я помогаю ему исполнить ее.

«Он должен быть волен выбирать самостоятельно.»

– Я дам ему выбор. В решающий момент его жизни, я приду к нему. Я предоставлю ему выбор.

«И что если ты ошибаешься, Тамис?»

– Я не ошибаюсь. Темный Бог должен быть остановлен. И его остановят. Оставь меня!

В последовавшей тишине Тамис с тяжелым сердцем оглядела нищенскую комнату. Со своими силами она могла бы обзавестись богатым дворцом, жить с блеском. Но она выбрала это.

– Я посвятила свои силы Истоку, – сказала она комнате. – И Свет всегда со мной во всех моих делах.

Некому было согласиться или возразить, но Тамис по-прежнему была неуверена. Она указала на пламя и произнесла имя. Появилось лицо мужчины.

– Сыграй мне, Орфей. Пусть музыка успокоит мое сердце.

Едва сладкие ноты лиры зазвучали в комнате, Тамис отошла к своей постели, легла на спину и стала думать о будущих, которые видела. В трех из них Темный Бог рождался в Спарте, правящем полисе Греции.

Три возможных отца. Леарх, который мог вознестись к величию. Нестус, близкий к царской семье. И Клеомброт, который мог стать Царем.

Тамис закрыла глаза. «Теперь мы посмотрим, какова твоя судьба, Парменион,» – прошептала она. – «Теперь мы посмотрим.»

***

Парменион лежал на склоне холма к востоку от города и смотрел, как бегают молодые девушки. Собственный интерес к их делам удивлял его, так как он не испытывал его до прошлого лета. Он припомнил день, когда новый вид удовольствия пришел в его жизнь. В тот день он бежал вверх и вниз по холмам, как вдруг голос, сладкий, как рождение утра, заговорил с ним.

«Что ты делаешь?»

Парменион обернулся и увидел девицу, примерно лет четырнадцати. Она носила простую белую тунику, сквозь которую ему было видно не только изумительную форму ее маленьких грудей, но также и соски, натянувшие льняную ткань. Ноги ее были загорелы и гладки, талия – стройна, бедра – округлы. Он смущенно поднял взор, беспокоясь, что покраснел – и обнаружил, что смотрит в широкие, серые глаза на лице исключительной красоты.

«Я… бегал», – ответил он.

«Я видела», – сказала она, подняв руку и запуская пальцы в рыжевато-золотистые волосы. Пармениону показалось, что свет солнца заиграл в ее локонах, сияя как бриллианты. – «Но скажи мне, почему?» – продолжила она. – «Ты взбегал на холм. Потом сбегал вниз. И снова вверх. Это же бессмысленно».

«Лепид – наставник моего барака – говорит, что это усилит мои ноги. Я быстр».

«А я Дерая», – сказала она.

«Нет, мое имя не Быстр».

«Я понимаю. Просто шучу».

«Я вижу. Я… Мне надо идти». – он повернулся и побежал вверх по склону. Удивительно, но, учитывая предыдущие нагрузки, он перешел на темп, которого не ожидал сам от себя.

Почти год с этой встречи он приходил на холмы и поля за озером, чтобы посмотреть на бегающих девушек. Лепид говорил ему, что только в Спарте женщинам позволено развивать свое тело. Прочие города-государства считают такие упражнения неподобающими, утверждая, что они подстрекают мужчин на преступления, которые караются смертной казнью. Парменион чувствовал, что это может быть правдой, когда лежал на животе с удивительно приятным дискомфортом, следя глазами за Дераей.

Он видел, как девушки бежали на короткую дистанцию. Дерая была далеко впереди. Она легко побеждала, ее длинные ноги пружинили, ее ступни, казалось, едва касаются травы.

Лишь дважды за год он находил в себе смелость заговорить с ней, когда она появлялась на поле. Но она каждый раз приветствовала его дружелюбной улыбкой и взмахом руки, а потом поворачивалась и бежала, прежде чем беседа могла как-то завязаться. Парменион не был против. Достаточно того, что он мог смотреть на нее каждую неделю. Кроме того, не было нужды спешить знакомиться с ней, так как спартанцу позволялось жениться лишь когда он достигал поры Мужества в двадцать лет.

Четыре года. Целая вечность.

Через час девушки закончили свои упражнения и собрались расходиться по домам. Парменион перевернулся на спину, прикрыв глаза от беспощадного взгляда солнца.

Он размышлял о многих вещах, отдыхая здесь, заложив руки за шею. Думал о сражении с Леонидом, о бесконечных мучениях в бараках, о Ксенофонте, о Гермии и о Дерае. Он старался не сильно задумываться о матери, рана была слишком свежа, и когда ее лицо возникало в сознании, он чувствовал себя потерянным, переставал владеть собой.

Вдруг тень упала на него.

– Почему ты смотришь за мной? – спросила Дерая. Парменион вскочил на корточки. Она сидела на коленях около него.

– Я не слышал, как ты подошла.

– Это не ответ на мой вопрос, юный Быстр.

– Мне нравится на тебя смотреть, – ответил он, усмехнувшись. – Ты здорово бегаешь, но по-моему слишком отмахиваешь руками.

– Так тебе нравится на меня смотреть, потому что любишь критиковать мой бег?

– Нет, я не это хотел сказать, – Парменион глубоко вдохнул и медленно выдохнул. – Думаю, ты сама знаешь. По-моему, ты опять надо мной подшучиваешь.

Она кивнула: – Совсем немножко, Парменион.

Он был ошарашен. Она знала его имя. Это могло значить только одно: она наводила о нем справки, он был ей интересен.

– Откуда ты меня знаешь?

– Я видела твое сражение с Леонидом.

– Ого, – сказал он растерянно. – Как же это, если никто из женщин не допускается смотреть Игры?

– Мой отец – близкий друг Ксенофонта, и поэтому военачальник позволил трем девочкам смотреть из окна наверху. Нам приходилось меняться, потому что не всем было видно. Ты сыграл интересную партию.

– Я победил, – сказал Парменион, защищаясь от возможных упреков.

– Знаю. Я же только что сказала, что была там.

– Извини. Я думал, ты будешь критиковать меня. Все вокруг только это и делают.

Она серьезно кивнула: – Ты мог обойтись даже без скиритаев. Продвигаясь шестнадцатью рядами, ты бы все равно пробился через строй Леонида, так как он растянул свои силы в четыре ряда.

– Я тоже это знаю, – пожал плечами Парменион. – Но не могу отменить ход.

– Меч все еще у тебя?

– Конечно. Почему у меня его не может быть?

– Это очень даже вероятно. Ведь ты бы мог его продать.

– Никогда. Это один из семи мечей. Я буду беречь его всю свою жизнь.

– Это печально, – сказала она, мягко поднявшись на ноги. – Потому что я бы купила его.

– Что тебе в этом мече? – спросил он, поднявшись и став рядом с ней.

– Я бы отдала его брату, – ответила она.

– Это был бы ценный подарок. Ты не против, что я смотрю за твоими пробежками?

– А должна быть против? – проговорила она с улыбкой.

– Ты помолвлена?

– Еще нет, хоть мой отец и заговаривает об этом. Это предложение, Парменион?

Прежде чем он смог ответить, чья-то рука схватила его за плечо, оттягивая назад. Он мгновенно крутнулся, и его кулак врезался в челюсть Леонида, пошатнув того. Золотоволосый спартанец потер подбородок, а затем двинулся вперед.

– Прекратите! – воскликнула Дерая, но юноши проигнорировали ее, скованные взглядами, полностью сосредоточенные друг на друге. Леонид скользнул вперед, проводя обманный боковой удар, а затем нанося молниеносный прямой в лицо Пармениона. Меньший парень нырнул под удар, хватая тунику Леонида и впечатывая колено в пах противника. Леонид взвыл от боли и согнулся пополам. Лоб Пармениона врезался в лицо Леонида, и тот осел и почти упал. Парменион оттолкнул его, потом увидел широкий зубчатый камень в траве. Подняв его, он надвинулся на ошеломленного Леонида, желая лишь одного – раскроить ему череп.

Дерая преградила ему путь, и ее ладонь соприкоснулась с его щекой, как удар молнии. Его пальцы стиснули ей горло, и камень взметнулся вверх… он застыл, увидев ужас в ее глазах.

Отбросив камень, он отступил: – Я… я прошу прощения… Он… Он мой враг.

– Он мой брат, – сказала она с лицом, холодным, как тот камень, что он только что бросил на землю.

Леонид, оклемавшись, теперь стоял рядом с ней: – Еще раз подойдешь к моей сестре – и ответишь мне за это с мечом в руке.

Парменион вдруг засмеялся. Но в этом звуке не было слышно юмора.

– Это будет удовольствием, – процедил он. – Ведь мы оба знаем, какой меч я буду держать в руках. Тот, который тебе никогда не заполучить – хотя ты жаждешь его всей душой. Но не страшись, Леонид, мне ничего не нужно от тебя – или от твоей семьи.

– Думаешь, я боюсь тебя, простолюдин?

– Если не боишься – то должен бояться. Выходи против меня когда пожелаешь, ты, надменная свинья. Но знай одно – я тебя уничтожу!

Повернувшись на пятках, Парменион удалился.

***

Гермий покинул тренировочную площадку и пошел по улицам, через торговую площадь, подойдя к озерному святилищу, когда девушки уходили оттуда. Там не было никаких следов Пармениона, и он уже собрался удалиться за деревья, когда его заметила Дерая и помахала ему рукой. Скромно улыбаясь, он подошел. Дерая подбежала к нему, чмокнув в щеку.

– Не часто мы видим тебя здесь, кузен. Проявляешь интерес к девочкам?

Две подружки Дераи подошли к нему, трогая его тунику и как бы изучая узор на ткани.

Гермий зарделся: – Я ищу своего друга, Пармениона.

Ее лицо помрачнело. – Он был здесь. А теперь ушел, – отрезала она.

– Он обидел тебя? – обеспокоенно спросил Гермий.

Дерая ответила не сразу. Леонид будет разгневан, если узнает, что она говорила о его поражении, но все же она была вынуждена рассказать о происшествии. Взяв Гермия за руку, она отошла подальше от других девушек, и они сели в тени на берегу Священного Озера. Там она рассказала Гермию всё, что произошло.

– Ты не можешь знать, что довелось ему пережить, Дерая, – объяснил он. – По некой причине – и я не могу ее постичь – он ненавидим всеми. Что бы он ни делал, он не встречает одобрения. Когда выигрывает соревнование, то его никто не поздравляет с победой, даже когда он обгоняет ребят из других бараков. И тем не менее он прилежен и умен. Они собираются против него бандами и бьют палками. Немного есть тех, кто мог бы побить его один-на-один.

– Но мой брат не стал бы принимать участия в таких вещах, – сказала Дерая. – Он благороден и силен, он никогда бы не побежал за остальными.

– Я согласен с тобой, я всегда… уважал Леонида. Но побои совершались от его имени, и он не предпринимал попыток остановить их. Последний раз это было вечером перед Игрой, и Парменион был вынужден всю ночь скрываться на акрополе. Ты же видела его синяки.

Дерая подняла плоский голыш и швырнула его в озеро, глядя, как он подпрыгивает на голубой воде. – Никто не бывает ненавидим без причины, – сказала она. – Он наверное самонадеянный и худородный. Леонид говорит, что он почти варвар, полукровка, но при этом держится рядом с истинными спартанцами, глядя на них сверху вниз.