Текст книги "Проект Каин. Адам (СИ)"

Автор книги: Даниил Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

9.

Тот самый врач, что встретился с одной из первых жертв вируса в виде девушки и ее бугая-приятеля, сейчас сам был едва в сознании. Похоже, что он умирал. Его мысли метались от жара, болели, казалось, все внутренние органы, но он еще мог мыслить, мог анализировать происшедшее.

Он подозревал – да черт с ним! – был уверен, что это какой-то новый, неизвестный науке вирус. Начиналась болезнь как обычное кишечное расстройство, сопровождаемое острыми головными болями. Потом начинали распухать суставы, от чего походка приобретала странную неуклюжесть. Температура тела была абсолютно непостоянной, тут определить какую-либо закономерность казалось невозможным. Сначала могла быть почти нормальной, потом в течении минуты подняться до 39, а следом упасть до 34. Такие перепады Алексею как лечащему врачу видеть еще не приходилось. И что самое непонятное, сердце при этом работало так, будто человек только что пробежал километр. Пульс был учащен в два раза, но температура продолжала скакать как лягушка на болоте – и это не вязалось ни с чем, что Алексей знал о человеческом организме.

Врач вздохнул и попытался повернуться на другой бок, чтобы хоть как-то унять ноющую боль в районе сердца. Наконец он устроился поудобней, и снова мог более менее связанно мыслить.

Он догадывался, откуда могла взяться эта болезнь. Нет, конечно, он не мог знать, откуда конкретноона появилась, но предположить, кто за этим стоит было не трудно. Все факты были, что называется, на лицо.

Он не сомневался, что подхватил ту же самую болячку, что была и у той девушки, поэтому сейчас мог размышлять обо всем случившемся, как ни странно, более-менее спокойно. Тогда же он чуть не закатил истерику, увидев их. Кстати говоря, и та девушка и ее здоровяк-бойфренд уже были, скорее всего, мертвы. Точнее не так: его первых пациентов со странными симптомами… как бы это сказать… просто пристрелили и все. Алексей не мог быть в этом уверен – всех почти сразу же перевезли в какой-то специализированное карантинное учреждение, но… Но забирали их четыре амбала в военной форме, в противогазах, за которыми не было видно лиц. Они молча зашли в палату, где Алексей как раз осматривал девушку и трое из них наставили на него и находящуюся в бессознательном состоянии пациентку автоматы. Алексей помнил, что его это напугало настолько, что он даже не стал возражать, когда один из них бескомпромиссным тоном потребовал все документы на этих двух больных. Он, врач, даже и не вспомнил про клятву Гиппократа, а безропотно сходил в свой кабинет и передал карты болезней военным. Он отчетливо помнил, как в мозгу билась только одна мысль: если ты начнешь им перечить, то они тебя пристрелят. А он все-таки предпочитал быть живым, хоть и перетрусившим до усрачки врачом. И вы еще спрашиваете, дамы и господа, кто за всем этим стоял? Вы уверены, что не догадаетесь сами, с трех попыток? Первые две, кстати, не в счет.

Впрочем, вяло подумал он, лучше было бы, если б они его все-таки пристрелили. Хотя бы не пришлось испытывать эту сводящую с ума боль. А еще запах. Вот что даже страшнее. Непонятный, очень насыщенный смрад гниющих помидоров. Он, казалось, волнами накатывал отовсюду, вызывая не только раздражение, но и непонятную самому Алексею злость. Если бы он нашел источник этой вони, он бы собственными руками…

Что ты бы «собственными руками»?

Мысль была настолько четкой и холодной, что ему показалось, будто его окатили ведром колодезной воды. Что бы он сделал? Задушил бы? Убил?

Он замер, пораженный этими мыслями, так не вяжущимися с его собственным представлением о себе. Как будто кто-то другой говорил за него его же голосом. «Влез в твои мозги», вроде так говорили в каком-то дешевом фантастическом фильме, который он видел, казалось, в прошлом тысячелетии. В той жизни, которая была до. До того, как он встретил ту больную женщину, до того, как в больницу с каждым днем стало поступать все больше и больше пациентов с одним и тем же диагнозом: острое пищевое отравление, подозрение на дизентерию. До того, как четверо военных наставили на него свои автоматы и отобрали двух больных, увезли их не понятно куда и зачем, ничего не объясняя и не спрашивая… До того, как все было хорошо.

Через пару секунд он задремал, слишком уставший от всех этих размышлений.

10.

За десять минут до полуночи к нему зашла медсестра, чтобы взять анализ крови, и бывший врач проснулся от невыносимого запаха, как ему казалось, тухлых помидоров. Поглощенный багряной волной ярости, мужчина напал на молоденькую девушку, сломал ей запястье и два ребра. Ей удалось вырваться, а завывавшего, потерявшего последние остатки разума Алексея забрали с собой люди в военной форме, которые (Алексей этого не знал, так как в последние двадцать четыре часа весьма плохо соображал) дежурили прямо здесь же, на каждом этаже, именно на случай таких вот происшествий. Возможно, это были те же самые солдаты, что приходили и за его пациентами до этого, но для Алексея это уже не имело значения.

Следующий день, а с ним и неделя вступали в свои права.

Колесо раскручивалось, с каждым часом все быстрее и быстрее набирая обороты.

11.

Константин Малышев сидел в своем кабинете со стаканом чая в руке. Майор то и дело брал в руки маленький листочек бумаги, на котором была отпечатана очередная шифровка. Перечитывал ее, и почти сразу же по лицу начинала блуждать неприятная, задумчиво-ехидная улыбка. Похоже, дела шли гораздо хуже, чем он смел надеяться.

КОМУ: ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ШИРОКОВ В.Г.

ОТ: ПОЛКОВНИК МАСЛОВ Л.С.

ТЕМА: КАИН. ГОРЕЦК.

СИТУАЦИЯ ОСЛОЖНИЛАСЬ.

ЛИКВИДИРОВАНО 75 ГРАЖДАНСКИХ, ПОДВЕРГШИХСЯ ЗАРАЖЕНИЮ. В 40 % СЛУЧАЯХ ЭТО МОЖНО НАЗВАТЬ САМОУБИЙСТВОМ ПРИ ПОПЫТКЕ ДОБРАТЬСЯ ДО ОБСЛУЖИВАЮЩЕГО ПЕРСОНАЛА. 157 ЧЕЛОВЕК НАХОДЯТСЯ В КАРАНТИННОМ БЛОКЕ НА ТЕРРИТОРИИ ЧАСТИ №1242. ПОД НАБЛЮДЕНИЕМ В БОЛЬНИЦАХ ОСТАЕТСЯ ЕЩЕ 419 ЧЕЛОВЕК.

ВЗЯТ ПОД СТРАЖУ ЛЕЙТЕНАНТ КРАСИЛОВ И.С… ПОДОЗРЕНИЕ: ИЗМЕНА РОДИНЕ И РАЗГЛАШЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ПОД ГРИФОМ СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.

ПРЕДЛОЖЕНИЕ: НЕОБХОДИМА ПОЛНАЯ ИЗОЛЯЦИЯ ГОРОДА; ОБЯЗАТЕЛЬНАЯ ПРОВЕРКА ВСЕХ ВЪЕЗЖАЮЩИХ В СОСЕДНИЕ ОБЛАСТИ НА ПРЕДМЕТ ЗАРАЖЕНИЯ ВИРУСОМ.

ТРЕБУЕТСЯ: РАЗРЕШЕНИЕ НА КОНТРОЛЬ СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ В ВЫШЕУКАЗАННОМ РЕГИОНЕ. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ МОГУТ ВОЗНИКНУТЬ НЕПРЕДВИДЕННЫЕ И НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ С ГРАЖДАНСКИМ НАСЕЛЕНИЕМ.

Закодировано 090927 №611-19.

Просто великолепно. Они все-таки не смогли загасить инфекцию в зародыше и значит… Значит, у него будет шанс. Для чего именно ему нужен шанс, Константин толком не знал, но не сомневался, что когда этот самый шанс представится, он, майор, его не упустит.

Малышев отпил чаю и задумчиво уставился на свои руки. Он ждал.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СОРОК ДНЕЙ

Первоначально слово «карантин» означало «время, из сорока дней состоящее» («кранта» – по-итальянски – «сорок»). И только в конце XVIII века появилось второе значение этого слова – «самой дом, в котором приезжающие из заразительных мест должны иметь пребывание своё». А карантин чаще всего при многих инфекционных болезнях и длился сорок дней.

Материал из Википедии – свободной энциклопедии

Человек-трясучка захлебнулся тут же, одеревенелый джентльмен выплыл из своего гроба, а победоносный Дылда, обхватив за талию могучую леди в саване, ринулся с нею на улицу, беря прямой курс на «Независимую»; следом за ним, чихнув три или четыре раза, пыхтя и задыхаясь, под легкими парусами несся Хью Смоленый, прихватив с собою ее высочество Чумную Язву.

Эдгар Аллан По. Король Чума.

Глава шестая

1.

Ночь. Она опустилась на город, убаюкивая его, принося с собой сны. Сны о начинающейся завтра новой рабочей неделе, когда надо переделать кучу дел, но не хотелось даже шевелиться – только пить литрами растворимый кофе. Сны о проблемах, сны о мечтах… Точнее, так было раньше, но этой ночью людей по большей части мучили кошмары.

Человек проснулся с наступлением темноты, и теперь сидел в углу одной из комнат недостроенного многоквартирного дома, дожидаясь, пока город уснет. Он, казалось, совсем не чувствовал леденящего холода бетона, на котором сидел. Он не ежился от резких порывов осеннего ветра, залетавшего в пустые проемы окон. Все это было для него не важно, он ждал, когда же можно будет, наконец, покинуть свое убежище и выйти на улицу. Очень хотелось есть, знаете ли.

Человек встал, потянулся и направился к проему двери, которая, по логике, должна была вести на балкон. Хотя, мелькнула мысль, вряд ли здесь появиться какая-нибудь молодая семья, купившая эту квартиру в ипотеку и жутко радующаяся ярму, которое взвалили себе на плечи. Скоро не будет ни ипотек, ни, как он полагал, молодых семей. Точнее, не только молодых, а вообще семей. Все катилось к черту, он чувствовал это по ночному запаху города, который поднимался подобно дымному шлейфу от всех, без малейшего исключения, домов. Человек вздохнул и оперся плечом о косяк дверного проема, чувствуя себя усталым и несчастным, хотя, по сути, не имел никакого права испытывать подобные чувства. В конце концов, во многом виноват был он, даже не смотря на то, что…

Мужчина мысленно одернул себя, заставляя прекратить эти терзания. Надо было что-то предпринимать, а не винить себя в том, что уже произошло. У него была одна идея как хотя бы попытаться загладить вину. Вроде бы неплохая задумка, но пока что он не готов. Конечно, он это сделает, но не сейчас, попозже. А потом можно будет – слава Иисусу! – положить конец своим мучениям одним пистолетным выстрелом. Пиф-паф, всем спасибо, все свободны.

Человек невесело усмехнулся и вернулся к своей лежанке в глубине серого бетонного куба. Он подождет, посмотрит, что смогут сделать военные (а он отчетливо ощущал их серовато-стальной запах в окружающем воздухе: запах пороха и металлических игрушек, которые они так боготворили). Если у них не получится, то он подкинет им информацию к размышлению, даже целую тонну информации. Это вряд ли чем-то поможет, но хотя бы очистит его совесть – он на это рассчитывал. А пока можно и вздремнуть.

Человек улегся на кучу тряпья в углу, засунул руки подмышки и замер. В свете фонарей и полной луны поблескивали его глаза, внимательно наблюдавшие за звездами, загорающимися в небе. Наконец, мужчина задремал. Слава Богу, сегодня кошмары ему не снились.

2.

Майор Малышев потер переносицу: за последние двое суток удалось перехватить от силы часов пять на сон. События набирали оборот, и ему не хотелось оставаться в стороне, когда поступит приказ, которого он ждал: выдвигаться со своими ребятами в сторону Горецка. В том, что такой приказ рано или поздно – скорее рано, чем поздно – прозвучит, он не сомневался. И для осознания сего факта не надо читать шифровки, с завидной регулярностью попадавшие на его стол. Он просто чуялэто в воздухе, вот и все дела.

А пока надо успеть произвести кое-какие приготовления.

– Дежурный!

Раздался топот сапог, открылась дверь, и в комнату влетел перепуганный рядовой, из новеньких. Господи, неужели он сам когда-то был вот таким безусым пареньком, и так же трясся от страха, когда капитан вызывал его к себе? Как летит время!

– Сообщи старшему командному составу, что я жду их в шесть часов утра. Свободен.

– Так точно, товарищ майор!

Паренек лихо отдал честь, крутанулся на каблуках и ретировался за дверь, благодаря Бога за то, что сегодня не он попался на съедение Малышу, как многие называли майора за глаза.

Малышев усмехнулся, снова потер переносицу, взглянул на часы. До шести оставалось больше четырех часов, есть время немного вздремнуть. Скоро ему понадобятся все силы, что у него были. Он выключил лампу, устроил голову на руках, и тотчас заснул сном младенца.

3.

Аня в нерешительности топталась перед дверью, не зная как лучше поступить: позвонить, или открыть своим ключом? Непонятно почему, но эта проблема ввела ее в полнейший ступор.

Наверное, слишком устала. Путешествие из Москвы в родной город и вправду выдалось не простым. Самолет приземлился с опозданием – вот уж неожиданность, верно? – поэтому она не успела на последнюю электричку. Черт, звучит как припев в популярной песне, но ей было вовсе не смешно, когда толстая тетка, пренебрежительно глядя на нее поверх очков в роговой оправе, голосом смертельно уставшего родителя, объясняющего тупому ребенку прописные истины, объясняла Ане, что электричка ушла полчаса назад. Девушка почувствовала тогда такую же растерянность, как и сейчас, не зная, то ли разреветься, то ли обматерить тупую суку. Конечно, Анна не сделала ни того, ни другого: вместо этого вышла из пропитанного застарелой масляной вонью здания вокзала и, подойдя к первому же мужичку, оттиравшемуся неподалеку, спросила, сколько будет стоить такси до Горецка. Сговорились за три тысячи, и – вуаля! – спустя пять часов тряски в раздолбанной «Волге» она в родном городе.

И вот сейчас она стоит перед такой знакомой дверью своего бывшего дома, не в силах принять простое решение, тогда как ее отец, больной, лежит в постели (она созванивалась с матерью несколько раз и в один из разговоров узнала, что отцу стало лучше, и что его отпустили домой) и ждет приезда дочурки.

Мысль об отце привела ее в себя, и девушка решительно потянулась к кнопке звонка. Но не успела она коснуться истертой оранжевой «пипки» – не то что нажать на нее – как дверь скрипнула и открылась. На пороге стояла мать. Аня плотно сжала губы: первые слова, которые у нее чуть не вырвались, были не «привет» или «вот и я», а «мам, как же ты постарела». Учитывая ситуацию, идея не из лучших.

Валентина взглянула на дочь и чуть посторонилась.

– Привет, Аня. Проходи, – с этими словами она отступила еще на шаг. Аня зашла в коридор и закрыла за собой дверь. Лязг защелкнувшегося замка показался ей слишком громким в тишине квартиры.

4.

– Привет, мам. Ты… хорошо выглядишь.

Ее мать бледно улыбнулась и кивнула.

– Я видела, как ты подъехала, но что-то уж больно долго не поднималась. Я уж подумала было, что ты забыла, на каком этаже мы живем.

– Нет, просто я… Задумалась, – Аня пожала плечами. Под пристальным взглядом матери она чувствовала себя неуютно. Чтобы как-то прервать затянувшуюся паузу, она быстро спросила: – Как отец?

От этого вопроса глаза женщины напротив, казалось, чуть прояснились, и Аня почувствовала мимолетное облегчение.

– Лучше. Лежит в спальне, читает.

Валентина неопределенно помахала рукой и снова слабо улыбнулась, как будто говоря: ты же знаешь, дочка, своего отца.

– Он… мыждали тебя, но не думали, что ты приедешь так быстро.

В голосе не было вопроса, простая констатация факта, но Аня почему-то почувствовала себя виноватой, как будто мать спрашивала ее, почему же она так задержалась в школе, хотя все занятия кончились еще два часа назад. Знакомое чувство вины на миг овладело девушкой, но она усилием воли прогнала его. В конце концов, ей не двенадцать лет.

– Пришлось добираться на машине, на электричку я не успела, – она увидела по мимолетно скользнувшей по лицу матери тени, что тон слишком сухой, а поэтому добавила, чуть мягче, чем собиралась: – Я торопилась, как могла, мам.

Мать кивнула, открыла рот, собираясь что-то сказать, но тут со стороны спальни раздался слабый голос отца:

– Валя, кто там? Аня приехала?

Мать улыбнулась:

– Пойдем, он очень хочет увидеть тебя.

– Я тоже, – эти слова вырвались у нее помимо воли, но, произнеся их в слух, она поняла, что сказал правду. Она ехала сюда не ради матери, которая, похоже, не смотря на все произошедшее, так и не простила дочь.

– Я тоже, – повторила Аня, и они пошли к отцу.

5.

Первое, что почувствовала Анна, зайдя в спальню родителей (запретная для нее, когда-то маленькой девочки, территория), был запах. Странный, немного напоминающий аромат рассола, только не такой резкий. Скорее, даже напоминание о запахе. Как будто когда-то давно в комнате разлили бутылочку уксуса, настолько давно, что все уже выветрилось, но остался легкий – и не очень-то приятный – привкус в воздухе. А потом она увидела отца, лежавшего в кровати и читавшего «Мизери» Кинга, и, неожиданно даже для себя самой, расплакалась.

6.

– Спасибо, мам, – девушка взяла несколько протянутых салфеток и аккуратными, привычными движениями промокнула уголки глаз. – Ну вот, маленькая рева-корова снова дала волю слезам.

Отец улыбнулся сухими губами:

– Да, я уже начал скучать по этому. Настолько, что, похоже, и сам того не подозревал.

– Как ты себя чувствуешь, папа?

– Гораздо лучше, чем пару дней назад, – уклончиво ответил он.

– У него была сильная температура, настолько сильная, что пришлось ставить уколы, – вмешалась в разговор мать. Она стояла у самой двери и с легкой улыбкой смотрела на мужа и дочь. – Я даже испугалась: не припомню, чтобы за все годы у тебя был такой жар.

– Да, я бы и не согласился отправиться в больницу, если бы не чувствовал себя настолькохудо. Ты же знаешь, дочка, что я… м-м… не большой поклонник всех этих коновалов в белых халатах.

Аня улыбнулась: да уж, она знала.

– Хорошо, что ты приехала, – он сжал ее руку своей, и Аня подивилась, какая же та легкая, слабая и сухая. Похоже, отец и вправду серьезно болел. Она почувствовала подступающие слезы, но смогла сдержать их, только тяжело сглотнула вставший поперек горла ком.

– Да, пап, я тоже рада. Наверное, стоило приехать раньше…

Отец слабо взмахнул рукой.

– Если бы да кабы, да во рту росли грибы бы… Ты приехала, и мы рады тебя видеть. Конечно, не то чтобы очень приятный повод для встречи, особенно с моей стороны, но… Ты понимаешь.

Аня засмеялась, впервые за много часов чувствуя себя хорошо… ну или близко к этому. С отцом, судя по всему, все было в порядке, и это была самая лучшая новость за последнюю неделю.

– Чем занимаешься, пап?

– Да вот, читаю Кинга, смотрю телевизор… Кстати, о телевизоре. Ну-ка, Аня, прибавь звук.

Аня, вновь ставшая послушной девочкой, взяла с тумбочки серый прямоугольник пульта, и, немного покопавшись, добавила звук. Показывали какую-то смутно знакомую улицу, и Аня с любопытством прислушалась к репортажу. В кадре было видно небольшую толпу, пару полицейских машин и «скорую». Любопытно. Она еще чуть-чуть прибавила звук, чтобы не упустить ничего.

7.

– …На данный момент о происшествии каких-либо сведений нет, но вот то, что нам стало известно.

Камера показала какую-то беззубую старуху древнее самого Ноя. Она испуганно таращилась в камеру, явно с трудом соображая, чего от нее хотят.

– Вы видели, как все произошло? – репортер допустил ошибку, сунув микрофон прямо под нос старухе. Та испуганно ойкнула и прикрыла рот руками. Судя по надписи внизу экрана, шел прямой эфир. Тогда все понятно, подумала Аня. Нашим провинциальным телевизионщикам еще все-таки далековато до своих столичных коллег, хотя бы в выборе индивидуумов, к которым стоит подходить с микрофоном. Достаточно посмотреть на лицо этой старушке, чтобы понять, что ее вообще не стоит подпускать к камере ближе, чем на десять метров. Наверное, так же шарахался бы неандерталец от включенного на полную катушку магнитофона.

– Уважаемая, вы видели, как это случилось? – в голосе берущего интервью уже слышались нотки обреченности.

– Возможно, лучше… – начала ведущая в студии, но тут со старушки, кажется, спало оцепенение, и она произнесла:

– Да, – помолчала, потом, решила, что этого недостаточно и добавила: – Видела.

Пауза секунд в пять, потом терпеливый голос за кадром:

– Не могли бы вы рассказать нам подробней?

– Могла бы, отчего же, – и снова замолчала. Аня уже улыбалась.

– Тогда…

Но старушка его опередила:

– Этот бесноватый выскочил во-он оттуда, – жест в сторону небольшого скопления деревьев. Теперь, когда камера проследила за рукой старушки, Анна смогла узнать место, где происходили съемки.

– Черт, это же совсем рядом, у «Геббельса»! – воскликнул отец. «Геббельсом» все без исключения жители района называли большой и старый продуктовый магазин в пяти минутах ходьбы от дома, где жили родители Ани. – Какого лешего там случилось, хотел бы я знать?

– Тсс, тихо, – привычно цыкнула мать, и Аня снова улыбнулась от возникшего чувства дежа-вю.

– … не знаю уж, чего с ним было такое, только он, выскочив из кустов, особо не раздумывал, чего дальше-то делать, – старушка снова махнула рукой, на этот раз в сторону собравшейся толпы. – Кинулся с матюками на проходящего мимо мужи… мужчину и стал его бить. Может, они и не поделили чего, но только когда еще кто-то попытался вмешаться, на орехи досталось и ему. Сколько раз говорила, не надо лезть…

– Огромное вам спасибо, – рука с микрофоном поспешно исчезла, и камера сфокусировалась на молодом симпатичном пареньке в ярко-желтой стеганой куртке. – Как вы сами видите, неожиданное происшествие произошло прямо в центре города. Пострадавший в скором времени будет доставлен в больницу, где ему окажут…

Репортер прервался и оглянулся через плечо. Около машины «скорой» остановился военный «уазик», из которого тотчас выскочили два солдата, а следом дюжий доктор с чемоданчиком в руках. Вновь прибывшие быстрым, почти строевым шагом подошли к небольшой группке полицейских, доктор отдал честь, и они что-то начали обсуждать.

– Это еще что за ерунда? Коля, снимаешь? – репортер заторопился к группке людей, о чем-то жарко спорящих. Кажется, доктор что-то сказал полицейским, отчего те как-то сникли, а военные забрались в свой автомобиль, который тотчас заурчал старым изношенным двигателем. Когда репортер вместе с Колей-оператором добрались до места, «скорая» и одна из патрульных машин уже отъезжали, судя по всему отправляясь следом за военными.

– Извините, что вы можете сказать о произошедшем?

Один из «копов» кисло посмотрел в камеру и ответил:

– Никаких комментариев.

– Но, судя по всему, это был военный врач. С каких пор вооруженные силы…

– Я сказал, никаких комментариев. Выключайте свою балалайку, – патрульный забрался на передней сиденье автомобиля и захлопнул дверь.

– Вот так вот, уважаемые зрители. Судя по всему, и задержанного, и пострадавших повезли под охраной представителей армии, вы сами все видели. Возможно, один из участников инцидента является кадровым военным. Смотрите новости на нашем канале. С вами был…

8.

Аня убавила звук.

– Любопытно, – отец рассеяно провел исхудавшими пальцами по корешку книги, лежащей под рукой. Впрочем, он не выглядел особенно впечатленным, скорее уставшим.

– Кстати, Валь, помнишь, в больнице тоже было полно военных.

Она в ответ пожала плечами:

– Вроде бы видела несколько человек в форме, но не обратила особого внимания. Мысли, знаешь ли, были заняты несколько другим. Может они навещали сослуживцев: говорят, полно народу в городе отравилось неизвестно чем.

Отец рассеяно кивнул.

– Да-да. Аня, ты надолго приехала?

– Ой, пап, я еще не знаю. Я даже не сказала, что уехала, если честно, – только теперь она вспомнила, что улетела из города, никого не предупредив. – Наверное, пару деньков побуду, может быть и на дольше задержусь. Если вы не против.

– Конечно нет, дочка, – отец устало улыбнулся ей. На миг блеснули зубы, и Ане показалось, что они выпачканы в чем-то. Хотя вечерний свет, падающий из окна, не позволял быть уверенной в увиденном. Может, отец недавно поужинал, что ж такого?

– Так, Саш, тебе надо отдохнуть, – мать подошла к мужу и решительно отобрала книгу. – Ты перенервничал, ожидая Анечку, а доктор велел не волноваться. Так что давай, ложись.

– Слушаю и повинуюсь, моя госпожа, – сказал отец.

– Тебе что-нибудь принести?

– Нет-нет, ничего не надо.

– Папочка, ты и вправду выглядишь уставшим. Отдыхай, завтра поговорим, хорошо?

– Конечно, Аня, конечно. Я, пожалуй, в самом деле посплю, – он убрал руки под одеяло и Аня, непонятно почему, почувствовала мимолетное облегчение. – В мои годы болеть уже не так легко, как раньше.

– Спокойной ночи, пап, – Аня встала с его кровати, а потом нагнулась и поцеловала его в небритую щеку. Вблизи запах уксуса был отчетливей, и она поняла, что пахло вовсе не лекарствами, а его кожей.

Она отстранилась и сказала:

– Выздоравливай быстрей, папочка.

– Всенепременно, золотце, – она видела, что его глаза уже закрывались. Он почти дремал, и Аня снова удивилась тому, каким же истощенным выглядел отец. Наверное, похудел килограммов на десять, не меньше.

Выходя, Аня бросила на него последний взгляд, полный любви и нежности. А потом тихонько прикрыла за собой дверь, чтобы не разбудить уже начавшего посапывать отца.

9.

– Выпьешь кофе? – спросила мать.

– Да, но лучше чаю, если можно, – ответила Аня. Господи, они говорили, как будто не стояли в коридоре квартиры, а находились на великосветском рауте у королевы Англии.

– Только я сначала умоюсь… Немного устала.

– Конечно, иди. Думаю, ты еще помнишь, где что находится?

Аня кивнула.

– Ну и хорошо. Я пока поставлю чайник.

Девушка зашла в ванную комнату, и устало оперлась на раковину. Весь день в волнении и беготне, но, слава Богу, с отцом все хорошо. Она взглянула на себя в зеркало и попыталась улыбнуться. А чего ты ожидала, дурочка? Что отец будет лежать, сложив на груди руки, а вокруг кровати будут стоять коллеги и родственники в черном? Очень смешно, просто обхохочешься, мадмуазель. Аня вздохнула и открыла кран. На самом деле очень несмешно: именно так она себе все и представляла. И сейчас, когда она увидела его, вполне здорового, только немного уставшего… только тогда она смогла убедить себя, что все в порядке.

Аня умылась, несколькими небрежными движениями поправила прическу и прошла на кухню. Мать стояла у стола и что-то резала. Тот же самый старый чайник, что и пять лет назад стоял на конфорке… Отец почему-то всегда был против кипячения воды в электрочайниках. Аня однажды пыталась убедить его, что это, по меньшей мере глупо и непрактично, но тот твердо стоял на своем. «Я никогда не буду пить чай из электрического чайника и никогда не стану есть всякую дерьмовую лапшу из остатков бумаги». Сказано это было не терпящим возражения тоном при матери, за что отец тотчас подвергся пятиминутной лекции о сквернословии в доме. Анна же, тогда пятнадцатилетний подросток, только смеялась, думая о том, что она бы могла и сама сказать что-нибудь похлеще (иногда и говорила, но только не в присутствии родителей, нет-нет). Сейчас же от этого воспоминания она только улыбнулась. Те хорошие времена закончились вместе с ее сообщением о том, что они скоро станут бабушкой и дедушкой. Бах, и все разлетелось на кусочки.

Аня осторожно поднырнула под слишком низко висящий плафон лампы и села за стол. Валентина обернулась, странно посмотрела на нее, но промолчала. Аня сначала ничего не поняла, но потом сообразила, что уселась на то место, где всегда сидела мать. Мимолетное чувство смущения охватило ее, но тотчас погасло – ей было, в общем-то, плевать. Уже не маленькая.

Вода закипела – Валентина предусмотрительно сняла свисток, чтобы ненароком не разбудить мужа. Женщина сняла чайник с огня, наполнила маленький изящный «заварник» из тонкого фарфора. Отец подарил его матери на один из день рождений, только Аня не могла вспомнить на какой. Раньше чайничек с узором из бледных, но четко очерченных роз стоял в серванте, в большой комнате среди десятка других безделушек: набора серебряных приборов на три персоны в обитой бархатом деревянной коробочке; какого-то особенного, жутко дорогого штопора для вин; маленьких пиал для саке… Что ж это, подумала Аня, мама для нее достала такую ценную игрушку? Из-за того, что она приехала?

Мать подошла к обеденному столику и выставила пару тарелочек с нарезанным сервелатом и сыром. Мама вернулась за хлебом, а Аня быстро, чтобы та не увидела, схватила кусочек колбасы, сжевала его… и снова почувствовала себя маленькой девочкой, которая вернулась домой из школы, и, дожидаясь, пока мать разогреет суп, по мере возможностей таскает со стола все, до чего может дотянуться.

– Чему улыбаешься? – мама поставила перед ней вазочку с печеньем и корзинку с нарезанным хлебом.

– Да так, вспомнила кое-что, – сказала Аня. Взяла кусок хлеба и быстренько соорудила себе простой, но от этого не менее вкусный бутерброд из двух пластиков колбасы и сыра.

– Подождала бы, пока чай заварится.

– Кушать хочется, мам, – с набитым ртом ответила дочь. Она и сама не знала, что так проголодалась. Мать вернулась к чайнику и забренчала кружками.

– В дороге наверняка питалась какой-нибудь ерундой из этих мерзких привокзальных ларьков?

Аня помахала в воздухе бутербродом: фифти-фифти, мол. Только потом сообразила, что мать стоит к ней спиной, поэтому, с трудом проглотив кусок, сказала:

– Так, мам. Взяла пару пакетиков чипсов, да сухариков.

– Ну конечно, как всегда. Я сколько раз тебе говорила, чтобы ты не ела эту ерунду?

Мать поставила на стол две дымящиеся кружки с ароматным чаем и посмотрела на дочь.

– Доведешь себя до язвы, как твой отец. Он вот был большим поклонником всяких пирожков из буфета еще в институте. За что и поплатился.

– Я не знала, что у отца язва, – сказала Аня.

– К тому времени, как ты родилась, она уже года два как была залечена. Ничего серьезного, я заставила его вовремя показаться врачу. Помнится, стоило ему не перехватить хотя бы булочку раз в два-три часа, так начиналась свистопляска…

Мать говорила что-то еще, и Аня кивала в нужных местах, слишком увлеченная едой. На самом деле, отец говорил ей про свою язву давным-давно, лет десять назад. Просто он пообещал Валентине, что никому ничего не будет рассказывать. Жена, как он думал, считала себя немного виновной в том, что он не питался в то время как следует. С учебой в институте, с обязанностями старосты, и с двумя-тремя вечерними кружками «по интересам» у нее не всегда находилось время приготовить ужин (не говоря уж про завтрак) своему мужу. Отец не обижался, все понимал, просто, как он говорил, «твоя мама такой человек, который сначала что-то сделает, не подумав, а потом уже начинает чувствовать себя виноватой». Тогда Аня его не поняла, но потом, когда пришла с одной забавной новостью домой, то сообразила, о чем именно говорил отец. Еще как сообразила.

– Как у тебя дела, Ань? Как работа? Как живется на новом месте?

– Все хорошо, мам. Получаю не плохо. Ну и вообще…

Она пожала плечами.

– Одна живешь?

Аня коротко взглянула на маму.

– Одна.

Женщина вздохнула, долила себе еще чаю.

– Аня, у тебя что-то случилось?

Девушка медленно отложила половинку бутерброда в сторону. Валентина смотрела на дочь, не говоря больше ни слова.

– Мама, я не знаю, с чего ты взяла, но у меня на самом деле все в порядке. Все очень хорошо. Честно.

Несколько секунд женщина смотрела на Анну, а потом улыбнулась и сказала::

– Аня, я твоя мать. Мы долго не виделись, так уж получилось… Но от этого ты не перестала быть моей дочерью. Я вижу, что у тебя не все в порядке, вижу по тому, как ты поправляешь волосы, по тому, как ты ешь. Я увидела это сразу же, как только открыла дверь.