Текст книги "Проект Каин. Адам (СИ)"

Автор книги: Даниил Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

Глава двадцать первая

1.

Он следовал за ними как мог быстро, но, конечно же, тягаться в скорости с пусть и сломанной, но машиной, не было никакой возможности. В конце концов, он никакой не супермен из комиксов, умеющий летать, ломать стены и все такое прочее, поэтому тот момент у развилки шоссе, когда группа Максима распалась Андрей не застал.

Самарин добрался до стелы, отмечающей центр кольца дорог, почти в тот же момент, когда Аня плакала, сидя в комнатушке, похожей на тюремный карцер, после унизительных процедур проверки на заражение «Каином», а Николай Гладышев в полумраке шашлычной показывал Максиму свое новое приобретение – изящную «цептеровскую» сковородку. То есть приблизительно около девяти утра 14 октября.

Он некоторое время стоял на обочине кольца, глубоко вдыхая холодный утренний воздух. Солнце скрывалось где-то в вышине, за облаками. Андрей поднял лицо вверх, наслаждаясь омывающими бледную кожу лучами и не обращая внимания на легкие уколы боли, идущие от плотно зажмуренных глаз. Да, может быть найти хорошие солнечные очки и вправду не такая уж плохая идея, иначе сложно себе представить, как он будет идти днем. С другой стороны (он мрачно усмехнулся), если ему удастся сделать то, что он задумал, то очки и не понадобятся. Безотчетным движением парень опустил руку в карман куртки, пробежался пальцами по холодному металлу пистолета. Одно ощущение мягкого тепла солнца было достаточной наградой за ночное путешествие, но еще большей наградой будет то, что он сделает, когда все закончится. Самарин вздохнул, вынул из кармана руку, опустил лицо и натянул на голову капюшон. Еще было не время думать об этом, иначе – как ему прекрасно известно – ни о чем другом он думать уже не сможет. А надо еще решить, куда идти дальше.

Андрей открыл глаза и рассеяно оглядел две одинаково пустынные серые дорожные линии, расходящиеся в противоположные от стелы стороны. Полотно асфальта поблескивало пятнами луж, похожее на слежавшуюся тюленью шкуру. Право и лево. Восток и запад. Куда же ему идти? Он подошел поближе к перекрестку, бросил мимолетный взгляд на стрелу стелы, и задумчиво посмотрел по сторонам. Вроде бы, решение было вполне логичным: идти надо на восток, не даром же сержант упоминал в разговоре с Максимом Лососево. До поселка несколько километров, и, как полагал Андрей, найти военную часть в том районе особого труда не составит. А куда надо отдать диск с записью? Правильно, военным, молодец! Он задумчиво посмотрел направо, ощущая непонятную тревогу, как будто что-то было неправильно. Но что именно? Он еще некоторое время постоял, раздумывая. Чувство неправильности никуда не уходило (как он в тайне надеялся), поэтому, похоже, выбор оставался только один.

Самарин тяжело вздохнул, склонил голову. Как же ему не хотелось этого делать! Но надо было разобраться, идти вот так, ожидая неизвестно чего, ему вовсе не хотелось. Тогда уж лучше все бросить и вернуться в мертвый город, лежащий на горизонте. Так что если он хотел это сделать, то надо делать быстро, пока вся его решимость не ушла, как вода уходит в песок. Парень сцепил руки, плотно зажмурил глаза, сосредотачиваясь, а потом глубоко, полной грудью, вдохнул.

Андрей застонал, хрустнули костяшки побелевших пальцев, а глаза, такие убийственно чувствительные к свету, широко распахнулись. Ослабевшие ноги подкосились, и он упал на колени, содрав с них кожу (Андрей заметил сей факт только спустя час, во время привала). Он стал падать вперед, но инстинктивно успел подставить руки и так замер посреди дороги, похожий на странного, содрогающегося от боли мула. Широко раскрытые глаза уставились на стелу, возвышавшуюся над ним как карающая длань самого Господа Бога, но человек не видел ничего. Боль вгрызалась в сознание, затуманивая его, однако не закрывая увиденное. Самарин застонал, и с усилием, показавшимся ему титаническим, закрыл глаза. Боль стала ослабевать, и он благодарно всхлипнул, ощущая, как вместе с выдыхаемым воздухом уходят последние багровые всполохи, охватившие мозг. Андрей плюхнулся на пятую точку, прикрывая трясущимися руками слезящиеся глаза.

– Оно явно того не стоило, – прохрипел он и закашлялся. Теперь он знал, хотя прекрасно мог бы обойтись без этого.

Некоторое – довольно продолжительное – время он сидел на заднице, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце и размышляя, какой толк от уверенности в том, что та девушка ушла на восток, а двое мужчин – на запад. Что с того? Какая разница, пусть даже бы они друг друга поубивали, закопались в землю или вовсе улетели на небеса, как райские птички? Он слабо засмеялся, но почти тотчас снова зашелся в приступе глубокого кашля заядлого курильщика. Приоткрыл глаза, ожидая увидеть на ладони, прикрывающей рот, капельки крови, но ничего не заметил кроме грязи с асфальта и нескольких мелких камешков, вдавившихся в кожу. Андрей рассеяно обтер руку об штанину и медленно, осторожно, поднялся на ноги.

Самарин поднял голову и прищурился, глядя в ту сторону, куда ушли Максим и еще один, неизвестный ему мужчина. Они были в нескольких километрах от него, в каком-то здании. Андрей, конечно, мог узнать точнее, но как-то не очень хотелось. Да и не к чему; теперь, когда неприятное тревожащее чувство прошло, он понял: его волновало именно то, что группа, за которой он шел, разделилась. «Не то чтобы это как-то меняло мои планы, – мрачно подумал он, – так что не стоило и тратить силы». Девушка же добралась до места назначения на автомобиле, вместе с сержантом – теперь он знал и это. «Впрочем, – подумал Андрей, – хоть какая-то польза от идиотского поступка есть». Теперь он точно знал, где находится часть. Хотя было и еще кое-что, гораздо менее приятное и почему-то напоминающее о Горецке. Намек, засевший в голове как заезженная популярная мелодия. Он покачал головой, не понимая, что не так. В конце концов, Андрей принял единственное решение, доступное на данный момент: дойти до места и разобраться что к чему уже там. Действительно, какой еще мог быть выбор кроме как повторить недавний эксперимент, на память о котором осталось пятно грязи на заднице и пульсирующая в висках головная боль? Нет уж, благодарим покорно, лучше не стоит.

Вздохнув, он натянул спавший капюшон на голову, и, сгорбившись под лучами солнца, зашагал по обочине шоссе в ту сторону, куда ехала Аня. Зыбкая тень как будто в нерешительности следовала за ним, приклеившись к подошвам ботинок как грязная, застиранная тряпка. Спустя полчаса солнце за облаками поднялось выше, и человек сошел с дороги, почти сразу исчезнув в густом подлеске, обильно росшем вдоль обочины. Исчез, оставив после себя пустынное шоссе, по которому за этот день так и не проехало ни одного автомобиля.

2.

Как Андрей и ожидал, часть нашлась довольно быстро. В этом не было ничего удивительного – благодаря Ане (хотя она этого и не знала) Самарин теперь точно знал, где надо искать. К вечеру того же дня, как он покинул перекресток, Андрей уже смотрел на ярко освещенные ворота, в которые то и дело въезжали грузовики военных. Другое дело, что за две недели ему так и не удалось придумать, как передать диск по назначению. Это угнетало… и очень злило.

Самарин сидел на небольшом пригорке на опушке леса и жевал кусок колбасы, раздобытый в одном из продуктовых в Лососево. Колбаса недвусмысленно попахивала (электричество в поселке отключили давненько, поэтому на сохранность продуктов надеяться было нечего). Андрей нашел ее на складе, в куче подобного неудобоваримого мусора… Но, как известно, нищие не выбирают. Все-таки желание пожрать преобладало над страхом потом проблеваться. Хотя он полагал, его желудок мог вынести и не такое издевательство, поэтому у него не возникло ни малейшей толики сомнения, набивать ли рюкзак такой сомнительной едой или нет.

Он откусил еще кусок, прожевал, сплюнул хрящик в пожелтевшую траву, едва заметно колышущуюся на ветру. Посмотрел на колбасу, вздохнул, спрятал ее в стоящий рядом рюкзак. От чего бы он сейчас не отказался, так это от булочки свежего хлеба. Или даже не очень свежего. Но, к сожалению, пока ему ничего такого не попадалось: похоже, военные тщательно подчистили все окрестности. В этом не было ничего удивительного – как он подозревал, спустя недельку они бы не побрезговали и той колбасой, которую ему удалось утащить. Нищие, как известно… впрочем, и так понятно.

Андрей отложил рюкзак и посмотрел на звездное небо. Сегодня хоть, слава Богу, не было дождя – приятно оставаться сухим, а не насквозь мокрым, как все последние дни на протяжении недели, когда он чувствовал себя так, словно только что вылез из ближайшего озерца. Как, однако, мало надо человеку для счастья… Он встал, расстегнул ремень, начал мочиться со склона пригорка, наблюдая за тем, как струя серебристо мерцает в лунном свете.

Дела в части, похоже, были не ахти. Он не знал, так ли это на самом деле, но… нет, знал, чего там, конечно знал. Вроде не было никаких причин так думать: солдаты ходили с заряженными автоматами, спокойные, сытые; грузовики постоянно разъезжались в разные стороны за продовольствием, топливом, одеждой и бог знает, чем еще; с территории части круглые сутки раздавались голоса людей, занятых своим делом, шумели многочисленные генераторы и двигатели тяжелой техники… Все было правильно, все было так как и должно быть. Но только Андрей за эти две недели понял, что на самом деле часть была островком в бушующем океане, причем островком, который вот-вот могли поглотить беспощадные волны.

Прежде всего, количество людей. Он не знал, понимали ли это главный, но он-то прекрасно видел, что их было слишком много. Слишком много для такого маленького пространства, на котором им приходилось ютиться. Человек, конечно, существо стадное… но не до такой степени. Самарин догадывался, почему до сих пор не повыгоняли всех гражданских: во-первых, у военных еще была надежда на то, что ситуация во внешнем мире как-нибудь разрешится, а во-вторых… во-вторых кто-то думал, что все эти люди – потенциальная рабочая сила. Андрей и сам не знал, откуда ему пришла в голову эта идея, но в том, что она верна он даже не сомневался. Вот только этот кто-то ошибался, оставляя за безопасными стенами военного городка всех подряд: менеджеры по продажам и торговцы сотовыми телефонами вряд ли могли предоставить за еду и кров хоть что-то взамен.

Второй причиной было присутствие тех, других, что прятались в лесах и полях вокруг обнесенной бетонной стеной части. Они приходили из города небольшими группами и оставались здесь, скрываясь от военных, прячась, как прячутся в траве змеи. Он видел их, грязных, оборванных, с ранами как старыми, так и свежими, видел, как они приходили со стороны покинутого Горецка. Они приходили ночью и оставались на почтительном расстоянии от людей… но они былии их становилось все больше. Самарин не знал, что влекло их сюда, но факт оставался фактом: с каждым ночным часом зараженные прибывали сюда и чего-то ждали. Одна только мысль о том, что леса, поля, холмы вокруг кишели больными, уже была достаточно веским доводом, чтобы уйти как можно дальше. Но он должен был передать диск с записью. Мысль о том, что толку от этого уже не было, Самарин гнал от себя как мог бы прогонять прилипчивую муху. Безуспешно, но со всем старанием.

Андрей застегнул ширинку и уселся рядом со своим рюкзаком. Надо было убираться отсюда. Возможно, он мог бы попытать счастья в каком-нибудь другом месте, но что-то его останавливало. Наверное, неуверенность в том, что ему представится еще один такой же шанс: вероятность того, что где-то в ближайшей округе были представители вооруженных сил исчезающее мала. А ему нужны были именно военные; раз уж они заварили эту кашу, так пусть и попытаются ее расхлебать.

Самарин лег на спину, заложив за голову руки. Он и сам не мог толком понять, что его держало здесь. Иногда ему почти удавалось убедить себя в необходимости убраться прочь от греха подальше, но нечто останавливало его… нечто непонятное даже ему самому. Надо было подождать. Подождать и тогда все само собой решится. Некоторое время он лежал, глядя на звездное небо. Темное полотно прочертил росчерк падающей звезды, и он совсем как в детстве загадал желание. Улыбнувшись иссушенными губами, парень закрыл глаза, задремал, а спустя несколько минут провалился в сон.

Два часа спустя на пригорок, где спал человек, забралась собака, ободранный пудель, привлеченный запахом колбасы. Некоторое время он осторожно принюхивался к странному существу, размеренно дышащему во сне, не в силах разобрать, кто или что это такое. Наконец, решив, что пища, как бы вкусно она не пахла, не стоила того, чтобы связываться с ее хозяином, собака развернулась и, поскуливая, спустилась вниз, надеясь раздобыть еще чего-нибудь. В паре километров от спящего Андрея пуделя поймал один из зараженных и с удовольствием сожрал, при этом чуть насмерть не подавившись густой шерстью.

В безоблачном небе ярко сияла Большая Медведица, заливая своим холодным светом спящую землю.

3.

Малышев сидел за столом, перебирая бумаги. Отчеты, отчеты, отчеты и снова отчеты. Все как один хуже предыдущего.

Майор в раздражении оттолкнул от себя кипу листков, несколько бумаг спланировало на пол, да так и остались там лежать. Он лишь равнодушно взглянул на них, но даже и не подумал поднимать. Хрен с ними, как говорил один из его бывших офицеров, теперь сидевший в уютной комнатушке два на два метра, расположенной в карантинном блоке, куда пихали всех неизлечимых пациентов.

Дела шли не важно. Плохо другое: становилось все хуже. Запасы всего чего только можно, начиная спичками и заканчивая портянками, неминуемо двигались к концу. А эта самовлюбленная скотина Маслов до сих пор был уверен, что рано или поздно им помогут. Угу, держи карман шире.

Малышев искренне недоумевал, как толстый боров до сих пор сохранял веру в то, что все еще может обернуться к лучшему. Они держали связь с несколькими военными формированиями из ближайших областей, но везде было одно и то же: болезнь, анархия, мародеры, толпы больных безумцев на улицах городов… Какможно было верить, что кто-то сможет навести порядок? От главнокомандующего уже неделю не поступало никаких приказов, и Малышев практически не сомневался: президент либо мертв, либо шатается по улицам вместе с остальными больными. Он, конечно, предпочел бы второй вариант, но суть дела от этого не менялась. Так или иначе, они остались предоставленными сами себе, а то, как вел дела Маслов, могло привести только к одному: всем им светил если не скорый, то уж точно мучительный конец. Что нисколько не устраивает вашего покорного слугу, майора Константина Малышева. И, самое поганое, полковник всего этого, кажется, не понимает. Или просто не хочет понимать. Вместо того, чтобы подумать, как быть дальше, он приказывает отстреливать мародеров и обирать магазины с необходимыми товарами… А, да, еще каждый вечер проводит получасовые совещания с офицерским составом, чтобы, как он выражается, «выработать дальнейшую стратегию выживания». Идиот.

Малышев нагнулся, поднял с пола упавшие листки, мельком пробежался по ним взглядом. Солярки было столько-то, осталось столько-то, макарон столько-то и столько-то… Удручающе однообразные столбцы цифр, которые, надо заметить, неумолимо уменьшались с каждым днем, не смотря на все потуги Маслова как-то восполнить тающие припасы. Он просто не понимал, в чем проблема.

Майор пробурчал нелицеприятный эпитет, потер лоб. К нему вернулось воспоминание, когда он не далее как неделю назад предложил простой и действенный способ решения этой проблемы. Если это и не помогло бы полностью, то хотя бы реально позволило сократить расходы на всем. Когда Маслов обрисовал ситуацию и предложил всем высказаться с предложениями (если они, конечно, имелись), майор выдвинул идею, простую, как сваренное вкрутую яйцо. Заключалась она в следующем: всех тех, кто сидел в карантинном блоке, и у кого уже точно было подтверждено наличие в крови вируса, взять и скопом выгнать за ворота – пусть разбираются сами как хотят. Свои слова он подкрепил простой мыслью: толку от них никакого, а жрать они не прекращали.

Эта сука Маслов взвился так, как будто Малышев как минимум предложил каждого из несчастных расстрелять. Он орал и брызгал слюной, называя майора попеременно то эсесовцем, то маньяком, то, почему-то, татарином. В конце концов, его лицо приобрело насыщенный кирпичный цвет, и Малышев даже начал надеяться на то, что у старого пердуна случится инфаркт, но, к счастью или не счастью, все обошлось. В общем, Константин и сам признал (хотя и не сказал этого в слух), что идея не из лучших. Слишком велик шанс, что выгнанные за ворота останутся стоять на месте и молить, чтобы их впустили обратно. Тогда и правда пришлось бы их всех расстрелять, а это не лучшим образом подействует на моральное состояние солдат, которое было и без того отвратительным.

Малышев встал из-за стола, прошелся по кабинету, разминая затекшие мышцы. Нет, конечно, сам его поступок и предложение на том совещании – не более чем попытка как-то спровоцировать Маслова. Он чувствовал, что рано или поздно ему надоест выслушивать бредовые приказы полковника, который, похоже, до сих пор искренне верил в Армию, Президента и прочую ерунду. Конечно, он мог дезертировать – вряд ли бы его стали искать и пытаться поймать. Только оставаться в одиночку ему не хотелось. Он осознавал, что его, как акулу кровь, тянула к себе власть, ее насыщенный, соленый запах. Остальное ему не особо нужно, да и, в общем-то, бесполезно, как разбитые елочные игрушки.

Майор взглянул на часы – до очередного никому не нужного, но изображающего деятельность совещания оставалось двадцать минут. Он провел тыльной стороной ладони по щеке, прислушиваясь к неприятному треску щетины. Побриться? Нет, может, увидев его небритым, полковник выйдет из себя и тогда его точно хватит удар. Кто знает? В жизни всякое бывает, кому-кому, а уж ему это известно получше многих.

Майор криво ухмыльнулся, снова сел за стол, взял со стола бумагу и погрузился в пространный отчет о последней поездке в город за припасами. Часы за спиной показывали двенадцать минут десятого.

4.

Аня укрылась до подбородка одеялом, прислушиваясь к сопящей в темноте соседке по комнате – Ольге. Она улыбнулась, когда Ольга сказала во сне что-то похожее на «комесь», перевернулась на другой бок и снова ровно задышала.

Анна провела здесь, в Санатории, как называл его Сергей, около недели и чувствовала себя вполне даже неплохо. Девушка понимала, что это чувство вызвано размеренной жизнью – даже лучше назвать это существованием– но было и еще кое-что, в чем она не хотела себе признаваться. Пока что не хотела, потому что боялась ошибиться.

«Да ладно, чего там, – подумала она и перевернулась на другой бок, невидящими глазами глядя в окно, на котором мягко мерцали отраженным светом фонарей потеки дождя. – Не надо лгать хотя бы самой себе, подружка. Ты прекрасно знаешь, из-за чего у тебя такое восхитительное чувство, будто ты недавно выпила пару бокалов хорошего вина. Сколько раз было одно и то же, так что мы-то с тобой знаем, к чему и отчего все это. Не будем вилять и юлить, признаем как есть: ты снова…»

Нет! Не надо думать об этом. Она перевернулась на спину, сцепила руки в замок, надеясь усмирить тот огонек, что вспыхнул в ней. Знакомый до боли и очень приятный огонек. Только вел он опять к одному и тому же: вспышке, безумной вспышке и горечи в конце. Спасибо, уже проходили, можете оставить этот кусочек себе. Она съела довольно, больше, чем многие за всю жизнь. Еще раз наступать на те же грабли? Благодарю покорно.

Она вздохнула, снова перевернулась на бок, стала смотреть на капли дождя. Они напомнили ей слезы, все те слезы, что она пролила из-за мужчин, встречавшихся ей на пути. Звучит напыщенно, но гораздо хуже то, что это было правдой. Еще раз влетать в одно и то же – Господи, она, конечно, не блещет интуицией, но… Но и не полная дура.

– Как всегда, – прошептала она едва слышно. Да, как всегда.

Разве она была виновата в том, что влюблялась? Разве виновата? Кто-то бы сказал – да, конечно, как же иначе. Но было ли это правдой? Или, если хотите, было ли это всей правдой? Она знала, как называют таких как она мужчины ( еще бы не знала – вспомни милый разговор, подслушанный тобой в туалете, и больше никаких объяснений не потребуется). Она не понимала другого: почему то, что в ней потребность любить и быть любимой была сильней всего остального, делало ее отличной от других. Разве из-за этого она становилось хуже? В понятии мужчин они должны были перетрахать как можно больше девок до свадьбы, а потом жениться на девственнице. Идеальный вариант, прекрасно согласовывавшийся с их логикой. Самое смешное, многие женщины, не смотря ни на что, соглашались с этим. Будто бы сразу же после свадьбы кто-то переключал в их мозгах тумблер, отчего они начинали яростно поддерживать мужчин в их шовинизме. Имели ли они такое право? Наверное, имели, как попугай в клетке имеет право с пренебрежением посматривать на голубей, клюющих мусор на мостовой в поисках чего-нибудь съедобного.

Аня мысленно пожала плечами, прекрасно понимая, что все ее рассуждения ни к чему не приведут. Она просто была такой, вот и все. И то, что некоторые пользовались таким ее мировоззрением, вовсе не доказывало, что онаплохая. Как раз наоборот: это выставляло напоказ то, какими являлись они.

Девушка на мгновение широко открыла глаза: такая простая и вместе с тем логичная мысль впервые пришла ей в голову. Разве она была виновата? Она делала что-то не так? Да ведь на самом деле нет. Они просто пользовались ей и при этом умудрялись внушить чувство вины за то, что она была с ними, будто она всего лишь проститутка, снятая за гроши на вокзале. Какое право они имели обращаться с ней как с вещью? Абсолютно никакого. Все дело в том, что она сама позволяла обращаться с собой так, вести себя с ней как с женщиной, которой можно заплатить дорогим кремом для рук, потом трахнуть, а потом, когда все будет кончено – равнодушно указать на дверь. Она впервые с горечью подумала, что те две ее неудачи с парнями в прошлом были не столько из-за них, сколько из-за нее. Это было неприятно осознавать, но она чувствовала, что так оно и есть. Но это не меняло одного: она, похоже, медленно, но верно влюблялась в Сергея. Да ладно, чего уж там, начала говорить честно так уж надо продолжать. Она не влюблялась. Она ужепо уши в него втрескалась.

«Ну вот, ты и призналась в этом хотя бы самой себе, – подумала она. – Поздравляю, подруга, класс. Мало того, что ты оказалась непонятно где на правах то ли пациента то ли – что более вероятно – пленницы, так умудрилась еще больше усложнить свою жизнь. Это у тебя неплохо получается».

С другой стороны, говорить об этом емуона не собиралась. Ни к чему, и без того хлопот хватает. Она справиться со своими чувствами как-нибудь сама, без посторонней помощи. Пора, в конце концов, становиться взрослой.

Она едва слышно вздохнула. Был еще Макс. Они были… близки, той ночью, в пустой квартире. Меняло ли это что-то? Она не знала, но боялась, что да. Это был ее третий мужчина, но первый, с которым она была близка не по любви, а… Что именно «а» девушка не знала и от этого чувствовала свою вину. Она понимала, что для него это могло что-то значить, но любила ли она Максима? Некоторое время Аня напряженно думала, стараясь разобраться в чувствах, и, в конце концов, с облегчением (хотя сама этого и не осознавала) поняла, что нет, не любила. Теперь она это понимала, но Макс-то не знал. Конечно, был шанс, что он «сунул, вынул и забыл» (на щеках девушки выступил румянец), но почему-то Аня сомневалась, что так и было на самом деле. Достаточно вспомнить то, как он был ошарашен ее решением ехать в военную часть вместе с сержантом. Да, все так, но по большей части дело в том, что она просто знала. Была ли это женская интуиция, просто предчувствие или что-то совсем другое, но факт оставался фактом: для него это значило больше чем для нее. Возможно, много больше. Он был не плохим парнем, но…

За окном раздался громкий окрик, кто-то заорал, отдавая какие-то команды. Аня тряхнула головой, выныривая из омута своих непростых размышлений, откинула одеяло, встала и босиком подошла к окну. Из-за идущего дождя разобрать что-то толком не получалось, но снаружи явно что-то происходило. Девушка вздрогнула, когда взревел мощный двигатель машины. Кто-то отдавал команды, голос показался знакомым, но вспомнить, где она его слышала, не удавалось. По спине пробежала дрожь, но была ли она вызвана холодом или внезапным неприятным предчувствием – не разобрать. Девушка обхватила плечи руками и мелко задрожала, вглядываясь в яркую круговерть огней за окном. Там что-то происходило. И она твердо знала, что это «что-то» не сулило ничего хорошего.

Абсолютно ничего хорошего.

5.

Девять часов, двадцать две минуты.

Первым на этообратил внимания часовой на северо-западной башне периметра.

Он совсем недавно заступил на свой пост, поэтому оглядывал окружающие часть пространства что называется «не замыленным» взглядом. Часовой сидел, спрятавшись за бортик вышки, и поеживался на усилившемся ветерке. Он поминутно оглядывал скрытую темнотой землю под ним, мысленно благодаря Бога за то, что сегодня не его очередь дежурить на юго-западном посту. Там протекала крыша, и никто пока не удосужился ее подлатать. Сидеть под постоянно льющейся сверху холодной водой удовольствие гораздо ниже среднего, уж он-то знал. А в такую погоду, когда дул порывистый ветер, да еще и шел дождь, ночь превращалась в настоящую пытку, когда ты больше думал о том, как согреть промерзшие кости, чем наблюдал за…

Паренек вдруг привстал на месте, сжимая в руках разом потяжелевший АК. Его взгляд уперся в одну точку, в небольшой, едва различимый в темноте холмик, почти на самой границе с освещенным пространством. Несколько минут рядовой, прищурившись, вглядывался, стараясь разобрать, померещилось ли ему или нет. Прошла минута, вторая. Нет, наверное, показалось. Проклятый дождь, ничего больше. Расслабившись, он уже почти уселся обратно, как глаз снова уловил движение. Нет, даже не движение, а всего лишь намек на него. Только следдвижения. Рядовой почувствовал, как почему-то напряглись мышцы плеч. Там что-то было? Или нет? Может быть…

Он вздрогнул и схватился за рацию, потянул ее из нагрудного кармана. Никаких сомнений больше не было. Часовой вдавил маленькую кнопку и быстро сказал в трещавшую статикой коробочку:

– Северо-запад, второй пост. У меня движение.

Не дожидаясь ответа, чувствуя болезненное возбуждение, он, не глядя, сунул рацию обратно, подхватил стоящий под рукой автомат и, не думая, что делает, мягко снял АК с предохранителя.

6.

– Капитан, у нас проблема.

Вепрев поднял голову и посмотрел налитыми кровью глазами на лейтенанта, стоявшего перед ним навытяжку. Десантник шаркнул рукой по щеке, ощущая покалывание щетинок. Господи, как же он устал. Просто вымотан до предела.

– Что случилось? – голос Евгения Вепрева прозвучал хрипло, будто у простуженного.

– Не знаю точно. Северо-западная башня. Часовой засек движение.

– Движение? Что это значит, черт побери? Собака? Лисица? Леший?

– Никак нет, товарищ капитан. Похоже, там человек.

Вепрев некоторое время просто смотрел на лейтенанта, с трудом соображая, что сие означает. Человек. Какого черта кому-то делать за территорией части ночью? Это было глупо и опасно. Если только, конечно, это был ихчеловек.

Капитан встал, усилием воли отгоняя сонливость. Он провел ладонью по лицу, словно стараясь стянуть с него маску усталости, повел плечами, выпрямился. Взял со стола автомат и пошел к выходу из комнаты.

– Дай Бог, чтобы твой дежурный не ошибся. Иначе ему будет не отделаться тремя нарядами вне очереди. Пошли.

Быстрым шагом офицеры вышли в дождь. Они направлялись к северо-западному углу стены с твердым намерением взобраться наверх и посмотреть самим на то, что увидел солдат. Было 9:31.

7.

9:32.

Малышев зашел в кабинет полковника и мысленно вздохнул: конечно же, все уже здесь, он последний. Иногда у него возникала мысль, что они специально сговорились приходить пораньше, чтобы выставлять его идиотом. Он привычным жестом потер виски, где зарождалась головная боль. Этого еще не хватало…

Майор молча прошел на свободное место, сел почти на самом углу длинного стола. Все это время Маслов не спускал с него тяжелого взгляда. Константин Малышев невозмутимо положил перед собой папку, достал несколько листочков с отчетами и посмотрел прямо в глаза набычившемуся полковнику. Головная боль разрасталась от висков, уходя к затылку, но он не опускал взгляда. Наконец, Маслов пожевал губами, словно пробуя на вкус что-то неприятное, открыл свой широкий рыбий рот и сказал:

– Что ж… Все здесь. Наконец-то, – быстрый взгляд в сторону Малышева. – Начнем. Прежде всего, как у нас обстоят дела с ГСМ. Василий Петрович, будьте добры.

Василий Петрович – сержант, который сидел на должности заведующего горюче-смазочными уже более пятнадцати лет – поднялся, провел черной от въевшегося мазута рукой по лысине, и начал, спотыкаясь чуть ли не на каждом слове, рассказывать о том, сколько за два дня удалось экспроприировать (то есть стащить) бензина, керосина, солярки и прочего нужного в хозяйстве горючего и смазывающего добра.

Малышев с отсутствующим видом поглядывал на костистого Петровича, вертя в руках дешевую авторучку «Бик». Господи, зачем это все? Чертовы сборища были никому не нужной тратой времени. Неужели они не понимали, что надо было что-то срочно решать, что-то делать, а не сидеть здесь за стенами как свора поджавших хвосты псов? Вместо этого они, как какие-то сумасшедшие белки, тащат к себе все, попавшееся под руку.

Он качнулся на задних ножках стула, ощущая, как боль ввинчивается в виски наподобие раскаленных болтов. Хотелось встать и уйти – и хрен с ними со всеми. Пусть сидят тут дальше и занимаются своей болтологией хоть до посинения. А он лучше…

За окном взревел двигатель бронетранспортера, Василий Петрович, только что со вкусом перечислявший количество бочек с соляркой, споткнулся, замолчал. Офицеры повернулись к единственному окну, послышался шепоток, похожий на шелест упавшей листвы.

– Что еще такое? – Маслов тяжело поднялся со своего места. – Какого черта там происходит, кто-нибудь может мне объяснить?

Малышев прислушивался к звукам за окном, ощущая, как головная боль уходит. Неожиданно у него возникло острое чувство: сейчас что-то должно произойти. Не особо раздумывая, что и зачем делает, подчиняясь только интуиции, он выронил ручку из рук. Брякнув по столу, она отскочила и скатилась куда-то вниз, под ноги. Кряхтя, майор нагнулся, желая ее поднять, и в этот момент ожила рация, стоявшая на столе.