Текст книги "Проект Каин. Адам (СИ)"

Автор книги: Даниил Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

Сержант медленно, с трудом встал, покачнулся (Аня испуганно вздохнула, боясь, что он упадет). Он по-прежнему прижимал к лицу руки, из под пальцев сочилась нереально алая в свете прожекторов кровь. Выпученные глаза таращились на равнодушную маску противогаза замершего перед ним солдата. Капли крови стекали по руке и шлепались на бетон. В голове Ани возник образ плачущего обиженного мальчика, только вот слезы у него были не прозрачные, а кровавые. Нервный смешок чуть не вырвался изо рта, но взгляд, брошенный на замершего перед ней солдата, мгновенно остудил этот идиотский порыв.

– Шагай, – ударивший сержанта солдат качнул стволом, показывая, чтобы тот шел впереди. Сержант снова пошатнулся, но все-таки сделал шаг, за ним еще один. Солдат дождался, пока мужчина пройдет мимо, потом пошел следом.

– Рядовой, – в голосе Вепрева по-прежнему не было никакого намека на эмоции. Солдат, конвоирующий покачивающегося, словно спьяну, сержанта, остановился и обернулся. Вепрев без улыбки смотрел в резиновое «лицо» рядового.

– Зайдете ко мне после окончания дежурства. Вопросы есть?

Ане показалось, что солдат напрягся, но сказать точно из-за дурацкого костюма химзащиты было не возможно. Похоже, что он, как и все остальные, понял, к чему это было сказано: причина продолжала шагать вперед, не обращая никакого внимания на окружающих и роняя на бетон капли крови. Солдат некоторое время таращился на капитана выпученными линзами противогаза, потом произнес глухим, лишенным выражения голосом:

– Так точно, товарищ капитан.

Вепрев кивнул, словно не ожидал ничего другого.

– Проводите… остальных, – сказал он, развернулся и исчез в предрассветной темноте.

Аня проводила его взглядом, дрожа на холодном утреннем ветерке. Снова стал накрапывать дождик, смывая с бетона капли крови. Аня смотрела на розовые струйки, стекающие в трещины под ногами, и ощущала пустоту. Надо же было так глупо влипнуть, вместо того, чтобы идти спокойно со своими друзьями… с Максимом. Она почувствовала, как в ней поднимается волна горечи, жалости к себе и усилием воли, сжав ладони в тугие кулачки, подавила ее. Сейчас было не место и уж точно не время, чтобы разреветься в своем коронном стиле.

– Пожалуйста, пройдемте в карантинную зону, – один из двоих оставшихся «резиновых» солдат указал на строение, так не понравившееся Ане. – Прошу.

Аня кивнула, и, так и не сказав ни слова, пошла в ту же сторону, что и невезучий сержант. Она шагала, глядя под ноги на капельки крови, поблескивающие в свете прожекторов, чувствуя себя странным охотником на крупную дичь, следующим за подранком. Анна пыталась отогнать от себя эти мысли, но ее взгляд то и дело возвращался к темным пятнышкам, и она снова начинала смотреть на них, раздумывая, где и когда сержант остановится. Остановится ли вообще. И сделает ли он это по своей воле.

6.

Они догнали сержанта и его конвоира метрах в двадцати от входа на территорию баракоподобного строения, огороженного высоким сетчатым забором. Глядя на длинное, мрачное строение Аня поняла, что это и есть та самая карантинная зона, куда их вели. Один раз она обернулась и увидела, как за ними так же под прицелом автомата следуют те два солдатика из кузова грузовика. Аня попыталась вспомнить их имена, и без особого удивления поняла, что это бесполезно. Она отвернулась, боясь сбиться с шага, и стала смотреть только вперед.

Сержант по-прежнему прижимал к правой щеке руку, из-под которой сочилась кровь. Но теперь его глаза смотрели более осмысленно: он постоянно косился на своего конвоира, и Аня видела, как во взгляде сержанта вспыхивает злость. Впрочем, он тотчас начинал смотреть себе под ноги, словно боялся, что человек в противогазе увидит это и снова ударит. «Наверное, действительно боялся, и пожалуй что не зря», – подумала девушка.

Подошли остальные, встали рядом с сержантом и Аней. Солдатики жались друг к другу как испуганные грозой овцы, жалобно глядя на равнодушные маски противогазов конвоиров. Один из них бросил непонимающий взгляд на сержанта, но тотчас тихонько охнул, увидев, что с ним. Двое «резиновых человечков» не опускали автоматы, третий подошел к двойным воротам, точнее, к прямоугольнику кодового замка. Неловкими движениями защелкал по кнопкам, раздался пронзительный писк, ворота, дребезжа, откатились в сторону и замерли, едва заметно подрагивая. Набиравший код солдат прошел первым и кивнул остальным.

– Проходите, – приказал один из тех, что не опускал автомат. – Не задерживайтесь.

Нестройной кучкой они прошли ворота, первый солдат вышел вперед и сейчас что-то говорил в миниатюрное устройство на стене.

Дверь, перед которой они сгрудились, мягко зашипела и отъехала в сторону. Один из конвоиров махнул автоматом. Сержант зашел первым, следом Анна, замыкали два солдата, имена которых девушка позабыла. От яркого света, бьющего из многочисленных ламп под потолком, Аня зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела, что все они стоят перед металлическим столом, за которым сидел санитар с изъеденным оспинами скучающим лицом.

– Что здесь?

– Контакт с больными, – ответил один из конвоиров. Аня почувствовала холодок от этих слов.

Санитар лениво кивнул:

– Девушку в третью, там сейчас Лена, остальных во вторую, пятую и шестую.

– Кого куда?

– Без разницы… Хотя нет, этого, с лицом, отведите в шестую. Там слегка… напачкано, так что хуже не будет.

И санитар зашелся противным кашляющим смехом. От этого звука – а скорее от всех событий, что происходили с такой невероятной быстротой – Аня почувствовала дурноту. И пока она шла, сопровождаемая одним из солдат в резиновом костюме, к двери карантинной камеры с ярко-красной тройкой на притолоке, она боялась только одного: как бы ее не вырвало прямо в коридоре. Потому что тогда могла бы оказаться запачканаи третья комната.

7.

Они остановились в придорожной шашлычке около 8 утра: надо было перекусить и решать, как быть дальше. Всю дорогу, пока шли от кольца, где расстались с Аней, мужчины почти не разговаривали, лишь изредка обмениваясь односложными фразами. Погода была под стать настроению: холодное, промозглое утро и легкая морось, повисшая в воздухе как кисея.

Кафе было заброшено, судя по всему больше недели: один из столов на площадке слева от входа лежал кверху ножками, как странное мертвое животное; мангал валялся неподалеку, глядя на мир пустым глазом покореженной трубы из-под разорванных пакетов с древесным углем; входная дверь была распахнута, впуская в заброшенное помещение сырость. Максим с Николаем некоторое время постояли, оглядывая двор и здание, переглянулись и, не сказав друг другу ни слова, пошли к дверям.

Макс равнодушно перешагнул через поваленный мангал, зашелестел никем не убираемой листвой около крыльца. Николай приоткрыл дверь, держа наготове монтировку, осмотрелся, кивнул парню и зашел в кафе. В шашлычке неприятно пахло сырым горелым деревом, грязью и почему-то сахарной ватой. Утренний свет – и без того довольно-таки тусклый из-за набежавших облаков – проникал слабыми лучами сквозь заляпанные грязью и листьями окна, расплываясь по полу едва видимыми серыми пятнами. Перевернутые стулья стояли на столах, зеркало за барной стойкой переливалось в темноте, отражая слабый уличный свет. Николай медленно прошелся по залу, половицы скрипели под ногами.

– Вроде никого, – он зачем-то перегнулся через стойку, заглянул под нее.

Максим прикрыл дверь, подошел к ближайшему столику, снял один из стульев и приладил к двери.

– Перекусим? – Николай освободил один из столиков и сейчас копался в рюкзаке. – Что будешь? С курицей или грибами?

Максим равнодушно взглянул на пакетики с лапшой, пожал плечами:

– Без разницы, – ответил он.

– Тогда с курицей, – после паузы сказал Николай.

Максим кивнул, ничего не ответив. Есть не хотелось.

– Пойду, поищу какую-нибудь кастрюлю на кухне. Не могли же все растащить, в конце концов?

Николай отставил рюкзак, зашел за стойку и исчез за дверью, ведущей в подсобные помещения. Максим некоторое время смотрел в полумрак, прислушиваясь, как Николай чем-то гремит и изредка матерится себе под нос. Звуки в пустом зале разносились далеко, порождая странное, глухое эхо. Эхо, которое как будто не желающее, чтобы его тревожили. Максим достал пачку сигарет, вытянул одну, закурил. Ему тоже не хотелось, чтобы его тревожили.

Николай вынырнул из темноты, сжимая в руках блестящую изящную сковородку. Максим смотрел на нее некоторое время, потом перевел взгляд на смущенного Колю.

– Да я знаю, что вроде бы ни к чему… – Николай покрутил в руках сковородку, словно бы недоумевая, как она к нему попала. Посмотрел на Макса и неловко пожал плечами: – Просто понравилась. В руке удобно сидит, а я всегда любил готовить.

Максим вымученно улыбнулся:

– Сейчас ты можешь взять, что тебе нравится. По крайней мере в Горецке и здесь… – он обвел взглядом пустой зал. – Непохоже, чтобы хозяин был против.

– Да… наверное.

Николай осторожно, как не Бог весть какую реликвию, положил сковороду на стол и снова стал рыться в своем рюкзаке. Он достал пакет с хлебом, колбасу, банку с медом… Максим смотрел на банку, сам не в силах понять, какие чувства она у него вызывает. Николай заметил взгляд парня, по лицу мужчины пробежала тень, но он промолчал.

Они неторопливо перекусили бутербродами, а потом сидели в полумраке кафе, курили сигареты, думая каждый о своем. Николай крутил в руках сковороду, изредка бросая быстрые взгляды на молчаливого Максима, рассеяно глядящего на бледное пятно окна. Дождь зарядил с новой силой, барабаня по крыше и листве. Этот звук вызывал не чувство уюта – как это обычно бывает, когда ты укрылся в тепле и относительном комфорте от непогоды – а изматывающее ощущение тревоги.

– Отвратительная погода, – сказал Николай.

– Да. Придется идти прямо по асфальту – обочины превратятся в черт знает что.

– Наверное, – Николай помолчал и спросил: – Все по-прежнему? Идем в Челябинск?

Максим посмотрел на Николая.

– Да. Как и решили.

– Ну и хорошо, – Николай кивнул, стал собирать пакеты в рюкзак.

Максим некоторое время смотрел на его аккуратные движения, а потом спросил:

– Почему ты идешь со мной?

Николай прекратил собирать вещи, отложил в сторону рюкзак и присел на стул. Его лицо оставалось невозмутимым, но в глубине души он почувствовал что-то сродни облегчению: ему не нравилось то, что Максим молчал с самого утра, наливаясь то ли злостью, то ли обидой. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, из-за чего у него такое отвратительное настроение, вернее, из-за кого. Как можно было и не гадать, что между ними было… хотя это уже не мое дело, подумал Николай, глядя на Макса и собираясь с мыслями. Ему нравился этот парень, нравилась его целеустремленность, но этот налет жесткости, иногда переходящей в жестокость… Не то чтобы это было плохо – это было и было – но с другой стороны человек с таким характером в определенной ситуации мог быть не очень приятным в общении. И то, что он первым упомянул Аню, было хорошим признаком; тащиться несколько сотен километров с обидевшимся на всех и вся мужчиной удовольствие гораздо ниже среднего. Все это пролетело в голове Николая за пару, секунд.

– Не оставаться же мне в городе, полном этих… людей. Надо выбираться из Горецка, а Челябинск ничем не хуже других мест. Можно даже сказать, что и получше. Суровые челябинские мужики могут помочь в решении нашей проблемы.

Максим не улыбнулся, он снова смотрел в пыльное окно.

– Не думаю, что они нам чем-нибудь помогут. Сильно подозреваю, что там ситуация не лучше нашей.

– Ты так думаешь? То есть, действительно?

– Да. Наверное, – Максим пожал плечами, взял недоеденный бутерброд, откусил кусок и стал жевать без всякого удовольствия.

Николай несколько минут молчал, раздумывая.

– Все равно в Горецке оставаться было неразумно. После стычки с теми психами, что напали на грузовик, у меня вообще никаких сомнений не осталось.

– А зачем в Челябинск? – Макс пристально посмотрел на Николая. – Почему не куда-нибудь еще?

Николай вздохнул, отложил рюкзак в сторону.

– Макс, если ты спрашиваешь меня, почему я пошел с тобой, а не с Аней, то так и скажи. Во-первых, мне претит сама мысль оказаться в лагере военных, к тому же в карантинной зоне. Я практически не сомневаюсь, что это их рук дело, я уже говорил. Во-вторых, не думаю, что они там могут что-то сделать. Хотя шанс, конечно, есть. И вообще, мы с тобой решили идти в Челябинск, и первоначально идея была, если помнишь, моя, – он ухмыльнулся, разом сбросив десяток лет. – К тому же одному тащится чертовски скучно, не находишь?

Максим некоторое время смотрел на него, потом кивнул и слабо улыбнулся.

– Тогда больше не задавай дурацких вопросов, в дурацкие игры я не играю, – Николай подмигнул, улыбаясь, и снова начал собирать рюкзак.

– Спасибо, – Максим сам не знал, что хотел этим сказать, но Николай, кажется, понял и кивнул, ничего не ответив.

8.

Они вышли на дорогу через пару часов, оставив шашлычку за спиной. Облака низко нависли над землей, похожие на бурдюки, наполненные грязной водой. Максим оглянулся назад, но города не было видно из-за редкого лесочка неподалеку. Странно, но он почувствовал не облегчение, как должен был бы, а грусть, почти тоску. Все-таки это был его город, а сейчас он убегал из Горецка как лиса из курятника, услышавшая приближающийся лай собак.

– Идем? – спросил Николай.

– Ага.

Максим застегнул куртку под горло и подхватил рюкзак (в нем теперь поверх всего лежал пакет с древесным углем и бутылка горючей жидкости для растопки). Они постояли с полминуты, вдыхая чистый после прошедшего дождя воздух, а потом неторопливо пошли по шоссе вдоль обочины на восток. Солнце ненадолго выглянуло из-за туч, бросило на них сонный взгляд и снова спряталось в своей пушистой колыбели из облаков. Было 10 часов утра, 14 октября 2012 года.

Глава двадцатая

1.

Вирус «Каин» оказался неуязвимым при текущем уровне знаний ученых. Начавшись с небольшой вспышки, эпидемия распространилась по всей стране с той же скоростью, с какой капля крови пропитывает клочок хлопковой ткани. Теперь правительство не могло отрицать, что ситуация сложилась катастрофическая; волей-неволей, но президенту пришлось выступать по телевидению с новым обращением к гражданам и признать сложившуюся чрезвычайную ситуацию близкой к критической. Его речь изобиловала призывами сплотиться перед лицом новой угрозы, как всегда делала русская нация в момент кризиса. Выступление было прочувствованным и пламенным, но, к сожалению, многие его не услышали: электростанции пустели с ужасающей быстротой, служащие местных телевизионных и радио станции были либо больны, либо мертвы, а у оставшихся в живых и еще здоровых были проблемы понасущней, чем слушать очередное вранье. В конце концов, многие и без бубнящего президента знали, что происходит на улицах городов.

Вирус косил всех без разбора. Часть умирала: в основном ослабленные хроническими заболеваниями, старики и очень молодые люди. Не от «Каина», нет, а от того, что постоянно меняющийся вирус изнашивал иммунную систему организма; в этом, надо сказать, «Каин» был похож на СПИД, только действовал немного иначе. Если человек не умирал, то становился безумным (но не безмозглым) существом, одержимым страстью убивать и заражатьвсе живое.

Толпы этих не-людей бродили по городам, в которых раньше жили, и искали новые жертвы. Они разоряли магазины с продовольствием, когда хотели есть; взламывали дорогие бутики наравне с магазинами «секонд-хенд», если им требовалось одеться или переночевать; вваливались в квартиры (если удавалось) и тащили все, что попадало под руку. Мародеры не отставали от зараженных, грабя все подряд и частенько поджигая места своих грабежей. По улицам поползли пожары, некоторые кварталы выгорели дотла, даже не смотря на влажную, холодную погоду. Иногда грабители сталкивались с группами зараженных, и тогда в ход шло оружие. Бывало, побеждали мародеры. Бывало – нет.

Армия металась в разные стороны, не зная, за что схватится. Приказы, поступавшие к исполнителям на месте, часто были противоречивы, а иногда и вовсе бессмысленны. Ничего не понимающие солдаты дезертировали сотнями, а потом и тысячами, охваченные страхом и беспокойством за своих родных. Некоторые умирали или заражались, некоторые, узнав, что в городах не осталось тех, кто мог бы применить закон, становились оголтелыми ублюдками, убивающими всех подряд только из-за того, что в ихруках появилась власть, которую они так желали. Перестрелки на улицах городов стали таким же привычным делом, как идущий по утрам дождь.

Назревающий на юге страны конфликт, который, казалось, неминуемо должен был перерасти в полномасштабную войну, затих как-то сам собой из-за того, что ряды солдат и с той и с другой стороны косила болезнь. Рядовые, напуганные неверными, но ужасными новостями, приходящими из России, разбегались кто куда. Горячие горцы сначала заявили, что русские применили против них новый, неизвестный вид бактериологического оружия, но узнав, какова ситуация в России, тотчас заткнулась.

Страна распадалась на глазах, умирали все принципы, которые делали государство государством. Анархия, царившая на территории страны, превзошла все мыслимые пределы. В данный момент любое государство, имеющее войска, могло напасть на корчащегося в агонии Медведя и сделать с ним все, что заблагорассудится. Да только это никому было не интересно – у всех без исключения хватало проблем дома.

Вирус распространялся по всему миру, перекинувшись на США, где, благодаря развитой инфраструктуре, «Каин» появлялся во все новых городах с просто ошеломляющей быстротой. Конечно, правительство Соединенных Штатов, знавшая из своих источников, что происходит в России, сразу же ввело в стране чрезвычайное положение. В города были посланы солдаты Национальной Гвардии, применялись жесткие карантинные меры, но вирус продолжал распространяться, пусть и с гораздо меньшей скоростью, чем вначале. Страна боролась с болезнью, как здоровый организм борется с инфекцией, но шансов победить аналог вируса иммунодефицита не было. Но у них хотя бы была надежда, которой уже не было у России: та оказалась ввергнута в анархию, раздираемая изнутри болезнью, мародерами, паникой, страхом.

29 октября Российская Федерация как государство в том смысле, в котором это понимает человек, перестала существовать.

2.

КОМУ: ВСЕМ КОМАНДУЮЩИМ ВС.

ОТ: ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ РФ.

ТЕМА: КАИН.

ВНИМАНИЕ! НА ТЕРРИТОРИИ СТРАНЫ ВВОДИТСЯ ВОЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ. РАЗРЕШЕНО ПРИМЕНЕНИЕ СИЛЫ КО ВСЕМ, КТО ОКАЗЫВАЕТ СОПРОТИВЛЕНИЕ. ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ ВВЕРЯЮТСЯ В КОМАНДОВАНИЕ СТАРШИМ ПО ЗВАНИЮ ОФИЦЕРАМ.

ДА ПОМОЖЕТ НАМ БОГ.

закодировано 091030 №5719-01.

3.

Константин Малышев стоял в своем кабинете, перед картой Российской Федерации, сцепив за спиной руки. Его губы кривились в ироничной холодной улыбке. Все шло в ад. Все. А он был в самом центре того, что еще, возможно, удастся спасти.

Майор покачал круглой головой, вздохнул, сел за стол. Поглядел на ноутбук, даже притянул его к себе, но потом плюнул и оставил на месте. Не было никакого желания возиться со всеми этими докладами, отчетами, мнениями. И так было понятно, что все развалилось, причем развалилось именно тогда и именно так, как он и ожидал. Подтверждением этому была недавняя телеграмма, полученная от президента, этого надутого индюка.

Малышев прищелкнул пальцами и оттолкнул ноутбук в сторону. Нет, нечего терять время на всю эту ерунду. Надо было подумать, обмозговать все то, что сейчас – ну, вскоре – станет происходить здесь. От того, как точно он предугадает дальнейшее развитие событий зависит многое… Да что там многое – все! Поэтому нельзя ошибиться даже в малейшей ерунде. Игра должна была пойти по крупному, и надо знать, какие козыри на руках у тех, кто вскоре соберется за столом.

Он в нетерпении встал, снова подошел к карте, уставился на нее. Что же ему предпринять? Сейчас, когда получено последнее сообщение, открывались широкие горизонты, но, к сожалению не перед ним. Маслов, именно Маслов получал все полномочия по управлению маленьким лагерем беженцев. А он со старым сукиным сыном не в лучших отношениях, надо признать. «Как бы не получилось так, – мрачно подумал майор, – что я окажусь за бортом, на утлом плоту и даже без гребаных весел». С этим определенно что-то надо было делать, но что именно? Малышев со злостью хлопнул по карте. Самое поганое во всем происходящем, что он пока не видел возможности сделать задуманное. Абсолютно никакой возможности. Все шло своим чередом, и помешать этому было никак нельзя. Поэтому оставалось только одно – ждать. Чего ждать? Подходящего момента, конечно же. Как он делал всегда. Единственное, что ему может надоесть ждать, но такое можно понять. И так ждал дольше всяких разумных пределом.

– Но пока что я подожду. Пока что подожду, – промурлыкал Малышев и ухмыльнулся своей фирменной улыбкой. Да, если уж он ждал столько лет, то сможет подождать и еще чуток. Еще как сможет.

– А то как же, – прошептал майор и провел пальцем по карте, сначала снизу вверх, потом слева направо, рисуя крест.

4.

Первое ноября, суббота, осталось в памяти Сергея Одинцова как один из самых радостных дней в жизни.

Похудевший килограмм на пять от скудной еды, он бродил по коридору корпуса, в котором жил, не зная, чем бы заняться. Сейчас он бы душу продал вместе с мизинцем на каждой руке за телевизор или за хорошую книгу. Что угодно, но только не бесцельное существование овоща, существование, от которого начинал цепенеть разум. Бесконечное ничегонеделание было самой тяжелой пыткой, какую он только испытывал за всю свою жизнь.

Друзей, даже просто приятелей, с кем можно поговорить, Одинцов так и не нашел. Все ходили либо своими сплоченными кучками, либо поодиночке, зыркая на любого, подходящего ближе, чем на метр, такими глазами, будто готовы были либо убить, либо убежать без оглядки. Сергей (и без того с трудом заводивший друзей), глядя на них и вовсе терял всякое желание общаться. Лучше уж бродить одному по коридорам или сидеть в своей комнате, чем разговаривать с такими.

Поэтому весь его день состоял из шатания туда-сюда по корпусу, еды и сна. Казалось бы, от такого времяпрепровождения он должен был поправиться, но он наоборот похудел, а принудительный отказ от спиртного и сигарет (ни тем ни другим он не злоупотреблял и раньше) привел к тому, что Сергей чувствовал себя не смотря ни на что лучше, чем за многие последние годы.

Он много думал о том, что происходило там, снаружи, и это в какой-то степени помогало ему не впасть в состояние, в котором, похоже, оказались многие из вынужденных пациентов Санатория. Эту болезнь Сергей называл про себя «синдром шизика» – не очень умно и изящно, зато верно. Симптомы у «шизиков» были просты: бормотание под нос, поглощение пищи в неимоверных количествах и, самое главное, абсолютно пустой, ничего не выражающий взгляд. Эти люди либо стояли поодиночке около стен, либо сидели на стульях и смотрели на то место, где раньше стоял телевизор. Они никому не мешали, но все равно заканчивалось все одним и тем же: рано или поздно очередной «шизик» исчезал, как будто его и не было. Приходили ли к ним по ночам «зубные феи» в образе вооруженных солдат, Сергей не знал, но полагал, что что-то в таком духе и происходило.

Он и сам иногда ловил себя на мысли, что смотрит на какую-нибудь точку на стене, а когда очухивается, то не может вспомнить, о чем думал последний час или полтора. Его это пугало, и пугало сильно, поэтому он всегда старался о чем-то размышлять, спорить сам с собой… про себя, конечно, не в слух. А ночью приходили мысли о том, что как только он начнет разговаривать вслух, то и к нему придут добрые дяденьки и уведут туда, куда уводили всех «шизиков» до него.

А потом, 1 ноября, в субботу, размеренное, сонное течение его жизни в «Санатории» изменилось к лучшему, и он всегда вспоминал то событие, как одно из лучших, что когда либо происходило с ним.

5.

Сергей сидел за столом около стены и с отвращением смотрел на плавающий в тарелке то ли борщ, то ли щи, не разберешь. Повар в этой столовой отличался особым равнодушием к выходящей из его рук пище. Мало того, что выглядело неаппетитно, так еще и на вкус, как правило, отвратительно. Бывало конечно, и… Нет, лучше попробовать.

Одинцов осторожно, словно это была отрава, а не еда, зачерпнул ложку супа, посмотрел на нее несколько секунд (в памяти мелькнул эпизод из старого мультика про Тома и Джерри, в котором ложка, опущенная в приготовленную миску с какой-то гадостью, превращалась в головешку). Посидев так с полминуты, он мысленно плюнул и быстро проглотил суп. Сморщился, но, к своему удивлению, понял, что сегодня, похоже, у повара был удачный день: «борщещи» были вовсе не отвратительными, а просто безвкусными.

Сергей взял солонку, заляпанную чем-то от прошлых трапез, и стал на глаз сыпать соль. Кашу маслом не испортишь, так что хрен с ним, этот суп все равно уже испортить нельзя. Поэтому со спокойной совестью…

– Вот он, красавец, трескает! Здорова, Серый!

Сергей выронил солонку из разжавшихся пальцев, оборачиваясь на звук до боли знакомого голоса. Он даже не обратил внимания на то, что брызги супа разлетелись во все стороны; он глядел только на Мишку, бледного Мишку Свердлова, с широкой улыбкой стоящего напротив.

6.

Когда они наобнимались и, немного смущенные, сели за стол, к Сергею, наконец, вернулся дар речи.

– Слушай, Миха, не представляешь, как я рад тебя видеть!..

– Не представляю? Еще как представляю. Я тут чуть с ума не сбрендил, пока они надо мной тряслись, как наседка над яйцами.

– Кто – они?

– Военные, кто ж еще, – Мишка замолчал и прикоснулся к кончику носа указательным пальцем. – Ты думал, я на пляже отдыхал что ли?

Сергей покачал головой:

– Нет, конечно. Если уж начистоту, то я думал… ну…

– Знаю, – перебил Мишка. – Если бы они нашли то, что искали, я бы тут и не сидел.

– Ясно, – после паузы сказал Сергей и улыбнулся. – Хорошо, что не нашли. Не знаю, правда, о чем ты.

– И не надо, – Мишка тоже улыбнулся. – Не представляешь, как мне надоели эти бесконечные анализы и проверки. Наверное, литра два крови из меня выкачали, не меньше. Глянь, какие синяки! На улицы менты если бы остановили, так сразу утащили б к себе как заядлого наркомана.

– Ты особо-то не радуйся, здесь тоже этого никто не отменял, – усмехнулся Сергей, глядя, как Михаил закатывает рукава рубашки. – Хоть и не в таком количестве, но…

Неожиданно Мишка привстал и помахал кому-то рукой. Одинцов обернулся и посмотрел через плечо на небольшую группу растерянно осматривающихся людей.

– Эй! Эй, Степаныч, Аня, идите сюда! – Мишка энергично махал рукой, словно пытался остановить такси в час пик. Сергей украдкой улыбнулся: все тот же никогда не унывающий и шумный Свердлов.

– Надеюсь, дружище, ты не против, если за твой богатый стол сядут мои приятели по несчастью? – Мишка с улыбкой посмотрел на Сергея.

Одинцов ничего не успел ответить, как к столику подошли двое: коренастый, лысый мужик, выглядевший так, словно совсем недавно сбросил килограмм двадцать веса, и симпатичная девушка в легком свитере и джинсах, довольно высокая, с хорошей фигурой и лицом, отдалено напоминающим какую-то известную актрису. Даже неровно отросшие почти до плеч волосы придавали ей странный шарм, и, не взирая на заострившееся бледное лицо и темные круги под глазами, она все равно выглядела неплохо. «Даже очень неплохо», – подумал Сергей, с трудом отводя от нее взгляд.

– Серег, познакомься… Это Вячеслав Степаныч, сержант из местных.

Мужчина протянул широкую ладонь и сказал:

– Здорово. Мишка много говорил о тебе. Вячеслав Крохин, сержант… бывший сержант этой проклятой части.

Сергей неловко встал, зацепившись коленом за стол, отчего задребезжала ложка. Рукопожатие у сержанта было под стать облику, Сергею даже показалось, что у него затрещали косточки пальцев.

– Сергей. Очень рад. Присаживайтесь, можете взять перекусить чего-нибудь, пока еще не все растащили.

– Знаю я, как тут кормят, – вздохнул сержант, бросая мрачный взгляд на рядового на раздаче. – Ладно, пойду, возьму чего-нибудь. Аня? Миха?

– Возьми мне тарелку супа, Слав, если не сложно, – ответил Мишка, девушка отрицательно качнула головой.

– Тебе? – сержант посмотрел на Сергея, тот покачал головой.

– Не, ничего не надо, я уже.

Сержант с мрачной ухмылкой пожал плечами.

– Как скажешь. Хотя, я бы не стал это есть, – он пошел к раздаточной стойке, ловко, не смотря на свой рост, лавируя между столиками с апатично жующими старожилами Санатория.

– О чем это он? Нет, суп, конечно, не ахти какой, но… – Сергей в недоумении посмотрел на свою тарелку и почувствовал, как краска стыда заливает лицо. В тарелке лежала солонка, которую он выронил пять минут назад.

– Ох, да и хрен с ним, – пробормотал он себе под нос и отодвинул суп в сторону. Исподлобья взглянул на хихикающего Мишку, проворчал:

– Завязывай, Миха.

– Ла… ох… ладно, ладно, извини. Это Анна Семенова, познакомься. Не знаю, к сожалению, чем занималась до того, как попала в это славное место.

Аня кивнула Сергею:

– Работала в Москве, в одной крупной компании менеджером среднего звена. Не думаю, что вам так уж важны детали, правда?

Сергей рассмеялся:

– Вы правы. Рад познакомиться. Все мы здесь не по своей воле и еще неизвестно, сколько проторчим пока… пока это все не кончится.

– Хорошо, что хоть ты не добавил «так или иначе» в конце, – проворчал Михаил. – Мне все-таки хотелось убраться отсюда до того, как случится это «иначе», чем бы там оно ни было. От этого слова просто за версту несет неприятностями, если вы понимаете, о чем я. Присаживайся, Ань.

Он пропустил девушку, севшую на стул около стены напротив Сергея. Тот смущенно посмотрел на солонку, плавающую в остывшем супе, чувствуя себя полным идиотом.

– Миха, держи, – Вячеслав Крохин подошел к столу с подносом и стал выставлять тарелки на стол. – Еле-еле отбился от орд голодных пациентов. Надеюсь, оно того стоило.

Михаил с явным удовольствием зачерпнул ложку супа, отправил ее в рот и тут же, сморщившись, чуть не выплюнул все обратно.

– Зря надеялся, – пробормотал он, с трудом проглотив суп. – Теперь я понимаю, Серый, почему ты утопил в своей тарелке солонку. Хотя с твоей стороны это явное свинство – о том, что мы тоже захотим ей воспользоваться, ты, видимо, не подумал.

Сергей засмеялся и с удивлением осознал, что такон не смеялся уже долгое-долгое время. В груди у него разливалось странное, теплое чувство, чувство, о котором он уже забыл за дни, что провел здесь. Он попытался понять – что это, а когда до него дошло, нисколько не удивился.