Текст книги "Книга судьбы"

Автор книги: Брэд Мельцер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)

Глава двадцать первая

Палм-Бич, Флорида

– В любом случае, это всего лишь занятная маленькая подверстка о том, что вы и Дрейдель завтракали в «Четырех сезонах», – заявляет Лизбет, пока Рого пробирается ко мне и прижимается ухом к телефону, чтобы слышать наш разговор. – Типа того, что ресторан может стать местом воссоединения на солнечном Юге парней из Белого дома. Бывшие лучшие помощники президента и все такое.

– Звучит неплохо, – замечаю я, стараясь поддержать ее радужное настроение. – Хотя мне не кажется, что это такие уж важные новости.

– Великолепно! – с сарказмом роняет она. – Именно это только что сказал мне Дрейдель. Вас что, разлучили при рождении? Или это работа так влияет?

Я знаю Лизбет с той поры, как она возглавила колонку светских сплетен в «Пост». У нас с ней четкое взаимопонимание. Она звонит и вежливо просит дать ей возможность процитировать какое-либо высказывание президента. Я вежливо отвечаю, что нам очень жаль, но мы больше не занимаемся такими вещами. Легкий и простой тур вальса. Проблема заключается в том, что если я не буду очень осторожен, то могу дать ей материал для колонки.

– Лизбет, перестаньте, никто даже не знает, что мы с Дрейделем здесь.

– Угу, Дрейдель тоже пытался скормить мне эту басню. А перед этим спросил, не может ли он перезвонить позже. Но мне-то известно: это верный признак того, что я больше никогда не услышу от него ни слова. А учитывая, что сегодня должно состояться маленькое событие по сбору средств на его кампанию, можно было надеяться, что он захочет, чтобы его имя появилось в местной газете. Ну а теперь вы выдадите мне какую-нибудь сногсшибательную фразу о том, как здорово было предаться воспоминаниям о добрых старых временах в Белом доме? Или хотите, чтобы я начала подозревать, что в Мэннингвилле не все спокойно?

Она смеется, когда говорит это, но я слишком долго общался с репортерами, чтобы знать, что когда дело доходит до сбора материала для своих колонок, для них нет ничего смешного.

«Осторожно, – пишет мне Рого на клочке бумаги. – Девчонка совсем не глупа».

Я киваю в знак согласия и возвращаюсь к трубке.

– Послушайте, я буду счастлив дать любую фразу, какую вы только захотите, но, честно говоря, мы провели в ресторане всего несколько минут…

– Уже третий раз вы официально пытаетесь отвадить меня от этой истории, которая в противном случае не стоила бы потраченного на нее времени. Знаете, чему учат на факультете журналистики, Уэс? Когда кто-то пытается сгладить и преуменьшить что-либо…

На том же клочке бумаги рядом со словами «Девчонка совсем не глупа» Рого ставит восклицательный знак.

– Ну ладно. Хотите знать правду, только правду и ничего, кроме правды? – спрашиваю я.

– Нет, я бы предпочла откровенную ложь.

– Но это не для печати, – предупреждаю я.

Она молчит, надеясь, что я буду говорить и дальше. Это старый репортерский трюк, чтобы потом она могла с чистой совестью заявить, что не давала обещания. Я купился на него в свою первую неделю работы в Белом доме. Но это же был и последний раз.

– Лизбет…

– Хорошо… договорились… не для печати. А теперь выкладывайте, из-за чего весь этот сыр-бор.

– День рождения Мэннинга, – выпаливаю я. – Если быть точным, неожиданное сюрприз-празднование его шестьдесят пятой годовщины. И мы с Дрейделем как раз обговаривали сюрприз, когда вы позвонили сегодня утром. Я сказал Мэннингу, что у меня кое-какие дела в городе. Дрейдель уже был здесь и сказал ему то же самое. И если Мэннинг прочтет в завтрашней газете, что мы были вместе… – Для пущей важности я делаю многозначительную паузу. Это наглая ложь, но молчание Лизбет говорит о том, что она проглотила наживку. – Вы знаете, что мы никогда ни о чем вас не просили, но если вы хотя бы на этот раз не станете упоминать о нашей встрече… – Я снова делаю паузу, чтобы закончить оглушительным предложением: – то мы будем вашими должниками.

Я практически слышу, как она улыбается на другом конце линии. В городе, где в ходу социальные долговые расписки, на руках у нее оказался крупный козырь: в списке ее должников числится сам предыдущийпрезидент Соединенных Штатов.

– Дадите мне десять минут поболтать с Мэннингом наедине во время этого сюрприз-торжества, – говорит Лизбет.

– Пять минут, больше он не усидит на одном месте.

Рого отрицательно качает головой. «Этого недостаточно», – произносит он одними губами.

– Договорились, – заявляет она.

Рого складывает большой и указательный пальцы колечком. «Замечательно», – беззвучно произносит он.

– Так как там насчет моего завтрака с Дрейделем? – интересуюсь я.

– Завтрака? Бросьте, Уэс… Неужели кому-то может быть интересно, о чем шепчутся с утра два бывших сотрудника Белого дома? Можете считать эту историю официально закрытой.

Глава двадцать вторая

«Вы знаете, что мы никогда ни о чем вас не просили, Лизбет, но если вы хотя бы на этот раз не станете упоминать о нашей встрече…»

Вслушиваясь в голос Уэса, Лизбет выпрямилась в кресле и принялась раскручивать телефонный шнур как скакалку. Судя по паузе на другом конце линии, Уэс, похоже, был готов пойти на уступки. «Мы будем вашими должниками», – сказал он, словно прочитав ее мысли. Лизбет прекратила раскручивать телефонный шнур. Незыблемое правило номер четыре: торгуются только те, кому есть что скрывать. Незыблемое правило номер пять: и конъюнктурщики.

«Дадите мне десять минут поболтать с Мэннингом наедине во время этого сюрприз-торжества», – сказала она, зная, что, как всякий хороший публицист-рекламщик, он урежет это время ровно наполовину.

«Пять минут, больше он не усидит на одном месте».

«Договорились», – ответила она и начала рыться в толстой стопке пригласительных билетов, сложенных на уголке письменного стола. Так, премьера концерта в опере. Ежегодный рыболовный базар в клубе «Парусник». Крещение ребенка у Бидонов. Оно должно быть где-то здесь…

«Так как там насчет моего завтрака с Дрейделем?»– спросил Уэс.

Все еще перебирая стопку приглашений, Лизбет краем уха невнимательно слушала запись. «Завтрака? Бросьте, Уэс… Неужели кому-то может быть интересно, о чем шепчутся с утра два бывших сотрудника Белого дома? Можете считать эту историю официально закрытой».

Сюрприз-торжество Мэннинга – и обещанные ей пять минут – должны были состояться, по крайней мере, через месяц, не раньше. Но ведь это вовсе не означало, что до той поры она должна сидеть сложа руки и оставаться в стороне. Особенно с учетом того, что можно и другим способом оказаться в числе действующих лиц. Бросив трубку телефона на рычаг, Лизбет окинула взглядом рассыпавшуюся кучку приглашений. Прием в Обществе борьбы с лейкемией, Историческом обществе, Обществе содействия кнессету, [15]15
  Парламент Израиля.


[Закрыть]Обществе «Палм-Бич Сосайету», Обществе Возрождения, Обществе Алексиса де Тукевилля… и наконец… вот оно…

Лизбет выдернула прямоугольную карточку из середины пачки. Подобно прочим, дизайн ее был простым и строгим, печать – ясной и понятной. И на конверте стояло ее имя. Но на карточке кремового цвета, надписанной каллиграфическими завитушками, значилось и кое-что еще: « Вечер с президентом Лейландом Ф. Мэннингом. Благотворительная акция в пользу Фонда борьбы с фиброзно-кистозной дегенерацией».Сегодня вечером.

Собственно, она ничего не имела против того, что Уэс и Дрейдель пытались сбить ее со следа. Как и против того, что они лгали относительно так называемой неожиданной вечеринки по поводу дня рождения Мэннинга. Но раз Уэс просил ее забыть об этой истории… Незыблемое правило номер шесть: в колонке светских сплетен упоминались только два вида людей – те, кто хотел там оказаться, и те, кто не желал этого. Уэс только что отнес себя к последним. И вне всякого сомнения, те, кто не хотел попасть в светскую хронику, представляли для нее намного больший интерес.

Подняв трубку телефона, Лизбет набрала номер, указанный в приглашении.

– Клэр Танц слушает, – ответила пожилая женщина.

– Здравствуйте, Клэр, это Лизбет Додсон из «Светской хроники». Я надеюсь, еще не поздно ответить на приглашение…

– На сегодняшний вечер? Нет, нет… мы с таким удовольствием читаем вас каждый день, – с преувеличенным восторгом откликнулась женщина. – О, я непременно должна позвонить в офис президента и передать им, что вы будете…

– Можете не беспокоиться, – ответила Лизбет. – Я только что разговаривала с ними. Они с нетерпением ожидают моего приезда.

Глава двадцать третья

Три с половиной минуты, – сказал себе Нико, глядя, как под его окном из небьющегося стекла, расположенным на втором этаже, серая «акура» пробирается сквозь снегопад по служебной дороге. Закатав рукав выцветшей коричневой толстовки, он смотрел на секундную стрелку на часах, считая про себя. Одна минута… две… три…Нико закрыл глаза и стал молиться. Голова его склонилась шестнадцать раз. Три с половиной…Медленно раскачиваясь взад и вперед, он открыл глаза и повернулся к двери своей комнаты. Дверь не открылась.

Примостившись на краешке ржавого радиатора отопления под окном, Нико продолжал медленно раскачиваться, снова вернувшись к созерцанию падающего снега за окном и осторожно трогая первую струну своей обшарпанной кленовой скрипки. На струнодержателе была выполнена инкрустация в виде цветка клевера с четырьмя лепестками, но Нико намного сильнее интересовало то, как строго и прекрасно струны скрипки пересекали мостик эбенового дерева, переходя в гриф инструмента. Когда его только перевели в клинику Святой Елизаветы, первые две недели он просидел на одном месте, глядя в окно. Естественно, врачам это не понравилось – они назвали его поведение «антисоциальным и эскапистским».

Их мнение только усугубилось, когда они обнаружили, какой вид открывается из окна Нико. Справа возвышалось облупленное кирпичное здание с военным крестом на крыше («слишком символичное напоминание о его военном прошлом»). Слева тянулись берега Анакостия-ривер ( «здесь вообще не на что смотреть»). А вдалеке, на самом краю больничной территории, раскинулось кладбище с сотнями могильных плит тех, кто умер здесь в период с Гражданской и до Первой мировой войны, когда пациентов, солдат и моряков, еще хоронили неподалеку (« никогда не следует зацикливаться на смерти»). Тем не менее, когда Нико как-то сказал медицинской сестре, что кизиловое дерево под окном напоминает ему о родном доме в Висконсине, где мать играла на виолончели, а ветки дерева, казалось, раскачивались в такт музыке, врачи не только пошли на попятный, но и нашли кого-то, кто подарил ему скрипку с клеверной инкрустацией («позитивные воспоминания следует всячески поощрять»). Но Нико понял, что это было знамение. То, о чем Господь написал в Книге. И Господь послал ему их. Скрипичную Троицу.

Восемь лет спустя Нико все еще жил в той же самой комнате, в окружении все той же небольшой кровати, той же самой прикроватной тумбочки и того же самого крашеного комода с зеркалом, в котором лежали его Библия и красные стеклянные четки.

Но было еще кое-что, о чем Нико не говорил никогда и никому. Кизиловое дерево и впрямь напоминало ему о родном доме и матери, но гораздо больше его занимала разбитая и заброшенная служебная дорога, которая проходила прямо под его окном и вела дальше, через всю территорию клиники, заканчиваясь на парковочной площадке перед главным входом в павильон Джона Говарда. Дерево было знамением – крест, на котором распяли Христа, был из кизила, – но дорога… эта дорога должна была стать путем его спасения. В глубине души Нико знал это. Он верил в это всем сердцем. Он знал это с самого первого дня, когда увидел дорогу, поросшую травой и сорняками, с трещинами и ухабами в изношенном асфальтовом покрытии. С каждым годом ее поверхность сужалась и отступала под натиском травы. Совсем как чудовище, думал Нико. Чудовище, которое сидит внутри. Как те чудовища, которые убили его мать.

Он не хотел нажимать на курок. Поначалу не хотел, во всяком случае. Не хотел даже тогда, когда Троица напомнила ему о грехе отца. Но когда он увидел доказательство – страницу журнала доставки из больницы…

– Спроси своего отца, – сказала ему Троица. – Он не станет отрицать этого.

Раскачиваясь на радиаторе парового отопления и глядя в больничное окно, Нико по-прежнему слышал эти слова. По-прежнему чувствовал сладковатый ароматный дым отцовских сигар. По-прежнему задыхался от резкого ветра Висконсина, бегом поднимаясь по ступеням дома отца. Он не вспоминал его почти шесть лет. Последний раз они виделись еще до армии… до увольнения… до приюта. Нико даже не знал, как найти его. Но Троица знала. Троица помогла ему. Троица – да благословит их Господь! – показала Нико дорогу домой. Чтобы покарать чудовище. И исправить то, что еще можно было исправить.

– Папа, она должна была умереть за моигрехи! – крикнул он тогда, распахивая дверь и врываясь внутрь. Эти слова все еще звучали у него в ушах. Он до сих пор помнил сладковатый аромат сигар. По-прежнему ощущал, как сгибается палец, лежащий на спусковом крючке. Слышал, как отец всхлипывал и умолял:

–  Пожалуйста, Нико, ты же мой… Позволь мне помочь тебе.

Но Нико видел только фотографию матери – свадебную фотографию! – прекрасно сохранившуюся под стеклянной крышкой кофейного столика. Такая молодая и красивая… вся в белом… как ангел. Его ангел. Его ангел, которого у него забрали. Забрали чудовища. Звери. Антихрист.

–  Нико, жизнью клянусь – всем святым, что у меня есть, – я невиновен!

– В этой жизни не бывает невиновных, папа.

Следующее, что запомнил Нико, это как он поскальзывается на старом и рваном линолеуме, покрывавшем пол, пропитавшемся… пропитавшемся красным. Запомнил темно-красную лужу. Кровь.

– Па… – прошептал Нико, лицо которого было забрызгано кровавыми веснушками.

Но отец уже не мог ничего ответить.

– Не сомневайся, Нико, – сказал Номер Третий, – Проверь его лодыжку. Ты найдешь их метку.

Нико пошевелился – не обращая внимания на пулевое отверстие в руке отца (чтобы он ощутил боль Христа) и еще одно отверстие в сердце, – поднял отцовскую ногу и потянул вниз носок. И увидел. То, о чем говорил Номер Третий. Тайную метку. Скрываемую даже от сына. Скрываемую от жены. Крошечную татуировку.

Циркуль и угольник – самый священный из всех масонских символов. Инструменты ремесла архитектора… инструменты для построения их входа, дверного проема… плюс «G», обозначающее Великого Архитектора Вселенной.

– Чтобы показать, что он – один из них, – объяснил Номер Третий.

Нико кивнул. Он все еще не мог прийти в себя, обнаружив тайну, которую так долго хранил отец. Теперь чудовище было мертво. Но, как сказал Номер Третий, благодаря масонам еще много чудовищ рвались на свободу. Много зверей. Но теперь, сражаясь – то есть служа Господу, – он мог превратить смерть своей матери в благословение.

Троица называла это фатум, рок. Так по-латыни именовалась судьба. Судьба Нико.

Нико поднял голову, услышав это слово. Судьба.

– Да… так она… как в Книге.

И прямо там Нико понял, в чем будет заключаться его миссия – и почему у него забрали мать.

– Пожалуйста… я должен… позвольте мне помочь вам поразить чудовищ, – вызвался Нико.

Номер Третий внимательно наблюдал за ним. Он мог бросить Нико прямо там. Мог оставить его одного… покинуть на произвол судьбы… мог предпочесть сражаться в одиночку. Вместо этого он нашел те единственные слова, которые мог сказать только избранник Божий или праведник:

– Сын мой, помолимся вместе.

Номер Третий раскрыл объятия, и Нико припал к его груди. Он слышал рыдания Номера Третьего. Видел слезы в его глазах. Он больше не был для Нико незнакомцем. Он стал членом семьи. Отцом.

Фатум, – решил в тот день Нико. Его судьба.

В течение следующего месяца Троица объяснила, в чем будет заключаться его миссия. Они рассказали ему о враге и показали, как он силен. От Вольтера и Наполеона до Уинстона Черчилля франкмасоны в течение многих веков воспитывали и пестовали самых влиятельных членов общества. В музыке у них были Моцарт, Бетховен и Бах. В литературе – Артур Конан Дойл, Редьярд Киплинг и Оскар Уайльд. В бизнесе они продвигались к вершинам власти с помощью Генри Форда, Фредерика Мейтэга и Дж. К. Пенни.

В Соединенных Штатах их могущество возросло до необозримых высот: от Бенджамина Франклина до Джона Хэнкока, восемь человек из тех, кто подписал «Декларацию независимости», были масонами. Девять человек, подписавших Конституцию США. Тридцать один генерал в армии Вашингтона. Пять судей Верховного суда США, начиная от Джона Маршалла и заканчивая Эрлом Уорреном. Год за годом, век за веком масоны брали под свое крыло тех, кто оказывал наибольшее влияние на общество: Поль Ревир, Бенедикт Арнольд, Марк Твен, Джон Уэйн, Рой Роджерс, Сесил Б. Де Милль, Дуглас Фербэнкс, Кларк Гейбл, даже Гарри Гудини. И разве можно назвать совпадением то, что Дуглас МакАртур стал генералом армии? Или что Джозеф Смит основал целую религию? Или что Эдгару Гуверу на блюдечке преподнесли ФБР? Или даже то, что Базз Олдрин оказался на борту первой ракеты, полетевшей на Луну? Это все были поворотные пункты, вехи в истории. Оставленные масонами. Не считая того, что они шестнадцать раз занимали Белый дом: президенты Джордж Вашингтон, Джеймс Монро, Тедди Рузвельт, Франклин Делано Рузвельт, Трумэн, Линдон Джонсон, Джеральд Форд… и, как объяснила Троица, самые главные из них – Лейланд Ф. Мэннинг и чудовище, известное под именем Рона Бойла.

Ровно через месяц после первой встречи Троица раскрыла ему грех Бойла. Как они сделали и с отцом Нико.

Раскачиваясь и пощипывая первую струну, Нико услышал, как застонали шины, с недовольным хрустом давя подмерзший ледок. В поле его зрения вплыл массивный черный внедорожник, «дворники» которого смахивали с ветрового стекла снег, как надоедливых мух. Нико не прерывал своего занятия, прекрасно помня, что черные внедорожники обыкновенно означали Службу. Но, когда машина поравнялась с кизиловым деревом, Нико увидел, что сиденье пассажира пустовало. Служба никогда не приезжала в одиночку.

Три с половиной минуты, – сказал себе Нико, следя за движением секундной стрелки по циферблату. К этому моменту он уже давно произвел все необходимые подсчеты. Три с половиной минуты в среднем. Именно столько требовалось врачам, сиделкам, даже его сестре до того, как она перестала навещать его. Она всегда тратила лишние тридцать секунд на то, чтобы взять себя в руки, но даже в самые мрачные дни – в то черное воскресенье, когда он попытался причинить себе вред, – трех с половиной минут было более чем достаточно.

Нико снова опустил взгляд на секундную стрелку на часах. Одна минута… две… три…Он закрыл глаза, склонил голову и стал молиться. Три с половиной. Нико открыл глаза и обернулся к двери своей крошечной, десять на пятнадцать футов, комнатки.

Дверная рукоятка слегка повернулась, и на пороге появился санитар с налитыми кровью глазами.

– Нико, ты в порядке? К тебе посетитель, – окликнул он.

Восемь лет он наблюдал. Восемь лет ждал. Восемь лет верил, что Книга Судеб не может ошибаться. Когда в комнату вошел мужчина с ирландскими чертами лица и черными, как вороново крыло, волосами, Нико почувствовал, как глаза его наполняются слезами.

– Рад видеть тебя, Нико, – сказал Римлянин. – Очень рад. Давненько мы не виделись.

Глава двадцать четвертая

– Библиотека президента Мэннинга. Чем могу служить? – спрашивает секретарь.

– У меня есть несколько вопросов относительно президентских архивов, – говорю я, поглядывая на дверь своего кабинета, чтобы убедиться, что она закрыта. Рого предложил мне позвонить из его конторы, но я и так уже отсутствовал слишком долго.

– В таком случае я переключу вас на дежурного архивариуса, – предлагает секретарь.

Щелчок, и я отправляюсь по новому адресу. Собственно, я мог бы обратиться непосредственно к заведующему библиотекой, как и предлагал Рого, но предпочел не афишировать свой интерес.

– Говорит Кара. Что я могу для вас сделать? – раздается в трубке мягкий женский голос.

– Привет, Кара. Это Уэс из отдела персонала. Мы пытаемся разыскать кое-какие из старых файлов о Роне Бойле для книги памяти, над которой сейчас работаем. Поэтому я подумал, что, быть может, вы поможете нам свести некоторые данные воедино?

– Прошу прощения… Как, вы сказали, вас зовут?

– Уэс Холлоуэй. Не волнуйтесь… мое имя есть в списке сотрудников, – со смехом добавляю я.

Женщина не поддерживает моего веселья.

– Прошу прощения, Уэс, но прежде чем мы выдадим какие-либо документы, вам необходимо заполнить анкету Закона о праве на доступ к информации, в которой необходимо указать, кто и зачем…

– Президент Мэннинг. Это его личный запрос, – перебиваю я.

У каждого правила и закона есть исключения. Полицейские имеют право ехать на красный свет. Врачи в экстренных случаях могут парковаться в неположенных местах. А если вас зовут Лейланд Мэннинг, вы можете получить любой необходимый лист бумаги из президентской библиотеки Лейланда Мэннинга.

– Тогда скажите, что именно вам нужно. И я начну подбирать необходимые документы, – предлагает архивариус.

– Прекрасно! – отвечаю я, открывая толстую папку-скоросшиватель у себя на столе. Первая страница озаглавлена «Президентский архив и исторические материалы». Мы называем ее путеводителем по крупнейшему в мире дневнику.

В течение четырех лет нашего пребывания в Белом доме каждый отправленный файл, каждое сообщение по электронной почте, каждая поздравительная рождественская открытка регистрировались, копировались и сохранялись в особом массиве. Когда мы покидали Вашингтон, понадобились пять военных транспортных самолетов, чтобы перевезти сорок миллионов документов, свыше миллиона фотографий, двадцать миллионов распечатанных сообщений электронной почты и сорок тысяч «артефактов», включая четыре различных телефона Трусливого Льва, два из которых были сделаны вручную и несли на себе президентский лик. Но чтобы найти иголку, нужно залезть в стог сена. А единственный способ узнать, что задумал Бойл, – это открыть ящики его письменного стола и посмотреть, что лежит внутри.

– В разделе «Сотрудники Белого дома» давайте начнем со всех записей Бойла в качестве заместителя руководителя аппарата, – говорю я, перелистывая первые несколько страниц архивного руководства, – и, естественно, все его собственные файлы, включая входящую и исходящую переписку. – Я перехожу к следующей закладке в записной книжке. – И еще я бы хотел получить записи в его личном деле. К ним относятся любые зарегистрированные жалобы на его работу, верно?

– Верно, – отвечает архивариус, и я слышу в ее голосе подозрение.

– Не волнуйтесь, – смеюсь я над этими новыми нотками, – это всего лишь рутинная проверка благонадежности. Чтобы знать наверняка, где зарыты скелеты.

– Ну да… конечно… Просто… как вы сказали, для чего это нужно?

– Для книги, над которой работает президент. О годах службы Бойла, начиная с Белого дома и заканчивая покушением на гоночном треке…

– Если хотите, у нас есть газетные вырезки – вы понимаете, о Бойле… и том молодом человеке, которого ранили в лицо…

Когда Джон Хикли пытался убить Рональда Рейгана, он ранил президента, Джеймса Брэди, агента Секретной службы Тима МакКарти и офицера полиции Томаса Делаханти. Мы все знаем Джеймса Брэди. МакКарти и Делаханти стали очередными ответами на вопросы викторины «Самый умный». Совсем как я.

– Как, по-вашему, сколько времени понадобится, чтобы подготовить все эти материалы? – спрашиваю я.

В трубке слышно легкое, с присвистом дыхание. Вероятно, оно обозначает громкий смех.

– Одну секундочку… четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… скорее всего, то, что вам нужно, занимает примерно восемнадцать линейных футов – или примерно… давайте прикинем… тридцать шесть тысяч страниц.

– Тридцать шесть тысяч страниц, – послушно повторяю я упавшим голосом. Стог сена только что стал на восемнадцать футов выше.

– Если бы вы подробнее рассказали, что ищете, наверное, я смогла бы помочь вам сузить область поиска…

– Собственно говоря, лишь пару вещей мы должны получить как можно скорее. Президент сказал, что к работе над книгой, о которой идет речь, привлекались и другие исследователи. Можно ли узнать, какие файлы они затребовали, чтобы мы не повторяли чужую работу?

– Конечно, но… когда речь идет о запросах других людей, нам не разрешается…

– Кара… Вас зовут Кара, правильно? – спрашиваю я, решив снова беззастенчиво прибегнуть к магии президентского имени. – Кара, это же для президента…

– Я понимаю, но правила…

– Я очень уважаю правила. В самом деле. Но эти люди работают с президентом. Мы все играем в одной команде, Кара, – добавляю я, стараясь не сбиться на умоляющий тон. – И если я этого не узнаю, то стану человеком, который не дал президенту требуемое. Прошу вас, скажите мне, что знаете, что это такое. Мне нужна эта работа, Кара, – больше, чем вы себе представляете.

На другом конце линии воцаряется долгое молчание, но подобно любому библиотекарю Кара – прагматик. До меня доносится клацанье клавиатуры – она что-то набирает на своем компьютере.

– Как их зовут? – задает она вопрос.

– Фамилия Вейсс, имя Эрик, – отвечаю я, вновь начиная со старого псевдонима Гудини, которым пользовался Бойл.

До меня доносится громкий щелчок, когда она ударяет по клавише «Ввод». Я в третий раз проверяю, закрыта ли дверь. Все чисто.

– У нас есть два разных Эрика Вейсса. Один из них проводил какие-то исследования в самый первый год, когда мы только открылись. Второй прислал запрос примерно полтора года назад, хотя, похоже, это был кто-то из начинающих литературных критиков, которому захотелось узнать любимый фильм президента…

– «Вся президентская рать»! – произносим мы одновременно.

Архивариус снова смеется своим задыхающимся смехом.

– Не думаю, что это ваш исследователь, – добавляет она наконец, начиная понемногу оттаивать.

– Как насчет второго Вейсса?

– Как я и говорила, это было в тот год, когда мы открылись… почтовый адрес в Испании, Валенсия…

– Это он! – помимо воли вырывается у меня, но и быстро спохватываюсь.

– Во всяком случае, очень похоже, – соглашается Кара. – Он прислал несколько аналогичных запросов… некоторые старые файлы Бойла… расписание президента в день покушения… Но есть одна странность. Здесь написано, что он заплатил за копии – причем изрядную сумму, более шестисот долларов, – но когда мы выслали ему требуемое, то почта отфутболила нам посылку обратно. В файле значится, что по данному адресу никто не проживает.

Подобно фотографии, опущенной в проявитель, в голове у меня начинает медленно складываться некая, пока еще неясная, картина. Фэбээровцы сказали, что в первый раз Бойла видели в Испании. Если это был его первый запрос в библиотеку, а потом он бежал, заволновавшись, что найдутся люди, которым известен его псевдоним…

– Попробуйте Карла Стюарта, – говорю я, переключаясь на кодовое имя, которым Бойл воспользовался в отеле в Малайзии.

– Карл Стюарт, – повторяет Кара, стуча по клавишам. – Готово, поехали…

– Он у вас есть?

– А как же может быть иначе? Почти две сотни запросов за последние три года. Он запросил более двенадцати тысяч страниц…

– Да-а… в скрупулезности ему не откажешь, – говорю я, стараясь не выдать себя голосом. – И просто на всякий случай, чтобы быть уверенным, что мы говорим о том, кто нам нужен… По какому последнему адресу он зарегистрировался?

– В Лондоне… до востребования на почтовое отделение, номер 92А по Бэлхэм-Хай-роуд. Почтовый индекс – SW129AF.

– Ага, понятно, – говорю я и записываю цифры, хотя и знаю, что они означают британский эквивалент почтового ящика. Причем с теми же нулевыми шансами отследить адресата.

Прежде чем я успеваю сказать еще хоть слово, дверь в кабинет распахивается настежь.

– Он в гардеробной, – провозглашает Клаудия, конечно же, имея в виду президента.

Этого я и боялся. Гардеробной она всегда именует туалет – последнюю остановку Мэннинга перед тем как мы отправляемся на любое мероприятие. Если он верен себе – а до сих пор он был верен себе всегда, – у меня фора всего в две минуты.

– Так что, может быть, просто переслать вам список всех прочих материалов, которые он заказывал? – раздается в трубке голос архивариуса.

– Уэс, ты слышал, что я сказала? – добавляет Клаудия.

Я поднимаю указательный палец вверх, умоляя руководителя аппарата сотрудников помолчать секундочку.

– Да, будет просто замечательно, если вы сможете прислать мне весь список, – говорю я библиотекарю. Клаудия многозначительно постукивает по своим часикам, и я киваю в знак, что все понял. – И я прошу вас об одном, последнем одолжении… Последний документ, который он получил, когда его отправили?

– Давайте посмотрим… Здесь написано «пятнадцатое», то есть примерно десять дней назад, – отвечает дежурный библиотекарь.

Я выпрямляюсь в кресле. Картинка на проявляющейся фотографии внезапно обретает совершенно новые черты. С момента открытия библиотеки Бойл заказывал себе копии документов и рылся в файлах. Десять дней назад он сделал последний запрос – и внезапно выполз на свет из норы, в которой скрывался. Я многого не знаю, но даже мне ясно, что этот самый файл является единственным способом выйти из темной комнаты на свет.

– Служба в полной готовности, – объявляет Клаудия, глядя в коридор на агентов, которые выстраиваются у входной двери в офис.

Я встаю и с телефоном в руках иду к стулу, на котором висит мой пиджак. Просовывая руку в рукав, я одновременно разговариваю с библиотекарем.

– Сколько времени вам понадобится, чтобы прислать мне копию последнего затребованного им документа?

– Давайте посмотрим… он был отправлен на прошлой неделе, значит, он до сих пор может быть у Шелли… Подождите минуточку, я проверю.

В разговоре возникает короткая пауза.

Я перевожу взгляд на Клаудию. У нас немного правил, но одно из главных состоит в том, что президент никогда не должен ждать.

– Не волнуйтесь, я уже иду.

Она оглядывается через плечо в коридор.

– Я не шучу, Уэс, – угрожающим тоном заявляет она. – С кем ты разговариваешь?

– С библиотекой. Пытаюсь получить от них окончательный список больших ребят, которые будут сегодня на нашей вечеринке.

В нашем офисе, когда президент начинает скучать по старым добрым временам, мы принимаемся обзванивать остальных бывших: бывшего премьер-министра Британии, бывшего премьер-министра Канады, даже бывшего президента Франции. Но помощь, которая мне нужна, находится гораздо ближе.

– Он у меня с собой. Это всего лишь одна страничка, – прерывает ход моих мыслей голос архивариуса. – Какой у вас номер факса?

Называя ей цифры номера, я просовываю вторую руку в рукав. Металлические головы президента и первой леди со звоном сталкиваются на лацкане моего пиджака.