Текст книги "Книга судьбы"

Автор книги: Брэд Мельцер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)

Глава пятьдесят восьмая

– Как насчет записей телефонных разговоров? – поинтересовался О'Ши, восседая на месте пассажира, пока Михей пробирался сквозь поток машин, в обеденный час пик заполонивших шоссе И-95.

– Полный ноль, – раздался в трубке телефона О'Ши голос Пола Кессиминана, говорящего с резким чикагским акцентом. Несмотря на то что он считался адептом прикладной математики, пусть и отчисленным из Военно-морской академии США, Пола нельзя было назвать ученым. Но, являясь старшим оперативным сотрудником научно-технического исследовательского отдела ФБР, он был гением. И редко ошибался. – С прошлой ночи парень ни разу не звонил по сотовому телефону.

– Кредитные карточки?

– Я проверил все – кредитки, банкоматы, заказы авиабилетов, даже его карточку «Блокбастер». Кем бы он ни был, этот твой Уэс отнюдь не дурак. Мальчишка затаился, как индеец в засаде.

– Тогда попробуй отследить местонахождение его телефона, – распорядился О'Ши, когда их автомобиль замер в нескольких дюймах от черного грузовичка-пикапа. Раздраженно постукивая кулаком по приборной доске, он указал на дальнюю левую сторону дороги, знаками давая понять Михею, чтобы тот продолжал движение. – Пока мы с тобой разговариваем, он должен миновать хотя бы одну вышку сотовой связи.

– Да что ты говоришь? А я уж совсем было подзабыл, что такое GPS [29]29
  Глобальная система навигации и определения местоположения.


[Закрыть]и чем я тут вообще занимаюсь, – огрызнулся Пол.

О'Ши даже не улыбнулся.

– Не надо так шутить со мной. Пол, дело серьезное.

– Эй, эй… полегче на поворотах. Ты не говорил, что это настолько важно для тебя.

– Очень важно. Так вышка регистрирует его телефон или нет?

–  Должна, – пробурчал Пол, и О'Ши услышал в трубке клацанье клавиатуры. – Но если его телефон выдан офисом Мэннинга – а так оно, похоже, и есть, – то они блокируют все свои сигналы GPS, чтобы нашему дорогому президенту никто не докучал.

– Выходит, ты не можешь отследить его?

– Конечно, мы можем это сделать. Неужели ты думаешь, что мы позволим этим мальчикам разгуливать без присмотра и без защиты? Но меня бесит то, что попросту нечего отслеживать.

– Почему? Он что, отключил свой телефон?

– Даже если телефон отключен, GPS все равно ведет передачу, – пояснил Пол. Михей снова вклинился в поток движения, найдя «окно» на центральной полосе. – А это значит, что он или в воздухе, или под землей, или каким-то другим образом находится вне зоны досягаемости.

– Он в воздухе, – сообщил О'Ши Михею, показывая на съезд с шоссе в направлении аэропорта Палм-Бич. – Сворачивай!

Михей без колебаний рванул голубой «шевроле» через две полосы движения, устремившись к съезду с автострады. Позади раздались и постепенно затихли вдали сердитые сигналы автомобильных клаксонов.

– Может, Уэс пользуется чужим телефоном? – предположил Михей, не отрывая взгляда от дороги. – Попроси его отследить звонки Дрейделя.

– Пол, сделай одолжение и проверь еще три фамилии – двух парней и девушки, – попросил собеседника О'Ши, пока они спускались по наклонному пандусу. – Я перезвоню через минуту.

– Что ты делаешь? – возмутился Михей, когда О'Ши закончил разговор. – Эти сведения нужны нам сейчас.

– Вот поэтому я и намерен получить их, – пробормотал О'Ши, набирая новый номер. – Если Уэс не пользуется своими кредитными карточками или собственным удостоверением личности, то не сможет попасть в самолет без помощи влиятельной особы.

– Сегодня прекрасный день в офисе президента Мэннинга, – зазвучал в трубке голос дежурного администратора. – Чем я могу вам помочь?

– Здравствуйте, вас беспокоит агент О'Ши из ФБР. Мы роводим расследование обстоятельств побега Нико. Не могу ли я поговорить с тем, кто отвечает за переезды президента? Мы должны удостовериться, что он в курсе последних мер безопасности, которые мы предприняли совместно со Службой.

– Конечно, – ответила администратор. – Я сейчас же соединю вас с Ореном.

Глава пятьдесят девятая

– Ты уверен, что он не звонил? – поинтересовался с пассажирского сиденья Дрейдель, пока машина медленно двигалась сплошном потоке автомобилей, регулярно закупоривавших втостраду US-1 на Майами. – Сделай одолжение и проверь вой телефон.

Постукивая большими пальцами по рулю, Рого даже не сделал попытки достать свой сотовый.

– Он не звонил.

– Но если у них что-то случилось… если он не попал в Ки-Уэст…

– Уэс не дурак – он знает, что они отследят звонок, если мы позвоним ему. Если бы возникли какие-либо проблемы, мы бы знали о них.

– Проблема могла возникнуть, а мы о ней не знаем, – возразил Дрейдель. – Какого черта, почему мы ни о чем его не спросили: ни как зовут пилота вертолета… ни откуда они вылетели?.. У нас даже нет адреса, по которому в Ки-Уэсте его можно найти… – Прежде чем Дрейдель договорил, в кармане у него завибрировал сотовый. Выхватив телефон, он раскрыл его и встр-воженно уставился на экран. Рого бросил взгляд в его сторону и успел увидеть, что вызов пришел из Вашингтона, округ Колумбия.

– Алло! – ответил Дрейдель. От неожиданности у него отвисла челюсть. – Послушай, я сейчас очень занят. Мы можем поговорить об этом позже? Да, конечно… конечно…Пока. – Закрыв телефон, он повернулся к Рого и пробурчал: – Моя жена.

– У нее вашингтонский номер? – поинтересовался Рого. Он уже не постукивал пальцами по рулю. – Я думал, ты живешь в Чикаго.

– Это мой старый сотовый. Мы сохранили номер округа Колумбии, – пояснил Дрейдель.

Они набрали скорость, но вскоре пришлось остановиться. Машина замерла в пробке. Рого не проронил ни слова.

– Ты думаешь, я лгу? – возмутился Дрейдель.

– Я ничего не говорил. И не собираюсь начинать охоту на ведьм.

Поерзав на сиденье, Дрейдель оглянулся через плечо, потом покосился на соседнюю полосу.

– С правой стороны свободно.

Сжав обеими руками руль, Рого не пошевелился.

– Рого, ты слышал, что я тебе?..

– Движение очень плотное. Не учи меня вести машину.

На средней полосе машина медленно миновала причину задержки: тягач техпомощи с желтыми мигалками переставлял светло-коричневый «кадиллак» на обочину дороги.

– Не держи меня за идиота, Рого. Я знаю, что ты думаешь.

– Дрейдель…

– Я вижу это по твоему лицу… и еще… когда мы расстались, ты очень ловко и быстро помешал мне поехать с Уэсом. Только не говори, что я ошибаюсь. Позволь обрисовать положение вещей таким, каким оно мне представляется: я никогда не сделаю ничего, что может причинить ему боль. Никогда.

– Я в этом не сомневался, – заверил его Рого.

– Я не утверждаю, что я лучший на свете муж, понятно? Но я чертовски хороший друг. Не забывай, именно благодаря мне Уэс получил эту работу в Белом доме.

– Этот факт не остался мною незамеченным.

– Ага, значит, теперь я и в этом виноват? – язвительно поинтересовался Дрейдель. – То есть мой грандиозный замысел состоял в том, чтобы любым способом всучить ему свою прежнюю работу и подставить под случайный рикошет, который бывает один раз в сто лет, чтобы он изуродовал ему лицо?

– Я этого не говорил.

– Тогда для разнообразия постарайся быть честным, а не прячься за фасадом любящего друга, который обращается с Уэсом, как с хрупкой куклой китайского фарфора. Я прекрасно понимаю, почему ты так себя ведешь, Рого, – я знаком со многими неудачниками, которым очень нравится, когда в них кто-нибудь нуждается.

– Точно так же я знаком со многими чрезвычайно успешными карьеристами, которые очень любят бросать людей в ту самую минуту, когда перестают нуждаться в них. Давай не будем переписывать историю заново. Я был рядом, когда врачи сняли бинты у него с лица… И когда репортер «Таймс» на первой странице назвал его лицо «изуродованным»… И когда Уэс наконец решился взглянуть на себя в зеркало… только для того чтобы сказать, что он жалеет, что не умер вместо Бойла. Вот в чем вся штука, Дрейдель, – в течение восьми лет не кто иной, как Уэс былмертвым. Ты и все остальные ваши сотрудники Белого дома занялись телевизионными шоу и газетными колонками, а Уэс так и не смог начать новую жизнь. И теперь, когда у него появился шанс сделать это, я не позволю никому отнять его.

– Прекрасная речь, Рого, но я прошу об одном одолжении: если ты мне не доверяешь, скажи об этом прямо и немедленно высади меня.

– Если бы я не доверял тебе, Дрейдель, то не позволил бы остаться в Палм-Бич.

– Это неправда! – возмутился Дрейдель. – Ты привез меня сюда, потому что хотел взглянуть на файлы Бойла. И знаешь, что можешь заполучить их только с моей помощью.

Включив сигнал поворота, Рого свернул на крайнюю правую полосу. Внимательно глядя вперед, он хранил молчание. Дрейдель кивнул своим мыслям, покусывая нижнюю губу.

– Пошел ты к чертовой матери, Рого!

Постукивая большими пальцами по рулю, Рого резко свернул на Стэнфорд-драйв и покатил к воротам на лужайке, служившим главным входом в кампус. Справа от них на бетонной стене темно-зеленая табличка с золотыми буквами гласила: «Добро пожаловать в университет Майами, родину Лейланда Ф. Мэннинга. Президентская библиотека».

Они не обменялись ни словом, пока не вошли внутрь.

Глава шестидесятая

Джексонвиль, Флорида

Нико, по-моему, нам нужно остановиться.

– В этом нет необходимости.

Но если ты не отдохнешь…

– Я отдыхал восемь лет, Эдмунд. А теперь должен сделать то, ради чего меня призвали, – ответил Нико, сидя на краешке водительского сиденья и грудью налегая на руль гигантского грузовика. Сзади валялась скомканная армейская куртка, которую он украл в «Ирландском пабе». В небе жарко светило солнце Флориды, и зима, казалось, ушла навсегда. Ему не нужна была теплая одежда. Равно как и кровь Эдмунда, которой она пропиталась.

Ты хочешь сказать, что не устал?

Нико бросил взгляд на безжизненное тело Эдмунда, привязанное к пассажирскому месту. Оказывается, друг успел неплохо изучить его.

Ты за рулем уже почти десять часов, Нико. Так что вполне можешь передохнуть – точнее, тебе необходимо это сделать, сынок. Особенно если мы и дальше намерены оставаться незамеченными.

Нико внал, что Эдмунд имеет в виду.

– Ты полагаешь, что…

Нико, мне плевать, насколько ты осторожный водитель, – если ты намереваешься прокатиться на сорокатонном грузовике по пижонским улочкам нижней части Палм-Бич, кто-нибудь непременно обратит на нас внимание.

Глядя на деревянные четки, раскачивающиеся на зеркальце заднего вида, Нико понимал, что Эдмунд прав. До сих пор им несказанно везло, но если их остановит полицейский… если их возьмут под стражу… Нет, учитывая, какая им предстоит миссия, рисковать нельзя. Особенно когда они так близки к цели… К Уэсу… К Бойлу… к выполнению воли Божьей и совершению искупления для его матери… Нет, сейчас совсем неподходящее время, чтобы идти на риск.

– Ну-ка скажи, что, по-твоему, нам следует сделать, – обратился он к Эдмунду.

Мне нелегко это говорить, но мы должны избавиться от грузовика. Нам нужно что-то менее броское, на что в потоке транспорта никто не обратит внимания.

– Прекрасная мысль, но как мы сделаем это?

А как мы с тобой делаем вообще все, Нико?

Колесо грузовика попало в выбоину на дороге, и голова! Эдмунда, качнувшись, ударилась о подголовник. При этом на шее у него открылась зияющая черно-красная рана.

Смотри в окно и жди удобного случая.

Следуя совету Эдмунда, Нико уставился вперед, в ветровое стекло, на черный асфальт шоссе, и вскоре заметил вдалеке нечто такое, что давно уже привлекло внимание его друга. На губах его заиграла широкая улыбка.

– Ты думаешь, мы должны…

Конечно, мы должны это сделать, Нико. Уважай Книгу. Для чего же еще Господь поставил их на нашем пути?

Кивнув своим мыслям, Нико нажал на тормоза. Грузовик затрясся, заскрипел и со скрежетом остановился рядом с красно-коричневым «кадиллаком», приткнувшимся к обочине. На месте пассажира сидела женщина с коротко подстриженными черными волосами и наблюдала, как ее приятель в майке пытался сменить спустившее колесо автомобиля.

– Эй, ребята, помощь нужна? – поинтересовался Нико, выпрыгивая из кабины.

– Вы из аварийно-дорожной службы? – спросила женщина.

– Нет. Судя по всему, вам нужна помощь, вот мы с приятелем и решили остановиться, чтобы предложить свои услуги.

– Собственно, я уже закончил, – ответил мужчина, затягивая последнюю гайку на колесе.

– О, да вы настоящий добрый самаритянин! – смеясь, заметила женщина.

– Очень смешно, – ответил Нико, вплотную придвигаясь к женщине. – Хотя я лично предпочитаю выражение «ангел-хранитель».

Женщина отпрянула. Но было уже слишком поздно.

Глава шестьдесят первая

Ки-Уэст, Флорида

– Приехали, – сообщает водитель такси, и его ярко-розовый таксомотор вздрагивает и замирает на месте. Нос таксиста обильно смазан толстым слоем солнцезащитного крема, а спинка сиденья накрыта потертым пляжным полотенцем, на котором нарисован Шрек. – Триста двадцать семь, Уильям-стрит, как вы и просили.

– Вы шутите? Да мы и трех кварталов не проехали! – возмущается сидящая рядом со мной на заднем сиденье Лизбет. – Почему вы не сказали, что мы можем пройтись пешком?

– Вы сами сели ко мне в машину, – отвечает водитель, нимало не смущенный недовольством пассажиров, и включает радио, настроенное на волну местной радиостанции, которая передает в прямом эфире какое-то шоу. Типичное для Ки-Уэста поведение – пусть всегда светит солнце. – С вас два бакса, – добавляет он, тыча пальцем в счетчик.

– Да я не заплачу вам ни цента…

– Спасибо, что подвезли! – вмешиваюсь я и бросаю на переднее сиденье три долларовых бумажки. Когда наш вертолет приземлился на частной яхте в Исторической гавани Ки-Уэста, мы решили, что постараемся вести себя как можно незаметнее, чтобы нас нельзя было отследить. Водитель рассматривает мое лицо в зеркальце заднего вида, и я понимаю, что наш хитроумный план пошел прахом. К счастью, у нас в рукаве имеется еще несколько козырных тузов про запас.

Распахнув дверцу и выбравшись наружу, мы стоим на тротуаре и ждем, пока таксомотор скроется из виду на обсаженной пышной растительностью, но узенькой улочке. Перед нами высится скромный двухэтажный коттедж под номером триста двадцать семь по Уильям-стрит, но как только такси сворачивает за угол в конце квартала, мы переходим на другую сторону улицы. Отсчитывая номера домов, мы находим нужный адрес: небольшой домик с белыми ставнями-жалюзи, выкрашенный в бледно-персиковый цвет и с резьбой по карнизу. Уильям-стрит, триста двадцать четыре.

Держась рукой за деревянные перила, которые слегка прогибаются под ее весом, Лизбет взбегает по выцветшим деревянным ступенькам на крыльцо. Она похожа на ребенка, который в жаркую погоду спешит домой, чтобы выпить глоток лимонаду. Но не успевает она подойти к двери, как раздается звонок ее телефона. Точнее, телефона ее подруги, поскольку они поменялись аппаратами еще в редакции.

– Одну минуточку, я только посмотрю, кто это, – бормочет Лизбет, доставая сотовый из сумочки. Подруге она сказала, что звонить ей можно только в самом крайнем случае – если речь идет о жизни или смерти. Я заглядываю ей через плечо. На экране высвечивается рабочий номер Лизбет. Значит, пришла чья-то смерть.

– Ева? – спрашивает Лизбет вместо приветствия.

– О, слава Богу, это ты! – так громко восклицает ее подруга из раздела по садоводству и огородничеству, что мне прекрасно все слышно. – Не клади трубку, я сейчас переведу ее на тебя.

– Эй, кого ты собираешься перевести на меня?

– Тебе звонят. Я знаю, ты просила не отвечать, но когда я увидела, кто это… Я имею в виду, как я могла отказать Леноре Мэннинг?

– Подожди… что? Первая леди?

– Она спросила тебя – сказала, что хочет поговорить насчет твоей статьи, которая вышла сегодня утром.

Я киваю, давая понять, что все нормально. Слышен щелчок, и Ева говорит:

– Доктор Мэннинг, на линии Лизбет.

– Привет! – начинает первая леди, всегда и во всем опережающая конкурентов.

– З-здравствуйте, доктор Мэннинг.

– Извините, дорогая, кажется, вы заняты, – заявляет первая леди, безошибочно разбирающаяся во всех нюансах и оттенках. – Послушайте, я не собираюсь отнимать у вас время, просто хотела поблагодарить за любезное упоминание о вечере пожертвований для борьбы с фиброзно-кистозной дегенерацией. Вы просто умница, и это было очень мило с вашей стороны.

Слушая эти слова, Лизбет теряет дар речи. Но для Леноры Мэннинг такое поведение – в порядке вещей. Точно так же она вела себя и в Белом доме: стоило появиться любой статье о ней, плохой или хорошей, как она звонила сама или отправляла репортеру благодарственную записку. И дело тут отнюдь не в доброте душевной. Этот трюк используют почти все президенты. Как только репортер понимает, что перед ним не абстрактная фигура, а живой человек, ему намного труднее смешать вас с грязью.

– Э-э, я очень рада, что смогла вам помочь, – говорит Лизбет, и я понимаю, что она действительно имеет это в виду.

– Спросите у нее, пришел ли сегодня в офис сам Мэннинг, – шепчу я на ухо Лизбет.

– Мадам, могу я?..

– Не буду вас больше задерживать, – произносит первая леди, отступая с таким изяществом, что Лизбет едва успевает сообразить, что возможности задать свой вопрос у нее больше не будет. Щелчок, и на другом конце линии воцаряется тишина.

Лизбет поворачивается ко мне и закрывает телефон.

– Да-а, эта своего не упустит, верно?

– Она просто радуется тому, что вы назвали ее иконой.

– Ей действительно не все равно, что?..

– Вот что я вам скажу. В такой день, как сегодня, когда по всем каналам только и разговоров, что о побеге Нико, а по телевизору крутят старые кадры об администрации Мэннинга, она скучает по Белому дому сильнее прежнего.

Лизбет осторожно ступает по выбеленным солнцем доскам крыльца и подходит к двери, на которой сидит разрисованный от руки деревянный краб, а под ним красуется табличка:

«Хозяин зол не только по понедельникам». Она отворяет сетчатую дверь и тянется к дверному звонку.

– Открыто! – слышится изнутри хриплый, прокуренный голос, пробуждая у меня в душе давно забытые воспоминания.

Я протягиваю руку и толкаю дверь. В ноздри ударяет едкий запах химикатов.

– Прошу прощения, я проветриваю лабораторию, – заявляет невысокий, толстенький человечек с клочковатой седой бородкой и редеющими пепельно-седыми волосами, небрежно зачесанными назад. Вытерев руки о детскую бумажную пеленку, он закатывает рукава изрядно помятой рубашки и вплотную подходит к Лизбет. Это проблема всех фотографов Белого дома – они всегда нарушают пределы допустимого.

– Вы не похожи на Уэса, – без тени иронии заявляет он.

– А вы, должно быть, Кенни, – отвечает она, пожимая ему руку и отступая назад на полшага. – Лизбет. Из президентской библиотеки.

Но он уже потерял к ней всякий интерес. Стоит мне перешагнуть порог, как я попадаю под прицел его взгляда. Он внимательно и не спеша рассматривает меня, словно видит впервые.

– Мальчик-король, – произносит он, вспоминая мое старое прозвище.

– Попай-фотограф, – парирую я, называя его старым прозвищем.

Указательным Пальцем Кенни разглаживает морщинки вокруг левого глаза. Он столько лет глядел в видоискатель правым глазом, что теперь его левый глаз всегда немножечко прищурен.

– Входи же, Блуто, и дай мне обнять тебя, – подхватывает он, заключая меня в свои объятия: так обнимаются старые товарищи по оружию, пробуждая друг в друге давно забытые воспоминания. – Ты чертовски хорошо выглядишь! – искренне говорит он.

Когда мы летали на президентском самолете, на борту номер один, Кенни вечно устраивал поединки в покер среди журналистов. И теперь старается понять по выражению моего лица, зачем я пожаловал к нему спустя столько лет.

– Все никак не можешь забыть о прошлом, да? – спрашивает он, видя, что я рассматриваю «Таймс», лежащую на декоративном кухонном столике ручной работы. На первой странице помещена огромная фотография нынешнего президента Теда Хартсона. Он стоит за кафедрой, держа руки чуть ниже микрофона.

– Кто снимал? Кахан? – спрашиваю я.

– Руки лежат на подставке… никакого движения… реакции не видно… естественно, это Кахан. С таким же успехом он мог фотографировать президента лежащим в гробу.

В мире подиумов и фотографов Белого дома заслуживающим внимания, настоящим считается только тот снимок, на котором президент пойман в движении. Жест. Приподнятые брови. В это мгновение расстрельный взвод фоторепортеров нажимает на спуск. Стоит вам пропустить этот момент, и снимок сделан впустую.

Впрочем, Кенни редко промахивался. Особенно когда это было нужно. Но, в течение тридцати пяти лет переезжая из города в город и из одной страны в другую, он понял, что хотя это игра и не для зеленого юнца, для пожилого мужчины она не подходит тоже. Кенни не стал обижаться на судьбу. Даже признанные герои рано или поздно выходят на пенсию.

– Ну и как тебе живется на склоне лет? – подшучиваю я, хотя Кенни едва стукнуло шестьдесят.

Лукаво прищурившись, он жестом приглашает нас в гостиную, которую, скорее, следовало бы именовать художественной студией. Посередине в окружении четырех кресел в миссионерском стиле стоит сосновый столик для коктейлей, а стены от пола до потолка увешаны десятками черно-белых фотографий в строгих музейных черных рамочках. Подойдя ближе, я с удивлением вижу, что хотя большинство из них сняты в чисто журналистской, беспристрастной и искренней манере, которой так славятся фотографы Белого дома, на снимках запечатлены молодые невесты, бросающие букеты, и хорошо одетые женихи, которых угощают свадебными тортами.

– Ты что, теперь работаешь на свадьбах? – спрашиваю я.

– Шесть президентов, сорок два короля, бесчисленные послы и посланники… и свадьба Мириам Мендельсон вкупе со встречей выпускников ее бывшего класса, – с восторгом и без малейшего стеснения заявляет Кении.

– Ты серьезно?

– Не смейся, Уэс, я работаю два дня в месяц, а все остальное время катаюсь на лодке и ловлю рыбу. Все, что от меня требуется, – это чтобы они выглядели, как чета Кеннеди.

– Они действительно красивые, – уверяет Лизбет, внимательно рассматривая фотографии.

– Они и должны быть такими, – откликается Кенни, бережно поправляя одну из рамочек. – Я вкладываю в них душу. Мне думается, жизнь торжествует не только в Белом доме… Как вы считаете?

Я киваю в знак согласия. Равно как и Лизбет, которая протягивает руку и поправляет другую рамочку. Позади нее, на приставном столике, я вдруг замечаю одну из самых знаменитых фотографий Мэннинга, сделанных Кенни: на контрастном черно-белом снимке Мэннинг стоит на кухне Белого дома, поправляя галстук перед своим отражением в серебряном кувшине для воды. Это был его первый торжественный обед в ранге президента Соединенных Штатов Америки. Повернувшись спиной к стене, увешанной фотографиями женихов и невест, я вижу светловолосую королеву красоты, которая через плечо смотрит на себя в зеркало и восхищается косой, уложенной на французский манер. Новый снимок столь же хорош, как и прежний. Может быть, даже лучше.

– Как поживает царь-рыба? – спрашивает Кенни, имея в виду Мэннинга. – Все еще злится на меня за ту фотографию?

– Он больше не злится на тебя, Попай.

– В самом деле? Ты сказал ему, к кому едешь в гости?

– Ты спятил? – ядовито замечаю я. – Ты хотя бы представляешь, как он зол на тебя?

Кенни весело хохочет. Ему прекрасно известно, какое место в социальной иерархии в доме Мэннинга он занимает.

– Некоторые истины остаются неизменными, – бормочет он и берет со стола, на котором стоит фотография Мэннинга, толстую папку-скоросшиватель на три кольца. – Лучше всего продаются машины белого цвета… Стриптиз-клубы закрываются только в случае пожара… И президент Мэннинг никогда не простит человека, который дал ему это…

Раскрыв папку, Кенни демонстрирует нам закатанную в пластик копию самого знаменитого снимка президента – после того, на котором Трумэн держит в руках газету с заголовком «Дьюи побеждает Трумэна», – черно-белую фотографию Трусливого Льва: Мэннинг во время покушения, с раскрытым в безмолвном, крике ртом, посреди столпотворения, прикрываясь, как живым щитом, супругой исполнительного директора.

– Господи, я же помню, как увидела ее на первой странице на следующий день после покушения! – восклицает Лизбет, которая уже уселась в одно из кресел, когда Кенни кладет папку-скоросшиватель ей на колени. – Это же… это же история…

– В какой газете? – деловито интересуется Кенни.

– «Палм-Бич пост», – отвечает Лизбет, поднимая голову и глядя на него.

– Точно, это была моя работа. Еще несколько тысяч долларов, которых я так и не увидел.

Видя недоумевающее выражение на лице Лизбет, я поясняю:

– Поскольку в то время Кенни работал на «Ассошиэйтед пресс», они заработали кучу денег на продаже перепечаток.

– Сотни газет и сорок девять обложек крупных журналов… а в результате я получил жалкие гроши, – жалуется Кении. – А вы знаете, что NASCAR наняла какого-то парнишку из колледжа, чтобы он сделал несколько снимков для их веб-сайта? Он был свободным художником, счастливый засранец. Заработал восемьсот тысяч долларов – восемьсот тысяч– и не сумел сделать нужный снимок!

– Да, а кто получил Пулитцеровскую премию за всю серию? – мимоходом замечаю я.

– Пулитцеровская премия? Это была лишь подачка, – перебивает меня Кенни. – Когда началась стрельба, мне было не до того, чтобы нажимать на затвор. Я запаниковал и случайно нажал на спуск. Мэннинг попал всего на три кадра. – Повернувшись к Лизбет, он добавляет: – Все произошло так быстро, что если бы я отвернулся на мгновение, то у меня ничего бы не вышло, я бы проворонил такой момент!

– Непохоже, что вы способны что-то проворонить, – говорит Лизбет, переворачивая первую страницу альбома и глядя на разворот, где размещены штук шестьдесят черно-белых снимков, каждый из которых размерами не превосходит почтовую марку.

– Если вы дадите себе труд пролистать альбом дальше, то найдете еще шесть таких страниц – восемь пленок в общей сложности, – продолжает Кении. – Некоторые из них я увеличил до стандарта восемь на десять, но вы сказали, что библиотеку интересует новый ракурс, поэтому…

Из кармана он достает фотографическую лупу – небольшое круглое увеличительное стекло, позволяющее рассмотреть детали снимка, – и протягивает его Лизбет.

На мгновение она забывает о том, что представилась сотрудницей библиотеки.

– Нет… нет, все отлично, – говорит она наконец. – Приближается десятилетняя годовщина покушения, и мы хотим организовать выставку, на которой были бы представлены не только старые, набившие оскомину экспонаты.

– Да, прекрасно вас понимаю, – сухо отвечает Кенни, и его глаза Попая подозрительно прищуриваются, когда он спокойно переводит взгляд на меня. – Если учесть, что до этой знаменательной даты еще целых два года, то с вашей стороны было очень любезно самим приехать в Ки-Уэст, вместо того чтобы позвонить мне и попросить прислать фотографии по почте.

Лизбет замирает, не зная, что сказать и как вести себя дальше. Я, впрочем, тоже. Попай, не мигая, смотрит на меня.

– Кончай вешать мне лапшу на уши, Уэс. Это нужно тебе или ему? – спрашивает Кенни. Он говорит «ему» таким тоном, каким люди обращаются к Господу Богу. Хотя мы все так говорили, когда работали в Белом доме.

– Мне, – с трудом выдавливаю я, чувствуя, как внезапно пересохло в горле.

Кенни молчит.

– Клянусь матерью, Кенни.

По-прежнему гнетущее молчание.

– Кенни, пожалуйста…

– Слышите, кажется, звонит телефон, – перебивает меня Кенни, хотя в доме царит мертвая тишина. – Пойду взгляну, кому это я понадобился. Если что, я буду наверху. Все понятно?

Я киваю, затаив дыхание. Кенни гладит меня по щеке со шрамами, подобно крестному отцу, а потом, не оглядываясь, исчезает на лестнице, ведущей на второй этаж. И только услышав, как за ним закрывается дверь спальни, я с шумом выдыхаю.

Лизбет со щелчком разжимает металлические кольца скоросшивателя.

– Вы берите лупу, а я попробую просмотреть снимки восемь на десять, – предлагает она, вынимая первые восемь страниц и толкая их по столу в мою сторону.

Встав на колени перед столиком для коктейлей, я навожу увеличительное стекло на первый кадр и склоняюсь над ним, как ювелир над драгоценным камнем.

На первом снимке я вижу взятый крупным планом лимузин – это мы подъезжаем к боксам на гоночном треке. В отличие от видеокассеты, которую демонстрировала нам Лизбет, задний фон здесь четкий и ясный. Но фотограф настолько сосредоточился на автомобиле президента, что мне видны лишь затылки нескольких водителей NASCAR и первый ряд зрителей на трибунах.

Один снимок долой… осталось еще двести восемьдесят семь…