Текст книги "Книга судьбы"

Автор книги: Брэд Мельцер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)

Глава восемьдесят первая

– Ты смеешься надо мной.

– Это так плохо? – спросил Рого, подавшись вперед и заглядывая через плечо Дрейделя.

На столике перед ними лежал ежедневник Бойла, раскрытый на неделе, начинавшейся с двадцать второго мая. В квадратике, помеченном «Понедельник, 23 мая» от руки было написано: «Мэннинг в Нью-Йорке». В квадратике для среды, 25 мая, значилось: «Эллиот на утреннем интервью». И четверг, 26 мая, был отмечен записью: «Сбор средств на кампанию сенатора Окума – „Хилтон“, Вашингтон, 19:00». Но внимание Рого сразу же привлек квадратик, предназначавшийся для 27 мая, запись в котором была вычеркнута черным маркером:

– Почему они ее вычеркнули? – спросил Рого.

– Потому что в этом и состоит работа сотрудников библиотеки – они читают все файлы и решают, что можно обнародовать, а что – нельзя.

– Я понимаю, как…Но я хотел сказать… Ну-ка подожди! – Он оборвал себя на полуслове и потянулся к правой странице календаря. Впрочем, даже перед тем как потереть ее пальцами, Рого заметил, что бумага на ней более тонкая и светлая по сравнению с остальными грязно-белыми страницами ежедневника. – Да это ведь даже не оригинал, верно?

– Это фотокопия. Именно так осуществляется редактирование, – пояснил Дрейдель. – Они не имеют права портить оригинал, поэтому делают его копию, вычеркивают то, что, по их мнению, следует вычеркнуть, и ставят ее на место оригинала.

– Ладно, допустим… Но как нам заполучить оригинал?

– Собственно говоря, обычно… Дай-ка я посмотрю, – сказал Дрейдель, взял в руки ежедневник и принялся перелистывать его, пока не добрался до титульной страницы. Как он и ожидал, к первой странице степлером была прикреплена еще одна сложенная вчетверо фотокопия. Когда Дрейдель развернул ее, Рого увидел надпись «Опись изъятия» вверху страницы.

– Когда архивисты редактируют что-либо, они обязаны задокументировать внесенные изменения, – снова пустился в объяснения Дрейдель, когда они оба склонились над страницей.

– Что такое В6? – поинтересовался Рого. Прищурившись и напрягая зрение, чтобы разобрать мелкий шрифт, Дрейдель пробежал глазами список ограничений в самом низу описи изъятия.

– Значок В1означает секретность… В2– когда Бюро запрещает использование…

– А В6?

– Обнародование материалов может представлять собой неправомочное вторжение в личную жизнь, – прочел Дрейдель пояснение на странице.

– Получается, это какая-то тайна, имеющая отношение к личной жизни Мэннинга?

– Или к его собственной, – поправил приятеля Дрейдель. – Конечно, встречи и расписания можно считать рабочими документами Белого дома, но если Бойл напишет что-нибудь вроде… ну, не знаю… например, персональный идентификационный код своего счета в банкомате или номер своей карточки социального страхования… совершенно очевидно, что к президенту это никакого отношения не имеет, и в ход идет черный маркер.

Рого снова вернулся к квадратику «27 мая» с вычеркнутой записью.

– Кажется, здесь больше букв, чем должно быть в персональном идентификационном коде.

– Или в номере карточки социального страхования – согласился Дрейдель.

– Может, нам стоит вернуться к архивариусу, и ты снова надавишь на нее своей властью, чтобы она показала оригинал?

– Ты шутишь? После всего, что мы ей наговорили, она и так исполнилась подозрений.

– А сами мы не можем ничего сделать? Оригинал ведь где-то здесь? – спросил Рого, показывая на металлическую клетку в дальнем углу комнаты, в которой еще по крайней мере добрый десяток стеллажей были под завязку забиты архивными коробками.

– Нуда… мы начнем наугад просматривать еще пять миллионов документов… а перед этим нам нужно как-то миновать того малого, который следит за нами, а после решить, как открыть бомбоупорный замок, под которым обычно хранятся документы, имеющие отношение к национальной безопасности. Ты только посмотри на него – эта штука ничем не хуже сейфов из третьей части «Крепкого орешка».

Рого обернулся, чтобы самолично лицезреть клетку. Даже с другого конца комнаты толщина и крепость замка из закаленной стали произвели на него нужное впечатление.

– Ну так что будем делать? Лапки кверху и сдаемся?

Опустив голову и метнув на Рого недовольный взгляд, Дрейдель схватил ежедневник и сунул его под стол.

– Разве я похож на Уэса? – прошипел он, глядя через плечо Рого.

Проследив за его взглядом, Рого снова обернулся и понял, что Дрейдель смотрит на ассистента Фредди, который по-прежнему работал на обоих компьютерах сразу.

– Эй, ребята, не пора ли закругляться? – окликнул их Фредди. – Уже почти пять часов.

– Еще десять минут, и готово, – пообещал ему Дрейдель.

Снаружи в высокие зеркальные окна, выходившие на сверкающую бронзовую статую Мэннинга, били последние лучи заходящего декабрьского солнца. Наступали сумерки. Уже и в самом деле было поздно. Сгорбившись в кресле и повернувшись спиной к Фредди, Дрейдель шепотом обратился к Рого:

– Подвинься немного влево.

– Что ты задумал?

– Ничего особенного, – спокойно ответил Дрейдель, по-прежнему держа руки под столом. – И я совершенно точно не причиняю вред собственности правительства тем, что собираюсь вырвать страничку из этого календаря, представляющего собой историческую ценность.

На губах у Дрейделя заиграла слабая улыбка, и Рого услышал слабые звуки шиик, шиик, шиик– так лопаются шарики пузырчатой упаковки или страница вырывается из тисков полудюжины кольцевых зажимов.

Дрейдель осторожно вырвал страницу, датированную двадцать седьмым мая, сложил ее вчетверо и сунул ее в карман пиджака.

– Говорю тебе, ее здесь нет! – повысив голос, сказал он, выкладывая ежедневник обратно на стол. – Эй, Фредди, не могли бы вы подойти сюда? По-моему, здесь в документах не хватает одной страницы.

Вскочив с кресла, Дрейдель протянул ежедневник Фредди и показал на страницу с описью изъятий.

– Смотрите, здесь написано, что запись, сделанная двадцать седьмого мая, была отредактирована, но если перелистать календарь, – пояснил он, переворачивая страницы к концу мая, – то получается, что на этом месте уже начинается июнь.

Фредди бросил взгляд на опись изъятия, потом перелистал календарь до начала июня.

– Да… нет… одной страницы точно не хватает. А это не может подождать до завтра? Нам уже пора закрываться, и…

– Поверьте мне, нас тоже поджимает время, – заявил Дрейдель и посмотрел на часы. – Послушайте, вы не могли бы сделать нам одолжение и найти оригинал? Если сегодня вечером мы не принесем все документы Мэннингу, он нам яйца отрежет. Запросто. Я не шучу. От него всего можно ожидать.

– Послушайте и вы меня, парни. Я бы с радостью помог вам, но если эта страница была отредактирована…

– Фредди, когда сегодня утром я уезжал из Палм-Бич, президент сказал, что ему нужна полная копия этого ежедневника для работы над мемуарами, которые он пишет для семьи Бойла, – взмолился Дрейдель. – А мы сейчас говорим о файле десятилетней давности, принадлежавшем человеку, который давным-давно мертв. Если в записи вы обнаружите что-либо недозволенное – например, там написано: «Я ненавижу президента»или «Я террорист и шпион», или что-нибудь еще, относящееся к вопросам национальной безопасности, – то просто не показывайте ее нам. Но если там написаны какие-нибудь маленькие глупости, типа дня рождения его сестры, то вы спасете наши задницы.

Задумчиво поглаживая пальцем ямочку на подбородке, Фредди опустил глаза на ежедневник, потом поочередно посмотрел на Дрейделя и Фредди.

– Просто посмотрите хотя бы одним глазком, – внес свою лепту и Рого. – Если там есть что-нибудь запрещенное, то она вернется обратно на полку.

Наконец-то! Фредди ткнул пальцем в их заваленный бумагами стол и сказал:

– Ладно, назовите номера папок в этом ящике. Посмотрим, что я смогу для вас сделать…

– Фредди, – дрожащим от волнения голосом подхватил Рого, – когда я решу жениться, брат, ты будешь моим свидетелем!

– Папка номер ОА16209, – прочел Дрейдель надпись на лицевой стороне коробки.

Пятнадцать минут спустя в дальнем углу комнаты металлическая дверь в клетку отворилась, и оттуда вышел Фредди, держа в руках один-единственный лист бумаги.

– Вот, – сказал он, передавая его Дрейделю. – Хотя, мне кажется, вам было бы легче, если бы здесь был указан день рождения его сестры.

Глава восемьдесят вторая

– Я-я только хотел…

– Ты рылся в моем столе! – взрывается первая леди. – Я видела это собственными глазами! Ты… ты… после стольких лет, проведенных вместе, ты обманул наше доверие!

– Мадам, пожалуйста…

– Замолчи, Уэс! Я знаю, что видела. Я вижу это прямо сейчас! Но это тебя не касается! – и она со злостью вырывает у меня из рук письмо Бойла.

Я отступаю на шаг, меня трясет мелкой дрожью. Сейчас не время страшиться увольнения, я боюсь, что она ударит меня. Однако она бросает мне в лицо слова «Но это тебя не касается!», и я чувствую, как в груди вспыхивает и начинает разрастаться пламя всепоглощающей ярости. К лицу приливает кровь, и я не могу более сдерживаться. Качая головой, я шепчу:

– Это неправда.

С преувеличенной любезностью первая леди ядовито интересуется:

–  Прошупрощения?

Я молчу, про себя удивляясь тому, что эти слова сорвались у меня с губ.

–  Чтоты только что сказал? – настаивает она.

– Я сказал, что это неправда, – повторяю я, вглядываясь в ее лицо. – Я был в тот день на гоночном треке – так что это и мое дело тоже.

Первая леди, прищурившись, смотрит на меня в упор. А я разглядываю окно у нее за спиной. Подобно всем остальным окнам в доме, оно пуленепробиваемое и не открывается. Но сейчас она выглядит так, словно готова разбить его моей головой. Взмахнув рукой, в которой зажато письмо Бойла, она спрашивает:

– Кто подбил тебя на такой поступок?

–  Что?

– Какой-нибудь репортер? Тебе заплатили, чтобы ты написал вот это?

– Мадам, неужели вы думаете, что я…

– Или это всего лишь дурацкая шутка, чтобы посмотреть, как я отреагирую? Впрочем, мне в голову пришла замечательная мысль, – издевательски начинает она, передразнивая невидимого собеседника. – Давайте-ка заставим доктора Мэннинг заново пережить худший день в ее жизни, а потом посмотрим, как она сломается.

– Мадам, прошу вас не шутить так…

– Или еще лучше, давайте попросим личного помощника ее мужа забраться к ней в спальню…

– Мадам…

– …выкрасть из ее письменного стола письмо…

– Доктор Мэннинг, я видел его.

– …и тогда она запаникует и начнет ломать голову, раздумывая над тем, настоящее ли оно.

– Я видел Бойла. В Малайзии. Он жив.

Она умолкает на полуслове и испуганно подносит руку ко рту. Потом начинает медленно качать головой. Нет… нет. О нет, нет.

– Это был он, мадам. Я видел его.

Она по-прежнему качает головой, но убирает руку от лица, проводит пальцами по подбородку, потом по шее. Она обхватывает себя за плечи, наклоняется вперед и сгибается пополам, словно от невыносимой боли.

– Как он мог… Как они оба могли… О боже…

Она поднимает голову, и глаза ее так быстро наполняются слезами, что она не успевает смаргивать их. Раньше я думал, что это слезы раскаяния или вины… что она может что-то скрывать. Но теперь, глядя на нее и видя, как от невыносимой муки искажается ее лицо, как она по-прежнему качает головой, явно пребывая в шоке, я понимаю, что эти слезы вызваны душевной болью.

– Доктор Мэннинг, я уверен, что это… Я знаю, это кажется вам невозможным…

– Дело не в этом… Господи! Я не так наивна, – шепчет первая леди. – Я вовсе не наивнаядевочка, – упорствует она. – Я знаю, что он скрывал от меня некоторые вещи… чтобы не обманывать, но у него не было другого выхода. В этом заключается работа президента.

Слушая, как она, запинаясь и часто останавливаясь, разговаривает сама с собой, я вдруг понимаю, что она говорит не о Бойле. Она говорит о муже.

– Есть тайны, которые он не можетдоверить никому, Уэс. Дислокация войск… возможности электронного наблюдения… эти секреты нужнынам, Уэс, – шепчет она. – Но такое… Святой боже, я же была на похоронах Рона. Я читала молитву!

– Мадам, о чем вы?..

– Я пришла к нему в дом и плакала вместе с его женой и дочерью! Я стояла на коленях, молясь за упокоение его души! – выкрикивает она, когда печаль и растерянность сменяются яростью. – А теперь я узнаю, что это было лишь притворство… жалкая попытка оправдать собственную трусость… – По лицу ее текут слезы, и она неуверенно, как слепая, делает шаг вперед. – О боже, если то, что говорит Рон… если это правда…

Споткнувшись, первая леди опирается рукой о комод в стиле королевы Виктории, стоящий слева от меня, и чуть не падает.

– Мадам!

Выставив перед собой руку, она заставляет меня остаться на месте. Взгляд ее в растерянности блуждает по комнате. Поначалу мне кажется, что она лишилась рассудка от страха. Но то, как она смотрит по сторонам, словно не веря своим глазам… Вот она переводит взгляд с приставного столика с левой стороны кровати на приставной столик Мэннинга с правой стороны, смотрит на письменный стол, возвращается к комоду… И повсюду стоят семейные фотографии в рамочках… всех видов и размеров – и на всех снят Мэннинг.

– К-как он мог… как они могли поступить так? – обращается она ко мне, ожидая ответа.

Но я могу лишь растерянно смотреть на нее. Я больше не чувствую ни рук, ни ног. У меня онемело все тело. Неужели она хочет сказать, что Мэннинг знал о…

– Бойл сказал что-нибудь, когда ты виделся с ним? Он объяснил тебе, что происходит?

– Я… я случайно столкнулся с ним, – бормочу я, и собственные слова доносятся до меня, как сквозь вату. – Он сбежал еще до того, как я успел сообразить, что произошло.

У первой леди снова начинает дрожать рука. Она очень похожа на меня того, каким я был в Малайзии. Благодаря письму она наконец узнала, что ее мертвый друг на самом деле жив. И, судя по тому, что написал Бойл, он по какой-то причине винит во всем себя, говоря, что поступил так для того, чтобы защитить свою семью. Ошеломленная и растерянная, доктор Мэннинг опускается на сундук с нарисованным американским флагом на крышке, который стоит в ногах кровати, и невидящим взором смотрит на письмо Бойла.

– Все равно я не могу…

– Он звонил мне вчера и предупредил, чтобы я не лез в это дело, – непонятно зачем говорю вдруг я. – Что это не моя война. – Меня снова охватывает ярость. – Но на самом деле это моявойна.

Первая леди рассеянно смотрит на меня, словно позабыв о том, что я стою перед ней. На скулах у нее играют желваки, и она кладет руку на колено, чтобы та перестала дрожать. Достаточно плохо уже то, что она так расстроена. Еще хуже, что это происходит на моих глазах. И вдруг словно по мановению волшебной палочки она расправляет плечи и воинственно задирает подбородок. Врожденные политические инстинкты, отточенные многолетней привычкой не обсуждать свои личные дела с посторонними, берут верх.

– Он прав, – заявляет она.

– О чем вы говорите?

– Послушайся Бойла, – советует она. И, подумав, спохватывается: – Пожалуйста.

– Но, мадам…

– Забудь о том, что ты вообще видел его, забудь, что он звонил тебе.

Голос у нее срывается, и до меня доходит, как сильно я ошибался в ней. Оказывается, дело вовсе не в том, что она позволила себе проявить эмоции перед фактически посторонним человеком. Дело в том, что она всеми силами старается играть роль ангела-хранителя. И не только для своего супруга. Для меня тоже.

– Уэс, если ты сейчас отойдешь в сторону, они, по крайней мере, не будут знать, что ты…

– Они уже знают. Они знают, что я видел Бойла.

–  Они?Кто такие они? – живо интересуется она, озабоченно нахмурившись.

– Троица, – с уверенностью заявляю я.

Услышав мои слова, первая леди поднимает голову, и я замечаю искорки понимания в ее глазах. Еще бы, они доставляли неприятности ее другу, так что она не может не знать подробностей. Но это отнюдь не означает, что она хочет и меня впутать в эту историю.

– Мне известно, кто они такие, – повторяю я.

– Думаю, что ты ошибаешься, Уэс.

– Как вы можете?! – Я умолкаю, чувствуя, как адреналиновый всплеск у меня в крови подавляет приступ тошноты. В течение восьми лет я позволял ей оберегать себя. Но с меня хватит. – Я знаю, что Троица боролась с президентом и Бойлом. Я знаю, что сведения об операции «Черный дрозд», в чем бы она ни заключалась, стоили шесть миллионов долларов, которые должны были быть выплачены Римлянину, являвшемуся, очевидно, одним из самых ценных информаторов правительства. Я знаю, что на одном из заседаний Совета национальной безопасности президент заблокировал этот платеж. И еще знаю, что потеря такой крупной суммы – и того, что они наверняка могли бы получить впоследствии, – должна была привести их в ярость. Единственное, чего я не понимаю, это в чем заключалась роль Бойла и что он сделал такого, что Троица не колеблясь отправила по его следам профессионального убийцу?

Я ожидаю, что она вздохнет с облегчением, узнав, что отныне не одинока, но первая леди почему-то выглядит еще более напуганной, чем прежде. Я вспоминаю, что письмо Бойла, очевидно, стало для нее таким же шоком, который испытал я, когда столкнулся с ним нос к носу. И даже при том, что я раскопал некоторые семейные тайны, вне зависимости от того, что сделали ее муж или Бойл, она не хочет, чтобы я пострадал из-за своих знаний.

– Откуда ты узнал о Троице? – спрашивает она наконец.

Я нерешительно раздумываю, что ей ответить.

– Через друга моего друга, который работает в Министерстве обороны.

– А кто сказал тебе, что они боролись с президентом?

– Об этом я догадался сам.

Первая леди со страхом смотрит мне прямо в лицо, взвешивая последствия. Она знает, что я ей не враг. Но это не значит, что она позволит мне стать ее другом. Тем не менее я близок к ней. Слишком близок, чтобы просто отправить меня восвояси и предоставить своей судьбе.

– Я могу помочь вам, – говорю я.

Она отрицательно качает головой. Мои слова не убедили ее.

– Мадам, им известно, что я видел Бойла. Если вы стараетесь уберечь меня, то уже слишком поздно. Просто расскажите мне, что сделал Бойл, и…

– Дело не в том, что Бойл сделал, – шепотом отвечает она. – А в том, чего он не делал. – Она спохватывается, явно сожалея о том, что проговорилась.

– Не сделал с кем? С президентом?

–  Нет! – Но больше она не добавляет ни слова. Опустив голову, она снова замыкается в себе.

– Тогда с кем? С вами? С Олбрайтом? Пожалуйста, расскажите мне, в чем дело.

Она упорно не желает отвечать.

– Доктор Мэннинг, прошу вас. Вы знаете меня вот уже восемь лет. Неужели за это время я сделал хоть что-то, что могло причинить вам вред?

Она упрямо не поднимает головы, и я не могу сказать, что виню ее за это. Она – бывшая первая леди Соединенных Штатов Америки. Она не собирается делиться своими страхами с каким-то молодым помощником. Но мне все равно. Я должен знать, что происходит.

– Вот так, значит? Мне следует повернуться и уйти?

Ответом мне служит лишь молчание. Нет сомнения, она надеется, что я вспомню, кто я такой, и постараюсь избежать конфликта, как всегда бывало раньше. Два дня назад я бы так и сделал. Но не сейчас.

– Ну что же, отлично, – говорю я и поворачиваюсь к двери. – Вы имеете полное право хранить все в себе, но должны понимать следующее: когда я выйду отсюда, я не сдамся. Та проклятая пуля попала в лицо не кому-нибудь, а мне. И пока я не узнаю, что же в действительности произошло в тот день, я буду продолжать поиски. Я буду задавать вопросы всем, кто…

– Неужели ты не понимаешь? Это было предложение.

Я поворачиваюсь к ней, но я не удивлен. Что бы ни натворил Бойл, если она расскажет мне правду, у нее, по крайней мере, остается шанс сохранить все в тайне. А для человека, которому постоянное и не всегда доброжелательное внимание общественности причинило ожоги третьей степени, благоразумие – прежде всего.

– Предложение чего? – спрашиваю я, прекрасно сознавая, в какой клетке она живет. Если есть нечто такое, что она должна сохранить в тайне, то она не может позволить мне выйти отсюда и задавать неудобные вопросы.

Но первая леди все еще колеблется.

– Очень жаль, что вы не доверяете мне, – вспыхиваю я и направляюсь к двери.

– Ты сам сказал это, Уэс. В качестве информатора Римлянин начал приносить ценные сведения.

– Но ведь на самом деле Римлянин был агентом Секретной службы, верно?

– Так они думают сейчас. Но тогда об этом никто даже не догадывался. В то время все агентства были просто счастливы получить от Римлянина нужную информацию. Особенно после Ирака. Ты хотя бы представляешь, насколько важной была достоверная и проверенная информация о секретном тренировочном лагере в Судане? Ты видел, как ведется война с терроризмом – все эти индикаторы и предупреждения, которые мы получаем. Этот Римлянин очень неплохо устроился. Если он приносил в клювике сведения о готовящемся покушении в Секретную службу, а последняя просила другие агентства подтвердить их, то ФБР, безусловно, подтверждала их, впрочем, как и ЦРУ. Если он приносил информацию в ФБР, то она признавалась достоверной источниками в Секретной службе и ЦРУ – а эта достоверность и была тем главным условием, выполнение которого требовалось для выплаты гонораров.

– Получается, что под видом Римлянина Троица могла поставлять информацию всем трем своим агентствам, а потом и подтверждать между собой ее достоверность…

– …и при этом делать вид, что все они – ФБР, ЦРУ и Служба – работают в тесном согласии и братской дружбе. Больно признавать, но такое случается сплошь и рядом – например, в прошлом году в Государственном департаменте кто-то добыл важные сведения. В большинстве случаев информаторы попадаются на мошенничестве только потому, что их информацию не подтверждают другие агентства. Но здесь… словом, если бы их не обуяла жадность, они могли бы и дальше безо всяких усилий изрядно пополнять свои не слишком высокие официальные заработки.

– А они пожадничали?

– Жадничают все, – отвечает первая леди с деланным равнодушием, но я-то вижу, как сдерживаемый долгие годы гнев рвется наружу. – Они знали, как работает система. Они знали, что отрывочные сведения о каком-нибудь тайном тренировочном лагере террористов принесут им тысяч пятьдесят долларов или около того. И еще они знали, что единственный способ заработать большие деньги, к которым они так стремились, заключался в том, чтобы не высовываться, не тратить силы понапрасну и выжидать своего часа, а потом выйти с убойной информацией, например подрыв моста «Золотые Ворота»… или что склад обуви в Пакистане на самом деле представляет собой химический завод. Как только все убедились бы, что последние девять раз Римлянин поставлял ценную и правдивую информацию, на десятый раз правительство заплатило бы любые деньги за жизненно важные сведения – пусть даже они не подтвердятся с течением времени. А если представить себе, что ФБР, ЦРУ и Служба проверят их и согласятся, что угроза реальна? Вот так информатор, который приносит их, и получает свой шестимиллионный гонорар.

– Так с какой же проблемой они столкнулись? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь выглядеть сильным и уверенным в себе. Запас прочности, который вдохнул в меня адреналин, быстро иссякает. По мере того как я узнаю все новые подробности нашей прежней жизни, ко мне возвращается тошнота.

– Проблема заключалась в том, что должностные лица ФБР и ЦРУ имели право одобрять выплату гонораров в размере не больше двухсот тысяч долларов. А чтобы получить несколько миллионов, которые позволили бы Троице отправиться на покой, выплата вознаграждения должна быть санкционирована Белым домом.

– И как раз такую информацию и нес в себе «Черный дрозд», правильно? Они уже предвкушали, как обналичат свою первую по-настоящему важную и убойную информацию, как вдруг президент отказался платить.

Первая леди кивает и с уважением смотрит на меня.

– И тогда они поняли, что им нужен свой человек внутри. Бойла своевременно предупредили о том, что к нему могут обратиться с неким предложением, особенно учитывая его прошлое…

– Вот это да! Получается, Троица…

– Не называй их так. Неужели ты не понимаешь? Троица не имела отношения к тому, что случилось потом. Все дело в том, что они оказались достаточно умны и пожелали привлечь в свои ряды четвертого члена. С Троицей было покончено. И на свет должна была появиться Четверка.