Текст книги "Книга судьбы"

Автор книги: Брэд Мельцер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

Глава пятидесятая

Оказавшись в фойе, Римлянин, не колеблясь, зарегистрировался. Даже поболтал с агентом за стойкой о том, что, дескать, иногда бывают вот такие неприятные задания. У лифтов он спокойно нажал кнопку вызова, не беспокоясь о том, что оставляет свои отпечатки. Точно так же, когда лифт прибыл, он с легкой душой надавил на кнопку четвертого этажа.

Именно для этого они и создали свою организацию. Ключом к победе в любой войне стала информация. И, как они узнали из кроссворда много лет назад, самую полезную информацию мог предоставить свой человек внутри.

Двери лифта распахнулись с громким мелодичным звоном.

– Удостоверение личности, пожалуйста, – требовательным тоном произнес агент в штатском еще до того, как Римлянин успел выйти в коридор, пол в котором был покрыт бежевым ковром.

– Эйген, – ответил Римлянин, снова показывая свое удостоверение личности и значок.

– Да… конечно… прошу прощения, сэр, – откликнулся агент, отступая назад после того, как прочел должность Римлянина.

Небрежным взмахом руки Римлянин дал ему понять, что все в порядке.

– Разрешите спросить, сэр: какое настроение царит в штаб-квартире? – поинтересовался агент.

– Угадайте с трех раз.

– Директор лезет на стенку, верно?

– Он сходит с ума оттого, что следующие шесть месяцев будет занят спасательно-восстановительными работами. Нет ничего хуже ежедневной диеты из телевизионных ток-шоу и слушаний в Конгрессе в попытке объяснить, каким образом Нико Адриану удалось ускользнуть из больничной палаты.

– Да, этим конгрессменам чертовски нравится видеть свои лица на экране телевизора, верно?

– А кому это не нравится? – задал риторический вопрос Римлянин, мельком взглянув на камеру наблюдения и направляясь к черным пуленепробиваемым дверям президентского офиса.

– Отмыкай замки, Паули, – обратился агент в штатском к коллеге, сидевшему в кабинете, отведенном для Секретной службы в правой части коридора.

С левой стороны раздалось приглушенное чавканье, когда сработал магнитный замок.

– Спасибо, сынок, – произнес Римлянин. Он распахнул дверь и, не оборачиваясь, шагнул внутрь.

– При-и-вет! – пропела латиноамериканка, дежурный администратор, высоким музыкальным голосом, когда тяжелая дверь захлопнулась за Римлянином. – Чем могу вам помочь?

Ступив на президентскую эмблему на ковре, Римлянин бросил взгляд налево, где у стены с американским флагом обычно дежурил еще один агент. Его там не было, а это означало, что президента в офисе тоже нет. Единственной приятной неожиданностью стала желтая самоклеящаяся бумажка на мониторе у дежурного администратора. Там небрежной скорописью было нацарапано «Дрейдель, добавочный номер 6, вспомогательный офис».

– Дрейделя ведь тоже нет, да? – поинтересовался Римлянин.

– Нет, он вышел вместе с Уэсом, – ответила дежурный администратор. – А вы…

Римлянин в который уже раз продемонстрировал свое удостоверение личности и значок.

– Собственно, я пришел сюда, чтобы повидаться с мисс Лапин…

– Конечно… пожалуйста, – ответила администратор, жестом указывая в левую от Римлянина сторону. – Хотите, чтобы я позвонила ей, или…

– В этом нет необходимости, – твердо сказал Римлянин. – Она уже ждет меня.

На правой стене коридора висело не менее десятка стеклянных рамочек, в которых были выставлены ордена Почета крупных держав. Польский Большой орден Порядка, катарский «Шейный платок независимости», даже орден Бани Великобритании. Но Римлянин даже не взглянул на них, все его внимание было обращено на открытую дверь по левую руку.

Дойдя до конца коридора, он украдкой заглянул в кабинет с табличкой «Руководитель аппарата сотрудников». Свет был выключен, письменный стол пуст. Клаудия уже ушла на обед. Отлично. Чем меньше людей окажется поблизости, тем лучше.

Свернув налево, он оказался в хорошо освещенном кабинете, в котором пахло свежим попкорном. В воздухе ощущался еще и застарелый запах сгоревших ванильных свечей. От двери ему открывался прекрасный вид на ее обтягивающий свитер с треугольным вырезом, в котором явно было тесно грудным имплантатам десятилетней давности.

Прежде чем она успела отреагировать на вторжение, Римлянин медленно закрыл за собой дверь.

– Чертовски рад вас видеть, Бев, – сказал он, услышав за спиной глухой щелчок. – Кажется, климат Флориды пошел вам на пользу.

Глава пятьдесят первая

– Смотрите сюда, – говорит Рого, указывая на колонку букв справа от кроссворда. – Вот здесь, в рабочей области…

Я еще раз проверяю вертикальную колонку, составленную из черточек и кажущегося беспорядка букв:

–  АМВ? JABR? FRF? – переспрашивает Дрейдель. – Я не знаю никого с такими инициалами.

– Читать нужно не слева направо, а сверху вниз… – поясняет Рого, и ручкой обводит колонку нужных букв.

–  М, А, R, J, М, К, L, В, – читает Рого, опережая меня на секунду. – Попробуйте подставить: Мэннинг, Олбрайт, [26]26
  В английском языке фамилия «Олбрайт» начинается с буквы «А».


[Закрыть]Розенман…

– Джеффер, – добавляю я.

– Кто такой Джеффер? – вмешивается Лизбет.

– Это я, – отвечает Дрейдель.

– Мосс, Куц, Лемоник, – заканчивая с фамилиями на остальные буквы. – А В…

– Это Бойл, – гордо заявляет Рого. – Восемь человек, сотрудники высшего ранга, с правом прямого доступа в Овальный кабинет.

Лизбет кивает, но по-прежнему не отрывается от кроссворда.

– Но зачем президенту хранить лист бумаги с фамилиями своих высокопоставленных сотрудников?

Мы все смотрим на Дрейделя.

– Я его в жизни не видел, – со смешком отнекивается он. Но по тому, как дрожит его голос, я понимаю, что настал тот единственный раз, когда он вовсе не рад тому, что оказался включенным в эксклюзивный список.

Рого в нетерпении вскакивает с кресла.

– Мэннинг написал фамилии восьми человек, а потом замаскировал их всякой белибердой, чтобы никто не догадался о том, что там было записано изначально. Я не собираюсь изображать из себя Нэнси Дрю, [27]27
  Восемнадцатилетняя девушка-детектив, героиня компьютерных игр.


[Закрыть]но что между ними может быть общего?

Лизбет снова кладет кроссворд на середину стола для совещаний. Я смотрю на список имен. Лемоник был советником Белого дома, Розенман – пресс-секретарем, Карл Мосс исполнял обязанности советника по национальной безопасности. В сочетании с Мэннингом, Олбрайтом и Бойлом они были самыми крупными фигурами, которые имелись в нашем распоряжении, – этакие рыцари нашего собственного круглого стола.

– Совершенно очевидно, что это список самых могущественных людей администрации.

– За исключением Дрейделя, – вставляет Рого. – Не обижайся, ничего личного… – обращается он к Дрейделю.

– Может быть, вы все работали над чем-нибудь важным в то время? – спрашивает Лизбет. – Когда, вы говорите, это все происходило, в феврале первого года администрации?

– Тогда еще и месяца не прошло с момента прихода к власти, – защищаясь, говорит Дрейдель. Но он смотрит на список важных персон, и я ясно слышу, как меняется его голос. – Может быть, это те, кого он хотел приглашать на утренние заседания, ПЕДБ. – Видя недоумение на лицах Лизбет и Рого, он поясняет: – Каждое утро в шесть часов в Белый прибывает вооруженный курьер из ЦРУ. К запястью у него цепочкой прикован чемоданчик. В нем лежит Президентский Ежедневный Брифинг – краткое письменное изложение наиболее важных и секретных новостей о событиях, происходящих по всему миру. Передвижение войск в Северной Корее… шпионская сеть в Албании… все, что президенту нужно знать, он получает на первом ежедневном заседании, вместе с несколькими избранными членами администрации.

– Да, но ведь все знали, кого приглашали на эти заседания, – возражаю я.

– Все узнавали об этом потом, – настаивает Дрейдель. – Неужели ты думаешь, что в те самые первые недели Розенман и Лемоник не прилагали усилий, чтобы оказаться в числе избранных особ?

– Не знаю, – задумчиво тянет Лизбет, внимательно изучая список, отчего между бровей у нее появляется крохотная вертикальная морщинка. – Если ты всего лишь выбираешь нужные фамилии, к чему такая секретность?

– К секретности прибегают только в случае, если на то имеется веская причина, – поучительно говорит Дрейдель. – На мой взгляд, совершенно очевидно, что они не хотели, чтобы кто-нибудь видел, что они пишут.

– Ладно, отлично… Но что такого можно было написать о первой десятке ваших самых доверенных сотрудников, чего нельзя было видеть никому другому? – спрашивает Лизбет. – Вам не нравится какой-то человек… вы не хотите, чтобы он присутствовал на заседаниях… вы боитесь его…

– Вот оно – здесь пахнет шантажом, – восклицает Рого. – Может быть, у кого-то из них была тайна…

– Или кто-либо из них зналкакую-то тайну, – подхватывает Дрейдель.

– Вы хотите сказать, имеющую отношение к президенту? – спрашиваю я.

– К кому угодно, – уступает Лизбет.

– Ну, не знаю, – говорю я. – Уровень персон, о которых идет речь… Это не те люди, о которых стоит беспокоиться, что они не станут держать рот на замке.

– Разве что кто-нибудь из них заставляет тебя беспокоиться о том, что они не смогутдержать рот на замке, – выпаливает вдруг Дрейдель.

– Вы хотите сказать, что это нечто вроде списка особо доверенных лиц?

– Наверное… нет, я уверен в этом, – заявляет Дрейдель. – Во всяком случае, я хотел бы быть в этом уверенным, если бы набирал штат новых сотрудников. – Он впервые перестает грызть свои наманикюренные ногти.

– Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, – признаюсь я.

– Подумай о том, что на самом деле происходило в самые первые недели после нашего переезда в Белый дом. Вспомни взрыв бомбы в автобусе во Франции и внутренние дебаты о том, достаточно ли серьезно отнесся к этому Мэннинг, если судить по его выступлению. Потом все эти распри относительно ремонта и реконструкции Овального кабинета…

– Это я помню, – заявляет Лизбет. – В «Ньюсуик» была даже статья об этом красном полосатом ковре… как бишь назвала его первая леди?

– Фруктовой полосатой жевательной резинкой, – сухо отвечает Дрейдель. – Взрыв бомбы и дурацкий ковер – вот такие глупые истории просочились в прессу относительно внутренних разногласий. Ах-ах, капитан не может управлять своим новым кораблем…Но они могли стать достоянием общественности только потому, что кто-то из высокопоставленных чиновников решил вынести сор из избы.

Лизбет согласно кивает, уж ей-то такие штучки прекрасно известны.

– Получается, что тогда Мэннинг по-настоящему беспокоился о том…

– …чтобы узнать, через кого происходит утечка внутренней информации, – говорит Дрейдель. – Когда у вас столько новых сотрудников, облеченных огромной и непривычной для многих властью, всегда найдется кто-нибудь, кто побежит к друзьям и начнет хвастаться этим. Или к прессе. Или к таким друзьям, которые и есть пресса. И пока вы не заткнете утечку, вы не можете гарантировать, что в следующий раз не станет известно что-нибудь намного более важное.

– Отлично, – говорю я. – Это значит, что, составив список, Мэннинг принялся вычислять сотрудников, которые откровенничали с прессой?

– Не просто сотрудников, – поправляет меня Дрейдель. – Эти истории могли стать известными только с подачи самых высокопоставленныхсотрудников. Вот почему Мэннинг тогда буквально не находил себе места. Одно дело, когда какой-нибудь стажер-практикант треплется о том, что президент носит непарные носки. И совсем другое – когда вы открываете «Вашингтон пост» и на первой странице читаете дословный отчет о своем совещании с пятью самыми доверенными лицами.

– Если дело в этом, то почему он включил в этот список себя? – размышляет вслух Рого, когда мы снова склоняемся над кроссвордом.

– Может быть, это список тех, кто был на каком-то конкретном совещании – Мэннинг, Олбрайт, Бойл и другие, – и тогда они пытались сузить поле поиска того, кто допустил утечку специфической информации, – предлагаю я.

– Да, это объясняет, почему в списке фигурирую я, – соглашается Дрейдель. – Хотя, быть может, речь шла не только о чрезмерной откровенности с журналистами.

– А кто еще имеется здесь? – спрашивает Лизбет.

– Вспомните, что вы только что рассказывали нам о Римлянине и шестимиллионном гонораре, выплатить который они отказались. Платежи самым важным Информаторам тоже входили в ПЕДБ.

Я киваю, вспоминая наши прежние заседания.

– Догадка может оказаться верной. Кто бы ни выбалтывал информацию, он мог слить ее Римлянину, рассказав и о том, кто конкретно принял решение не платить ему.

– И вы думаете, именно поэтому Бойла застрелили? – недоверчиво спрашивает Лизбет. – Потому что он был одним из тех, кто сказал «нет» выплате гонорара Римлянину?

– А что, охотно верю, – вмешивается Рого. – Шесть миллионов баксов – чертова куча бабок.

– Согласен, – кивает и Дрейдель. – Но, по-моему, совершенно очевидно и то, что если вы хотите знать, кому в этом списке нельзя доверять, то это явно тот самый парень, которого до недавнего времени мы считали мертвым. Ну, вы понимаете, тот, которого преследует ФБР… чья фамилия рифмуется с Дойлом…

– Поэтому я попросил президентскую библиотеку поднять файлы Бойла, – замечаю я. – У них есть все: его расписание, проблемы, над которыми он работал, даже его личное дело с комментариями ФБР о проведенной проверке. Мы получим все эти материалы, вплоть до последнего листочка, который или лежал у него на письменном столе, или содержит хотя бы малейшее упоминание о нем.

– Вот и славно! Значит, двое из нас могут отправляться в библиотеку, – подводит итог Лизбет. – Но это ни на шаг не приближает нас к разгадке того, какое отношение имеет тайный список, составленный Мэннингом в первые месяцы своей работы на посту президента, к тому, что три года спустя Бойла застрелили.

– Может быть, Бойл злился на президента за то, что тот не доверяет ему, – высказывает очередную догадку Рого.

– Нет, – не соглашается Дрейдель. – Ребята из ФБР сказали Уэсу, что то, что планировали Мэннинг и Бойл, они планировали вместе.

– А это должно быть правдой, – замечаю я. – Карета «скорой помощи»… чужая кровь, готовая для переливания… как еще мог Бойл провернуть такой фокус без помощи Мэннинга и Службы?

– Ну и что вы хотите сказать? Что они не доверяли кому-то ещев этом списке? – спрашивает Лизбет и многозначительно смотрит на Дрейделя.

Я качаю головой.

– Я всего лишь хочу обратить ваше внимание на то, что президент Мэннинг и Олбрайт провели свой первый день у власти за составлением тайного списка с фамилиями восьми человек, которые вместе с ними обладали доступом к одним из самых охраняемых секретов в мире. Более того, зашифровав этот список на страничке с кроссвордом, они совершили невозможное: создали рабочий документ президента, в котором, предположительно, могли содержаться самые сокровенные мысли Мэннинга и который не будет изучаться под микроскопом, каталогизироваться и храниться в архиве. Скорее всего, они рассчитывали на то, что на него вообще никто не обратит внимания.

– Разве что по рассеянности вы набросаете для себя кое-какие заметки на обороте, – говорит Рого.

– Словом, перед нами стоит задача по возможности сократить этот список, – уточняю я. – И насколько можно судить, единственные люди, помимо президента, включенные в него, которые были в тот день на треке, это Бойл и Олбрайт… а Олбрайт мертв.

– Вы уверены, что только эти двое? – интересуется Лизбет.

– Что вы имеете в виду?

– Вы просматривали архивные съемки и фотографии, сделанные в тот день? Может, стоит взглянуть на них еще разок, чтобы проверить, соответствуют ли ваши воспоминания действительности?

Я отрицательно качаю головой. Через неделю после покушения, лежа в больнице и переключая каналы с помощью пульта, я случайно наткнулся на материалы видеосъемки покушения. В ту ночь меня не могли успокоить три медсестры.

– Я вообще не смотрел хронику тех событий, – сообщаю я Лизбет.

– Я так и думала, что те кадры не относятся к числу ваших самых любимых. Но если вы действительно хотите знать, что произошло, придется начать с места преступления. – Прежде чем я успеваю хоть как-то отреагировать, она лезет в папку-скоросшиватель и достает черную видеокассету. – К счастью, у меня есть знакомые на местных телеканалах.

Она вскакивает с места и направляется к столику, на котором стоит видеодвойка. Я чувствую, как у меня перехватывает горло, а ладони мгновенно увлажняются.

Я заранее могу сказать, что это была плохая идея.

Глава пятьдесят вторая

– А как насчет Клаудии? – спокойно поинтересовался Римлянин, подходя к окну в кабинете Бев и глядя на агентов, шерифа и персонал кареты «скорой помощи», которые образовали небольшое столпотворение перед входом в здание.

– Вы же сказали никому не говорить… что это сугубо внутреннее расследование, – возразила Бев, с тревогой глядя на Римлянина со своего места за столом, и судорожно подхватила пакет с попкорном, приготовленным в микроволновой печи.

– А Орен?

– Я уже говорила вам…

– Скажите еще раз! – потребовал Римлянин, отворачиваясь от окна, и его бледная кожа матово засветилась в ярких лучах полуденного солнца.

Бев молчала, ее рука замерла в пакетике с попкорном. Римлянин знал, что напугал ее, но извиняться не собирался. Во всяком случае, пока не получит то, что ему нужно.

– Вы говорили, что я ничего и никому не должна говорить, я и не говорила, – наконец сказала Бев. – Ни БиБи, ни президенту… никому. – Перебирая пальцами кончики крашеных черных волос, она добавила: – Хотя я все равно не понимаю, как это может помочь Уэсу.

Римлянин снова отвернулся к окну и помолчал, подбирая нужные слова. Бев знала Уэса с первого дня его пребывания в Белом доме. Как и любая родительница, она готова была пойти против своего ребенка только ради его же блага.

– Мы должны помочь Уэсу понять, с кем он столкнулся в тот вечер в Малайзии, – пояснил Римлянин. – Если то, что он написал в отчете, правда, то есть какой-то пьяница искал туалет и ошибся дверью, то нам вообще не о чем беспокоиться.

– Но для этого вы заставили меня установить микрофон в его значке… скрыть это от всех остальных сотрудников… Почему бы прямо не сказать мне, кто, по-вашему, подбирается к нему?

– Бев, с самого начала я твержу вам о том, что это часть сложного и запутанного расследования, в которое, как мы считаем, случайно оказался вовлеченным Уэс. Поверьте мне, мы стараемся защитить его ничуть не меньше вас, и поэтому…

– Это имеет какое-то отношение к Нико? Поэтому он сбежал?

– К Нико это дело не имеет никакого отношения, – отрезал Римлянин.

– Я просто подумала… ваша рука… – пробормотала она, показывая на белый бинт, которым была обмотана его рука.

Римлянин знал, что рискует, приходя сюда, в офис. Но микрофон в значке молчал, местонахождение Бойла оставалось неизвестным… некоторые вещи предпочтительнее выяснять лицом к лицу…

Присев на краешек стола Бев, Римлянин взял ее руку в свои.

– Бев, я отдаю себе отчет в том, что вы не знаете меня. Я понимаю, это очень странно, когда звонит агент, проводящий расследование, о котором вам ничего не известно, но я клянусь, что к Нико это не имеет ни малейшего отношения. Понимаете? Ни малейшего. Все, о чем я просил вас… делается сугубо в интересах национальной безопасности и для блага Уэса, – добавил он, глядя ей прямо в лицо бледно-голубыми глазами. – Я очень ценю, как вы заботитесь о нем… мы все знаем, как вам было жаль его…

– Дело не в жалости. Он славный мальчик…

– …которому давным-давно следовало бросить эту работу, но он боится этого. Ему страшно отбросить уютный покров безопасности, которым вы его окружили, но который калечит его еще сильнее. Подумайте об этом, Бев. Если он действительно вам дорог, то сейчаспришло время, когда вы нужны ему. Итак, есть ли кто-нибудь еще, кого мы проглядели? Прежние контакты по Белому дому? Его нынешние связи? Кто-нибудь, к кому, по-вашему, он может обратиться, если попадет в неприятности?

Откинувшись на спинку кресла, Бев притихла под шквалом обрушившихся на нее вопросов. На мгновение она встретилась взглядом с бледно-голубыми глазами Римлянина. Но чем большую настойчивость он выказывал, тем упорнее избегала она его взгляда. Она смотрела на клавиатуру. На свою книгу для записей в кожаном переплете. Даже на нечеткую фотографию размером пять на девять, сделанную на ее дне рождения много лет назад, которая теперь стояла под монитором. На снимке были запечатлены сотрудники аппарата, смеющиеся над тем, как президент задувает свечи на праздничном торте Бев. Это была одна из фотографий, которых в Белом доме официально не существовало, но которые украшали собой почти каждый здешний кабинет: немножко не в фокусе, немножко смешная и снятая впопыхах. Это был не профессиональный снимок, сделанный фотографом Белого дома. Это была семейная фотография, снятая одним из них.

– Извините, – сказала Бев, убирая руку и глядя на забинтованную ладонь Римлянина. – Я больше никого не могу вспомнить.