Текст книги "Книга судьбы"

Автор книги: Брэд Мельцер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 39 страниц)

– До тех пор пока я не посадил его в лимузин.

– До тех пор пока Нико не всадил ему по пуле в грудь и в руку, – возражает президент, поворачиваясь лицом ко мне. – Оттуда Бойла спешно доставили в офис федеральных маршалов, где его заштопали, начали перебрасывать из города в город и в конце концов возвели на самые верхние уровни безопасности по программе защиты свидетелей. Естественно, он не хотел никуда уезжать, но при этом сознавал, что другого выхода нет. Даже если при этом разрушаются семьи, эта программа позволяет сохранить больше жизней, чем ты думаешь.

Я киваю, а президент тем временем выбирается из своего огромного кресла. Судя по тому, как тяжело он опирается на ручку перед тем, как выпрямиться во весь рост, Мэннинг устал намного сильнее, чем хочет показаться. Но он не просит меня уйти.

– Если тебе станет от этого легче, Уэс… я думаю, что она сожалела о своем поступке. Особенно о том, что случилось с тобой.

– Я благодарен вам за добрые слова, сэр, – откликаюсь я, пытаясь вложить в свой ответ хоть немного энтузиазма.

Мэннинг пристально смотрит на меня. Я хорошо знаю его. Но он знает меня еще лучше.

– Я говорю это не просто так, Уэс.

– Господин президент, я никогда не думал иначе…

– Мы вместе молились перед тем как лечь спать. Ты не знал об этом? Это стало привычкой, ритуалом, если хочешь, с тех самых пор, как мы поженились, – поясняет он. – А первый год она молилась за тебя каждую ночь.

Самая крупная ошибка, которую совершают большинство людей, встречаясь с президентом, заключается в том, что они стараются затянуть беседу как можно дольше. Они считают, что такой шанс выпадает раз в жизни, потому говорят всякие глупости, чтобы продлить удовольствие.

Я встаю с кресла и делаю шаг к двери.

– Мне пора идти, сэр.

– Понятно. Ну что же, ступай и делай то, что должен, – говорит Мэннинг, выходя из-за стола. – Впрочем, я хотел сказать тебе еще кое-что, – добавляет он, провожая меня до двери. – Я рад, что она захотела, чтобы ты нес ее траурное покрывало. – Он останавливается, и у него перехватывает дыхание. – Нести ее должны только члены семьи.

Я останавливаюсь на полпути к двери. Поворачиваюсь. Эти слова я запомню на всю жизнь. Но это не значит, что я поверю им.

На прощание он сжимает мою ладонь обеими руками. Я удостаиваюсь почести, которую он обычно приберегает для глав государств и доноров уровня президента. Мэннинг даже на мгновение задерживает мою руку, чем приводит меня в смущение.

Может быть, они не говорили об этом прямо. Может быть, это так и осталось недосказанным. Может быть, он сам догадался обо всем. Хотя откуда мне знать, она могла и посвятить его во все подробности. Но одно мне совершенно ясно, и из всего сказанного им только это и невозможно оспорить: Лейланд Мэннинг вовсе не дурак. Он знал, что Рон Бойл скажет «нет» Троице. Поэтому когда Бойл сошел со сцены, он обязательно должен был заподозрить, что ему нашли замену в его ближайшем окружении.

Я выхожу в гостиную и иду к входной двери, и тут замечаю огромную черно-белую фотографию с видом, открывающимся с его места за президентским столом в Овальном кабинете. Нет вопросов, эти четыре года были просто замечательными. Но следующие четыре стали бы просто великолепными.

– Дай знать, если понадобится что-нибудь, – окликает меня президент из гостиной.

Я машу ему рукой на прощание и вежливо откланиваюсь.

Может быть, Трусливому Льву недостает мужества. Но в уме ему не откажешь.

Он знает, что меня повсюду сопровождала репортерша. Он знает, что она ждет моего звонка. И самое главное: он знает, что когда речь заходит об оказании политического давления, то самым лучшим является способ, когда ты его не ощущаешь.

В течение восьми лет я действительно не ощущал ничего. Но сейчас оно тяжким грузом давит мне на плечи.

– Как все прошло, нормально? – интересуется лысый агент, открывая передо мной переднюю дверь.

– Да, спасибо.

Выйдя, я достаю из кармана телефон, набираю номер больничной палаты Лизбет и спускаюсь на выложенную красным кирпичом дорожку. Когда Герберт Гувер покидал Белый дом, он заявил, что величайшая услуга, которую бывший президент может оказать своей стране, заключается в том, чтобы самоустраниться от политики и общественной жизни. Пожалуй, для меня настало время сделать то же самое.

– Ты говорил с ним? – спрашивает она, сняв трубку после первого звонка.

– Естественно, я разговаривал с ним.

– И?..

Поначалу я не знаю, что ответить.

– Уэс, кончай, я больше не работаю редактором рубрики светских сплетен. Что ты думаешь о Мэннинге?

С другого конца тропинки, от гаража, полдюжины новых агентов в штатском пристально следят, ближайший из них старается ненавязчиво оттеснить меня к внедорожнику. Там, за воротами, волчья стая репортеров скорбно качает головами, монтируя репортажи, посвященные памяти погибшей первой леди. После ее смерти комментаторы, при жизни поливавшие ее грязью, рассыпаются в соболезнованиях и сожалениях. Мне кажется, я слышу их приглушенные, торжественно-благоговейные голоса. Они любили ее. Их зрители любили ее. Весь мир любил ее. Все, что от меня требуется, – это держать язык за зубами.

– Все нормально, – говорит Лизбет. Она знает, во что превратит мою жизнь пресса, если я ненароком открою рот и вынесу сор из избы. – Я просто скажу им, что они могут удовлетвориться официальным вариантом истории.

– Но как же быть с?..

– Уэс, ты уже выиграл свою битву. Никто не вправе требовать от тебя большего.

Я подношу телефон к губам и в который раз напоминаю себе, что все возможности, которые были у меня в жизни, предоставила мне чета Мэннингов. И произношу еле слышным шепотом:

– Попроси, чтобы тебе передали портативный компьютер. Я хочу, чтобы ты написала свою статью. Люди должны знать о том, что она сделала.

Лизбет выдерживает паузу, предоставляя мне время обдумать это решение и отказаться от него.

– Ты уверен? – наконец спрашивает она.

Агент Секретной службы с приплюснутым носом открывает заднюю дверцу черного внедорожника. Не обращая на него внимания, я иду мимо автомобиля к высоким деревянным воротам и бурлящей толпе плакальщиков снаружи.

– Лизбет, ты меня слышишь? – говорю я, когда двери распахиваются и в лицо мне смотрит расстрельный взвод телекамер. – Поторопись, пожалуйста. И ничего не утаивай.

Глава сто шестнадцатая

Две недели спустя

С тусклого неба лениво сыпался редкий итальянский снежок. Мужчина, спрятав подбородок в воротник шерстяного пальто в «елочку», перешел на другую сторону Виа Маццарино. Теперь у него были светлые волосы – короткие, едва начавшие отрастать, – но он все равно соблюдал меры предосторожности, подходя к Санта-Агата-деи-Готи, церквушке пятнадцатого века, притаившейся на узкой, вымощенной булыжником улочке.

Мужчина миновал центральные ворота, не входя, впрочем, внутрь, и принялся разглядывать фасад. Прямо над дверью красовалась старинная фреска, на которой Святая Агата несла на подносе свою грудь, отрезанную мучителями после того, как она отказалась отречься от веры.

– Восхвалим же Его, – прошептал мужчина, резко сворачивая направо. Следуя указателям, он направился к боковому входу на Виа Панисперна, а потом неторопливо зашагал по неровной кирпичной подъездной дорожке, укрытой одеялом легкого снега.

В конце дорожки он тщательно вытер ноги о потрепанный коврик, толчком распахнул коричневые двойные двери и поморщился, когда петли протестующе взвизгнули. Его встретил запах сырого дерева и розового масла, отчего мужчина мыслями унесся на много лет назад, в старую каменную церковь, в которой вырос, в снежные зимы Висконсина его детства, в то проклятое время, когда умерла его мать.

Петли опять скрипнули, и он снова поморщился, когда дверь гулко захлопнулась за спиной. Не тратя времени, мужчина обвел взглядом незанятые скамьи, пустой алтарь, а потом устремил взор между колоннами восточного гранита, подпиравшими свод вдоль центрального прохода. В церкви никого не было. Прищурившись, он стал прислушиваться. Тишину храма нарушал лишь приглушенный шепот. Восхвалим же Его. Все так, как и должно быть.

Ступая по выцветшим плиткам мозаичного пола и чувствуя, как бешено забилось сердце в груди, мужчина устремился к цели – кабинке красного дерева в дальнем правом углу от алтаря.

Приблизившись, он пошел на шепот, доносившийся изнутри. Мужчина никогда не бывал здесь раньше, но, увидев фотографию в туристическом проспекте, понял: в судьбу надо верить.

Расстегнув пальто и в последний раз оглядевшись по сторонам, он опустился на колени. Шепот стих. Чья-то рука задернула бордовую занавеску, прикрывавшую вход в исповедальню, и священник внутри перестал молиться.

И только тогда, в звонкой тишине церкви Санта-Агата деи Готи, Нико благочестиво склонил голову.

– Благослови меня, отец, потому что я согрешил. Последний раз…

– Все, Нико, пошли, и пошевеливайся! – дыша перегаром сладкого лука, громко скомандовал высокий санитар.

Оглянувшись через плечо, Нико обвел взглядом дешевый ковер бежевого цвета, невзрачный дубовый аналой и дюжину или около того складных металлических стульев, составлявших внутреннее убранство небольшой часовни на четвертом этаже павильона Джона Говарда лечебницы Святой Елизаветы. У единственной двери его поджидали два рослых санитара. Прошло почти две недели с того момента, как его обнаружили в Висконсине. Но следует сказать спасибо новому адвокату: впервые за очень-очень долгое время ему разрешили посещать часовню.

Не говоря ни слова, Нико вновь повернулся к деревянному кресту, украшавшему голую стену комнаты. Не прошло и нескольких секунд, как ковер, аналой и складные стулья растаяли, а на их месте проступил мозаичный пол, древние скамьи и исповедальня красного дерева. В точности такие, как в проспекте, который дал ему адвокат.

– …я исповедовался очень давно.

Он глубоко вдохнул запах розового масла – им всегда пахло от матери – и крепко зажмурился. Остальное было делом техники.

Господь спас его от гибели. И привел домой, для нового начала.

Эпилог

Самые глубокие раны мы наносим себе сами.

Президент Билл Клинтон

Палм-Бич, Флорида

– Вы один? – спрашивает официантка, подходя к моему столику в углу маленькой террасы кафе.

– Вообще-то я жду приятеля, – отвечаю я, и она ставит стакан с водой на картонную подставку, чтобы ветер не унес ее. Мы находимся по меньшей мере в двух кварталах от океана, но по узкой улочке всегда гуляет свежий бриз.

– Будете заказывать еще что-нибудь, кроме во… – Она испуганно замолкает, когда я поднимаю голову. Она впервые видит мое лицо. К ее чести, она быстро приходит в себя, выдавливая фальшивую улыбку… но сделанного не воротишь.

– Подождите… вы тот самый парень! – вдруг радостно щебечет она.

– Прошу прощения?

– Ну, тот самый, с этой штукой на щеке… с президентом… Это ведь были вы, не так ли?

Я легонько наклоняю голову в знак согласия.

Она внимательно разглядывает меня, несмело улыбается, заправляет за ушко прядь выбившихся светлых волос и спокойно отправляется на кухню.

– Святые угодники, что это было? – слышу я знакомый голос с тротуара.

Слева от меня к низенькому кованому ограждению, окружающему внешнюю террасу кафе, устремляется Рого.

– Рого, не вздумай прыгать через…

Не успеваю я договорить, как мой друг перекидывает одну ногу, потом перелезает и плюхается на стул напротив меня.

– Разве ты не умеешь пользоваться дверью, как все прочие двуногие? – обращаюсь я к нему.

– Нет, нет, не увиливай. Так что это было за рандеву с официанткой?

– Рандеву?

– Не строй из себя дурочка – я все видел собственными глазами: тоскующий страстный взгляд… фокус с якобы выбившимся локоном… как она прижала мизинчик к ушку, имитируя телефон, и прошептала: «Позвони мне». Я все видел!

– Ничего она не шептала.

– Она узнала тебя, правильно?

– Слушай, ты не мог бы оставить меня в покое?

– Где она тебя видела, в «Шестидесяти минутах»? Точно, наверное, именно там! Девчонкам нравится Морли Сэйфер.

– Рого…

– Не спорь со мной, Уэс, это непреложный факт: официантка способна превратить процесс принятия пищи в удовольствие или безнадежно испортить его. Обрати внимание на знаки, которые она тебе подает. Она пытается тебя снять. Снять. Сня-я-я-ть, – сценическим шепотом сообщает он, закатывая глаза, а потом ловко выхватывает у меня из-под носа стакан с водой и делает глоток. Заметив меню, он интересуется: – А здесь подают фахитас?

– Здесь подают панини.

– Панини?

– Это такой хлеб с…

– Прошу прощения, у тебя что, колики в яйцах?

Поскольку я не смеюсь, он опускает соломинку в стакан и начинает помешивать воду, не сводя с меня глаз. И тут до меня доходит, к чему он стремится.

– Послушай, Рого, все в порядке. Можешь не стараться рассмешить меня во что бы то ни стало.

– Я вовсе не стараюсь рассмешить тебя, – возражает мой приятель.

Он снова принимается помешивать воду в стакане, и тут возвращается официантка с еще одной картонной подставкой и столовыми приборами. Пока она раскладывает их на столе, Рого упорно молчит. Официантка уходит, и я смотрю на него.

– Все еще пытаешься придумать остроумную реплику, чтобы поднять мне настроение? – интересуюсь я.

– Я пытался, но ты все испортил, – притворно хмурится он, втыкая соломинку в воду, как копье.

Я по-прежнему не поддерживаю его шутку, и он качает головой, сдаваясь.

– Знаешь, что я тебе скажу? Ты просто бука.

– И это все? На большее ты не способен?

– Еще как способен! – возражает он, тыча в меня пальцем. – Способен… способен… способен… – Он обрывает себя. – Ну ладно, – вздыхает Рого, – улыбнись, пожалуйста. Если ты улыбнешься, я закажу апельсиновый сок и попробую развеселить официантку. У меня есть пластмассовые зубы вампира. Я думаю, ей понравится. И тебе тоже.

– Это очень любезно с твоей стороны, Рого. Но мне нужно… словом, подожди еще немножко, ок?

– А чем, по-твоему, я занимался последние две недели? А вот ты похож на сосуд вселенской скорби… целыми днями слоняешься по дому с постным выражением лица. Причем нельзя сказать, что твоя жизнь пошла прахом: ты раздаешь интервью направо и налево, ты стал героем дня, чуть ли не спас страну от заговора спецслужб, тебяузнают симпатичные официантки и приносят воду с долькой лимона. Это были лучшие четырнадцать дней в твоей жизни. Так что хватит стенать и посыпать голову пеплом: горе мне, горе!

– Я вовсе не посыпаю голову пеплом. Мне просто…

– …жаль смотреть, как они горят синим пламенем. И вчера, и позавчера я слышу одно и то же: «Они дали столько возможностей…». А ты чувствуешь себя Бенедиктом Арнольдом. [41]41
  Герой войны за независимость, генерал, ставший позднее предателем и изменником.


[Закрыть]Я все понимаю, Уэс. Можешь мне поверить. Но, как говорят все твои сотрудники в офисе, при том, что Мэннинги сделали для тебя, они не оставилитебе выбора. Так что замок, в котором ты жил, построен на песке.

Я молча смотрю на пешеходов, снующих по тротуару.

– Я знаю. Но все равно… Я оставался рядом с Мэннингом почти десять лет. Я был с ним, когда он еще не стал президентом, и я уходил только после того, как он шел спать. И не только в рабочие дни. Каждый день. Почти десять лет!Ты хотя бы понимаешь, что это такое? – Я закрываю глаза, чтобы не сорваться и не наговорить лишнего. – Я не присутствовал на свадьбе сестры. Когда мои родители отмечали тридцатилетие совместной жизни, я был в Украине. У моего соседа по комнате в колледже родился ребенок, а я его до сих пор не видел.

–  Ее, если на то пошло, у него девочка. Но ведь ты не виноват.

– В том-то все и дело, Рого: сначала было каждый день, а теперь никогда…Я не просто уволился. У меня такое чувство, словно позади осталась целая жизнь. Мояжизнь.

В ответ Рого качает головой и смотрит на меня, как на несмышленыша.

– Ты разве никогда не играл в УНО? – спокойно спрашивает он. – Иногда нужно сбросить все карты, чтобы выиграть.

Опустив глаза на свой стакан, я смотрю, как кубики льда сталкиваются и с легким звоном касаются стенок.

– Ты ведь прекрасно знаешь, что я прав, – заявляет Рого.

Внезапно один из кубиков, погрузившись на дно, с шипением раскалывается надвое. А те, что плавали на поверхности, резко устремляются вниз.

– Или хотя бы посмотри на случившееся с другой стороны, – добавляет Рого. – По крайней мере, ты – не Дрейдель.

Я гоняю кубик льда соломинкой. На этот раз моя очередь качать головой.

– Я бы не стал проливать слезы по Дрейделю. – Видя непонимание на лице Рого, я поясняю: – Не забывай, за что он получил свое прозвище. [42]42
  Dreidel – разновидность волчка, юлы.


[Закрыть]Пусть даже в следующем году он не будет заседать в Конгрессе, но, помяни мое слово, очень скоро окажется где-нибудь на самом верху.

– А как же Виолетта или как там ее зовут на самом деле? Когда об этой истории станет известно…

– Поначалу Дрейдель залег на дно, и в самые первые дни его не было ни слышно, ни видно. А потом он предпринял стратегический маневр и начал потихоньку сливать в прессу историю о том, как замечательно помогал федеральным маршалам во время проведения расследования по делу Троицы. Поверь мне, в тот день, когда я увидел его в отеле с подружкой, он уже отрабатывал улыбку, которую наденет перед телекамерами в свой звездный час.

– Но как же… Виолетта… ведь он избил ее… и он…

– …единственный из нас, кто заранее заключил сделку с правительством. Да благословит Господь Америку! Я слышал, его пригласили ведущим нового ток-шоу на радио. И сейчас, пока мы с тобой разговариваем, полным ходом идет подготовка к его первому выходу в эфир. А вчера он продал права на книгу обо всей этой истории за семизначную цифру плюс вознаграждение, которое он получит, когда она войдет в список бестселлеров. А потом, когда книга выйдет в свет, я готов заложить голову, что он благоразумно вставит в нее упоминание о Виолетте, признав тем самым свою вину перед ней только для того, чтобы продать несколько сот тысяч лишних экземпляров.

– Подожди! Получается, издатель, который приобрел права на книгу, – это тот самый парень, который звонил тебе на прошлой неделе?

– Тот самый. И предложение он мне сделал то же самое, включая вознаграждение за попадание в список бестселлеров.

– Разрази меня гром! – запрокинув голову, орет Рого. Посетители кафе и пожилая женщина на тротуаре поворачиваются в нашу сторону. – И ты позволил Дрейделю обокрасть себя?

– Он ничего у меня не украл. Кроме того, еще в самый первый день я пообещал президенту, что никогда не стану зарабатывать деньги на его имени.

– Да его жена чуть не… – Оборвав себя на полуслове, Рого поворачивается к мужчине, неодобрительно взирающему на нас из-за соседнего столика: – Сэр, ваш суп стынет. Кушайте на здоровье. Благодарю вас. – Снова развернувшись ко мне, Рого понижает голос и подается вперед: – Его жена чуть не сделала тебя козлом отпущения, умник. Дохлымкозлом отпущения. Пусть даже ты ничего не можешь доказать, но он мог знать обо всем с самого начала. И я уверен, что, несмотря на ваш несчастный кодекс чести, под которым подписался и Дрейдель… можешь поверить, мамочка научила меня хранить верность… попытка преднамеренного убийства– достаточно веский повод, чтобы счесть себя свободным от всех обязательств. И больше не присылать друг другу поздравления с днем рождения. И не терзаться чувством вины!

Неподалеку от нас девушка-счетчица за рулем закрытого автомобильчика, в котором игроки в гольф перемещаются по полю, мелом, укрепленным на конце длинного шеста, делает пометки на шинах припаркованных автомобилей.

– Давай прекратим бесполезную дискуссию, – говорю я Рого. – Я не стану наживаться на них.

– Держу пари, Дрейдель продал и права на фильм, хотя вряд ли он будет пользоваться большим успехом.

– Рого, повторяю специально для тебя: я не буду наживаться на них. Никогда.

– А что думает по этому поводу Лизбет?

– По поводу прав на книгу или ток-шоу Дрейделя?

– По поводу всего.

Я смотрю на девушку, которая выписывает штрафной талон бледно-желтому новенькому «Плимуту-Бельведер». Проследив за моим взглядом, Рого тоже поворачивает голову и оглядывается через плечо.

– Я все равно добьюсь отмены штрафа, Ричи! – кричит Рого.

– Только в том случае, если хозяин окажется таким дураком, что наймет тебя! – спокойно парирует его выпад девушка.

– Думаю, Лизбет понимает, почему я поступаю именно так, – говорю я.

– А что еще она понимает? – любопытствует Рого, по-прежнему пожирая взглядом желтый «плимут».

– И что это должно означать?

– Ты прекрасно знаешь, что это означает. Вы вдвоем прошли через такую мясорубку и уцелели – плюс ты сделал ей царский подарок, разрешив-таки написать статью.

– Ну и?..

– Ну и я знаю, что ты каждый вечер разговариваешь с ней по телефону.

– Откуда тебе это известно?

– Просто я поднимаю трубку, чтобы узнать, с кем это ты любезничаешь. – Повернувшись наконец ко мне, он добавляет: – Перестань, Уэс. Как дела у нашей любимой рыжеволосой красотки? Ты очарован ею? Уже начал считать ее веснушки, чтобы понять, складываются ли они в созвездия?

– Прошу прощения?

– Не будь таким наивным, это тебе не идет. Ты уже начал собирать моллюсков или все еще сидишь на пляже?

Я закатываю глаза.

– Рого, ты не мог бы выражаться…

–  Ловец устриц!

– Нет. Прекрати. Разумеется, ничего такого я не делал.

– Честно?

– Честно.

Он откидывается на спинку стула и закидывает руки за голову.

– Очень хорошо.

Я с любопытством приподнимаю брови.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего, – отвечает Рого.

– Рого, что ты нашел в этом хорошего?

– Ну, не знаю, – дурачится он. – Просто я подумал, что если ты не плаваешь в этом бассейне, то, может быть, мне стоит попробовать нырнуть туда и, может быть – всего лишь может быть, – поплавать там нагишом.

Я не могу удержаться и смеюсь.

– Подожди. Ты? Тысобираешься пригласить Лизбет на свидание?

– А что, ты думаешь, у меня нет шансов?

– Буду с тобой честен. – Я стараюсь подбирать слова очень осторожно. – У тебя нет ни малейшего шанса.

– О чем ты говоришь? Я невысокий и толстый; она тоже не худышка. Мы подходим друг другу.

– Ну да, разве что в этом смысле. И сейчас самое время пойти и купить обручальные кольца.

Набычившись, он опускает голову и упрямо двигает нижней челюстью.

– Ты же не станешь мешать Братцу Кролику насладиться его «Триксом»?

– Послушай, ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Но хочу предостеречь тебя: думаю, она встречается с другим.

– Лизбет? Встречается с другим? Она? Или это ты так шутишь?

– Точно тебе говорю… Я догадался об этом по ее голосу.

– Она не говорила, с кем именно? – Рого сникает на глазах. – Это Дрейдель, не так ли? О, я выколю себе глаза, если он…

– Это не Дрейдель. Только не он, – утешаю я его.

– Ты думаешь, это кто-нибудь с ее работы?

Я бросаю взгляд поверх плеча Рого на желто-зеленый «мустанг», который мчится по улице, но притормаживает, приближаясь к кафе.

– Что-то в этом роде, – бормочу я, глядя как автомобиль заруливает на специальную полосу, предназначенную для пожарных машин, прямо напротив нашего столика. Желто-зеленый красавец останавливается. Не узнать водителя по ярко-рыжим патлам просто невозможно.

– Эй, бутербродники! – весело окликает нас Лизбет, высунувшись из окна. – Здесь действительно подают эстроген, или вы укололись перед тем, как прийти сюда?

Рого смотрит на нее, потом переводит взгляд на меня, потом опять на нее.

–  Нет…но ты же сам сказал…

– Я сказал, что еще не начал считать созвездия, – возражаю я. – Но это не значит, что я оставил попытки, – добавляю я, тянусь через стол и ласково треплю его по щеке. – Но ты, по крайней мере, прищемил Дрейделю пальцы дверцей.

Прежде чем он успевает переварить услышанное, я встаю с места, перепрыгиваю через ограду и направляюсь к лимонного цвета автомобилю.

– Святая матерь Гарри Трумэна! – ошарашенно бормочет Рого, перелезая вслед за мной через ограждение. – Уэс, подожди!

Но я не оборачиваюсь.

На открытии своей президентской библиотеки Мэннинг заявил, что в детстве его любимым комиксом был «Принц Вэлиэнт». На следующий день в газете вышла огромная статья, в которой упоминалось о том, что в этом комиксе принц Вэлиэнт однажды заявил, что никогда не довольствуется достигнутым. И в этом, дескать, заключается проклятие любого действующего и бывшего президента. Так оно и есть. Но для меня это больше не проклятие.

Обойдя машину сзади, я открываю дверцу со стороны пассажира и просовываю голову внутрь, чтобы поздороваться с Лизбет.

– Я что-то пропустил, или бутерброды у нас теперь женского рода? – любопытствую я. [43]43
  Обыгрывается значение слова «эстроген» – женский стероидный половой гормон.


[Закрыть]

– Точно так же вы поступили с яблочным мартини. И с «Фольксваген-Кабриолет», – влезает в наш разговор Рого, отталкивает меня в сторону и забирается на заднее сиденье. – Тебе следует читать дамский журнал «Джейн», как делаю я. О-о, очаровательный запах новенького автомобиля.

– И тебе доброго здоровья, Рого, – приветствует его Лизбет.

Сидя на заднем сиденье и оглядываясь по сторонам, Рого удивленно приподнимает бровь.

– Подожди, откуда у тебя взялась такая тачка? Или ты тоже продала права на книгу?

Не обращая на него внимания, Лизбет поворачивается ко мне. Глядя на выражение ее лица, я понимаю, что у нас очередные неприятности.

– У меня есть две новости – хорошая и плохая, – объявляет она. – С какой начать?

– С плохой, – в один голос отвечаем мы с Рого.

Я бросаю на него недовольный взгляд через плечо.

– Начинай с плохой, – повторяю я для Лизбет.

Она сосредоточенно поправляет повязку у себя на руке, не поднимая глаз и отнюдь не торопясь выкладывать нам новости. Значит, дело действительно серьезное.

– Помнишь то предложение перейти на работу в газету «Сан-Франциско кроникл», о котором я тебе говорила? – спрашивает она. – В общем, они зовут меня к себе – вести колонку настоящих новостей, а не светских сплетен. Но при этом они настаивают – и я не могу сказать, что удивлена, – что я должна переехать в Сан-Франциско.

– Как, уехать отсюда насовсем?

– Да, так получается, – отвечает она, глядя в лобовое стекло невидящим взором.

– А хорошая новость? – спрашиваю я.

Она обеими руками сжимает рулевое колесо, потом медленно поворачивается ко мне.

– Хочешь поехать со мной?

Одна половинка рта у меня неудержимо ползет вверх. Кажется, теперь уже я улыбаюсь, как собака мясника.

– Эй, эй, подождите минуточку, – раздается с заднего сиденья голос Рого. – Прежде чем мы примем поспешное решение, о котором впоследствии можем пожалеть, может быть, кто-нибудь из вас посвятит меня в положение вещей с выпиской там штрафных талонов за превышение скорости? Потому как человек, обладающий моим опытом в этой области…

Я поворачиваюсь к Рого и улыбаюсь еще шире.

– Я уверен, что мы сможем решить эту проблему.

– И попрошу не забывать об идиотских правилах уличного движения и весьма расплывчатой законодательной базе, на которой они основываются. Как обстоят дела с этим в Сан-Франциско? Лично для меня это очень важно.

– Неужели тебя и вправду волнуют такие вещи? Это же Калифорния.

– Плюс ко всему, – добавляет Лизбет, – я готова держать пари, что у них просто нереальный процент дорожно-транспортных происшествий… с такими-то холмами.

– Ваши слова мне прямо как бальзам на душу, – юродствует Рого на заднем сиденье. Он довольно улыбается, пока Лизбет петляет по узким улочкам. – Кстати, сделайте мне одолжение! – просит он. – Ты не могла бы подъехать вон к тому «плимуту» со штрафным талоном за парковку на ветровом стекле? Если я намерен оплатить переезд, то нам понадобятся новые клиенты. – Достав из бумажника визитку, он наклоняется и пытается просунуть ее в открытое стекло с моей стороны. – Уэс, будь так добр, наклони спинку своего сиденья вперед.

– Эй, давай сделаем по-другому! – останавливает его Лизбет и нажимает какую-то кнопку на приборной панели. С негромким жужжанием крыша автомобиля, складываясь, откидывается назад, открывая ярко-синее небо. Теперь у Рого есть полная возможность сделать то, что он задумал.

Он свешивается наружу и засовывает свою визитную карточку в щель дверцы водителя.

– Запомните, моя компания называется downwithtickets.com! – кричит он прохожим, которые застыли на тротуаре и с неподдельным интересом наблюдают за операцией. – А теперь можете возвращаться к своей благополучной и пресной жизни! Ступайте! Размножайтесь! Потребляйте!

Лизбет нажимает на газ, покрышки вгрызаются в дорожное покрытие, и в лицо нам ударяет встречный ветер. Верх автомобиля опущен, и я бездумно смотрю, как исчезают позади королевские пальмы, которыми обсажена улица. Машина легко и без усилий взлетает на мост Ройял-парк-бридж, откуда открывается великолепный вид на воды Берегового пролива. Под нами лениво катятся полированные волны, и их сияние ослепляет. Я запрокидываю голову и, подставив лицо солнечным лучам, смотрю в пронзительную голубизну неба, а встречный ветер ласковыми пальцами перебирает мои волосы.

Нико ошибался. Книга судеб еще не написана. Она пишется каждый день.

Некоторые шрамы остаются на всю жизнь.

Впрочем, некоторые все-таки заживают.