Текст книги "Книга судьбы"

Автор книги: Брэд Мельцер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)

– Вы уверены? Я имею в виду, что если вы ввяжетесь в это… Вы уверены, что готовы рискнуть?

Теперь молчание длится намного дольше. Речь идет не об услуге объемом в пятьдесят слов о новом платье первой леди. Как бы они ни провернули все это – Бойл, Мэннинг, Секретная служба, – без помощи людей в высших эшелонах власти и в правоохранительных органах здесь не обошлось. Вот в какую драку ей предстоит ввязаться. Более того, даже если правда выплывет наружу, они сделают все, чтобы мы выглядели увидевшими привидение. А червячок в яблоке означает, что раз Бойл жив, то у Нико есть все основания вернуться сюда и закончить работу.

В самом конце коридора я цепляюсь боком за металлическую защелку, и дверь распахивается в пустое фойе театра. Из зрительного зала доносятся взрывы смеха. Агенты Секретной службы обыскали, конечно, задние комнаты, но, судя по звукам, президент на сцене все еще отпускает убойные шуточки. Справа от меня белокурая женщина продает четырехдолларовую бутылочку воды мужчине в костюме в полоску. Еще пара агентов Секретной службы патрулируют фойе в стандартном режиме. В глаза мне бросается полноватая рыжеволосая девушка, которая стоит снаружи, перед театром, как раз за высокими стеклянными дверями. Повернувшись ко мне спиной и прижимая телефон к уху, она нетерпеливо расхаживает в мягком лунном свете. Лизбет не догадывается, что я здесь и смотрю на нее.

– Именно поэтому я стала репортером, Уэс, – говорит она в трубку, и голос ее звучит так же уверенно, как и раньше. – Всю жизнь я ждала этого момента.

– Красивые слова, – отвечаю я, наблюдая за ней через стекло. – Но вы знаете, с кем связываетесь? Или нет?

Она останавливается и присаживается на краешек одного из дюжины бетонных вазонов, которые расставлены таким образом, чтобы воспрепятствовать любой попытке прорваться на автомобиле в Центр сценического искусства. Когда Мэннинг переехал в город, такие вазоны появились повсюду. Но Лизбет, выпрямившись на своем импровизированном сиденье, практически проваливается в него. Она пытается держать голову прямо, но подбородок ее почти касается груди. Правой рукой девушка по-прежнему сжимает телефон. Эти бетонные вазоны предназначены для того, чтобы выдержать таранный удар грузовика весом в пять тысяч фунтов, движущегося на скорости свыше сорока пяти миль в час. Но это отнюдь не означает, что они способны предложить защиту против ваших сомнений в собственных силах.

Лизбет сказала, что ждала этого случая всю свою жизнь. И я верю ей. Но, глядя на скопление черных седанов Секретной службы, чьи мигалки бросают на фасад здания кровавые отблески, похожие на жутковатых марионеток, пляшущих сами по себе, она наверняка спрашивает себя, достанет ли у нее сил и мужества бороться за осуществление этой мечты. Она еще немного сползает в вазон. Ничто так не угнетает, как осознание того, что мечты пали смертью храбрых на гильотине твоих слабостей и реальности.

Стоя в одиночестве в фойе, я молчу. Восемь лет назад Нико Адриан преподнес мне на тарелочке осознание собственных слабостей. Поэтому, глядя на Лизбет, все больше сползающую в вазон, я совершенно точно знаю, что она…

– Я в игре, – выпаливает она.

– Лизбет…

– Я сделаю это… Я в игре. Можете на меня рассчитывать, – требовательно заявляет она, расправляя плечи. Соскочив на землю, она оглядывается по сторонам. – Вообще, где вы нахо… – Она обрывает себя на полуслове, когда наши глаза встречаются через стекло.

Инстинкт подсказывает мне отвернуться и уйти. Но она быстрым шагом приближается ко мне, и в походке ее ощущается сдерживаемое волнение.

– Не говорите «нет», Уэс. Я могу вам помочь. Правда, могу.

У меня нет ни сил, ни желания возражать ей.

Глава тридцать пятая

Сент-Пол, Северная Каролина

Нико сказал себе, что не будет спрашивать о картах. Не спрашивай о них, не заговаривай о них, вообще не упоминай о них. Но сидя в кабине грузовика с платформой без бортов… глядя на раскачивающиеся на зеркале заднего вида четки оливкового дерева… он не мог не заметить измятого уголка бумаги, выглядывающего из закрытого отделения для перчаток. Подобно крестам, которые он видел в каждом телеграфном и фонарном столбе по краям темного шоссе, некоторые вещи лучше оставлять недосказанными.

Заставив себя смотреть в лобовое стекло, он наблюдал, как ярко-желтые разделительные полосы шоссе прыгают под колеса грузовика.

– У тебя, случайно, нет карты? – спросил Нико.

На месте водителя, сжимая руль, сидел Эдмунд Уэйлон, худой как щепка и сгорбленный, похожий на круглые скобки.

– Посмотри в бардачке, – сказал Эдмунд, слизывая со светлых усов соль, оставшуюся после картофельных чипсов со сметаной и луком.

Стараясь не обращать внимания на скрежет ногтей Эдмунда по рулю из черной твердой резины, Нико открыл отделение для перчаток. Там лежали пачка бумажных носовых платков, четыре ручки без колпачков, миниатюрный фонарик и – засунутая между толстым руководством для водителя грузовика и неровной стопкой салфеток из ресторанов «быстрого питания» – карта с загнутыми уголками.

Нико потянул ее, и она выпала, раскрывшись, как аккордеон. Складывая ее, он заметил слово «Мичиган», напечатанное внизу, в условных обозначениях.

– А других нет? – явно разочарованный, поинтересовался он.

– В собачьей конуре должны быть еще, – ответил Эдмунд, показывая на пластиковую консоль между двумя передними сиденьями. – Так ты начал рассказывать о своей матери… Она умерла, когда ты был маленьким?

– В то время мне было десять лет.

Глядя на раскачивающиеся четки, чтобы прогнать тягостные воспоминания, Нико наклонился влево, провел рукой по держателю для чашек и в конце концов наткнулся на сетку, прикрепленную к задней части консоли. Нащупав стопку бумаги, он вытащил оттуда по меньшей мере десяток разных карт.

– Да, парень, не повезло тебе… лишиться матери в десять лет… должно быть, тебя круто тряхнуло. А как насчет отца? – поинтересовался Эдмунд. – Он тоже умер?

– Умерли все, кроме моей сестры, – ответил Нико, перебирая стопку карт. Северная Каролина, Массачусетс, Мэйн… Прошло уже почти двенадцать часов с тех пор, как он в последний раз принимал лекарство. Еще никогда в жизни ему не было так хорошо.

– Не могу себе представить, что это такое, – заявил Эдмунд, не отрывая глаз от дороги. – Мой папаша был изрядным сукиным сыном – колошматил нас почем зря… и моих сестер тоже… очень любил бить кулаком прямо в нос, – но в тот день, когда мы опустили его в землю… Когда теряешь отца, от тебя остается только половина человека.

Нико не стал утруждать себя ответом. Джорджия, Луизиана, Теннеси, Индиана…

– Да что ты там ищешь? – полюбопытствовал Эдмунд, снова облизнув усы.

Не говори ему ничего о Вашингтоне, – внушал себе Нико.

– Вашингтон, – ответил Нико, складывая карты аккуратной стопочкой.

– Что именно, штат или округ Колумбия?

Скажи, что ищешь карту штата. Если он услышит обратное… если увидит доказательства греха масонов… и их гнездо… Последний час близок. Зверь вырвался на свободу – и сейчас он пожирает Уэса.

– Штат, – ответил Нико, склоняясь над консолью и кладя карты на место. – Я ищу карту штата Вашингтон.

– Нет, приятель, это не мой район. Я езжу только по северо-восточному коридору и на восток от Миссисипи. – Прикрыв рот рукой, так что нос его оказался зажат между большим и указательным пальцем, Эдмунд безуспешно попытался подавить зевок. – Извини, – пробормотал он, яростно тряся головой, чтобы не заснуть.

Нико взглянул на часы в форме футбольного мяча, прикрепленные к приборной доске. Они показывали два часа.

– Послушай, если тебе так нужна эта карта, – продолжал Эдмунд, – как раз на перекрестке с шоссе И-20 во Флоренсе стоит круглосуточная заправка с торговым залом. Там есть отделение, где продают журналы, ну и еще карты, путеводители… по-моему, я видел даже парочку атласов. Если хочешь, можем там остановиться, чтобы перекусить.

Нико спросил у голосов, что они думают по этому поводу. Они были в полном восторге.

– Эдмунд, ты настоящий христианин, – сказал Нико, глядя в окно на промелькнувший телеграфный столб. – Тебе воздастся сторицей за благодеяния.

Глава тридцать шестая

Въезжая на парковочную площадку позади многоквартирного дома, в котором мы снимаем жилье, я чувствую, как в кармане вибрирует телефон. Гляжу на дисплей. Проклятье. «Нью-Йорк таймс».

Удивляясь, что им нужно от меня столько времени спустя, я нажимаю кнопку «прием» и внутренне сжимаюсь.

– Это Уэс.

– Привет, Уэс. Это Калеб Коэн. Из «Таймс», – объявляет он с деланной фамильярностью завзятого репортера.

В те времена, когда мы жили в Белом доме, Калеб «освещал деятельность» Мэннинга, что означало, что он звонил каждый день. Но сейчас мы переместились в категорию бывших президентов, что на волосок выше младшего внука двоюродной бабушки приемного отца. Во всяком случае, так было до самого последнего времени.

– Ты готов сделать заявление о побеге? – спрашивает Калеб.

– Ты же знаешь, что мы не даем комментариев относительно Нико, – сообщаю я, следуя официальному протоколу, которого придерживался долгие годы. Последнее, что нам нужно, это чтобы какая-нибудь цитата по поводу беглеца еще больше взбесила сумасшедшую собаку.

– Нет, я не имею в виду Мэннинга, – перебивает меня Калеб. – Я имею в виду тебя. Это ведь ты заработал шрамы. Разве тебя не беспокоит, что он может притаиться где-нибудь поблизости, готовясь нанести удар чем-нибудь потяжелее рикошета?

Он говорит так, чтобы поддразнить меня, надеясь, что я не сдержусь и выпалю что-нибудь в ответ. Этот грязный прием сработал однажды, с репортером из журнала «Ньюсу-ик», сразу же после покушения. Но мне больше не двадцать три года.

– Было очень приятно побеседовать с тобой, Калеб. И не трудись писать, что мы не даем комментариев. Просто скажи, что связаться с нами не удалось.

Я со злостью захлопываю телефон, но с исчезновением Калеба остаюсь один на один с гнетущей тишиной парковочной площадки на открытом воздухе, расположенной сразу же за нашим многоквартирным домом. Четверг, глухая полночь. Меня окружает почти пятьдесят машин, но я не вижу ни единой живой души. Втиснувшись между двумя одинаковыми «хондами», я нажимаю кнопку «замыкание дверей» на связке ключей. Просто чтобы услышать хоть какой-нибудь звук. Он замирает слишком быстро, оставив меня наедине с вопросом Калеба: если Нико где-нибудь рядом, что помешает ему вернуться сюда, чтобы закончить свою работу?

Оглядывая пустую парковочную площадку, я не нахожу ответа. Но пока я внимательно всматриваюсь в густые, длинные тени, протянувшиеся между кустами, которые окружают площадку, меня вдруг охватывает неуютное, нереальное ощущение, что я больше не один. Не обращая внимания на скелеты огромных, разросшихся ветвей, я, затаив дыхание, пристально вглядываюсь в темноту кустов. Наградой мне служит лишь негромкое пение сверчков, которые соперничают с гудением ламп на столбах над головой. Стараясь не дышать, я делаю несколько шагов.

И слышу негромкое металлическое звяканье. Как если бы кто-то перебирал в кармане монеты. Или задел металлическое ограждение. Я поворачиваюсь назад, смотрю на кусты и вижу металлическую сетку, которая огораживает парковочную площадку и скрывается за густой растительностью.

Пора идти внутрь. Повернувшись лицом к зданию, я быстрыми шагами направляюсь к полосатому навесу, который прикрывает задний вход. Слева, где-то далеко от меня, сверчки перестают стрекотать. Из зарослей, закрывающих вид на бассейн, доносится шуршание. Это всего лишь ветер, говорю я себе, ускоряю шаг и почти бегом устремляюсь к навесу, который кажется утонувшим в темноте.

Позади меня шуршание в кустах становится громче. Пожалуйста, Господи, дай мне благополучно…

Телефон вибрирует у меня в руке, и на дисплее появляется число «334». «Вашингтон пост». В прошлом году Мэннинг, как и Линдон Джонсон до него, заказал вероятностный анализ, чтобы узнать, сколько он еще проживет. Судя по тому, как развиваются события, я бы не отказался получить ответ на этот вопрос и в отношении себя самого. И хотя меня так и подмывает ответить на звонок, чтобы иметь нечто вроде аудио-свидетеля или собеседника, последнее, что мне сейчас нужно, – это очередное напоминание о том, что Нико притаился где-то там, в темноте, и выжидает.

Переходя с быстрой ходьбы на легкий бег, я роюсь в сумке в поисках ключей от дома. Листья продолжают шуршать, и я оглядываюсь через плечо. Все, хватит. Устав притворяться, я бегу изо всех сил. Под навесом я поскальзываюсь на черном асфальтобетоне. С силой воткнув ключ в замок, я поворачиваю его вправо. Металлическая дверь со щелчком открывается, и я врываюсь внутрь, с размаху налетая на тележку для покупок, с которыми люди ходят по супермаркетам. Ударившись коленом об угол тележки, я отталкиваю ее в сторону и ковыляю по узкому бежевому коридору к открытой кабине лифта. Врезавшись в коричневую пластиковую облицовку стенок кабины, я бью по клавише пятого этажа и по кнопке «закрывание дверей» с такой силой, как будто вижу перед собой боксерскую грушу. Двери лифта по-прежнему остаются открытыми. В коридоре слышится шипение неисправной лампы дневного света, которая горит вполнакала, бросая желтоватый покойницкий отблеск на пол и стены. Я закрываю глаза в надежде обрести спокойствие, но стоит мне открыть их, как мир окрашивается в черно-белые тона и передо мной снова прокручиваются кадры моей персональной кинохроники. Где-то вдалеке в тональности си-минор пронзительно кричит женщина… с глухим чавканьем захлопываются дверцы кареты «скорой помощи», увозящей Бойла. Нет, только не это…Я закрываю глаза и встряхиваю головой. Я снова в лифте. Никто не кричит.Когда наконец двери лифта с негромким шумом закрываются, я касаюсь мочки уха дрожащей рукой. Успокойся, Уэс… Ну же, приди в себя…

Вжавшись спиной в угол, чтобы сохранить вертикальное положение, я стискиваю зубы, стараясь успокоиться и отдышаться. Кабина лифта поднимается вверх рывками, она раскачивается, и я не свожу глаз с указателя этажей. Второй этаж… Третий…

К тому моменту, когда я выхожу из лифта на своем, пятом этаже, по спине у меня текут струйки пота. Решив не рисковать, я внимательно осматриваю левую часть коридора, потом срываюсь с места и бегу направо.

Я мчусь к двери квартиры 527, втыкаю ключ в замок и судорожно поворачиваю дверную ручку. Оказавшись внутри, включаю свет везде, где это возможно… в прихожей… в гостиной… лампу на журнальном столике… Меня одолевает нестерпимое желание спрятаться в коридоре во встроенном шкафу для одежды, и я включаю там свет. Нет… пожалуй, лучше выключить его. Включить, выключить. Включить, выключить. Остановись…Я пятясь отхожу от шкафа, натыкаюсь на стену, закрываю глаза и начинаю молиться. «Благодарю тебя, Господи, что ты сохранил мою семью…» Остановись…«За то, что спас меня и президента…» Найди фокусную точку, говорю я себе, слыша, как в голове у меня звучит голос психотерапевта. «Благодарю тебя…» Найди фокусную точку.

Зажав уши, я неверными шагами устремляюсь вперед и налетаю на оттоманку от старого кожаного секционного дивана моих родителей, которая стоит посреди гостиной. Найди фокусную точку.Я бегу по коридору в заднюю половину квартиры. Позади остается скамейка для пикника, купленная на блошином рынке, которую мы поставили в столовой, и комната Рого со стопкой непрочитанных газет у двери. Я пробегаю мимо фотографии президента Мэннинга в полный рост с нарисованным от руки воздушным шариком у рта и словами «Я не помню, как водят автомобиль, но обожаю сайт downwithtickets.com!» и наконец резко сворачиваю направо, к своей спальне.

Споткнувшись о кучу белых рубашек к вечернему костюму, валяющихся на полу, я сломя голову мчусь к металлической клетке, стоящей на комоде. Когда дверь врезается в стену, Лоло испуганно отскакивает назад, суматошно размахивая бежевыми крылышками и забавно склоняя с боку на бок желтую головку. Глядя на нее, я спохватываюсь и обретаю утраченное спокойствие. Так же поступает и Лоло: она опускает крылышки и принимается точить клювик. У меня перехватывает дыхание, когда я вижу, как она медленно наклоняет головку, глядя на меня. От одного только ее вида…

– Привет, Мелисса, как делишки? – спрашивает мой светло-коричневый австралийский попугайчик. На щечках у нее красуются ярко-оранжевые кружки, а головку украшает остроконечный желтый хохолок, который изгибается вперед подобно перистой приливной волне. – Мелисса, как делишки?

Эта наша шутка слишком стара, чтобы заставить меня рассмеяться – Лоло зовет меня по имени своей бывшей владелицы вот уже семь лет, – но психотерапевт был прав. Фокусные точки и в самом деле приносят пользу. Хотя знакомые голоса оказывают еще лучшее действие.

– Давай, испражняйся, – говорю я Лоло, которую неизвестно зачем научили в прямом смысле выполнять эту команду.

И действительно, несколько крошечных комочков падают сквозь сетчатое дно на подстеленную для этой цели газету, которую я быстро меняю вместе с кормом и водой.

Попугайчик был идеей моего отца. Это произошло через шесть месяцев после несчастного случая, когда я начал сходить с ума от щелканья выключателями и бесконечных молитв. От кого-то из своих студентов он услышал историю об изнасилованной девушке, родители которой купили собаку, чтобы она не чувствовала себя одинокой, возвращаясь домой по вечерам. Тогда я лишь выразительно закатил глаза. И не только потому, что у меня аллергия на собак.

Тем не менее посторонние так ничего и не поняли. Потому что для меня это была не просто птичка. Она стала для меня необходимостью. Потребностью быть нужным кому-то еще.

Щелкнув замком, я открываю клетку и предлагаю попугайчику левый указательный палец в качестве насеста. Лоло незамедлительно вскакивает на него, а потом перебирается вверх по руке на свое обычное место у меня на правом плече. Я подставляю ей лицо, и она пытается клюнуть меня в щеку, а это значит, что она хочет, чтобы ее почесали. Я опускаюсь на коричневого цвета ковер, покрывающий пол в спальне, и впервые чувствую, как меня начинает отпускать сумасшедшее напряжение дня. Лоло мелкими шажками подбирается поближе, и ее перышки щекочут паутину рубцов у меня на щеке. Несмотря на свое первоклассное зрение, которым так восхищаются специалисты, птицы не видят шрамов.

Ее коготки ослабляют хватку на моем плече, она наклоняет хохолок вперед и принимается причесываться, совсем как Элвис. Не проходит и минуты, как она полностью успокаивается, и в большинстве случаев я бы последовал ее примеру. Но только не сегодня.

В кармане у меня вибрирует телефон. Взглянув на дисплей, чтобы узнать, кто звонит, я вижу, что за время поездки в лифте мне пришли два новых сообщения. Просматривая их, я обнаруживаю старые знакомые номера. Сейчас мне звонят из «Лос-Анджелес таймс». Сообщения поступили от кабельных сетей CNN и Fox News. Мой домашний автоответчик тоже забит до отказа. Девятнадцать новых сообщений. Семья, друзья и несколько ушлых репортеров, сумевших раздобыть мой адрес. Всем им нужно одно и то же. Хотя бы несколько слов о предполагаемых действиях… хотя бы несколько слов обо всей этой истории… Им нужна часть меня.

Распахивается входная дверь в квартиру.

– Уэс, ты еще не спишь? – окликает меня Рого. Голос его становится громче, когда он сворачивает за угол. – У тебя горит свет, так что если ты занимаешься мастурбацией, самое время остановиться!

Коготки Лоло глубже впиваются в мое плечо. Я совершенно точно знаю, что она чувствует. Последнее, что мне нужно, – это еще один человек, который напомнил бы о Нико, Мэннинге, Бойле и прочих бомбах замедленного действия, тикающих в моей жизни. Как дела? Как ты себя чувствуешь? Держишься?Черт меня возьми, с меня хватит…

Дверь спальни медленно открывается. Рого достаточно долго был моим соседом, чтобы знать, что Лоло испугается и начнет метаться по комнате, если он грубо вломится ко мне.

Я смотрю на него снизу вверх с ковра, ожидая нового шквала вопросов.

Рого нерешительно почесывает лысую башку и прислоняет свою тучную фигуру к дверной притолоке.

– В общем… э-э… я взял напрокат «Пурпурный дождь», – говорит он, извлекая кассету из красного ранца, который он именует портфелем. – Я подумал… не знаю… может, закажем пиццу, побалдеем…. Ну и, конечно, несколько раз посмотрим тот фрагмент, где Аполлония прыгает голой в реку.

Несколько секунд я сижу молча, переваривая услышанное.

– Привет, Мелисса, как делишки? – кудахчет Лоло.

– Заткнись, птица. Я не с тобой разговариваю, – угрожает ей Рого.

Слабая улыбка приподнимает левый уголок моего рта.

– Обнаженная Аполлония? Ты уверен? – спрашиваю я. – Уэс, когда мне было шестнадцать, я мечтал о пурпурном мотоцикле. Последний раз спрашиваю: кто готов отведать невкусной пиццы и послушать Принса, который выделывает неизвестно что своими губами? Давай повеселимся, Мелисса, совсем как в девяносто девятом году!

И он убегает по коридору, прежде чем я успеваю хотя бы сказать «спасибо».