Текст книги "Останки Фоландии в мирах человека-обычного (СИ)"

Автор книги: Бирке Элеонор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Зеландериец Рэмон сухо кивнул ответу мальчишки и без лишних эмоций взглянул на копию дяди Джона. Сейчас тот лежал на боку и, шевеля ногами, бормотал, что устал и пойдет спать, постепенно становился менее выраженным и уже прозрачным, вскоре исчез. Рэмон стер его.

– Сильный интеллект дает чудо и счастье, – сказал Рэмон не кому-то конкретному. – Интеллект, который возомнил себя великим, способен родить высокомерие или же нескончаемую печаль…

– Тебе придется решать, что делать дальше с твоим фоу, Кирк, – сказал отец сыну. – Думаю, ты созрел вполне, чтобы определиться самостоятельно.

– Значит этот блестящий червяк в моем теле называется фоу?

– Не червяк, скорее черви, – спокойно сказал Рэмон. – Их сотни, впрочем это не совсем черви. Это частицы, которые, то собираются в ленточки, то вновь распадаются.

Кирк сглотнул, но в панику впадать он утомился и потому всего-то обреченно скривил рот.

Элфи подпрыгнула и, зависнув параллельно земле, обняла Кирка:

– Как я рада, что ты можешь быть мечтателем! Ты такой хороший и добрый. Самый умный на свете мечтатель!.. Ищущий знания!..

– Найдем же Фирлингтона! – сказал Рэмон, подметив для себя, что сам воодушевился этой непринужденной и открытой радостью малышки.

Кирилл Беккет подошел к Лилианне, обнял ее и поцеловал, чего никогда не делал в присутствии посторонних. Он сказал:

– Мы поговорим, когда я вернусь, – посмотрел на сына: – Ты потрясающий ребенок… Хотя нет! Ты потрясающий мужчина! Позаботься об Элфи. До встречи, маленькая мечтательница Смолг!

– Да будет у нас чудная мечта! – ответила Элфи.

– Чуднее чуда станет та мечта! – сказал ей Кирилл Беккет.

Кирилл встал рядом с Рэмон, обвел всех взглядом. Он выглядел спокойным. Многолетнее сожаление наконец стало рушиться, отступать, и чуда наверняка в жизни Кирилла теперь станет много больше.

– Давай, Рэмон! Идем за печальным мираком Фоландии…

И оба мечтателя, воспользовавшись разными ореями, исчезли.

***

– Мы его поймали, – сказал Рэмон.

– О, чудная мечта, а Джон?

– Он в порядке.

Сессиль прошлась по комнате, в которой они жили последние полгода. Босые ноги, мягкий ковровый ворс. Она остановилась и резко повернулась к присевшему в кресло Рэмону. За его спиной на фоне бледно-серой стены висел его полноразмерный портрет, написанный здесь же, лет десять или больше назад. Совершенно та же поза и взгляд с нынешним сопоставимый до крайности. Она разглядывала его невозмутимое лицо, живое и нарисованное. Наконец Сессиль спросила:

– Когда ты расскажешь мне в чем дело?

– Это ни к чему, Сессиль.

– Что случилось с тобой? Почему Виола противится нашему союзу?

– Это лишнее… – ответил Рэмон. – Какая разница, чему она противится? Решать не ей…

– Ну ладно, объясни тогда, что имела ввиду Виола… Ее эксперимент… Почему, когда мы были в тумане, он не пустил в себя Виолу? Он оттолкнул ее руку, стоило коснуться его пелены. Но как только мы спаслись, он вновь зовет к себе людей?

Рэмон рассказал о своей догадке любимой, и она испугалась. Она приложила ладони к лицу и какое-то время стояла так. Она молчала, думала… Вскоре она расслабилась и, поправив кольцо с летучей мышью на указательном пальце, неспешно подошла к столу, стоящему у кресла, в котором сидел Рэмон. Сдвинуть с места монументальный стол возможно было лишь мечтой, весил он тонны. Сессиль рассматривала тетрадки и книги Рэмона, лежащие на нем. Она распахнула сборник поэзии Дрэзмонда.

– Я сделаю это, если будет в том необходимость… – вдруг сказала Сессиль.

– Мы найдем тебе замену.

– Я сделаю это сама!

– Нет, – он замолчал, а Сессиль, проигрывая в голове любимую мелодию, закачалась в ее такте и словно жива последний миг, улыбнулась неизбежному.

– Сделаю вместе с тобой…

– Ты знаешь, Сессиль, я понял откуда берутся все эти сливы.

Она взглянула на Рэмона. Покусывая нижнюю губу, ответила:

– Таким образом Степан говорит нам о своем незримом присутствии?

– Так и есть. Он показывает, где он сам, но где что-то другое. Это не плохо, просто так случилось. Он растворился в этом мире и даровал ему хотя бы цвет, хотя бы запах слив.

– Чудесно и красиво… Степан не захотел жить без любимой. Он понял, что о ней мечтал печально.

– Радуга и ветер, – продолжил Рэмон. – Все это весьма чудесно. Плохо, что Степан ни в мире жизни и ни за гранью миров, и потому сквозь его печаль мы можем слышать скорбь других. Возможно мы слышим саму Анну.

Сессиль замолчала. Она смотрела в книгу и конечно же не видела в ней ничего. Она боялась и не только печали Анны Волгиной, но того, на что решилась; того, что сделает, несмотря на протесты Рэмона.

Ветер заколыхал прозрачную штору, похоже в гости к ним пришел Степан. Воздух гулял по комнате, поднимая пыль и неся по красному полотну ковра иссохшие листья, вороша бумагу на столе.

Зеландериец знал, что Сессиль страшно и знал, что человеческий страх можно обмануть. Достаточно обнять человека, и его мозг впрыснет в кровь гормон «безмятежности», химическое соединение «чувства безопасности». Он встал и подошел к Сессиль со спины, обнял ее и ему самому стало спокойно.

– Одно печальное обстоятельство так и не находит разрешения, – сознательно переменил тему Рэмон.

Сессиль уперла затылок в его подбородок и улыбнулась:

– О чем же ты сейчас?

– Я до сих пор не знаю где этот мальчик – Харм. Я не могу найти его.

– Это действительно печально.

– Но я отчего-то думаю, что у него есть шанс.

– Почему же?

– Иногда скорбящему о своей жизни индивиду достаточно сказать, что он хороший человек, и он вдруг начнет меняться. Он превращается в того человека, которого в нем видят другие. Так происходит, если он готов измениться, но пока не решил, как именно.

– Иногда достаточно, но ведь не каждый после этого станет чудным мечтателем.

– Согласен, – ответил Рэмон. – Даже если наш сомневающийся определится так, как нам требуется, это не будет значить ничего для решения основной задачи. Не факт, что все сложится, как и не факт, что окончательно сей мир сломается. Это лишь течение времени, течение событий. Мы не правим ими – просто наблюдаем, оставаясь преданными чуду. События же либо закрутят нас в танце чудес, либо силой концентрического движения отшвырнут прочь, сквозь сотни мирозданий или за грань же их…

– Мы сделаем это вместе! – ответила ему Сессиль. – Даже если все миры возрождений откинут нас за свою грань…

Глава 21. Врунья

За событиями в Воллдриме, за разработкой «битвы с войском», за репетициями мечтаний в воллдримской среде… за сотней текущих, за десятком глобальных дел все вдруг позабыли о воздействиях бабушки Харма, да и сама Виола выпустила это важнейшее обстоятельство из поля зрения. Сейчас она осознавала – что-то есть на Изнанке; нечто сохранило волю и скорбные мечтания Анны Волгиной.

Анна ушла из мира Земли. Вскоре случится девятилетие ее исхода. Она погибла не здесь – пыталась найти Круг Купола. Однако нечто по сей день питает ее мечты, она словно присутствует на Изнанке. Что есть эти голоса, которые слышат люди? Неужто бездушные воплощения? А может обычные мечты, не вписавшиеся в законы природы? Мечты привычны, но, если дело в бездушных воплощениях… Попытка создать мыслящее существо ни разу не принесло положительных результатов и было под строжайшим запретом в мирах людей. Но существуют же миры, где подобное дозволено! В таких бывала Анна, она училась у многих, совсем не чудных и даже не печальных учителей. Анна игнорировала запреты. Она продавливала идею скорби, как мощную силу самопознания и развития не только нашего мира, но сотен других. Наличие бездушных воплощений ломало целые миры своим противоречием. Виола и Карл оберегали Землю и саму Изнанку от подобных знаний. Может быть Анне удалось научиться, может быть она стала той самой причиной разлома Воллдрима?.. Из всех возможных вариантов искажения природных процессов этот был наиболее ужасающим. Избавиться от бездушных почти невозможно. Если дело в них – надежды нет.

Печальная мечта, но оставалось лишь верить, что бездушных нет ни на Изнанке, ни в самом Воллдриме, иначе что? опускать руки и готовиться исчезнуть? Средств разрушить мир бесконечно много, но сохранить – слишком мало. Потому и нет миров, живущих постоянно, и даже самые стойкие из них рождаются и умирают.

На Изнанке всегда было невидимое присутствие, но сейчас оно увеличилось в разы. Голоса слышит каждый из проживающих в сером городе. В мире Земли такие явления называют «духами» или «призраками». Всякий мечтатель знает, они – мысли, облекшие форму, но не вписавшиеся в устройство мира.

Юным мечтателям Изнанки внушили опасаться печальных желаний. Тут не должно случится непредвиденного. Но вот уже три человека потеряли разум, живя здесь. А если быть честной с самой собой, то и четвертая на подходе. Четвертой была она сама, и Виола, к собственной печали, осознавала это. В чем причина безумия граждан Изнанки? В Анне? А может играет неполноценность мира? Да и само название «мир» для Изнанки роскошно и явно преувеличено.

А еще пропавшие год назад дети… Десяток мальчишек! Их следы потеряны, и нет убедительных версий куда же они подевались. Время безжалостно к надежде, и потому верить в их возвращение все сложнее.

Все это ужасно, но изводило Виолу другое. Ее мучила обманщица-память, ведь прошлое становилось не тем, каким так долго представлялось.

Виола Крубстерс вышла на улицу, закрыла дверь на мечтательный замок. Теперь никто не сможет проникнуть внутрь, даже промечтав домодробительный бульдозер. Она спустилась по ступеням, стараясь откинуть прочь снедающие ее воспоминания. «Забвение» испарялось… Очевидно Карл держал его в узде, пока был жив. Брегантина все еще пребывала в счастливом неведении. Ей можно позавидовать, совершенно точно позавидовать! Зависть – недоброе чувство, но с ним жить легче, чем с осознанием ужаса, который ты натворила. Сложно сказать, что предпочтительней: знать, что ты убийца? или творить благие дела, не подозревая о страшных последствиях своей давней ошибки? Кто ты, если забрала себе не только чужие жизни, но присвоила и великие заслуги, к которым не имеешь отношения? Тяжелые предчувствия и попытка унять их, как покорного пса, уже не помогали. Тревога пожирала разум: тревога о будущем, о грядущих переменах, об уже начавшемся хаосе. Так отчаиваться и не верить в чудесный исход она не позволяла себе сотни лет, но после смерти Карла все изменилось: Воллдрим, она сама и даже Изнанка…

Серый мир трансформировался. Сотни лет стабильности заканчивались. Краски перекраивали этот пузырь, находящийся в параллели с Землей. Радуга ползала по городу, то накрывая большую его часть, то на часы пропадала. Эта радуга была живой, она создавала ветер и запахи, она говорила, и Виола поняла – это не часть ее безумия, но реальность. Порой с ней говорил сам Карл. Теперь она подозревала, что его смерть в руках немров не случайность, но его выбор. Временами она чувствовала потребность пойти по его стопам и сгинуть в чреве пожирателей мечтаний…

– Карл, все держалось на тебе. Не я – ты был важным для нас, для Воллдрима, для всего мира! Должно быть ты понял… Ты что-то вспомнил? Почему не раскрыл глаза мне? Почему ты, своей смертью переложил всю ответственность на меня? На мои старые, усталые плечи… – нашептывала себе Виола, когда шагала по лиственной перине к широкому проспекту.

Больше ста лет минуло, с тех пор как боль утраты чуть не разрушила ее жизнь. Она видела сны, ее посещали обрывки чувств, картины прошлого… которые стали возвращаться, и поначалу верить в них казалось нелепостью. Однако недавно все изменилось. Ночные кошмары когда-то случились на самом деле. Самообман не может продолжается вечно.

Рэмон рассказал, что Лилианна Беккет вернула свое прошлое, свой родной мир. Общая мечта Рэмона и Виолы сломалась, и всему виной чувства, которые остаются несмотря на исчезновение привязок этих самых чувств к конкретным событиям.

– Я больше не могу заботиться обо всех. Я не могу позаботиться о себе. Я мечтаю умереть… Я умру! Наконец-то я умру… – она грустно улыбнулась, провела рукой по скользкой ткани своей новенькой блузы, сшитой из рубашки Карла. – Родной мой, что же ты наделал?..

Она вышла на проспект. Здесь разновеликие деревья, растущие на разделительной линии дорожного полотна, жили и крепли, хоть и в сером ритме, но казались мощными. Она оглянулась. Впервые на ее памяти около ее дома случился листопад. Редкая зеленая листва в море серых собратьев плотным слоем укрывала землю вокруг ее изнаночного домика, который был копией дома в Тубио. С той лишь разницей, что не обладал разноцветием, его не окружал непроглядный забор, да и сад… Можно сказать, что сада здесь не было. Лужайка перед парадным входом и ведущая к нему тропа, нынче заваленная опавшей листвой; два массивных ствола дерева драконьей крови по обеим сторонам от крыльца. Их ветви давно перемешались, вросли друг в друга; а сами деревья, походившие на вековые дубы со сплющенной кроной, в пору лиственности совсем не пропускали солнечный свет, и дом всегда был в их тени. Сейчас двухэтажное строение испещряли бесчисленные ломанные линии – эхо солнечного света, запутавшегося в ветвях древних деревьев. Справа под драконьим древом стояло кресло-качалка, а рядом с ним – круглый бревенчатый стол, с отшлифованной столешницей под лиловым лаком. Впрочем, и стол, и кресло покрывала листва.

Мало построек соотносилось с версиями Воллдрима. Часть школы, несколько домов, и один из них – этот самый. Некогда семейный кров четы Крубстерс…

Деревья за спиной Виолы закачались, а по дороге заскользили листья, запахло… курятником?!

Вонь резала горло, и Виола задержала дыхание. В голове вспыхнул образ Карла. Он что-то шептал, но она не смогла разобрать.

– Карл, Карл!

– Пэнтооооооо… Пэээээээнтоооооо… – пропел ветер.

– Я помню тебя, Карл, я помню, – ответила Виола.

– Врунья! – резко прокричал кто-то.

В лицо ударил ветер, и она зажмурилась. Открыв глаза, Виола поняла, что лежит на дороге. В метре слева облезлый забор в голубой краске, старой и давно пришедшей в негодность. Солнце било в глаза, и она отвернулась. Стрелки сухой травы на обочине и невозможно приятный запах дома, который то и дело оттесняла наслаивающаяся вонь куриного помета, приносимого воздушным потоком.

Кудахтали куры, и рубил топор, под чьими-то туфлями шелестел песок. Мечтательница тотчас поняла – Изнанка выкинула ее в город. Она оказалась около воллдримского своего обиталища!

– Врунья! – совсем рядом презренно повторяли одно и то же: – Врунья! Врунья!..

Виола приподнялась. На нее смотрела смуглокожая девочка лет шести-семи с густыми черными кудрями, падающими на лоб. Она лукаво щурилась.

– Я? Ты это про меня?.. – выдавила сквозь зубы Виола.

– Врунья! Все не так было! Ты врунья, Гульнара. Врунья! Я маме расскажу, как все было.

Кричала не девочка, Виола не сразу разобрала – орал мальчишка. Он стоял чуть поодаль, за спиной девочки, и махал кулаком.

Старушка тяжело вздохнула и присела, упершись рукой о землю. Она быстро отряхнула свою клетчатую юбку и с сожалением обнаружила, что новая блуза испачкалась. Малышка Гульнара расплылась в улыбке и прошептала:

– А мама все равно поверит мне, а не ему!

Виола не пыталась встать, ее мутило. Она непонимающе взглянула на девочку, потом на хмуро взирающего на нее мальчонку, который был немногим старше Гульнары. В последний раз бросив сестре: «Врунья!» – он бросился бежать. Подбрасывая песок подошвой ботинок, он свернул в калитку и вскоре скрылся в доме. Незамедлительно из дома послышался женский голос, раздраженный и немного встревоженный. Вышли трое. Мальчишка и такие же, как и дети, смуглокожие мужчина и женщина. Похоже это были их родители. Они подошли. На женщине был домашний халат с выцветшими розами, а на мужчине старые штаны и рубаха, поверх которых он одел слесарский фартук.

– Джам, Гуля?.. Что тут у вас?.. – женщина участливо посмотрела на Виолу: – Гуля, иди ко мне, – позвала она, а потом обратилась к Виоле: – Вам плохо? – с недоверием спросила она, прижав дочь к себе. – Сын сказал вы появились… из воздуха? Вы чародейка?

Виола обомлела. Чародейка? Она постаралась сосредоточиться. Мечтать тут надо аккуратно, а, чтобы не мечтать, осторожность нужна тем паче!

– О, нет! Что вы? – она взглянула на мальчишку. – Зачем же ты врешь? Тебя зовут, Джам? Ты сам истории берешь из воздуха. Откуда я могла тут появиться? Не выдумывай! – отчаянная попытка спасти ситуацию была слишком отчаянной, но надо было спасать эту самую ситуацию. Виола уже приготовилась раскрутить мечту, воздействовать на людей. Не зря же Воллдрим позволяет мечтать обо всем на свете!

– Если это так, то мы просто обязаны сообщить… Вы понимаете, мы обязаны, иначе будут неприятности. Вы простите, но мы… – женщина в розах пытливо пялилась на своего молчаливого мужа: – Анвар, иди… Иди же! Позвони им!

Анвар сурово смотрел на Виолу, он сжал кулаки. Казалось, он готов ударить старушку, и наверняка сделал бы это, если б она была мужчиной. В нем горело бешенство, а глаза наливались презрением. Он смотрел так, будто встретил человека повинного во всем, не только в бедах его семьи, да уничтожителя всего миропорядка. Да, местный люд теперь уж точно возненавидел мечтателей. Возможно люди были правы в своей ненависти, об этом Виола и сама не знала, но может быть мечтатели единственные, кто может спасти этот город, этот мир, самих себя…

Виола напряглась, скользнула мысль: «Забвение, ему здесь самое место… Не важно, что оно недопустимо…» – однако намерение не успело сложиться в желание.

Всю бурю мыслей Виолы, да и своих родителей прервала малышка Гульнара:

– Мама, а Джамаль опять выдумывает! Эта тетя шла по дороге, а потом упала. Ниоткуда она не появилась. Он врун! – малышка указала на своего брата пальчиком, только что вынырнувшим из ее крохотной ноздри.

– Что-о-о-о?.. Я сам видел!

– А еще он забрал у меня булочку и обзывался, а потом удаааааариииил!.. – Малышка спрятала лицо в ладони и надрывно завыла. Ее брат, начавший было защищаться, незамедлительно получил от отца подзатыльник и тут же умолк, а Гульнара исподтишка взглянула на старушку и незаметно для остальных показала ей язык.

У мамы Джамаля округлились глаза, она впялила руки в бока и покачала головой:

– Джам, ты же знаешь, все это слишком серьезно, чтобы шутить с такими вещами! Ко всему, зачем ты обижаешь свою маленькую сестренку?!

С явным замешательством Анвар пялился и по сторонам, и никуда одновременно. Сын послужил неким громоотводом для его ярости. Мальчик стоял, стиснув губы, и едва сдерживал слезы, которым причина была не боль, но обида на родителей и досада, от того, что младшая сестренка правит ими как ей заблагорассудится. Он не стал защищаться, просто умолк. Отец же, довольный тем, как разрешилась дилемма, сказал:

– Мальчишка получит свое, но вам все же лучше уйти! – казалось он не доверяет версии своей маленькой дочери, но эта версия устраивала его намного больше, нежели альтернатива. Вызывать военных ему вряд ли хотелось. Анвар спрятал руки в квадратных карманах фартука и кинул: – Все в дом!

Семейство скрылось в доме, а Виола наконец поднялась с земли. Ну и люди пошли! Ведь, если они поверили малышке, то должны были обратить внимание на самочувствие в общем-то достаточно пожилого человека! «Пять сотен лет, негодники! Пять сотен!» – она ухмыльнулась. Ведь любому могло стать плохо в этой жаре.

Она тщательно отряхнулась. Сухая растительность и безжалостное солнце, палящее и выжигающее и без того сухие стрелки колосков, прикорнувших на металлических воротах ее бывшего жилища. Несмотря на жару, сладкий грушевый аромат был таким пленяющим, домашним. Ей захотелось задержаться здесь и насладиться им еще, но нельзя.

Не было ничего сложного в том, чтобы удрать из Тубио также быстро, как появиться здесь. Кстати, а почему она тут появилась? Такого раньше не бывало. Она создала переход невзначай, случайно, даже… А может это была не она? Кто-то кроит Изнанку! Кто-то следит за ней!!! Кто-то…

– Я скоро свихнусь окончательно. Вот это факт! Кругом враги мерещатся!

Старушка прислонилась спиной к забору, бегло осмотрелась, взмахнула ладонью, впрочем, хватило бы и конкретной мысли, и оказалась на Изнанке. Мечтать на глазах воллдримцев плохая идея, но с другой стороны стереть им память вариант похуже. Слава мечте, проблема разрешилась сама собой и не пришлось мечтать ни первого, ни второго.

Самокопание весьма приятное занятие для помешанных, но Виола вспомнила и о других своих обязанностях. Ее ждет Рэмон!

Он пытается найти Харма уже много дней. Одевает наигранный облик и появляется в разных местах города. Ему кто-то сказал, что мальчик может быть жив, что он в руках у военных. Однако Рэмону не удается найти мальчишку Дриммерна. Возможно Харм все же погиб или его увезли далеко отсюда. Судьба Харма заботила Виолу, но она никак не могла отделать от мысли, что он часть Анны Волгиной и потому опасен.

Вскоре должен состояться очередной совет Изнанки, буквально на днях. О Харме на совете вспомнят, как и о других пропавших мальчишках, но вряд ли беседы станутся продуктивными. До открытия совета, помимо поисков Харма, требовалось обсудить с Рэмоном план дальнейших действий; решить, где еще можно достать шебраки, которые по неясным причинам супруги Либель до сих пор не доставили. И еще десятки мелких и не очень дел… Но было еще кое-что!

Пришла пора узнать Рэмону нечто большее о Виоле. Раз Рэмон в курсе, что Карл Крубстерс умер всего-то один век назад, догадаться об остальном он сможет без труда. Правильней самой открыть ему кто она такая! Пусть узнает все, перед тем, как они отправятся…

Ах да, на днях поймали фоландца Фирлингтона, а в доме Беккетов обнаружились новые дневники Карла! Рэмон изучил их (не без помощи Виолы) и запланировал проверить одну из своих теорий касательно данных, нарытых в дневниках. Карл перед исчезновением много путешествовал по миру Земли. Оказалось – не просто так.

Придется покинуть не только Изнанку, но появиться в Воллдриме, чтобы драпать от военных к указанным Карлом координатам. Однако без мечтательных навыков это почти невыполнимая задача. Им, как прежде и Карлу, стоит использовать сферу мечты – нисту-рум, из Уголка Просвещения школы Воллдрима. Впрочем, не то, чтобы «стоит использовать»… Сфера – единственный вариант!

– Что ж, пойдем в гости к военным! – сказала Виола и переместилась.

Она шагала по коридорам Школы Мечтателей к кабинету Рэмона, вспоминая малышку Гульнару и ее брата. Как заноза отчего-то в голове засело это слово – «врунья». Оно обрамило Виолу, как влитое, словно было выкроено точно под стать старушке-мечтательнице.